Призраки озера

Глава 16

Как Марта и Оливия ни старались отговорить Келли, она настояла на том, чтобы ехать в больницу. Несмотря на ее уверения, что она сможет добраться туда сама, Оливию делегировали в качестве водителя. И Марта, и Оливия были единодушны в том, что, учитывая состояние здоровья Келли, ехать одной ей небезопасно. Марта должна была остаться дома, так как в любую минуту Мэлори могла привезти Хлою, и, зная характер Хлои, все согласились, что она будет вести себя лучше с человеком, знакомым с ее причудами. Саре тоже предстояло остаться под присмотром Марты. Оливию такой расклад в восторг не привел: ей совсем не хотелось оставлять дочь в чужой обстановке с малознакомым ей человеком. Да и скорое возвращение Хлои не вселяло оптимизма. Но она понимала, что в этот тяжелый момент должна находиться у постели Большого Джона. Или по крайней мере в приемном покое больницы, если дальше ее не пустят.

И ей безразлично, что некоторым членам семьи это не понравится.

Для нее Большой Джон был членом семьи, даже если сам он думал иначе.

Она оставила Сару на кухне с Мартой. Обе они были поглощены приготовлением персикового мороженого с помощью старинного приспособления, которое использовалось для этой цели десятилетиями. Сара, большая поклонница «Баскин Роббинс» и «Дайри Квин», не имела до этого даже понятия о том, что мороженое можно сделать дома. Изумленно раскрыв глаза, она следила, как Марта облачилась в передник и принялась готовить все необходимое.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее. – Оливия чмокнула Сару в щеку и направилась к задней двери.

– Со мной все будет в порядке, – заверила ее Сара, – не волнуйся за меня, ма-а.

Оливия поразилась, как по-взрослому Сара это сказала, и в очередной раз подумала о том, как сильно отличается детство дочери от ее собственного. Сара жила в неполной семье, испытывающей материальные затруднения, и познала больше забот, чем полагалось бы восьмилетнему ребенку, а потому вынуждена была быстро повзрослеть. Может быть, даже слишком быстро. А может, и нет. Кто знает – быть может, более раннее, чем у ее матери, взросление сослужит ей хорошую службу? В любом случае убережет от повторения ошибок, которые допускала Оливия. Она очень на это надеялась.

– Твоя дочь – просто прелестная девочка, – заметила Келли, когда они уже ехали в машине по дороге в больницу.

Они направлялись на юг по шоссе номер 415. Оливия сидела за рулем темно-синего «Линкольна», принадлежавшего Келли, – одной из старых моделей, огромной, как корабль. С восточной стороны шоссе с двухполосным движением тянулось болото с чуть солоноватой водой, заросшее камышом, рогозом и болотным самбуком, который вымахал выше, чем дамба, сдерживающая в берегах великую Миссисипи. С западной стороны предприимчивые фермеры воспользовались болотистой местностью, чтобы выращивать рис и разводить рачков. Затопленные поля простирались до самого горизонта.

– Она всегда такая послушная?

– Сара – просто подарок, – убежденно сказала Оливия.

Запах гниющих растений – такая же неотъемлемая часть болот, как и грязь, – начал просачиваться в машину, и Оливия до отказа повернула выключатель кондиционера, врубив его на полную мощность и надеясь одним махом избавиться и от запаха, и от жары. Солнце неумолимо палило с безоблачного голубого неба, так что раскаленный асфальт перед машиной переливался и блестел. Проникая сквозь окна машины, солнечные лучи нагревали синюю кожаную обивку салона, как сковороду. Ноги Оливии прилипли к сиденьям, и это было неприятное ощущение.

– Не знаю, что бы я без нее делала.

– Сразу видно, что ты – отличная мать, – вздохнула Келли. – Жаль, что Хлое повезло меньше. Мы с Сетом делали что могли, но… – Она помолчала. – Хотя Дженнифер никогда не была хорошей матерью, так что потеря невелика.

– Что касается Сары, тут мало моей заслуги. Она с рождения была замечательным ребенком. Даже младенцем она плакала, только если ей что-то было нужно. И когда подросла, никогда не капризничала, не устраивала истерик. Ни няньки, ни учителя – никто никогда не жаловался на нее. Я думаю, она послушная от природы.

– Значит, она пошла не в тебя, так? – Келли внезапно улыбнулась ей лукавой улыбкой, так напомнившей Оливии улыбку Сета. – Помню, какие безобразные сцены ты устраивала, маленькая хулиганка. Мне казалось, Селена просто ангел: так терпеливо она выносила все твои штучки. Ты знаешь, она ведь ни разу тебя не шлепнула, даже когда Большой Джон говорил ей, что надо бы тебе всыпать.

– Большой Джон говорил, что мне надо всыпать? – Оливия оторвала взгляд от дороги и удивленно взглянула на Келли. Ей было странно, что Большой Джон вообще интересовался воспитанием детей. Еще труднее было представить себя и свою мать вместе. Ее память запечатлела, как моментальное фото, всего несколько подобных сцен. Хотя за последние сутки, с тех пор, как Оливия вернулась домой, на плантацию Ла-Анжель, она ощутила как никогда ранее тесную связь с матерью. Как будто здесь, где жила и умерла Селена, осталась часть ее существа, и теперь Оливия чувствовала это.

– Кажется, он вышел из себя после того, как ты швырнула тарелку спагетти во время очередного приступа плохого настроения. У нас в тот вечер были гости, и твоя выходка всех шокировала. Большой Джон наорал на тебя и на твою маму за то, что она плохо тебя воспитывает. Но Селена посмотрела ему прямо в глаза и спокойно сказала, что сама знает, как обращаться со своим ребенком. Потом взяла тебя на руки и вышла. Я была восхищена ее поступком. В те дни нужно было иметь немалое мужество, чтобы противоречить Большому Джону. Но Селена никогда не была слабохарактерной. Спокойной – да, но если ее задевали, могла показать характер. А уж тем, кто обращался с тобой не так, как надо, не давала спуску.

Оливия слушала ее молча. В голову лезли обрывки воспоминаний, но ничего определенного она вспомнить не могла. Единственное, что она совершенно неожиданно ощутила с удивительной ясностью, – это что кто-то очень любил ее. Мать любила ее. При этой мысли к горлу подкатил комок. Она сглотнула, сделала глубокий вдох, пытаясь восстановить контроль над своими эмоциями. Наконец сумела выдавить из себя:

– Ты знаешь, я почти не помню маму.

– Ничего удивительного, – участливо взглянула на нее Келли. – Тебе было всего шесть лет, когда она… умерла.

От Оливии не ускользнуло мимолетное замешательство Келли. Ей показалось, что она хотела сказать что-то другое. Оливии о многом хотелось ее расспросить, но сейчас было не время и не место. Келли и без того была на пределе.

Оливия опасалась, что если она продолжит разговор о матери, то расплачется, а ей не хотелось еще больше огорчать Келли.

– Расскажи мне, когда планируется свадьба Сета и Мэлори, – попросила Оливия, пожалуй, чересчур резко сменив тему разговора. – Венчание состоится в церкви Святого Луки?

Церковь Святого Луки была епископальной церковью в Ла-Анжеле, основанной в 1837 году – почти одновременно с самим городом. Арчеры на протяжении нескольких поколений были одними из главных ее прихожан.

Келли с улыбкой покачала головой:

– Мэлори пригласила почти пятьсот человек, так что церковь Святого Луки отпадает – слишком мала. Церемония состоится в соборе Святого Бартоломея в Батон-Руж. А прием – в загородном клубе. Мэлори взяла все приготовления в свои руки, но, мне кажется, Сет предпочел бы что-то более скромное. Он ничего не говорит, но я-то его знаю. Его это начинает нервировать.

– Правда? – Оливия улыбнулась, представив себе Сета, охваченного предсвадебными волнениями.

– Ты знаешь, Сету приходится очень нелегко. – Голос Келли вдруг стал серьезным. – Я имею в виду свою болезнь. Он всегда пытается все решить сам. Если что-то не так, если у кого-то проблемы, Сет сразу пытается с ними разобраться. Но в моем случае он ничего изменить не может.

Оливия не знала, что сказать. Ее выручило то, что впереди показался поворот на Батон-Руж, и разговор прервался. Оливии пришлось сосредоточить свое внимание на переезде через длинный, забитый машинами мост, соединяющий берега Миссисипи и ведущий в город. Так что к зданию больницы они подъехали в молчании.

Отделение реанимации находилось на четвертом этаже больницы Святой Елизаветы. Когда они шли по длинным коридорам, Оливию охватила дрожь. То ли так усиленно работал кондиционер, а может быть, это разыгрались нервы. Джинсовая юбка, белая блузка без рукавов и плетеные сандалии на босу ногу казались подходящей одеждой для знойного дня, но сейчас Оливия позавидовала Келли, которая предусмотрительно накинула поверх блузки кофточку, едва вошла в помещение.

– Надеюсь, мы больше не услышим плохих новостей, – тихо сказала Келли, беря Оливию под руку, Они пересекли приемный покой, где суетились медсестры, и направились к отделению реанимации. Келли сжимала руку Оливии своими холодными и худыми – кожа да кости – пальцами. Это снова напомнило Оливии, что ее тетя тяжело больна, и она бережно накрыла рукой руку своей спутницы.

– Сет позвонил всего час назад, так что вряд ли есть новости, – заметила Оливия, провожая глазами санитара в зеленом халате, катившего по коридору каталку. Резиновые колеса скрипели, соприкасаясь со скользким, серым в крапинку полом. На кровати без движения лежала худая женщина с растрепанными редкими седыми волосами. Глаза ее были закрыты. С металлической стойки, прикрепленной к кровати, свисала капельница, содержимое которой по прозрачной трубке поступало в вену больной женщины.

Келли посмотрела на каталку и тут же отвела взгляд. Оливия почувствовала, как по телу тетушки пробежала дрожь. От страха? Оливия не сомневалась, что Келли представила себя на месте этой женщины.

– Келли, тебе не следовало приезжать!

По коридору навстречу им шла Белинда Вернон. Аккуратно уложенные короткие рыжеватые волосы обрамляли усталое и бледное лицо. Она протянула обе руки Келли, словно стремясь поддержать ее. Слева позади нее над открытой дверью висела табличка: «Комната ожидания». Из этой двери показался Филипп Вернон, поискал глазами мать, заметил Келли с Оливией и направился к ним. Отделение реанимации находилось в самом конце коридора.

Широкие двойные двери из светлого дерева и металла были закрыты, и над ними висела табличка: «Посторонним вход запрещен».

– Ты же знаешь, что я не могла не приехать, – сказала Келли, обнимая Белинду. – Как он?

– Ничего хорошего. – В голосе Белинды чувствовалась боль. – Они делают все возможное, но Чарли говорит, нам остается только молиться.

– Здравствуй, Оливия, – глухо произнес Филипп, подойдя и встав рядом с матерью. Его темно-каштановые волосы были аккуратно зачесаны, а Лицо гладко выбрито. Было заметно, что и он, и его мать успели переодеться и принять душ после событий прошлой ночи, а может быть, даже и поспать пару часов.

Оливия поздоровалась с Филиппом. Белинда же ограничилась кивком в знак приветствия. Она держалась с холодной вежливостью, без всякого намека на дружелюбие. «Ничего, как-нибудь переживу», – подумала Оливия.

– Мама, твоя очередь, – из комнаты ожидания выглянул Карл и махнул рукой Белинде.

Карл, как и его старший брат Филипп, был такой же коренастый, голубоглазый, с темно-каштановыми волосами. В детстве он слыл страшным озорником – все время дразнился и проказничал. Это именно он столкнул ее тогда в озеро. Но, несмотря ни на что, Оливии Карл всегда нравился.

Карл приветливо улыбнулся и обнял ее.

– Мы можем заходить в палату по одному, – объясняла Белинда Келли, когда вся компания направилась к нужной двери. – Хотя, по большому счету, это не имеет значения. Папа все равно без сознания.

– Я уверена, он чувствует, что вы рядом, и это поддерживает его, – сказала Келли.

Одна из дверей распахнулась, и в коридор вышел Сет, переговариваясь с кем-то через плечо. На минуту он остановился на пороге, чтобы закончить разговор, потом посмотрел в их сторону. Нахмурившись, он направился к ним, и дверь за ним захлопнулась.

– Как он? – спросила Белинда, когда он подошел.

– Без изменений. – Сет покачал головой. Его взтляд скользнул мимо нее и остановился на Оливии и Келли. – Мама, тебе не следовало приезжать.

– Я ей сказала то же самое, – поддакнула Белинда.

– Я не могла не приехать, – тихо ответила Келли. – Большой Джон – мой свекор, и он дорог мне, как родной отец. Как я могла оставаться дома?

– Ты должна беречь себя, мама, – мрачно проговорил Сет и посмотрел на Белинду. – Я знаю, что сейчас твоя очередь сидеть у его постели, но, может, ты позволишь маме зайти к Большому Джону на несколько минут, чтобы она могла сразу же поехать домой? Из-за химиотерапии ее иммунитет ослаблен, и ей не следует задерживаться в больнице. По какой-то странной причине здесь всегда полно микробов.

– Кто это тебе сказал, что у меня ослаблен иммунитет? – с вызовом проговорила Келли.

– Я говорил с твоими врачами.

– Они не имеют права ничего тебе говорить без моего разрешения!

– Значит, они считают, что за тобой нужен глаз да глаз, мама.

Мать с сыном смерили друг друга взглядами.

– Келли, ты можешь зайти, – вмешалась Белинда, отвлекая их внимание на себя. – Сет прав, тебе лучше вернуться домой.

– Сет слишком много командует, – пробурчала Келли себе под нос, но позволила сыну взять себя под руку и проводить к палате реанимации.

Он открыл дверь, что-то сказал кому-то, находившемуся внутри, и, когда Келли исчезла в палате, снова вышел в коридор.

– Надеюсь, ты не собираешься сидеть у постели Большого Джона, – обратилась Белинда к Оливии. – Я просто не могу этого допустить – ведь именно при твоем появлении у него случился удар. Надеюсь, ты все понимаешь.

Оливия грустно кивнула. Конечно, она понимает, хотя приговор Белинды ей неприятен. Ведь если и правда, что при виде ее с Большим Джоном случился приступ, то меньше всего ему нужно ее присутствие в палате. По крайней мере пока Большой Джон не осознает, кто она на самом деле. В любом случае, если он без сознания, то ему все равно. Оливия просто надеялась наладить с ним отношения, пока была такая возможность.

– По-моему, ты слишком преувеличиваешь, – вмешался Карл, с упреком глядя на мать.

– Все в порядке, Карл. Я просто привезла тетю Келли, – ответила Оливия.

Сет услышал обрывок разговора и удивленно поднял брови.

– Нельзя обвинять Оливию в том, что из-за нее у старика случился удар, – согласился с братом Филипп.

– Конечно, нельзя, – вмешался Сет, к великому удивлению Оливии, которая была уверена, что он считает ее виновницей происшедшего. Он в упор посмотрел на тетку. – Ты знаешь не хуже меня, что удар у Большого Джона мог случиться в любую минуту и по любой причине. Или вообще без причины. Оливия нисколько не виновата в том, что произошло.

Оливия благодарно улыбнулась Сету, в ответ он посмотрел на нее и усмехнулся.

– Ты всегда был на ее стороне, – зло заметила Белинда и, повернувшись на каблуках, с высоко поднятой головой проследовала в комнату ожидания.

– Мама очень расстроена, – сказал Филипп Оливии извиняющимся тоном.

– Предлагаю пойти выпить кофе, пока ты ждешь тетю Келли, – предложил Карл, ободряюще улыбнувшись Оливии.

Помедлив секунду, она кивнула:

– Хорошая идея. – Меньше всего ей хотелось оставаться вместе со всеми в комнате ожидания в обществе враждебно настроенной Белинды.

– Я приведу маму вниз, когда она будет готова ехать, – сказал Сет. – И, когда выпадет подходящий момент, скажу Большому Джону, что ты приезжала.

– Спасибо, – улыбнулась ему Оливия и направилась с Карлом к выходу.

Они пошли к лифту, а Сет с Филиппом вернулись в комнату ожидания. Оливия слышала их приглушенные голоса, о чем-то спорившие с Белиндой. Ей казалось, что они говорят о ней, хотя она и не была в том уверена. Потому что единственное слово, которое она четко услышала из их разговора, было произнесенное Белиндой визгливо-презрительным тоном слово «шваль».