Природа и человек в древнем Египте

Новоегипетская "империя " XVIII–XIX династий, несомненно, была самым сильным и богатым государством Ближнего Востока второй половины И тыс. до н. э. Тем больше интригует ее быстрый упадок, наступивший при Рамсессидах и отличавшийся такой основательностью, что Египет, еще недавно внушавший ужас и почтение всем своим недругам и союзникам, превратился в легкую добычу сначала ливийцев и эфиопов, а позже и других завоевателей, вторгавшихся в страну в свой черед. На базе естественнонаучных данных и информации письменных источников мы выдвигаем гипотезу: экономический и политический крах Нового царства в значительной мере был обусловлен тяжелейшей экологической катастрофой в пойме Нила.

Климат эпохи Нового царства и социально-экологическая стабильность

Согласно палеоклиматологическим данным [см., например: Клименко и др. 1996а, с. 31, рис. 3], в XVII в. до н. э., в разгар гиксосского владычества в Дельте, глобальное похолодание, составившее ок. 0,6 °C, прекратилось; среднегодовая температура, снизившаяся к 1680 г. до н. э. почти до современного уровня, впоследствии держалась близ него вплоть до 3-го Переходного периода. Таким образом, отличительной особенностью экологии Нового царства, продолжавшегося с XVI по XI вв. до н. э., являлся относительно стабильный климат; при этом он был более сухим, чем в Старое и Среднее царства, расцвет которых, как нам известно, совпал, соответственно, с малым и большим пиками суббореального климатического оптимума.

Вместе с тем имеются достаточно убедительные свидетельства, что новоегипетская эпоха не была безнадежно засушливой: сильные дожди тогда могли выпадать даже в Верховье. Так, около 1600 г. до н. э. в Дейр ал-Бахри, на западном берегу Нила напротив Фив, произошел оползень, в результате которого огромный кусок скалы завалил проход в разграбленную к тому моменту гробницу воинов XI династии, павших в одной из междоусобиц начала Среднего царства (ок. 2060 г. до н. э.) [Winhck 1945], очень хорошая сохранность человеческих останков, явно не подвергавшихся воздействию сырости, исключает вероятность того, что соскальзывание породы произошло здесь из-за ее переувлажнения грунтовыми водами, поэтому наиболее вероятной причиной оползня в данном случае является ливневый дождь [см.: Кнорре и др. 1951, с. 29–30]. Как мы помним, другой ливень в окрестностях тех же Фив, при основоположнике XVIII династии Яхмесе I, вызвал разрушительный сель; если в период засухи на рубеже III–II тыс. до н. э. египтяне приветствовали дождь как божественную милость, даровавшую жизнь [Couyat, Montet 1912, № 191], то в эпоху Нового царства обилие осадков порой могло обернуться стихийным бедствием, не сулившим людям ничего доброго [cp.: Vandersleyen 1967, pl. 10].

С другой стороны, при таких дождях Египет уж точно не страдал от засух по крайней мере в конце 2-го Переходного периода — в начале Нового царства. Обращает на себя внимание, однако, и письмо, датируемое поздней XX династией, в котором идет речь о дожде, залившем дом некоего писца, в результате чего оттуда пришлось эвакуировать ценную документацию [Сеrnу 1939, р. 18, II. 14–16]. Такого рода информация вполне согласуется с естественнонаучными данными об относительной устойчивости климата на протяжении всей новоегипетской эпохи.

Эпоха эта с точки зрения СЕИ в целом характеризовалась социально-экологической стабильностью. При XVIII династии централизованный Египет переживал пору расцвета. Качественное реформирование социально-политической системы страны завершилось; восстановленное и реорганизованное ирригационно-земледельческое хозяйство функционировало весьма эффективно; Египет окончательно вступил в бронзовый век. Агрессивная внешняя политика, опиравшаяся на экономически как никогда мощный тыл, способствовала превращению новоегипетского государства в могущественную "империю", которая простиралась от 4-го порога Нила до Евфрата [см., например: Стучевский 1967; Steindorff, Seele 1957].

Нас, впрочем, гораздо больше занимают обстоятельства упадка Нового царства, в связи с чем сразу перейдем к периоду правления XX династии Рамсессидов (XII–XI вв. до н. э.), который ознаменовался крахом "имперского" Египта — настолько же быстрым и бесславным, насколько бурным и триумфальным было возрождение страны при XVIII царском доме. В настоящей главе мы представляем вариант социоестественной трактовки этого интереснейшего эпизода древнеегипетской истории.

Малоизвестная черта экологии Нового царства: К. Бутцер об истощении отложений пойменного аллювия в долине Нила во II тыс. до н. э.

Почему распалась "мировая держава" грозных новоегипетских фараонов-завоевателей, некогда главенствовавшая в ближневосточном регионе? Каковы причины социальных потрясений, низвергнувших одно из величайших государств древности?

Среди основных предпосылок упадка Нового царства и потери Египтом его "колониальных владений" исследователи называли старинную вражду между царями и верховными жрецами Амона-Ра в Фивах, которая уходила корнями по крайней мере во времена Аменхотепа III (XV в. до н. э.) и переросла в открытое противостояние при Рамсесе IX [Брэстед 1915. т. 2, с. 190–192; Виноградов 1997в, с. 384–385; Перепелкин 1956, с. 356; Сеrnу 1965, р. 26; Gardiner 1962, р. 299; Helck 1968, S. 202; Kitchen 1973, р. 248]. Одним из источников этой концепции послужил известный двойной рельеф верховного жреца Аменхотепа из Карнака, на котором первосвященник, стоящий с воздетыми руками перед Рамсесом IX, впервые в древнеегипетской иконографии был изображен в рост со своим "божественным" монархом [см., например: Брэстед 1915, т. 2, рис. 177; Lefebvre 1929, pl. II]. Последнее обстоятельство толковали как предерзостное попирание государственного церемониала, которое якобы свидетельствовало о слабости царя и, напротив, о резко возросшем могуществе его фиванского "оппонента".[72]

Указывали также на технологический застой, обусловленный отсутствием в Египте залежей железной руды: страна задержалась в бронзовом веке, что вызвало ее экономическое и военное отставание от других государств Средиземноморья и Ближнего Востока и сделало невозможным дальнейшее существование египетской "мировой державы" [Hayes 1959, р. 373–374].

Считали, что хлынувший на обывателя при XIX–XX династиях поток "пропаганды" в виде специфических текстов, с пренебрежением и острасткой повествовавших о тяготах повседневного труда и воинской службы, способствовал снижению морального духа нации, которое обернулось культурными издержками и засильем в армии иноземных наемников, не склонных отстаивать интересы чужого народа; высказывалось предположение о постепенной утрате египтянами веры в божественную сущность фараонов, в результате чего был подорван один из основополагающих принципов древнеегипетской государственности; предлагалось, наконец, не пренебрегать и личными качествами царей: при волевых правителях XVIII и XIX династий государство лучше управлялось и потому процветало, когда же на смену им пришли "ничтожества" — ударившиеся в религию преемники Рамсеса III, страна, уже вступившая в полосу кризиса, быстро пришла в окончательный упадок [Брэстед 1915, т. 2, с. 189; Hayes 1959, р. 374; Kitchen 1973, р. 243–244].

При всем разнообразии гипотез о причинах распада централизованной новоегипетской монархии до окончательных выводов, на наш взгляд, еще далеко: каким бы скрупулезным ни был анализ письменных и иных археологических источников, нет гарантии, что на этой основе сложится исчерпывающая картина исторического процесса, если не будет учтен его экологический аспект. Некоторые данные дают повод для подозрения, что в эпоху Нового царства вмещающий ландшафт Египта претерпел такую деградацию, по сравнению с которой даже снижение разливов Нила может показаться небольшим несчастьем.

Напомним, что разливы Нила не только орошали поля, но и приносили на них естественное удобрение — богатый питательными веществами ил. Традиционно считалось, что отложения ила в нильской пойме накапливались равномерно, плодородный слой почвы регулярно обновлялся (в Долине, по разным оценкам, его прирост составлял 0,9–1,3 мм в год или, грубо, 1 м за тысячелетие [Самойлов 1952, с. 433–434; Херст 1954, с. 43; Шолпо 1941, с. 96; Biswas, Asce 1966, р. 291; Воnnеаu 1964, р. 15, п. 3]), обеспечивая стабильно высокую продуктивность древнеегипетского земледелия.

Подобная схема, однако, представляется излишне упрощенной. Как известно, нильский пойменный аллювий является в основном продуктом эрозии в водосборном бассейне Голубого Нила. Интенсивность эрозии определяется количеством муссонных осадков в горах Эфиопии [Молодцов 1964], которое варьирует сообразно глобальным климатическим ритмам [Fairbridge 1963]. Из всего этого с непреложностью вытекает, что объем наносов Главного Нила — величина переменная. К. Бутцер, например, пришел к заключению, что ок. 60 % пойменного аллювия в египетской долине Нила отложилось до эпохи Старого царства, 20–25 % — на протяжении последних 2500 лет; при этом во II тыс. до н. э. процесс, похоже, прервался: соответствующий стратиграфический горизонт как будто бы продемонстрировал истощение характерных илистых осадков [Buizer 1959b, р. 77; 1959с, S. 68 (26)]. Это тем более вероятно, что в тот же период имела место регрессия озер Эфиопского рифта, обусловленная отсутствием муссонных дождей и достигшая экстремально низкого уровня в эпоху Нового царства [Gasse, Street 1978, р. 318, fig. 13]; добавим, что в стадии регрессии тогда находилось и озеро в Фаюмском оазисе [Hassan 1986, р. 492, fig. 6], а к концу Нового царства наметилось еще и снижение разливов Нила[73] [de Heinzelin 1968, р. 49, fig. 5; Trigger 1965, р. 166, tab. 6].

Резкое сокращение отложений ила во II тыс. до н. э. было чревато для цивилизации древнего Египта еще не виданной катастрофой: иссякание естественного удобрения, регулярно вносимого в почву в сезон половодья, должно было привести к ухудшению качества заливных пойменных земель в стране, что не могло не сыграть исключительно важной роли в истории Нового царства. Такова рабочая гипотеза; посмотрим, адекватны ли археологические данные естественнонаучной теории.

Папирус Вильбура о качестве почв в Египте на исходе Нового царства: социоестественная интерпретация

В первую очередь примем к сведению такое яркое техническое усовершенствование в новоегипетском земледелии, как плуг с двумя высокими рукоятями, обеспечивавшими возможность сильного нажима на почву и, соответственно, глубокой вспашки; это орудие, нашедшее в Египте Нового царства широчайшее применение, заменило древнейший плуг, который конструктивно походил на архаическую мотыгу и годился больше для "ковыряния" земли с целью присыпать ею посевное зерно: на илистых, обильно увлажненных почвах нильской поймы этого было достаточно, чтобы добиться полноценного урожая [см., например: Перепелкин 1988а, с. 460; Савельева 1962, с. 55–57]. Распространение модернизированного плуга, позволявшего не только рыхлить поверхность земли, но при необходимости и добираться до погребенных почвенных слоев, коррелирует с естественнонаучным заключением об оскудении отложений пойменного аллювия в долине Нила.

Обратим внимание и на то, что если в эпоху Старого — Среднего царств среди зерновых культур предпочтение отдавалось ячменю [Gardiner 1941, р, 27–28; Griffith 1909, р. 78, n. II],[74] из которого, помимо хлеба, приготовлялось также пиво — популярнейший в древнем Египте напиток [Darby et аl. 1977, р. 529–550; Hekk 1971], то в конце Нового царства ячмень, похоже, испытывал серьезную конкуренцию со стороны пшеницы-двузернянки — эммера. Отчеты времени Рамсессидов о податных поступлениях в казну информируют, например, о таких соотношениях: в одном случае собранный налог составил 44 хар эммера и 8 хар ячменя; в другом случае эта разница куда больше: 1676,25 хар эммера и всего 4 хар ячменя [Gardiner 1941. р. 65–66]. Аналогичная ситуация отмечалась для XXV династии; при Геродоте "полбу" также предпочитали всем прочим злакам [II, 36], и лишь в царствование Птолемеев двузернянка была вытеснена тетраплоидной пшеницей с голыми зернами [Жуковский 1971, с. 93; Darby et at. 1977, р. 490]. Все это представляет для нас сугубый интерес в связи с тем, что ячмень из-за его слабо развитой корневой системы, которая отличается малой усвояюшей способностью, весьма требователен к качеству почвы: недостаточная увлажненность или отсутствие удобрений приводят к резкому падению урожайности ячменя [Коданев 1964, с. 29, 43–49]; эммер же в этом смысле, напротив, достаточно неприхотлив [Жуковский 1971, с. 106]. Как и повсеместное внедрение в аграрное производство высокого двуручного плуга, распространение эммера к концу II тыс. до н. э. — потенциальное свидетельство в пользу деградации пойменных земель в Египте Нового царства.

Прибегнем дополнительно к письменным источникам. Важнейшим административно-хозяйственным документом, имеющим непосредственное отношение к нашей проблеме, несомненно, является большой земельный кадастр эпохи Рамсессидов, известный как папирус Вильбура [Gardiner 1941–1948]. Папирус датируется царствованием Рамсеса V (середина XII в. до н. э.) и содержит опись земельных участков, измеренных чиновниками налогового ведомства на более чем 140-километровом отрезке среднеегипетской долины Нила. Этот источник снабжает нас уникальными сведениями о качестве земель в древнем Египте: выяснилось. в частности, что они подразделялись по средней норме урожайности на три категории: nhb — 10 хар зерна с 1 аруры, tnj — 7,5 хар с 1 аруры и k^ͻjt — 5 хар с I аруры [Виноградов 1969, с. 21–23; Стучевский 1974. с. 6; Kees 1977, S. 37]. Названия земель дословно переводятся так: nhb (нехеб) — свежая, девственная (земля); tnj (тени) — уставшая, устаревшая (земля); k^ͻjt (каит) — высокая (земля). Важно, что в данном случае последний термин не отражает более высокого физического положения земельного участка относительно реки, поскольку все три указанные разновидности земель встречались на одном топографическом уровне и при этом на низинных территориях [см.: Виноградов 1969, с. 22].

Подсчет показал, что свыше 90 % земельных участков, зафиксированных в папирусе Вильбура, соответствовали категории k^ͻjt; она же фигурирует в подавляющем большинстве хозяйственных документов XX династии, в которых идет речь о качестве земли. Из этого был сделан вывод, что в древнем Египте преобладала именно данная категория земель, тогда как земли двух других категорий встречались сравнительно редко, "как какие-то исключительно высококачественные участки" [Виноградов 1969, с. 20; Стучевский 1974, с. 6].

Такое обобщение, однако, вызывает сомнение. По источникам эпохи Рамсессидов можно с уверенностью судить о состоянии земель в Египте только в эпоху Рамсессидов; как ни заманчивы перспективы исторической экстраполяции, эти источники все же ничего не говорят о качестве почв во времена строительства Великих пирамид, Среднего царства или расцвета XVIII династии, а потому брать их за основу при реконструкции показателей урожайности в фараоновском Египте мы бы не торопились. Единственное бесспорное заключение, которое позволяет сделать в затрагиваемом контексте, например, папирус Вильбура — то, что в долине Нила при XX династии преобладали земли низшей категории качества.

Вместе с тем "текст В" папируса Вильбура ставит нас перед любопытнейшим фактом: урожай с земли kjt пересчитывался сборщиками через урожайность, отвечавшую земле высшей категории качества — nhb, например: "земля k^ͻjt 90 арур (что) составляет 45 арур (земли nhb)" [Gardiner 1941–1948, vol. 3, В 7,23]. Последняя, таким образом, являлась своего рода качественным эквивалентом, приводившим численные выражения производительности имеющихся разновидностей земли к единому эталону [Gardiner 1941–1948, vol. 2, р. 179]. Но земли nhb, еще раз подчеркнем, составляли весьма малую часть общей площади пашни в Египте эпохи Рамсессидов (5–7 %). Неизбежен вопрос: почему эквивалентом урожайности служил наименее распространенный тип земель? Не кажется ли, что гораздо сподручнее было бы принять за эквивалент основную категорию качества — k^ͻjt, более привычную как для сборщиков налогов, так и для земледельцев?

Отмеченное обстоятельство связывали с тем, что через категорию nhb будто бы было всего удобнее выражать то или иное количество зерна [Виноградов 1969, с. 23]. Думается, однако, что с точки зрения удобства простейших математических операций претензии могут быть разве что к числу 7,5; преимущества же цифры 10 перед цифрой 5 с тех же позиций совсем не очевидны. Мы бы попытались разрешить указанное противоречие иначе, преломив его через призму представления о сокращении отложений питательного ила в нильской пойме во II тыс. до н. э. На наш взгляд, земля nhb в эпоху Рамсессидов могла выполнять роль качественного эквивалента потому, что именно этот тип земли являлся наиболее привычным для населения Египта, поскольку еще в сравнительно недавнем прошлом занимал большую часть аграрной территории страны. Мы выдвигаем версию, что при XX династии государственная администрация Египта навязывала обществу устаревший стандарт "семенных предписаний", соответствовавший совершенно иному качеству кормящего ландшафта и утвержденный задолго до того, как процесс истощения почв в долине Нила принял катастрофический оборот. Принципы землепользования и налогообложения, которыми руководствовались при Рамсессидах, вероятно, были апробированы в начале II тыс. до н. э. — в эпоху Среднего царства[75] с ее коренной социально-политической реорганизацией в Египте, в том числе "индивидуализацией" земледельческого труда. По-видимому, на заре Нового царства качество земель в основном еще отвечало высоким стандартам, иначе нельзя объяснить сокрушительную военную мощь XVIII династии, изгнавшей гиксосов и создавшей египетскую "мировую державу". К концу Нового царства в результате постепенной деградации почв и хозяйственного освоения так называемых "высоких полей" (см. ниже) более 90 % засеваемых земель в Египте стали соответствовать категории k^ͻjt, однако служба фиска и при Рамсессидах продолжала по привычке пересчитывать урожайность через эталон nhb, невзирая на то, что соотносимых с ним земель в стране уже почти не оставалось. В этом не было бы ничего удивительного: социальные реформы очень часто отстают от экологических изменений [см.: Кульпин 1990], древнеегипетскую же бюрократическую машину уличают в особой инертности.

Важная деталь: k^ͻjt во времена Старого царства назывались высокие в топографическом смысле территории, которые противопоставлялись всем низинным землям — hrw [Kees 1933, S. 29; Wb. III, S. 322, 3]; как наименование низшей категории качества земли термин k^ͻjt начал фигурировать только в Новое царство; тогда же вошли в употребление термины nhb и tnj как обозначения земель, соответственно, высшего и среднего качества [Wb. VI, S. 3–4]. Отважимся предположить, что эти совпадения не случайны: рассмотренные термины, возможно, появились в связи с тем, что качество земель в пойме Нила, прежде однородное, перестало быть таковым, и потребовались слова для идентификации различных его категорий. До того пахотная земля в Египте чаще всего именовалась общим термином ^ͻht [Wb. I, S. 12, 17; VI, S. 3]; в конце Нового царства для передачи желаемого смысла этого понятия было уже явно недостаточно, и приходилось уточнять: "Дал я ему зёмли (^ͻhwt) каит и нехеб" [Erichsen 1933, pl. 59, II. 6–7].

Издатель и комментатор папируса Вильбура А. Гардинер, размышляя о буквальном смысле терминов категорий качества земли в древнем Египте [Gardiner 1941–1948, vol. 2, р. 180], отметил, что не имеет ни одного даже гипотетического варианта объяснения, почему для обозначения земли, в полтора раза превосходившей по производительности "обычную пахотную землю" k^ͻjt, был принят термин tnj — "старая" или "усталая" земля, с очевидным намеком на ее плохое качество: детерминативом в слове/w является изображение согбенного, опирающегося на посох человека [Wb. V, S. 311, 5]. В свете естественнонаучных данных появляется по крайней мере одно правдоподобное объяснение этого "недоразумения". Скорее всего, tnj была первой из зарегистрированных низкокачественных категорий, и совершенно логично, что для "новой" земли придумали название, которое подчеркивало ее производительную "немощь" в сравнении с землей, не утерявшей качества и, по-видимому, тогда же названной nhb — почвой "девственной", т. с. сохранившей привычное для земледельцев, "первозданное" состояние. Качество земель, однако, продолжало ухудшаться и вскоре миновало "стадию" tnj, охарактеризовавшись, в дополнение к уже имевшимся двум, третьей категорией, названной k^ͻjt — возможно, потому, что отвечавшая ей урожайность была сопоставима с продуктивностью недоступных для разливов Нила "высоких полей" (k^ͻjt) [Wb. V, S. 6]. Таким образом, отмеченное противоречие в терминах категорий земли tnj и k^ͻjt, вероятно, возникло оттого, что в силу естественных причин первый был введен в соответствующий обиход несколько раньше второго.

Социоестественную гипотезу об изменчивости качества почв в долине Нила в фараоновские времена можно попробовать применить для устранения еще одного противоречия, значительно более существенного в административно-хозяйственном контексте эволюции древнеегипетской цивилизации. Сделаем небольшое отступление и коснемся проблемы нормирования труда профессионального земледельца-Ĭhwtj.

К дискуссии о трудовой норме древнеегипетского земледельца-Ĭhwtj

Информация, имеющая отношение к нормированию земледельческого труда древних египтян, черпается прежде всего из многочисленных письменных источников Нового царства; ее характер, однако, довольно неоднозначен, так что у специалистов не сложилось общего мнения о размере индивидуальной трудовой повинности египетского земледельца-Ĭhwtj [ср.: Eyre 1987].

Вкратце, суть разногласий сводится к попыткам подтвердить или опровергнуть наличие в государстве фараонов стандартной нормы выработки Ĭhwtj — непосредственного производителя в 200 хар зерна. В пользу этого как будто бы надежно свидетельствуют несколько источников. Папирус Британского музея 10447 сообщает, что четверо Ĭhwtjw доставили для статуи Рамсеса и 800 хар зерна [Лурье, Лапис 1961, № 2, с. 191]; таким образом, вклад каждого, как полагали, составил 200 хар. Согласно Болонскому папирусу 1086 (царствование Сети II?), трое взрослых мужчин и один "юноша" (mnh) произвели 700 хар зерна, причем на долю мужчин пришлось по 200 хар [Wolf 1930, S. 96]. Наконец, в иератическом тексте на остраконе времени Нового царства, изданном А. Гардинером и Я. Черны, говорится, что в распоряжении некоего храма Амона в Нижнем Египте находилось 8760 Ĭhwtjw, с каждого из которых причиталось по 200 хар зерна [Сету, Gardiner 1957, pl. LXXXII; Helck 1960, S. 1071 (289)]. На основании этих материалов многие египтологи сочли возможным сделать вывод, что норма взрослого Ĭhwtj, которую ему вменялось собрать со своего индивидуального надела, была равна 200 хар [см., например: Богословский 1981, с. 20, пр. 9; 1983, с. 272, пр. 5; Gardiner 1941–1948, vol. 2, р. 115; Hartmann 1923, р. 123; Helck 1960, S. 1071 (289)].

Эту точку зрения решительно отвергал И. А. Стучевский. Его позиция была такова. Поскольку средняя урожайность обычной пахотной земли в древнем Египте составляла 5 хар с 1 аруры, для получения 200 хар зерна земледельцу-Ĭhwtj пришлось бы возделать участок в 40 арур. Учитывая опыт древнеримского земледелия [см.: Кузищин 1966], на обработку одной аруры пойменной земли в долине Нила И. А. Стучевский положил 2 дня, так что, по его оценке, для выполнения нормы в 200 хар египетскому Ĭhwtj потребовалось бы 80 рабочих дней, которыми земледелец заведомо не располагал, т. к. на вспашку и сев у него оставалось менее двух месяцев: с октября, когда вода разлива полностью спадала, по ноябрь, когда все работы необходимо было закончить [Стучевский 1982, с. 39]. Норма в 200 хар, считал И. А. Стучевский, устанавливалась не для Ĭhwtjw — непосредственных производителей, а для Ĭhwtjw — "агентов фиска" ("инспекторов" [Helck 1963, S. 377 (573)]), имевших под своим началом до 8 "крестьянских" домохозяйств, каждое из которых насчитывало в среднем 6 человек [Стучевский 1982, с. 68, пр. 75]. При этом огромная численность одних только "агентов" упоминавшегося выше неизвестного нижнеегипетского храма Амона — 8760 человек, по мнению ученого, не должна никого смущать: ведь речь идет о богатейших владениях главного божества Египта [Стучевский 1982, с. 40].

Другим важнейшим аспектом проблемы производительности труда Ĭhwtjw является вопрос о площади закрепленных за ними индивидуальных земельных участков. Геродот писал о "квадратных" наделах равной величины, на которые делились земли в древнем Египте [Геродот, II, 109]. Равновеликие участки — ehwt, как утверждал О. Д. Берлев, появились в эпоху Среднего царства; они имели площадь 20 арур, что и составляло стандартную норму выработки одного земледельца [Берлев 1965, с. 5–6]. Данная точка зрения находит поддержку у египтологов [Головина 1995, с. 24–25].

И. А. Стучевский и здесь выступал с возражениями. Он считал, что индивидуальный участок в десятки арур в принципе не соответствует реально существовавшим в древнем Египте условиям землепользования. В доказательство он приводил так называемое Валенсийское письмо (XX династия), в котором сообщается о земледельце с упряжкой быков, обработавшем всего 4 аруры пашни [Стучевский 1982, с. 39–45]. Опираясь на эту информацию и апеллируя к папирусу Вильбура, в списках которого преобладают наделы в 3 и 5 арур [Gardiner 1941–1948, vol. 2, р. 91], ученый заключил, что в этих пределах и колебалась площадь участков древнеегипетских земледельцев-"единоличников" [Стучевский 1982, с. 133].

Таким образом, налицо две прямо противоположные концепции нормирования труда Ĭhwtjw. Выскажем на эту тему дополнительное соображение. По нашей гипотезе о снижении качества почв в пойме Нила к концу Нового царства, среднюю урожайность земель в Египте до означенной экологической катастрофы следует оценивать по категории nhb, т. е. не в 5, а в 10 хар с 1 аруры. При таком подходе зафиксированная в новоегипетских источниках норма сбора зерна в 200 хар приходит в согласие со стандартной площадью индивидуального участка cht — 20 арур. Даже если, как считал И. А. Стучевский, на возделывание 1 аруры Ĭhwtj затрачивал 2 дня, для получения 200 хар зерна на земле nhb ему потребовалось бы не 80, а 40 дней — срок, которым он в период пахоты и сева, по-видимому, располагал. Более того, не исключено, что он располагал именно 40 днями, и это вполне могло послужить древним египтянам одним из исходных параметров при разработке обсуждаемых фискальных стандартов.

Опасаясь за корректность моделирования производительности труда египетского Ĭhwtj II-го тыс. до н. э. на базе данных о земледельческой практике в древней Италии конца 1 тыс. до н. э. [см.: Стучевский 1982, с. 38–39], обратимся лучше к сельскохозяйственному опыту Египта нынешнего столетия [Айру 1954]. Здесь феллах обрабатывал в день от ⅓ до ¾ феддана,[76] т. е. 0,51–1,15 аруры, так что на возделывание участка площадью 20 арур ему потребовалось бы от 17 до 39 рабочих дней. Отметим совпадение верхнего предела со сроком посевной страды Ĭhwtj, определенным в предыдущем абзаце; оно вселяет надежду на адекватность условиям землепользования в древнем Египте и нижнего предела, который мог бы подтвердить, что Геродот был недалек от истины, когда писал о сравнительной легкости труда египетских земледельцев [Геродот, II, 14].

Доводы И. А. Стучевского в целом кажутся нам малоубедительными. Полемизируя с Геродотом, он приводил в качестве аргумента Валенсийское письмо, где говорится о земледельце, вспахавшем участок в 4 аруры, расцененные египтологом как индивидуальная норма, незначительность которой якобы подтверждает его тезис об "исключительной" тяжести труда древнеегипетских Ĭhwtjw. Однако с подобной трактовкой этого сообщения нельзя согласиться. Если не вырывать его из контекста повествования, смысл здесь абсолютно иной: в некоем районе Верхнего Египта по неизвестной причине остались необработанными 4 аруры орошаемой земли; тамошний градоначальник снарядил пахаря, который, ликвидируя недоработку, возделал этот участок [Лурье, Лапис 1961, № 4, с. 211–212]. Ни о какой производственной норме в 4 аруры в документе речи не идет. К этому можно добавить, что если древнегреческий крестьянин, трудившийся в несравнимо более тяжелых природных условиях, был в состоянии вспахать и засеять, по некоторым оценкам, до 4 га земли [Starr 1977, р. 154], совершенно очевидно, что 4 аруры (ок. 1.1 га) не могли составлять физический норматив египетского Ĭhwtj, тогда как норма в 20 арур (ок. 5,5 га) выглядит вполне реально. Еще больше реализма ей придают известие стелы Шешонка (X в. до н. э.) о пяти земледельцах, назначенных на обработку 100 арур пашни [Blackman 1941, II. 13–14], а также данные папирусов римского периода из комы Теадельфия на юго-западе Фаюмского оазиса (IV в. н. э.): в одном случае за 25-ю ее жителями числилось 500 арур земли, в другом прямо упоминался личный земельный участок площадью 20 арур [Павловская 1995, с. 31, 33].

Крайне сомнительной является и квалификация И. А. Стучевским 8760-ти Ĭhwtjw нижнеегипетского храма Амона как агентов фиска. По мысли ученого, эта цифра хоть и велика, но в принципе правдоподобна, поскольку жрецам Амона — верховного бога Египта — принадлежали огромные владения. На сей раз, однако, имеется в виду не собственность Амона вообще, а хозяйство одного-единственного его храма, притом, скорее всего, второстепенного, учитывая, что крупнейшие храмовые комплексы Нового царства были сосредоточены в Верхнем Египте. Нетрудно подсчитать, что если в распоряжении каждого Ĭhwtj-"агента" находилось до 8 семей непосредственных земледельцев, а каждая такая семья состояла в среднем из 6 человек, то этому периферийному святилищу могло принадлежать до 420480 "голов". В это никак не верится, особенно если вспомнить, например, что один из богатейших храмов Фиваиды, заупокойный храм Рамсеса III в Мединет-Абу, владел "всего" 62626 "головами" (папирус Харриса) [Breasted 1906, vol. 4, § 223]. Число 8760, на наш взгляд, относится не к фискальным агентам, а к непосредственным производителям, тем более что оно соответствует численности работников сравнительно небольших нестоличных храмов: так, в папирусе Харриса говорится о создании при другом храме Амона-Ра на севере же Египта поселения, в котором проживало 7872 человека, трудившихся на этот храм [Breasted 1906, vol. 4, § 225].

Наконец, И. А. Стучевский причислял к агентами фиска и четырех Ĭhwtjw Болонского папируса 1086, среди которых, как мы помним, был юноша-mnh. Но возможно ли, чтобы mnh, принадлежавший, согласно своей возрастной категории, к "неквалифицированным" слоям новоегипетского трудового населения (smdt) [см.: Богословский 1981], занимал ответственную должность агента государственной налоговой службы?

Таким образом, доводы в опровержение существования в фараоновском Египте стандартной индивидуальной нормы сбора зерна в 200 хар не кажутся достаточно вескими. Вместе с тем норма в 200 хар при площади личного участка в 20 арур на земле производительностью 10 хар с 1 аруры представляется физически посильной для человека и выполнимой в масштабах страны. Поскольку в источниках Нового царства нередко упоминаются и гораздо более высокие "индивидуальные" зерновые нормы (например, в 300, 400, даже 1265 хар, и т. п. [Стучевский 1982, с. 15 сл.]), можно допустить, что урок в 200 хар являлся пределом выработки Ĭhwtjw — земледельцев, и лишь превосходившие этот предел нормы относились к компетенции Ĭhwtjw — агентов фиска (отрицать их наличие в административно-хозяйственной системе новоегипетского государства, по всей видимости, не приходится).

Источники о нарушении социально-экологической стабильности в новоегипетскую эпоху

В разладе жестко нормированного аграрного производства угадывается предвестие Третьего социально-экологического кризиса древнеегипетской цивилизации. Падение урожайности зерновых вдвое в связи с ухудшением качества заливных земель в долине Нила к концу II тыс. до н. э. должно было сделать привычную трудовую норму невыполнимой для массы рядовых ĭhwtjw и обусловить повальный крах индивидуальных земледельческих хозяйств в Египте.

Источники не противоречат этому допущению. От поздней XIX династии сохранились два письма с жалобами на чрезмерные поборы зерном (папирусы Анастаси V и Болонский 1094) [Caminos 1954, р. 18, 273–274]; оба автора для пущей убедительности сетовали на то, что пострадали больше других в своей округе, а один даже угрожал обратиться за помощью к самому фараону. Последняя деталь намекает, что положение было отчаянным. Этим письмам вторят новоегипетские "школьные" тексты, излюбленным сюжетом которых являлась незавидная судьба земледельца, неспособного предоставить сборщикам требуемого налога и подвергавшегося за это жестокой экзекуции вместе со всей семьей (папирусы Анастаси V, Салье I, Лансинга) [Caminos 1954, р. 247, 315–316, 389–390]. В свете гипотезы о деградации почв в эпоху Нового царства подобные очерки безрадостной земледельческой доли выглядят уже не как измышления с целью, например, припугнуть обленившихся школяров и приохотить их к ремеслу писца, но как отражение реальной ситуации в Египте: углублявшегося аграрного кризиса, которым не могла не увенчаться экологическая катастрофа такого тяжелейшего характера. По-видимому, непосильные нормы налогообложения стали при ХIХ–ХХ династиях настоящим бичом для сельского населения: доведенные до крайности притеснениями фиска люди спасались бегством, бросая свои участки (Болонский папирус 1094) [Caminos 1954, р. 12; Gardiner 1941–1948, vol. 2, р. 79]. Бюрократическое государство, похоже, не спешило с экономическими реформами, предпочитая преследовать "нерадивых" в дисциплинарном порядке, выколачивая из них натуральный продукт палками; бросается в глаза аналогия с "антикризисными мерами" конца Старого царства, когда от физических наказаний за недоимки не были избавлены даже представители хозяйственной администрации.

Обстановку, возможно, усугублял рост численности населения Египта [cp.: Butzer 1976, р. 83, tab. 4; р. 85, fig. 13], о котором, не исключено, свидетельствует надпись из гробницы писца Меса, рассказывающая о судебной тяжбе из-за земли [см.: Gardiner 1905; Loret 1901; Morel 1901]. На земельный участок, дарованный предку Меса еще царем Яхмесом I и являвшийся наследственным семейным владением, предъявил претензии некто Хаи, дальний родственник Меса. Начавшись на исходе XVIII династии, при Хоремхебе, судебное разбирательство завершилось лишь на 18-м году правления Рамсеса II. В итоге Мес выиграл эту тяжбу, длившуюся почти сорок лет и отличавшуюся изрядным упорством сторон; важнее, однако, суть конфликта: "неделимое" наследственное владение на рубеже XVIII–XIX династий стало предметом ожесточенного раздора между членами разросшегося клана [Morel 1901, S. 28–29]. В Египте Нового царства, вероятно, развивался процесс дробления крупной земельной собственности, обусловленный демографическим фактором [ср.: Baer 1963, р. 13].[77] По-видимому, этим, а не исключительной тяжестью землеобработки в пойме Нила [Стучевский 1972, с. 38; 1982, с. 34 сл.], и объясняется то обстоятельство, что подавляющее большинство оприходованных наделов папируса Вильбура, как мы уже говорили, имело площадь всего 3–5 арур. Сохранившиеся же до эпохи Рамсессидов немногочисленные участки в десятки и сотни арур, значащиеся в том же кадастре, должно быть, представляли собой остатки прежних обширных владений начала Нового царства, подобных тем, которые получили в свое распоряжение упомянутый предок Меса и его современник, хрестоматийный "начальник гребцов" Яхмес из Анхаба [Urk. IV, S. 1–11].[78]

Посягательство на чужую земельную собственность, вместе с тем, могло быть и следствием снижения качества почв: ведь тогда для получения прежнего урожая понадобилось бы обработать вдвое больший участок. По крайней мере, есть серьезные подозрения, что актуальной проблемой для Нового царства на определенном этапе стал земельный дефицит. Его первичным признаком можно счесть массовое возделывание так называемых "высоких полей" — k^ͻjt, которые находились вне досягаемости нильских разливов и потребовали для своего орошения многочисленных водоподъемников-шадуфов [Шолпо 1941, с. 87–89], вторичным и главным — предпринятое в царствование Рамсеса II полномасштабное хозяйственное освоение и заселение дельты Нила, где дислоцировались войска и расположилась сменившая Фивы новая столица и резиденция египетских царей — Пер-Рамсес.[79]

Подчеркнем: мы не пренебрегаем классическим тезисом, что перемещение столицы государства и фараонова двора из Верхнего Египта в Нижний могло иметь военно-стратегический смысл: приближение к переднеазиатскому театру боевых действий, где шло египетско-хеттское ратоборство [см., например: Перепелкин 1988а, с. 554]. В то же время нам кажется резонным замечание П. Монтэ, что задачи, решавшиеся в Передней Азии предшественниками Рамсеса II, были ничуть не менее насущными [Montet 1952, р. 151], в связи с чем возникает вопрос: почему из Фив в Низовье не перебрались, например, таких частые "гости" в Палестине, как крупнейшие завоеватели XVIII династии Тутмес III и Аменхотеп II? Находился ли тогда царский дом в каких-то особо тесных отношениях с высшим жречеством фиванского Амона-Ра, которые со временем, как утверждалось, расстроились и даже переросли во взаимную вражду?

Не отрицая военно- и религиозно-политических причин переноса столицы новоегипетского государства на противоположный край страны и скачка в экстенсивном развитии тамошнего земледельческого региона, выскажем догадку, что столь резкое административно-хозяйственное переустройство в Египте имело более глубокие, социоестественные предпосылки, будучи подготовлено демографическим ростом и истощением нильского пойменного аллювия, которые при XIX династии обернулись нехваткой земли, обострившей общественные противоречия. Добавим в качестве рабочей версии, что заселению приморских, наиболее увлажненных и труднодоступных областей Дельты, возможно, способствовала регрессия Средиземного моря, сопряженная с мировым эвстатическим процессом, гипотетической приметой которой служит черноморская фанагорийская регрессия второй половины II тыс. до н. э. [Федоров 1982, с. 154].

Жизненная необходимость вплотную заняться решением земельной проблемы в государстве, грозившей Египту экономическим кризисом и смутой, могла явиться одной из причин, заставивших Рамсеса II отказаться от агрессивной внешней политики и согласиться на мирный договор, предложенный ему царем Хатти.[80] При всем успехе мер по наращиванию хозяйственного потенциала Дельты, на рубеже XIX–XX династий страну, однако, потряс социально-политический кризис с какими-то "пустыми" — очевидно, голодными — годами [Breasted 1906, vol. 4, § 398; Vandier 1936, р. 26]; напряжение усугублялось вторжениями в Нижний Египет ливийцев и "народов моря".

О прогрессировавшем усложнении экономической ситуации может свидетельствовать характерная для XX династии тенденция директивного расширения социальной базы так называемых "непрофессионалов" — людей-smdt, представлявших собой главный трудовой резерв новоегипетского государства и, в отличие от "мастеров", в правовом отношении ущемленных настолько, чтобы использоваться по усмотрению властей, исходя из текущих производственных задач [Богословский 1983]. Государство, похоже, продолжало ужесточать административный режим, на сей раз пополняя ряды зависимого трудового населения. Одним из ярких примеров дисквалификации "мастеров" является резкое сокращение в начале XX династии численности ремесленников царского некрополя в Дейр ал-Медине, известного также "забастовками" своих работников в ответ на нерегулярные и урезанные выдачи пищи [Лурье 1950, 1951; Edgerton 1951; Zaba 1952]. Акции протеста голодающих "мастеров" Дейр ал-Медины стали обычным явлением уже при Рамсесе III; ремесленники были вынуждены сами заниматься земледелием, чтобы обеспечить себя продовольствием [McDowell 1992, р. 195–196]. И все же участь "неквалифицированных" была еще печальнее, раз чиновники того времени всеми правдами и неправдами стремились сделать своих отпрысков писцами или, по крайней мере, пристроить их в разряд "мастеров", что привело, например, к непомерному разрастанию штата рисовальщиков фиванского некрополя в начале царствования Рамсеса IV [Богословский 1983, с. 123, 290].

Отметим, что тогда же в корне переформировывалась и регулярная армия Египта: Рамсес III ликвидировал рекрутскую повинность каждого десятого храмового работника; египетских воинов замещали чужеземцы, в первую очередь ливийцы, которые получали статус военных поселенцев и постепенно буквально заполонили Дельту [Авдиев 1959, с. 184–188; Перепелкин 1956, с. 355, 571–572; Faulkner 1953, р. 45]. Весь этот бум социальной реорганизации в рамcессидском Египте, целью которой, очевидно, было высвобождение как можно большего количества рабочих рук, мы бы связали с авральным положением в аграрной сфере; не говоря о распашке все более обширной территории, только лишь распространение шадуфа для полива "высоких земель" должно было отвлечь в земледельческое хозяйство огромную массу работников: обслуживание одного "журавля" производительностью 1 феддан в сутки требовало двух человек [Айру 1954, с. 54–55; Шолпо 1941, с. 88].

С идеей о снижении урожайности в Египте во второй половине Нового царства согласуются сведения о росте цен на зерно, который, по некоторым оценкам, имел место при XX династии и ознаменовался высоким скачком во времена Рамсеса VII [Сеrnу 1933, р. 173–178; Helck 1963, S. 422 (618)–424 (620)]. Вздорожание главного продукта питания могло явиться одной из причин массового грабежа гробниц на закате XX династии, когда "города мертвых" к тому же очень плохо охранялись [Peet 1930].[81]

Хотя нижеследующие данные не слишком надежны, все же приведем их как предварительный ориентир, что в период Нового царства в Египте могли расти и цены на землю: если при XVIII династии, во времена Аменхотепа III — Аменхотепа IV (Эхнатона), за 3 аруры платили 0,5 дебен[82] меди (Берлинский папирус 9784) [Gardiner 1906а, S. 31], то при XXI династии 2 аруры стоили 1 или даже свыше 2 дебен (надпись на плите от 16 г. правления Сиамона) [Лурье 1952, с. 237].

Впрочем, новоегипетские источники, подтверждая гипотезу о развитии социально-экологического кризиса в Египте к концу II тыс. до н. э., вместе с тем свидетельствуют, что не во всех регионах страны положение было одинаково угрожающим.

Неравномерность развития кризисных процессов в Верхнем и Нижнем Египте как предпосылка распада новоегипетского государства

Многочисленным примерам упадка земледельческого хозяйства в Египте во второй половине Нового царства противоречит надпись на каменной плите конца XIX династии, в которой некий "начальник крепости моря" из Дельты сообщает (при этом, может быть, несколько преувеличивая), что собрал налог, значительно превысивший установленную фиском норму: "4632 меры вина моя работа[83] людей: делаю я приношение их в 30000… 70 мер меда мой налог меда: приношу я их (как) 700… 70000 хар (?)[84] зерна мой урожай зерна года: приношу я их (как) 140000: приумножение в 70000" [Gardiner 1912, II. 17–20].

Такая картина изобилия, на первый взгляд плохо согласующаяся с упоминавшимися выше жалобами на непосильный налоговый гнет и школьными прописями о несчастьях земледельца, начинает, однако, казаться вполне правдоподобной, если учесть, например, что жалобщики проживали в Верхнем Египте, а преуспевающий "начальник крепости" — в Низовье. Мы полагаем, что в отчете последнего отразился эффект, который дали развернутые Рамсесом II хозяйственные работы в Нижнем Египте: продуктивность земледелия здесь резко возросла. Даже если рекордное перевыполнение налоговых предписаний в рассматриваемом случае явилось результатом превышения власти и прямого грабежа податного населения [Стучевский 1982, с. 61, 106], ясно, что это было достижимо лишь там, где для злоупотреблений подобного размаха имелись соответствующие условия.

Настоящую надпись из Дельты дополняет датируемое XIX-й же династией письмо, в котором рассказывается о великолепии города Пер-Рамсес (папирус Анастаси III) [Caminos 1954, р. 73–75]. Автор — писец, приехавший в столицу из Верхнего Египта, отзывается о Низовье как о богатейшем и процветающем крае: плоды здесь источают мед, а переполненные зерном житницы высятся едва ли не до небес. Гостя особенно впечатлила щедрость низовых земель, на которых он увидел растения замечательной высоты и обилие травы. Похожие мотивы звучат и в повествовании о красотах другого нижнеегипетского города — Мемфиса (папирус Салье IV) [Caminos 1954, р. 334].

Южные районы страны, по-видимому, напротив, нищали. На продовольственный дефицит в Верхнем Египте в эпоху Рамсессидов может указывать информация о поставках зерна из Дельты в Верховье и о расхищениях жителями Долины собранного урожая (Туринский папирус 1887) [Gardiner 1941, р. 60–62]. Зерно воровали, вскрывая житницы, а также во время перевозок по Нилу: "капитаны" судов, случалось, не довозили груз до места назначения. Потери исчислялись тысячами хар, в незаконном промысле участвовали люди всех сословий: "Итог: зерно дома Хнума, повелителя Абу: объединился этот начальник над кораблем с этими писцами, смотрителями, земледельцами дома Хнума: (он) они похитили из него, они воспользовались из него для (самих) себя: хар 5004" [Gardiner 1948, р. 80, II. 12–14 (vs. 2,9; 2,11)]. В данном примере урожай транспортировался из Дельты в Элефантину (Абу), где находилось упомянутое святилище Хнума. Такие перевозки через всю страну, очевидно, создавали дополнительные удобства для злоумышленников, равно как и коррупция в среде государственных служащих: до нас дошла информация о подделке чиновниками отчетной документации с целью сокрытия своих махинаций с зерном [Gardiner 1941, р. 30–31].

В целом складывается впечатление, что экономический кризис в Египте во второй половине Нового царства развивался неравномерно по стране: в Дельте с ее гораздо более высоким, чем у Долины, хозяйственным потенциалом дела обстояли куда лучше, и резкое различие уровней жизни в Нижнем и Верхнем Египте, не исключено, явилось одной из предпосылок политического раскола государства в так называемый 3-й Переходный период; некоторую роль здесь могло сыграть и просто человеческое чувство вражды, неизбежно возникающее между населением регионов с разной степенью благосостояния.

В связи с этим выскажем соображение по поводу одного из наиболее драматических событий конца XX династии, так называемого "притеснения" Аменхотепа, верховного жреца Амона-Ра в Фивах [см., например: Стучевский 1983; Wente 1966]. В начале правления Рамсеса XI "царский сын Куша" — наместник фараона в Нубии Панехси неожиданно вторгся со своим воинством в Верхний Египет, разграбил Фивы и захватил долину Нила (а возможно, и часть Дельты); при этом, как полагают, жрец Аменхотеп был убит. Некоторые исследователи считали, что Панехси выступил в поход по прямому распоряжению Рамсеса XI, который стремился покончить с опасным конкурентом в лице верховного жреца Амона, якобы непомерно возвысившегося и прибравшего к рукам земли фараона в Верхнем Египте [Сеrnу 1965, р. 30; Fecht 1962, S. 21; Helck 1975, S. 242; Kees 1964, S. 6]. По другой версии, Панехси действовал самостоятельно, на свой страх и риск, причем в ущерб не только фиванскому жречеству, но, по-видимому, и самому царю: источники позволяют думать, что нубийский наместник произвольно распоряжался занятыми им царскими землями, часть которых он поделил между своими воинами, и не содержат указаний на то, что земельные участки перераспределялись с учетом интересов фараона [Стучевский 1984, с. 207, пр. 17; Сеrnу 1965, р. 30–31; Kees 1964, S. 4].

Если, как мы допустили, в. Верхнем Египте в те времена ощущалась сильная нехватка продовольствия, в Куше эта проблема должна была стоять еще острее — как из-за падения урожайности тех немногочисленных пахотных земель, которыми располагал этот скалистый регион, так и по причине нерегулярных поставок хлеба из Египта, затруднявшихся расцветшим казнокрадством. В такой ситуации "царский сын Куша" Панехси, который обладал огромной властью и начальствовал над профессиональным войском, имел бы все основания и шансы пойти наперекор воле царя и действовать в своих собственных интересах. За его выступлением могло крыться стремление прежде всего обеспечить добычей своих воинов, на которых иначе нельзя было бы опереться в наступающей политической смуте. Разорение Фив как будто бы свидетельствует в пользу грабительского характера авантюры Панехси [Стучевский 1983, с. 8–9], представлявшей собой, на наш взгляд, одно из ярких проявлений Третьего социально-экологического кризиса, уничтожившего новоегипетское государство.

…Итак, согласно нашей социоестественной гипотезе, во второй половине II тыс. до н. э. качество земель в заливной нильской пойме ухудшилось в два раза. Деградация почв дала о себе знать, по-видимому, уже при XIX династии, во времена же Рамсессидов ее последствия обернулись для Нового царства катастрофой. Нарушение социально-экологической стабильности в очередной раз поставило политическую и хозяйственную систему фараоновского Египта перед необходимостью реорганизации — адаптации к изменившимся условиям бытия. Произошедший вскоре распад централизованного государства, очевидно, как и на исходе III тыс. до н. э., отвечал стратегии поиска наиболее эффективных путей преодоления системного кризиса: именно такой контекст мы бы предложили для смысловой интерпретации письма конца XX династии, созвучного упомянутым выше восхвалениям нижнеегипетских городов, но повествующего о богатстве некоего частного "поместья" в неблагополучном Верхнем Египте (папирус Лансинга) [Blackman, Peet 1925, р. 294–295; Caminos 1954, р. 412–413; Erman, Lange 1925, S. 28–29].

Кульминация Третьего социально-экологического кризиса, с позиций СЕИ — финальной бифуркации древнеегипетской цивилизации, ознаменовалась распадом страны, воцарением в Дельте ливийских династий, а спустя некоторый срок — эфиопским завоеванием Египта. Попытка реставрации египтянами своей национальной государственности при XXVI (Сансской) династии (VII–VI вв. до н. э.) не увенчалась долгим успехом, после чего Египет фараонов стремительно сходит с исторической сцены.

Вместо эпилога: цивилизация иссякшего аллювия

Геродот, посетивший Египет в V в. до н. э., был поражен обликом этой страны, созданной отложениями могучего Нила, и назвал ее даром великой реки. Пытливый путешественник отметил необычайную мощность речных наносов, слагавших тук нильской поймы. Однако беседы со жрецами Черной Земли — хранителями показаний древних километров вскоре умерили пыл греческого гостя, приведя его к малоутешительному выводу: если уровень поймы в Египте будет и впредь повышаться "в том же соотношении", разливы Нила вскоре вовсе перестанут орошать страну, и тогда — "разве жители ее не будут страдать от голода?" [Геродот, 11, 5, 13–14].

Интенсивность прироста нильской пойменной террасы относительно меженного уровня, по-видимому, не зря внушала Геродоту опасения. Если, как утверждал "отец истории", за 900 лет до него, т. е. в эпоху Нового царства, для нормального орошения (Нижнего) Египта хватало разлива высотой 8 локтей (ок. 4 м), и то в его время для "затопления" страны севернее Мемфиса требовалось уже 15–16-локтевое половодье [Геродот, II, 13]; позже Страбон подтвердил: в античную эпоху в Египте разлив Нила в 8 локтей предвещал голод [Страбон, XVII, 1, 3]. Иными словами, за период, прошедший с Нового царства до геродотовой поры, аллювиальные наслоения в Дельте составили 3,5–4 м, что привело к очень тяжелым последствиям для египетского населения.

Подъем наносной поймы Нила происходил и раньше, при этом его мера на протяжении тысячелетия, предшествовавшего Новому царству, также поддается приблизительной оценке. Согласно данным Палермского камня, уровень разливов при наиболее благополучных староегипетских IV и V династиях колебался возле средней отметки 3,5 локтя, или от 1,5 до 2 м [Urk. I]. Оптимальный разлив в Старое царство, таким образом, был примерно на 2 м ниже новоегипетского оптимума (для Дельты), что, с учетом информации античных авторов, указывает на существенно (ориентировочно — вдвое) меньшую скорость нарастания заливной поймы Нила во времена расцвета цивилизации фараонов по сравнению с эпохой Позднего Египта. Показания древних источников подтверждаются геологически: для I тыс. до н. э. в нильской пойме зафиксировано ускоренное отложение ила с синхронным повышением речного стока [Butzer 1959b, р. 79]; в частности, в Среднем Египте на том этапе только рукав Бахр-Юсуф менее чем за тысячу лет намыл 2-метровый слой аллювия [Butzer 1960, р. 1622] — величина, на этой широте в исторический период чрезвычайная и для самого Нила.

Приобщим этот материал к рассмотренному ранее. Выше мы говорили о том, что, по имеющимся оценкам, больше половины пойменного аллювия в нильской долине накопилось до Старого царства. Обильные наносы, очевидно, были продуктом высочайших разливов в Египте до так называемого "неолитического спада" Нила, завершившегося в раннединастическую эпоху (см. Главу 1). Резкая убыль речного стока во второй половине IV тыс. до н. э. привела к значительному сокращению илистых отложений в заливной пойме Нила в III тыс. до н. э., вплоть до почти полного их прекращения в течение II тыс. до н. э. С увеличением разливов в I тыс. до н. э.[85] естественный процесс заиливания нильских берегов возобновился, причем с такой интенсивностью, что со временем это превратилось для страны в актуальнейшую проблему, которую местные жрецы не преминули обсудить с заезжим греком.

Исходя из сказанного, постулируем: древнеегипетская цивилизация как социо-природный организм возникла и развивалась на предельно жестко очерченном отрезке гео- и гидрологической истории голоценовой долины Нила, для которого была характерна минимальная за весь письменный период скорость накопления пойменного аллювия. Если сам Египет был "даром Нила", то его древнейшая цивилизация была "даром разлива" и, как мы полагаем, могла эволюционировать лишь при условии оптимального или близкого к таковому соотношения между уровнем половодий и высотой пойменной террасы, обеспечивавшего достаточную площадь естественного орошения, в крайнем случае — позволявшего обойтись простейшими средствами искусственной ирригации "высоких земель". Установившись после "неолитического спада" Нила, это соотношение с ускорением аллювиальных отложений в I тыс. до н. э., по-видимому, резко нарушилось, что не могло не привести к упадку действующей ирригационной системы [ср.: Виноградов 1997в, с. 387] и не поставить перед египетским населением задачу коренного административно-хозяйственного переустройства и технологического перевооружения, в контекст которых, вероятно, и был вписан окончательный политический крах фараоновского Египта.