Призраки озера

Глава 35

Весь последующий день лил проливной дождь, не прекратившийся даже ночью. Сет сидел у постели Келли, забывшейся тяжелым, вызванным лекарствами сном тяжело больного человека, не выпуская из своих рук руки матери. Казалось, скорбно-черное небо и серебряные потоки дождя составляют совершенный фон его собственному настроению. Его мать умирает. И это произойдет не сегодня, так завтра.

Смерть. Какое другое слово таит в себе такой безысходный финал? И он тут абсолютно бессилен. Сегодня днем Сет скрепя сердце принял решение подписать бумаги, согласно которым врачи не будут искусственно поддерживать жизнь в организме матери.

На истории болезни Келли появился листочек с записью: «Нет кода». На больничном жаргоне это означало указание для всего медперсонала «не приводить в сознание».

Что ж, такова реальная действительность. Он тоже внешне признал эту реальность, когда подписывал бумаги, хотя сердце его обливалось кровью.

Взрослый, тридцатисемилетний мужчина, отец, при мысли о близкой смерти матери он превращался в испуганного мальчишку.

В одиннадцать часов вечера, когда они с Айрой собрались уезжать, отец Рэндольф отозвал Сета в сторону и предложил ему помолиться.

– Настал час попросить у господа нашего помощи вашей матери, Сет, – сказал он. Они стояли в коридоре, за пределами палаты. Медсестры предупредили всех, что даже если на первый взгляд больная находится без сознания, она в какой-то степени может слышать и понимать все, о чем говорят рядом с нею.

Сет взорвался:

– Вы что, думаете, я не молился? Да я на коленях просил помощи, а она все равно мучается! Вот ведь в чем идиотизм. Мать моя пальцем не тронула ни одно живое существо, и она так страдает! Где справедливость?

Отец Рэндольф бросил на него сочувственный взгляд:

– Вы молились о выздоровлении, так ведь?

– Конечно, о выздоровлении. А о чем же еще? – Сет ощутил приступ страха и тут же разозлился на себя за это. – И вот вам живое – нет, умирающее! – подтверждение того, что бог наши молитвы не слышит!

– Сет, я убежден в том, что бог слышит все наши молитвы, – в голосе отца Рэндольфа звучала скорбь. – Но мы, люди веры, должны понять одну, очень трудную для понимания вещь: иногда в ответ на наши молитвы он говорит «нет». – Он положил руку на плечо Сету: – Когда я молюсь за вашу матушку, я прошу господа не оставлять ее его любовью и принять ее в жизнь вечную в назначенный им час.

Пожелав Сету доброй ночи и пообещав сразу же вернуться к больной поутру, отец Рэндольф удалился.

Сет остался в палате, безуспешно пытаясь найти удобное положение в поролоновом кресле. Он боялся выпустить хоть на секунду руку матери – а вдруг она почувствует его присутствие, его прикосновение. Шел уже первый час ночи, больница стихла. Палату слабо освещали только циферблаты приборов да еще огоньки этой дурацкой елки, которую по настоянию Оливии решено было не выключать. Ночную тишину лишь изредка нарушал скрип пола в коридоре под ногами нянечки или шум каталки, все остальное за пределами палаты погрузилось в сон. Другое дело в палате – здесь каждый звук казался громче: мерное капание лекарства в капельнице, прикрепленной к руке больной, гул аппаратов, контролирующих работу сердца и легких, шорох простыней под ногами Келли. Последний звук он слышал уже около получаса: Келли била дрожь. И этот звук пугал его почти так же, как странные хрипы, сопровождавшие ее дыхание.

Повинуясь какому-то шестому чувству, Сет перевел взгляд на мать: она лежала с открытыми глазами, глядя прямо на него. Она не спит, она в сознании, впервые за целый день, – это открытие так потрясло его, что Сет уставился на мать, изумленно моргая, не в силах вымолвить ни слова.

– Мама, – тихо произнес он, приходя в себя.

Она улыбнулась, и Сет ощутил слабое пожатие ее руки. Когда-то крепкая, здоровая женщина, сейчас она превратилась в хрупкое, почти невесомое создание. Глаза ввалились, под тонкой, сухой, пожелтевшей кожей резко выступили скулы. Насколько он знал, она за время пребывания в больнице не ела нормальной пищи. Он почувствовал острое желание немедленно накормить ее, помчаться вниз, к торговому автомату, чтобы купить там шоколада и какой-то воды и силой заставить ее поесть. Если бы только он мог ей этим помочь…

Взгляд Келли медленно перемещался по его лицу, словно она пыталась запомнить каждую черточку. Когда она заговорила, голос был еле слышен:

– Помнишь, когда ты был маленький, ты так любил собирать для меня цветы? У нас был огромный сад, и в них много цветов – розы, пионы, амариллисы… Такие красивые, а ты всегда собирал для меня одуванчики. Ты уходил на луг и потом приносил мне эти жалкие букетики, которые тебе казались самыми прекрасными на свете. И ты знаешь, мне они тоже казались самыми прекрасными, потому что они были от тебя. – Глаза Келли лучились улыбкой.

– Я помню. – Сет наклонился, приблизившись к ней, и крепко сжал руки матери. – Ты обычно ставила их в пустую банку из-под варенья на середину кухонного стола.

– Точно. – Келли коротко засмеялась, внимательно глядя на него. – Сет, я хочу, чтобы ты знал – ты был смыслом моей жизни. Я любила тебя с момента рождения и буду любить вечно. О лучшем сыне трудно мечтать. Я горжусь тобой.

– Мама… – Слова застревали у него в горле, на глазах выступили слезы. – Мама…

Она взглянула на него и перевела взгляд куда-то в сторону, в угол стены за его спиной. Лицо вдруг озарилось, словно от приятного удивления. Сет обернулся посмотреть, что она там увидела, но палата была пустой. Стол, заставленный цветами, и ничего больше.

– Майкл, ты? – спросила Келли своим обычным, прежним голосом и улыбнулась. Затем глубоко, с хрипом, втянула в себя воздух, закрыла глаза и, казалось, заснула.

Выдоха Сет не услышал.

– Мама, – встревоженно проговорил он, вскочив на ноги и склоняясь над ней. И громко добавил: – Мама, я люблю тебя!

Почти в ту же секунду зазвучал сигнал тревоги на аппаратуре и послышались поспешные шаги в коридоре. Дверь с шумом распахнулась, и палата начала заполняться врачами и медсестрами.