Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

Юный латинянин аж зацокал языком при виде якобы спящей красавицы, но я довольно-таки грубо поправил ему лацканы сюртука, чтоб он смотрел к себе в рюмку, а не - куда не положено. В таких делах нужно сразу оговаривать правила, пусть сие и рискованно. Но мне повезло.

"Карло" окинул меня взглядом с головы и до пят, оценил профессиональные мозоли "конного рубщика", припомнил, видно, характерную походку бывалого кавалериста, пересчитал лычки за медали "за храбрость", пригляделся к надрезанной саблей щеке и... мило улыбнулся, разведя руки в стороны. Подальше от эфеса собственной шпаги.

Я благосклонно улыбнулся в ответ, снял руку с эфеса собственной "Жозефины", поднял бокал и, дозволительным жестом указал на мою Элен со словами:

- "За наших дам!"

Карло чуть кивнул головой, поклонившись на разрешение глядеть на красавицу, и поднял свой бокал в ответ. Мы чокнулись и выпили почти что на брудершафт (правда - без поцелуев). Границы были очерчены.

Потом Элен признавалась, что пользовалась успехом среди мужчин Бонапартов, но чуть что - "переводила стрелки" в мой адрес и господа остывали. Моя репутация (шесть поединков за три года - все со смертельным исходом, - публика обожает головорезов) докатилась и до Парижа, а исходы боев вселяли пристойность в чувства мужчин к Элен.

Впоследствии тот же Карл говорил, что ни у кого из них не возникло сомнений, что я буду драться за женщину и убью любого из них - будь они сто раз Бонапарты! Такое бывает на Корсике и (по секрету) в - Ливонии. Что у нас, что у них - бедные почвы и дворяне сплошь небогаты. А когда дворянину нечего терять, кроме Чести, именно ради Чести он готов глотку порвать хоть Богу, хоть Черту, хоть - десятку Антихристов!

Такое не принято средь более процветающих земель и народов. Там больше принято договариваться, но что средь медлительных латышей, что средь отчаянной "корсы" такая "уступчивость" - признак слабости с трусостью.

Когда меня спрашивают, - почему именно наша команда "пробилась" на самый верх якобинского общества, я отвечаю:

"Знаете ль Вы, как "работает" любая разведка? Высший свет всей Европы - в родстве сам с собой. Поэтому любой из разведчиков должен бояться лишь старых "вендетт" его рода с его былыми противниками. Причем, - ему всячески помогают родственники "кровников" его Кровных врагов. Человек, знающий Кровь своего собеседника, всегда понимает - какую реакцию вызовут те, иль иные его предложения.

Во Франции ж все было не так. Весь "высший свет" сей страны был перемолот в известных событиях и разведчики, привычные действовать по обычаю, оказывались в "безвоздушном пространстве". (Особенно сим грешили сыны Альбиона!)

Жандармы, приметив такую вещь в поведении иностранцев, стали нарочно отслеживать тех, кто пытался выйти с контактами к "бывшим". А "цепкость" ищеек Фуше уже вошла в притчу...

Я (пред поездкой во Францию) нарочно изучил сей предмет на примере истории Кромвеля и событий Революции в Англии. Я искренне поразился тому, что английские сыщики долгие годы уверенно "брали" всех возможных разведчиков, а потом - в одночасье "пропустили" пресловутого "реббе Якоба", оказавшегося знаменитейшим из французских иезуитов.

Меня поразило, - сколько он имел "фавора" при английском дворе и делал среди Революции - все, что хотел. От военного союза со вчера еще столь ненавистной бритонам Франции - до самой, что ни на есть - Реставрации!

На первый взгляд, причина сего возвышения и "неуязвимости" казалось непостижимой, но потом...

Совершенно случайно я обнаружил, что "реббе Якоб" доводился племянником кавалеру дю Ли - капитану гвардии кардинала де Ришелье и... (по многим слухам) истинным отцом Людовика XIV - Короля Солнце! (В способность Луи XIII зачать хотя бы кого-то ни я, ни мой врач - доктор Боткин совершенно не верим. Не та у него болезнь - для этого подвига!)

Меня осенило, - Кромвель привечал у себя не абстрактного реббе, но члена "августейшей фамилии"! Родственника величайшего из государей Европы!

Но "обычный" аристократ не якшался б с безродным дворянчиком Кромвелем! Это было б ущербом для его Чести! Если бы он решился на этакое, английские сыщики сразу схватили б его и потянули на виселицу.

Но у евреев по европейским понятиям с Честью - "что-то не то". Поэтому когда с Кромвелем стал дружить "реббе Якоб" это не вызвало отторжения - для мелких и бедных английских дворянчиков, из коих и складывалась английская контрразведка, в сей дружбе не было ничего удивительного! Кромвель и "реббе" в их понимании были, - два сапога - пара!

Лишь я уяснил для себя сей расклад, я знал, что смогу "сделать дело" во Франции. И я - не ошибся.

Бонапартам льстило, что их другом стал сам фон Шеллинг. Родственник английской, прусской, голландской и русской короны. В то же самое время я был еврей и сие (по их мнению) "опускало меня" на один с ними уровень.

Другой момент в том, что наши семьи "инородны" по отношению к "титульным" нациям. Бенкендорфы в России всегда ощущали на себе то же самое, что и Буонопарти во Франции. А из детских воспоминаний, подсознательных ассоциаций сплошь и рядом тянется этакое... что сложно выразить на словах.

Сегодня моя сестра живет во Франции, окруженная именно Бонапартами, и считает их за "родных". Они знают, что она шпионила против них, но и то, что мы с Дашкой и матушкой последовательно отстояли все их интересы на Венском Конгрессе.

Даже когда меня уличили, Элен осталась вхожа во дворцы сей семьи. Я по сей день дружу с "Корсой", а мой сын - Карл Геккерн сегодня один из вождей партии бонапартистов. Он - главный кредитор его друга, - Луи Наполеона III.

Франция воевала, в ней гибли тысячи мужчин и дамские прелести ценились дешевле грязи. Но мужчинам всех времен и народов - приятно появиться на людях в обществе "штучки". При том что в стране был избыток женщин, потерявших надежду на брак, - так низко пали нравы этого общества.

Элен стала подыскивать девиц, мы их подкармливали на "храмовую десятину", учили хорошим манерам, нанимали учителей пения и танцев и...

Пару раз на пару месяцев оптом скупались билеты на все постановки, а потом - продавались в тех же кассах за полцены, - случался аншлаг! На сие время всему прежнему составу актеров выплачивалось отпускное пособие на все дни "наших спектаклей", а дальнейшее было в руках самих "девочек".

Разумеется, часть билетов доставалась совершенно бесплатно - бедным евреям. А они рады были за своих соседок, дочерей и племянниц - так что по окончании спектаклей овации и бисирование продолжалось просто часами.

Человек - стадное существо. Если в театрах и попадались поклонники таланта "не наших", очутившись под столь мощным прессом "общего мнения", все сии люди в самое короткое время переключились на обожание новых "звезд сцены". Тем более, что...

После удачных спектаклей я имел обыкновение приходить в гости в новый дворец с очередной обворожительной "премьершей" и горячие корсиканцы не могли устоять и сами напрашивались на знакомство. Слово за слово, шутка за шуткой, поцелуй за поцелуем, - всякий раз получалось так, что я уходил с очередного приема в обществе Элен Нессельрод (а ее муженек пропадал неизвестно куда), в то время как юная "звезда" оставалась... попеть гаммы на сон грядущий - государю Вестфалии.

На другой спектакль с участием "Восходящей звезды" являлась Вестфалия (Голландия, Бельгия, Рейнланд - ненужное зачеркнуть) в полном составе, а сам монарх с монаршей руки вручал перстни - прелестной актрисе на глазах у всего общества. С этой минуты - даже обсуждение талантов "звезды" становилось кощунством и святотатством.

Когда меня взяли с поличным, жандармерия имела вопросы к "питомицам". Но их так надежно "прикрыли" их покровители, что... моя разведсеть просуществовала в нетронутом состоянии - вплоть до 1815 года.

А потом ее "унаследовали" победители и все вскрылось лишь в 1819 году в ходе расследования убийства Августа Коцебу.

Жил-был - некий австрияк по имени Август Коцебу. Жил - никого не трогал, пописывал вяловатые сентиментальные чепуховинки, издавал что-то весьма верноподданическое... - в общем, типичный Булгарин на венский манер.

Но вот, как-то - встретил его на улице некий студент по имени Занд и прирезал писаку. Знать они друг друга не знали, а студент объяснил, что читал он как-то опус милого Коцебу и стало ему так тошно, что пошел он и почикал старого нудника. Тут бы следователям и угомониться.

Но в ту пору Австрия еще не отмылась пред миром за участие в войне на стороне якобинцев, так что - бравые полицаи сразу заподозрили "нехорошую" подоплеку.

Коцебу, будучи боязливым и предусмотрительным (что характерно для импотентов - в творческом плане), придерживался взглядов самых что ни на есть - монархических. Юный Занд был настолько радикален и "Р-р-революционен", что даже не пытался скрыть своих либеральных симпатий и того, что провел много лет в Париже среди самых отъявленных якобинцев. Политическая подоплека убийства обрисовалась столь явно, что именно в таком виде на нее и клюнула австрийская пресса. Дело получило огласку. На этом не мешало б и успокоиться...

Третий раунд сего бега по кругу был возможен только лишь в Австрии. Только в этой стране за любым событием немедля чуют жидовский заговор. А Занд как раз был - евреем... И началось.

Но стоило следствию копнуть родословные убийцы и жертвы, тут-то и пошли сюрприз за сюрпризом.

Выяснилось, что Август Коцебу доводится троюродным кузеном князю Кочубею - тогдашнему министру внутренних дел Российской Империи. Человеку с крайне либеральной репутацией и далее. (Ежели вы не в курсе: Кочубеи и Коцебу - суть одна семья, берущая корни в нынешней Малороссии. Просто в Австрии она пишется латиницей, а у нас кириллицей. "Пошел же" сей род с татарина Кочэбэ.)

Навелись справки и на свет Божий всплыл документ насчет того, что Кочубей выплачивал кузену энные суммы - за "верное освещение русской политики в австрийской прессе". Ни больше и ни меньше! Ореол "державника монархиста" чуть потускнел...

Как раз в сие время сыщики добрались до корней "р-р-революционера" и либерала Занда. Следы его привели следствие в салон Прекрасной Элен и вдруг меж "лиц якобинцев" проявилась и физиономия вашего покорного слуги...

Австрийские сволочи не придумали ничего лучше, чем спросить мнения самих якобинцев и... Выяснилось, что Занд - "пестуемый" мной "иудейский" агент.

Эффект был сродни взрыву бомбы. Для многих было удивительно уяснить, что монархист и крайний антисемит Коцебу на поверку оказался ставленником якобы реформиста и масона Кочубея, в то время как яростный якобинец и либерал Занд - долгие годы работал на нашу Империю. Тут все заговорили о скрытой борьбе меж нашим министерством внутренних дел и нашей же разведкой. Кто из нас либерал, а кто - реакционер стало стремительно ускользать от понимания зрителей.

На Руси же возник Союз Благоденствия - будущие декабристы, связывавшие свои чаяния с Кочубеем, узрели его "alter ego" в лице пошляка Коцебу и надежд у них не осталось.

Вот тут бы следователям и унять свое любопытство...

Связи Занда привели к некой N. - приме Оперы. Она оказалась его любовницей и молодые люди жили вместе со времен их парижской встречи в салоне Элен. С другой стороны - N. состояла на содержании у... Государя Императора Австрийской Империи. Тот был без ума от своей одалиски и болтал ей на подушке любви - что ни попадя.

А девица имела обыкновение пописывать этакие девичьи записочки наперснице и покровительнице - графине Нессельрод, а та уж доставляла их мне - мимо официальных бумаг.

Случилось, что одного из курьеров Элен убили и ограбили на австрийской границе. Австрийская полиция нашла убийц и забрала награбленое. Брат Коцебу служил в Полицай-Президиуме и от него наш писака получил записку N., ибо брат его знал, что Август всегда был ее обожателем.

Август с изумлением прочел жаркое послание некоему "Sasha", в коем девица объяснялась в любви, признаваясь, что исполняет его поручения лишь... ради неких воспоминаний.

Ничего фривольного, иль амурного - помнит фроляйн какой-то там вечер в Париже - ну и что из того? Так сей поганец вообразил себе невесть что и (не сумев понять - кто сей "Sasha") однажды явился к певице с амурными предложениеми. Мол, - спала с каким-то там русским, чем мы - хохлы хуже? В случае отказа сей бытописец угрожал распубликовать текст записки в своей газетенке. Ни слова тут о политике!

Девица, не будь глупа, объяснила поклоннику, что у нее... встреча с Его Величеством и позвала прийти в другой день. Сама же свистнула своего любовника и вложила ему в руку кинжал...

Когда австрийский Государь Император узнал про свою пассию сии новости, он настолько распалился грешною страстью к вдохновительнице сего преступления, что сослал следователей - куда Макар телят не гонял. (Я уже говорил, что головорезов публика носит всегда на руках! Вот и Габсбургу видимо не хватало в жизни чего-то остренького.)

Австрия даже не поняла, - чем кончилось следствие. Но отголоски дела, как круги по воде, разошлись по Европе.

В Англии некто рекомендовал членам правительства "отказаться от общения с дамами, входившими в круг общения Александра Бенкендорфа и Элен Нессельрод".

Я сразу послал письмо моему английскому родственнику с вежливым удивлением - какого черта?

"Не значит ли это, что на Альбионе стали преследовать актрис за их иудейскую кровь?

Нет ли в сем потуг английского короля расстаться с его нынешней фавориткой, кою он тоже вывез из "салона Элен"?

Не стыдно ли британской короне прикрывать вполне банальное охлаждение чувств уже немолодого мужчины столь "благовидным" предлогом?

Неужто мой дядюшка слаб в коленках настолько, что готов принять приказы от своего камердинера, - насчет того - какое ему белье сегодня надеть?!"

Реакция Букингемского дворца была адекватной и бумага "Интеллидженс Сервис" легла под сукно, а кого-то просили в отставку. Так что - в Багдаде все спокойно...

В реальности, мое покровительство иудейкам было лишь крохотной частью айсберга дел с Бонапартами. Если б я был всего лишь удачливым сутенером, далеко бы я не уехал. И до меня были сутенеры, и милые дамочки по приемлемым ценам, но...

Истории "об актрисках" нарочно раздувались во Франции, чтоб... объяснить мое столь частое появление при дворе. В реальности же...

Как я уже говорил, - Бонапарты - корсиканцы до мозга костей. Долгие войны дали им колоссальные прибыли, но не научили их - организации хозяйства в награбленных землях. (Возможно, что, будучи корсиканцем, Наполеон сам о том был без понятия - Корсика самый отсталый и бедный кус Франции.)

Экономика же Французской Империи - трещала по швам и все эти земли, дворцы и замки не приносили дохода, но напротив - загоняли несчастных в чудовищные долги. А сбыть их с рук...

"Сам" как раз перед этим выгодно "загнал" Луизиану - Америке. Луизиана с Калифорнией и Техасом была отнята им у Испании и выставлена на продажу.

Сумма сделки была такой, что у "янки" попросту не нашлось таких денег. Уговорились на том, что американцы заплатят сразу, как соберут средства. Деньги за Техас с Калифорнией нашлись к 1815 году, Бонапарт на них вооружил "армию ста дней", но, пока суд да дело, стряслось Ватерлоо, а испанцы от всего отказались. Это они зря, - деньги плачены и на стороне американцев Закон.

Что будет, если все начнут отказываться от своих обязательств? (Ведь продажа случилась в Америке, а те земли вне компетенции Венского соглашения!) Хороши же мы будем, коль наплюем на священное Право Собственности!

Но раз уж Император занялся продажей награбленного, чего хотеть от его простодушной родни?

Я сразу вошел в ее положение, подыскал покупателей и - дело пошло. Одним из условий сих сделок стал уговор не рушить чужого имущества "в ходе Войны". Другим - если выиграют якобинцы, они нам выплатят "страховые". Дело обернулось иначе и платим мы.

Любопытно, что жандармерия, не зная подноготной сих дел, сперва пыталась намекнуть собственным хозяевам, что со мной - не все чисто, но на них так цыкнули, что несчастные вообще сняли с меня всякую слежку.

Буквально через неделю после моего знакомства с этой семьей нам с Элен пришло приглашение "на охоту". Впрочем, с классической охотой в ее русском, прусском, или даже старофранцузском понятии - сие не имело ничего общего.

Бонапарты прекрасно усвоили урок Революции и не пытались шокировать обывателя пышностью выездов, иль размером потрав.

Охота "нового образца" - больше смахивала на пикничок с выездом на природу, причем известная функция сего пикничка была не в том, чтобы потешить высшее общество, - сколько наоборот - возможно приблизить нынешнюю монархию к народу, его чаяниям и обычаям. С другой стороны - зевакам любо смотреть на кураж и удаль аристократии, так что хоть и не предполагалось истребление многих животных, - охотников нарочно подбирали так, чтоб не ударить в грязь пред простыми людьми.

Из этого и вышла заминка. Элен не каталась верхом, да и вообще недолюбливала лошадей. Поэтому ее обязанности "на охоте" были ясны, оживлять пейзаж и ухаживать за охотниками, чуток ослабелыми в боях со "змием", и вообще - собрать на стол, подрезать закуски и далее.

В "Новой Франции" слуг не было - по-крайней мере так пытались внушить обывателю. А что милее глазу простого люда, чем - аристократка, нарезающая краюху? Народ победил - да здравствует Революция!

Но по замыслу устроителей всего этого для полного счастья - требовались "амазонки". Своих наездниц французы благополучно гильотинировали, а жены и любовницы новой формации не умели ездить верхом. В лавках, да "реальных" школах сему не учат. (Элен не умела ездить по той же причине.) А гарцующих дам не хватало, вот я и предложил мою сестру в обществе Нессельрода. (Вот и пустили всех нас - в огород!)

День был на зависть, - только во Франции и возможно такое буйство, все искрится и сияет, как будто во всем по капельке Солнца - сего покровителя "la Douce France". Дашка была в приподнятом настроении и забавлялась - по-всякому.

Она гарцевала рядом со мной в ее любимом офицерском мундире ливонской армии, (Дашка дослужилась у матушки до капитана - в абвере, разумеется) и все мужчины только слюнки утирали - так соблазнительно смотрелась сия валькирия нового времени. А ее мужское седло и сама манера езды, к коей приучают воспитанниц самых этаких пансионов, приводили охотников - в состояние животного исступления.

Я ж, к вящему удовольствию буржуа, перескочил на коне через пару изгородей, удовлетворил интерес по моему поводу и спешился - подкрепиться.

У столиков меня ждал Талейран, коий сразу стал извиняться за давешнее. Я милостиво махнул ему рукой со словами: "Бог простит", - и мы дружно с ним рассмеялись. Тогда сей лис спросил у меня, какого мое впечатление от Бонапартов, на что я, обнаружив немало слушателей, - (причем из обоих лагерей французской политики), пожав плечами, ответил:

- "Корсиканцы!"- и все кругом сопроводили мои слова смехом и возгласами. (Обе партии записали меня в свои сторонники, - своим ответом я угодил как солдатам, так и католикам.) Те и другие услыхали то, что хотели услышать, а я заслужил репутацию человека... "понятливого".

Тут из толпы раздались свисты и улюлюканье. Сестра играючи перемахнула через ровик, куда до того шлепнулись пара молодых буржуа, - без комментарий.

Я с изумлением разглядел, как разрумянились щечки моего визави, коий глаз не мог оторвать от ливонской валькирии. Одной ногой там, - а - туда же!

Я хлопнул старика по плечу и задушевно спросил:

- "Интересуетесь? Я могу - познакомить!"

Старый сатир покраснел, как маков цвет. Мысли и желания раздирали его, но в сих делах "клиент" сам решается на нисхождение в ад. А то, что Дашка умела помучить...

Наконец, борьба разума с глупостями в Талейране кончилась тем, чем она обычно кончается, и старик робко промямлил:

- "Коль Вас не затруднит..."

Через пять минут я снял вспотевшую Дашку с ее кобылы и подвел к бывшему министру иностранных дел Франции. Старичок приложился к руке амазонки и с замиранием сердца спросил:

- "Как вам не страшно - так ездить, милая?" - он не успел продолжать, как "милая" отмахнулась, как от докучливой мухи:

- "Мне сие нравится. Передняя лука моего седла изогнута на манер... Так что я - получаю от этого особое удовольствие. Разве сие - не заметно?" - я чуть не провалился сквозь землю от таких слов, но она произнесла это так, будто объясняла - как проехать до соседнего кладбища.

Двадцатилетние девицы любят поиздеваться над стариками, коль примечают кой-что - во взглядах старого козлетона.

На любую старуху бывает проруха. Многие потом говорили несчастному, что над ним издеваются. Но умнейший человек Франции был будто бы - не в себе.

Когда сестра дала ему, наконец, отставку, Талейран был совершенно разбит. Он часами мог просидеть в карете под окнами нашего дома и (вы не поверите!) знать не желал, что Доротея (увы!) забеременела (от меня). (Сие - Проклятье фон Шеллингов - наши женщины рожают только от близких родственников...)

Когда ж Доротею арестовали, влюбленный лично просил Императора отпустить ее с миром, уверяя, что она - ангел, а я - сбил ее с пути истинного. Говорят, Бонапарт с участием выслушал старичка, а потом проводил его до дверей, при всех покрутил у виска пальцем и со вздохом сказал:

- "Это - колдовские проделки. Их мать - известная ведьма, чего ж вы хотите от сына и дочери? Пошлите врачей, я хочу знать, - это гипноз, иль они его - опоили?!"

Чтобы не вдаваться в подробности, опишу путь падения Талейрана. Вскоре средства его истощились, а Доротея (продолжая спать с родным братом) стала этакой прорвой, куда утекали деньги несчастного. Вас волнует моральный аспект сей проблемы?

У меня нет и никогда не было никаких прав на сестру. А у нее - на меня. Я, к тому ж, рассматривался всеми, как холостяк и ко мне было особое отношение дам...

Опять же - молодые актрисы. Если б я мог предъявить им постоянную связь, они бы не столь усердствовали, но...

Я не мог открыть отношений с сестрой, а моя жизнь с Элен... Женщины лучше мужчин чуют в этом подвох. Мужики поголовно считали нас яростными любовниками, женщины ж - на ложе любви сплошь и рядом интересовались - что нашел я в Элен?

По их мнению, она должна была быть - совершенно фригидна. (Они меж собою смеялись, называя ее "Снежною Королевой"!) Как вы уже знаете - они оказались недалеко от истины. За вычетом лишь того, что Элен не была "куском льда", - просто ее однажды сильно обидели...

В общем, - в глазах милых дам я был богат, родовит, остроумен, хорош собой и - совершенно свободен. Вы не поверите, - мне пришлось отвергать многие предложения, ибо я опасался преследований со стороны мужей и возлюбленных неких дам. Я все-таки был на службе...

Но все это не касалось юных актрис. Девочки происходили из бедных семей и им важно было понять, что их ждут - наверху. Первое время я пытался "остаться друзьями", но... Малышки решали, что я даю им отставку и, извините за подробность, - травились всякою гадостью.

Я впервые был в положении, когда девицы психовали не от того, что "их обижают", но - потому что "ими пренебрегли". К тому же - возникла одна неприятная ситуация...

Однажды я представил одну красавицу нужному человеку, он оставил ее у себя на ночь, а на утро прибежал ко мне совершенно взбешенным:

- "За что ты меня так подставил?"

Я не понимал ярости моего нового друга:

- "Как? Что?! Что случилось?!"

- "Она была - девственница!"

Помню, как я поперхнулся, услыхав этакое. К тому ж, я по младости лет - не понимал, - в чем недостаток этой особенности?

Но мой собеседник тут объяснил дело сам:

- "Теперь я, как Честный, должен брать ее на содержание! Что с ней такого, что она с такою профессией дожила до сих лет и еще не попробована? Отвечай! Чем я тебе так досадил, что ты мне подложил эту свинью?!"

Вот так. Попробуйте объясниться в такой ситуации.

Начните с того, что девушка сия - в сущности не актриса и воспитывалась в семье со строгими нравами...

Вы попробуйте - объясните, как такое произошло и почему ваша "прима" в столь позднем возрасте - все еще девственница?! Вы еще расскажите про Организацию и разведку Российской Империи, стоящую за сим парадоксом!

Итак, возникла проблема, - девушки мои не должны были быть "чисты и невинны", когда я "подводил" их к очередному королю Бельгии, иль Рейнланда...

А теперь вообразите себе ситуацию, когда я прихожу к честной девушке и говорю ей, - давай, милая, я приведу человека и он, извини за подробность тебя "трахнет". Во Славу Царя и Отечества. И нашей Победы над твоей Францией...

Нет уж... Все - самому.

Вечер, клавиши рояля под пальцами, печальная музыка, мерцанье меноры... Жаркие поцелуи. Обеты и обещания... Рассказ о Юдифи, вошедшей в шатер Олоферна... Об Эсфири, жене Артаксеркса. Историю Сарры, как она описывается для нас, избранных... И прочее, прочее, прочее...

Знаете, почему побеждали французы? Потому что дрались они - за Идею. "Свобода, Равенство, Братство" - не пустые слова и сколько бы не упражнялись в их адрес Фаддеи Булгарины им их не умалить. Когда человек идет в бой и знает - за что именно он умирает, - это серьезно.

Знаете, почему они проиграли? Потому что их Вождь - Наполеон Бонапарт предал и опошлил сии Идеалы. Он - католик, перед Господом и Людьми взял себе в жены мадам Жозефину. А потом - предал ее, женившись на австрийской принцессе. И наваждение кончилось...

Его армии начинали воевать за Свободу, а в итоге - несли Рабство всему прочему миру... Пустяк.

Якобинцы говорили о Равенстве, а на поверку вдруг вышло, что простая француженка - не чета австрийской принцессе... В принципе, и сие - частный случай.

Энциклопедисты во главу угла ставили Братство, а в Россию вошла армия "двунадесяти языков", в коей саксонцы шли отдельно от вюртембержцев, по-разному производились в чинах и самое главное - снабжались по-разному. Солдат - сплошь и рядом темный и ограниченный человек, но и для него осязаема разница, когда французскому фузилеру полагается куриный бульон, а драгуну-саксонцу - похлебка из чечевицы! Вот оно - якобинское "Братство"! Вот оно - крушение Идеалов!

Но все это было - потом. Когда же я начинал создавать мою Сеть, я осознал, что пребывая в рамках русской имперской идеологии, я в лучшем случае попаду на расстрел - как вражеский офицер. А в худшем - на позорную гильотину.

Бонапартисты во Франции (как в свое время - кромвелевские Индепенденты в Англии) обладали безусловной поддержкой и били нас прежде всего - в смысле идеологическом. Такую плеть можно было перебить лишь подобной же плетью, но не обыденным "обухом".

Как-то само собой (сыграли роль ночные беседы с Элен) якобинским "Свободе, Равенству, Братству" я противопоставил, - "Избрание, Храм, Земля Обетованная". И это тоже - не пустые слова. И, сказавши этакое, надобно жить согласно сказанному.

Это навроде певца в Опере. Никто не заставляет тебя брать ту, иль иную октаву. Но взяв невероятно высокую ноту - иль уж будь добр, - допой ее до конца, иль - будь освистан.

Наполеон Бонапарт (по моему мнению - величайший стратег всех времен и народов) "сорвал свою ноту" нелепой женитьбой на австриячке. Да, я понимаю - Жозефина была бесплодна, а Бонапарт хотел оставить потомство.

Но сим браком он показал своей армии, что он - не Арес - Бог Войны, как они его себе представляли. Он такой же - обыденный смертный, как и все прочие... И солдаты его потеряли прежний кураж и уже не столь рьяно шли умирать. Поэтому-то они все и умерли...

Я, пытаясь исполнить некую Миссию, тоже взял мою ноту. И она вдруг оказалась - настолько беспредельно высокой, что у меня - дух захватывало...

Сии милые девушки, одушевленные Светом той Миссии, кою я приоткрыл для них, готовы были на всякое...

Я, живя во дворце моей матушки и представить не мог, как хреново простому еврейству и как мои (вроде б обычные) слова и намеки дадут столь пышные всходы. Ежели это угодно, сии девушки фактически готовы были на мученичество, ибо сие годами и поколениями вызревало в этой среде. Среде униженной, оскорбленной, потерявшей Веру и Господа своего...

В какой-то степени я попал в ту ловушку, от коей меня остерег Бонапарт. Женщины, да и общество всех народов в сих делах - одинаковы. Я, сам не зная того, вольно, или - невольно влез на этакий пьедестал и желанье моей Любви (не столько плотской, сколько... ну вы - понимаете) стало попросту обязательным для моих почитательниц.

О какой морали можно говорить после этого? Если бы я еще соблазнял девиц для себя - одно дело. Но тут - иное. И ежели хочешь после всего этого - быть Чист перед Господом, надо жить так, как объяснял тем глупышкам...

Именно тогда, в те долгие парижские вечера, я и осознал, что - не смею царствовать. Ибо ежели я все вот это - делал лишь для себя - грош мне цена! Ибо сии "Средства" могут оправдать лишь одну ЦЕЛЬ! Ту самую, о коей я и говорил бедным девочкам.

Я живу - ради Свободы для моей Родины. От русских, немцев, поляков и шведов...

А еще, - я живу ради Мечты о Земле Обетованной. Ради Восстановления Храма. Ради того, чтобы новые девочки никогда не испытали такого из-за чего те - мои девочки соглашались со мной - мстить всем врагам нашей Крови...

Я живу для того, чтоб у нас была Наша Родина. Ибо Благородство и Честь проистекают только лишь от Земли, на коей ты вырос, и - где твои корни. И пока у нас не будет Нашей Земли - Земли Обетованной, прочие смеют звать нас "народом без Чести и Совести"...

А я хочу, чтобы в будущем очередной Бенкендорф, иль "раввин Якоб" не был принят очередным мясником - своей ровней... Ибо мы не ровня - палачам и убийцам...

Однажды меня спросили, - ну и удалось ли тебе жить так, как ты сие понимаешь? Я - не знаю. Но именно после Франции люди стали немножечко по-иному смотреть на меня. Евреи всех стран с той поры зовут меня не "будущим Царем Иудейским", но - "реббе". Они воспринимают меня, как "реббе". Они избрали меня - главным "реббе" Империи...

У всего этого есть одна тонкость...

Во всем мире меня называют создателем крупнейшей "шпионской сети", якобы опутавшей всю Европу с головы и до пят. Говорят, что я у себя на Фонтанке знаю о том, что такой-то монарх рыгнул, иль пустил газы до того, как оно придет ему в голову. Это действительно так. С одним маленьким "но".

В самой России считают, что и ее я оплел сетью "шпиков и агентов". Но - не русской разведки, но... мое Третье Охранное Управление за глаза называют "жидовским" и (опять-таки за глаза) клянут и винят во всех бедах.

Среди либеральной интеллигенции уже пошла мода - во всем искать "жидовскую руку" и козни Третьего Управления. При этом, - все что мы делаем для блага России за ее рубежом, отвергается просто с порога...

Однажды я не выдержал и сказал:

"Хорошо, запретите-ка жандармерию и отмените разведку. Вся заморская сволочь - вас облагодетельствует!" - вы не поверите, - захихикали и стали говорить, что может быть так и надо. Мол, за границами все за них и помогут при случае нашему либералу...

Ну-ну, давайте, развалите мое Управление. Тогда вот Европа и скажет вам все, что она про вас думает...

Я опять чуть отвлекся. Проблема моя была в том, что женщине сложно объяснять про все это. Сестра моя сильно взбесилась из-за "актрис" и объявила, что считает себя - столь же свободной в сем отношении.

Я противился ее связи с пошляком Талейраном. Она отвечала, что я сперва должен "кончить шашни с актерками". У нас было бурное объяснение. После него мы продолжали спать вместе, но кроме того - я иной раз уходил к "актеркам", а она - принимала у себя Талейрана...

Через три месяца сей мучительной связи Талейран был в долгах, как в шелках - одному мне он задолжал больше миллиона гульденов золотом, а Дашка - как с цепи сорвалась.

Однажды, придя ко мне - просить денег в долг, Талейран столкнулся с Несселем, коий точно паук набросился на него:

- "Жена говорила мне, что вы чересчур задолжали ее любовнику. Не сегодня-завтра сей жид готов подать на вас в суд, если вы не вернете - хотя бы проценты. К нему приехали посланцы из Риги, - мать его беспокоится, что он много тратит".

Старик схватился за сердце - только долговой ямы ему не хватало на старости. Тогда Нессельрод подскользнул к нему с сердечными каплями:

- "Милорд, у меня есть некая сумма, но я могу ее выдать вам лишь под расписку".

В течение месяца князь Талейран получил три миллиона гульденов - за весьма конфиденциальную информацию обо всем, что только можно, и что нельзя. Из этих трех миллионов половина ушла на оплату долгов мне - Карлу Александру фон Бенкендорфу, а другая - ухнулась на подарки баронессе Доротее фон Ливен. Кстати, - у России не было таких денег, так что Империя вошла в долги к моей матушке, коя, зная цель долга, с легким сердцем дала кредит под совсем смешные проценты.

В 1809 году, когда Государь виделся с Бонапартом в Эрфурте (с той встречи он привез в Россию Сперанского), нашего чудака подмыло спросить:

- "Как там мой Бенкендорф? Не сильно чудит?"

На что Бонапарт рассмеялся:

- "Из чудачеств его можно назвать лишь одно - говорят, он заделался шахматистом. Целые дни напролет проводит в кафе "Режанс", просаживая там крупные суммы. Страшно переживает и клянется больше не играть, но его все сильнее затягивает. Его пример оказался настолько заразителен, что сейчас весь Париж охвачен шахматной лихорадкой! Я сам - в молодости поигрывал и знаю, что это такое. Но его проигрыши - это что-то!"

И тут наш венценосный козел разинул пасть и в присутствии графа Фуше ляпнул:

- "Не может быть, чтоб он - много проигрывал! При моем дворе он лучший из шахматистов и я даже думал устроить для него первенство... К сожалению, он не желал сменить подданства... Такой уж он человек..." - пока он говорил эти слова, Бонапарт со значением глянул на своего жандарма, а граф Фуше вышел от них и со всех ног помчался в Париж, - самолично арестовывать всех шахматистов - направо и налево.

При этом им взбрело в голову, что я прихожу в кафе и нарочно проигрываю огромную сумму. В парижских кафе всегда много народу и люди сидят, играют в шахматы, беседуют, попивают перно и плюют друг на друга. Так что шахматисты сидят посреди всего этого и промеж игры общаются меж собой на любые - весьма отвлеченные темы и никто их не слышит.

Через пару дней за тот же столик садится химик из Натуральной Школы, или чиновник колониального управления Франции - и без лишнего шума выигрывает у профессионального шахматиста ту самую сумму, кою я проиграл давеча. За вычетом комиссионных. И опять ни одна сволочь не может знать, о чем именно беседуют шахматисты.

Кто песни насвистывает, кто шутки травит, надеясь отвлечь вниманье партнера, а кто и рассказывает о последних перемещениях в командовании... скажем, - Испанского корпуса французской армии. Люди-то разные бывают, мало ли что наговоришь-то в задумчивости!

Ну и - так далее... Главное, к чему прицепился Фуше, состояло в том, что все мои партнеры из шахматистов, коим я и продувал мои денежки, - были завсегдатаями салона Элен, а потом - по каким-то причинам перестали его посещать. Ну перестали людей интересовать проблемы жидов во всем мире, а то, что сами французы понимают в шахматах, что свинья в апельсинах, так это Господа Бога надо винить, а не Наш Народ!

Но Фуше было не остановить. Кафе "Режанс" было закрыто - шахматистов допрашивали и даже били табуретками по голове. Так якобинцы выказали свое истинное лицо.

Стало ясно, что с Фуше надо что-то решать, а как решать - непонятно. Если уж человек дошел до сей крайности, что кидается на шахматистов, тут уж ясно - он способен на всякую подлость. Это же - шахматы, тут - нет слов!

Лишившись возможности играть в шахматы, я увлекся предложением беспутного "Карло" (Бонапарта) - сыграть в рулетку. Рулетку запрещали во Франции, но сильным мира сего Закон - не Указ, так что один притон в Париже все же - работал.

Приходим мы в этот гадюшник, встречает нас местный хозяин - некий мсье Лоран и - начинается. Я-то сперва не играл, - следил "заряжено" ли колесо, но потом осознал, что все чисто.

Ведь играть с "заряженным" колесом с Бонапартами - весьма выгодно. Пока тайное не станет явным, а там мир станет мал, чтоб удрать от сих корсиканцев!

Так что игра была чистой и я вошел в нее с самыми малыми ставками. Для моего кармана, конечно. Для прочих же - и даже для "Карло", ставки сии оказались такими, что колесо тут же очистилось и я сел играть в одиночестве.

Сперва я понемногу проигрывал и мосье Лоран очень развеселился, но потом фортуна сменила свой гнев на милость и я вернул себе проигранное. И еще - чуточку.

Когда я вставал из-за стола - мосье облегченно утер со лба пот и я с изумлением понял, что заведение не слишком уж и богато. Любой действительно решительный человек мог пустить его по ветру. Тут - чистая математика и ничего более. А считать вероятности - я умел.

Видно бес попутал меня проситься в туалет перед выходом. Мне указали куда и я пошел к удобствам, а на выходе - клянусь, случайно - зашел не в ту дверь. Это оказалась местная кухня, где готовили закуски для игроков и всем заправляла мадам Лоран.

При виде меня она очень смутилась, но я - тут же сунул руку в карман, нашел там какую-то безделушку и подарил ей. Женщина смутилась сильнее, улыбнулась мне на прощание и - дала мне себя поцеловать. И только в миг поцелуя я вдруг застыл, как соляной столп, - мне сия женщина кого-то напомнила!

Не знаю, что это было - игра света и тени, или промысел Божий, но когда она шагнула ко мне - тени сложились настолько причудливо, что я вдруг оказался в темной библиотеке Ватикана и снова смотрел на штаны с жандармскими лампасами.

Мадам Лоран неуловимо напомнила мне графа Фуше! Теперь уже со значением я пригляделся к ее чертам. Она действительно была похожа на своего отца, но полнее и светлее его. Была на ней какая-то печать германской расы, что-то неуловимое, что отличает немцев от прочих людей. Тут я и припомнил одну древнюю байку про роман Фуше с какой-то эльзаской!

Я, не долго думая, сказал женщине "До свидания!" так, как это обычно в Эльзасе и она в первый миг ответила мне на тамошнем диалекте, а потом невольно руками зажала рот и с нескрываемым ужасом глянула на меня.

Я вернулся к мосье Лорану и со значением предложил:

- "Я провожу сейчас принца, а потом приду сюда со свидетелями. Если хотите - зовите своих, - этой ночью сыграем - по-крупному".

Сказано - сделано. Правда, мне не удалось избавиться от Бонапарта, коий каким-то чутьем угадал, что сейчас должно случиться что-то забавное и пожелал сопровождать меня. Да и я по зрелому размышлению пришел к выводу, что человек от Бонапартов не повредит мне в первом раунде битвы с Фуше, так что мы вместе поехали ко мне домой и вытащили на улицу Элен, коя уже собиралась отойти ко сну.

Я вполголоса рассказал ей детали моего плана, Элен тут же загорелась, почуяв удачу, да и беспокоилась она за своих шахматных "крестников", обвиняя себя за все их несчастья.

Так что мы за каких-нибудь два часа в карете Бонапартов объехали пол-Сен-Клу, собирая деньги и приглашая принять участие в развлечении всех сыновей еврейских банкиров, о коих могли придумать в столь малый срок. Узнав, что ставкой в игре будут головы шахматистов - прочие жиды не раздумывали, отдавая деньги под мою расписку - совсем без процентов! Но если бы я продулся, матушка удавила меня собственными руками - столько долгов я сделал в один вечер.

Была глубокая ночь, когда мы вернулись в заведение мосье Лорана, где нас уже ждали. Слух о моих займах долетел до казино и теперь они встречали меня - "во всеоружии". Кроме самого Лорана - у стола были его близкие друзья из завсегдатаев (подозреваю, что многие из них имели свой профит от того, что заманивали к Лорану приятелей, но никогда не мог доказать сего фактами, а чувства к делу не присобачишь).

Мы сразу сели и - завертелось. Сперва я просадил - почти два миллиона гульденов, потом Лоран был в минусе на полтора миллиона, потом я опять "ушел под воду" на полмиллиона...

Игра была настолько нервной и напряженной, что все вокруг разделись, оставшись в рубашках, а Элен стискивала мое плечо и сжевала собственные губы - до крови, переживая за каждое движение шарика. Против меня сидел сам Лоран, а за ним - точно так же сходила с ума его жена - незаконная дочь графа Фуше.

Дело было сделано - в полшестого утра. Мертвенно бледный Лоран встал из-за стола и - еле слышно пробормотал:

- "Банк лопнул. Поздравляю Вас, Александр. Теперь Вы - владелец сего заведения".

Мадам Лоран, не выдержав - разрыдалась в голос и убежала плакать в свои комнаты. Свидетели стали выпрямляться, потягиваясь всеми суставами, и открывать бутылки и чиркать кремнями, раскуривая свои трубки. Я чувствовал себя совершенно опустошенным и выжатым, как лимон, и у меня просто сил не осталось - что-то делать после такого нервного напряжения.

Потом многие разъехались, а мы так и сидели с Лораном друг против друга и смотрели на визави - воспаленными от бессонной ночи глазами. Моя Элен пошла к мадам Лоран в комнаты, успокоить несчастную и объяснить, что истинная цель нашего посещения была не разорить ее мужа, но спасти от смерти, и пыток - наших людей.

Мадам не нужно было долго уговаривать, ее не пришлось вести в комнаты детей, чтобы напомнить о материнском долге, она сразу все поняла и сама устремилась в дом своего отца.

Фуше прибыл под утро. На часах было семь, когда дверь в игорную залу открылась и на пороге появился главный жандарм наполеоновской Франции. Он шел с таким видом, будто постарел лет на двадцать - за одну ночь. Одним движением руки он согнал Лорана с его места и сам сел напротив меня. Потом небрежно запустил рулетку и бросил шарик. Я, в шутку, сказал:

- "На черное!" - и шарик остановился на лунке "13". Черное...

Граф тяжко вздохнул и с сожалением пробормотал:

- "Дочь сказала, ты весь вечер ставил на черное. Стало быть - ты за Черных?"

- "Не знаю. Латыши считают меня воплощением Велса, а его цвет - Черный. Я всегда ставлю на Черное, а в картах мои Козыри - Черные масти. Даже когда красных - вроде бы больше... Пока - не проигрывал".

Граф с пониманием кивнул и с сожалением согласился:

- "Я уважаю. Хоть какие-то убеждения лучше, чем нигилизм... В древности твои предки верили, по слухам, в Творца, ты - в Змея... Как насчет Божьей Кары?"

Я с готовностью отвечал:

- "Отнюдь. Черный - Цвет Бога-Отца, Красный же - Иисуса. Я - не христианин, поэтому и не ставлю на Красное. Не боится ли Франция, отрекаясь от Создателя своего, заменив Его Цвет, на Синее - Цвет Богатства и Радости? Если я верно помню Экклезиаста, Цвет Печали ближе Царству Небесному, Цвета Веселья и Шуток!"

Фуше усмехнулся:

- "Я слыхал, что с тобой сложно спорить в схоластике... Но - ближе к делу. Зачем ты позвал меня (он изобразил "страшный лик"), смертный?! Иль ты не ведаешь, что привлечь к себе внимание олимпийцев - удовольствие из сомнительных!?"

Я состроил умилительную физиономию и будто бы к божеству протянул к Фуше свои руки:

- "Я хочу принести мою жертву тебе - языческое божество. Мне не нужно ни сантима из того, что я давеча выиграл. За это вы - отпускаете всех шахматистов, а я их тайно вывезу в Латвию, так что никто не узнает, - чем именно все это кончилось. Если рубить головы шахматистам - это нас далеко заведет.

Решайтесь, сударь - жизнь и будущность ваших родных внуков, против жизни моих Братьев по Крови. И ни слова о деньгах, или о том, кто из нас ставит на черное, а кто - наоборот".

Граф долго сидел и молчал, взвешивая все доводы - "за" и "против". А его дочь стояла, обнявшись с мужем и с надеждой и ужасом следя за каждым движением души родного отца. Граф был хорошим жандармом - этим объясняются жалкие капиталы заведения Лорана, но он был и - неплохим отцом...

Долго, очень долго - отцовские чувства боролись в нем с долгом, но...

Через неделю - в Гавре бросил якорь фрегат под латвийским крестом, а на него с пристани взошли почти двадцать еврейских семей. Мы с Элен - лично провожали Наших в изгнание, и я сам на прощание выдал каждому из маэстро кошелек с некой суммой - "на обзаведение". Но можно ли заменить Родину?

Впрочем, сие спасло их от смерти в горящем Париже. Так что - темна вода в облацех.

А в остальном - кончилось без особых последствий. Жандармерия сделала вид, что "накрыла притон". Лораны перебрались в Баден и там расцвели пуще прежнего. Впрочем...

Один из свидетелей моего триумфа - принц Бонапарт теперь был, как на иголках и усидеть не мог, не спросив, - где я научился играть в рулетку. И однажды я не выдержал и открыл мой секрет.

Если играть в "пополамы" - крупье с "хорошим щелчком" может сперва играть против вас, но потом нервы расходятся, рука начинает дрожать и щелчок сбит настолько, что он выбрасывает не свои, но - ваши числа. Когда сие происходит, он вынужден больше не "щелкать", но с той минуты - все в руце Божией.

А тут уж - выигрывает тот, у кого кошелек толще. Не бывает, чтобы всю ночь сыпалось одно "красное", или - "черное", но бывают столь "длинные серии", что - "горе беднейшему"!

В то же самое время - ни в коем случае нельзя играть в "дюжины", или "числа". Даже я с моей "корявой рукой" в Колледже так наработал "щелчок", что влеплю в любую дюжину - с закрытыми глазами. А уж "не попасть в число" тут надо быть идиотом, чтоб промахнуться!

Карл прямо-таки впитал в себя всю сию информацию (и кое-что сверх того, о чем - не стоит писать для всех), но я не думал, что он сам когда-нибудь решится на подвиг. И вот, представьте себе, - через много лет из Бадена пришло известие, что Карл Бонапарт - разорил-таки за рулеточным столом несчастного Лорана во второй раз. (Правда, Карл - всю ночь ставил только на "красное".)

Я ощутил немалые угрызения совести, - ведь, по сути, я фактически "навел" на Лорана бездельника. Поэтому я немедля послал Лорану известную сумму и посоветовал ему начать сызнова с одним условием. Отныне его казино могло играть только в том случае, если его банк - превышал ставки всех игроков с улицы. Горе - беднейшему!

Лоран сердечно поблагодарил меня, написал в ответ, что не держит на меня зла и - переехал в Монако. Уже на весь мир известен городок Монте-Карло, коий он избрал своей резиденцией.

После его смерти, правда, пошла молва - насчет того, что сие заведение содержалось из фондов русской разведки, но потом - благодаря удачной рекламе, да и живописным проигрышам многочисленных русских принцев, слух сей затих. Не мог же сын мсье Лорана - так жестоко разорять собственных работодателей?!

После истории за рулеткой - я стал весьма популярен. Мы с Фуше пытались замять сие дело, но вскоре Бонапарт выказал жандарму свое недовольство, но не сделал каких-либо выводов.

Для французского ж общества (в массе своей буржуазного) мой поступок с возвращением выигрыша взамен жизней каких-то там "двадцати грязных жидов", выглядел просто чудачеством и на меня с той поры смотрели, как на пришельца с иной планеты. Дамы в разговорах со мной стали во сто крат смелее и разве что не открытым текстом приглашали к сожительству, их кавалеры искали моей дружбы в смысле кредита.

Средь этих дам появилась одна бельгийка, кою звали Эмилией... Была она - красоты необычайной. Был у нее, правда, один крохотный недостаток.

В известное время она обучалась у иезуитов, а они хорошему не научат. Взгляните-ка на моих сестрицу и матушку, - не будь они мне - родными, я б опасался ночевать в их компании. Не слишком-то интересно - проснуться и найти свою голову на ночном столике, - средь духов и помады!

Средь Наставников милой Эмилии был некий аббат, коего в ту пору звали Фуше и она была предана ему душою и телом. Однажды я прямо спросил ее кой о чем, и она призналась, что будущий граф был первым мужчиной в ее странной жизни...

Вы удивительно, - как я осмелился говорить с любовницей на сию тему? И как - она решилась в таком вот - признаться?

Видите ль, мы с ней не скрывали наших занятий. Однажды мне ее представил сам граф Фуше и я не мог отказать столь грозному свату. Да он и не скрывал того, что Эмилия поставлена надзирать за мной в "спальное время".

Прямо на танцах в день нашей встречи я спросил у девицы, - каков ее чин в контрразведке? Она ж - не моргнув глазом, с гордостию ответила:

- "Лейтенант", - все дальнейшие вопросы просто отпали.

Мы еще потанцевали немного и затем уж - она, с непроницаемо деревянным лицом, спросила меня:

- "А какой чин у тебя?"

Я улыбнулся в ответ:

- "А я - не разведчик".

Впервые на ее лице появилась эмоция - презрительная ухмылка:

- "Рассказывай сказки..."

- "Нет, правда, с чего ты взяла, что я - разведчик?"

- "А зачем ты спасал русских шпионов?"

- "С чего ты взяла, что они-таки - гусские?"

Эмилия невольно прыснула, - так ей понравился мой наигранный акцент. Она, все еще улыбаясь, невольно спросила:

- "Ты всерьез веришь во все эти дела? Ну, - про Храм, про Землю Обетованную?"

Что-то в ее голоске прозвенело не так. Я внимательно посмотрел ей в глаза и еле слышно спросил:

- "А тебе сие... интересно?"

Она немножечко растерялась, запуталась, прикусила губу и кивнула в ответ. Я тогда медленно провел губами по ее бархатистой и нежной щечке:

- "Так зачем ты спрашиваешь, - какой у меня чин?! У Изгнанников не может быть чина... Пока у нас с тобой нету Родины - какой у меня может быть чин?!"

Помню, как Эмилия затрепетала в моих руках. По лицу ее пробежал стыдливый румянец, как будто я целовал невинную девицу. Она чуть ли не оттолкнула меня и я, почуяв бурю, клокочущую в ее душе, произнес:

- "Если тебе не по нраву то, что я делаю - предай меня и всех прочих. Ежели...

Пойдем, я познакомлю тебя с Элен, с моими актрисами, нашими ребятами в банках... Ты сама должна все увидеть, - я могу врать, но твои глаза не обманут тебя! Пойдем, ты сама узнаешь - мой чин!"

Прошло пару месяцев. Я не знаю, что творилось в душе матери моего первенца, но она постарела и сильно осунулась. Иной раз, когда я просыпался, Эмилия смотрела на меня и задумчиво играла в руках прядью моих волос. Я спрашивал ее:

- "Что с тобой?"

Она отрицательно покачивала головой и тихо шептала:

- "Все хорошо. Спи. Я просто - люблю тебя. Ты даже не знаешь, насколько я тебя на самом деле люблю..."

Потом она вдруг пропала...

Сперва я обрадовался. Сначала мне показалось, что Фуше снял с меня слежку и - все в порядке. Затем... Затем - странное подозрение возникло вдруг у меня.

Видите ли, - Эмилия была старше меня почти что - на десять лет! Когда я впервые встретил ее, это как-то не отразилось в моем мозгу, но теперь я задумался: почему Фуше "подложил" мне столь "старую" женщину?

Мало того, я вдруг стал себя спрашивать, - почему у Эмилии нет детей? Откуда она вообще появилась в Париже?! Почему я не встречал ее раньше?

Я навел справки в еврейских кругах и с изумлением выяснил, что Эмилия все это время жила в оккупированных якобинцами Нидерландах и про нее шла молва, что она - член голландского Сопротивления. Сложив два и два я вдруг понял, что жил все это время с особо секретным агентом Фуше, коего он нарочно "открыл". Но - зачем? И для чего?!

Я послал письмо моей матушке. У нее оставались связи в иезуитских кругах и я захотел знать настоящее имя Эмилии. Женщины, умевшей выдавать себя за голландку, несомненно бельгийки по выговору и воспитанию и... с Нашей Кровью при этом. Таких должно было быть немного.

Такая оказалась одна. Эмилия Дантес... Моя незаконная пятиюродная сестра. Родилась в Брюсселе в 1775 году в семье бельгийского дворянина потомка фон Шеллингов и еврейки. Дочери известного в Брюсселе врача...

Была замужем. Три беременности. Все три - кончились выкидышем. Диагноз - "Проклятье фон Шеллингов"!

Католики не разводятся. Они просто живут разной жизнью. Впрочем, драгунский капитан Поль Дантес в дни австрийской кампании сложил свою голову при Шенграбене, так что - Эмилия с той поры вела вольную жизнь...

Я чуть не чокнулся от сих известий. Впервые за мою жизнь я был с женщиной (не считая сестры), коя могла родить мне - Наследника! Я не беру в расчет Яльку, - у кого из нашего круга нет детей от покорных пейзанок? Но тут - иное...

Видите ли... Она была не просто французской разведчицей. Она была Моей Крови с обеих сторон. По отцу - фон Шеллинг. По матери... Сами знаете. А та была еврейкой потому, что еврейкой была ее матушка, и - так далее.

И эта женщина могла родить мне ребенка... Мне, у которого практически не могло быть детей от девяноста девяти женщин из любой сотни!

Я многое передумал в те дни:

Или моя подруга рехнулась, решив, что искусственное зачатие - Грех против Господа. Или она захотела спросить моего мнения насчет нашего малыша. Или она передумала и решила сделать аборт. Я не знал этого...

Может быть, - она по какой-то причине кончила жизнь? Ее убил старый любовник. Она взбунтовалась против Фуше...

А еще были случаи, когда даже женщины нашего рода, зачав от фон Шеллингов, умирали от приступа сенной болезни. Наука не знает - почему.

Я все это перебирал, как мог. А правда... Правду рассказал мне Фуше. Потом. В 1814 году. В занятом нами Париже.

Видите ли... Меня предали. Забегая вперед, доложу, что не было никакой беседы Александра и Бонапарта в Эрфурте насчет шахмат. Александр Романов был всяким, - редкостным подлецом в том числе. Но он никогда не был Предателем.

Но, зная о его природных наклонностях, жандармерия выдумала эту историю, ибо наш Государь был как раз этаким - что на него можно было свалить. Парадокс же был в том, что имя "агента русских" оставалось неизвестным французской полиции. Но был один человек, коий всегда знал сие имя. Звали его - граф Фуше. Главный жандарм Французской Империи.

Знаете почему, - он не брал меня? Потому что за много лет до того он учил нашему ремеслу девицу, кою звали Эмилией. (Тогда она еще не была Дантес.) И реббе тайно обвенчал их, ибо разведчики часто не могут создать нормальной семьи. А обвенчал он их потому, что будущий граф был "без ума от еврейки...".

Так сказано в досье на Фуше, заведенном в военной разведке по приказу Бертье. (Во Франции все шпионили друг за другом, - это стало характерной чертой якобинского общества...)

А потом выяснилось, что у Эмилии не может быть детей от Фуше. И реббе - развел их.

Прошло много лет и я прибыл в Париж. Сперва я был не опасен. Потом мудрый Фуше осознал - кто я есть на самом-то деле, но к тому времени... Жандарм прочел слишком много доносов о том, что именно я говорил в салоне Элен. И слова эти колоколом отозвались в душе былого аббата...

Разрушенный Храм... Земля Обетованная... Мы Избранники Божии... Цель нашей Жизни - Вернуться. Восстановить Храм. Возродить к Жизни Убитую Землю...

Мне сложно копаться в душе жандармского генерала, но доложу из первых рук: когда я "засветился" из-за двадцати шахматистов, жандарм (по его словам) понял, что это - не напускное. И что - со мною кончено. Не сегодня, так - завтра придет приказ об аресте и - расстрел, если не гильотина.

И тогда граф Фуше послал за своею возлюбленной. Он сказал ей, что у меня - та же болезнь, как и у нее. И поэтому у нас могут быть дети. И еще - дни мои сочтены. Ежели она не захочет рожать от меня, у меня просто не будет детей с Хорошею Кровью. Меня - просто не будет.

Именно поэтому, когда стало ясно, что Эмилия забеременела, ее сразу же спрятали, - чтоб никто не узнал о ее "связи с русским".

Другой вопрос, что меня вдруг помиловали. Другой вопрос, что у первенца моего оказалась слишком огромная голова и пришлось делать кесарево. И никто, конечно, не думал, что Эмилия умрет во время сей операции...

Но я не знал всего этого.

В те дни я, по рассказам сестры и Элен, был как не свой. Я не мог искать помощи. В этих обстоятельствах любой, кто помог бы - попал в поле зренья Фуше и сделал первый шаг к гильотине.

Сестра моя бросила своего Талейрана и принялась утешать меня привычными способами, говоря:

- "Ты сошел с ума! Подумай обо мне, подумай о матушке, вспомни об Империи! Она - агент противника. Ее уже нет! Что-то случилось и ее просто нет!!! Я приказываю тебе - не искать ее!"

Слова сестры падали, как в песок. Я отвечал:

- "Эта женщина решилась родить от меня. Теперь я в ответе. Если ее убили, иль она сама умерла, я должен сыскать могилу. Если она в заточении, я должен спасти ее. Да не ее! Того, чье сердечко бьется под ее сердцем! Это мой Долг перед Нашими Предками!"

Говорят, в эти дни я страшно похудел и осунулся. Даже жандармы, узнававшие, что я ищу, проникались тут уважением и помогали посещать дальние монастыри и больницы. Все - тщетно.

И вот однажды Элен за ужином вдруг заметила:

- "Ты заметил, - Доротея не вышла к столу? Она теперь на диете. Главное теперь, - не повредить маленькому".

Я чуть было не застонал:

- "Господи, и она туда же! Что у вас тут в Париже - воздух такой?! От кого?! Как?"

Тогда Элен пожала плечами и сухо сказала:

- "От тебя. У тебя сильное семя. Раз смогла какая-то там Эмилия неужто отступится урожденная Бенкендорф?! Она верит, что ты лучший отец для ее ребенка. А для нее - живой брат.

Коль ты не можешь ради всех нас перестать совать голову под топор, сделай это ради своего же ребенка. И - племянника".

Я ринулся в Дашкину спальню, прыгая через ступени. Я кричал, что не хочу вызвать на нас Гнев Божий, ибо...

Да что тут говорить?!

Но когда я ворвался к негоднице, она, небрежно примеряя пеньюар для беременных и нежно оглаживая свое чрево, отрезала:

- "Сколько у меня было абортов... А годы идут...

Как ты думаешь, - когда за нами придут? Ведь после дела с рулеткой за нами придут - не так ли?

Как по-твоему, - эти варвары вешают на дыбу беременных? Иль это, как говорят - чисто русский обычай?

И коль я не буду беременна, сколько я выдержу ударов шпицрутеном промеж ног? И сколько мужиков меня изнасилует, чтоб сломить мою волю?

Но если ты будешь настаивать, я, конечно же, пойду на аборт. Только ради тебя... Сашенька..."

Я утратил дар речи. Я до того дня и не думал над сим аспектом проблемы. Я лишь подошел к любимой сестре, обнял ее, крепко поцеловал, погладил животик и прошептал:

- "Ежели что, - Грех отныне на мне".

Окружающим мы сказали, что это я - желаю ребенка от своей родимой сестры. Так оно, в сущности, и - случилось.

Через пару недель в доме Несселей была очередная пирушка и на нее пришел Талейран. Старый козлетон не знал новости и все увивался за Доротеей в надеждах на ответное чувство.

Наконец терпение сестры истощилось и когда в очередной раз рука маркиза опустилась куда не положено, Дашка с треском залепила ему пощечину. Звук удара был так силен, что стихла музыка и общество с интересом уставилось на занятную сцену.

Дашка же, потирая ушибленную руку, и невольно улыбаясь, чтоб скрыть свое замешательство, все делала загадочные движения, - будто то хотела присесть перед всеми в книксене, то - передумывала. Талейран стоял с изумленным лицом и протянутыми к Дашке руками и будто не мог поверить в произошедшее. Вид у него был, как у оплеванного. Общество же окружило несчастных плотным кольцом и плотоядно облизывалось в предвкушении такого скандала, о коем хорошо посудачить и через сто лет после этого.

Моя сестра не вынесла ожиданий, перестала будто бы приседать пред толпой и тихо сказала:

- "Господа, сей господин был мне любовник и долго содержал меня на свой счет. Но сие - в прошлом. Я завтра же верну ему все подарки и прочее. Он мне противен. Он - предал меня и всех нас".

Общество ахнуло. Общество зашушукалось. Тесное кольцо сразу расширилось и люди не знали, - куда им склониться. Тогда Доротея медленно выпрямилась во весь свой бенкендорфовский рост и лишь один я смог сравниться с нею в сем обществе. Глядя мне прямо в глаза, сестра громко и ясно сказала:

- "Что есть Вера? Вера - навроде карточной Масти. Мой брат ставит на Черное, но Бог - Любит его. Я долго думала - почему?

Теперь я знаю, - нет разницы в Черном, иль Красном. Еврей нисколько не лучше русского, иль француза. Ведь Карты с изнанки - все одинаковы.

Дело в Мастях. Коль ты еврей, - изволь быть Иудеем. Русский Православным. Француз - Католиком. Держись своей Масти и коль не в этой, так в иной сдаче ты будешь - Козырь.

Мы - иудеи и стало быть - Избранные. Что магометанство, что христианство, - все от нас. А потому наша Масть - Старшая. Нет, не Козырная. Просто Пиковая. А маркиз этот - Трефный".

Общество ахнуло, гул усилился и раздались приветственные возгласы и восклицания. Толпа за Дашкиной спиной уплотнилась и как-то само собой получилось, что я оказался рядом с сестрой, а Элен держала нас за руки и плакала от чувств, повторяя:

- "Вот Цари из колена Иудина! Гзелли - крови Давидовой!"

Общество гудело все громче и немногим выкрестам, собравшимся за спиной Талейрана, становилось все больше не по себе. Но сам маркиз еще не потерял духа и с издевкой воскликнул:

- "А Брат Ваш - Пиковый Король? А вы - Пиковая Дама?"

На что сестра с презрением хмыкнула:

- "Для нас Король, - сам Господь Бог. Ибо я Верую, что нет большего Короля. Дама же - наша Матушка, ибо после Господа только Ей мы обязаны тем, что мы есть и чем станем.

Когда-нибудь и я стану Дамой для моих деточек, брат же мой не Король, но - Туз. Бич Небесный.

Никому не суждено бить Туза Мечей, ибо он с легкостью перебьет Жезл, пронзит Сердце, иль запугает Денарий. Наша Масть - Старшая".

Старый сатир отшатнулся от Дашки, будто обжегшись:

- "Пики приносят Несчастье!"

Но сестру было уже не унять:

- "Что ж с того? Жребий. Можно ль не выпить из чаши, коль сие Промысел Божий?! Можно ль не защищать Храм против римлянских полчищ, хоть нету надежды на крохотное спасение? Да что есть Несчастье, как не урок, коему нас учит Господь?

Моего брата трепала жизнь, но если б не все его шрамы, он не стал бы тем, кем он стал. Если б меня не обидели в детстве подонки, разве осмелилась бы я зачать дитя от брата моего?! И быть Счастливой?!

Это - Избрание. Коль Масть - Старшая, прочие бьют ее, чтоб самим занять место. Это ж - естественно!

Нет вины еврея в том, что он - Нашей Крови, нет вины русского в том, что он - русский, иль француза, что он - француз. Грех, - когда старшая масть объявит козырной - младшую!

Так не ждите от Пик, чтоб они уважили вашу Трефу. Свиньи Трефные Трефными и останутся. Не Дубью тягаться с Мечами!"

Будто искра прошла по всем нам. В следующий миг Элен, забыв себя, крикнула по-немецки, - "Хох! Хох!" и хлопнула в ладоши. Через мгновение почти все аплодировали и как-то само собой появился ритм и руки стали выбивать наш старый гимн.

Тем же вечером почти все наши выкресты покаялись в содеянном и просили вернуть их к Истине. Над теми, кому было нужно, произвели известный обряд, другие вымолили прощение богатыми жертвами.

Талейран же был изгнан из нашего круга и никогда уже в него не вернулся. Дашка же вернула ему - все его безделушки.

Она перестала знать себя шлюхой. А сие - дорого стоит.

Мы с нею, конечно, боялись за нашего малыша. Под этим соусом сестра поставила мне ультиматум: или я дальше ищу ветра в поле, или делаю все, чтоб у маленького был отец. Я сам вырос в доме, где Карлиса держали будто слугой, а отцом заставляли звать чуждого мне человека.

Я не могу жить с матерями всех моих девочек, но я вправе дать им хорошее воспитание и образование, сделать все, чтобы матери их ни в чем не нуждались и, самое главное - дочери мои смеют (какими бы незаконными они ни были) подойти ко мне средь самого шумного бала и я приму их и признаю. И знаете, - я чую, что они - Любят меня.

Все мои доченьки, стоит им кого-то найти, сразу ведут его ко мне на смотрины. На искренний разговор. Коль все сложится, то - венчание. А дальше - их жизнь. Мне же - попечение за внучатами.

Это немного. Ибо по-хорошему я должен самолично воспитывать всех моих доченек. Но это и немало. И Господь Любит меня, ибо пока не дал мне зятя мерзавца. Ни единого.

И с моею сестрой Господь простил нас. В урочный час доченька наша родилась - умненькая, шустренькая и вообще.

С рождением Эрики в дашкином облике, повадках и поведении беззаботная веселость и обаяние Бенкендорфов сменились чертами фон Шеллингов. Все поразились, насколько сестра стала похожа на Рижскую Ведьму. Госпожу Паучиху.

Как-то я осмелился пошутить о возрасте Дамы Мечей, а сестра вдруг необычайно серьезно посмотрела на меня и мурашки побежали у меня по спине, не заглядывай в бездонные глаза Пиковой Дамы...

Доротея же поцеловала меня, взъерошила мои редкие волосы так, как это делала матушка, и сказала:

- "Ты мужик, - тебе не понять. А я всегда знала, что стану уродиной. И я боялась, что если мой облик испортится слишком быстро - никто не захочет подарить мне ребеночка.

Теперь у меня - Эрика и я дозволяю Природе взять свое. И я счастлива, что становлюсь некрасивой, но - Матерью".

Потом была Война. Я ушел в Действующую, Дашка же осталась в Риге, лялькаясь с нашей девочкой. После скандала с нашим арестом фон Ливены стали "невыездными" и жили под боком у матушки.

Война начиналась ужасно. Курляндские католики в первый же день взбунтовались и Северный фронт рухнул. За каких-нибудь десять дней католические армии пронеслись по Остзее и затеяли беспримерную осаду моей родной Риги.

Надо сказать, что егеря превосходили противника в огневой мощи и потому наша армия не понесла большого ущерба. Главный удар пришелся по мирному населению.

В начале повести я рассказывал о резне в Озолях. Теперь эти Озоли горели по всей Курляндии. Многие лифляндские семьи породнились за годы Инкорпорации с курляндскими. Многие латыши-протестанты переехали за своими господами на тучные курляндские пашни. Многие из латышей-католиков перешли в лютеранство. Все они были теперь замучены, растерзаны и вырезаны польской нечистью.

Наши полки, выходя из курляндского окружения, занимали уже спаленные, разоренные лютеранские хутора и...

Латыши тяжелы на подъем. Но вниз по Даугаве шли баржи с горами трупов, а на них чернели надписи кровью, - "Велс - Дьявол! Латыши - Черти! Крестовый поход, Иисус и Мария!"

Мы, как могли, ловили сии баржи и пытались подтянуть их к нашему берегу. А с той стороны по нам прицельно били вражеские фузилеры. В те дни в Риге не хватало рук, чтоб схоронить всех с этих проклятых барж.

Мы просили помощи у России. Латыши, эстонцы и финны в одном строю стояли на рижских стенах и вдоль всей линии огня на нашем берегу Даугавы. Мы готовы были расстаться с нашей Свободой, лишь бы пришли русские и спасли нас от сего ужаса. Совсем рядом в Санкт-Петербурге стояли русские, но ни один их солдат до самого октября так и не появился в наших рядах.

Государь сказал так:

- "Немецкие жиды хотели Свободы?! Пусть ее и получат".

Что есмь Человек? Что нужно, чтоб женщины, Матери потеряли все человеческое?! И первой из них стала моя сестра.

Женщин не принято брать в армию. Они не умеют обращаться с оружием, вечно путаются под ногами, а в случае отступления их могут взять в плен и... Сами знаете.

Но так уж вышло, что в Рижской осаде война стала позиционной, нас с противником (кроме Нового Города) разделяла и Даугава и появился оптический прицел и - винтовка.

Главная проблема сего оружия, - сильный крепеж пороховой камеры хомутами и кольцами. Чтоб перезарядить винтовку, нужно полчаса и потому они не привились в регулярных войсках. Они стали оружием "Рижских Волчиц".

Когда потери средь егерей превысили пополнение и стало ясно, что от России помощи не дождаться, моя сестра подговорила с десяток своих немецких подружек и они испросили у матушки дозволения стреляться с противником. В те дни любой человек был на счету и матушка согласилась.

В первый же день моя сестра убила двух фузилеров и стала "Главной Волчицей". В тот же день четыре выживших баронессы схоронили шестерых баронесс умерших...

Через неделю в "Волчицах" были уже полсотни девушек немецкой крови и с десяток егерей-инвалидов, перезаряжавших "волчицам" винтовки.

Через месяц в отряде служило уже полтысячи женщин, - в основном латышки. Им нужно известное время, чтоб последовать за своими хозяйками.

Дашка была дважды ранена, сделала тридцать семь насечек на стволе винтовки и угодила под Трибунал Венского Конгресса. Именно из-за того, что "Волчиц" признали преступницами, Государь запретил всякое о них упоминание, будто их - не было.

Так по высочайшему повелению историки вырывают какой-то факт из единой цепи событий и тогда у потомков возникает чувство "Deus ex machina", - некие события возникают как бы из ничего, а История из общей нити рассыпается на фрагменты.

Почему после Калки татары пировали на телах еще живых русских князей? История Ига не знает подобного варварства ни до, ни после этих событий. Почему Батый снес добрую половину русских княжеств, сделав прочих князей Великими?

Самый простой и неверный ответ, - потому что варвар.

А ответ правильный, но неприятный, - потому что в битве при Калке какой-то черниговский воин в ходе мирных переговоров смертельно ранил татарского воеводу - Джэбэ-нойона. Тестя хана Джучи и родного деда ханов Берке и Батыя. А дальше была - кровная месть. И нормальные отношения с теми, кто непричастен к предательству.

Не думайте, что такие штуки происходят только в России. Во Франции непостижимым чудом числилось явление Орлеанской Девы. Кто она, откуда, почему ей так поверили при дворе? Почему она так легко побеждала англичан, но терпела вечные поражения от бургундцев? Почему она сама, будучи бургундкой, вдруг решилась воевать на стороне французской короны?

И лишь сейчас вдруг заговорили о том, что бургундцы - суть французы и ненавидят англичан в той же степени. И армии Жанны д'Арк состояли не из битых французов, но уроженцев не пораженной войною Бургундии. А еще вдруг открылось, как по приказу французского короля убивали его родного дядю бургундского герцога Жана Бесстрашного...

На мирных переговорах!

Французской монархии проще было назвать половину народа "предателем", чем признать, что предателем был - сам король...

Нужна была Революция, чтоб История опять сплелась в единую нить. Эта не беда России и Франции. Сие - Искушение.

Известная "Кавалерист-Девица" попала в армию лишь потому, что в Риге был прецендент. А после Указа Его Величества изумительно, - как русская армия, известная консерватизмом (и "ночными горшками"), приняла к себе женщину?

Русские украшатели истории плетут на сей счет всякие выдумки, но факт остается фактом, - в Европе "латышка" значит - "каратель" и "снайпер". А "Кавалерист-Девица" - лишь водевильный курьез. Не больше того.

В Вене я докладывал о преступлениях, совершенных якобинцами в Европе, а моя сестра отвечала перед тем же судом за преступления "рижских волчиц".

Ее оправдали. А после того не могли не оправдать и якобинцев. Если Победителей судят по одним законам, Побежденные заслужили, чтоб их судили не строже. Это - вопрос Чести и Нравственности.

Сестру я почти не узнал. Она стала гораздо худей и суше. Все лицо ее покрылось сетью тонких морщинок, а руки усохли настолько, что казались совершенно пергаментными.

Говорят, что когда на Войне к ней приводили пленных, здоровые поляки падали в обморок от одного взгляда сей Немезиды. По данным Конгресса Дашка успела казнить больше поляков, чем я - Начальник Особого Отдела Северной армии. А на моем счету тысячи. Десятки тысяч...

Когда ее спросили, - как она объяснит сии казни, Доротея сказала:

- "Я - Мать. Я представляла, что отец, брат, сын, или муж вот этих людей год назад жег, пытал и насиловал невинных младенцев и у меня перед глазами стояла моя Эрика... Око за Око, Зуб за Зуб и будьте вы Прокляты, если думаете по-иному!"

Она стала страшна. Но мужчины стали просто гоняться за ней. И австрийский канцлер добился прав быть ей любовником, а Герцог Веллингтон всегда был им.

И лишь Талейрану она не вернула прежнего расположения. За то, что тот - предал свою Масть.

Меня спрашивают, - чуял ли я, как вокруг меня "сжимают кольцо". Да, разумеется. Это - естественное условие нашей работы и с Колледжа нас учили приметам конца...

Это - странное чувство. Земля потихоньку уходит у тебя из-под ног и ты ничего не можешь поделать. Бывали в истории случаи, когда разведчик впадал в истерику, пытался бежать, тем самым разоблачал себя и - губил. И себя, и других.

С другой стороны, ясно, что всех улик контрразведка не может собрать. Чисто - физически. И потому у грядущего обвинения нет и почти никогда не бывает уверенности в том, что "взяли" именно того, кого следует.

Поэтому святая обязанность наших агентов - терпеть и при аресте отрицать все. Даже, казалось бы, - очевидное. Именно то, что разведчику кажется порой очевидным, контрразведка в реальности и не может порой доказать!

Разумеется, после ареста разведчику "сделают больно". И может быть, не раз. И - не один день. И вот это вот ожидание "боли" самое страшное, что бывает у нас в ремесле.

Ежели кто говорит, что это - не страшно, - не верьте. Сами развлечения в пыточной не столь страшны, - как их ожидание. Когда началось, - уже понимаешь: как пойдет разговор, собираются ли сохранять вашу жизнь, будут ли вас калечить, иль - решат устроить показательный суд. От этого можно хоть как-то "строить свое поведение".

Правила тут просты. Если за вас "принялись всерьез", нужно добиться того, чтобы вас побыстрее убили. "Настоящих" пыток выдержать невозможно, поэтому - надобно разозлить палача, чтоб - долго не мучиться. А вот если чувствуешь, что следователи не совсем чтоб уверены, - нужно терпеть. Сильно не изуродуют (побоятся мнения общества), а ежели с первого дня "яйца не зажали в тиски" - остальное все лечится.

Я так и говорю моим парням, отправляя их "в плавание":

- "Главное в мужике - яйца. Если их обрывают, - надобно умереть, ибо дальше и жить-то не следует. А уж ежели их вам оставили - потерпите чуток. Мои врачи - самые лучшие. Руки- ноги приделаем, зубы - из чистого золота, ходить-любить снова выучим и самую милую бабу - я гарантирую.

Но главное - яйца. Коль их вам разобьют - надобно сдохнуть. Специфика ремесла. Средь нас евнухам и кастратам - не место".

Да, я знал, что меня "пасут" уже - здорово. И поэтому я просил Абвер прислать хоть кого-нибудь, чтоб "передать" ему моих "крестников". Вообразите мое удивление, когда "на встречу" прибыл сам Генерал нашего Ордена по России - мой Учитель граф фон Спренгтпортен.

Он к той поре стал Наместником в завоеванной Россией Финляндии, но "вел себя" по отношению к русским, мягко сказать, весьма странно. Чего стоит наш знаменитый "бросок на Або", когда спецчасти Абвера под командой Андриса Стурдза (да-да, именно - моего друга Андриса!) совершили неслыханную десантную операцию - в тылу шведских войск!

Наши парни зимой, в ужаснейших погодных условиях, высадились чуть ли не на набережные шведского Або, прорвались к Абосскому Университету, собрали местных ученых и объяснили все так:

- "Не сегодня - завтра фронт будет прорван. Русских в двадцать пять раз больше на направлении основного удара и дни Або уже сочтены. Мы предлагаем вам собрать ваши семьи, пожитки и верных слуг и обещаем переправить вас в Дерпт.

Там, в Дерпте вы можете продолжить работу по избранным специальностям, можете оказать помощь в развитии военной науки, а можете - попроситься на вывоз в Швецию. Все, что от вас требуется, - собираться. Живыми русским мы вас не отдадим".

Глава шведских ученых барон Гадолин (по рассказам) протер стекла своих очков и осторожно спросил:

- "Следует ли из того, что наши труды в Або будут против русских агрессоров?"

- "Несомненно. Это я вам обещаю!"

Тогда барон Гадолин развел лишь руками и сухо сказал:

- "Раз сей господин сие обещает, я склонен верить в его намерения, пока он не докажет обратное..."

В течение полутора суток Абосский Университет был полностью эвакуирован. Дело сие дошло до того, что шведский гарнизон сперва не препятствовал, а затем - при известиях о прорыве русских, помог нашим десантникам.

Наш десант уходил из города на перегруженных кораблях, на коих кроме ученых с их семьями, были и семьи шведских офицеров из Або. А кроме того, большинство тех, кто пожелал воевать с Россией в наших рядах.

Это не все. Через полсуток сии корабли были остановлены в Балтике русскими. Верней, - не были остановлены...

По приказу полковника Стурдза наши корабли сразу же открыли огонь на поражение русских и те, осознав неравенство сил, поспешили ретироваться. Так вот, - вся сия операция была спланирована и руководима фон Спренгтпортеном.

Когда ж его спросили, - зачем он так сделал, граф отвечал:

- "А вы знаете, что сделали русские, когда вошли в сдавшийся Або?! Город поднял белые флаги, пытался вынести им ключи, но они сожгли, изнасиловали и разрушили почти что весь город! В Университете русская кавалерия разместила конюшни!

Впрочем, я не могу обвинять их за то, - во всех прочих захваченных городах они делали то же самое! Тут Або ничем не выделился среди прочих.

И в то же время, - сей город особенный. Это первый цивилизованный город на восточном брегу Ботнического залива... Коль угодно - очаг цивилизации в тех краях.

Теперь представьте себе, что лучших уроженцев тех мест перерезали бы, изнасиловали и замучили конные варвары...

Я почитал моим долгом спасти всех, кого только можно было спасти, пред лицом вторжения вандалов! Я исполнил мой Долг. Я все ж таки - по Крови Швед и имею некие обязательства пред Культурой моей собственной Родины!"

Вы думаете его наказали за это?! Как бы не так. Война в Финляндии вдруг сложилась не так, как мнилось русским. Превосходство сил оккупантов и проистекшие из того зверства привели к неслыханному подъему финского Сопротивления.

Это тем более поразительно, ибо финны, вообще говоря, не слишком-то были привязаны к шведам, почитая тех своими мучителями и даже поработителями. Но поведение русских превзошло всякие рамки...

Надо сказать, что финны показали в этой войне, что они в сто крат злее славян и все польские "подвиги" померкли в сравнении с подвигами финского ополчения.

Да, русские смогли удержать "под собой" богатые города финского побережья. Но в глуши финских лесов их подстерегало...

Огромнейший корпус под командой князя Тучкова (того самого, кто погибнет под Утицей в Бородинском сражении) был окружен средь озер Суомуссалми и полностью уничтожен! Это при том, что русские трех-четырехкратное превосходство в живой силе и двухкратное - в огневой мощи! Это при том, что у русских была регулярная часть, а у финнов народное ополчение...

Мало того, - самым обидным для русских казалось то, что финны не дали им никакого сражения! Их неуловимые лыжники непрерывно кружились вокруг русских войск, постоянно "покусывая" несчастных выпадами из крутящейся вьюги и растаивая в зимних сумерках - стоило окруженным решиться на контратаку. Сие оправдалось - русский корпус был совершенно измотан и после месяца подобных боев внезапно капитулировал.

Поразительно, но финны не решились взять русских в плен. Война была, конечно, не кончена и "повстанцы" решили, что в случае лишнего кровопролития русские будут мстить. Поэтому у всех сдавшихся собрали оружие, вывели на тропу, ведущую к Гельсингфорсу, раздали всем сухие пайки на два дня, пнули в зад и велели убираться из местных лесов.

Как показала дальнейшая практика, это и было самым мудрым решением. Оскандаленный корпус, конечно же, распустили, а солдатами из него пополнили прочие части. И уже через месяц почти что вся русская армия дрожала при мысли о финской чащобе. В итоге, больше русские в лес не ходили, скопившись на побережье и тем самым - спасли людей. Не только своих, но и - наших.

Видите ли...

В ходе зимних боев с убитых "повстанцев" сняли много молитвенников немецкого, да - эстонского образцов. (Находили молитвенники и латышские, но - много меньше.) Все книги были печатаны на рижских фабриках, а вооружены "повстанцы" - нашими штуцерами.

Когда по этому поводу развернулся скандал, Государь предъявлял моей матушке "финские" лыжи, на коих были крепления с нашими клеймами, а сами лыжи (по мненью русских экспертов) производились промышленным способом.

По показаниям "почти что пленных" средь "повстанцев" почти что все оказались знакомыми, с коими пленные бывали на балах, да маневрах. Разумеется, "финны" делали вид, что не узнают своих русских товарищей, а те в итоге приняли эту игру.

Впрочем, иногда пленный офицер вполголоса просил "финского крестьянина" дать ему закурить, а тот незаметно передавал былому товарищу табак и бумагу. Иль двое сидели на одном пне и, не глядя даже в одну сторону, делились друг с другом воспоминаниями об общих знакомых...

Это была - неожиданная кампания.

Ларчик же открывался на изумление просто. Русские напали на Швецию по той банальной причине, по коей завязалась у них война с Персией. У персов была нефть, в Финляндии - фосфориты.

Что характерно, - сама Россия не могла потреблять ни нефть, ни удобренья из фосфора, но она хотела их - продавать. А именно - нам, в матушкину Ливонию.

Государь Александр был великим политиком и в вопросах очередной шведской войны очень надеялся на нашу помощь. Но, что в делах экономики он вел себя - сущим младенцем.

Да, мы много выиграли от того, что бакинская нефть была взята грубой силой. Но - где Баку, и где - финский фосфор?

Баку мы взяли на второй год войны и с первого дня стали качать каспийскую нефть. Нефть сия доставлялась тремя разными способами: по морю, по тракту Ростов - Баку и - чрез калмыцкие степи. Ежели мы теряли один путь, всегда можно было пользоваться другим. В самом Баку сразу же разместилась "Закавказская армия" и не болела ничья голова о том, где люди зимуют, иль - что они кушают.

Эксплуатация бакинских месторождений с первого дня была делом прибыльным и окупила не только эту войну, но и все военные действия на Кавказе - и с турками, и Чечней.

Другое дело - Финляндия. Фосфорные месторождения в этой стране залегают именно в самой глуши. В сердце карельских болот. Никаких дорог в тех лесах отродясь не было. "Фосфорную муку" добывали сами карелы и финны, и чуть ли не в рюкзаках везли по охотничьим тропам - на лыжах (тех самых лыжах - на кои мы обменивали у них фосфор!) на побережье.

В сих услових не возникло вопроса - на чьей в сей войне мы - стороне. Русская армия при всем желании не могла захватить сих лесов. Вспомним теперь, что война с Персией продолжалась семь лет и даже после ее окончания русская армия фактически не взяла Чечни! Чего можно было ждать от войны в столь же сложной Финляндии?

Это на первый взгляд финны покойней чеченов. А ежели чуть копнуть, еще неизвестно - кто из них злее. Суровые природные условия наших краев вырастили весьма упертый народ с коим - лучше дружить. Поэтому на Тайном Совете матушка и фон Спренгтпортен "продавили" идею о всемерной поддержке Финляндии в ее борьбе с русской агрессией.

В итоге сами же финны поставляли нам фосфор в обмен на штуцера и от этого мы только выиграли.

Большинство наших войск прошло через эту кампанию с "не той стороны", но за время сие накопило бесценный опыт войны на занятой врагом территории. Когда начались события 1812 года именно офицеры "Северной армии" возглавили "партизанские отряды" в тылу якобинцев.

Опыт финской войны показал, что гражданское население переходит к "народной войне" после "легкого стимула", - в виде карательных операций войск оккупантов. Но для этого - нужны части "повстанцев", кои вызвали б сии карательные операции!

Этот опыт и был нами приобретен...

Это не все. Ежели б мы открыто пошли войной против русских, вопрос был бы ясный, - кто на чьей стороне. И тогда б офицеры наши и русские не сидели бы на одном пеньке и не вспоминали былое житье.

Межнациональный вопрос - дело тонкое и тут есть тайная грань, - за коей люди видят друг в друге - противника. И есть такое, - когда стороны стреляют друг в друга, а потом садятся на общий пенек и делятся табачком...

Особенность той войны была в том, что мы - враждовали со шведами. Мы - злопамятны и никто не забыл шведских Редукций, иль того, как шведский король напал на нас в Первую Шведскую. Офицеры рвались на эту войну, почитая ее - Делом Чести.

Другое дело, что мы - ливонцы. Даже наша "ливская слепота" - признак финских корней. Издревле ливы числились "расой господ", а эсты - "ливскими сродниками".

Наши столицы всегда были Дерпт и Пернау, - в Ригу нас перевезли лишь после Грюнвальда... Ливонские баронеты никогда не считали латышскую землю своей "исконной землей"!

В сем один из главных корней "латышских Свобод". Потомки ливонцев не "брали" и не выкупали земель на брегу Даугавы, держась за крохотные поместья - северней реки Валги. Именно там - северней Валги и начиналась "исконная Ливония" - "не загаженная славянством".

Курляндцы ж, осевшие на южном брегу Даугавы - жили вообще "на польской земле".

Крайняя нищета и скудость ливских земель приводили к традиционной бедности лифляндских родов и наши предки потихоньку расселялись по северной Латвии, оправдывая себя тем, что "берут у латышей землю в аренду". Но при том у всякого лифляндского рода есть свое "родовое гнездо" на самых что ни на есть - бесплодных и тощих ливских болотах...

Из сих традиций проистекает особое отношение к эстонцам и финнам. Они воспринимались, и воспринимаются нами, как "младшие братья", за коими нужен известный уход и необходимое попечение. Поэтому, воюя с ненавистною Швецией, почти вся наша знать тайком помогла "финским родственникам".

Доходило до удивительного, - наш офицер дрался со шведами не на живот, но - на смерть. Затем, по более мягкому Уставу Северной армии, получал положенный отпуск и... Уходил в лес к финским "повстанцам". Там он ровно месяц стрелялся с русскою армией, а затем отпуск заканчивался и тот самый человек, что стрелял только что в русских, опять возвращался в... русскую армию. И это не вызывало ни у него, ни у русских какого-то морального отторжения.

Мало того, - в России негласно считалось, что человека нельзя принудить стрелять в его родственников. И поэтому офицеры Северной армии воевали только на побережье - исключительно со шведскою армией. "Карательные" ж операции против "повстанцев" лежали на совести Главной армии, набираемой исключительно из славян.

При всем том, - стороны вели себя "по-джентльменски". Пленных с обоих сторон лишь лишали оружия и - сдавали: мы их отпускали не далее пяти верст от расположения русских. Они - нас, допросив, выводили тайком к Нарвской заставе. Такая вот - удивительная война.

Открою секрет, - русским не с руки было раздувать какой-то скандал. Дело в том, что в ходе прежних кампаний русская армия понесла большие потери - особенно среди офицерского корпуса. Иной раз поручику приходилось принять команду над ротой, а капитану порой - батальон!

К счастию, - рядом всегда был резерв офицеров. Пруссия, "выбитая" из дальнейших войн победительной Францией, всегда имела огромный запас офицеров. И по Тильзитскому договору Франция "не ограничивала инициатив уроженцев Мемельского края по службе в рядах армии третьих стран".

Другое дело, что обиды ко Франции носили в себе померанцы с силезцами, коих поляки нещадно вырезывали с согласия лягушатников. И сии офицеры делали вид, что они - родом из Мемеля и на том основании переходили под нашу руку.

Это было, разумеется, незаконно и в быту называлось "владением марками". Согласно уставам Мемельского края, "мемельцем признавался лишь тот, кто владел в крае наделом (die Mark) и выращивал на нем хлеб".

Поэтому прусские офицеры по прибытии в Мемель приходили к тамошней Ратуше, покупали одну (sic!) почтовую марку (die Mark!) и клали ее в указанное место на площади.

Собственным родовым кинжалом сие место взрыхлялось и в землю бросалось ржаное зерно, - после чего офицер сразу же становился "Мемельцем" и с этой минуты мог воевать с ненавистною Францией!

С точки зрения даже здравого смысла сие, конечно же, было политическим свинством. Когда заключался Тильзитский договор, никто и не думал, что станут так издеваться над его буквой и смыслом. И позиция России, особенно привечавшей таких офицеров, не находила поддержки у "культурного общества".

Поэтому-то Россия и не слишком-то возмущалась появлением наших ребят средь финских "повстанцев". У нее самой было рыльце в пушку!

Столь оглушительные итоги "финского недовольства" принудили Россию к "тихому миру". Вскоре были приняты условия финнов, при коих они сложили оружие, финским Наместником становился любезный им фон Спренгтпортен, а Финляндия присоединялась не совсем чтоб к России, - но была ей вассальна, как часть "лютеранских земель в составе Ливонии".

Кроме того, - Россия впервые в своей истории признала Право Парламента финнов и обещалась во всем соблюдать Автономию и все его Привилегии. (Настолько тяжким оказалось поражение в финских лесах!)

Из сей истории стороны сделали разные выводы. В России впервые задумались над идеологической работой со своим родным населением. Вообразите себе, - на своей шкуре Россия наконец осознала - насколько тяжка и грозна "дубина народной войны"!

В российской Истории сие - удивительная закономерность. Здесь как нигде верно: "Не было Счастья, да Несчастье вдруг помогло". За пару лет до Нашествия при Штабе Армии впервые возникли структуры, готовые "идти в народ" (к тому самому - вчерашнему "быдлу"!) и разъяснять ему (еще вчера - "скоту говорящему"!) почему надобно любить "Царя-батюшку" и чем именно дурны якобинцы.

Русский народ - чудовищно терпелив, незлобив и отзывчив на ласку. Довольно было "начальству" посмотреть на людей именно - как на Людей и все нам простилось... Русский мужик почуял "почтение" к себе со стороны "Власть предержащих" и в лихую годину отплатил сторицей...

Не будь в Войну столь же решительного народного Движения (навроде финского в 1810 году) на Борьбу с "Оккупантом", черт его знает - чем бы все кончилось...

Швеция из сего извлекла немного иное. Впервые за долгие годы финны воевали "без шведов". И, как ни странно, - чисто финская народная армия добилась в сто крат больших успехов, чем шведская регулярная. В итоге, - с неких пор финны стали отказываться от услуг шведского офицерства, полагаясь лишь на "народные" силы.

Поэтому в Швеции самой зародилось "просветительское движение", считающее, что... Не нужно в очередной раз "покорять эту Финляндию".

Финляндия стала рассматриваться - некой "буферной зоной" меж Европой и русским варварством. Но из этого "буфером" стала и моя Родина!

Впервые в Европе раздались голоса в поддержку нашей Свободы (не только от русских, но и - шведов с немцами!). С этаким "международным балансом сил" и влияний - Европы и "не-Европы"! Но именно об этом мы и мечтали!

Самые ж поразительные выводы из сего сделала Франция. Опыт отчаянной борьбы финнов с Россией и наша фактическая поддержка сего показалась энциклопедистам свидетельством нашей готовности взбунтоваться. (Книжники любят выдавать свои умозренья за истину.)

Поэтому они пригласили к себе с визитом фон Спренгтпортена и всячески его улещали.

Я в свою очередь встречался с Учителем. Передал ему все мои связи, пароли и явки и самых важных из "крестников". С Талейраном понятно - он был полностью "на крючке". С Фуше у меня не было той уверенности.

Я доложил о поразительной инертности графа в моем отношении и о том, что, в принципе, на него теперь есть компромат. Он допускал существование казино по личным мотивам. Я не знал, можно ли на него "давить" чрез его дочь и внуков и прочее... Но я обо всем доложил фон Спренгтпортену.

Как это ни странно, - я тогда и не знал, что Фуше со мной - одной Крови. И именно поэтому он меня так жалеет. Но об этом, как выяснилось, знал сам фон Спренгтпортен. Но он мне ничего не сказал, сознавая что меня ждут допросы и, может быть - пытки.

Забегая вперед, доложу, что наши люди "работали" потом "по Фуше" и в самый сложный момент - посреди 1812 года граф Фуше нам немало помог в организации "мятежа генерала Мале", после коего моральный дух армии якобинцев в России стал отрицательным. Но все сие - не мои тайны, - в "мятеж" замешаны весьма многие и я не смею углубляться в эти подробности.

Как бы там ни было, - Фуше с Талейраном по сей день числятся во всех разведках "на мой счет" и мне сие - отчасти приятно. Знаешь хотя бы, что работал недаром...

Французы тем временем кончили с австрияками при Ваграме. Средь австриячек, наводнивших Париж в свите новой Императрицы, оказалось немало "штучек" и я целиком захватился интрижкой с женой их посла. Она была немкой с мадьярскою Кровью, так что мы с ней друг друга поняли в темпе чардаша.

Австриячка была в самом соку, но ее окружение просто выводило меня из себя. Особо донимал брат моей пассии - князь Эстерхази. Он открыто ревновал к сестре и на каждом шагу говорил гадости.

И вот - однажды я узнаю, что из Австрии прибыл вестовой с диспозицией австрийских войск для войны с Россией. Эти бумаги должны были получить "добро" Бонапарта. Когда моя пассия сообщила сие, она даже пристально заглянула в мои глаза, но я только крепче поцеловал ее и, потянувшись всем телом, спросил:

- "Какое это имеет значение?"

- "Мой муж сказал мне, что ты - шпион. Он говорит, что ты лишь ради этого спишь со мной", - у княгини были рыжие волосы, сходные по цвету с мехом лисы и я любил скручивать их в колечки. Они были так густы и прекрасны, что простыней рассыпались подо мной, стоило нам оказаться наедине. Как у всех рыженьких, у нее были мелкие конопушки и она их стеснялась, припудривая, а мне - нравилось.

Это был ее второй брак. Первого мужа княгини убило при Вене в 1805 году и больше всего она любила гладить рукой мои шрамы, полученные в ту кампанию.

В день смерти ее первого мужа двое офицеров победительной армии "воспользовались" ее телом, а потом еще пару месяцев передавали друг другу с рук на руки. Судьба красивых женщин в покоренных столицах не может не быть ужасной.

Теперь княгиня делала все, чтоб жизнь ее нового благоверного стала адом. А развестись он не мог, да и - не хотел. Женитьба сделала его послом во Франции...

Женщины - странные существа.

Я помню, как тогда обнял княгиню, поцеловал и шепнул:

- "Я - лив и русские мне не указ. Я с тобой лишь ради тебя, Счастье мое... Я - Люблю тебя!" - и прелестная австриячка немедля растаяла. Как теплый воск.

Уже ночью, когда милая закрыла глаза, я вылез из алькова, оделся в мой новый наряд, - темный мундир с мягкими сапогами на тонкой кожаной подметке без шпор, вложил в ножны "Жозефину", проверил на месте ль отмычки, выкованные мне Петером, и вышел из спальни.

Было очень темно, но я нарочно часто ходил по посольству с завязанными глазами, - иной раз мы играли с княгинею в жмурки, другой - я делал вид, что дурачусь...

Я болен - "ливонскою слепотой" и это страшно мешает в работе ночью. С другой стороны противники знали, что я ночью слепну и потому - почти не следили за мной в темноте. Они и взять в голову не могли, что я за время ухаживаний выучил расположение комнат - на ощупь и теперь могу пройти по посольству с завязанными глазами.

Они об этом не знали. Но приготовили иную ловушку.

Петеровы отмычки всегда открывали нужную дверь и я оказался в нужном мне кабинете. Замок пошел очень легко, но стоило мне взяться за ручку сейфа, как где-то звякнул звонок. От дверцы через заднюю стенку был натянут тонкий шнур, ведший в дежурку. Посольство мигом обратилось в перепуганный муравейник, а в дверь кабинета замолотили прикладами.

Я понял, что все кончено и, растворив окно (оно было высоко над землей и потому без решеток), выпрыгнул в темноту.

По сей день не знаю, - как я тогда смог - совершенно вслепую выпрыгнуть в темноту. Наверно, я был в состояньи аффекта, ибо сегодня ни за что не повторил бы сей подвиг!

Чудом я попал точно на ноги, ничего не сломав. Точнехонько промеж трех дюжих охранников в сопровождении моего заклятого врага - князя Эстерхази.

Я давал слово сестре, что не дам нашей маленькой вырасти без отца и обещал сдать свою шпагу первому же жандарму, ежели что. Клянусь, ежели бы я видел, - кто меня окружает, я дал бы себя арестовать и увести в караульное. Но тут свет фонарей сразу же ослепил меня и я попросту отмахнулся от ближайшего факела.

Раздался булькающий звук с предсмертным хрипом и я уже не мог сдаться. Если б на ваших глазах товарища заколол бы какой-нибудь гад, разве б вы взяли его в плен? Конечно же - нет. Око - за Око, Зуб за Зуб и у меня не оставалось иного выхода, кроме как - убивать всех.

Обратным движением, вырывая "Жозефину" из падающего покойника, я достал до горла второго солдата и он тоже, хрипя и булькая кровью, рухнул куда-то вниз. Теперь против меня оставалось двое. Князь, выхватив саблю, встал в позицию, третий солдат вскинул ружье и замахнулся прикладом.

Я пожалел "Жозефины", - встречи с кованым железом приклада она бы не вынесла. Поэтому я всадил ее в солнечное сплетение солдата и невольно раскрылся.

Князь от души полоснул меня по горлу и, не будь у меня тугой и жесткий воротничок, я бы сейчас не писал этих строк. А так из меня ударил целый фонтан и князь захихикал:

- "Meurs, Jud de Gitan!"- он так радовался, что не заметил, как я вырвал "Жозефину" из трупа и что силы ткнул ее в его харю. "Жозефина" вошла ему в глаз и больше он не смеялся.

Я вложил рапиру в ножны и пошел прочь, что есть силы зажимая страшную рану. Кровь хлюпала под руками, в глазах мутилось, а ноги подламывались подо мной...

Потом выяснилось, что сабля зацепила яремную вену. Сам Доминик Ларре, штопая меня, все цокал языком, не веря глазам и клялся, что с такими ранами люди отправляются на тот свет, прежде чем скажут "Мама!". Разумеется, это не сонная, но мало - все равно не покажется.

Я не знаю, как я дополз до дома Элен. Идти было не далеко, каких-нибудь три квартала, но я - ничего не видел в кромешной темноте. Судя по кровавому следу меня все время швыряло через всю улицу от домов на одной стороне до тех, что напротив. Я все время падал и снова вставал, а последние метров сто полз на карачках - настолько сильная у меня стала кровопотеря.

По рассказам Элен, ее разбудила трясущаяся от ужаса кастелянша, жившая возле потайной двери. В ее обязанности входило выглядывать из окошка на стук. Все, кому положено, имели ключи, но мало ли что...

Девушка узнала меня в неверном свете луны, открыла дверь и пришла в ужас от моего вида. Мундир был насквозь пропитан моею кровью, а на лице появилась смертная бледность.

Если бы Элен не получила уроки первой помощи от дяди Шимона, все было кончено. Но моя возлюбленная, обливаясь слезами, смогла наложить жесткий тампон на шею (о шине, или закрутке на сем месте и речи быть не могло), а потом остановила кровь пригоршней квасцов, наложенных сквозь повязку. Ларре, оценивая работу, сказал, что все правильно, а то, что я потерял много крови, ослабило кроветок и дало образоваться тромбу...

Через пару часов в дверь нашего дома постучали жандармы. Элен потом говорила, что сперва думала спрятать меня, но потом поняла, что если я не получу врача, все будет кончено.

Я лежал в инфекционном бараке лазарета Ларре. Единственное окошко, забранное стальной решеткой, было до половины забито досками, дабы я не мог никого увидать с высоты второго этажа, где располагалась моя палата. Рядом со мной денно и нощно дежурили два жандарма, призванных запоминать любое мое слово и развлекать меня разговором и играми.

Сперва меня хотели пытать. Но на допросе первое, что я сделал, - я напряг мышцы шеи, и из плохо зажившей раны хлестнула кровь. Прибежал Ларре, коий понятно всем объяснил, что в сих условиях я могу "разорвать" мой рубец одним натяжением шеи и удастся ли в другой раз остановить мою кровь - Богу ведомо.

Позвали Фуше. Тот долго думал, а потом по согласованью с самим Бонапартом принял решение, что я из тех людей, кто скорее умрет, но не даст себя мучить. Поэтому от меня отвязались.

В первое время мы с тюремщиками играли в шахматы, но после того, как выяснилось, что я могу дать фору в ладью любому из моих сторожей, игра потеряла смысл. Поэтому мы играли в трик-трак и ландскнехт, коим я выучился на Кавказе, - там они известны, как "нарды". Ну, и карты, конечно.

Жандармам запрещалось играть на деньги, - боялись, что я их обыграю и долгами добуду свободу. Поэтому мы играли всегда на еду. Мне не хватало больничной похлебки и жандармские рационы были неплохим подспорьем моему крупному телу.

Незадолго до приговора сторожей стало трое. Сам Фуше пришел к выводу, что я действую на людей разлагающе. После двух месяцев - все три смены моих сторожей впали в депрессию и совсем разуверились в своей конечной Победе.

А я не говорил ложного, - одну только правду. Я - не святой, но и не Тартюф. Так легче. Поэтому я рассказывал о необъятных русских просторах, когда от Моря до Моря - Вечность.

Меня пытались уличить во лжи, но я им повторил дело Резанова. Только до того дня они верили, что речь в ней о русской тупости и безалаберности, но когда за этим фасадом открылись вдруг дали, в коих государева почта мчится к границам - годами, тут-то гордые галлы сразу притихли и призадумались.

А еще я рассказал им о Волге. О косяках воблы, кою можно ловить в исполинской реке голой рукой. Ловить и выбрасывать на поля, ибо вобла сорная. Она жрет корм Царь-рыбы - Осетра, а те мало того, что дают знаменитую и чудовищно дорогую икру, но и осетрину. Пудами.

Меня опять обсмеяли, а я просил принести из дома мундштук из хряща, мне его подарили в Астрахани на прощание. Жандармы увидали этот мундштук, а я чтоб добить, раздумчиво так произнес:

- "Ваш Государь намерен уморить нас голодом. Вообразите, что к сему хрящу приложен скелет в полтора раза выше меня, на коем растет осетрина и кою обычно используют на удобрения, после того, как вынут икру. Но если ее обработать, она назовется "балык". Тот самый, что стоит у вас пять наполеондоров за фунт. Рыбаки не едят этого, но коль будет голод, они, пожалуй, перейдут и на балыки", - в тот вечер я получил ужины обоих моих сторожей. У бедных лягушатников почему-то пропал аппетит.

В другой раз я описывал им дороги и мне опять не поверили. На что я вынул все тот же мундштук из хряща и спросил:

- "А почему волжане не везут осетров? Далеко, да и дорог нет. А если б довезли, получили по пять наполеондоров за фунт. Фунтов в осетре - тысяча. Но - невыгодно, - дорога съедает...

Вот возьмут ваши Москву, Нижний, Самару, а потом ваш Государь повезет жрачку солдатам из Польши. Не осетрину - просто еду. По пять наполеондоров за фунт. Плакали тогда ваши жалованья..." - на другой день сторожей сменили на новых, ибо прежние оказались "охвачены пораженческими настроениями".

Ну, и, разумеется, новеньким тоже захотелось о многом узнать, и я рассказал им про Оковский лес, на краю коего есть крохотная Москва, и коий непроходим для конницы.

И о том, как людей засасывает в трясину, - во Франции ведь нет таких ужасов. То есть - болота-то есть, но не в двести верст длиной, и в сто шириной. И еще во Франции нету таких комаров, что вьются над сими болотами. А кроме комаров, да клюквы на тех болотах жрать нечего, так что если война пойдет в Белоруссии, - всем суждено сдохнуть с голоду в ее угрюмых лесах.

Да скажите Спасибо, - чрез сии топи вы не можете прийти к нам, а мы - к вам. И неизвестно, - что для вас лучше.

А ежели идти чрез хлебную, да сальную Украину, придете вы на Дон, да Кубань. Где и будете искать, да ловить местных казаков. Чтоб водички попить. А казака в той степи только пуля догонит. Русь же - за Белоруссией. А меж Украиной и Белоруссией дорог нет - лишь болота.

Однажды двери в мою камеру распахнулись и на пороге возник сам Фуше. Его вертухаи немедля ретировались и граф подсел к моему ложу.

Я лишь развел руками с извинением в голосе:

- "Простите, что не могу встать, как подобает пред старшим по чину и возрасту. Ларре запретил мне даже сидеть, так что и утку мне приносят монашки".

Граф небрежно отмахнулся от моих слов:

- "Это - неважно. Привыкайте пред вечной постелью. Вы - хуже Чумы. Она губит лишь тело, Вы - Душу. Вас расстреляют".

Я, рассмеявшись, хоть и сдавило сердце, воскликнул:

- "Не берите в голову. Правда - мерило Добра и Зла. И коль мне суждено умереть, - мы победим ваше воинство, ибо вы убиваете меня за то, что я Прав".

Граф долго и пристально смотрел мне в глаза, а потом лицо его предательски дрогнуло и я с изумлением обнаружил, что всесильному и всезнающему графу - страшно. Он и не скрывал своего замешательства, но еле слышно шепнул:

- "Расскажите мне про - Россию".

Не помню, сколько и о чем я ему рассказал. Два раза к нам приходили и вставляли новые свечи взамен сгоревших. Граф сидел в глубине комнаты и будто спал с открытыми глазами, а я рассказывал о Даугаве, об Оковском лесу, о вершинах Кавказа и степях Поволжья. Я не умею врать и рассказывал лишь то, что видал собственными глазами. Сдается мне, что и француз увидал Россию, как она есть, и пришел в ужас от безумия, на кое решилась ничтожная Франция.

В конце он встал, сгорбившийся и видимым образом постаревший на многие годы, и хрипло сказал:

- "Я читал донесения сторожей и не верил ни одному слову. Простите мне сие заблуждение.

У меня новости. Ваша матушка задержала всех наших и хочет их обменять. Всех - на Вас одного. Теперь я - соглашусь..."

Ровно через неделю после визита Фуше в мою палату вошел мэтр Тибо (лучший следователь по уголовным делам тогдашней Франции), - его "сосватал" мне сам Луи Бонапарт. Корсиканский клан поверить не мог в случившееся и объяснял дело древней враждой фон Шеллингов с Габсбургами. Надо знать историю Корсики, чтобы понять, - насколько корсиканцы не любят австрийцев. Даже мой арест "с поличным" лишь подлил масла в костер этой ненависти.

Мэтр Тибо помог вынести кровать в операционный зал клиники. Там уже собралось много народу, - при виде меня воцарилась кладбищенская тишина. Потом в залу в сопровождении двух жандармов ввели мою австриячку. Урожденная княгиня Эстерхази была посажена напротив моей постели, а мэтр Тибо встал меж нами и произнес:

- "Ваша Светлость, я предупреждал Вас о том, что обстоятельства сего дела не позволяют нам характеризовать Вас ни как свидетельницу, ни как участницу сего преступления. Готовы ли вы подтвердить Ваши показания в присутствии народных свидетелей? Не вступит ли это в противоречие с Вашей Честью и не навлечет ли сие неодобрения Вашей семьи?"

Австриячка, бледная как мел (все ее конопушки, словно золотые искорки проступили на посерелом лице), коротко кивнула в ответ и еле слышно промолвила:

- "У падшей женщины - нет Чести... Я готова подтвердить все мои показания".

Мэтр Тибо тут же подвинул стул ближе к допрашиваемой и, садясь рядом и по-отечески кладя руку на ее подрагивающие "от нервов" ладони, спросил:

- "Хорошо. Вы когда-нибудь - были счастливы?" - у секретарей от изумления поднялись было брови, но Тибо свободной рукой сделал знак, (пишите, пишите!).

Женщина долго молчала и сидела, как мертвая, будто не слыша вопроса, а потом слабо улыбнулась и прошептала:

- "Да, разумеется... В детстве я была не слишком заметной девочкой и даже после дебюта, - юноши не сразу замечали меня... Некоторые ухаживали, но я знала, что им по нраву не я, но мой род. Это было - не то...

Потом появился Франц. Он был малого роста и очень стеснялся показаться со мной, - я вымахала выше него на целую голову. Он так смущался, что... я забыла мою стеснительность и мы... Мы были с ним самими собой.

Да, я была счастлива. Он был маленьким, но очень крепким - любил во время танцев поднять меня на руки и кружить по залу среди прочих пар. Все пугались и подруги визжали, но я не боялась, - Франц ни за что не уронил бы меня...

Я была счастлива! Целых восемь месяцев... А потом наступила Война и ко мне пришла похоронка...

Его убили. Прямо в Вене...

Он у меня командовал ротой драгунской лейб-гвардии, - когда все было кончено и все бежали, как крысы с тонущего корабля, он вызвался прикрывать отход августейшей семьи и...

Я три года носила траур. Я твердо решила принять постриг, но моя семья воспротивилась. Все кругом говорили, что я должна родить, дабы наш род имел продолжение, да и... никто не хотел, чтоб мои земли отошли церкви. Я не выбирала нынешнего супруга. Мне показали его, спросили согласия, а я махнула рукой - делайте, что хотите".

Княгиня долго держала у лица крошечный носовой платок, потом пила воду из стакана, поданного Тибо, и ее зубы тихонько стучали. Затем Тибо еле слышно спросил:

- "Когда Вы впервые встретились с обвиняемым?"

- "Это было на третий день нашей жизни в Париже. Как жена очередного посла я должна была исполнить роль хозяйки празднества по случаю нашего назначения. Я ничего не знала об этом и только стояла посреди залы и знакомилась, а жены секретарей посольства на ухо объясняли мне, что делать и рассказывали о посетителях.

У меня сразу возникло чувство, что все чего-то, или - кого-то ждут. Я даже спросила об этом и мне отвечали, - "Веселья не будет, пока не придет Бенкендорф".

Я изумилась, я никогда не слыхала этого имени и... Тут наперсницы наперебой рассказали об обвиняемом. И то, как он командовал арьергардом после Аустерлица, и то, как он похищал любовницу самого Бонапарта, и все, все, все...

Тут по залу пошел шумок: "Прибыли, прибыли!" Вверх по лестнице поднимался необычайно высокий человек со шрамом. Шрам нисколько не портил его. Мне казалось, что он улыбается, но мне объяснили, что это - шрам. Он разрезал губу саблей, когда полз по тонкому льду Одера на русскую сторону.

Меня неприятно поразило то, что он был простоволос, хотя уже стал терять волосы. Прибыть в приличный дом без подобающего парика, оскорбление. Матушка моя сжевала губы в кровь и сломала свой черепаховый веер, когда Бонапарт шел под венец с нашей принцессой - простоволосым.

Под руку этот мужлан вел обольстительную женщину и мои наушницы зашипели: "Шлюха! Шлюха! Замужняя тварь, а ходит с любовником! Как ей не стыдно!"

Я спросила, - "Кто это?" - и мне отвечали: "Элен Нессельрод. Она спит с Бенкендофом, делая карьеру своему мужу. Продажная тварь! Жидовка!"

Я была очень задета тем, что в дом мой приходят этакие существа и не выдержала:

"Как смеет такой кавалер путаться с этими тварями?! Это противно Чести!" - а мне отвечали:

"Он - может. Он живет с родной сестрой, которая от него на сносях. Для сих безбожных фон Шеллингов нету Святого!"

А тем временем сей человек подходил все ближе и ближе и все тянули руки к нему. А он здоровался со всеми, шутил, говорил комплименты и вокруг него образовалось что-то вроде живой, светлой и упругой волны, от коей во все стороны расходились какие-то особые флюиды - добра и радости...

У меня потемнело в глазах, - почему погиб Франц?! Разве я не любила его, не была предана душою и телом?! Почему выжил сей человек, преступающий все законы - людские и Божеские, - живущий сразу с родною сестрой и мерзкой жидовкой?

Тут он подошел, и меня толкнули, чтоб я его встретила. Я впервые посмотрела ему в лицо, и по мне пробежали мурашки. Глаза сего убийцы были ясны и холодны, как...

Как поцелуй Смерти. И я вдруг подумала, что сей человек умеет и любит дарить Смерть. А я не хотела и не могла жить без Франца...

Тогда я торопливо сняла с руки перчатку, чтобы своим естеством прикоснуться к сей Вечности и... Он впился в мою руку страстным, обжигающим поцелуем. Меня всю затрясло, как в лихорадке, - я закрыла глаза и мой Франц живой и здоровый стоял рядом и целовал мою руку. Слезы выступили у меня на глазах, я еле слышно сказала: