Прима

7

Алек

Это всего лишь приветственный подарок, подумал я, крепко сжимая обувь между пальцами. То же самое я сделал бы с любым новым членом театра. Но я уже знал, что это не так. За то время, что я руководил труппой, в нее пришло довольно много танцовщиков, и я не сделал ничего особенного ни для одного из них.

Но это не означало, что подарок должен что-то значить. Это был маленький знак того, что Волков балет счастлив, что у него есть Прима. Никакого дополнительного смысла в этом не было.

Но вот поймет ли она это? Внезапно меня охватило сомнение. Воспримет ли Клара этот подарок как жест "добро пожаловать в театр" или как нечто, несущее в себе какой-то скрытый смысл?

Забудьте об этом. Что подумает Юрий, если узнает? Зная своего брата, я легко мог представить, как он изогнет бровь и, не произнеся ни единого слова, заявит, что знает о моем влечении к той самой женщине, которую он практически готов был запретить мне даже нанимать, не говоря уже о том, чтобы привлечь ее в нашу жизнь.

К черту Юрия. Пусть он отвечает за хореографию, а не за меня. Неважно, что думает он, но важно, что подумает Клара. На секунду я задержал взгляд на розовых атласных туфлях. Я держал их перед собой, рассматривая, пытаясь понять, что она может неправильно понять из этого подарка, но потом снова передумал. Это была всего лишь пара туфель, черт возьми. Она может принять подарок за то, чем он был — бессмысленным предметом, который носят все танцовщицы с тех пор, как купили свою первую пару балеринских тапочек. Я определенно слишком много думал об этом.

Я спустился в главный зал, чтобы попытаться застать Клару в конце ее первой репетиции в качестве официального члена театра и вручить ей приветственный подарок. Мне хотелось проверить, все ли с ней в порядке и хорошо ли к ней относятся другие танцоры.

В коридоре я прошел мимо Юрия, который отчитывал Беллу за то, что она нахамила Кларе в гримерке. Он рассказал мне об этом инциденте и был удивлен тем, что Клара ни словом не обмолвилась об этом, при нашей встрече, когда обсуждали ее контракт. Обычно я старался сдерживать Юрия, но в этот раз я хотел, чтобы каждый танцор в труппе знал, что если он наедет на Клару, это будет иметь последствия. Я не хотел, чтобы она пережила настоящее жизненное потрясение, вернувшись к любимому ремеслу, и столкнулась со всяким безумным дерьмом изнутри театра.

Как только станет известно, что она вернулась в балет, ей придется столкнуться с этим из внешнего мира, каким он и был. К сожалению, я ничего не мог поделать с этим фактом, как бы мне этого ни хотелось. Но я ненавидел драмы и не хотел, чтобы в театре творилось что-то неладное. Это не только повлияло бы на настроение всех, но и оттолкнуло бы Клару, прежде чем она успела бы освоиться.

Но когда я вошел в театр, то быстро понял, что опоздал. Репетиция уже закончилась, и большинство танцоров разошлись.

Я направилась к гримерке, улыбаясь и приветствуя выходящих из нее людей, только что принявших душ и переодевшихся. Поскольку я был уверен, что видел всех, кроме Клары, я без колебаний вошел туда, чтобы увидеть ее. Если все остальные были одеты, то и она должна быть одета. И застать ее одну было для меня самым лучшим способом сделать это.

Я усмехнулся, представив, как засветится ее лицо, когда она увидит туфли. Они были похожи на те, что она надевала на прослушивание, хотя эти, безусловно, были гораздо новее: розовый атлас не пострадал от износа, ленты были чистыми и не потрепанными, ожидая, когда их обернут вокруг сильных, стройных лодыжек, которые вели к упругим стройным икрам, которые вели к бедрам, которые просились оказаться… стоп, мне действительно нужно остановить свои мысли. Это были туфли, а не сексуальное нижнее белье.

— Клара, — позвал я, и голос эхом разнесся по пустой комнате. — Клара, ты еще здесь?

Когда она мне не ответила, я начал думать, что, возможно, я ее пропустил, и она действительно оделась быстрее всех и уже вышла из театра. Я повернулся, чтобы уйти, и в этот момент услышал грохот с другой стороны комнаты, где дверь в душевую была слегка приоткрыта.

Войдя в выложенную плиткой комнату, я снова позвал. — Клара, у меня для тебя кое-что есть. Я хотел отдать тебе это сейчас, пока…

Твою мать!

Мой голос оборвался, и я замер посреди комнаты, как статуя, когда увидел ее, вышедшую из душевой кабинки. Мои конечности словно заледенели и застыли на месте, хотя все во мне болезненно нагрелось. Мой мозг кричал, чтобы я двигался, но тело не обращало на это никакого внимания.

Клара была практически голая…

Мне нужно было убираться оттуда или хотя бы для приличия отвернуться. Я не сделал ни того, ни другого. Вместо этого я медленно провел глазами по ее фигуре, вбирая в себя каждый сантиметр самого великолепного зрелища, которое я когда-либо видел.

Это тело! Ее голая попка была не только в форме сердца, но и прекрасно вылеплена, и мои пальцы мгновенно скрючились, словно желая схватить ее и не отпускать. А когда она повернулась ко мне лицом, с блестящими от душа грудями, я обнаружил, что крыло, которое я видел раньше, принадлежит изысканно выполненному голубю в полете. Я не мог оторвать глаз от головы птицы, которая лежала прямо над тем местом, где сердце Клары должно было биться с каждым ее вздохом.

Казалось, что я никогда раньше не видел сисек, но это было не так. По крайней мере, таких великолепных, как у нее. Она была просто греческой богиней.

Когда капелька воды нехотя освободилась от захвата туго зажатого соска и скользнула вниз по плоскости ее живота, я проследил за ней до того места, где ее рука сжимала перед собой мочалку. Мне тут же захотелось вырвать ее из рук, чтобы посмотреть на то, что, как я знал, должно было быть абсолютным совершенством. Я был взрослым человеком, и все же один-единственный квадратик белой ткани, прикрывающей ее половые губы, был способен превратить меня в слюнявого идиота.

Я вдруг понял, что таращусь на нее, как неопытный подросток, с открытым ртом и все такое. Если раньше она не думала, что я на нее запал, то теперь точно так подумает. Я не мог перестать смотреть на эту гребаную мочалку, надеясь, что она уронит ее на пол. Мне потребовалось все, чтобы поднять свой взор и встретиться с ее взглядом. Только когда я встретился с этими потрясающими глазами, я вышел из застывшего состояния.

— У меня для тебя кое-что есть, — заставил я себя сказать. — Я буду ждать тебя снаружи.

Одиннадцать слов — это все, что я успел произнести, прежде чем повернулся и выйти за дверь, не останавливаясь, пока она не захлопнулась за мной.

Ебать.

С придушенным стоном я понял, что это слово не только непристойно, но и грозит расколоть мой член при одной мысли о том, что он хочет заняться этим. — Ебать, — повторил я, и моя рука мгновенно опустилась, чтобы поправить член, который пульсировал под джинсами, словно злясь на то, что его не освободили для того, чего, как мы оба знали, я хотел.

Я прислонился к ледяной стене позади себя и вдруг понял, что она даже не пыталась спрятаться. Она просто стояла, не шевеля ни единым мускулом, и смотрела на меня — почти без страха.

Могло ли это означать… Хотела ли она, чтобы я остался?

Еще один стон вырвался при одной только мысли о том, что я могу быть с ней, и моя рука вернулась к члену и крепко сжала его через джинсы, прежде чем я кончил, как какой-то извращенный подглядывающий Том.

Почему она должна быть такой чертовски сексуальной? Я работал с сотнями женщин всех возрастов. У всех были подтянутые тела, поскольку сама профессия требовала от них физической подготовки. Все они были привлекательны, но ни одна из них не могла сравниться с той красавицей, которая стояла в комнате за стеной, к которой я прислонился.

С того момента, как я вместе с братом стал руководить бизнесом, я зарекся никогда не вступать в отношения с танцовщицами нашей компании. Трах с одной из них мог привести к такому количеству проблем, что даже не смешно, но сейчас это знание мне не помогало. Я никогда не испытывал такой сильной сексуальной химии, как сейчас, особенно с человеком, к которому я никогда даже не прикасался. В сочетании с той связью, которая, как мне казалось, между нами возникла, а также эмоциональной связью, которую я не мог объяснить, это подталкивало меня к новым уровням безрассудства.

Возьми себя в руки. Этого не должно произойти. Это же так просто.

— Привет, — раздался ее мягкий голос у меня за спиной, заставив меня подпрыгнуть, как ненормального. — Ты хотел поговорить со мной о чем-то? — спросила она гораздо вежливее, чем я того заслуживал.

— О, да… Я… — Черт, я начинал волноваться. Что, черт возьми, со мной происходит? Она и так должна была быть намного сильнее остальных из-за своего прошлого, и иметь дело с боссом, помешанным на похоти, было не тем, чего она заслуживала. — У меня для тебя есть кое-что, — сказал я, протягивая ей розовые туфли.

Она взяла их, и мы оба смотрели, как они крутятся на концах атласных завязок, за которые она их держала, как будто это был какой-то невероятный физический подвиг, а не простая гравитация. Я поднял глаза к ее лицу и увидел, как ее губы изогнулись в маленькой улыбке.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Я знаю, что мои немного потускнели…

— Нет, — сказал я, не желая, чтобы она подумала, что меня смутила ее обувь. — Я имею в виду, что это не имеет никакого отношения к этому. Я хотел сделать тебе подарок на память и… — Я пожал плечами, протягивая руку, чтобы остановить движение туфель. — Я знаю, что танцоры используют по несколько пар в год.

— Спасибо, Алек. Никогда еще никто не был так заботлив. Ты действительно не должен был этого делать. Я не заслуживаю…

— Перестань, — перебил я. — Я — мы — привели тебя в этот театр, чтобы ты помогала строить других людей. А не для того, чтобы издеваться на тобой.

Я смотрел, как она отпускает атласные завязки и поднимает руки, чтобы обнять меня за шею, и чувствовал, как впадаю в шок. Я не знал, как я могу находиться в этих объятиях, прижиматься к этой потрясающей груди и плоскому животу, знать, каким на самом деле было ее тело под одеждой, и при этом не взорваться. Меня уже переполняло гудящее вожделение, которое грозило развязать мне руки. Я не мог усугубить ситуацию.

Но отступать было уже поздно. Она сама направилась ко мне.

Мгновение казалось замедленным. Она прикоснулась ко мне, наполнив меня электрическим разрядом, подобного которому я еще не испытывал. Я опустил глаза и уже открыл губы, чтобы сказать ей "не за что", как вдруг заметил, что ее губы сжаты и она приближается, чтобы поцеловать меня в щеку.

Я не мог остановить это, даже если бы захотел, и, конечно, не хотел останавливаться. Я уже доказал, что я полный осел, так что зачем останавливаться сейчас? У меня было достаточно времени, чтобы взять в руки ее затылок и наклонить его, взяв все в свои руки. Вместо того, чтобы быстро прижаться к моей щеке, мои губы нежно прижались к ее губам. Я усилил давление, провел языком по ее губам, требуя, чтобы они раздвинулись настолько, чтобы мой язык проник в ее рот.

Забудьте о правилах.

Правила были для других — не для меня.

Не тогда, когда первый же вкус заставил меня жаждать большего. Страсть

побеждала всякий намек на сопротивление запретному. Я не мог сравниться с этой красавицей. Я притянул ее ближе к себе, и мой язык стал соперничать с ее языком.

Тихий скулеж заставил меня отстраниться настолько, что она смогла прошептать: — Я не должна.

— Я не должен. Мы не должны, — сказал я в знак согласия, но свободной рукой обхватил ее за талию, приподняв ее на носочки, а другой притянул ее ротик к своему.

Страсть умножилась, и я полностью потерял контроль над собой. Мощное вожделение взяло верх, и все рациональные мысли исчезли, когда мы целовались так, как я никогда не целовался раньше.

Я не знал, есть ли еще кто-нибудь в театре. Я не знал, войдет ли Юрий в любой момент. Мне было все равно. Я не мог сосредоточиться на реальности, когда мой язык был во рту Клары.

Разум кричал в моей голове, но я боролся с ним, прижимая Клару к своей груди. Если бы не то, как она прижалась ко мне, я был уверен, что она рухнула бы на землю. Ее дыхание стало моим, и наши сердца забились в одном ритме. Мы медленно сливались в единое целое в этом всепоглощающем поцелуе, пока нам не пришлось набрать в легкие воздух.

Мы еще долго стояли, глядя друг на друга. Пусть одежда теперь скрывала ее наготу, но это не меняло того факта, что я хотел ее всеми фибрами своего существа.

— Алек…

— Я знаю. Знаю, — сказал я, резко отпуская ее и выходя из комнаты, пока не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Только когда за мной захлопнулась дверь кабинета, я понял, что мои пальцы запутались в длинных атласных лентах точно такого же цвета, как кожа Клары, раскрасневшейся после душа.

— Черт возьми! — прорычал я, срывая туфли и швыряя их в стену.

Я сказал "я знаю", но это была гребаная ложь. Я был потерян и тонул в волнах эмоций, вызванных этим поцелуем. Я ничего не понимал.