Продавец воздушных шариков

Глава II

— Попробуй больше не плакать, Эмили, хорошо? Пожалуйста.

Он говорил мягко. В большом доме было тихо. Эдвард Рейнард и его жена Эмили стояли в холле второго этажа, откуда через полузакрытую дверь темной спальни им было видно длинное распростертое тело их взрослого единственного сына, тихо лежавшего в своей кровати.

— Ты же знаешь, с ним все в порядке. Да, это был свирепый удар, и какое-то время, вероятно, ему будет больно. Но с ним все в порядке. И он дома, — Эдвард Рейнард стремительно зашагал по темно-синему ковру. — Я останусь здесь до тех пор, пока не придет сиделка, — сказал он, буквально кипя энергией.

Он был невысоким мужчиной, на голову ниже сына, с очень прямой осанкой, которую часто вырабатывают невысокие мужчины в стремлении казаться выше. Он предпочитал одежду серого цвета, поэтому весь казался серым. Его седые волосы казались серыми, и лицо так же казалось лишенным цвета. Глаза у него, однако, были ярко-карими.

Его жена Эмили, узкая в бедрах, но грузная сверху, семеня тонкими ножками, неотступно следовала за ним.

— Он мог быть убит! — завыла она.

— Насилие. — Губы ее мужа скривились. — Она, вероятно, принадлежит к той среде, где часто происходит подобное.

— Ребенок получил травму! — Эмили опять заплакала.

— Врач говорит, что с Джоном все будет в порядке. На этот раз, — мрачно добавил он.

— О, Эдвард, что мы можем сделать?

— Шшш… — Мужчина отодвинулся от открытой двери. — Многое. На этот раз мы не отступим и просто сделаем то, что должны были сделать давным-давно.

— Я не могу понять, — стонала Эмили, — я не могу понять, как это могло случиться.

— Они дрались, — сказал он. — Физически, по-настоящему дрались — как звери. Это просто невыносимо для человека. И какое ей дело до того, что ребенок находился в комнате?

— Бедный малыш! Беззащитный ребенок! Какой ужас!

— Да, это уж точно, — сказал он. Взгляд его ярких глаз сосредоточился на жене. — Вард перенес сильное потрясение. Ты это понимаешь, надеюсь?

— О, его сердце, должно быть, разбито, — шмыгнула носом мать Варда.

— По крайней мере, теперь все кончено, — отрезал Рейнард.

— На этот раз Вард должен будет согласиться.

— Согласится, не беспокойся. От нее необходимо избавиться. Я говорил ему, много лет назад, что надо признавать ошибки и исправлять их.

— А как насчет малыша — Джона? — спросила миссис Рейнард. Ее бледно-голубые глаза с опаской смотрели поверх носового платка на мужа.

— Мы позаботимся о Джоне. Я займусь этим. — В праведной решимости он выпрямился, казалось, до девяти футов. — Я иду звонить Мерчисону.

Мерчисон был адвокатом. В холле второго этажа не было телефона.

— Эдвард, и все это придется выставить на всеобщее обозрение? — задрожала она, хватаясь за мужа. — Все это невообразимо отвратительно. Я просто не могу… — Она начала плакать снова. — Не оставляй меня сейчас.

— Шшшш… Шшшш… Все хорошо, Эмили. — Он обнял рукой ее плечи, и она ответила тем, что принялась усиленно вытирать слезы и попыталась поднять голову.

Так они и стояли в холле второго этажа молчаливого дома, у открытой двери комнаты, — где тихо лежал их взрослый сын, и не спрашивали самих себя или друг друга, почему же именно эту женщину нельзя было оставить здесь одну.

В полдень Шерри опустилась на стул рядом с кроватью Джонни. Мальчик пришел в сознание и жалобно хныкал, не помня подробностей (Шерри благодарила за это Бога), но тем не менее зная, что с ним произошло что-то ужасное. Шерри постаралась окружить его заботой и любовью. Она сказала мальчику, что папа очень сильно болен, ему очень плохо; но врачи заботятся о нем. Не здесь, далеко. Но мамочка здесь, и врачи, конечно же, заботятся о Джонни, разве не так? Посмотрите на него, он словно закручен в пеленки. Никто не позволит сделать ему больно. Сколько вокруг медсестер, они тоже защитят его. «Видишь этих теть, одетых в белое? Они все здесь для того, чтобы никому не было больно, а маленькие дети выздоравливали. Видишь, на других кроватях тоже лежат дети?»

Джонни, похоже, успокоился и затих, но Шерри понимала, что не может выполнить такую сложную задачу за короткое время. Возможно, начало она положила, но ей еще предстоял долгий путь.

После того как Джонни задремал, Шерри почувствовала усталость. В больнице терпеливо относились к матерям. Мальчик находился в приемном отделении, и Шерри позволили провести там все утро. Однако она не могла оставаться здесь двадцать четыре часа в сутки. Она не представляла, что ей делать. Вот сейчас мозг заработает, и она что-нибудь придумает. Сквозь усталость начали пробиваться острые нервные уколы, хотя Шерри и не испытывала желания застонать или расплакаться. Все было в прошлом. Действие снотворного или успокоительного прекратилось, но Шерри все равно была признательна за его продолжительность.

Она услышала шаги, увидела, кто подходит к ней, и ощутила новый прилив сил. У Эдварда Рейнарда не нашлось для нее ни слова; он даже не кивнул ей в знак приветствия. Приблизившись к Шерри вплотную, он взглянул на лицо спящего ребенка. Лишь после этого, отрывисто качнув головой, он властным жестом пригласил молодую женщину выйти.

Шерри оставила фартук на спинке стула. Вместе с ним она оставила свое прошлое. Теперь весь мир стал другим; Ей необходимо встретить Эдварда Рейнарда с открытым лицом. Он был ее врагом, он всегда был им, хотя она никогда не понимала почему. Теперь не было нужды производить хорошее впечатление, даже просто считаться с ним. Она испытала облегчение, чуть ли не радость.

В коридоре Эдвард Рейнард сказал:

— Я говорил с врачом Джона.

Она ничего не ответила. Значит, он пришел к ней не за новостями.

Эдвард Рейнард слишком крупными для его роста шагами шел к небольшой комнате ожидания в дальнем конце коридора. Шерри не торопясь следовала за ним. Ей некуда было спешить. Рейнард, вынужденный ждать, воспринял это как оскорбление и гневно обернулся к Шерри.

— Я переведу его в отдельную палату, — сказал он.

— Нет, вы этого не сделаете, — тут же ответила она. — Ему нужно, чтобы вокруг были люди.

— Рядом с ним круглосуточно будет находиться сиделка.

— Нет. Это дорого, и в этом нет необходимости. Ему будет лучше с другими детьми.

— Счет оплачиваю я.

— Нет, — сказала она, следуя какому-то глубокому инстинкту. — У меня есть страховка. Я сама позабочусь о своем сыне.

— Сыне Варда, — свирепо произнес он. — Хотя с этим браком покончено.

— Да, будет покончено, — сказала Шерри. — Как только я встречусь с адвокатом…

— Насчет адвокатов я позабочусь, — гневно заявил он. — Если вы не можете придумать ничего лучше, чем затевать драку в присутствии ребенка…

— Поверьте мне, — твердо сказала Шерри, — Вард больше никогда не приблизится к Джонни, чтобы иметь возможность причинить ему боль. Или напасть на меня.

— Вы лжете! — воскликнул он. — Кто напал на Варда? Кто ранил его?

— О, это сделала я, — чуть ли не весело произнесла она. И подумала, что не в состоянии поколебать то, что вбил себе в голову Эдвард Рейнард.

— Хотя я сомневаюсь в том, что Вард захочет делать достоянием гласности такое поведение со стороны женщины, предположительно любящей супруги и матери, — оборвал ее Рейнард, — долготерпению в этом браке пришел конец.

— Это верно.

Шерри смотрела ему в лицо с чувством простого любопытства. Она никогда не понимала его, а теперь этого больше и не требовалось; но почему же он воспринимал каждое произнесенное ею слово как оскорбление? Возможно, оно и было таковым, подумала она и улыбнулась.

— Если хотите знать, — прорычал он, взбешенный этой улыбкой, — Вард дома, где за ним надлежащим образом ухаживают. Я приехал сюда, чтобы сообщить, что он никогда больше не вернется в ваш дом. Я намереваюсь уведомить владельца, что Вард больше не является ответственным за ренту.

Шерри засмеялась. Она не могла удержаться.

Она заметила его желание поднять руку и ударить ее. Она также отметила усилие воли, которым он подавил это желание. И подумала про себя: мне не следовало смеяться. Нет, не следовало смеяться.

Шерри торжественно произнесла:

— Полагаю, адвокаты договорятся о разделе имущества. Половина машины. Половина мебели.

Она печально покачала головой, и у нее во рту пересохло.

— Это все пожалуйста, — бросил он. — Вы получите, приличные отступные — если вы к этому стремитесь.

— Все, что по закону мое, — сказала она, — я, несомненно, возьму, — и увидела, как это тоже было сочтено оскорблением.

— Эмили и я, разумеется, позаботимся о благополучии нашего внука, — напыщенно произнес он.

— Нет, этого не будет, — сказала она, растягивая слова.

— Не думаете ли вы, что у вас получится?

— Почему бы и нет? — закричала она, неожиданно распаляясь. — Если я содержала длительное время и ребенка, и мужа, и, кстати, оплачивала и ренту, и продукты?

— Это был ваш выбор, не так ли? — холодно заметил он. У него изогнулась губа. — Вы будете продолжать работать официанткой в коктейль-баре или же вы собираетесь вернуться в варьете?

Шерри не ответила. Несмотря на охватившую ее ярость, ей было все-таки жаль этого человека из-за его неосведомленности. Похоже, он не знал, что она лишь попробовала себя в шоу-бизнесе и убедилась, что у нее ничего не получится. Похоже, он не знал, что она была не только неопытна, но и — в свои двадцать шесть лет — слишком стара, уже не в форме. Он даже не знал, что работать в варьете вовсе не просто. Он думал, что там работают только умственно отсталые. Ха, не такие, как он, устало подумала она.

Он что-то говорил о том, что «у ребенка не будет жизни».

— Как только Джонни поправится, — прервала его Шерри, и, пока она говорила, решение это окончательно созрело, — я сразу же увезу его на Восток, на родину своих родителей.

— Нет, вы этого не сделаете, — сказал он, в свою очередь растягивая слова. — У меня большие сомнения на этот счет. У вас нет на это прав. Вы сделали все, что могли, чтобы искалечить моего сына. Но вы не искалечите моего внука.

Его лицо побелело, тело напряглось как пружина, и Рейнард стремительно бросился вон из комнаты.

Шерри вновь подумала: нет, мне не следовало смеяться.

Она спустилась прямиком в главный вестибюль и поговорила с людьми в регистратуре. Ни в коем случае нельзя позволять Эдварду Рейнарду изменять условия содержания и лечения Джона Эдварда Рейнарда, находящегося здесь. Он не имеет на это права, заявила она.

Затем, усевшись в углу, Шерри попыталась разобраться в своих делах. Она старалась отогнать от себя страх. Ей следует позвонить адвокату, которого предложила ей миссис Айви.

Шерри ни за что бы не обратилась в поисках адвоката к друзьям Варда. Во-первых, они не принадлежали к числу людей, знакомых с порядочными адвокатами. Во-вторых, они никогда не были ее друзьями. Варду не нравилось, когда она появлялась в обществе людей, с которыми у нее могли установиться дружеские отношения. Он просто был павлином. Все ее внимание должно было принадлежать ему. На самом же деле, Шерри была слишком занята, чтобы придавать этому значение. Вернее, после того, как они переехали на Запад, она особенно не спорила по этому поводу. А круг ее знакомых здесь в основном состоял из товарищей по работе, с которыми она больше нигде не встречалась. Надо признать очевидным факт: в этом уголке мира у нее не было собственных друзей.

Что ж, в таком случае, решила Шерри, ей надо позвонить адвокату, договориться о встрече и переговорить с ним. Но только не сегодня. Она была слишком потрясена, слишком измучена, и ей нельзя отходить от Джонни — во всяком случае, не сегодня.

Но она не могла вернуться в тот дом и жить там. (Значит, мясо протухнет, молоко скиснет. Неглаженое белье покроется плесенью. Она никогда не сможет больше лечь в эту постель.) Хорошо. (Ворота захлопнулись.) Дело еще и в том, что дом находится слишком далеко. У нее нет машины. И не будет, так как старая развалюха в настоящее время в ремонтной мастерской, и Шерри понимала, что не сможет заплатить, чтобы забрать ее из гаража. И вообще у нее было мало денег — как на руках, так и в перспективе.

Шерри открыла кошелек. Там лежали кое-какие бумажки, чаевые, оставшиеся от вчерашнего вечера. Много серебра, много однодолларовых купюр. Она сосчитала. Шестьдесят семь долларов семьдесят пять центов. Ха, неплохо!

Кроме того, у нее была расчетная книжка на их совместный счет в банке. Девятьсот двадцать семь долларов пятнадцать центов. Но Шерри не была уверена, имеет ли она право взять эти деньги. У нее мелькнула мысль, что ей нельзя делать ничего хоть сколько-нибудь сомнительного с точки зрения закона.

Вероятно, ей пока нельзя будет продать мебель. Хотя в любом случае половина ее стоимости все равно не составит богатства. И как сможет она продолжать работать? Клуб находится еще дальше. Она не сможет позволить себе тратить время на то, чтобы преодолевать на автобусе такое расстояние, не говоря уже о силах, которые потребуются на это.

Расстояние откуда? Отсюда? Но не может же она жить в вестибюле больницы — несколько недель, которые здесь проведет Джонни. Итак, значит, первым делом… Хорошо.

Встав, Шерри подошла к справочной регистратуры.

— Не знаете ли вы, — спросила она сидевшую там женщину, — какого-нибудь места поблизости, где я могла бы снять комнату? Одну комнату для себя, и не дорогую?

— Ну, я… — Женщина пристально посмотрела на нее.

— Понимаете, — сказала Шерри, покачиваясь, — я не могу вернуться домой. Мне нужна комната. У меня был трудный день. Мне только нужно…

— Да, но… Вы не обождете минутку? Я сейчас подумала… — Женщина взялась за телефон.

Шерри едва не лишилась чувств и схватилась за край стола. Она не хотела терять сознание и падать. Она склонила голову. «Мне сейчас тяжеловато. Но станет лучше. Конечно же, мне не может стать хуже, чем теперь».

Она уже готова была упасть, но тут ее подхватил под руку молодой мужчина в белом халате.

— Держитесь. Держитесь. Все в порядке, леди? В чем дело, Майра?

— Она говорит, что хочет снять комнату где-нибудь неподалеку, — сказала женщина, сидевшая за стойкой. — Вот почему я подумала о вас, доктор.

— Мне кажется, — сказал мужчина, — что ей необходимо сейчас же прилечь. Так, леди?

— Но мне некуда идти, — сказала Шерри. — В этом-то и дело. Все, что угодно, но недалеко. И недорого.

— Хорошо. Хорошо, — участливо произнес мужчина. — Я понял, что вы имеете в виду.

Шерри вынуждена была опереться на него.

— Я знаю одно место, — бодро продолжал он. — Это всего лишь дом с меблированными комнатами, но ведь для вас это не имеет значения, правда? Я почти уверен, что у миссис Пибоди найдется свободная комната.

— Пожалуйста, скажите, где это находится?

— Прямо через дорогу.

— О, покажите мне! Проводите меня туда!

— В самом деле? Это довольно паршивый старый дом. Но весьма удобный, и мне это известно. Я знала, что вы поможете, доктор, — сказала женщина за стойкой, сияя при мысли о том, какая она умная. — И вовремя вспомнила…

— Послушайте, — сказал молодой человек, — почему бы мне сейчас не проводить вас туда, мисс… э?

— Миссис Рейнард, — подсказала женщина.

— Кстати, я — доктор Бьянчи, интерн. Я сам живу там, и поверьте, это дешево. И удобно. Ну, пойдемте. Посмотрим, что у нас получится.

Его твердая молодая рука повела Шерри к выходу, и она оперлась на нее.

— Разумеется, меня запихнули на второй этаж, — весело продолжал он. — У хозяйки дома старомодные понятия, поэтому мужчины наверху, женщины на первом этаже. Как все оторвано от действительности, да? Идемте же. Левой. Правой. Умница.

Он казался ей добрым — молодым, легкомысленным, дерзким, но добрым. В эту минуту Шерри любила его.

Он перевел ее через улицу, держась белых линий разметки для пешеходов. Затем, повернув направо и пройдя несколько ярдов, они подошли к старому, посеревшему от ветхости бревенчатому зданию, неряшливо закутавшемуся в древние заросли.

В гостиной было большое окно-эркер, оно полукругом выступало из стены фасада. Внутри в его изгиб вписывался круглый стол, а за этим столом, на трех старинных стульях с бархатной обивкой, сидели три дамы, являвшиеся обитательницами этого дома многие годы и привыкшие следить за течением жизни с этой наблюдательной позиции.