Он умер. Внезапно. Ему уже стало лучше. Мы назначили день для второго занятия кружка. И вдруг я увидела, как Аэлита Сергеевна, странно спотыкаясь, бежит по улице, без пальто, и девочка, их соседка, тащит ее за руку, что-то кричит и плачет. Я выбежала из конторы. К их дому со всех сторон спешили люди. Была страшная тишина в поселке. Только скрипел снег под ногами.
Когда я вошла, все толпились в первой комнате. А там, в комнатке с веселыми обоями, на полу… Очевидно, он встал. Он еще боролся, может быть, шел к окну. Может быть, к Але…
Она стояла рядом на коленях, прижавшись щекой к его щеке, замерев. И какая тишина!..
Сегодня хоронили. В десятом квартале. Там нет никакой кладбищенской ограды. Просто среди деревьев могилки. Как часть леса. В поселке есть поговорка: смотри, в десятку попадешь! Как в тире.
К счастью, тут нет духового оркестра. Все было тихо, быстро. Рабочие переговаривались вполголоса. Аэлита Сергеевна, окаменевшая, с сухими глазами, стояла у могилы. Стали бросать горсти земли. Она и тут не шевельнулась. Будто тяготясь, будто только дожидаясь конца, чтобы уйти. Я поняла: то, что там в некрашеном гробу, — это не он, это чужое, лишнее, что мешает ей оставаться с ним, живым… Едва вырос холм, она повернулась и быстро пошла, не оглядываясь. Постепенно разошлись остальные.
Я спряталась за дерево. Мне нужно было побыть одной, осознать, что случилось. Пошел снег — неторопливые крупные хлопья. Скоро свежий холмик стал белым, как другие, — не отличишь.
К чему же все: горение, страдания, радости, если все равно смерть? Рождаемся, чтобы умереть. Всему смерть. И какая разница между кочками и человеческими могилами под снегом — всюду погребена жизнь. Так есть ли какой-нибудь смысл в существовании человечества? Отличный от существования камня, дерева, солнца? Конечно, нет. А наши планы, цели? Может быть, это просто самообман, самообольщение, чтобы не так страшно было в этом бессмысленном и бесцельном существовании?
Не знаю, не знаю, все сместилось. И все мои философствования, мои открытия, все как детская игра рядом со смертью.
Снег опускался ровными слоями, будто там наверху разматывался бесконечный рулон, и от этого можно было сойти с ума.
Зачем он умер?!
Ты извини, я пишу какой-то бред. Я очень продрогла там, и, кажется, у меня жар. Знобит. Сижу у окна, закутанная в одеяло, в доме натоплено, а мне холодно.
Почему бы и мне не умереть сейчас? Какая разница — раньше, позже! Все случайно. И то, что я вообще родилась. Случайно встретились мои отец и мать, которых я и не знала. Меня могло и не быть на свете. Что бы изменилось? Снег бы шел и шел…
Я смеялась, когда слышала от других подобные речи. И вот мой черед… Теперь ты посмеешься. Может быть, человек неизбежно приходит к этому, как к смерти: все бессмысленно…
Я очень страдаю. Я не знала, что так привязалась к этому человеку. Как можно пережить утрату близких? Неужели к этому привыкают?..
Оказывается, прошло больше трех недель, как я заболела! Давно вижу на столике белые прямоугольники, а только вчера поняла, что письма. Прочитала сегодня. Вопросы, вопросы… Прости, не могу отвечать, в голове пусто.
У меня было воспаление легких. Приезжал врач из района, бесконечно долго смотрел на меня строгими глазами…
Очень интересное ощущение, хотя мучительное: в груди пирамида камней. Когда я чересчур сильно кашляла, пирамида разваливалась, камни рассыпались, закатывались в самые уголки, под ребра, кололи и резали острыми краями. Тогда я осторожно поворачивалась, чтобы снова собрать, скатить их в кучу. Это очень трудно и требует адского терпения. И этим было заполнено все мое время.
Часто приходила медицинская сестра. Настасья Петровна просила:
— Брось ей банки-то!
Вдвоем они меня ворочали, обжигали, обтирали, мазали скипидаром, пахнущим тайгой.
Днем я оставалась одна и погружалась в блаженную тишину. Солнечный луч скользил по моему лицу, светил сквозь веки…
Ничего мне не нужно. И никого не нужно. Спасибо.
Можешь меня поздравить: чуть было не вознеслась живьем на небо. Днем сегодня задремала и слышу глас:
— Окружили меня беды неисчислимые… Господи, поспеши на помощь мне…
Глаза приоткрыла. У окна сидела женщина в темном монашеском платке и читала вслух Евангелие. А рядом, прислонившись к дверному косяку, с малышом в руках стояла Даша. На лице ее сонно-блаженная улыбка, она шевелила губами.
А я не удивилась их появлению! Как будто так и следовало. Паутинная солнечная тишина. Шепот Даши:
— Господи, да будет воля твоя! Господи!..
И строгий взгляд на меня поверх книги этой женщины в черном.
И вот чувствую, задрожала во мне какая-то подлая жилочка. Таким сладостным показалось от всего отвернуться, закрыть глаза, не думать, не терзаться… Отдаться чужой воле… Что-то там у меня в груди отворилось, и слезы потекли, потекли…
Женщина в черном встала (это была жена Семена Корнеевича), подошла к двери и торжественно, дрожащим голосом провозгласила:
— Владыка, прими душу на покаяние!
Из-за двери выставилась волосатая опухшая физиономия. Маленькие глазки уставились на меня.
— А что глаголя глас вопиющего? Приготовьте путь господу!
Явно робея, владыка ступил в комнату и сразу наследил грязными сапожищами. Это меня отрезвило. Отодвинулась от них в угол, подтянув одеяло, и, собрав все силы, закричала:
— Сейчас же убирайтесь отсюда! Вон сейчас же!..
Они исчезли, как мыши.
После этого я долго не могла от слабости рукой двинуть. И до сих пор на душе отвратительный осадок. Ведь я же плакала от умиления! Ведь я действительно едва не произнесла мерзкое «да будет!».
У меня такое же чувство, как было однажды, когда чуть под поезд не попала. Тогда стояла рядом с проносящимся составом, смотрела на рельсы, но которым катились колеса, на рельсы, где я только что была… И долго тогда не могла избавиться от тошнотворного чувства: а ведь могло быть… Вот и сейчас мне ужасно стыдно того подлого чувства, какой-то рабьей радости и умиления. И страшно: поддалась бы — и все, и нет пути назад, и в рабстве!
И вспомнился мне разговор там, в том доме… Когда Аэлита Сергеевна говорила, что нынче нет дураков, верящих в сказочку о трех китах. Понимаешь, не думала я в тот момент об этих китах! Все равно мне было! А важно было только одно: меня пожалели.
Вот на что они ловят! Подкидывают «божественные письма» и выжидают подходящего момента, когда у человека ослабеет воля и помутится рассудок. Когда человек устанет думать, решать, бороться. Тогда они тут как тут.
Даша за свой счет подкармливает юродивого попа. Интересно, какое отношение имеет к этому Семен Корнеевич? Не подослал ли жену?
Между прочим, сегодня у меня зверский аппетит!