Призрачный свет

11 Истина или последствия

Сделав первый шаг в пропасть иррационального, Труф сразу оказалась в тупике, она не представляла, как ей нужно поступать дальше. Истинно верующий, предполагала она, сняв с себя узду реальности, будет ждать знаков, знамений или чудес, каковые явления укажут ему путь в новой сфере. Но Труф не нуждалась в дополнительных доказательствах, она была сыта ими по горло.

«Хорошо хотя бы, что не нужно верить в магию», — в отчаянии успокаивала она себя. Требовалось только одно — поверить в реальность увиденного и услышанного и продолжать верить дальше. Не исключено, что придется разговаривать с привидениями. Или с одним привидением? Да теперь уже какая разница?

Иметь дело с призраками Труф никогда не доводилось, они отстояли слишком далеко от разумного, стерильного мира клинической парапсихологии и еще дальше от статистических отчетов и хорошо освещенных экспериментальных лабораторий.

Труф боялась только, что привидения — лишь начало, ведь она попала в таинственную страну теней, расположенную между магией и наукой, где не действуют никакие законы. А теперь еще Торн Блэкберн требует, чтобы она немедленно уезжала из Врат Тени.

«Пока не обгорела моя рациональная задница. Но я уже не та рационалистка, какой была раньше. Была, да вся вышла. Не так ли, отец? И я уже не маленькая девочка, не папенькина дочка».

Ей хотелось плакать, но слезы не шли на ее сухие, уставшие глаза. Труф казалось, что она уже все их выплакала. Она устало покачала головой.

Раздавшийся щелчок вывел ее из забытья. Пленка снова кончилась. Труф нажала на перемотку и встала с кресла. Она медленно потянулась и пошла включать светильники. Сидение в темноте ничего не принесло ей. Лампы залили комнату ярким светом. Труф посмотрела на часы, было почти пять утра. Долго же она просидела здесь.

«Все, то есть и Торн, и Майкл — а это то же самое, что сказать „все“, — хотят, чтобы я уехала отсюда Но они требуют этого не потому, что я подвергаю себя опасности. Они не об этом говорят».

Труф попыталась сконцентрироваться на том сумасшедшем, неоконченном разговоре с Майклом. Она начала вспоминать его интригующие слова.

«Нет, он говорил не об опасностях, а о том, что я могу узнать нечто такое, чего мне знать не следует. Что же такое можно здесь узнать?»

Недоверие к Торну Блэкберну, которое Труф испытывала всю свою жизнь, во всей своей силе снова вернулось к ней. Неужели это он хочет помешать ей постичь то, к чему она так бессознательно и упорно стремится?

Задумавшись, Труф стояла, держа руку на кнопке выключателя. Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла Айрин.

— Это ты? — Обе женщины воскликнули в унисон.

Айрин определенно либо недавно встала, либо только направляется спать. На голове ее Труф увидела надетую на тщательно причесанные волосы серебристую сеточку, косметики на лице не было. Дородная фигура Айрин была укутана в толстый халат, как две капли воды похожий на тот, что она подавала Труф, а ноги были упрятаны в пушистые, мягкие тапочки. Труф мысленно сравнила стоящую перед ней женщину с той изящной, очень юной рыжеволосой хохотушкой, которую она видела на фотографиях. Как же изменилась Айрин за двадцать с лишним лет! Труф подумала, что самая безжалостная магия — это колдовство времени.

— Я зашла, потому что увидела свет в комнате, — сказала Айрин. — После работы я осталась немного помедитировать в храме, иду наверх и вдруг вижу — горит свет. Я подумала, что кто-то из этих несносных мальчишек снова забыл его выключить. Они такие бесшабашные, только и делают, что вгоняют нас в дополнительные расходы, а сами даже не представляют, как заработать хотя бы пенни. И никогда не поинтересуются, откуда мы берем деньги.

— А меня разбудила гроза, — объяснила свой ранний визит в библиотеку Труф. Это было полуправдой, но говорить правду она не решилась. — Я проснулась и подумала, не пойти ли сюда поработать, пока тихо.

— Не спится? — Айрин пристально всматривалась в лицо Труф. — Недосыпаешь, — сама же и ответила она. — Дитя мое, ты выглядишь отвратительно. Вся измотанная, измученная. Тебе сейчас нужна чашка какао и теплая постель. — Она помолчала. — Мне кажется, что еще немного, и ты будешь готова для нашего дела. Неудивительно, что тебе не спится в то время, когда наш круг работает.

Несмотря на сильный магический привкус, Труф поняла тайный смысл слов Айрин, она призывала Труф принять реальность такой, какая она есть. Труф уже считала это для себя приемлемым, во всяком случае, так ей казалось.

Они прошли на кухню, где Айрин тут же начала готовить какао.

— Настоящее, без всяких химикатов и обезвоженных растительных жиров, — приговаривала она. — Положим немного шафрану, он поможет тебе уснуть. Некоторые напитки, и этот тоже, я готовлю по рецептам, составленным еще в средние века.

— Какое счастье, что мне не нужно отправляться туда, чтобы их попробовать, — слабо пошутила Труф.

Хлопоча с кастрюлей, Айрин засмеялась. Она достала из холодильника молоко, добавила в него ванили и шафрана, коричного сахара и поставила на огонь. Как только напиток начал пениться, Айрин сняла его и разлила по чашкам.

Труф поднесла чашку ко рту и глубоко вдохнула приятный аромат. Ей показалось, что она перенеслась в поле — так силен был запах медовых трав. Они смешивались с запахом ванили и приторного тропического шоколада. Чувствовался привкус черной патоки и прелестный, земной запах шафрана. Труф сделала несколько глотков. На вкус напиток оказался еще приятнее.

— Какая вкуснотища, — произнесла Труф, но спать ей тем не менее не захотелось.

Они немного поговорили. Так, ни о чем — о погоде, о магазинах. Труф видела, что Айрин хочет ей что-то сказать, да и самой ей нужно было задать много вопросов.

Айрин не успела разлить по чашкам оставшееся в кастрюльке какао, как вдруг послышался звук открываемой ключом двери, и меньше чем через минуту в кухню вошли мужчина и женщина в одинаковых пальто из грубого вельвета.

— А, это вы, мистер Уокер, — сказала Айрин. — Мистер и миссис Уокер приходят к нам утром делать уборку в доме, — сказала она Труф вполголоса.

— Доброе утро, уважаемые дамы, — ответил Уокер вежливо и дружелюбно, но, как показалось Труф, с некоторым холодным отчуждением.

Так вот почему Труф никогда не видела тех, кто прибирает в доме. Уокеры заканчивали, по-видимому, часам к девяти утра, а Хоскинс с помощником уходили до восьми вечера. Следовательно, ночь Джулиан без лишних свидетелей проводил в храме со своими апостолами.

— Мы тут немного нагрязнили, — спохватилась Айрин. — Ничего, я сейчас все вымою, мистер Уокер. — Она схватила кастрюльку и собралась было идти мыть, но мистер Уокер остановил ее, причем довольно грубо.

— Не трудитесь, Айрин. Давайте лучше отправимся отдыхать, а тем временем старый, добрый Уокер спокойно сделает свою работу.

Труф подхватила Айрин под руку, и, держа в руках чашки с недопитым какао, они вышли из кухни.

Труф выбрала бы для задушевного разговора первую попавшуюся комнату, но Айрин направилась прямиком в храм. Он еще не был убран после ночных бдений. Когда Труф вошла в него, она увидела в центре комнаты расставленные в круг стулья. Труф усмехнулась — если бы не антураж, она бы подумала, что попала в школьный класс.

Нажав на кнопку, Айрин зажгла свет и, устроившись на одном из стульев, пригласила Труф сесть рядом.

Труф покорно опустилась на стул и уставилась в свою чашку. Айрин чувствовала себя в храме спокойно, значит, никаких неприятных воспоминаний или страхов, связанных с этим местом, у нее не было.

— Расскажи мне о моей матери, — попросила ее Труф. — Мой… ну, Торн… Он любил ее? — неуверенно закончила вопрос Труф и густо покраснела.

Просьба была очень детской, да и формулировка вышла какой-то неуклюжей. Однако Айрин отнеслась к вопросу вполне серьезно. Труф заметила, как загорелись ее глаза, а уголки губ приподнялись. Казалось, что Айрин вот-вот улыбнется, видимо, светлые воспоминания о радостных днях были сильнее ужаса, пережитого в последующие годы.

— Я никогда не сомневалась, что она составляла часть его души. Только двух женщин он любил так сильно, совсем не так, как меня. Но я и не виню его за это, лучше прожить год с Торном и потом всю жизнь вспоминать о своем счастье, чем иметь все от другого и весь век каяться. Значит, что касается Торна… — Она немного помолчала и снова продолжила свой рассказ: — Было две женщины, Катрин и… назовем ее просто «другая». Когда пришло время и Торн был вынужден выбирать из двух одну, он выбрал Катрин, навсегда потеряв другую. Это тебе должно о многом говорить. Я не скажу, что во мне бушевала ревность, нет, в те дни мы не знали ни зависти, ни ревности. Мы строили новый мир, с другими законами и правилами. Думаю, что Катрин он выбрал из-за тебя, но тут мне стоит помолчать, поскольку я не должна нарушать обещание. Так вот, Торн любил обеих женщин, но из двух выбрал твою мать. Никаких сомнений не может быть в том, что он любил Катрин.

Айрин задумчиво пила какао, вспоминая те дни.

— Я уверена, что Торн Блэкберн был ниспослан на землю с целью укротить необузданный нрав Катрин. Ты очень на нее похожа внешне, но в тебе много от Каро. Ты, похоже, такая же упрямая, как и она. Торн всегда говорил, что никто не может переубедить Каро, только она сама. Если она что-нибудь решила, это все — спорить с ней было совершенно бесполезно. Катрин была такой же, только еще хлестче. Безрассудная как Люцифер, а вдобавок еще и такая же гордая. В ту ночь… она просто переборщила, вот и все. — Айрин печально покачала головой. Воспоминания о бедах начали затуманивать ее счастливое лицо.

— Тетушка Айрин, а что случилось с Торном той ночью? — Труф непроизвольно назвала Айрин тетушкой, поддавшись внезапно нахлынувшей на нее любви и жалости к несчастной, старой женщине. И опять на какое-то мгновение ей померещилось, что она уже видела и хорошо знала ее в своем далеком прошлом.

— Он… Он увидел, что она мертва. Я могла бы тебе сказать и больше, но повторяю, что связана клятвой круга. — Айрин замолчала.

Труф не нужно было пояснять, какую именно ночь она имеет в виду — в легенде о Торне Блэкберне существовала только одна ночь.

— Увидев, что Катрин умерла, он в отчаянии сорвал с себя драгоценности, это своего рода знаки принадлежности к высшей касте, дорогая. Он бросил их: ожерелье, перстень и браслет, ты, возможно, их видела на фотографиях. Он взял на руки тело Катрин и плакал как ребенок. А потом он исчез, и, сколько полиция ни старалась, она его не нашла. Два дня они рыскали по дому, проверяли всю местность поблизости, перекрыли все дороги, но Торна не обнаружили.

Айрин вздохнула и опустила голову.

— Когда я увидела на руке Джулиана браслет, я, честное слово, чуть не упала в обморок. Но это не оригинал, пользуясь рисунками Блэкберна, Джулиан сделал всего лишь копию. Браслет изготавливается из девяти тонких железных полос. — Голос Айрин был тих и спокоен. Она отвлекала Труф от основной темы, уводила ее в сторону. Так куропатка, выпорхнув из-под самых ног охотников, уводит их от гнезда. Но Труф не так-то легко было заговорить.

Если Айрин не лгала, а делать это ей нет никакого смысла, тогда все, что Труф до сих пор думала об отце, было ложью. Значит, она совершенно напрасно обвиняла его в смерти матери.

— Ты сказала, что Торн видел Катрин мертвой? Отчего она умерла? Джулиан утверждает, что от передозировки наркотиков. Что случилось с ней? И что потом произошло с Торном? — Труф требовала ответов на свои вопросы.

— Я не могу тебе ничего сказать, потому что ты не связана кругом. Я поклялась защищать, скрывать и никому не рассказывать о тайне тайн и об искусстве искусств. Даже самую маленькую часть я не могу открыть тебе.

— Ну хорошо, а Джулиан знает?

— Да. Я проверила его, и, когда убедилась, что он соответствует своему положению в круге, я все открыла ему.

На этом разговор можно было считать законченным. Труф могла допытываться у Айрин нужных сведений хоть до Страшного суда, старая женщина не собиралась ей отвечать.

— Но полиция… — задумчиво проговорила Труф. — Как получилось, что они удовлетворились подобными объяснениями? В наши-то дни не смотрят ни на какие поправки к конституции и сажают всех подряд, большей частью журналистов, а уж в шестидесятых группу полоумных оккультистов никто вообще слушать бы не стал.

— Извини меня, деточка, — проговорила Айрин. — Если бы я могла, то ответила бы на все твои вопросы. Ведь это как в церкви, какой священник расскажет тебе, о чем он говорит в исповедальне? — Она погладила ладонь Труф. — Клятвы материальны, как и ход часов, их нарушать нельзя. Я могу рассказать тебе то, что говорила в полиции, и, поверь мне, это истинная правда.

Труф заставила себя улыбнуться. Что делать, не стоит винить Айрин. Внезапно Труф подумала, не сошла ли она с ума? Что с ней происходит? Она что, находится в бессознательном состоянии? Или сочувствует Айрин? Труф ничего не понимала. Все злодеи и негодяи куда-то вдруг исчезли, и это напугало Труф не меньше, а даже больше, чем само зло.

— Я рассказала им следующее, — продолжала Айрин — И все происходило действительно так, но только если смотреть на внешнюю сторону. Когда наш круг, все тринадцать человек, находились в храме, разразилась страшная буря. Все двери внезапно раскрылись — и двери храма, и двери дома. Катрин, твоя мать… бедная девушка, она забилась в конвульсиях. Позже и вправду выяснилось, что она умерла от слишком сильной дозы наркотиков. Кстати, верь мне, девочка, что Торн не позволял ей принимать их. Полиция квалифицировала смерть твоей матери как несчастный случай. Если бы не это заключение, нам всем грозила бы смертная казнь. Но отец Джона, нашего бедного мальчика, уже пятнадцать лет, как он в могиле, так вот, его отец, человек очень богатый, нанял солидных адвокатов, и они вытянули его сына. А после того, как сняли обвинение с него, выкинули и нас. Полиции, думаю, было все равно, что с нами делать, судить или отпускать. Они охотились только за Торном, и, если бы он попался им в лапы, вот тогда…

— Понятно, тетушка Айрин. Но я опять хочу вернуться к той ночи. Ты говорила, что был сильный шторм.

— Да, был. Торн любил работать в бурю, он говорил, что в такое время легче укрощать и манипулировать силами. Но в ту ночь шторм случился на редкость сильным… Двери распахнулись, и свечи, которые мы держали в руках, сразу погасли. Знаешь, какой страшный поднялся ветер! Мы пытались зажечь свет, но электричества не было, видимо, где-то повредились провода. Мы побежали за фонарями, а когда вернулись, Катрин была мертва, а Торн исчез.

— То есть он мог попросту сбежать, — неуверенным голосом произнесла Труф. Однако если полиция не нашла его тогда и не ищет сейчас, спустя четверть века, его должен был бы найти Джулиан.

— Полицейские тоже так подумали и перерыли весь дом. Мы, конечно, им не мешали, — прибавила Айрин со смехом. — Да и не могли. Поскольку владельцем места являлся Торн, нас объявили приживалами и выкинули. Правда сначала арестовали всех, кроме Кэролайн. А после, когда папаша Джона все устроил, нас выпустили, но к тому времени умерла Дебби. Перед арестом у нее забрали дочку, а затем и лишили материнства. Бедная девочка не выдержала удара и повесилась у себя в камере. Как давно все это было, — печально проговорила Айрин.

Труф подумала, что Дебби, о которой говорит Айрин — это Дебора Уинвуд, мать Лайт. Джон, это, разумеется, Джонатан Ашвелл. Отец у него был очень богат, к тому же имел широкие связи. Но как это все ужасно! Довести до самоубийства беззащитную девушку. Несмотря на то что на все сказанное Айрин можно было посмотреть и иначе, Труф все равно почувствовала, как в ней поднимается злость.

— А что случилось с другими детьми? — спросила она.

— Пилгрим убежал в ту же самую ночь. Это был дикий мальчик, он никого, кроме Торна, не слушал. Не представляю, что могло из него выйти после… исчезновения Торна. Позже мы узнали, что полиция поймала его. Бедняга, ему было всего восемь. Что с ним случилось потом? Не имею представления. Каро пыталась взять и его, но ей отказали. Ей удалось вырвать только тебя. Эти свиньи, так мы их звали между собой, не дали ей даже малышку Лайт. Они тогда были на коне. Как же, обнаружили целую шайку хиппи, занимающихся магией в старинном доме. На нас навалились как на настоящее разбойничье гнездо.

Айрин замолчала. Взгляд ее был устремлен куда-то вперед, в пустоту. Когда она вновь заговорила, голос ее дрожал от негодования.

— Детей отняли всех, и, хотя некоторые из их родителей состояли в законном браке, полиции было на все наплевать. Только через полгода после нашего ареста Каро отдали тебя, думаю, что тут не обошлось без помощи высоких покровителей. Наше дело получило такую широкую огласку, что даже после того, как меня выслали, я еще несколько месяцев читала о нем в газетах. Каро приходила ко мне в тюрьму и просила ни меня, ни других не пытаться получить тебя. Наверное, тогда она уже была готова к схватке. — Я даже и не знаю, что случилось с остальными детьми, — продолжала Айрин. — Собственно говоря, меня отпустили еще до того, как обвинение в убийстве было снято. Местные придурки выслали меня в Англию, предварительно объявив «нежелательной иностранкой». Такое пятно смывается не скоро, поэтому я с тех пор в Америке не была вплоть до этого времени.

Айрин снова вздохнула.

— Все эти годы мне пришлось не сладко, — она покачала головой. — Но я нисколько не сожалею, Торн того стоит. — Углубившись в воспоминания, она еле заметно улыбнулась. Когда Труф впервые увидела эту слабую улыбку, она ей не понравилась, сейчас же, разглядывая Айрин, Труф почувствовала непреодолимую жалость к этой пожилой, исстрадавшейся женщине.

— Я просто удивляюсь, как Джулиану удалось убедить министерство выдать мне новый паспорт и визу, — удивленно продолжала говорить Айрин. — Представляю, сколько он затратил нервов и денег. Я жила в Брайтоне, там в основном делается всякая посуда. Конечно, способности у меня сейчас уже не те, что были раньше, но кое-что я еще умею. Я держала связь с несколькими кругами, которые продолжали дело Блэкберна… Да, совсем забыла сказать, что орден Восточного храма и орден Золотого рассвета, оба по-королевски отреклись от нас, поскольку не считали работу Торна серьезной. После того как Торн исчез, оказалось, что есть много людей, которых глубоко интересовала его работа, и они продолжили ее. В основном они проделывали ритуал прокладывания пути. Открыть путь без «Страдающей Венеры» никому не удавалось и не удастся. Я, конечно, здесь не имею в виду Джулиана, ему это удастся.

Труф не мешала Айрин углубляться в воспоминания, она мучительно думала о том, что неоднократно слышала от нее.

Тело Блэкберна так и не нашли. Айрин так ведь и говорила: исчез, она ни разу не произнесла слово «умер».

— Значит, Торн, может быть, жив? — спросила она.

Айрин прервала рассказ на полуслове и пристально посмотрела на Труф.

— Да нет, — усмехнулась она. — Торна нет в этом мире. Не мучай себя, Труф, и не пытайся узнать у меня больше, чем я могу сказать. Поверь, среди нас Торна не может быть. Если ты думаешь, что в ту ночь он убежал, ты неправа.

Айрин задумалась, казалось, она сомневается, говорить или нет Труф самое главное. Наконец она тяжело вздохнула и произнесла:

— Он не покидал этой комнаты — ни через дверь, ни через окно. Я была там и все видела. И на этом давай закончим наш разговор.

Айрин настояла, чтобы Труф немедленно отправлялась в свою комнату и ложилась спать. Полночная беседа Труф с Торном начинала изглаживаться из памяти, превращаясь в нереальное событие. Труф считала ее почти невероятной и уже не очень-то верила, что она вообще имела место.

Но в то, что Торн находился в ее комнате, она верила. Неясно, правда, когда и в каком качестве, но он здесь был. А поскольку по складу ума и характера Труф принадлежала к категории исследователей, то вполне естественно, что она хотела знать, зачем приходил Блэкберн и что ему тут понадобилось.

Предстояло ответить на три вопроса: почему он приходил именно сюда, почему именно к Труф и почему сегодня.

Совершенно неожиданно для себя Труф заснула, а когда открыла глаза, был уже день. Она спала не раздеваясь, поэтому, проснувшись, почувствовала себя разбитой и чумазой. Помогла холодная вода. Труф энергично умылась, и неприятное ощущение исчезло вместе с остатками паутины сна. Почувствовав себя готовой к продолжению работы во Вратах Тени и решению поставленных задач, Труф решила сегодня засесть в библиотеке и снова взяться за коллекцию. Блэкберниана оказывалась прекрасным источником для биографии Торна.

Если он и в самом деле англичанин, то в этом случае без помощи Дилана Труф не обойтись. У него в Англии много друзей, и он может попросить их поискать какие-нибудь сведения о жизни Блэкберна. Начать можно с министерства иностранных дел, оттуда, где Торн получал паспорт.

Кстати, о паспорте. Если англичане аннулировали паспорт Айрин, как она говорит, а американцы лишили ее визы на въезд в Штаты, как Джулиану удалось вернуть ей и то, и другое?

«Может быть, Айрин неправильно информировали?» — засомневалась Труф.

Раздумывая о возможных подходах к решению своих задач, Труф переоделась. К темным брюкам и белой хлопковой блузке она добавила недавно купленный вызывающе красивый пиджак, так не понравившийся Фионе. Уж если Труф не шарахается в страхе от призраков, то от нахальной девицы она тем более не собирается убегать. Джулиан, конечно, молодец, здорово он щелкнул по носу эту паскуду. Немного, правда, жестковато.

«Но поняла ли она? Вот в чем вопрос», — размышляла Труф.

Урчание в желудке напомнило Труф, что завтрак она пропустила. Экспериментировать со здоровьем не следовало бы, в случае недосыпания нужно много есть. Это Труф знала хорошо еще со времени окончания университета, когда хроническое недосыпание она в значительной степени компенсировала пиццей и шоколадными батончиками. Сейчас до такого она, разумеется, не дойдет, поэтому ленч будет как нельзя кстати. Она вышла из комнаты и направилась в столовую.

Ленч во Вратах Тени походил на шведский стол в гостинице. На столах у стены были расставлены тарелки с супами, бульонами и салатами из овощей и мяса. Как и завтрак, ленч проходил в неформальной обстановке, все вели себя достаточно раскованно, уходили и приходили когда кому вздумается.

Войдя в зал, Труф увидела Эллиса, Хиауорда и Лайт. Девушка меланхолично помешивала ложкой суп и радостно поглядывала на горку из конфет и шоколада. Увидев Труф, она улыбнулась.

— Как хорошо. — Она замолчала и наклонила голову, словно к чему-то прислушиваясь. Продолжая пристально смотреть на Труф, Лайт, казалось, уже не видела ее. — Ты чувствуешь себя лучше, — наконец произнесла она.

— Зато ты почувствуешь себя плохо, если будешь есть столько сладкого на голодный желудок, — задумчиво ответила Труф.

Эллис пробурчал что-то очень невразумительное, но, как показалась Труф, весьма похожее на комплимент. Перед отставным музыкантом стоял высокий стакан, наполненный какой-то янтарной жидкостью. Труф могла смело поклясться, что это не чай.

Лайт поежилась и демонстративно бросила ложку. С легким всплеском она исчезла в супе.

— Ну ладно, — торопливо сказала Труф. — В конце концов, не важно, в каком порядке ты будешь есть, главное — есть не только конфеты и шоколад.

— Дети, — заметил Хиауорд, не обращаясь ни к кому конкретно, — не могут жить ни со сладким, ни без него.

Лайт тут же показала ему язык. Она отставила от себя тарелку, схватила батончик шоколада и, торжествуя, впилась в него.

— Бутерброды и салаты вон там, а суп и бульон найдешь у окна. За кофе и десертом мы ходим на кухню, ленч — единственное время, когда Хоскинс дозволяет нам входить в его святилище, и то только потому, что его нет. Он отправляется за покупками, — пояснил Хиауорд.

Труф выдвинула стул рядом с Лайт, принесла себе салат и отправилась на кухню. Когда она вернулась с чашкой кофе в одной руке и завернутыми в салфетку еще горячими булочками в другой, то увидела, что ее тарелка наполовину пуста. Зато на лице Лайт играла предательская, слишком невинная улыбка.

Труф хмыкнула.

— Ничего, я знаю фокус получше, — произнесла она и добавила к остаткам салата несколько кусков холодного ростбифа. Лайт наморщила нос и продолжила поглощать десерт.

Труф попробовала ростбиф. Как и все, что готовилось во Вратах Тени, он был великолепен. Труф взяла салфетку и вытерла со щеки Лайт майонез. Внезапно она почувствовала, что ее покровительство и забота о вновь обретенной сестре становится пугающей в своей назойливости.

— Итак, что мы делаем сегодня? — весело спросила она. Вспомнился ее разговор с Карадоком. Неужели он происходил только вчера? Карадок сказал, что суть магии состоит в искусстве перевоплощаться, что она — инструмент, данный рассудку человека, и ни церковь, ни государство не имеют право отнимать его. Очень благородно и вполне сентиментально, но как все происходит в реальности?

— На сегодня храм закрыт, и мы остались без работы, — ответил Хиауорд. — Но большинству придется разучивать партии для завтрашнего ритуала. Хотя мы не новички и знаем, что будем делать, плохо, когда в священном театре вдруг возникает заминка.

Слова Хиауорда вызвали у Труф давно забытые воспоминания.

— Ты был актером? До того, как ты очутился здесь? — спросила его Труф.

— Я в любом месте «здесь», — усмехнулся Хиауорд. — Ты права, но я не буду спрашивать тебя, в каком спектакле ты меня видела, это было бы напрасной затеей. Но как ты догадалась?

— Когда я заканчивала университет, у меня был приятель, цыган, он работал на Бродвее. Он что-то рассказывал мне про театр, который ставил пьесы в темноте. Подозреваю, у них были какие-то нелады с оплатой электричества.

Хиауорд засмеялся.

— Да нет, не поэтому. Да, разговаривать с тобой нужно крайне осмотрительно. Ты слишком наблюдательна. — Серые, волчьи глаза внимательно смотрели на Труф, и она поняла, что в его словах кроется какой-то тайный смысл.

— Не знаю, какие уж там у тебя актерские данные, мой почтенный хранитель, но ты бы поменьше таскался со своим чертовым мечом, — нетвердым голосом проговорил Эллис. — Еще немного, и Джулиан проткнул бы меня насквозь. — Он взял свой стакан и допил его.

«Это шерри», — сделала вывод Труф.

— Да ты просто выронил его, запутался в одежде, — парировал Хиауорд, продолжая рассматривать Труф. — Вот почему так важно учить роль, уважаемый страж врат. Кстати об одежде. Труф, что такое ты сказала нашей маленькой Фи, ангелу сострадания в стиле Тициана? Я впервые видел, чтобы она так плохо справлялась со своей ролью.

Раз Хиауорд говорил об одежде, значит, он прекрасно знал, что произошло. А больше, решила Труф, ему знать и не следует.

— Сколько времени ты ее знаешь? — вместо ответа спросила она и, задав вопрос, поняла, что ей в самом деле это очень интересно.

— Наш круг работает около года. Мы с Эллисом занимались работой Блэкберна и раньше. Айрин и Док, так мы зовем Карадока, конечно, тоже. Фиона до встречи с Джулианом не знала ни аирт, ни эпопта.

Галльское слово «аирт» обозначает «направление», но, как некогда и Фиона, Труф представления не имела, что такое «эпопт». Кажется, она слышала это слово на одной из пленок, но не была уверена. Труф вопросительно посмотрела на Эллиса, но тот сидел, отвернувшись, не желая увеличивать познания Труф.

— Я иногда удивляюсь, — заговорил он, — почему Блэкберн не изобрел магическую систему, в которой женщинам отводилась бы менее важная роль?

— Ну, ты даешь, Эллис, — с притворной суровостью сказал Хиауорд. — Ты у нас случаем не женоненавистник?

Эллис криво усмехнулся.

— Да нет. Я просто хочу сказать, что вся работа Блэкберна во многом зависит от иеролатора и иерофекса, а ими являются женщины.

— Но есть и ритуал Анубиса, — подбросил идею Хиауорд.

— Есть, — охотно согласился Эллис. — Увидев устремленный на него взгляд Труф, он замолчал, еще раз приложился к стакану и снова заговорил: — Поскольку ты занимаешься какими-то исследованиями, я тебе скажу. Ритуал Анубиса был разработан Блэкберном для прокладывания пути, и в нем роль женщин выполняют мужчины. Он был признан в «круге огня», так называлась блэкберновская ложа в Сан-Франциско.

— Неудивительно, что там этот ритуал встретили с восторгом.

— Но я не думаю, что он когда-либо выполнялся. Потому что в этом случае можно было бы легко отыскать могилу Блэкберна и вызвать его оттуда.

Эллис был здорово пьян, но то, что он говорил, показалось Труф слишком даже для пьяного. А еще Труф почувствовала, что оккультисты напоминают академиков больше, чем она предполагала. И те, и другие круги очень замкнуты, хорошо знают, кто чем занимается, и относятся к своим конкурентам с такой же неприязнью.

— Дело в другом — найти медиума-мужчину значительно сложнее, почти все известные медиумы были женщинами. Я прав? — Хиауорд посмотрел на Труф.

Труф была благодарна Хиауорду за то, что он пригласил ее поучаствовать в разговоре. Эту тему она знала неплохо и, вероятно, Хиауорду это было известно. Но откуда?

— Самые знаменитые медиумы как раз мужчины. Возьмите Лии, он жил в восемнадцатом веке в Лондоне и принимал участие в раскрытии дела печально известного лондонского потрошителя. Не меньше известен и другой медиум-мужчина, Даниэль Хоум. Гудини хвалился, что раскроет его трюки, но потерпел фиаско. Женщин-медиумов больше количественно, их соотношение составляет приблизительно три к одному. Не знаю, почему так. Возможно, женщину легче убедить в том, что окружающий мир не всегда поддается логическому анализу.

— Скорее всего, это так, — с горечью произнес Эллис.

— Если бы мир представлял собой упорядоченное место, которое можно осмыслить логически, то мы все были бы унитарианцами, — сказал Хиауорд. — Исчезли бы войны и конфликты. Зачем и за что драться? Ну да ладно. Я должен бежать, Джулиан попросил меня съездить за кое-какими покупками в Нью-Йорк.

Хиауорд встал.

— Если ты направляешься в Нью-Йорк, я еду с тобой. Остановишься около моего дома, я там кое-что возьму. — Эллис поднялся. Стоял он очень нетвердо и, чтобы не упасть, придерживался рукой за край стола.

Хиауорд изумленно посмотрел на него.

— Не волнуйся, все, что говорил Джулиан, я хорошо помню, — пробормотал Эллис, как бы отвечая на невысказанное возражение Хиауорда. — Но позволь тебе заметить, что я не собираюсь сегодня появиться в вечернем шоу на телевидении, как это делал наш основатель. Я просто хочу посмотреть, поливает ли Дориан цветы, и взять кое-какие вещи. Становится прохладно, а у меня здесь ничего нет.

Хиауорд устремил взгляд в потолок, ища небесной защиты, затем посмотрел на Эллиса.

— Пусть гнев Джулиана падет на твою, а не на мою голову, дражайший страж врат, — произнес он. — И предупреждаю, что насчет тебя я врать не буду. — К удовольствию Труф, он взял свою тарелку, подхватил тарелку Эллиса и понес их на кухню.

«В слаженном ансамбле имени гармонии нового зона произошел маленький раскол», — подумала Труф, когда оба мужчины ушли.

Беседа прошла вполне дружески, юмор был естественным, на за всем этим осталось очень много невысказанного, и Труф хотелось бы знать, что именно не договорили Хиауорд и Эллис.

Лайт тоже собрала свои тарелки и поднялась.

— А ты что собираешься делать? — спросила ее Труф.

— Останусь с тобой, — ответила девушка.

Труф ничего не имела против этого, хотя Лайт ввиду своей неразговорчивости в качестве собеседника и товарища была не очень-то приемлема. Они прошли в библиотеку. Труф села за стол. Лайт высмотрела себе кресло, на которое падал яркий солнечный свет, удобно устроилась в нем, поджала под себя ноги и стала похожа на теплую домашнюю кошечку. Через минуту взгляд ее стал отсутствующим, и, когда Труф окликнула ее, она уже ничего не слышала.

Труф посмотрела в ее широко раскрытые серебристые глаза и удивленно покачала головой. Казалось, что сознание Лайт витало где-то далеко. Труф не стала вторично звать ее. «Пусть бедная девочка побудет одна, возможно, ей удастся забыть все то зло, что причинили ей люди, пытаясь изменить ее».

Труф удивилась, что продолжает относиться к Лайт, как к шаловливому ребенку, тогда как она совсем немногим моложе самой Труф. Сколько ей лет? Она дочь Торна Блэкберна, в этом не может быть никаких сомнений, следовательно, ей никак не меньше двадцати семи. Ведь ее мать Дебора Уинвуд, значит, она родилась не позже тридцатого апреля шестьдесят девятого года. Труф вспомнила о самоубийстве матери Лайт и поежилась. Смерть матери, какое страшное начало жизни ребенка. А что у нее было потом? Темнота и тени.

Но тут в ее жизнь вошел Джулиан. Всякий раз, когда Труф пыталась посмотреть на него как на Наполеона современного преступного мира, в ее памяти немедленно всплывало все то добро, которое он сделал для Лайт, и криминальный образ тут же увядал. Джулиан, конечно, был далеко не ангел, но то, что он сделал для бедной девушки, перевешивало его недостатки с лихвой.

Труф вздохнула и неохотно направилась к ящикам с папками. Дело Торна Блэкберна требовало изучения. В настоящее время это стало для Труф целью жизни, только она уже не могла считать его дьяволом во плоти. Мошенником, жуликом, фарисеем, кем угодно, но не хладнокровным убийцей, каким Труф считала его раньше.

И оттого, что Торн восстал из мертвых, недостатков у него не уменьшилось. Он может сменить облик, но не изменить свою прошлую жизнь. Так думала Труф, в очередной раз приступая к жизнеописанию Блэкберна.

Она начала читать письма, собранные и аккуратно, в хронологическом порядке разложенные Джулианом. Как оказалось, переписку Торн вел весьма обширную, причем не печатал письма, а только писал от руки. Почерк у него в ранних письмах — а Труф читала сейчас переписку 1959 года, — был очень плохой, неразборчивый. Разобрать некоторые письма было порой почти невозможно. К тому же и сам текст не слишком отличался от почерка. Вот какие проклятия посылал Торн из Нового Орлеана в адрес «туристического варианта» вуду и его исполнителей:

«Иногда мне так хочется открыть врата смерти и вызвать в этот падший мир Мари Лаво. Но одного я боюсь, что не эти обожравшиеся кукурузными хлопьями „втиралы“ отшатнутся от королевы ведьм, а она сама затрясется от страха, увидев этих подонков. С тех пор, как я был здесь в последний раз, тут столько переменилось…»

Дальше Торн писал о том, что, когда он приезжал в Новый Орлеан раньше, город все еще продолжал находиться под французским влиянием. Сейчас же все неприятно переменилось. Письмо заканчивалось довольно вежливой, но настойчивой просьбой прислать денег. Был и постскриптум, написанный по-гречески.

Не мудрствуя лукаво, Труф взялась за перевод.

— «То не мертво, что может вечно лгать», — бормотала она. — А дальше-то что? Ага. «И с чем-то что-то, даже смерть может умереть». Ничего себе. Ай да я, — восторженно оценила свои переводческие попытки Труф.

В 1959 году Блэкберн находился под очевидным влиянием магического искусства Говарда Лавкрафта, Жозефа Бальзамо и, несомненно, графа Калиостро, ведь Блэкберн утверждал, что ему уже более ста лет.

— А папа мой — вампир Лестат, — произнесла Труф едким тоном.

С течением времени письма становились все длиннее и длиннее. Лучше становился и почерк Торна. Труф внимательно читала написанные ровные строки детальных объяснений и описаний оккультных теорий, которые она совсем не понимала. Одно было ей ясно вполне, и это она усвоила с первых писем Блэкберна — между миром богов и миром людей есть некие врата, и открыть их можно с помощью магии.

Позже в письмах стал появляться новый титул Блэкберна, он начал называть себя «старой кровью», потомком сидхе, будто бы он избран богами еще раз попробовать открыть заветные врата. Очень часто в своих письмах Торн упоминал войну. Сначала Труф подумала, что он имеет в виду Вьетнам, но после убедилась, что Торн говорит о второй мировой войне.

Если Торну в момент смерти было лет тридцать, тогда выходило, что родился он где-то году в тридцать девятом и детство у него прошло в войну. Однако в письмах ссылки на его детство были не только очень туманны и расплывчаты, но и редки, как, например, вот эта:

«…уже в самом начале войны всем тем, кто чувствовал пульсацию высшего порядка, стало ясно — мы приближаемся к концу эры. Кроули полагал, что установление нового зона завещано в 1904 году, но он не понял Айвасса. Он был просто провозвестником, который взывал: „В пустыне проложите путь!“

„К счастью, великий зверь уже умер, — подумала Труф, глядя на дату. — Он бы не пережил такого понижения в должности. Потерять лавры Люцифера и опуститься до простого Иоанна Предтечи, вот так лишают людей земной славы“. Но Кроули умер в 1947 году, то есть если его подпись на подаренной книге подлинна, то, значит, Торн знал его, еще будучи ребенком.

Труф сделал себе еще одну пометку — проверить связь между Блэкберном и Кроули, что было сделать очень трудно. Последователи Кроули были ребята замкнутые и напуганные, да и было отчего. За все время их существования на них вылили достаточно грязи.

Ну что ж, делать все равно надо…

Корреспонденция Торна подходила к концу, папок оставалось совсем немного, и все они были тоненькими. После того как письма кончились, Труф принялась за ту самую подпольную газету. Очень странно, но, получив в руки газету, Торн стал и меньше писать писем. Газетку ему оплатил один из его последователей. Как, впрочем, и все другое: дом в Хайт-Эшбери, „таинственный школьный автобус“ и, конечно, Врата Тени. Торн опустошал кошельки своих поклонников очень умело, он как бы ненароком говорил им: „Я не хочу жить на милостыню и не могу позволить себе зависеть от чьих-либо прихотей“.

В процессе своего исследования Труф натолкнулась на странную картину. Она выяснила, что Торн получал большие пожертвования, и решила узнать откуда. И тут она все поняла: последователями Торна Блэкберна были не просто молодые люди, а богатые и очень богатые, то есть те, кто умеет обращаться с деньгами и неохотно отдает их мошенникам.

У Торна на таких богатеньких был отточенный нюх, он чуял их издалека и, нацелившись, разорял дотла. Ибо кроме нюха у него был и некий шарм, обезоруживающий человека и делающий его покорным. Полиция прекратила расследование дела о смерти Катрин и отпустила тех, кто в 1969 году проживал во Вратах Тени, совсем не из милосердия и не от избытка либерализма. Хиппи оказались на свободе потому, что они все были богаты. Вот на эту интересную деталь Труф и наткнулась.

— Среди них не было никого беднее биржевого маклера, — сказала Труф вполголоса. — Торн явно не принадлежал к тем, кто считает, что рай может быть и в шалаше. На этот счет у него взгляды были несколько иные.

Но еще неожиданней было другое. Нигде Труф не нашла и намека на то, что Торн, выманивая у своих поклонников деньги, клал их себе в карман. Стройная теория Труф, в которой ее отец стойко занимал место мошенника и вымогателя, набивающего собственную мошну, начала рушиться. Собственно говоря, она уже рухнула. Если Торн не наживался на полученных деньгах, какой же он, к черту, мошенник?

Торн получал и наследства, хотя и не свои, но тратил все деньги на то, что называл работой. Было и несколько экстравагантных проектов, в частности отделка пола храма чистым серебром. Да, Блэкберн, оказывается, мог не только добывать деньги, но и расточать их.

— Но несмотря ни на что, его намерения были чисты, — констатировала Труф со вздохом. — Да, папа, что же мне с тобой делать? Сейчас, в начале девяностых, когда все знают цену деньгам и ненавидят алчность, стоит Труф только сообщить о финансовых делах Торна Блэкберна, и его репутация будет сразу подмочена.

Но хочет ли она делать это? Действительно, хочет? Все еще хочет?

— Джулиан идет, — провозгласила Лайт.

Услышав голос сестры, Труф чуть не подпрыгнула от неожиданности. Джулиан, одетый в тонкий свитер из шелка и твидовые слаксы, был похож на карточного шулера высокого пошиба, находящегося в отпуске. Он закрыл дверь и направился к Труф.

— Я перебил тебя? — спросил он, заглядывая в бумаги. — Составление биографической справки в самом разгаре? Извини, я не знал. — Он взял одно из писем Торна.

Внезапно Труф подумала о том, сколько же стоят все эти бесценные, невосполнимые и незаменимые письма?

— Джулиан, а как… — Она замялась. — Прости, пожалуйста, но каким образом…

Джулиан улыбнулся.

— Ты хочешь спросить, сколько квартир я обокрал? Не стесняйся, я охотно отвечу — ни одной.

Сегодня веселье Джулиана граничило с эйфорией. Таким беспечным Труф его еще не видела.

— Вижу, что я разочаровал тебя, — сказал он со смехом, — но все значительно прозаичнее. Я давал объявления во все журналы, касающиеся магии, и мне приходили предложения. Так или иначе, но все здесь находящееся я купил. Одно плохо — Торн не хранил писем, написанных ему, так что в большинстве случаев это односторонняя переписка.

Труф уже заметила это, только несколько самых тоненьких папочек содержали письма Торну. Конечно, это не значило, что писем не существовало вовсе. Где-то, может быть, они и были, но, если их не достал Джулиан, Труф могла бы попробовать сделать это. Если не деньги, то источники у нее были.

— Ты вынуждаешь меня сказать, что есть вещи, которые нельзя купить, — сказала Труф.

— Согласен, есть, но их очень-очень немного, — певучим голосом ответил Джулиан. Он едва сдерживал свою кипучую энергию и игривое настроение. — И как я успел заметить, эти вещи — самые главные в жизни. Ну а что у тебя? Удалось узнать что-нибудь интересное о Торне Блэкберне?

— Не так много. Грошовые сведения о его магических турне, чуть больше о финансовых делах. — Труф не удержалась и спросила: — Джулиан, ты знаешь о Блэкберне больше всех. Где он родился? Как получилось, что он… ну, стал заниматься оккультизмом?

— Отдаю должное вашему такту, мисс Джордмэйн. Я, право слово, ожидал, что вы скажете иначе. К примеру, „как это его угораздило заняться этим идиотизмом?“. — Он выдвинул кресло и сел рядом с Труф. — Попытаюсь, насколько возможно, ответить на твой вопрос. — Он вытянул руки и стал внимательно разглядывать кончики своих пальцев, будто то, что он собирался сказать, было написано на них.

— Насколько мне известно, Торн был англичанином или по крайней мере много времени провел в Англии. Прошлое его похоже на неоконченную историю, вначале которой лежит убийство. В ней много загадок и мало ответов. Рассказывать тебе легенды, а не конкретные факты мне не хочется, — говорил Джулиан, продолжая разглядывать ладони и хорошо отполированные овалы ногтей.

Труф непроизвольно следила за ним.

— По одной из версий, англичанкой была его мать. В конце войны, в сороковых годах, она вышла замуж за американца, тогда многие так делали. А возможно, что она переехала со своим мужем в Соединенные Штаты, что говорит о том, что Торн мог родиться и здесь, — рассказывал Джулиан. — Поговаривают также, что его родители умерли очень рано, и после их смерти Торн вернулся в Англию, к родителям своей матери. В свое время ФБР завело досье на него, и часть материалов мне удалось увидеть. Проделал я это с помощью мощной магической атаки — обратился к властям и намекнул на то, что свобода доступа к любой информации гражданам США гарантирована конституцией. — Улыбаясь, Джулиан посмотрел на Труф, и она увидела его глаза, яркие и прозрачные, как Карибское море. Только взгляд их оставался по-прежнему пристальным, змеиным.

— А больше они о нем ничего не знают? — спросила она. Труф чувствовала, что стоит ей заговорить, и невидимая паутина, которой продолжал опутывать ее Джулиан, тут же рвется.

— Их больше интересовало, не с кем он ходил в школу, а с кем он встречался тогда, — задумчиво ответил Джулиан. — Очень недальновидно с их стороны, я считаю. Они не очень много насобирали, Торн был человеком крайне осторожным и подозрительным. Что касается меня, то я не старался выяснить его жизнь, мои интересы лежали совсем в другой плоскости. Подозреваю, и имею на это основания, что Торн не настоящее имя, а несколько измененная девичья фамилия его матери. Если бы я хотел выяснить его биографию, я бы начал с фамилии Торне. Настоящее его имя было Дуглас, а полностью — Дуглас Торне Блэкберн.

— Как-то странно называть его Дуг, — заметила Труф. — Полагаю, что будет нелегко, но я попытаюсь найти какие-нибудь записи о браках американских военнослужащих. И начну я с северной части Англии.

— Почему именно оттуда? — спросил Джулиан, и Труф не раздумывая ответила:

— Он говорит с акцентом, ливерпульским или бирмингемским. — Она не сразу поняла, что проговорилась. А поняв, прикусила язык, но было уже поздно. Она попыталась увести разговор. — У жителей Южной Англии произношение другое. Если Торн жил со своими дедом и бабкой, он, конечно же, многое перенял от них в произношении, — неуверенно говорила Труф.

— Акцент в голосе? — переспросил Джулиан.

Труф ожидала продолжения. „А где же ты его слышала?“ — должен был спросить он.

Он действительно говорил с акцентом, но услышать его было очень непросто. Торн старательно избегал его, и только когда беседовал с друзьями, можно было услышать его. Во время концертов и выступлений уловить акцент было практически невозможно. На пленках речь звучит без акцента, а вот когда он говорил во Вратах Тени со своей дочерью, она его слышала отчетливо. Труф понимала свою оплошность, щеки ее покраснели, она опустила голову.

Джулиан молча смотрел на нее, словно обо всем догадываясь. Или Труф казалось, что у него такой понимающий взгляд?

— Я слушала записи и смотрела пленки, — произнесла она. — Отчетливо слышно, если прислушиваться. — Ее бесцветный голос звучал неубедительно. А что, если она расскажет все, что произошло, это прозвучит правдоподобней?

Джулиан продолжал внимательно разглядывать Труф.

— Да, — наконец произнес он. — Если Торн к кому-то из нас и придет, то только к тебе.

Что Труф оставалось делать? Признаваться, что она, человек, который не верит в привидения, разговаривала со своим отцом? И это после того, как она шантажом заставила Джулиана согласиться на установку в доме различного оборудования для разгона духов? Прекрасно! Труф отвернулась и заметила, что Лайт куда-то исчезла.

— Лайт, — сказала Труф.

Она встала и оглядела комнату — девушки нигде не было.

— Она была здесь, когда я входил, — безразличным голосом произнес Джулиан. — Должно быть, наши разговоры ей надоели, и она ушла. Не волнуйся, Труф, ты еще заметишь, что на своих мягких, как у кошки, лапках Лайт способна появляться так же неожиданно и незаметно, как и исчезать. Она уже не маленькая, ничего ей тут не грозит, пусть гуляет. Я нисколько не сомневаюсь, что к обеду она вернется.

— Но… — попыталась протестовать Труф.

— Не переживай, — твердо произнес Джулиан и положил свою руку на ладонь Труф.

Она неохотно опустилась в кресло. Прикосновение теплой руки Джулиана вызвало в ней легкий трепет. Нравилось ей или нет, но в словах Джулиана была определенная правда — Лайт вполне самостоятельная, дееспособная девушка, и Труф должна либо признать это, либо отправлять Лайт в больницу. В такую, из которой ее вытащил Джулиан и последствия пребывания в которой она уже видела.

— Да, ты прав, — ответила она, хотя все ее естество восставало против этих слов. Но не говорила ли в ней просто уязвленная гордость? Самоуверенность, чувство, которое Труф воспитывала в себе все эти годы, тоже может быть своего рода ловушкой?

Труф никогда еще не чувствовала себя такой неуверенной. Она понимала, что ей нужно защищать Лайт, но не знала как.

— Ну что ты так переживаешь? — тихим, почти интимным голосом произнес Джулиан. — Моя работа идет великолепно, твоя, судя по всему, тоже обещает принести некоторые плоды. Что еще нужно? Если ты считаешь, что поездка в Англию будет тебе полезной, я буду счастлив взять на себя все расходы. У меня достаточно широкие связи в определенных сферах. Тебе нужны рекомендации? Что тебя так тревожит?

— Ты очень добр ко мне, Джулиан, — протянула Труф.

— Моя цель в этом тоже просматривается, — поправил ее Джулиан. — Я не меньше тебя заинтересован в раскрытии некоторых тайн из прошлого Торна Блэкберна. Прежде всего, я хотел бы узнать, правда ли, что крестником Торна является Элайстер Кроули? Я слышал также, что дед Торна был членом ордена Золотого рассвета. Тоже было бы неплохо узнать. — Слова и манящая улыбка Джулиана возбудили интерес Труф. И не только научный.

— И когда вообще Торн родился? Пока мы считаем, что в тридцать девятом году, но никаких фактов на этот счет нет, — прибавила Труф. — Война, по крайней мере для американцев, длилась с сорок первого по сорок пятый год. Если твоя теория верна, то Торн родился не раньше сорок второго года.

— Это не исключено, — ответил Джулиан. — Тогда в шестьдесят девятом ему было двадцать семь лет.

— Когда он умер, — бросила Труф.

— Точнее, когда он исчез, — мягко поправил ее Джулиан. — И несмотря на то, что поисками Торна занимались лучшие сыщики полиции округа и штата Нью-Йорк, а также и ФБР, Торна они не нашли.

Труф покачала головой, обдумывая сказанное. У нее не было ответов даже на самые простые вопросы о Торне Блэкберне, казалось, что не только вся его жизнь, но и смерть окутаны завесой мистики и самоуверенности.

— А что, Труф, почему бы тебе не съездить в Англию? — Ей вдруг показалось, что он уговаривает ее. — Или поедем вместе. Как ты смотришь на то, чтобы провести Рождество в Париже?

— Уж не соблазнить ли ты меня решил? — Труф всегда подводила манера сначала говорить, а потом уже думать. Она снова вспыхнула. — Извини, Джулиан, я совсем не то хотела сказать, — начала она оправдываться.

— Ничего страшного не случилось. Но я действительно сделал робкую и очень галантную попытку к этому, а ты меня сразу раскусила. — Он засмеялся и, взяв руку Труф, посмотрел на ее ладонь. — Труф, ты очень восприимчива и совсем не наивна. Уверен, ты знаешь, что человек с такими возможностями, как у меня, почти ни в чем не нуждается. Я хочу попросить тебя, не согласишься ли ты пообедать со мной, но не во Вратах Тени, а в другом месте?

Труф посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Она была так взволнованна, что не сразу сообразила, что он просит, а когда поняла, то оставалось только согласиться. Труф кивнула, как ей снова показалось, по чьей-то подсказке.

Небольшая гостиница „Зеркало реки“ находилась в часе езды от городка Убей Тень. Знаменита она была тем, что из ее окон открывался величественный вид на Гудзон, а еще своей изысканной кухней. И то, и другое можно было рассмотреть во всем их великолепии с застекленной со всех сторон террасы. Как только Джулиан подрулил на БМВ ко входу в „придорожный домик“, Труф про себя горячо поблагодарила провидение — не за то, что оно толкнуло ее на покупку того самого платья из зеленого шелка, а за то, что надоумило надеть его. Труф была в нем сказочно красива.

— Ты прекрасна, принцесса, — восхищенно сказал Джулиан и, обняв ее за плечи, легонько прижал к себе. Труф улыбнулась. Джулиан отдал гардеробщику свое пальто и накидку Труф.

— Постарайся продержать меня до полуночи, иначе я снова превращусь в тыкву, — ответила она.

Некогда „Зеркало реки“ было провинциальным пансионом джазового века, разбогатевшим на нелегальной торговле канадским виски во время сухого закона. У причала, принадлежавшего хозяевам, частенько сгружали свой опасный товар местные контрабандисты. Много времени прошло с тех лет, и „Зеркало реки“ много пережило. Удары судьбы, перемежающиеся с налетами полиции, сделали свое черное дело — гостиница постепенно приходила в упадок, пока в 1979 году ее не приобрели братья Рандольфы — Джулиан и Питер, оба выпускники ЦРУ, но только не того ЦРУ, что занимается разведкой, а того, что занимается образованием. Сокращение ЦРУ значит еще и „Центральный региональный университет“, где кроме всего прочего есть факультет кулинарии и ресторанного дела. Вот его-то склонные к авантюрам братья и закончили. Почти двадцать лет тяжелой работы и постоянные расходы на рекламу в „Нью-Йорк мэгэзин“ оправдались — настал момент, и „Зеркало реки“ превратилось в одно из престижнейших мест округа, любимое место для свадеб. Сейчас для того, чтобы поужинать, посетителям приходилось записываться.

— А ты знаешь, тут тоже водятся привидения, — прошептал Джулиан на ухо Труф, когда вальяжный метрдотель провожал их на террасу.

— Не шути так, — улыбнулась Труф.

Они сели за столик, и Труф посмотрела на реку. Вид очаровал ее. Хотя солнце уже село и на реку опустилась тьма, кусты, окаймлявшие дорожки, ведущие к Гудзону, стояли будто залитые тихим светом. Труф видела огни танкера, упорно плывущего вверх по реке.

— Нет, — настаивал Джулиан. — Я нисколько не шучу.

Подошел официант. Он был внимателен и услужлив, но в меру. Чувствовалось, он хорошо знает цену, и себе и этому месту.

— Что будем пить? — спросил Джулиан. — Шампанское? Слишком банально, может быть, закажем коктейль?

— Нет, лучше шампанского. — Труф подумала, что игристое вино, которое она всегда ассоциировала с именем, более безопасно, чем все другие. Даже если и возникнет соблазн выпить его побольше, никакими особыми неприятностями это не грозит. Ко всему прочему ей следует быть постоянно начеку и внимательно слушать все, что говорит Джулиан. Нужно дать ему возможность выговориться и посмотреть, под какой монастырь он себя подведет.

„А зачем мне все это нужно? Ведь во Вратах Тени нет человека более открытого и бесхитростного, чем Джулиан. Какие такие страшные секреты собираюсь я из него вытягивать? Он же мне сам все охотно рассказывает“.

— Ты говорил о местном привидении, — напомнила Труф.

Подошел официант.

— Пожалуйста, Perrier-Juet, и если во льду, то только в мелком. А на десерт P-J grande cuvee урожая девятьсот восемьдесят второго года, — произнес Джулиан, и официант, поклонившись, удалился. — Да, относительно привидения, — согласно кивнул головой Джулиан. — Старый добрый Джозеф Педан, построивший это местечко, был обычным бандитом начала века в стиле Вильяма Рэндольфа Херста. Этот дом он строил с размахом, не один солидный британский особняк был обчищен в поисках подходящей лепнины, мебели, картин и других предметов искусства. Сейчас ничего из этого здесь нет, сломано или увезено при переделке в ресторан. Однако в лучшие дни этот дом больше походил на музей. Но старику не повезло, вместе с заказанной и полученной от одного почтенного английского джентльмена кое-какой обстановкой приплыло и привидение.

Шампанское было принесено, открыто, попробовано и оценено по достоинству. Труф сначала отпила маленький глоток, затем сделала еще один, но уже побольше, и чуть не зажмурила глаза от удовольствия. Она не раз пробовала шампанское на вечеринках в Тагханском университете, но это вино отличалось от подаваемого в учебном заведении напитка как небо от земли.

„Смотри, будь осторожна, Элли. Ты уже не в Канзасе“.

Труф медленно пила вино, слушая неторопливое повествование Джулиана. Она не очень вслушивалась, поскольку подозревала, что он рассказывает ей анекдот с длинной бородой о мультимиллионере и о призраке в библиотеке, часть местного фольклора.

— …и когда ты увидишь женщину в прекрасном бальном платье, можешь говорить с ней о чем угодно, только не спрашивай, какой сейчас час, — закончил Джулиан.

Предполагалось, что, услышав рассказ, Труф должна рассмеяться, что она добросовестно и сделала.

Снова подплыл официант, держа в руках меню.

— Если ты не возражаешь, я попрошу Питера принести нам что-нибудь на его вкус, — сказал Джулиан и вопросительно посмотрел на Труф.

Неторопливость происходящего, какая-то даже пассивность вышибла Труф из колеи. Она чувствовала, что закопалась во множестве вопросов и магических загадок, но, разгадав последнюю в этом ряду, получит утвердительные ответы на все предыдущие.

„Он что-то собирается объявить, и очень хотелось бы знать, что именно. Кажется, я ничем не заслужила, чтобы он так старательно пудрил мне мозги. Все, что я могу предложить ему, он может получить где угодно со значительно меньшими затратами“, — думала она.

Однако долго сохранять такой цинизм перед лицом обаяния, щедро расточаемого Джулианом в этот очаровательный вечер, было попросту невозможно. В конце концов Труф растаяла, все тревоги дней, прожитых во Вратах Тени, постепенно улетучились, и она ощутила себя гостем в царстве голливудской нереальности.

— Уверяю тебя, что здесь мы находимся не просто так. На это у меня есть несколько причин, — говорил Джулиан.

Официант принес и поставил перед ними тарелки с холодной закуской, нежнейшей, почти воздушной.

— Ты мне нравишься, — произнес Джулиан, стыдливо опустив голову. — Я постоянно казню себя, что на днях слишком грубо разговаривал с тобой. Мне не хотелось бы, чтобы ты думала обо мне плохо. Можешь считать, что сегодня я пытаюсь загладить свою вину.

— Да. — Труф покачала головой и нахмурилась. — Ты ведешь себя настолько ужасно, что я даже не могу вспомнить, что, собственно, произошло на тех днях, о которых ты говоришь. Она взяла вилку и попробовала закуску. Она просто таяла во рту. Труф мысленно представила себе предполагаемый счет за ужин и еле удержалась, чтобы не чертыхнуться. Но если богатые ведут такой образ жизни и Джулиан тоже, Труф согласна с этим смириться.

А разве не это предлагает ей Джулиан? Причем очень настойчиво.

Охвативший ее внезапный холод был настолько силен, что Труф поперхнулась. Джулиан не просто так привел ее сюда, он собирается что-то предложить ей. Но что?

— Извини, Джулиан, я не расслышала. О чем ты говорил?

— Ничего страшного. Я хочу сказать, что ты неправа, если думаешь, что я не хочу дать вам исследовать Врата Тени. После нашего разговора я подумал и решил вот что. В ноябре я уезжаю, и, если твои друзья захотят побегать по поместью со своей аппаратурой, я могу предупредить Хоскинса, они заедут к нему и возьмут ключ. Я, конечно, могу попросить Хоскинса побыть в поместье, если так будет лучше.

— Это будет прекрасно, — сказала Труф. „Но слишком поздно. То, что здесь затевается, произойдет на следующей неделе“. — Я поговорила с Диланом, то есть с доктором Палмером, это наш тагханский ловец призраков, он очень заинтересовался твоим домом. „Ну не идиотка ли я?“ — подумала Труф, продолжая: — Он пообещал прислать некоторое оборудование заранее. Полагаю, что оно скоро должно прийти. Ты не возражаешь?

Труф бесстрастно отметила, что она ведет себя так же отвратительно, как и любой человек, спекулирующий на хорошем отношении к себе. Ни эта манера, ни такие люди ей не нравились, но, когда самой ей что-нибудь было нужно, Труф моментально становилась такой же.

Ну как Джулиан может сейчас быть против? Да он будет выглядеть идиотом в собственных глазах.

— Если тебе это так нужно, я нисколько не возражаю, — ответил он. — Единственно, что меня беспокоит, и ты, надеюсь, понимаешь причину моей тревоги, так это сохранение всего в тайне. Я не хотел бы, чтобы имя Торна смешивали с грязью. Полагаю, ты уже неплохо изучила нас и понимаешь, что меньше всего мы стремимся оказаться в центре внимания. Никому и ни о чем — ни слова.

„Изучила вас? Нет, Джулиан, я совершенно не знаю ни тебя, ни остальных“.

— Торн очень любил создавать вокруг себя шумиху, — вставила Труф, заметив, что закуска неожиданно исчезла.

Появился официант и унес пустые тарелки.

— Все это было очень давно и совсем в другой стране, — произнес Джулиан и криво усмехнулся. — Сейчас подобная открытость неуместна. В сущности, Торн был человеком невинным и наивным.

Снова явился официант, неся поднос с большими тарелками. Джулиан наполнил бокалы шампанским.

„Невинным? — размышляла Труф. — Едва ли. Искренним, возможно, но…“

Да, его можно считать искренним и зараженным идеализмом того времени. Только вера привела его к оккультизму. Подобно всему тогдашнему поколению, Торн хотел наполнить планету миром и любовью, но странным способом. Он возжелал вернуть на землю золотой век.

Но его не интересовало, насколько это правильно.

— Как угодно, — Труф пожала плечами. — Тем не менее дать полную характеристику Торну сможет только его биограф, да и то после тщательного изучения всех имеющихся материалов.

— Touche, — произнес Джулиан и поднял свой бокал. — Я пью за девушку, чей внутренний мир так же прекрасен, как и она сама.

Казалось, что Торн Блэкберн незримо присутствовал в продолжение всего обеда. Не замечая робких попыток Труф перевести разговор на него самого или делая вид, что не замечает их, Джулиан усиленно рассказывал ей о Торне Блэкберне: о его житии в Сан-Франциско, о „таинственном школьном автобусе“ и путешествии в нем через всю страну, а также о восьмимесячном пребывании Торна в Мексике, когда у него возникла идея, несколько позже переросшая в решимость, выполнить ритуалы, которые затем и составили „Страдающую Венеру“.

Труф уже не пыталась задавать Джулиану вопросы. Ее подмывало рассказать о своем разговоре с Торном во Вратах Тени, но она подумала, что если он действительно разгуливает по поместью, то Джулиан его также должен был видеть.

Или она рехнулась, и у нее начались галлюцинации.

Труф была ученым и подобной возможности также не исключала.

— Я бы отдал десять лет своей жизни, чтобы узнать, где эта книга находится сейчас, — продолжал говорить Джулиан.

Неслышно подошел официант и унес тарелки.

— „Страдающая Венера“ хранилась во Вратах Тени, это мы знаем точно. До самого последнего дня Торн работал над ней, то изменяя некоторые ритуалы, то дополняя их. Полиция искала книгу, но не нашла. Я тоже пытался это сделать, перерыл весь дом, но безуспешно. Книги нет.

— Зачем полиции понадобилась эта книжонка? — спросила Труф, чувствуя себя крайне неловко. Разговор принимал довольно неожиданный и острый оборот. Интересно посмотреть, каким было бы лицо Джулиана, если сказать, что милая его сердцу книга уже несколько дней находится рядом с ним. В частности, сейчас она находилась в багажнике автомашины Труф.

Труф не умела, да ей никогда и не нравилось хранить секреты, ни свои, ни чужие. Джулиан не подозревал, что книга находится у нее, нет, скорее он тешил себя надеждой. Еще немного, и Труф скажет ему о книге.»

Но тихий внутренний голос — может быть, это голос самосохранения? — предупредил, что она должна молчать. Об этом ее просила тетушка Кэролайн. Труф смолчала. Джулиан искал все, что когда-то принадлежало Торну Блэкберну, и Кэролайн Джордмэйн явно не выпала из его поля зрения. Он наверняка нашел ее и разговаривал с ней. Раз она не отдала книгу, значит, и Труф тоже не должна этого делать.

Иногда Труф казалось, что она нащупывает неясный след, ухватывается за невидимую веревочку, еще чуть-чуть, и она сделает какое-то невероятно важное открытие. Но стоило Джулиану снова начать говорить, как непонятно откуда возникающее ощущение близкой разгадки тотчас исчезало.

— Дело в том, что против Торна возбудили уголовное дело и искали все, что могло бы свидетельствовать против него. Чего они хотели увидеть в «Страдающей Венере», мне неясно, но тем не менее книгу искали. В кругах, связанных с магией, о «Страдающей Венере» хорошо знали, в своих дневниках и статьях Торн часто говорил о ней, — задумчиво произнес Джулиан.

Сколько раз Труф говорила себе, что ей необходимо читать не только письма Торна, но и его книгу. Конечно, в ней ничего не понятно, но нужно заставить себя. А может быть, имеет смысл попросить Торна восстать из мертвых и объяснить ей кое-какие непонятные места? Труф чуть не прыснула, настолько ей понравилась ее легкомысленная шутка.

— Я полагала, что тебе не нужен этот молитвослов, — прервала она свои размышления. — Ты же занимаешься этим… как его… — Труф проделала руками несколько неопределенных пассов, изображая то, чем, по ее мнению, увлекался Джулиан.

— Наш круг действительно проделывает ритуал открытия пути, он называется еще и открытием врат, — пояснил Джулиан. — Но без книги.

Труф показалось, что он поддразнивает ее, разговаривает с некоторым вызовом.

— И поскольку вот уже полчаса, как я говорю не закрывая рта, позволь объяснить тебе, что открытие пути — это заключительная часть из серии ритуалов, выполняемых в течение почти десяти дней. Ключевым ритуалом является древо жизни, но рассказывать о нем я не буду, поскольку это то же самое, что пересказывать Каббалу. Потребуется много лет. Если ограничить курс сегодняшним вечером, то скажу, что первая часть открытия пути имеется, причем в самых различных вариантах. Она часто публиковалась, поскольку составляет стержень работы Блэкберна. И в том, что мы делаем сейчас, она также занимает центральное место. Девять ритуалов, входящих в нее, называются прокладыванием пути и сами по себе являются отдельной работой. Торн предписывал выполнять ритуал прокладывания пути несколько раз для того, чтобы добиться слаженности действий круга.

Труф поражалась связности и даже логичности объяснения. Если магия и взаправду не является инструментом для разработки и культивирования заблуждений, тогда что это? Для чего вся эта упорядоченность и выведение закономерностей?

— И его-то у вас и нет, — сказала Труф, пытаясь снова вернуть разговор в то русло, где она чувствовала себя уверенней.

— Когда-то его и у Торна тоже не было, — энергично возразил Джулиан. — Извини за резкость, но я просто устал выслушивать подобные аргументы от Айрин и Эллиса. Да, у меня нет ритуала открытия пути в том виде, в каком он описан в «Страдающей Венере». Но есть Айрин, она несколько раз участвовала в ритуале еще с Блэкберном, и есть еще… — Он замолчал. — Ну ладно, не стоит больше испытывать твое благородство и тактичность, давай перейдем на что-нибудь другое. Что происходит в нашем странном доме, на оборотной стороне науки, тебя мало интересует.

Эту фразу Макларена любил повторять Дилан, а Торн в свое время был знаком с профессором. Труф посмотрела на Джулиана и удивилась. Красавец, умница, человек вполне нормальный и к тому же богат. Ей так хотелось расспросить его о связях Торна с Маклареном, а затем сказать ему о…

О Торне и о книге. Признаться, что шедевр века лежит преспокойно у нее в багажнике. Отдать ее, чтобы он не изводил себя воссозданием необходимого ему ритуала. И тогда…

— Как ты думаешь, что шеф-повар приготовил нам на десерт? — спросила Труф, стряхивая наваждение.

Десерт поразил воображение Труф. Он состоял из мороженого со свежими фруктами, слегка политых ликером, в маленьких сахарных вазочках.

— Такое произведение кулинарного искусства даже есть не хочется, — улыбнулась Труф.

— Тогда оно просто растает, — возразил Джулиан.

Труф облегченно вздохнула. Джулиан, похоже, не собирался больше говорить ни о Торне Блэкберне, ни об исстрадавшейся Венере. Он снова стал тем же, кем впервые явился перед Труф — богатым и неглупым человеком. Немного, правда, хитроватым, но ему это даже шло.

Официант убрал посуду и принес вино в покрытой капельками росы бутылке. Стоявшее на столе серебряное ведерко с искристым мелким льдом было унесено.

— Ваше шампанское, сэр, — послышался голос официанта. — К сожалению, у нас не нашлось белого grande cuvee урожая восемьдесят второго года, разрешите предложить вам двойное cuvee урожая восемьдесят пятого. Смею надеяться, что вы останетесь им довольны. — Он наклонил голову, ожидая решения Джулиана.

Каким странным кажется мир, где не только произносят такие фразы, но где сам смысл их является крайне существенным. Это мир больших денег и немалых привилегий, в нем все отшлифовано и выверено, здесь любая самая мелкая неточность или шероховатость воспринимается как трагедия.

— Ничего страшного, — произнес Джулиан. — Ограничимся розовым, Труф? — спросил он.

Как впоследствии объяснил Джулиан, cuvee — это сладкое десертное шампанское. Вино в бокалах было похоже на внутреннюю сторону раковины, оно было таким же нежно-розовым. Труф пила сладкое вино и не ощущала этого, ей казалось, что оно совсем не касается ее горла, а легко скользит по нему, подобно немного густоватому запаху роз. Вино ошеломляло, делало Труф безрассудной и безответственной. И какая-то часть ее сознания радовалась этому.

«Но если я совершу какой-нибудь невероятный поступок, то только в одном случае — если захочу это сделать, а не в ослеплении блеском денег».

— Тебе нравится? — послышался голос Джулиана.

— Очаровательно, — ответила Труф. — Только мы, сухие архивные академики, ничего не понимаем в этой роскоши. Я, по правде говоря, к такому не привыкла.

— Ну что ж, будем адаптироваться. Вы танцуете, мисс? — шутливо спросил Джулиан.

Если бы Труф сказали, что в наше время еще сохранились рестораны с отдельными залами для танцев, она бы никогда не поверила, поспорила на деньги и проиграла бы. Джулиан нашел такое место, а вернее, целых три, ибо, потанцевав немного под оркестр в гостинице «Зеркало реки», они посетили еще два подобных танцевальных зала.

Когда Джулиан подвел свой БМВ к дверям Врат Тени, было уже очень поздно.

— Можешь выйти здесь, а я поеду поставлю машину в гараж, — сказал Джулиан. — И если не увидишь свою машину, не волнуйся, ее сегодня днем отвел в гараж Гарет. Я приказал ему сделать это еще утром. Начинаются дожди, так что машины не стоит ставить на улице.

— А как же он вел ее? — спросила удивленная Труф. — Ключи у меня, я их ему не отдавала. «И не отдам до тех пор, пока не спрячу „Страдающую Венеру“ в место ненадежнее». Еще уезжая с Джулианом, Труф проверила сумочку, чтобы еще раз убедиться в том, что она лежит там.

— Да? Ну, значит, тогда он оставил машину здесь. Не возмущайся, если он зайдет за ними завтра утром. Желаю тебе спокойной ночи, дорогая.

Труф обрадовалась. Значит, продолжения не будет и не придется противостоять нежным или не очень ласкам. Она не хотела создавать себе дополнительных сложностей, и Джулиан почувствовал это. Довольная, Труф вышла из машины.

— И тебе того же, — произнесла она и, посмотрев на Джулиана, послала ему воздушный поцелуй. Поскольку в этом жесте есть некоторая доля сознательного самоунижения, Труф посчитала, что Джулиан не обидится. Уже подходя к двери, она услышала звук отъехавшей машины.

От выпитого вина и музыки голова Труф шла кругом, но сознание работало четко. Как только Джулиан уехал, Труф метнулась к своей машине. Она стояла там же, где Труф оставила ее, вернувшись из города. Труф быстро открыла багажник.

Книга была там. К шампанскому и музыке прибавилось расслабляющее чувство облегчения, и Труф улыбнулась. Послышался тихий звук закрываемой двери машины, значит, скоро появится Джулиан. Если Труф не хочет логического, как в магии, но нежелательного продолжения вечера, то нужно быстрее уходить. Труф торопливо зашагала к дому.

Стоило только Труф войти в свою комнату, как к ней вернулось уже давно покинувшее ее чувство спокойствия и уверенности. Теперь комната не казалась Труф такой неуютной и опасной. Она стала вполне надежным и уютным убежищем.

Труф понимала, что произошло. Теперь она чувствовала присутствие Торна Блэкберна, а он не сделает ей ничего плохого. Она верила в это так же, как верит доверчивый ребенок, бессознательно. Почему? Да потому, что исчез тот груз ненависти к Торну, который она носила в своем сердце столько лет.

«Знание истины делает тебя свободным». Труф было уже все равно, мертв ли Торн или вернулся в этот мир. Жизнь его и поступки еще оставались для нее загадкой, таинственной, а порой неприятной, но в одном Труф была уверена вполне — ни случайно, ни нарочно Торн Блэкберн не будет причинять зла своей дочери.

Когда-то он очень любил ее.

Он любит ее и сейчас. С этим чувством в глубине Труф Джордмэйн какая-то ее часть, доселе робкая и забитая, начала подниматься и расправлять крылья.

— Слышен глас шампанского, — пробормотала Труф вслух, поразившись тональности своих раздумий. Она со стоном рухнула на кровать и сбросила туфли. Свои новые прекрасные туфли, которые она в первый раз надела и уже успела натанцеваться. Столько впечатлений.

Лежа на спине, Труф хмурилась, уставясь в потолок.

Любовь — это все, конечно, очень хорошо, но для возвращения из иного мира и ее явно недостаточно. Если бы дело было в одних только привязанностях, тысячи и миллионы вернулись бы в этот мир, чтобы утешить всех своих близких, плачущих по ним. Присутствие Торна Блэкберна не объясняется одной лишь любовью.

Если он в самом деле здесь. Но тогда Труф можно считать полноценной сумасшедшей, вполне созревшей для интенсивного лечения в психушке. Саму ее личную убежденность в чокнутости можно считать симптомом болезни.

Чем она может доказать, что видела Торна здесь? Труф попыталась вспомнить, о чем говорил и что делал Торн в ее комнате.

«Да, точно, он просил меня вернуть ему драгоценности. Они в машине, рядом со „Страдающей Венерой“. Нужно завтра взять их и положить где-нибудь в доме». — Труф услышала свои мысли как бы со стороны.

Но не исключено, что самым опасным и пугающим как раз является ее категорическая, безусловная вера в реальность существования Торна.