Призрак

Глава 12

Проснувшись утром, я не ожидал увидеть ее в своей постели. Ведь своевременный уход является обычным протоколом для подобных церемоний, не так ли? Ночной договор заключен. Посещающая сторона удаляется в свои апартаменты — с таким же рвением, как вампир бежит на рассвете от беспощадных солнечных лучей. Но Рут Лэнг была не такой. В тусклом свете я увидел ее голое плечо и короткие черные волосы. Нерегулярное, почти неслышное дыхание говорило о том, что она уже не спала и лежала, прислушиваясь ко мне.

Вытянувшись на спине и с руками, сложенными на животе, я напоминал алебастровое изваяние крестоносца в древнем склепе. Мои глаза периодически моргали. До меня постепенно доходило, что я нарвался на большую неприятность. Если бы шкала Рихтера измеряла степень несуразных идей, то наша ночная авантюра соответствовала бы десяти баллам. Это был метеоритный дождь глупости. Медленно вытянув руку и пошевелив ею, словно крабовой клешней, я нащупал часы на туалетном столике. Мне пришлось поднести их к лицу. Циферблат показывал семь пятнадцать. Сделав вид, что не заметил ее пробуждения, я выскользнул из постели и направился в ванную.

— Ты проснулся? — сохраняя неподвижность, спросила она.

— Извините, что разбудил. Мне нужно принять душ.

Я захлопнул дверь и открыл два крана, доведя температуру и напор воды до почти невыносимого уровня. Горячие струи били мне в спину, живот, макушку и ноги. Кабина быстро наполнилась паром. Затем я побрился, ежеминутно вытирая зеркало и не давая изображению исчезнуть в запотевшем стекле.

К тому времени, когда я вернулся в спальню, Рут надела халат и устроилась в кресле за столом. Перед ней лежала рукопись. Шторы на окне по-прежнему были задернуты.

— Ты выбросил историю его семьи, — сказала она. — Это не понравится Адаму. Он очень гордится своей фамилией. И почему ты везде подчеркивал мое имя?

— Хотел проверить, как часто вы упоминались в тексте. Меня поразило, как мало здесь говорится о вас.

— Это отголоски прежних дней, когда мы жили под прицелом статистических подсчетов.

— Извините, не понял.

— Пока мы были на Даунинг-стрит, Майк все время повторял, что каждый раз, когда я открываю рот, Адам теряет десять тысяч избирателей.

— Я убежден, что это неправда.

— И зря. Люди всегда ищут мишень для своего негодования. Возможно, я помогала Адаму тем, что служила громоотводом — мне так иногда кажется. Его оппоненты обращали гнев и ярость на меня, а не на него.

— Пусть даже так, но вас нельзя было вычеркивать из мемуаров.

— Почему? Так поступают со многими женщинами. Даже Амелия Блай когда-нибудь будет вычеркнута из нашего мира.

— Мне хотелось бы восстановить ваш статус.

В спешке я слишком сильно открыл скользящую дверь шкафа, и она издала громкий стук. Мне нужно было покинуть особняк. Я должен был убраться отсюда и выйти из этого разрушительного ménage à trois[35] до того, как заражусь их безумием.

— Позже, когда у вас будет время, мы проведем большое интервью. Пройдем по всем важным случаям, которые он забыл упомянуть.

— Ты тот еще фрукт, — со злостью сказала она. — Стараешься походить на секретаря, который напоминает начальнику о дне рождения его супруги?

— Что-то типа этого. Впрочем, вы сами говорили, что я не настоящий писатель.

Меня смущало, что она наблюдала за мной. Мне пришлось надевать трусы под халатом.

— О, утренняя скромность после секса, — сухо прокомментировала она.

— Запоздалая реакция, — попытался оправдаться я.

Сняв халат, я потянулся за рубашкой. Когда опустевшая вешалка звякнула на перекладине, мне подумалось, что скромный ночной уход как раз и помогает избегать таких унылых неприглядных сцен. И сколь типична ее бестактность в этой деликатной ситуации! Теперь наша близость ляжет между нами, словно черная тень. Молчание затягивалось, тишина уплотнялась, и я ощущал негодование Рут, как почти осязаемый барьер. Я уже не мог подойти и поцеловать ее. Она стала такой же далекой и чужой, как в тот день, когда мы познакомились.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Уехать отсюда.

— Это не обязательно, если дело только во мне.

— Боюсь, что дело в моих комплексах.

Я натянул штаны.

— Ты не расскажешь Адаму об этом? — спросила Рут.

— Ради бога! За кого вы меня принимаете?

Я положил чемодан на постель и открыл «молнию».

— Куда ты поедешь?

Рут была готова расплакаться. Я надеялся, что она удержится от слез. Они обезоружили бы меня.

— Обратно в отель. Там лучше работается.

Мое желание покинуть особняк стало таким неодолимым, что я начал бросать в чемодан свои вещи, даже не складывая их.

— Простите, Рут, но я уже зарекся ночевать в домах своих клиентов. Это всегда кончается…

Заметив мое смущение, она съязвила:

— Тем, что ты спишь с их женами?

— Нет! Ну что вы! Просто в подобных случаях мне трудно сохранять профессиональную дистанцию. В любом случае, если вы помните, наша связь была инициирована не мной.

— Не очень благородно напоминать мне об этом.

Я пожал плечами и молча продолжил свои сборы. Рут следила за каждым моим движением.

— А как насчет вчерашнего рассказа о ссоре между Адамом и Майком? — спросила она. — Что ты намерен предпринять?

— Ничего.

— Но ты не можешь оставить все это без внимания.

— Рут, — повернувшись к ней, ответил я, — не путайте меня с репортером, ведущим журналистское расследование. Я писатель-«призрак», который работает на вашего мужа. Если он захочет правдиво рассказать о своих отношениях с Макэрой, я помогу ему. Если не захочет, отлично. Я морально нейтрален.

— Какая же это нейтральность, если ты утаиваешь сведения о совершенном беззаконии? Такие действия считаются уголовным преступлением.

— Извините, но у меня нет никакой информации о смерти Майка. Лишь телефонный номер на обороте фотографии и байки старика, который, возможно, страдает маразмом. Если кто-то и имеет доказательства, то только вы. И тогда вопрос нужно поставить так: что вы намерены делать с открывшимися фактами?

— Не знаю, — ответила она. — Наверное, опишу их в своих мемуарах. А книгу назову «Шокирующие откровения жены бывшего премьер-министра».

Я вновь повернулся к чемодану.

— Если соберетесь писать мемуары, то можете обратиться ко мне.

Она издала свой фирменный хрипловатый хохот.

— Неужели ты думаешь, что для этого мне понадобится кто-то вроде тебя?

Рут встала и развязала пояс. Мне показалось, что она сейчас разденется. Но, плотно обернув полы халата вокруг талии, Рут туго затянула пояс. Этот символический жест разрыва наших отношений восстановил ее превосходство надо мной. Мои права доступа были аннулированы. Ее решительность произвела на меня такое впечатление, что, если бы она сейчас протянула ко мне руки, я упал бы перед ней на колени. Однако Рут величественно отвернулась от меня и, войдя в роль жены премьер-министра, потянула за нейлоновый шнур и распахнула шторы.

— Объявляю официальное начало сегодняшнего дня, — произнесла она. — Боже, благослови его и тех людей, которым предстоит дожить до завтра.

— Да уж, — хмыкнул я, разглядывая сцену за окном. — Это утро не уступает прошлому вечеру.

Дождь превратился в снежную крупу. Лужайку засыпало мусором, принесенным бурей: хворостом и полусгнившей листвой. Неподалеку валялся упавший на бок тростниковый стул. Тут и там, в местах, где ветер не был таким сильным — особенно, перед дверьми, — снег собрался тонким слоем, напоминая куски полиэтиленовой пленки. Единственным светлым пятном в полумраке было отражение лампы, горевшей в спальне. Оно напоминало летающую тарелку, повисшую над дюнами. Я видел на стекле и отражение Рут — ее внимательное задумчивое лицо.

— Я не буду давать тебе интервью, — сказала она. — И не желаю, чтобы обо мне упоминали в его чертовой книге. Я не хочу, выражаясь твоими словами, быть обласканной на странице его благодарностей.

Рут повернулась и прошла мимо меня. Остановившись в дверях спальни, она тихо добавила:

— Пусть он живет, как хочет. Я буду добиваться развода. И тогда она может приезжать в тюрьму к своему любимому заключенному.

Миссис Лэнг вышла в коридор. Я услышал, как открылась и закрылась ее дверь. Чуть позже раздался едва уловимый звук спущенной воды в туалете. Мои сборы были почти закончены. Сложив одежду, которую Рут одолжила мне предыдущим вечером, я оставил ее на кресле, сунул ноутбук в наплечную сумку и с сомнением взглянул на рукопись. Она лежала пухлой кучкой на столе — три дюйма в высоту, — мое бремя, моя птица удачи, мой талон на еду. Я не мог работать без этого текста, а выносить его из дома мне не полагалось. Но я почему-то решил, что скандал с расследованием военных преступлений радикально изменил ситуацию, и старые правила перестали действовать. Во всяком случае, этот довод можно было использовать как извинение. Попав в неловкое положение, я больше не мог оставаться здесь — мне пришлось бы видеть Рут по нескольку раз на дню. Я положил рукопись и пакет с архивными снимками в чемодан, застегнул «молнию» и вышел в коридор.

Охранник Барри сидел в кресле у передней двери и читал роман о Гарри Поттере. Он приподнял от книги огромную глыбу лица и посмотрел на меня с усталым неодобрением. Его губы растянулись в легкой насмешке.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Ну что, тяжелая ночка выдалась, верно?

Я подумал, он знает. И затем мой внутренний голос подтвердил: конечно, он знает. А ты на что надеялся, чертов придурок? Ведь это его работа. В своем воображении я представил хохочущего Барри в кругу коллег; рапорт из журнала наблюдений, отосланный им в Лондон; файлы о случившемся, которые будут теперь храниться в каких-то архивах. Меня охватил порыв ярости и возмущения. Наверное, я мог бы ответить ему хитроватым подмигиванием или саркастической шуткой: «Ах, офицер, вы же знаете, как много хороших мелодий можно сыграть на старой скрипке». Но вместо этого я холодно произнес:

— Почему бы вам просто не убраться с моей дороги?

Конечно, фраза была не из Оскара Уайльда, но она позволила мне выйти из дома. Закрыв дверь, я спустился с крыльца на дорожку и запоздало понял, что мое моральное удовлетворение не защищает меня от жалящих шквалов холодного ветра. Я с достоинством прошагал еще несколько ярдов, а затем, устав напускать на себя важный вид, нырнул под козырек крыши. Дождевая вода из водостока буравила песчаную почву. Я снял куртку, накинул ее на голову и задумался о том, как мне добраться до Эдгартауна. Именно в этот момент меня и осенила идея воспользоваться коричневым «Фордом Искейпом».

Как бы иначе — абсолютно по-другому — пошла моя жизнь, если бы я не побежал тогда в гараж. Перепрыгивая лужи и придерживая наброшенную на голову куртку, я тащил за собой чемодан. Сейчас, вспоминая прошедшие события, я вижу себя, словно в фильме — или, точнее, в документальной реконструкции, снятой для какого-то телевизионного криминального шоу: ничего не подозревающая жертва бежит навстречу своей судьбе, пока зловещая мелодия нагнетает атмосферу и предваряет трагическую сцену. Дверь гаража осталась открытой со вчерашнего дня. Ключи от машины находились в замке зажигания. Кого волнуют грабители, если вы живете в конце двухмильной подъездной дорожки под защитой шести вооруженных телохранителей? Я бросил чемодан на переднее пассажирское сиденье, закинул мокрую куртку назад и сел на водительское место.

Этот «Форд» казался холодным, как морг, и запыленным, словно старый чердак. Я провел руками по незнакомым приборам, и кончики пальцев тут же стали серыми. У меня никогда не было своей машины. Живя один в Лондоне, я не видел в этом необходимости. В редких случаях я брал автомобиль напрокат и всегда изумлялся тому, что в салоне появлялись все новые и новые приспособления. Поэтому приборная панель семейного «Форда» выглядела для меня, как рубка подводной лодки класса «Джумбо». Справа от руля располагался таинственный экран, который засветился, когда я завел двигатель. На нем появились пульсирующие зеленые арки, излучавшиеся вверх от земли к орбитальной космической станции. Пока я наблюдал, пульсация изменила направление, и арки стали падать вниз с небес. Через миг на экране возникла большая красная стрелка, желтый путь и большое пятно синего цвета.

Женский голос с американским акцентом — мягкий, но с неприятными командными нотками — произнес откуда-то из-под меня:

— Как можно быстрее выезжайте на дорогу.

Мне хотелось выключить прибор, но я не мог понять, как это сделать. Время поджимало. Шум двигателя мог встревожить Барри и заставить его выйти из дома для осмотра территории. Мысль о его насмешливом взгляде подтолкнула меня к действию. Я включил заднюю скорость и вывел «Форд» из гаража. Затем, подстроив зеркала, включив фары и «дворники», я направился к воротам. Когда машина проехала мимо будки охранника, сцена на мониторе спутниковой системы навигации начала меняться, как будто я играл в компьютерную игру. Красная стрелка установилась на центральной оси желтого пути. Я покинул владения Райнхарта.

Меня странно успокаивал вид этих маленьких, аккуратно проименованных тропинок и ручьев, которые появлялись наверху экрана и затем скатывались вниз, исчезая из поля зрения. Они вызывали чувство безопасности. Мир казался добрым прирученным местом, где каждая черта ландшафта была измерена, снабжена ярлыком и сохранена в компьютерах какого-то небесного пульта управления, находившегося под присмотром нежноголосых ангелов, которые несли там постоянное дежурство и присматривали за блуждавшими внизу путешественниками.

— Через двести ярдов поворот направо, — проинструктировал меня женский голос.

— Через пятьдесят ярдов поворот направо.

И затем:

— Поворот направо.

Единственный демонстрант ежился в хижине и читал газету. Увидев мою машину на развилке дорог, он вскочил на ноги и вышел под снег. Я заметил неподалеку припаркованный автомобиль: большой и старый фургон марки «Фольксваген». Меня удивило, что мужчина не прятался в нем от непогоды. Свернув направо, я как следует рассмотрел его посеревшее от холода мрачное лицо. Он неподвижно стоял на обочине дороги, не обращая внимания на мокрый снег с дождем, как будто превратился в деревянную статую — наподобие тех, что прежде устанавливали рядом с аптеками. Я набрал скорость и направился в Эдгартаун, радуясь хрупкому предчувствию возможных приключений, которое всегда приходит при перемещении по незнакомой местности. Моя бестелесная проводница молчала четыре мили. Приближаясь к окраинам города, я уже успел забыть о ней, когда она вдруг снова пробудилась к жизни:

— Через двести ярдов поворот налево.

Этот голос заставил меня подпрыгнуть на сиденье.

— Через пятьдесят ярдов поворот налево.

— Поворот налево, — повторила она, когда машина достигла перекрестка.

Система навигации начинала действовать мне на нервы.

— Ну, извини! — проворчал я, сворачивая направо на Мейн-стрит.

— При первой возможности развернитесь.

— Ты меня уже достала! — произнес я вслух и остановился у обочины.

Решив отключить электронного гида, я склонился над консолью навигатора и начал нажимать на различные кнопки. Экран изменился, предлагая меню. Боюсь, мне не вспомнить всех опций. Одна называлась «Ввести новый адрес». Другая команда, кажется, помогала «Вернуться к домашнему адресу». Третья, подсвеченная, обещала «Запомнить предыдущий адрес».

Через некоторое время до меня начал доходить смысл происходящего. Процесс был медленным и постепенным. Я из любопытства нажал на кнопку «Выбрать». Экран погас. Судя по всему, устройство функционировало неправильно. Я отключил мотор и поискал в бардачке инструкцию. Несмотря на снег, я даже вышел из машины, открыл багажник и осмотрел лежавшие там вещи. Ничего полезного! Вернувшись с пустыми руками, я включил зажигание. Навигационная система вновь ожила. Экран засиял. После загрузочной процедуры устройство соединилось со спутником. К тому времени я уже проехал сотню ярдов, спускаясь вниз с холма.

— При первой возможности развернитесь.

Я забарабанил пальцами по пластику руля. Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с истинным смыслом загадочного слова «предопределение». Я должен был проехать мимо викторианской церкви. Дальше холм спускался к гавани. Сквозь темную завесу дождя уже проступали белые мачты яхт. Я находился недалеко от старого отеля — от девушки в белом чепце, от древних гравюр, изображавших парусные корабли, и капитана Джона Коффина, мрачно смотревшего со стены на кровать. Время приближалось к восьми часам утра. Вдоль дороги, свободной от транспорта, тянулись пустые тротуары. Я медленно проезжал мимо заколоченных магазинов, пестревших веселыми объявлениями: «Закрыто на зиму!», «Увидимся в следующем году!!».

— При первой возможности развернитесь.

Я устало сдался судьбе, включил поворотник и, свернув на маленькую улочку, остановился. Улица называлась как-то не в лад с погодой — кажется, Саммер-стрит[36]. Дождь лупил по крыше машины. «Дворники» на ветровом стекле метались из стороны в сторону. Небольшой черно-белый терьер с медитативным выражением на умудренной опытом морде испражнялся в сточную канаву. Его владелец, в слишком толстом коконе одежды, чтобы судить о возрасте и половой принадлежности, неуклюже повернулся и посмотрел на мой «Форд». Он был похож на астронавта, совершавшего выход на лунную поверхность: в одной руке совок, в другой — белый пластиковый пакет для собачьего дерьма. Я быстро сдал назад на Мейн-стрит и так сильно выкрутил руль, что едва не выскочил на обочину. С вибрирующим визгом шин «Форд» помчался обратно к вершине холма. Стрелка навигатора дико заметалась на экране, а затем с ехидным удовлетворением успокоилась на желтой полосе дороги.

Я все еще не знал, что буду делать. У меня даже не было уверенности в том, что именно Макэра вводил в навигатор последний адрес. Его могли оставить другие гости Райнхарта или Деп и Дак, или один из охранников. Несмотря на обилие вариантов, я в глубине души предполагал, что могу в любой момент остановиться, если ситуация станет тревожной. Наверное, подобные мысли успокоили меня и создали ложное чувство безопасности.

Как только я выехал из Эдгартауна и помчался по дороге в Виньярд-Хейвен, мой небесный гид замолк на несколько минут. Я проезжал мимо темных рощ и небольших белых домиков. Несколько встречных машин осветили меня лучами фар и проводили шелестом шин на скользкой и мокрой дороге. Мне приходилось склоняться вперед и вглядываться в мрачное утро. За окнами промелькнула школа, только начинавшая заполняться детьми. Рядом с ней сияли разноцветные огни. То был отмеченный на карте туристический аттракцион, не прекращавший работу даже в зимний сезон. Дорога резко свернула. Стена деревьев приблизились к обочине. На экране мелькали названия, заложенные в память навигатора: Охотничья тропа к оленям, Просека до ялика.

— Через двести ярдов поворот направо.

— Через пятьдесят ярдов поворот направо.

— Поворот направо.

Забравшись на холм, я послушно свернул к Виньярд-Хейвену и разминулся со школьным автобусом, который тащился наверх. Слева от меня промелькнула пустынная улица с рядами магазинов, затем показалась заваленная мусором пустошь, примыкавшая к порту. Я свернул за угол, промчался мимо кафе и выехал на большую автостоянку. Через пару сотен ярдов от омытого дождем шоссе виднелась очередь машин, въезжавших на паром по рампе. Красная стрелка указывала в этом направлении.

В уютном тепле салона небольшой экран навигатора предлагал манящий маршрут, похожий на детский рисунок — желтая пристань упиралась в ярко — синюю гавань Виньярд-Хейвена. Прямо праздник какой-то! Но реальный мир за ветровым стеклом выглядел не очень привлекательно: изогнутая черная пасть парома, испачканная в углах ржавыми пятнами; за ней вздымавшиеся серые волны и завихрения мокрого снега. Кто-то постучал по капоту, и я, нажав на кнопку, опустил стекло. Ко мне склонился мужчина, одетый в непромокаемый темно-синий плащ. Ему приходилось придерживать рукой натянутый на голову капюшон, который все время норовил слететь под порывами ветра. Очки были забрызганы каплями дождя. Судя по бляхе, он работал в судоходной компании.

— Вы должны поспешить! — прокричал мужчина, поворачиваясь спиной к ветру. — Паром уходит в восемь пятнадцать. Погода становится все хуже. Другого рейса может и не быть.

Он открыл дверь и указал рукой на кассу.

— Бегите и купите билет. Я скажу парням, что вы сейчас подъедете.

Не став глушить двигатель, я направился к маленькому зданию. Даже у стойки кассы у меня еще не было определенного решения. Через окно я видел, как последние машины поднимались на борт парома. Мужчина, стоявший у моего «Форда», переминался от холода. Заметив, что я смотрю на него, он настойчиво взмахнул рукой, побуждая меня поторопиться. Пожилая кассирша взглянула на окно и поморщилась, словно тоже мечтала оказаться в другом месте в это пятничное утро.

— Вы уплываете или как? — спросила она.

Я со вздохом вытащил бумажник, выложил на стойку пять десятидолларовых банкнот и получил билет с небольшой горсткой сдачи.

Как только я въехал по звенящим металлическим сходням в темное брюхо корабля, какой-то человек в толстом свитере направил меня на парковку. Я по дюймам продвигался вперед, пока он не поднял руку, приказывая мне остановиться. Другие водители выходили из машин и исчезали в узких проемах, ведущих к лестничным пролетам. Я хотел задержаться и понять, как работала система навигации. Но через минуту один из матросов постучал в окно и жестами велел мне отключить зажигание. Когда я сделал это, экран погас. Позади меня закрылся задний створ парома. Заработали двигатели, корпус судна накренился, раздался неприятный металлический скрежет, и мы отправились в путь.

Оказавшись в промозглом полумраке трюма, провонявшем дизельным топливом и выхлопными газами, я почувствовал себя в западне. Причиной тому была не клаустрофобия и не боязнь быть запертым на нижней палубе. Меня преследовал Макэра. Я чувствовал его присутствие рядом с собой. Тяжелые и навязчивые идеи Майка сплелись каким-то образом с моими мыслями. Он походил на грузного полоумного незнакомца, который во время путешествия спутал меня с другим человеком, заговорил о своих проблемах, а затем пристал ко мне как банный лист. Я вышел из машины, запер ее и отправился на поиски кофе. В баре на верхней палубе образовалась очередь. Я занял место позади мужчины, который читал газету «США сегодня». Через его плечо я увидел фотографию, на которой Лэнг встречался с государственным секретарем. Заголовок статьи гласил: «Вашингтон поддерживает Лэнга, хотя тот должен предстать перед судом по военным преступлениям». На снимке он вновь усмехался.

Я отнес кофе к угловому столику и задумался о том, в какую бездну подталкивало меня любопытство. Прежде всего я уже был виновен в краже машины. Мне следовало позвонить в особняк и предупредить охрану, что я взял коричневый «Форд». Но о моем звонке доложили бы Рут, и она настояла бы на разговоре со мной. А мне не хотелось этого. Далее, возникал вопрос, насколько разумными были мои действия. Если я повторял маршрут Макэры, то мне следовало учесть тот факт, что живым он из поездки не вернулся. Я же не знал, что ожидало меня в конце путешествия. Возможно, мне стоило рассказать кому-то о своей затее или даже взять с собой компаньона, который выступил бы позже свидетелем? Или, может быть, мне следовало выгрузиться в Вудс-Холе, посидеть в одном из баров, купить билет на следующий паром до острова и спланировать план операции до мелочей, а не бросаться в неизвестность без всякой подготовки?

Странно, но я не чувствовал опасности. Наверное, мешала будничность обстановки. Я осмотрел лица пассажиров: судя по одежде и обуви, это были в основном рабочие и посыльные — усталые парни, которые завершили раннюю доставку продуктов и почты на остров. Часть публики состояла из местных жителей, плывших в Америку для закупки припасов. Большая волна ударила в бок судна, и все мы синхронно покачнулись, словно водоросли на дне океана. Через исполосованный соленой водой иллюминатор виднелась серая линия побережья и беспокойное стылое море. Они казались абсолютно анонимными. С таким же успехом мы могли бы находиться на Балтике, в Соленте[37] или в Белом море. Такой вид мог иметь любой участок плоского берега, где людям приходилось выживать на самом краешке земли. Кто-то вышел на палубу, чтобы выкурить сигарету. В зал ворвался порыв холодного влажного воздуха. Содрогнувшись, я отказался от мысли последовать за этим человеком. Купив еще одну чашку кофе, я расслабился в теплой и сырой атмосфере бара, подсвеченной желтыми светильниками. Примерно через полчаса мы прошли мимо маяка на Нобска-Пойнт, и голос в динамике проинструктировал нас вернуться к своим машинам. Палуба кренилась от сильного волнения. Борт со звоном бился о край дока, и этот гул разносился по всему парому. Я ударился о металлический каркас двери у основания лестницы. В трюме завыла тревожная сигнализация нескольких машин. Чувство безопасности исчезло. Я запаниковал. У меня вдруг появилось опасение, что двери «Форда» будут вскрыты. Однако когда я, шатаясь, подошел к автомобилю, замки оказались целыми. Я открыл чемодан и вздохнул с облегчением. Рукопись Лэнга была на месте.

Я завел двигатель, и к тому времени, когда машина выехала на пристань Вудс-Хол в серый полумрак холодного дождя, экран навигационной системы вновь предложил мне знакомый золотистый путь. Можно было свернуть к стоянке и подкатить к одному из баров для сытного завтрака. Но вместо этого я примкнул к каравану транспорта и позволил ему вынести меня в город — в мерзкую зиму Новой Англии — сначала по Вудс-Хол-роуд до Цикадной улицы, затем к Мейн-стрит и дальше. Я имел полбака горючего и целый день, отведенный на решение загадки неисправного навигатора.

— Через двести ярдов на окружной дороге появится второй съезд. Воспользуйтесь им.

Я без возражений выполнил эту инструкцию. Следующие сорок пять минут мой путь пролегал на север по двум автострадам, почти повторяя маршрут, по которому я ехал на остров из Бостона. У меня появился ответ на первый вопрос: куда бы перед смертью ни путешествовал Макэра, он не посещал Нью-Йорк и не виделся с Райкартом. Но что могло привлечь его в Бостоне? Аэропорт? В моем уме возникло несколько картин: Майк встречает кого-то в зале прибытия — возможно, человека из Англии. Вот его серьезное лицо выжидающе приподнято к небу, затем торопливое приветствие в зале и далее совместный отъезд в какое-то тайное место. А что, если он сам летал куда-то? Пока этот сценарий обретал в моем воображении первичную форму, навигационная система направила меня на запад к трассе 95, и даже с моим слабым знанием Массачусетса я понял, что начинаю удаляться от аэропорта Логан и центральной части Бостона.

Сбавив скорость, я медленно проехал около пятнадцати миль по широкой дороге. Дождь ослабел, но день не стал светлее. Термометр показывал, что внешняя температура равнялась двадцати пяти градусам по Фаренгейту[38]. Мне запомнились большие пространства лесистой местности, прерываемые озерами; офисные здания и высокотехнологичные заводы, ярко блестевшие посреди пустырей; скромные сельские клубы и кладбища, размещенные в красивых местах. Когда я уже подумал, что Макэра планировал побег через канадскую границу, голос моей проводницы предложил мне съехать с автострады. Я перебрался на другую шестиполосную трассу, которая, по данным навигатора, называлась Конкорд-шоссе.

Несмотря на голые ветви деревьев, я почти ничего не видел через лесополосу, тянувшуюся вдоль дороги. Моя медлительность сердила водителей, которые ехали следом за мной. Позади меня собралось несколько больших грузовиков. Помигав фарами и потрубив в рожки, они пошли на обгон, обдавая меня фонтанами грязных брызг.

Женский голос навигатора вновь заговорил:

— Через двести ярдов появится съезд. Воспользуйтесь им.

Я переместился на правую полосу и свернул на скользкую дорогу. Поворот вывел меня к поросшему деревьями предместью. За окнами замелькали большие дома, двойные гаражи, широкие подъездные аллеи и просторные лужайки. Это был богатый, но доброжелательный на вид поселок — земельные участки отгораживались друг от друга только рядами кустов и деревьев. Почти каждый почтовый ящик имел желтую полоску, извещавшую о том, что один из членов семейства являлся почетным военнослужащим американской армии. Улица, кажется, называлась Плезент-стрит[39].

Стрелка указала сначала на Белмонт-центр, а затем на несколько дорог, которые проходили по все менее населенным местам, где цены на недвижимость возрастали в геометрической прогрессии. Я проехал мимо нескольких полей для гольфа и свернул направо в какой-то лесок. Красная белка перебежала дорогу передо мной и запрыгнула на знак, запрещавший разжигать костры. Я с изумлением осматривал дикую местность вокруг себя, когда мой электронный ангел-хранитель наконец объявил спокойным и непререкаемым тоном:

— Вы прибыли к месту назначения.