Призрак войны

18

За месяц работа вошла в определенную колею, хотя и не стала совершенно однообразной – перерыв на праздники сделал рабочую нагрузку терпимой. Мы просеивали отчеты, составленные по обзорам прессы, поступавшим отовсюду. Если материал казался интересным или важным, мы запрашивали реальные факты и все относящиеся к делу данные. Поступившие сведения мы внимательно анализировали и на их основе готовили свои собственные отчеты.

Когда из строя выходит сеть связи, логично предположить довольно существенное ограничение объёма поступающих данных. С одной стороны так и было, поскольку все, что мы имели, представляло собой лишь долю доступного нам, пока сеть работала. Проблема была в том, что пока сеть функционировала, мы получали отчеты от агентов Республики на местах, которые могли отделить факты от вымысла, сообщить предысторию поступавших новостей и прояснить некоторые нюансы.

Отчеты поступали нерегулярно и ненадежно – вообще говоря, эти отчеты не являлись отчетами в строгом смысле этого слова. Вместо отчетов мы получали сплошной поток данных, очень напоминавший поступающую из шахты породу со следами руды: в ней может быть какое-то количество ценного материала, но добывать его трудно, дорого и долго.

Прыжковые корабли переносили информацию между мирами нерегулярно и окольными путями. Пока корабли находились на точке подзарядки, они записывали содержимое всех каналов связи в широком диапазоне – всасывали в себя каналы головидения, как некоторые – спагетти.

Они закачивали всё, что успевали, делали копии данных, обменивались ими с другими проходящими кораблями и, таким образом, распространяли информацию. За недельную стоянку на перезарядке корабли в среднем набирали по 20000 часов вещания на каждом мире, так что в момент прибытия на Терру корабль сваливал на наши головы сотни человеко-часов работы.

Хотя компьютеры могут сканировать данные по ключевым словам, на разработку словаря этих ключевых слов требуется время, а после того, как в одном из отчетов обнаруживается что-то важное, появляются новые ключи и нужно проводить повторное сканирование.

В некотором смысле подобная охота была довольно увлекательной. Я чувствовал себя как на сафари в саванне, словно я, сидя на корточках, разглядываю следы шакалов, пытаясь рассмотреть под ними отпечатки лап львов. Случалось, я был совершенно уверен, что я эти отпечатки видел, и я следовал за ними до тех пор, пока не вынужден был признать, что потерял след.

Тогда я возвращался обратно к следам шакалов и готовил отчет по их действиям.

Слишком часто содержание всех моих отчетов также равнялось абсолютному нулю.

Главной трудностью было, разумеется, полное отсутствие возможности проверить анализируемую информацию. В качестве простого примера – как мы могли оценить обзоры новостей головидения с Хелен, основанные на данных, предоставленных командующим Рейсом? Даже если все факты были точны, даже если мы исключили все сомнительные предположения, всего лишь угол зрения на имеющиеся сведения мог полностью изменить полученные выводы.

А необходимость оценить вещи, о которых напрямую не говорилось, усложняла жизнь ещё больше. Если мы не получали сведений о нарушениях прав граждан на Хелен, то было ли это потому, что Рейс контролировал подававшиеся сведения или потому, что никаких нарушений не было или может быть просто никто ещё не проверил информацию за нужную неделю? Были ли данные опросов общественного мнения точны или они были сфабрикованы, дабы сокрыть множество злодеяний?

Когда-то сестра Виктора, Катрина, использовала манипуляцию такими данными, чтобы выдернуть престол Федеративных Солнц из-под него, пока он воевал с кланами. Виктор оставил своё королевство в руках младшей сестры, Ивонны. Катрина начала изменять статистику и сообщения средств массовой информации так, чтобы по достижении ими Нового Авалона у Ивонны были все основания полагать, что подданные считают её воплощением сатаны. Она попросила Катрину о помощи, отреклась от трона в её пользу, оставив вернувшегося со славой Виктора, устранившего величайшую угрозу, когда-либо известную человечеству, бездомным.

Хотя львов мы не обнаружили, шакалов водилось много и под самыми разными личинами.

Были такие, например, Бенсон или Тормарк, кто уже начал делать решительные шаги, но чье коварство, в то же время, не уступало решительности. Они избегали переходить черту государственной измены. Мы могли предполагать бесчисленное количество случаев, когда эта черта уже была перейдена, но также мы предполагали, что сами крупные шакалы достаточно умны, чтобы в этих случаях суметь откреститься от всех претензий. Мистер Ловкий был прикрытием для того, кем бы он ни был, кто направлял деятельность ПЭФ, а тип вроде Бенсона должен был иметь множество подобных посредников.

Другие шакалы были наглее и более прямолинейны. Некоторые происходили из аристократических фамилий, отцы которых передали власть Республике, а дети негодовали по поводу понижения их статуса. Надо отдать должное некоторым из них – они видели в ослаблении влияния Республики требование времени снова принять на себя ответственность, которой их семьи долго пренебрегали. Другие считали Республику чудовищем, отобравшим у них законные права и собирались вернуть все назад. Такие переводили местные ополчения под свой непосредственный контроль и объявляли военное положение. Создавая в умах людей образ врага, внутреннего или внешнего, им удавалось увести большинство за собой.

Это, конечно, порождало противодействие или самопровозглашенных приверженцев Республики или тех, кто желал вернуться к своим этническим или национальным корням. На планете, большинство населения которой происходило из владений дома Дэвион, какой-нибудь дальний родственник семьи Курита мог легко собрать вокруг себя семьи выходцев из Синдиката. Заявляя о себе как о верных приверженцах Синдиката, они могли рассчитывать на поддержку Тормарк или даже сил в самом Синдикате Драконов. И такое положение не ограничивалось куритянскими лоялистами. Все нации разродились своими борцами за правое дело.

Мы действительно получали сообщения о имевших место боевых столкновениях, но я нашёл их в некотором смысле успокаивающими. Все это были небольшие стычки, протекавшие на ограниченных территориях. Они явно были предтечами будущих боев, но помогали стравить пар и немного утихомирить общественность, даже при том, что неминуемо вызовут жажду мести и породят новые столкновения.

Когда я ловил себя на том, что меня больше тревожат планеты, на которых якобы царит мир, чем миры, на которых уже началась стрельба, становилось понятно, что на этот день пора завязывать с работой. Эти мирные планеты игнорировали все безумие, творившееся вокруг них. Хотя, как я надеялся, это происходило всего лишь благодаря сохранившимся где-то во Внутренней Сфере разумным людям, я подозревал, что дело не совсем чисто. Может ли сопротивление на этих мирах уже полностью быть подавленным львами? Как же нам это узнать, если все бывшее у нас в наличии – сообщения их программ новостей, а в новостях твердили о полнейшем благополучии? Может оказаться, что львы скрываются прямо у нас перед глазами, ожидая, пока мы не измучаем сами себя, чтобы выпрыгнуть из своего мирного логова.

Хуже всего было то, что даже наилучшие сортировка, отсев и анализ данных не могли отменить их устаревание. Республика не могла работать на древней информации. Если ответ на запрос о помощи приходил через два месяца, это было слишком долго, а кризис, за время пока запрос добирался до нас, мог с легкостью поглотить породившую его планету.

И конечно, завтра могут прийти недостающие данные, которые потребуют провести переоценку всего, отбросив нас назад на исходные позиции. Мы начнем заново, но нам всегда придется помнить о том, что мы остаемся в неведении насчет большинства происходящего в Республике и даже большего во Внутренней Сфере за нашими границами. Поработав в режиме, регулярно заставлявшем меня принимать черное за белое, я ненадолго находил себе другое занятие. Очень привлекательным было совершить прогулку в Белые Пески и заняться немного «Призраком». Зрелище чего-нибудь разносимого вдребезги сильно расслабляет. Я с легкостью представлял себе все эти вражеские мехи львами и до приятного изнеможения избивал львиные семейства. Мои показатели особенно повысились после того, как один из техников раскрасил вражеские мехи в темно-желтый и коричневый цвета и изобразил на их торсах небольшие силуэты геральдических львов.

Джанелла и я умудрились на два дня ускользнуть на пляж на побережье Баха. Предполагалось, что мы пробудем там три дня, но мы вернулись раньше, заряженные бодростью, загоревшие и снова нырнули в работу. Я, кроме того, провел обед с Виктором, помогая ухаживать за его розами, росшими в небольшом дворике у его покоев. Это оказалось весьма кстати, потому что Андреа попросила показать ей цветы и я смог провести небольшую экскурсию. Виктор со своей обычной любезностью похвалил мою работу, смутив Андреа и немного притушив её подозрения.

К концу месяца давление продолжало нарастать. С каждым отчетом усиливалось ощущение, что сгущающиеся на горизонте тучи становятся все темнее и толще. Не приходилось сомневаться, что надвигается жуткая буря и вокруг будет сверкать много молний.

– Молниеносные удары Его разящего меча. – Голос Виктора стал холодным. – Существует теория, которая объясняет неспособность человечества устоять перед соблазном войны тем, что мы очень быстро забываем боль. Это инстинкт выживания. Какая женщина, пережившая часы родовых мук, согласится родить ещё одного ребенка, если будет помнить каждое мгновение своей боли? Кто рискнет попасть под копыта или на рога быка, если уже был ранен по-добным образом прежде?

Я помахал перебинтованными пальцами.

– Какой садовник станет ухаживать за розами?

Виктор улыбнулся было моей остроте, но с другого края стола Несса ткнула в его направлении вилкой.

– Эта теория не учитывает тот факт, что мы – мыслящие существа. Мы можем взвесить риск боли и ран против получаемой выгоды. Мы также можем сопереживать другим и чувствовать их боль. Это является основой альтруизма и даже героического самопожертвования во времена бед и войн.

Старик кивнул, соглашаясь.

– Никто этого не отрицает, Несса, но два момента в твоих словах только подтверждают теорию. Первый – из-за того, что мы забываем боль, мы никогда не придаем ей достаточного значения, когда подставляем в то уравнение риска и выгоды. Это особенно верно, если это боль кого-то другого. Я бы даже сказал, что сопереживающие ранам других пренебрегают уравнениями риска и выгоды и идут навстречу практически непреодолимым препятствиям именно потому, что считают такое поведение единственно правильным.

Несса кивнула, опустив вилку, чтобы наколоть немного салата.

– Мы могли бы поспорить на эту тему, но я думаю, ты бы меня убедил. А что за второй момент?

– Я бы оспорил твоё утверждение о том, что мы – по-настоящему мыслящие существа.

Это заставило мою голову подняться.

– Ладно, то, что я не одел рукавицы, когда работал с розами, возможно, не будет свидетельствовать в мою пользу, когда я начну защищать разумность человечества, но все мы здесь, за этим столом, в этом доме, мыслим на самых высоких оборотах.

– Руки тут не при чем, Мэйсон, ты уходишь от темы. Да, собравшиеся здесь думают и думают напряженно и долго, но мы можем позволить себе роскошь так поступать. У нас также есть базис в виде опыта, который позволяет нам это делать. Хотя есть надежда, что мы здесь можем считать себя мудрыми людьми, большая часть человечества едва ли осознает происходящее.

Если ты ознакомишься с иерархией потребностей по Маслоу, то обнаружишь, что потребности в основном состоят из еды, убежища и размножения. Все это – животные влечения и, хотя могут формироваться некоторые абстракции, вроде необходимости работать для получения пищи и крыши над головой, эти абстракции ненамного выше уровня сознания существ, которые удовлетворяют эти базовые влечения напрямую.

Бровь Джанеллы изогнулась.

– Вы же не хотите назвать людей скотами, не так ли, милорд?

– Вовсе нет. Предпочтительным термином будет «агнцы», поскольку он предполагает наличие пастырей и волков. – Поставив локти на стол, Виктор сжал кончики пальцев рук между собой. Я видел пляшущее в его серых глазах удовлетворение, очень похожее на отраженный свет свечей на столе. – Если подумать, то жизненный опыт разделяет людей на виды. Мы четверо, сидящих за этим столом, по скольким мирам путешествовали? Сотням? Тысячам?

Всего лишь за год мы проделывали больше световых лет, чем некоторые люди километров за всю свою жизнь. Некоторые планеты стали легендой для людей, а я проливал на них кровь.

Печать нашего опыта дала нам возможность видеть события в перспективе, намного дальше чем слишком многие.

Несса кивнула.

– Вот почему мы – пастыри.

Её дед нахмурился.

– А почему не волки? Те, кто сейчас пользуется хаосом, обладают тем же опытом, что и мы.

Почему же они принимают другие решения, нежели приняли бы мы? Почему они согласны на риск войны друг с другом, пока мы стоим перед неизвестной угрозой?

– Возможно, они пришли к тому же выводу. – Джанелла поиграла с ножкой бокала. – Те, кого мы называем волками, возможно, считают себя пастырями. Они полагают своей паствой не тех, кого считаем своей паствой мы, и они собираются с силами, чтобы защитить её. Может быть они видят в своих конкурентах волков, стоящих за коллапсом связи. Они считают нашу бездеятельность и наши предупреждения о незримом враге проявлением нашей глупости и стремятся спасти своих людей.

– Очень хорошая мысль, миледи. – Виктор одарил её полуулыбкой. – Даже несколько мыслей, что только все усложняет.

Я потряс головой.

– Я не могу поверить, чтобы кто-то вроде Джейкоба Бенсона мог считать себя пастырем. Он видит в себе волка, Большого Злого Волка, и он вышел на охоту за агнцами и поросятами. И пастырями, что окажутся у него на дороге.

Мой комментарий получился немного более страстным, чем я сам того желал и на лице Виктора появилось явное удивление.

– Кажется, ты, Мэйсон, выработал особенную неприязнь к мистеру Бенсону.

– Да, милорд. – Я поднял салфетку и вытер губы. – Чем больше я изучаю проблему, тем лучше я понимаю мотивы шакалов – волков в данной аналогии. Возьмём Катану Тормарк, к примеру. Она непомерно увлеклась воинскими традициями Синдиката и делать то, что она делает, её заставляет жажда следования традициям.

– Так можно предположить, Мэйсон. – Несса подцепила вилкой кусочек ромэна. – На самом деле мы не знаем, о чем она думает или о чем мечтает.

– Конечно, это все так и я, быть может, недостаточно глубоко проанализировал её случай, но применительно к Бенсону смотреть глубоко и не нужно. По моему мнению, он мелкий как столовое блюдо. Им движет жадность, чистая и примитивная. Он любит деньги, он хочет больше денег, а ещё он хочет наказать Республику за то, что она не превозносит такого великого человека как он.

Голос Джанеллы остался мягким.

– Я сомневаюсь, что посвящение в рыцари может привлечь его на нашу сторону.

– Нет, не может, совсем не может, потому что тогда он захочет стать паладином, а потом – экзархом. Бенсон хочет быть наверху пищевой цепочки и не не ради самого достижения вершины, а потому, что тогда он сможет начать жрать все ниже него. – Я нахмурился. – Послушайте, я могу понять жадность, но он ведь совершенно откровенен в своей жадности. Пусть жадность движет Тормарк или Ароном Сандовалем или ещё кем-то, но, по крайней мере, они маскируют её традициями.

Несса ухмыльнулась.

– Бенсон тоже мог бы назвать себя традиционалистом. Он действует не из жадности, а ради всеобщего процветания. Ты даже говорил, Мэйсон, что масса народа видит в нем защитника и борца за преуспеяние маленьких людей. Может быть ты его неправильно понял?

Я потряс головой.

– Хорошо, один-ноль в пользу критиков, но давайте же будем реалистами. Бенсон действует только ради самого себя и, хотя я думаю, это хорошо, что он сожрет всех, кто займёт место в его стае, я боюсь за всех маленьких человечков-агнцев, которых они разорвут по ходу дела.

Виктор отодвинул свою тарелку с салатом от края стола.

– Не отрицаю обоснованность твоих страхов, Мэйсон, но что же нам делать по этому поводу? Пастырей слишком мало.

– Но мы можем увеличить их число. Судя по отчетам есть люди, которые действительно призывают к порядку и разуму. Нам нужно воспользоваться своими возможностями и дать им развивать свои идеи. Если мы защитим миротворцев, если мы будет поддерживать их в качестве общественного примера, мы привлечём других мыслить в том же направлении. Если люди станут отождествлять мир со стабильностью, мы убьем двух зайцев одним выстрелом.

– Достойный план, но нельзя забывать о волках, вышедших на охоту за миротворцами.

– Да, милорд, и это означает, что мы должны добавить в наш зверинец из волков и агнцев ещё одно существо: волкодава. Пока пастыри застряли, наблюдая за теми, кто вывел из строя сеть, нам нужно как-то остановить волков.

Глаза старика сузились.

– Убийство?

– Тираноубийство. Это один из способов. – Я глянул на Нессу. – Это возвращает нас на по-зиции, с которых мы начинали: нужно убедиться, что боль будет правильно учтена в уравнении. Волкодавы начнут работу над слабейшими в волчьих стаях. Мелкие сошки, чьи действия переходят допустимые границы должны быстро наказываться. Волки увидят, что их не ждет триумфальное шествие. Это не только заставит их подумать дважды, но отбраковка слабых и неполноценных сделает стаи более эффективными и крепкими.

Джанелла нахмурилась.

– И что именно в этом будет хорошего?

– Когда те, кто свалил сеть, сделают свой следующий шаг, волки будут достаточно сильны, чтобы оказать сопротивление.

Несса сжала губы.

– А если этот удар никогда не произойдет?

– Тогда самые сильные и эффективные волчьи стаи разорвут друг друга.

– Интересная теория, Мэйсон, – улыбнулся мне Виктор. – Но, если уж пастырей слишком мало, то волкодавы встречаются ещё реже.

Дворецкий Виктора вошёл в столовую и прошептал что-то на ухо своему господину. Виктор кивнул, немного подумал, затем оглядел стол.

– Благодарю вас, Пебворт. Я думаю, мы созрели для десерта и бренди.

– Да, милорд.

Старик посмотрел на меня и я заметил отблеск в его глазах.

– Он принес мне сообщение. Для тебя, Мэйсон. С Басолта.

Я моргнул.

– С Басолта? Я там никого не знаю.

– Да, думаю, ты не знаешь. – Его улыбка стала лукавой. – А вот Сэм Донелли, кажется, знает.

Похоже, мистер Ловкий хочет предложить тебе работу.