Приманка для хищника

Глава четвертая

К счастью, ужасы вчерашней ночи померкли в свете нового дня. Правда, как только я закрывала глаза, в памяти воскресал кошмарный образ полуголого Гордона, извивающегося передо мной в каком-то жутком брейк-дансе. Но все отходило на второй план, стоило вспомнить, что сегодня меня ждут дела, перед которыми мог спасовать и Джеймс Бонд.

Я должна была встретиться с мамочкой.

Я собиралась позвонить ей с тех пор, как Джеми выдал меня и рассказал о моем прибытии.

Сегодня мы встречались за ланчем.

Она заедет за мной в двенадцать. Солнце в зените.

Ники это известие обрадовало так же, как меня.

— Ты сказала ей, где я живу! — с этим криком она кинулась в кухню и попыталась спрятаться в холодильнике.

Не знаю, почему она решила, что «Кит-Кат» защитит ее, но она проглотила его с такой жадностью, словно моя мама — яд, а это — единственное противоядие.

Ник панически боится моей мамы. Говоря откровенно, меня она тоже пугает.

Тем более сейчас.

Встреча со мной ее не обрадует.

Она никогда особенно мне не радуется, так что удивляться тут нечему, но боюсь, тот факт, что я вернулась полтора месяца назад, а встречаемся мы только сегодня, сведет вероятность ее радости до минимума.

Без пяти двенадцать я уже ждала на улице у дома. Меня била дрожь, и, можете поверить, не потому, что ледяной ветер задирал очередную одолженную у Ники юбку.

За все время, что меня не было, я послала ей, кажется, всего три открытки (одну на Рождество, две — с большим опозданием на день рождения) и одно письмо. Маловато, если говорить об исполнении дочернего долга!

Боюсь, сегодня мне достанется двухлетний запас ворчания. Горы брюзжания, море выговоров, которое захлестнет меня с головой.

В моем возрасте она уже была второй раз замужем, растила ребенка и управляла новорожденным бизнесом, и все это — одной левой.

Она всегда была такой — невероятно компетентной. Возможно, именно поэтому рядом с ней мне всегда было не по себе. Что бы я ни делала, перед глазами у меня маячили ее достижения, а учитывая то, что мне самой ничего особенного достичь не удалось, сравнение явно было не в мою пользу. Правда, я прошла пешком чуть ли не всю Азию и Австралию и при этом осталась в живых, но для моей мамы это не было достижением, а лишь необыкновенно длинным отпуском.

Моя мама свято верит в новую формацию суперженщин, которые могут одновременно делать

карьеру, заботиться о семье, вести социальную жизнь и заниматься дизайном интерьера.

А мне не удается даже одновременно смотреть телевизор и красить ногти. Большая часть лака размазывается по пальцам.

Что касается карьерного роста, никаких особенных позывов к этому я не испытываю. У меня нет призвания, нет всепоглощающего желания стать кем-то… разве что стать счастливой.

Что в данный момент мне явно не светит.

Она подъехала ровно в двенадцать и некоторое время разглядывала меня с головы до пят через окно автомобиля.

Разве не странно, что родители всегда выглядят одинаково независимо от возраста? Словно не прошли годы. Вот мне опять двенадцать, и я жду маму у школьных ворот — меня временно исключили за то, что я затянула прозрачной пленкой унитаз в туалете директрисы.

Она вышла из машины и оценивающе посмотрела на меня.

Я видела, что она не знает, что делать — улыбнуться, поздороваться и обнять меня или положить поперек колена и отшлепать.

Я помогла ей сделать выбор, выдавив радостное «Привет!», которое, надеюсь, звучало как «Боже, я ужасно рада тебя видеть», чмокнула ее в щеку и забралась на пассажирское сиденье.

Она села в машину вслед за мной и, повернув ключ в замке зажигания, обернулась.

— Да, это действительно ты. Чтобы сказать наверняка, пришлось проверить дважды. — Ее сарказм никуда не делся. — Я думала, ты отправилась на Дальний Восток. А ты, видно, прямо из самолета попала в небытие.

— Вообще-то я была в Бангкоке, но ты недалека от правды.

Я попыталась отшутиться, но этот защитный механизм не очень действует с моей мамой, потому что она понятия не имеет, как он работает. Она кинула на меня злой взгляд и вырулила на дорогу в своей обычной манере — в полной уверенности, что все немедленно уберутся с ее пути.

У моей мамы новенький «Мерседес-SL».

Она каждый год покупает новый автомобиль, видимо расценивая машину как модный аксессуар, сумочку, помаду или еще что-то в этом роде. Цвет должен быть «тем самым», или он исчезнет из ее жизни.

К сожалению, хотя ее вкус требует приобретения последних новинок от Ива Сен-Лорана и Дольче и Габбана, ее стиль вождения не вполне соответствует этому имиджу. Она словно живет в той эпохе, когда перед автомобилем шел человек с красным флажком в руках, а пятнадцать миль в час было пределом дозволенной скорости.

— Когда у тебя спортивная машина, каждый засранец хочет тебя обогнать, вот в чем проблема, — ворчит она, двигаясь по встречной полосе и не обращая внимания на затор, который образовался по ее вине.

— Я очень разочарована в тебе. Аннабел. — Это ее следующий комментарий. — Я рассчитывала, что путешествие за рубеж поможет тебе повзрослеть, но. очевидно, ничего подобного не произошло. Поверить не могу, что ты вернулась в страну больше месяца назад и даже не потрудилась позвонить мне. А ты знаешь, что я чувствовала, как беспокоилась за тебя?.. Ты ведь совершенно не в состоянии позаботиться о себе — такая безответственная.

Наклонившись, я вывернула ручку обогревателя на максимум. Совершенно забыла, что значит покрываться гусиной кожей. За эти два года я вообще много чего забыла. Для этого я и отправилась в Австралию. Мама, конечно, не преминула мне об этом напомнить. В ее интерпретации я просто сбежала от ответственности, не хотела взрослеть и решать. чем займусь в жизни.

Да, я не знаю, чем хочу заняться, ну и что? Разве плохо не идти той же протоптанной дорожкой, на которую с такой легкостью вступают остальные?

Вся жизнь как бы запрограммирована. Всем уготовано одно и то же. Рождение, школа, работа, свадьба, дети, кризис среднего возраста, пенсия, смерть. Если посмотреть на нас с расстояния, я уверена, мы похожи на муравьев, повторяющих один и тот же бессмысленный маршрут.

Когда я родилась, дедушка, в своей неподражаемой манере, заглянул в мою колыбельку и провозгласил. что этот ребенок станет или гением, или идиотом. Я точно знаю, что я не гений, ну и о чем это говорит?

Я скажу о чем. О том, что мне двадцать пять, у меня нет дома, нет работы и нет никаких устремлений. Думаю, я верила, что к тому времени.

как вернусь из своей поездки, я уже пойму, чего хочу в жизни. Что я неожиданно обрету себя, цель жизни, возможно, в каком-нибудь потрясающем, волшебном заграничном месте; может, услышу голоса в пустыне, как Джим Моррисон.

Может быть, у меня просто замедленное развитие. Скорее всего, дело в этом. Лифчик я не носила до четырнадцати, последний молочный зуб у меня выпал в пятнадцать, первый раз я по-настоящему поцеловалась в семнадцать, девственность потеряла в… скажем так, почти в двадцать. Боюсь, когда я пойму, чего хочу в жизни, будет уже поздно.

Возможно, я стану первой седовласой старушкой, которая выйдет на подиум во время лондонской недели моды. Учитывая мою везучесть, я вполне могу предположить и такой исход: мне лет восемьдесят и я торгую марихуаной, тяжело опираясь на костыли, у меня вставная челюсть, фиолетовые волосы и на досуге я пью бергамотовый чай.

И не нужно забывать: в самом-самом крайнем случае я всегда могу принять мамино предложение о трудоустройстве — оно всегда в силе. Она хочет, чтобы я работала на нее. Это предложение она повторяет неоднократно, пока мы едем в ресторан, но мне каждый раз удается уйти от ответа, выдавая нечто бессодержательное, то, что всегда ее раздражало. Есть только один способ отвлечь мою маму от предмета разговора: предложить ей другой, который будет раздражать ее еще больше.

Точно сказать, чем она зарабатывает на жизнь, я не могу. Когда ее спрашивают, она говорит, что работает в средствах массовой информации- Я знаю, что у нее куча денег, она постоянно таскается по разным вечеринкам и частенько, развалившись на диване, высказывает свое мнение по поводу событий, которые показывают по телевизору в утренних новостях. Честно говоря, она довольно часто рассказывает мне о том, чем занимается. Проблема в том, что рассказывает она так скучно, что я отключаюсь после первых трех фраз и ни разу не дослушала ее до конца.

Мой брат (наполовину) Адриан уже работает на маму и занимает место арт-директора. Это значит, что у него есть служебный «сааб», на котором он приезжает на работу к десяти, потом долго обедает со своей очень симпатичной секретаршей и уезжает из офиса часа в четыре.

Конечно, если уж мне придется найти работу, то это был бы идеальный вариант, но от одной мысли, что каждый день надо будет проводить с мамой и Адрианом, мне делается плохо.

Мама считает, что из задницы моего брата светит солнце. И это вполне возможно — во всяком случае, места там достаточно. Потому что все дерьмо выходит у него изо рта.

Помпезный — вот слово, которое характеризует его как нельзя лучше.

Засранец — слово, которое характеризует всех мужчин, но Адриана в особенности.

Зануда. Выжига. Идиот… Я могу продолжать вечно.

И моя мама тоже. Монотонное брюзжание, которое я пытаюсь не слушать последние десять минут, не прекращается ни на секунду.

— Поверить не могу, что ты уезжала так надолго и позвонила только один раз. Что я должна была подумать? Ты могла попасть в публичный дом, связаться с торговцами опиумом, тебя могли продать в рабство…

— Ты перечислила все мои нереализованные сексуальные фантазии, — хохотнула я.

— Не вижу ничего смешного, — отрезала она. — В этом мире полно сумасшедших.

— Знаю, я думаю, что во время своего путешествия повстречала большинство из них.

— Ты знаешь, Аннабел, я не люблю мужчин. — Она взглянула в зеркало заднего вида, но не для того, чтобы посмотреть на дорогу, а чтобы проверить, не нужно ли подкрасить губы.

Конечно, мама, ты не любишь мужчин, именно поэтому ты сменила четырех мужей и по крайней мере восемнадцать бойфрендов — это до того, как я уехала. С тех пор как мама развелась с отцом Джеми, своим четвертым мужем, она была помолвлена раз пять, но замуж так и не вышла. На крючке в ванной у нее висит халат «для знакомых мужчин». В этом халате побывало больше тел, чем в местном морге.

— Конечно, с моей стороны было ошибкой относиться к ним, как к взрослым, — продолжала она.

Им повезло. Ко мне до сих пор относятся, как к девятилетней.

Она неожиданно вывернула руль, потом обругала таксиста, которого только что подрезала, как будто в том. что она плохо водит, виноват он.

— На самом деле в глубине души все мужчины — маленькие мальчики. — Она опять вернулась к излюбленной теме. — Они хотят найти женщину, которая заменит им мамочку.

— Которая будет выставлять их идиотом перед приятелями?

— Не хами, Аннабел, это тебе не идет. Знаешь, я думаю, ты должна переехать жить ко мне. Ники, конечно, милая девочка, но она всегда дурно влияла на тебя.

Бедная Ник, а я гадала, когда же и до нее дойдет дело. Ее всегда винили во всех моих юношеских проказах, вопреки ее полной непричастности. Ничего личного, просто моя мать и помыслить не могла, что ее дитя не идеально. Если я проваливала экзамен, значит, Ники мешала мне готовиться; если я сбегала из школы, это была ее идея; если меня ловили в туалете с сигаретой, это Ники вытащила ее из пачки, прикурила и сунула в мой протестующий рот.

На самом деле ничто не могло быть настолько далеко от истины. Не знаю, что бы со мной было, если бы на протяжении последних двадцати пяти лет Ники не возвращала меня с небес на землю. Ники протащила меня через университетский курс, не говоря о том. что она же втянула меня в это дело. Она вытаскивала меня из постели, одевала и отпаивала «Алказельцером», когда пришла пора сдавать выпускные экзамены; она следила за тем, чтобы наши стипендии не растрачивались в один день, выдумывая бесконечные овощные салаты и бобовые рагу. Кстати, именно Ники встретила меня в Хитроу (хотя вполне возможно, что мама тоже могла бы сделать это, предупреди я ее) и именно она, не дожидаясь, пока я попрошу об этом, предоставила мне крышу над головой.

Не знаю, почему мама считает, что для меня будет лучше жить с ней. Если она не изведет меня до смерти своими придирками, я умру от голода. Я много раз ходила с ней за продуктами, и она ни разу не покупала ничего, кроме бутылки джина, бутылки тоника и цветной капусты.

Мама честила Ники еще полмили, пока мы не добрались наконец до Челси и не вылезли из машины, предварительно переехав двойную сплошную линию.

Я давно научилась держать рот на замке, пока она не выпустит пар. К сожалению, сегодня пара в ней было не меньше, чем в кипящем чайнике.

В ресторане, явно слишком модном для нашего заказа — пара сандвичей и бутылка фраска- ти, — она продолжила излюбленную тему:

— Когда ты встретишь кого-нибудь приличного, ты должна держаться за него. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

И это говорит женщина, которая не держалась ни за одного мужчину дольше пяти минут.

— Ты не становишься моложе, Аннабел.

— Мне всего двадцать пять, не думаю, что пора записывать меня в старухи.

— В мое время, если ты не была замужем в двадцать пять, тебя считали старой девой.

Да, а мужчины обычно били своих суженых по голове дубиной и утаскивали к себе в пещеру, под медвежью шкуру.

Я знаю, к чему она клонит. Мне предстоит в очередной раз выслушать лекцию о Саймоне.

Саймон — респектабельный бывший приятель. Мужчина, с которым у меня было мимолетное, почти не отложившееся в памяти знакомство еще до отъезда. Мужчина, которого, по каким-то только ей ведомым соображениям, мама считает воплощением мужского совершенства.

Мужское совершенство. Оксюморон какой-то.

Еще одна причина, которая заставила меня уехать в Австралию, — желание убежать от него.

Я познакомилась с ним через год после того, как мы с Ники переехали в Лондон и она пыталась зарекомендовать себя на первой работе, а я торчала за стойкой бара, чтобы наскрести денег на пару туристских ботинок, рюкзак и билет до Бангкока. Нас познакомила Ники, факт, который я только недавно смогла ей простить.

Думаю, в тот раз моя мама влюбилась в этого мужчину сильнее, чем когда-либо приходилось мне. Она почему-то решила, что Саймон просто создан для меня, и приложила максимум усилий, чтобы поженить нас.

— Я действительно не понимаю, почему ты рассталась с Саймоном…

Вот оно, проклятое слово на «С».

Обычно мне нравится, когда мои прогнозы сбываются, но природная прозорливость не избавит меня от бесконечного потока упреков и рассуждений на тему «и как это я могла упустить такой лакомый кусочек».

Ничего не могу сказать об этом. Честно говоря, я не знаю, как меня вообще угораздило пойти с ним на первое свидание.

Он на восемь лет старше меня.

Когда я познакомилась с ним, он казался таким зрелым и надежным. Думаю, мне понравилась его уверенность в себе. У него была хорошая работа, симпатичная квартира, дорогая машина, отличное образование и то, что я сочла взрослым отношением к жизни.

Все, чего, по-видимому, не хватало мне.

Правда, скоро я поняла, что Саймон был просто ребенком, прикидывающимся взрослым. Большим, дурно воспитанным ребенком.

Избалованным, высокомерным, капризным и невероятно незрелым.

— Очаровательный молодой человек, — продолжала заливаться соловьем мама. — Я думала, что по возвращении ты возобновишь ваши отношения.

— Очень сомневаюсь, что он этого хочет. — Я улыбнулась протягивающему мне меню официанту.

— Уверена, ты ошибаешься. — Она сверкнула на меня дорогущими зубами. — Ты по-прежнему очень ему небезразлична.

— Да? Откуда ты знаешь?

— За последние пару лет мы несколько раз сталкивались, совершенно случайно. Он интересовался, как ты поживаешь… конечно, рассказать мне было особенно нечего, но он, по крайней мере, пытался…

Двойной укол, я совсем забыла, как хорошо они ей удаются.

— Кажется, в последний раз я встретила его именно в этом ресторане, — продолжила она.

Я могла бы заподозрить неладное: шикарный ресторан, столик на четверых, долгая прелюдия… но такого коварства я не ожидала даже от моей мамы. Во всяком случае, не в первую же встречу.

Тут, словно по сигналу, в дверях появилась знакомая фигура и стала пробираться к нам между столиков, а я попыталась соскользнуть под скатерть, вслед за бокалом, который только что уронила от потрясения.

Он набрал вес. Он всегда был крупным, довольно мускулистым, словно регбист, но теперь у него выросло, прямо скажем, солидное брюшко. А вот волос стало заметно меньше. От висков светлые кудряшки начинали редеть, образуя ближе ко лбу сиротливую плешку. Бледно-голубые глаза запутались в паутине морщин. С нашей последней встречи прошло два года, но, судя по его виду, можно было сказать, что все десять. Когда мы начали встречаться, ему был тридцать один год и меня еще прельщала мысль о более взрослом партнере: надежном, уверенном, обеспеченном. Не мальчике, но муже.

Теперь он неуклонно приближался к среднему возрасту и выглядел не привлекательно-взрослым, а просто старым.

За это время я тоже повзрослела и внезапно поняла: то, что я принимала за заботу и надежность, было на самом деле стремлением контролировать и самоуверенностью.

Он изо всех сил старался казаться бизнесменом до кончиков ногтей, хотя на самом деле так и остался школьником-переростком, который, как только его оставят в офисе одного, сует свой член в ксерокс.

То, что ему пришлось бы не раз нажать кнопку увеличения, чтобы получить более-менее приличное изображение, никак не повлияло на мое решение расстаться с ним, честно.

Не успела я призвать на помощь свои актерские способности, как на авансцену вышла мама. Она в долю секунды взметнулась со своего места и перешла в режим извержения эмоций.

— Боже мой, подумать только, какая встреча! Это же Саймон! Помяни только сексуального дьяволенка, и он тут как тут! Мы только что говорили о тебе, правда, Аннабел, дорогая? Наверное, у тебя уши горели, и вот ты здесь, в своей прекрасной плоти! Что за приятный сюрприз!

Да уж, сюрприз, нечего сказать. Так же неожиданно, как выскакивающие из-за кресел гости в день рождения.

Его актерство производит еще более жалкое впечатление, чем мамино.

Саймон. Гхм (с нервным видом прочищает горло). Я заглянул сюда на минутку, чтобы перекусить (звучит слоено фраза из курса английского нулевого уровня, прочитанная перед лицом хихикающих одноклассников и полного энтузиазма учителя).

Мама. Почему бы тебе не присоединиться к нам?

Саймон (полностью одеревенел, читает по шпаргалке). О нет, получится, что я навязался.

Мама (с необыкновенным гостеприимством:). Навязался? Об этом не может быть и речи, ты доставишь нам удовольствие, пожалуйста, присаживайся.

Саймон. Конечно, если вы уверены, что я не помешаю (сама вежливость).

Мама. Мы будем только рады, не правда ли. Аннабел, дорогая?

Я бы лучше разделила на завтрак одни соты с роем пчел.

— Ну, я не знаю, было бы невежливо отрывать Саймона от его друзей. Ты же не думаешь, что он обедает один, мама.

В десятку!

Они явно не придумали приемлемого объяснения неожиданному появлению одинокого Саймона именно в том ресторане, где обедаем мы.

Плоховато подготовилась.

Мама дала слабину.

Обычно она так тщательно все продумывает, но, с другой стороны, у нее было не так много времени на подготовку, я позвонила ей только вчера вечером. Должно быть, она сразу бросилась названивать вы знаете кому, чтобы спланировать «случайную» встречу.

Зачем тратить так много сил?

Видимо, она считает, что на нее возложена миссия: время уходит, а дочка по-прежнему не желает жить по плану.

Она потеряла целых два года и теперь решила обеспечить меня мужем, домом и работой в течение одного обеда.

Самое страшное, что она вполне на это способна, уж я-то знаю.

С моим содействием, конечно. Но кто сказал, что я собираюсь идти на чертово сотрудничество? Это она считает Саймона таким замечательным, а не я.

Послушать ее, так он просто идеальный зять. Такой собранный, деловой, способный поддержать разговор о корпоративных отношениях, мировой политике или искусстве на трех языках.

В любом случае обо всем этом ему придется говорить только с мамой. Что касается меня, то по- французски я могу неплохо ругаться, ну а мои знания о корпоративных отношениях поместятся на обороте почтовой марки.

Дохлый номер. Даже если бы мне нравился этот парень, а это не так, мы абсолютно не подходим друг другу. Я люблю развлекаться, напиваться и плясать до упаду, а он бы сидел в углу в пальто, собравшись на выход часов в десять.

В его стиле возвращаться домой с работы, совершать круг на велосипеде миль в пять, опять возвращаться домой, съедать ужин из здоровой пищи и ложиться спать в разумное время, чтобы перед работой иметь возможность зайти в спортзал.

Я, если вообще добираюсь до дома, заваливаюсь на диван с пиццей и какой-нибудь выпивкой, допоздна смотрю всякую дрянь по телевизору, а утром несусь на работу — на сборы пять минут, голова трещит.

Мне понадобилось пять месяцев, чтобы понять: мы с Саймоном самая гармоничная пара после доктора Джекила и мистера Хайда.

Я уверена, у каждого человека есть в багаже по крайней мере один роман, о котором он думает: «Как я мог?» или «Что меня заставило?».

Это как раз тот случай.

Я хочу сказать, не поймите меня неправильно: конечно, он не монстр какой-нибудь, просто он такой… такой… нет, у меня нет слов. Он как платье, которое вы покупаете на распродаже (проданные вещи назад не принимаются), повинуясь импульсу, а потом жалеете, что выкинули деньги на ветер. На ком-то другом оно могло бы смотреться великолепно, но ему суждено провести свою жизнь в глубине вашего шкафа, потому что в нем вы похожи на плохо набитое чучело.

Я лихорадочно, как пальто на домашней вечеринке, искала предлог, чтобы смыться, но тщетно, и вот «покупка под влиянием нездорового импульса» сидит напротив меня, по уши зарывшись в огромную порцию благоухающей чесноком лазаньи.

Мама извинилась и направилась в дамскую комнату, оставив нас с Саймоном наедине. Повисла гнетущая тишина, я, не поднимая глаз, выковыривала креветок из своего салата. Очень невежливо, но я просто не знаю, что ему сказать. «Привет. Саймон, ты здорово постарел и разжирел. Все такой же зануда, а?»

Пока он заказывал еще вина, мне удалось незаметно взглянуть на него, освежить в памяти черты, фигуру, чтобы понять, что могло меня в нем привлечь тогда.

Ничего.

Ни малейшего намека.

Даже страшно.

Я что, так изменилась с тех пор? У меня были такие низкие стандарты? Или я отчаялась найти что-нибудь получше? Нет, боюсь, по отношению к Саймону, да и ко мне тоже, это не очень честно.

Я уверена, что он чей-то Мистер Идеал. И что с того, что для меня он Мистер Как Меня Угораздило? Он первым обрел дар речи.

— Ты хорошо выглядишь, Аннабел.

— Спасибо. — Я слегка отодвинулась, почувствовав тяжелый чесночный дух.

— В самом деле, ты выглядишь более чем хорошо. Ты выглядишь великолепно.

— Спасибо.

— Очень приятно видеть тебя опять.

— Спасибо.

— И давно ты вернулась?

— Нет. — Мысленно аплодирую себе за новое слово.

— Ну, и как там на Дальнем Востоке? — Он подцепил на вилку и отправил в широкую пасть очередную порцию пищи.

— Очень тепло. — О-о-о, целых два слова, можно сказать, предложение. Аннабел Льюис за словом в карман не полезет.

К счастью, Саймон не особенно нуждается в собеседниках. Он так же обожает звук своего голоса, как я — молочный шоколад.

— Знаешь ли, меня эта культура просто завораживает… — начал он. — Восточные люди так дисциплинированны, так сосредоточенны, хотя в их истории столько романтики»… — Пошло-поехало.

Разговаривать с ним все равно что смотреть телевизор. Главное включить, а говорить будет он сам. Раньше это меня бесило. Для такого… э-э-э… разговорчивого человека, как я. трудно сидеть молча, пока кто-то другой выступает перед публикой, но сейчас это мне на руку, не придется хотя бы подыскивать тему для разговора. Не говоря уже о том, что мне никогда особенно не хотелось беседовать с Саймоном. У нас не больше общего, чем у пакетика арахиса и ершика для посуды.

И то, что моя мама продолжает исчезать в туалете каждые пять минут, не помогает. Либо у нее проблемы с мочевым пузырем, либо она очень хочет оставить нас наедине, руководствуясь собственными извращенными представлениями о деликатности.

Я первый раз за два года встретилась с мамой, а она так и норовит прикрыться шляпой и исчезнуть в тени.

Когда она в пятый раз вернулась к столику, причем за время ее отсутствия я выдавила из себя пару предложений, а Саймон выдал целый монолог по поводу домашнего белого вина, который сделал бы честь Старому Мореходу[2], я решила, что теперь моя очередь прятаться среди сушилок для рук и рулонов туалетной бумаги.

— Хм, мне нужно отойти… понимаете ли… отойти в туалет, — объявила я, как только она скользнула на свое место и одарила нас благосклонной улыбкой, прочирикав: «Ну; разве это не мило?» — в четырнадцатый раз. — Вернусь через пять сек.

Или чуть позже. Мне нужен перерыв, или то, что тикает у меня в левом виске, вот-вот взорвется.

Мама давит на меня, словно огромный океан на малюсенькую подводную лодку. Но нужно напрячься и не треснуть под давлением. Я освежаю макияж, потом понимаю, что свежеоттраханный вид может польстить Саймону, и стираю все обратно.

Интересно, как долго я смогу отсиживаться в туалете, прежде чем они догадаются, что я прячусь?

Да кому какое дело! Ну и что, если Саймон подумает, что я вот уже пятнадцать минут порчу воздух в туалете? Кто знает, может, это даст мне возможность избавиться от него. А это будет просто замечательно. Я просто поверить не могу, что после всего, что между нами было и что я себе позволяла, он все еще мной интересуется. Мне до него точно дела нет. И мне точно нет дела до попыток моей мамочки по-быстрому устроить мою личную жизнь. Я вполне довольна своей жизнью, спасибо. У меня нет ни малейшего желания привязываться к другому человеческому существу при помощи куска бумаги и сомнительных клятв.

Я думала, что неспособность связывать себя обязательствами — мужская проблема.

А может, это просто частный случай, может, Саймону просто не повезло со мной. Или мне с Саймоном.

Во время маминой шестой отлучки в туалет он наконец улучает момент и предлагает мне встретиться с ним в обед завтра, «чтобы освежить знакомство». но я вежливо отказываюсь. Правда, отделаться так просто мне не удается. Когда обед подходит к концу, мама приглашает нас обоих в оперу в следующую пятницу, потом предлагает провести первый уикенд июля в ее доме в Корнуолле[3], пообедать в то же время на следующей неделе и еще упоминает про какую-то вечеринку по поводу открытия новой телевизионной программы, о времени нам сообщат дополнительно.

Я механически записываю все даты упомянутых событий в ежедневник, надеюсь, когда придет время, я смогу объяснить свое отсутствие тем. что меня нет в стране, или я собираюсь мыть голову, или я валяюсь в постели с головной болью или со страстным любовником, или придумаю что- нибудь позабористей.

— Что скажешь, разве не чудно, что мы так неожиданно столкнулись Саймоном? — зачирикала мама, когда мучительный обед наконец закончился и мы отправились в обратный путь, к Ники.

Не могу сказать, что это меня удивило, но я сочла за лучшее промолчать.

— И куда, интересно. Саймон ведет тебя завтра?

— Никуда.

— Но я думала… — Она умудрилась вовремя прикусить язычок и не выдать тайные сведения. Таким образом, вышло, что она не думала ничего.

Я знаю, что она думала. Она думала, что все прошло по ее плану. Может, она думала, что отлично меня пристроила? А я за эти два года не научилась одному — как сказать мужчине «нет», когда действительно имеешь это в виду

— И что ты теперь собираешься делать, раз уж сподобилась вернуться домой? — Она решила обратиться к более безобидной теме.

— Ну, даже не знаю, я думала отдохнуть немного, освоиться — наркотики, вечеринки, туда-сюда.

Маме не помешало бы имплантировать чувство юмора, сделать что-нибудь вроде переливания или пересадки. Вместо того чтобы улыбнуться очевидной шутке, она побагровела от возмущения и забарабанила по рулю идеально накрашенными красными ногтями.

— Подумать только, сколько денег я потратила на твое образование! И стоило так стараться? Я всегда знала, что толку из тебя не будет, — злобно прошипела она.

— Да уж, лучше бы ты вместо этого просто послала меня в колонии, там бы я живо научилась уму разуму. По крайней мере, помогла бы мне сэкономить на авиабилетах. Хотя, кажется, подобные методы воспитания трудных подростков уже лет сорок не в ходу.

Хорошо, может, я и веду себя по-детски и пока не готова играть во взрослую жизнь, и что с того? Кто сказал, что существуют определенные временные рамки? Да, я давно отпраздновала свое совершеннолетие, ну и что? Кому я мешаю? Почему я должна соответствовать чьим-то (маминым) представлениям о правильной жизни? Не собираюсь я этого делать, хотя кто-то (мама) думает, что я должна.

Она сидит рядом со мной, злобно поджав губы. В детстве я всегда шла у нее на поводу, но сейчас

желание все уладить, со всем согласиться неожиданно смывает волной гнева — она опять злится на меня, потому что я не сдалась и не сделала так, как хочет она. Невероятно: мне давно исполнилось двадцать, а мама все еще пытается управлять моей жизнью, как в детстве.

Ну почему она не может просто радоваться, что я дома, живая и здоровая?

Остаток пути мы проделали в молчании, ни она, ни я не хотели разрядить обстановку и заговорить.

Я сдалась, когда мы подъехали к дому.

— Позвоню,— пробормотала я, целуя ее в твердую щеку.

— Надо же, ты, оказывается, знаешь, как пользоваться телефоном? А я уж решила, что ты так и не овладела этим жизненным навыком, учитывая, сколько раз ты не звонила мне за прошедшие два года.

Я решила не принимать вызов и вышла из машины, но потом передумала, вернулась и постучала в ее окно.

Она с электрическим жужжанием опустила стекло, все еще гневно сверкая взглядом.

— А ведь по большому счету ты должна быть довольна, — сказала я. — В конце концов я оправдала твои ожидания.

— Интересно, каким образом, — фыркнула она.

— А таким. — Я сладко улыбнулась. — Ты всегда ждала, что я тебя разочарую, и мне это безусловно, удалось.

Календарь небогатой событиями любовной жизни Аннабел Льюис.

13 лет Безответно влюблена в Боно. Осыпаю

поцелуями постеры и часто танцую в гостиной под «Тор of the Pops».

15 лет Безответно влюблена в Кельвина,

лучшего друга Джеми, в результате с горечью обнаружила свою полную сексуальную невидимость для представителей противоположного пола. Бесчувственный объект моей любви, переполненный тестостероном подросток, без конца подшучивал над моей влюбленностью.

18 лет Очередной удар судьбы — непродолжительный роман с мужчиной старше меня закончился разрывом и горами зареванных платков.

19–21 год Университет — непрекращающийся флирт, объятия украдкой, но дальше дело не идет, пока на выпускном балу не происходит воссоединение с Кельвином, — в отместку за два года моих девичьих страданий я соблазняю его и бросаю, как перчатку.

22 года Саймон, и этим все сказано.

23–24 года Веселье, флирт, друзья и большой жирный ноль в графе «серьезные отношения».

Ну да. на любовном поприще я особых успехов не добилась, ну и что такого, я вас спрашиваю? Я вообще не уверена, что хочу влюбляться без памяти. Подобные чувства труд но контролировать, а бесконтрольные эмоции приносят одни огорчения.

И потом, каковы шансы встретить настолько подходящего человека, чтобы провести с ним остаток жизни, учитывая, как сильно ты сама меняешься в этом возрасте?

Это то же самое, что сказать: «Я буду носить одну и ту же прическу всю жизнь, потому что сейчас она мне идет». Только вообразите себе такое. Те, чья молодость пришлась на семидесятые, разгуливали бы с огромными начесами, а что касается восьмидесятых… думаю. Мадонне пришлось бы за многое ответить!

Мама старается свести меня с Саймоном с той же настойчивостью, с какой она пытается запихнуть меня в наряды от Лоры Эшли, в то время как мне хочется наслаждаться Донной Каран, отрываться с Николь Фари или терять голову от Москино.

Я вот что пытаюсь сказать: я не знаю, чего хочу, но знаю, чего не хочу, и пока этого вполне достаточно — и для мамы, и для меня.

На кухне Ники энергично размешивала что-то в миске деревянной ложкой и смотрела «Юного шеф-повара» по портативному телевизору.

— Двенадцатилетние сопляки готовят потрясающее суфле за полчаса, а у меня даже тесто для йоркширского пудинга не получается, — вздохнула она.

— Дай я попробую. Мама утверждает, что я еще не вышла из детского возраста.

Я забрала у нее миску и начала с удвоенной энергией размешивать тесто.

— Хорошо провела время? — с сарказмом спросила Ники, наблюдая, как я разбрызгиваю тесто по кухне.

— О да, просто великолепно. — Я усмехнулась. — Мама считает, что на данном этапе жизненного пути я должна быть замужем за акулой бизнеса, иметь штук пять детей, вести светскую жизнь принцессы Монако, а в карьерном плане наступать на пятки Биллу Гейтсу. А раз всего этого у меня нет, я просто нарыв на теле общества.

Ники налила мне вина из огромной бутылки, которую успела наполовину выдуть, уселась за стол и принялась чистить горох.

— Значит, обед прошел хорошо?

— Не спрашивай.

— Все так плохо?

— Даже хуже. Она подстроила совершенно случайную встречу с Саймоном в ресторане.

— Саймон… Ты ведь не Саймона Рафферти имеешь в виду?

— Именно его. Единственного и неповторимого, занудного болвана. Я чуть со стула не свалилась от неожиданности, думала, я сплю и вижу кошмарный сон. Похоже, это часть ее хитрого плана, призванного втянуть меня в респектабельную, нормальную человеческую жизнь. Видимо, Саймой Рафферти является обязательным элементом этой жизни, хотя я этого постичь не в состоянии. Не знаю, с чего она взяла, что он просто создан для меня.

— Но он просто идеальный вариант, моя дорогая. — Ники довольно сносно изобразила мою маму. — У него надежная, респектабельная работа, свой дом в хорошем районе, хорошая семья, никаких скелетов в шкафу, никаких болезней, он даже гладит трусы…

— А почему ты мне раньше не сказала? Бронируй места в ресторане, я выхожу за него завтра.

— У тебя что, плохое настроение?

— С чего ты взяла?

— Ты просто прикончила йоркширский пудинг в зародыше, так что доказательства налицо. А я надеялась, что ты будешь в хорошем настроении. — Она долила вина в мой бокал, хотя я сделала всего пару глотков. Если бы я не знала ее так хорошо, то подумала, что она хочет меня напоить.

— Ты что-то натворила? — Я вдруг заподозрила неладное.

— Натворила? — Ники поджала губы и принялась внимательно рассматривать стручок, который держала в руках. — Ну, я просто думала о твоей карьере.

— Ты хочешь сказать, об отсутствии карьеры? Об абсолютном и несомненном несуществовании карьеры? О моей несбыточной карьере?

Ники нахмурилась, перегнулась через стол и опять доверху наполнила мой бокал.

— Пожалуй, у меня есть решение этой проблемы, — сказала она, усаживаясь обратно на место.

То, что она не смотрит при этом мне в глаза, немного настораживает.

— А, понятно, ты слышала что в нашем «Макдоналдсе» производят дополнительный набор

персонала. — Я нервно рассмеялась.

— Ну-у-у… не совсем.

— Ники, что ты задумала? — Я заволновалась всерьез.

— А кто сказал, что я что-то задумала? — невинно спросила она.

— Твое лицо. На нем все написано. Я всегда знала, когда ты собираешься выкинуть какой-нибудь номер, даже в детстве. Ты такая примерная девочка, что даже при мысли о чем-то сомнительном у тебя делается ужасно виноватый вид.

— Ну хорошо, может быть, у меня появилась идея…

— Насчет чего? — не выдержала я, когда она снова надолго замолчала.

— Насчет твоей работы. Ты хорошо поработала на меня, знаешь ли, а ведь у многих других женщин те же проблемы. Люси с радостью заплатила тебе за потраченное время, и притом неплохо заплатила. Если я подыщу еще кого-нибудь, ты сделаешь это снова?

— Ники, о чем ты говоришь?

— Я говорю, что ты могла бы делать для других женщин то нее, что для меняй Люси… следить за неверными мужчинами, выводить их на чистую воду. Что скажешь? — Она нервно смяла пустой стручок.

— Что скажу? — Я не верила своим ушам. — Скажу, что ты сошла с ума. Мама только что говорила, что ты плохо на меня влияешь, и, возможно, на этот раз она была права!

— Ну да, это звучит нелепо, но я не думаю, что на самом деле это такая уж безумная идея.

— Не думаешь?

— Разве нелепо было уберечь меня от свадьбы с мошенником и вруном?

— Ну нет… нет, конечно.

— Подумай об этом, Аннабел. Тебе звонят и в последнюю минуту отменяют свидание. Объяснения звучат правдоподобно, но разве не чудесно иметь возможность узнать наверняка, говорит ли он правду?

— Ники, а как же взаимное доверие?

— Безусловно, оно существует в идеальном мире, но мы-то знаем, — в ее глазах мелькнула тень, она едва слышно вздохнула. — что этот мир далеко не идеален. А если ты подозреваешь, что твоя вторая половина может не устоять перед искушением?

— В смысле? Истребить месячный запас печенья?

— Нет. — Она засмеялась. — Он может пойти куда-нибудь с друзьями, выпить, познакомиться с симпатичной девушкой, ему всё поднесут на блюдечке, и он подумает: «Да какого черта? Она никогда не узнает». Разве тебе не хотелось бы знать наверняка, кому ты собираешься отдать свою руку и сердце? По пути ли вам?

— И как же мы это выясняем?

— Мы пошлем тебя поболтать с ним. Закинуть удочку, посмотреть, клюнет ли…

— Тогда, боюсь, его не в чем будет упрекнуть. С чего ты взяла, что потенциальные изменники не смогут устоять перед моим обаянием?

— Белл, ты очень привлекательная девушка. Гордон ведь сразу на тебя запал. Может, он не идеальный пример, но, как я уже говорила, если предложить все на тарелочке…

—.. даже святой не устоит? — закончила я за нее.

— Именно. А еще ты можешь повторить вариант с Ричардом. Проследить за ними и выяснить, чем они занимаются, когда думают, что их никто не видит.

— И ты правда думаешь, что кто-то захочет нанять для этого меня?

— Я не думаю, детка, я знаю. — Ники как-то нервно улыбнулась. — Люси звонила до твоего прихода.

— Ну, тут удивляться нечему. Как она сегодня?

— Прекрасно, но она звонила не поэтому. Видишь ли, у нее есть подруга. У той кое-какие проблемы на мужском фронте, и они подумали, что ты сможешь помочь… Она с удовольствием заплатит тебе за потраченное время, как Люси.

— Правда?

Ники решительно кивнула.

— Люси очень загорелась этой идеей. Она говорит, что у нее есть еще несколько подруг, которые с удовольствием воспользуются твоими услугами в качестве… как бы это назвать… провокатора для попавших под подозрение бойфрендов.

— Так и циником стать недолго.

— А я уже стала, спасибо Ричарду. — Ник закурила сигарету и умудрилась затянуться и выпустить маленькое облачко дыма, не давясь кашлем.

— Ну, что ты думаешь? — спросила она.

Хочу ли я еще раз пройти через все это? Уверена, что приключение с Гордоном и так отняло у меня пару лет жизни. С другой стороны, какие у меня есть варианты?

Я могу попробовать найти нормальную работу. И какова же моя квалификация? У меня высшее образование, но толку от него не больше, чем от просроченной кредитки. Кроме того, я уже сделала одну попытку и потерпела оглушительное поражение.

— Разве это этично? — спросила я.

Ники в очередной раз долила мне вина.

— А что? Это что-то вроде тестирования продуктов на качество. Если ты собираешься сделать серьезные инвестиции, желание убедиться в качестве того, что приобретаешь, вполне справедливо, правда? Предположим, ты покупаешь подержанную машину, — а ведь большинство мужчин, будем смотреть правде в глаза, доходят до тебя с солидным километражем на счетчике, — ясно, что ты хочешь быть уверена в ее надежности, в том, что она не будет глохнуть каждые пять минут.

— Так ты хочешь сказать, что я, если соглашусь, стану каким-то ОТК для мужчин?

— Да, примерно так. Станешь контролером отношений.

— Пожалуй, я могла бы встретиться с этой девушкой и все обсудить… — задумчиво сказала я.

— Ну вот и замечательно, я рада, что ты наконец решилась. — Ники пожала мне руку — Потому что она зайдет в субботу утром.

— Так ты уже договорилась о встрече?!

— Угу — Она торжествующе улыбнулась.

— Ас чего ты решила, что я соглашусь?

— Приключения, интриги, разоблачения…

— То, что доктор прописал?

— Тебе не придется сидеть в офисе с девяти до пяти, и ты терпеть не можешь, когда тебе указывают, что делать.

— А ты чем постоянно занимаешься?

— Да, но я знаю, что тебе нужно, и просто хочу тебе помочь. И в этом мне нет равных, — рассмеялась она.

Полагаю, этот опыт мне пригодится в дальнейшем для работы. Достаточно посмотреть, как много я усвоила, помогая Ники и Люси. Как флиртовать с мужчиной, у которого обаяния не больше, чем у гнилого пня, как бороться с бурным запахом изо рта при помощи подобранной на полу жвачки, как врать, стиснув зубы… С таким багажом можно претендовать на место топ-менеджера в Сити.

В пятницу вечером Ники провозгласила, что мы устроим девичник — «ночь сериалов» — и будем пялиться в телевизор. Видимо, она беспокоилась, что я сбегу, не выдержав мыслей о завтрашней встрече.

Я самозабвенно поглощала попкорн, шоколад, алкоголь и еду навынос, Ники валялась на диване,

и вдруг ее мобильный телефон неожиданно разразился трелями на тему «Миссия невыполнима».

Она уставилась на меня.

— Я буду очень признательна, если ты прекратишь постоянно менять мне мелодию звонка. Последний раз я сидела на очень важной встрече, а он начал вызванивать мелодию из «Стриптизерш»!

Тем не менее улыбка исчезла с ее лица, когда она увидела номер на дисплее. Я могла предположить только одно.

— Это Ричард?

Она кивнула, побледнев.

— Ты собираешься ответить?

— Кажется, мне не хочется.

— А почему бы и нет? Разве ты не стала сильнее?

— Стала, конечно, но почему-то я в пятницу вечером сижу дома в пижаме и тапках и пью какао.

— Да, для тебя это определенно символ упадка.

— Пусть он думает, что моя жизнь продолжается и без него, что каждый вечер я знакомлюсь с сексуальными красавцами на шикарных вечеринках.

— Ты так и делаешь.

— Да. но он-то об этом не знает. Он позвонил именно в тот единственный вечер, когда я решила взять выходную ночь.

— Можно подумать, это твоя работа.

— Назовем это призванием. — Она усмехнулась.

— Ну, сексуальных красавцев не обещаю, но изобразить шикарную вечеринку я в состоянии.

Когда Ники наконец решилась ответить, я кинулась к магнитофону и врубила на максимум

Пита Тонга. Потом вплотную подошла к телефону и принялась чпокать ртом, изображая звук вылетающих пробок от шампанского, чокаться бокалами, прыгать на самой скрипучей паркетине и хохотать каждые двадцать секунд.

Может, звуки фальшивой вечеринки и не обманули Ричарда, но его явно сбило с толку то, что Ники время от времени прыскала от смеха, глядя на меня.

Никогда не думала, что Ники может закончить телефонный разговор с Ричардом, улыбаясь до ушей, но, видимо, когда твоя лучшая подруга выставляет себя на посмешище, даже самые страшные горести отходят на второй план.

— Он хочет заехать и забрать свои компакт- диски, — сказала она, повесив трубку.

— А разве мы не все сожгли? Скажи, что тебе нужно заглянуть в органайзер.

— Ага, убедиться, что я буду занята. Я не хочу, чтобы он приезжал. Не хочу его видеть.

— Да уж, я тоже! Отправь их по почте, желательно тщательно измельчив.

Я подошла вслед за Ники к полкам и стала наблюдать, как она собирает диски Ричарда.

— Черт, да уничтожить их просто наш долг! У Ричарда довольно сомнительный вкус. Барри Уайт, Лайонел Ричи… боже, это что, Барри Манилов?

— Это его музыка для обольщения. — Ники тяжело вздохнула. — Теперь, наверное, другой бедняжке придется пережить все это. Знаешь, Белл, сходи за пиццей. Я испытываю острую потребность в большом количестве жирной пищи.

Через полчаса я вернулась, волоча две большие пиццы, ведро мороженого, плиту шоколада и две бутыли вина.

Выйдя из лифта, я услышала, что из квартиры доносятся голоса и взрывы смеха. Похоже на вечеринку.

Телевизор включен, магнитофон орет, голоса перекрикивают друг друга… эти двое даже не услышали, как я вошла.

Ники была с Джеми.

Он сотворил чудо. Скорбная маска наконец исчезла, и на диване сидела прежняя, хохочущая, сверкающая зубами Ники.

Джеми развалился рядом в драных джинсах и футболке с надписью «Гинеколог-стажер» и рассказывал что-то смешное, размахивая руками, как сурдопереводчик, а Ники хохотала впервые за последние сто лет.

Появление меня и пиццы было встречено ими с равным энтузиазмом.

— Класс! Моя любимая сестренка и моя любимая еда! — завопил он. скатываясь с дивана и освобождая меня от теплых, с жирными пятнами коробок.

— Да уж, едва запахнет моццареллой, ты тут как тут. Я только поставлю мороженое в морозилку, чтобы оно окончательно не растаяло. Оставьте мне хотя бы один кусок, ладно?

Я было сунулась на кухню, но мой нос вовремя предупредил меня, и я чудом не вляпалась во что- то склизкое и невероятно мерзкое.

С трудом подавив тошноту, я кинулась обратно в гостиную.

— Посреди кухни огромная вонючая куча дерьма!

— А, — невозмутимо ответила Ники, — это, наверное, Элвис.

— Я не раз слышала истории о том, как кто-то видел Элвиса в самых неожиданных местах, но ты первая, кто утверждает, что он воплотился в куче дерьма у нас на кухне.

— Нет, — рассмеялась Ники. — Куча дерьма — это произведение Элвиса. Сам Элвис спит у меня в спальне.

Ну теперь совершенно ясно, что она съехала с катушек.

— Так, значит, у тебя в квартире Элвис. Он нагадил на пол, а потом вырубился на твоей постели.

— Ну да, — Ник засунула в рот печенье. — Но он исправится после курса дрессировки.

Так вот зачем приехал Джеми! Видимо, хочет сообщить, что люди в белых халатах уже на подходе!

Я многозначительно посмотрела на него, попытавшись просигнализировать «На помощь, она становится буйной», но он только рассмеялся в ответ.

Они оба сошли с ума или напились, хотя на столе нет никаких подозрительных бутылок, только жестянка с печеньем и две кофейные чашки.

— Пойду разбужу его. Хотя не уверена, что ему это понравится. Он совершенно выбился из сил, пытаясь сгрызть ноги Джеми, но ты должна его увидеть, он просто душка!

Ники скрылась в спальне и появилась, нежно улыбаясь, с чем-то маленьким, толстым и мохнатым. извивающимся в ее руках.

— Это Джеми его принес. Разве он не прелесть?

— Что это?

— То есть? Это собака, глупая, разве не ясно?

Это было скорее похоже на детеныша тюленя с челкой, из под которой вдруг выглянул огромный карий глаз. Оно было шоколадного цвета с ног до головы. Шоколадная шерстка, шоколадные глаза. По крайней мере, цвет хороший. Происхождение неопределенное. Огромный мокрый нос. Болтающиеся уши.

— Где ты это откопал?

— Боджер вступил в греховную связь с соседским Лабрадором голубых кровей. — Джеми подошел и ткнул заснувшего щенка в нос.

Боджер — это сумасшедшая дворняга папы Джеми, смесь стаффордшира бог знает с кем. Звучит так же, как если бы деревенский дурачок переспал с принцессой Анной.

А нам досталось дитя этой любви.

— Сын Боджера… — Я вздохнула. — Ники, надеюсь, ты понимаешь, с кем связываешься?

— Да, он уже залез в холодильник, описал все цветы и изгрыз одеяло. — Ники по-прежнему улыбалась. — Думаю, мне предстоит одна грязная работенка. Бесплатная пара резиновых перчаток к нему не прилагается? Я так и знала.

Она ушла бороться с благоухающей кучей, а я гневно уставилась на Джеми.

—С какой стати ты притащил Ники собаку?

Он задумчиво почесал кончик носа, эту привычку он, видимо, приобрел в медицинском институте, чтобы выглядеть умнее, — как будто он обдумывает ответ.

— Ну, я волновался за нее, она вела себя ненормально. Все эти бесконечные мужчины… это так не похоже на Ники.

— И ты решил, что собака спасет положение?

— Ей нужно было какое-то лекарство, чтобы пережить все это.

— А ты что, не мог просто выписать ей рецепт на какие-нибудь веселящие таблетки, что-то такое, что она могла просто принимать пару месяцев? А не то, с чем ей придется жить следующие лет пятнадцать.

— Не могу поверить, что это говоришь ты.

— Ты прекрасно знаешь, что насчет таблеток я шучу, но собака — это уже слишком, честно.

— Ей нужно любить кого-то.

— У нее есть друзья.

— Ну разумеется, и ты всегда будешь рядом, когда она захочет пообниматься.

— Да, я постараюсь.

— Бел, это не то же самое.

— Я, конечно, не буду сидеть у нее на коленях и лизать ее в нос, стоит ей расплакаться. Зато я не нагажу на пол и не съем, одеяло. Я понимаю, Джей, ты хотел как лучше, но ей и так забот хватает. Ты отдаешь себе отчет, сколько внимания требует собака?

— В полной мере. И надеюсь, что он отнимет у нее столько времени, что думать о том, как с ней поступил этот гад, будет просто некогда. Можешь мне поверить, от этого будет больше пользы, чем вреда.

— Интересно, почему всякий раз. когда ты просишь меня поверить тебе, что-то мне подсказывает не делать этого?

Джеми пропустил мое замечание мимо ушей и потянулся за печеньем.

— Ей нужна любовь, — пробормотал он с набитым ртом. — И лучше пусть она получит ее в лице Элвиса, чем в виде случайных связей, которыми она пытается доказать, что по-прежнему нравится мужчинам.

— Я думала, ты терапевт, а не психиатр.

— Скажи еще, что я не прав.

— Не могу. — Я села рядом с ним и успела ухватить последнее печенье. — Ты прав, как всегда. Хотя не уверена, что собака — это лучшая рекомендация, которую ты мог ей дать.

— Если он не оправдает моих надежд, я заберу его, пусть терроризирует мою мачеху номер три, договорились?

— Это честно. Как поживает старый дракон?

— Как всегда, изрыгает пламя и ест девственниц на завтрак.

— Видно, годы смягчили ее.

В десять тридцать опять зазвонил телефон. Мы с Ники прекратили сражаться за последнюю ложку черешневого мороженого и посмотрели друг на друга.

— Ответь, — скорчила рожу Ники.

— Нет, а вдруг это Саймон.

— Наверняка это опять Ричард.

— Это просто смешно! Мы девушки. Мы должны отвечать на звонки, а не прятаться.

— Ну тогда что ж ты не отвечаешь? А если это Саймон, притворись мной.

— А почему бы не сделать наоборот?

— Потому что Саймон не видел тебя два года, и у него куда меньше оснований предполагать, что ты притворишься мной, чем у Ричарда, что я притворилась тобой.

Да, в этом явно была своя логика. В конце концов мы вспомнили, что живем в век современных технологий, и предоставили автоответчику делать грязную работу за нас.

Это была Люси.

— Привет, Ник! Привет, Белл! Это Люси. Слушайте, меня вызвали на работу — тут какой-то кризис с евро, который не может подождать до понедельника, и, похоже, я застряла тут надолго. Так что Аманда придет к вам завтра без меня. Я помню, что обещала прийти с ней, проложить дорогу, так сказать, но не волнуйтесь, девчонки, вам она понравится, заводная — не то слово. Скоро позвоню. Пока-а-а!

Заводная? Прекрасно. Почему-то у меня такое чувство, что нам понадобится нервно-паралитический газ, водомет и пластиковый щит.