Принцесса из рода Борджиа

Глава 22 СЕРДЦЕ ФАУСТЫ

— Папское правление Иоанны — это всего лишь сказка, — произнесла Фауста так, словно говорила сама с собой. — Почему закон запрещает женщине занимать папский престол? Разве только мужчины могут быть святыми? Разве Церковь не принимает от женщин монашеские обеты и не устанавливает строгую иерархию для тех из нас, кто отдал себя Христу? В древних рукописях говорится, что Иоанна и на самом деле управляла делами Церкви[8]. Следовательно, я имею право занять престол Святого Петра! Пол не помеха для великих замыслов, и свидетельство тому — сама Иоанна, которая частично реформировала церковный обряд. Для великих дел он тоже не является препятствием. Это доказывает пример Жанны д'Арк, избавившей Францию от захватчиков… Значит, может появиться и третья женщина, не уступающая этим двум ни умом, ни отвагой!

Клодина преданно слушала эти странные речи. Она не выказывала ни одобрения, ни порицания.

Фауста продолжала:

— Итак, нашлись двадцать три человека, уставших от тирании Сикста и решивших создать новую Церковь, воздвигнуть новый престол. С того дня минуло уже три года… В ту пору я жила в Риме, во дворце своей бабки Лукреции. В моих жилах течет кровь Борджиа! Я была богата, красива, всеми любима, властители Церкви не гнушались искать моего расположения… Но для меня не было большей радости, чем рыться в древних рукописях и перечитывать ужасные предания о моих предках — Александре[9], Чезаре[10] и Лукреции Борджиа[11]… И я чувствовала, что во мне соединилось то, чем обладали эти трое, — величие Александра, отвага Чезаре, красота Лукреции… Христианский мир будет трепетать от моих слов так, как трепетал от речей Александра, страшиться моего меча так, как страшился меча Чезаре, склонится передо мной так, как склонился перед непобедимой и прекрасной Лукрецией…

Фауста задумалась.

— Фарнезе! — вдруг проговорила она. — Его я завоевала первым, и он первым от меня отрекся!

— Как, сударыня? Кардинал Фарнезе?!

— Однажды вечером, — продолжала Фауста, не отвечая, — он пришел ко мне во дворец. Фарнезе знал, о чем я мечтаю… знал мои планы… выказывал мне свое восхищение. Так вот. В тот вечер мы покинули Рим, проехали по Аппиевой дороге и спустились в катакомбы. Прибыв на место встречи, освещенное факелами, я увидела двадцать три человека, облаченных в сутаны. «Вот та, кого вы знаете, — сказал Фарнезе. — Вот та, кто может вас спасти…»

Тогда они окружили меня. Я не трепетала перед теми, кого узнала тотчас же. И не испугалась странного предложения, которое читалось в их глазах. И когда слова, наконец, были произнесены, я согласилась. Я говорила, а они слушали. Когда я закончила, они один за другим начали опускаться передо мной на колени и целовать руку в знак покорности… А один из них, самый старый, надел на мой палец это кольцо…

Фауста протянул руку и показала кольцо. Настоятельница почтительно склонилась и осенила себя крестным знамением.

— Я принялась за работу, — снова заговорила Фауста. — За короткое время я растревожила Италию, в которой почти все епископы были готовы признать меня. Я взбудоражила Францию, поскольку ее король, выслушав предложение Фарнезе, лишь пожал плечами. Что ж, я изгоню его и выберу другого…

Фауста умолкла.

— Мне кажется, — робко сказала Клодина, — что события развиваются в соответствии с вашими планами…

— Именно это и настораживает меня! — ответила Фауста. — На первый взгляд достигнуто больше, чем я могла ожидать. Но некоторые вещи тревожат меня. Тайный кардинальский конклав испугался последнего, решительного шага. А Фарнезе, бывший мне опорой и поддержкой, отрекся от меня…

— Но Гиз!

— Гиз помирился с герцогиней! Я знала, что однажды она явится в дом Гиза, и тогда… Так и случилось… Она вернулась к мужу, и тот… тот ее простил!

Клодина де Бовилье еле заметно улыбнулась.

— Гиз, — продолжала Фауста, — это человек, наделенный огромной энергией, но он хорош лишь в сражении: пика или шпага в руке, кираса на груди, шлем на голове… В Лувре Гиз — самый элегантный кавалер. Он с несравненным изяществом носит плащ малинового бархата… Ему присуще поистине королевское величие. Да, Гиз будет блестящим государем во время дворцовых церемоний и неустрашимым воином в битвах…

Фауста закрыла глаза. Казалось, что она видит все это. Она вздохнула:

— Увы, я знаю настоящего Гиза: статую, которая не способна ни на высокие мысли, ни на твердые решения…

Он помирился с герцогиней де Гиз, и это сбило меня с толку… Но не будем больше говорить об этом! Он позволил покинуть Париж трем тысячам солдат, которых Крийон повел к Генриху де Валуа. Он разговаривал с Екатериной Медичи, и нескольких слов старой флорентийки хватило, чтобы был отменен тот смертный приговор, мысль о котором я так долго внушала ему!.. Наконец, в довершение всех бед, он упустил редкую возможность захватить чужие сокровища и завоевать королевский трон… Вместо трона, он отвоевал всего лишь мельницу на холме Сен-Рок. Собрать целую армию, чтобы ворваться на мельницу, и никого там не обнаружить!

Фауста очень тихо, так тихо, что Клодина не смогла разобрать слов, прошептала:

— Это правда, что на Гревской площади и на холме Сен-Рок Гиз имел дело с сильным противником… Ах, почему герцог де Гиз так не похож на шевалье де Пардальяна?! Будь рядом со мной такой человек, я могла бы перевернуть мир…

Фауста продолжила:

— Что тело? Его нужно прятать в железо во время сражений. А душа… Все решает она. Истинный рыцарь — это вовсе не Гиз в своих сверкающих доспехах или атласном камзоле… О, я видела такого рыцаря, и он мог бы взойти на трон! Его одежда потерта, лицо измождено, а речь проста, но его шпага верна и ловка. Что-то в нем волнует меня. Кто он? Я бы многое отдала, чтобы лучше узнать его, заглянуть в его душу, понять ход его мыслей… и наконец…

Фауста внезапно остановилась. Но Клодине не требовалось больше слов — она и так все поняла…

— Безумие! — прошептала Фауста. — У меня же нет сердца. Нет! Нет!

— Но почему, моя госпожа? — воскликнула Клодина. — Почему бы вам не познать простые человеческие радости? Всемогущая королева, почему бы вам не почувствовать, что значит быть женщиной?

— Потому что моя сила — в холодной крови. Я хочу остаться девственницей, не знающей женских слабостей. Я желаю властвовать. Никто в мире не может сказать, что он — господин Фаусты!

— Ах, сударыня! — произнесла взволнованная Клодина. — Есть господин, чья власть так сладостна… Это — любовь!

— Любовь! — пробормотала Фауста, вздрогнув.

Принцесса опустила голову, и слеза скатилась по ее щеке. Но в то же мгновение ее лицо вновь стало бесстрастным.

— Итак, произошло вот что, — просто сказала она. — Гиз за эти несколько дней отступил на те же позиции, что занимал десять лет назад, а Фарнезе отрекся от меня! Что ж, приведите сюда Саизуму. Ведь вы уверены…

— Я ни в чем не уверена, сударыня. Но мой долг — предупреждать вас и помогать вам во всем, не так ли?

— Я знаю вашу преданность, Клодина, и вознагражу вас по справедливости… прикажите же ее привести.

Настоятельница хлопнула в ладоши. Дверь отворилась, и на пороге появилась монахиня:

— Приведите цыганку! — распорядилась Клодина де Бовилье.