Приключения доктора

Коротко о палках и травмах

Эта главка совсем невелика: описанные в ней события произошли не только бурно, но и стремительно. В сущности, было бы можно вообще не выделять их в отдельную главу, дописав к предыдущей, тем более что основным действующим лицом и в этих событиях оставалась всё та же Анастасия Ильинична. Но соображения, если позволите, театральщины заставили нас сделать такую разбивку.

Итак, Анастасия Ильинична — страшно злая, но еще больше того взволнованная представлявшимися в ее воображении ужасами — прямо с порога ринулась в бой. Несмотря на то, что еще утром она сама находилась в сговоре с владелицей фермы, Анастасия Ильинична ни на минуту не потеряла приоритетов: выбирая из необходимости сохранить верность давешней союзнице в какой-то не очень красивой афере и неотложной нужды встать на защиту мучимого животного, она, разумеется, выбрала второе.

Вообще, ферма Лидии Захаровны давно уже привлекала внимание нашей удивительной директрисы. Ей — и как мы видели, небезосновательно — казалось, что на этой ферме не очень-то хорошо обращались с животными. И если неважное качество выходившей с фермы продукции Анастасию Ильиничну волновало мало, то положение коров наоборот — тревожило, и еще как. Дошло даже до того, что несколько раз она писала заявления в полицейский участок — с просьбой разобраться в истинном положении вещей. Но ни одно из этих заявлений не было должным образом проверено: в компетенцию наружной полиции не входил разбор таких жалоб. Конечно, Анастасии Ильиничне дали совет, но и совет не пришелся ко двору: обращаться в санитарный надзор или в Отдел покровительства животных (Малая Итальянская[46], 29) она не собиралась. В санитарный надзор — потому что многие из происходивших в Городе жестокостей в отношении животных совершались с его-то как раз подачи. В Отдел покровительства животных — потому что он, прежде всего прочего, занимался врачебной, а не надзорной практикой. В общем, добиться проведения на ферме инспекции Анастасии Ильиничне не удалось: отчасти из-за особенностей законодательства, отчасти из-за собственных — Анастасии Ильиничны же — предубеждений.

Тем не менее, попыток вызнать правду и произвести перемены она не оставляла. Примерно раз в месяц на протяжении последних, как минимум, пары лет она наносила вдове визиты и требовала объясниться. Лидия Захаровна, поначалу безумно злившаяся на непрошенную гостью, постепенно привыкла к ней настолько, что уже не воспринимала ее всерьез. Анастасия Ильинична вошла для нее в образ городской сумасшедшей — хлопотно, но куда же деваться? Вот потому-то Лидия Захаровна и не ждала ничего из того, что случилось далее. Вот потому-то она и оказалась совершенно беззащитной!

Выпалив с порога свою — уже дважды повторенную нами — фразу, Анастасия Ильинична шагнула внутрь. Только тогда присутствовавшие на ферме заметили, что директриса опиралась на палку и сильно хромала. Околоточный поспешил предложить ей помощь, и Анастасия Ильинична — с благодарностью сквозь зубы — оперлась о его руку.

— Подведите меня к ней! — приказала она.

Околоточный, сам не понимая ни того, что замыслила Анастасия Ильинична, ни того, зачем он, околоточный, подчинился ее распоряжению, покорно, ведя суровую даму под руку, сделал несколько шагов вперед. Когда же до стоявшей рядом с Настей вдовы оставалось всего-то шаг или два, Анастасия Ильинична одернула околоточного, и оба они остановились.

— Я так и знала! — процедила директриса и замахнулась палкой.

Вдова рефлекторным жестом вскинула руку, но было поздно: увесистая, основательная трость с каким-то даже пронзительным в наступившей вдруг тишине свистом обрушилась на нее сверху вниз. Тишина мгновенно разорвалась отчаянным криком боли.

А дальше началось столпотворение.

Околоточный, вместо того чтобы удержать Анастасию Ильиничну от дальнейших нападений, отшатнулся.

Настя, увидев, что ее бабушка, по-прежнему прикрываясь рукой, осела на пол, сначала онемела, а затем разрыдалась в голос и бросилась на… к счастью, всё же не тело: вдова, усевшись на пятую точку, схватилась за голову. Ее правая рука болезненно подергивалась, а из-под пальцев левой струйками потекла кровь.

Варвара Михайловна вскрикнула и попятилась.

Петр Васильевич ринулся было вперед, но, поскользнувшись в луже разбавленного спирта, уже изрядно смешавшегося с кучками разбросанным по полу навозом, грохнулся, немного не добежав до вдовы. Его пролетевший до высокого потолка и слетевший обратно вопль ясно возвестил о том, что падение не обошлось без увечий.

Городовые и второй околоточный тоже побежали от входа в самую гущу, но вчетвером они так мешали друг другу, что двое из них — можно даже сказать, благоразумно — в итоге замешкались позади, а двое других, с разбегу не рассчитав ни скорость, ни внешние обстоятельства, повалились: один — на Петра Васильевича, второй — на вдову.

Михаил Георгиевич, не веря своим глазам и действуя словно во сне, пошел вперед — шажок за шажком, — по чти сразу был вынужден остановиться: Анастасия Ильинична, горлом издав победоносный клич, привела над своей головою трость в такое вращение, что приближаться к ней было просто опасно.

Анастасия Ильинична вращала тростью и явно выбирала место для нового удара. Нанести этот удар ей не препятствовали ничто и никто. В разгоряченном уме Анастасии Ильиничны билась единственная мысль: теперь-то она отомстит за все мучения несчастных коров — ведь видно же сразу, насколько они измучены и истощены! Теперь-то, — полагала Анастасия Ильинична, — она отомстит и за то безвестное животное, которое только что — максимум, с полчаса назад — было зверски замучено и убито: об этом свидетельствовал не только давно уже стихший вой, но и пол, залитый невероятным количеством крови!

Анастасия Ильинична, не обращая никакого внимания на рыдавшую там же Настю, выбрала точку для нового удара: трость, перестав вращаться, понеслась от головы директрисы к голове вдовы. Трудно сказать, оказался бы этот смертельным, но снова — в который уже раз — в происходившее вмешалось чудо.

Не замеченный Анастасией Ильиничной инспектор — он был так перепачкан навозом, что его притаившаяся за спинами Петра Васильевича и Михаила Георгиевича тень слабо выделялась из общего фона даже в довольно мощном свете полицейских фонарей… Инспектор, мы повторим, внезапно выбежал на открытое пространство и — не иначе, в него вселился бившийся в коровнике воинственный дух — что было силы толкнул вперед Муру: ту самую огромную корову, которая прежде стала причиной его собственного несчастья! Мура сделала шаг, и ее рога — такие же внушительные, как и она сама — оказались на пути стремительно опускавшейся трости.

Послышались треск и хруст.

Мура коротко мукнула, ее глаза — без всякого, впрочем, страдания — завращались, взгляд устремился куда-то ввысь и вбок: очевидно, Мура пыталась взглянуть на собственный лоб!

Директриса, потеряв равновесие, выронила обломок трости: другой обломок, сверкнув, отлетел непонятно куда.

В следующее мгновение инспектор и Михаил Георгиевич стали свидетелями удивительного зрелища — даже еще более удивительного, чем только что пронесшиеся по ферме безобразия.

Анастасия Ильинична, более не имея сил стоять на ногах без опоры на трость, мягко — рядом с вдовой и тоже на пятую точку — опустилась в навоз. Зачем-то пошарив рукою вокруг себя, она подобрала с пола обломок коровьего рога.

— Как это? — изумленно прошептала она.

— Дура! — немедленно откликнулся кто-то.

Анастасия Ильинична вздернула подбородок.

Михаил Георгиевич, не опасаясь больше угодить под слепую трость, приступил к исполнению своих прямых обязанностей.