Прикосновение горца

Глава 17

С ИХ ПЕРВОГО СОВМЕСТНОГО ОБЕДА В ПАРАДНОЙ СТОЛОВОЙ прошло три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут, каждая из которых проносилась мимо Лизы. Уходила навсегда.

Дома уже девять раз сиделки сменили друг друга. Девять трапез отведала Кэтрин – Лиза не сомневалась, что это была безвкусная еда. Никаких спелых слив или абрикосов, заботливо отбираемых в магазине Лизой во время её перерыва на ланч. Болезнь изменила аппетит Кэтрин, проявившись в большей потребности во фруктах.

Лиза проводила дни напролёт, украдкой, насколько это возможно, продолжая поиски, однако она стала подозревать, что это бесполезно. У неё не было идей, где в первую очередь искать флягу. В течение дня девушка по нескольку раз пыталась попасть в комнату Цирцена, но дверь всегда оказывалась заперта. Лиза даже поднялась в башенку, что слева от его комнаты, посмотреть, есть ли способ пробраться внутрь, взобравшись по внешней стене. Но всё было безнадёжно. Комнаты Цирцена были на втором этаже западного крыла, и всё время на зубчатой стене несли стражу часовые.

Вечерами Лиза позволяла себе удовольствие от еды столь роскошной, что это вызывало у нее чувство неловкости. Прошлой ночью первым блюдом был пирог со смесью из слив, айвы, яблок и груш с розмарином, базиликом и рутой душистой. Второе блюдо – отбивные в тесте, третье – омлет с миндалем, смородиной, мёдом и шафраном, четвёртое – запеченный с луком и соусом лосось, пятое – артишоки, начинённые рисом. Глазурованная мёдом курица, обвалянная в горчице, розмарине и кедровых орешках затопила Лизу чувством вины. А за ягодные пирожные с взбитыми белками девушка стала себя презирать.

И каждый вечер Цирцен смаковал свой десерт с той же ленивой чувственностью, что заставляла Лизу желать обернуться ягодой или взбитой вершиной пирожного. Девушка не могла придраться к поведению лэрда – Цирцен был безупречным собеседником за обедом и гостеприимным хозяином. Они вели осторожные короткие беседы. Цирцен рассказывал Лизе о тамплиерах и их обетах, о тренировках, превозносил неприступность крепостей Северного нагорья. Девушка расспрашивала о сельских жителях, о которых Цирцен, похоже, знал на удивление мало. Он спрашивал Лизу об её столетии, а взамен она заставляла его рассказывать о своем времени. Когда девушка спросила Цирцена о его семье, он сменил тему и задал вопрос о семье Лизы. После нескольких минут напряжённых увёрток, они по обоюдному согласию решили оставить в покое эту тему.

Похоже, Цирцен решил стать добрым, терпеливым и любезным. В свою очередь, Лиза осмотрительно сдерживалась, каждую ночь находя отговорки, стремительно вскакивая из–за стола после последнего блюда и прячась в своей комнате.

Цирцен разрешал Лизе сбежать после единственного, подвергающего её танталовым мукам, ежевечернего поцелуя возле двери. Он не пытался больше зайти в комнату. Лиза понимала, что лэрд ждёт приглашения. А ещё она знала, что была опасно близка к тому, чтобы продлить встречу. Каждую ночь становилось всё труднее находить причину не делать то, о чём Лиза так отчаянно фантазировала. В конце концов, если позволить Цирцену провести одну ночь в её постели, то это не привело бы к тому, что случилось с Персефоной после того, как та съела шесть гранатовых зернышек в Аиде. (древнегреческий миф о том, как Аид похитил дочь Зевса и Деметры Персефону. Деметра добилась освобождения дочери, но Аид заставил Персефону съесть гранатовые зернышки, и теперь она должна была проводить две трети года у родителей, а треть – в подземном царстве. – Прим. пер.)

Проблема Лизы была двойственного характера: она не только теряла понапрасну время и нисколько не приблизилась к тому, чтобы найти флягу, но и понемногу незаметно начала приспосабливаться к местному обществу. Неизбежность её присутствия в Шотландии четырнадцатого века, похоже, подорвала её решительность. Никогда до этого у Лизы не было столь спокойного периода. Ничто не развалится на части, если она подхватит простуду и не сможет работать пару дней. Никакого давления счетов, никакого глубокого всеобъемлющего уныния, окружающего Лизу.

Она ощущала себя предательницей.

Неотложные счета накапливались, кто–то ведь полагался на неё. А Лиза была беспомощной что–либо сделать по этому чёртову поводу, пока не найдёт флягу.

Она вздохнула, истово желая что–то сделать. Работа была её искуплением: единственный способ, позволявший держать её демонов под замком – это занять чем-то руки. Возможно, она бы могла помочь нескольким служанкам, втереться к ним в доверие и узнать побольше о лэрде и его привычках. Например, какая его любимая комната, где он хранит свои сокровища.

С этой мыслью, вскочив с сиденья у окна, Лиза покинула комнату, решив найти себе занятие.

* * *

– Гиллендрия, подожди! – окликнула Лиза спешившую по коридору служанку.

– Миледи?

Остановившись, Гиллендрия повернулась. В руках она держала груду постельного белья.

– Куда ты направляешься? – спросила Лиза, догнав её. Она протянула руки, чтобы частично облегчить ношу Гиллендрии. – Вот, давай, помогу нести.

Лицо служанки было наполовину скрыто горой белья, но на той части, которую видела Лиза, тут же возникло выражением ужаса: голубые глаза расширились, тёмные брови взлетели вверх, а дыхание стало затруднённым.

– Миледи! Это грязное белье! – воскликнула Гиллендрия.

– Всё в порядке. Ты ведь собираешься устроить сегодня стирку? Я могу помочь, – искренне предложила Лиза.

Гиллендрия быстро отступила назад.

– Неа! Лэрд прогонит меня! – Гиллендрия развернулась и побежала по коридору так быстро, насколько могла под возвышавшейся грудой белья.

“Святые небеса ”, – подумала Лиза. – “Я ведь просто хотела помочь ”.

* * *

После получаса поисков Лиза нашла кухню. Она была великолепной, как и остальной замок: без единого пятнышка, прекрасно обустроенная, и в настоящий момент тут суетилась дюжина слуг, готовящих обед. Наполненная гулом голосов, прерываемым время от времени мелодичным смехом, кухня казалось ещё уютней от ярко пылающего очага, на котором кипели соусы, и жарилось мясо. Пламя шипело и вздымалось, когда жирный сок капал на поленья.

Лиза улыбнулась и весело поздоровалась со всеми.

Руки всех замерли: ножи перестали резать, застряв в середине кусков, ложки замерли в воздухе, пальцы перестали вымешивать тесто, даже собака свернулась на полу возле очага, уронила голову на лапы и заскулила. Все как один, слуги низко и почтительно поклонились.

– Миледи, – нервно прошептали они.

Мгновенье Лиза изучала застывшую картину, больно задетая абсурдностью ситуации. Почему она не предвидела этого? Она знала историю. Никто в замке не разрешит ей работать: ни в качестве помощника на кухне, ни прачкой, даже обязанности служанки вытирать пыль с гобеленов не для неё. Она – леди. Леди управляют, а не помогают по дому.

Однако Лиза не знала, как управлять. Подавленная, она пробормотала вежливое “До свиданья” и сбежала с кухни.

Лиза опустилась на стул перед камином в Главном зале и предалась серьёзным раздумьям. Две вещи занимали её ум: Кэтрин и Цирцен – обе темы опасные, хотя по совершенно разным причинам. Лиза уже подумывала, не почистить ли камин и потереть щёткой камни, когда вошёл Цирцен.

Он мельком взглянул на Лизу.

– Девушка, – поприветствовал Цирцен. – Ты завтракала?

– Да, – с унылым вздохом ответила она.

– Что с тобой не так? – спросил Цирцен. – Я имею в виду, помимо того, что обычно. Наверно я буду каждый наш разговор начинать с заверения, что по–прежнему не могу вернуть тебя домой. Итак, почему ты выглядишь столь мрачной прекрасным, ранним шотландским утром?

– Сарказм тебе не идёт, – проворчала Лиза.

Цирцен оскалил зубы в улыбке. Несмотря на то, что лицо Лизы осталось непроницаемым, в душе она вздохнула от удовольствия. Высокий, сильный и абсолютно великолепный лэрд был тем видением, которое первым хочет видеть по утру женщина. На нём был плед и белая льняная рубашка. Застёгнутый на пряжку спорран подчёркивал изящную талию и длинные мускулистые ноги. Он только что побрился, и капелька воды блестела на щеке. А ещё он был огромным, и Лизе это нравилось – гора мужественности.

– Цирцен Броуди, а чем прикажешь мне заняться? – раздражённо спросила Лиза.

Цирцен замер.

– Как ты меня назвала?

Лиза заколебалась, удивляясь, что этот высокомерный мужчина действительно ожидал, будто она будет называть его “милордом” даже после того, как пару ночей назад он предложил ей себя. Прекрасно. Это сохранит вещи, лишёнными индивидуальности. Лиза встала и быстро поклонилась.

– Милорд, – промурлыкала она.

– Сарказм тебе не идёт. Это первый раз, когда ты назвала меня по имени. Поскольку мы поженимся, впредь тебе стоит использовать его. Можешь звать меня Син.

Лиза прищурилась, глядя на него со своей подобострастной позы. Грех . Это он. Основа её проблемы. Не будь Цирцен столь неотразимым, Лиза бы не чувствовала себя настолько живой, следовательно, она бы то и дело не ощущала себя такой виноватой по отношению к маме. Будь он невзрачным, бесхарактерным придурком, Лиза была несчастной каждую прожитую минуту дня. И это было бы приемлемо. Ей стоит быть несчастной. Во имя всего святого, она оставила собственную мать! Её спина задеревенела, и Лиза выпрямилась.

– Наверно мне также стоит каждый наш разговор начинать с напоминания, что не выйду за тебя замуж. Милорд.

Уголок его рта изогнулся.

– Ты воистину обладаешь склонностью к сопротивлению, не так ли? Что делают с этим мужчины твоего времени?

Прежде чем Лиза ответила, в зал вбежал Дункан, сопровождаемый Галаном.

– Всем доброго утра. Сегодня прекрасный день, а? – радостно произнёс Дункан.

Лиза фыркнула. Разве может красивый горец хоть раз не быть пессимистичным?

– Цирцен, Галан сегодня рано утром был в деревне, слушая некоторые споры, поддержанные местными судами…

– Разве не предполагается, что их решает лэрд? – саркастически заметила Лиза.

Цирцен стрельнул на девушку взглядом.

– Откуда ты это знаешь? И какое тебе дело?

Лиза невинно прикрыла глаза.

– Должно быть, где–то слышала. Мне просто любопытно.

– Кажется, ты могла бы научиться сдерживать своё любопытство, зная, к каким последствиям это приводит.

– И пока Галан был в деревне, – настаивал Дункан, – он понял, что жители ждут праздника.

– Я не понимаю, почему ты не рассматриваешь дела? Разве не ты лэрд? – надавила Лиза. – Или ты слишком занят, портя жизнь всем остальным или постоянно предаваясь раздумьям? – сладко добавила она.

Бездеятельность действовала Лизе на нервы, и если она не начнёт провоцировать Цирцена, то закончит, став окончательно слишком милой. Её стойкость может не выдержать ещё одного совместного десерта.

Смех Дункана отозвался в потолочных балках.

– Не твоё дело, почему я не рассматриваю дела, – загремел Цирцен.

– Прекрасно. Меня ничего не касается, так? И что же мне делать? Просто сидеть рядом, не задавать вопросов, не иметь желаний и быть олицетворением бесхребетной женственности?

– Даже если попробуешь, ты не сможешь быть бесхребетной, – с многострадальным вздохом ответил Цирцен.

– Праздник, – громко повторил Дункан. – Жители планируют торжество…

– О чём это ты болтаешь? – Цирцен неохотно переключил внимание на Дункана.

– Если позволишь мне закончить предложение, то возможно узнаешь, – спокойно закончил Дункан.

– Ну? – ободряюще предложил Цирцен. – Я - весь внимание.

– Жители хотят отпраздновать твоё возвращение и грядущую свадьбу.

– Никаких праздников! – тут же встряла Лиза.

– Привлекательная идея, – парировал Цирцен.

Лиза уставилась на него, словно лэрд спятил.

– Я не выйду за тебя замуж, помнишь? Я не собираюсь здесь оставаться.

Трое воинов повернулись, разглядывая девушку, будто она только что сообщила им, что отрастит крылья и улетит в своё время.

– Я не буду принимать в этом участия, – огрызнулась Лиза.

– Возможно, праздник – это то, что тебе нужно, девушка, – уговаривал Дункан. – И у тебя появиться возможность познакомиться со своими людьми.

– Они не мои, и никогда ими не станут, – сухо возразила Лиза. – Я здесь не останусь.

Сказав это, девушка развернулась и взбежала вверх по ступенькам.

* * *

Однако Лиза обнаружила, что не может долго оставаться в одиночестве. Втихомолку она прокралась обратно на верхушку лестницы, очарованная происходящими внизу событиями.

Они планировали её свадьбу, и этого было достаточно, чтобы дух захватывало.

Все сгрудились вокруг стола в Главном зале, а властный, но неотразимо сексуальный горец-красавчик перебирал руками ткани.

– Неа. Этот недостаточно мягок. Гиллендрия, принеси шёлка, что хранятся в гобеленовой комнате. Адам дал мне нечто, что отлично подойдёт. Принеси рулон золотистого шёлка.

Дункан облокотился о спинку стула, сложив руки за голову и положив башмаки на стол. Передние ножки стула угрожающе висели в четырёх дюймах над полом, а затем с глухим стуком ударились о плиты, когда Галан ударил рукой по тыльной стороне спинки.

– Что с тобой, Галан? – выразил недовольство Дункан.

– Сними ноги со стола, – отчитал Галан. – Они грязные!

– Оставь его, Галан. Стол можно вытереть, – рассеянно сказал Цирцен, перебирая в пальцах бледно–синюю шерсть и, покачав головой, отбросил её прочь.

Дункан и Галан взглянули на Цирцена, как на полоумного.

– До чего мы дожили? Грязь на столе? Ты копаешься в тряпках? Значит ли это, что теперь можно спариваться на кухне? – недоверчиво спросил Дункан.

– Я вовсе не намерен регулировать спаривание, – мягко сказал Цирцен, поднимая складку малинового бархата.

Подставив палец к подбородку Дункана, Галан захлопнул ему рот с громким щелчком.

– Я думал, что тебе ненавистны дары, которые принёс тебе Адам, – напомнил Галан лэрду.

Цирцен отбросил в сторону бледно–розовое полотно.

– Для девушки только яркие цвета, – приказал он служанкам. – Кроме, может, лавандового.

Он мельком взглянул на швей, стоящих рядом с ним:

– У вас есть цвет лаванды?

Оставаясь на своём месте, Лиза залилась румянцем. Цирцен явно вспомнил её бюстгальтер и трусики. Эта мысль послала жар по телу девушки. Но затем между бровями залегла морщинка. Кто такой Адам? Почему он принёс дары? И почему Цирцен их ненавидит? Лиза потрясла головой, наблюдая, как Цирцен делает выбор среди расстеленных на столе рулонов. Возле него шесть женщин отбирали ткани, которые одобрил лэрд.

– Плащ из бархата, – говорил Цирцен, – с чёрным мехом по краю капюшона и манжетам. Мои цвета, – самодовольно добавил он.

Лиза застыла, сбитая с толку собственническим тоном в его голосе. “Мои цвета ”, – сказал он, однако Лиза ясно расслышала, как Цирцен говорит: “Моя женщина ”.

И это взволновало девушку.

Лиза быстро отступила назад и, нырнув за угол, прислонилась к стене. Сердце колотилось.

Что она делает?

Стоит тут на верху лестницы в четырнадцатом веке, наблюдая, как Цирцен выбирает ткани для свадебного платья!

Господи, она полностью теряла себя. Непосредственность настоящего была столь неотразимой, роскошной и восхитительной, что разрушала связующие нити с реальной жизнью, подрывая её решимость вернуться к матери.

Лиза опустилась на пол и закрыла глаза, заставляя себя думать о Кэтрин, представлять, что она делает, как терзается от беспокойства, насколько Кэтрин одинока. Лиза сидела, согнувшись на полу, жестоко заставляя себя вернуться в настоящее, пока не почувствовала, как закипают в глазах слёзы.

Затем девушка встала, приняв решение раз и навсегда взять под контроль события.