Проделки Праздного Дракона: Двадцать пять повестей XVI-XVII веков

Любовные игрища Вэньжэня[363]

В стихах говорится:

Рассказывают, что прочные любовные союзы обычно складываются в течение трех поколений, только тогда меж супругами царит мир и спокойствие, как в поговорке: «Власами они соединились, а пищу подносили на уровне бровей»[364]. Однако многие, забыв эту истину, тратят без меры злато или нефрит драгоценный в надежде добиться желаемого, но, увы, ловят они свое счастье впустую. Правда, бывает иначе. Живет какой-нибудь бедняк вроде Сыма Сянжу, и в доме у него одни голые стены. Однако Небо определило ему совсем иную судьбу. И вот нежданно-негаданно встречает он под стать себе девицу, на других совсем не похожую, и получает ее в жены, хотя раньше не обручался, не засылал сватов и даже вовсе не был с нею знаком. Но, как еще в древности говорили,

Из стихов видно, что брачный союз — дело нешуточное. В связи с этим припоминаются нам разные истории, которые случались не только в древности, но и в наши дни. Вспомним, к примеру, таких удальцов, как Куньлуньский раб[366], или Гость в Желтом Халате[367], или, наконец, письмоводитель Сюй[368]. Их деяния в свое время потрясли Небо и Землю, о них на протяжении нескольких поколений рассказывают легенды. А почему? Потому, что эти смельчаки, дабы способствовать соединению влюбленных, преодолели всевозможные преграды и прошли великие испытания. Что же до обычных людей, то они при виде какой-нибудь прелестницы готовы, как говорится, только стащить курицу или пса. Словом, свершают они самые недостойные поступки, ибо, страстями кипя, алчно желают лишь плотской связи с красоткой. Они строят премудрые планы, один другого диковиннее, в надежде добиться хоть капельки удовольствия, а в результате только поганят семью и марают имя свое. Нередко получается, что из десяти подобных ловцов удачи девять вконец пропадают и никто даже не знает, где они похоронены.

Рассказчик! А ведь в нашей жизни бывает и не так! Сколько сластолюбцев добивается своего, скольким мошенникам обман сходит с рук! И разве погибают они все до единого?

Эх, почтенные! Как вижу, невдомек вам, что каждый клевок, каждый глоток имеет тайную причину. Вот, скажем, былинка в поле или дикий цветок. Разве они появились случайно? Конечно, нет! Вы толкуете о сластолюбцах да мошенниках, которые-де в конце концов добиваются своего. А отчего все так получается? Оттого, что было определено им судьбою соединиться с той женщиной. Или, скажем, какому-то проходимцу удалось смошенничать. И оно не случайно! Значит, Небо в тот момент благоволило этому человеку за что-то, определив ему такое удовольствие. Только мелких проказников вряд ли можно сравнить с теми безумцами, которые, осатанев от страстей своих, устремляются очертя голову к погибели.

Нынче мне как раз хочется вам поведать об одном человеке, который, скрывшись под женским обличьем, творил обман и блуд, чем в конце концов и сгубил себя.

Жил в свое время в Сучжоу один состоятельный человек, владевший большим поместьем, которое одной своей стороной примыкало к монашескому скиту под названием обитель Заслуг и Добродетели, построенному, к слову сказать, на деньги этого богача. В обители проживали пять молодых монахинь — странниц, «в облаках парящих», среди коих одна (по фамилии Ван) выделялась редкой красотой и необъятным сластолюбием. Хотя она и была самой молодой — всего двадцати с небольшим лет,— однако по замыслу хозяина поместья именно ее назначили настоятельницей. Надо вам знать, что монахиня Ван была личностью выдающейся. Перво-наперво любила она порассуждать о всякой всячине и, к слову сказать, умела плести словеса такие цветистые, что прихожанки из знатных семей, с которыми обычно зналась настоятельница, внимали этому суесловию с превеликим удовольствием. Другим ее качеством было то, что мягко и вкрадчиво могла она поведать о чувствах человеческих, а потом, улучив подходящий момент, оказывала кому надо поддержку. И, наконец, была она большой искусницей: красиво вышивала и складно составляла письма. Не удивительно, что многие жены из знатных домов призывали ее к себе или сами шли в скит за советом. Игуменья часто покидала обитель, посещая богатые дома и простых селян, когда кто-то из них хотел испросить себе чадо или совершить молебен от разных бед и несчастий. Обычно после таких посещений монахиня приглашала прихожанок в скит для душевного разговора. Женщины часто оставались в обители на ночь и располагались с удобством, так как в храме было семнадцать тихих келий с постелями. В обители постоянно толклись богомолки, которые порой оставались здесь даже на несколько дней. Правда, надо заметить, не все они, однажды посетив храм, снова шли туда с такой же охотой. Некоторые наотрез отказывались. Что до мужчин, то им доступ в обитель был строго-настрого воспрещен, и они, боясь сделать какую промашку, монахинь не беспокоили, ибо знали, что от богача-покровителя на сей счет дано указание: праздных людей в храм не пускать. Понятно, никаких подозрений в отношении скита никто не имел. Вот отчего богомолок в храме, среди которых было немало женщин из знатных семей, день ото дня становилось все больше и больше.

Однако оставим досужие разговоры. Как-то в Сучжоу появился судья по уголовным делам — некий Юань из Чанчжоу. Он приехал в эти места вместе со столичным следователем по особым поручениям. Помещение близ следственного ямыня, где Юань изучал судебные кляузы, было на редкость неудобным и душным, особенно в такую жаркую погоду, какая стояла в ту пору. Поэтому судья решил сменить его на более просторное. Уездные власти помогли ему найти дом в поместье того богача, о котором шла речь. Однажды под вечер, когда гость прогуливался по двору, его внимание привлекла высокая башенка, стоявшая в отдалении, из которой, как подумал судья, можно было бы удобно обозревать окрестности. Он поднялся по лесенке наверх. По всей видимости, сюда давно уже никто не заходил, потому как повсюду лежал густой слой пыли, а окна затянула паутина. Башенку насквозь пронизывал ветерок, и в ней царила прохлада. Наслаждаясь блаженным покоем, судья долго стоял, устремив взор вдаль, пока случайно не заметил в скиту, что стоял напротив, небольшое строение, а в нем группу молодых женщин, оживленно беседующих с красивой монахиней. Из домика наподобие башни доносился веселый смех. Судья приник к стене, так чтобы его не заметили, и стал наблюдать. Женщины, тесно прижавшись друг к другу, обнимались и целовались. Так продолжалось довольно долго.

— Странно! — судья покачал головой.— Какое странное поведение! Очень подозрительно!

На следующий день он спросил у слуги:

— Скажи-ка, любезный, что за храм стоит слева? Он принадлежит вашему поместью или нет?

— Это — обитель Заслуг и Добродетели, а построил ее наш хозяин.

— Кто же в ней обитает — монахи или монахини?

— В ней живет пять монашек.

— А богомольцы иль монахи сюда, часом, не заходят?

— Ну что вы! В скиту живут одни лишь монашки! Наш хозяин запретил появляться мужчинам, а о монахах и говорить не приходится! Поэтому ходят сюда только женщины — и все из знатных домов... Идут нескончаемым потоком чуть ли не каждый день...

Сомнения судьи после разговора со слугой не рассеялись, а когда зашел местный начальник уезда, он поведал ему о своих подозрениях. Уездный правитель выделил для столичного чиновника команду солдат, которые во главе с судьей направились в скит. Паланкин чиновника остановился подле глухой стены, окружавшей обитель со всех сторон.

Неожиданное появление начальника вызвало в храме замешательство. Судья сразу приметил, что его встречают лишь четыре монахини. Пятой, которую он видел вчера, среди них не оказалось.

— Мне сообщили, что у вас проживает пять инокинь. Куда же девалась пятая?

— Наша игуменья?.. Отлучилась куда-то...

— У вас, кажется, есть дом наподобие башенки? Может, настоятельница там?..

Монахини чувствовали себя не в своей тарелке.

— Нет-нет, здесь только наши кельи... никакой башенки нет! — промолвила одна.

— Враки! — чиновник приказал солдатам обшарить скит. Они обошли все кельи, но домика, что искали, не обнаружили.

— Чудеса! — проговорил судья в крайнем удивлении.

Тогда он решил пойти на хитрость. Подозвав к себе одну из монахинь, он спросил ее о каком-то пустяке, а потом велел солдатам увести ее в сторону, а сам подозвал других.

— И вы еще смеете лгать? — прикрикнул он на них.— Ваша подружка во всем созналась! Она, кстати, признала, что есть такая постройка наподобие башенки. Обмануть меня хотели! Какая мерзость! Колодки сюда! — крикнул он стражникам.

Монахинь обуял смертельный ужас.

— Есть, есть такая постройка!..— вскричала какая-то монахиня.— В одной нашей келье за ложем имеется дверца, заклеенная бумагой. Там есть туда ход...

— Что ж вы скрываете от меня?

— Мы бы не посмели, ваша светлость, но там сейчас находятся молодые богомолки из знатных семей. Вот отчего мы побоялись сказать!

Судья приказал открыть тайную дверцу. Вместе с пятью стражниками он проник в извилистыи лаз, который заканчивался лесенкой. Судья остановился. Наверху слышались разговор и смех.

— Вперед! — приказал чиновник стражникам.— Если увидите среди них монахиню, влеките ее сюда!

Служивые бросились наверх. В башенке они обнаружили трех женщин и двух юных дев, которые вместе с монахиней сидели за столом и распивали вино. Увидев солдат, перепуганные женщины вскочили со своих мест и бросились кто куда. Однако стражники их не тронули. Они схватили лишь молодую монахиню, которую тут же потащили к судье.

Когда инокиня, к слову сказать весьма миловидная и изящная, предстала перед чиновником, он спросил, где находится ее келья, и послал солдат произвести в ней обыск. Солдаты обнаружили в комнате девятнадцать белых шелковых платочков, замаранных первой девичьей кровью, а еще нашли книжицу с фамилиями женщин, которые оставались здесь на ночь. В книжице подробно было записано, кто и когда посетил скит, с кем происходило соитие, какая из богомолок оказалась невинной девой, а какая зрелой женщиной. Судья пришел в страшную ярость. Как говорят в подобных случаях, волосы от гнева у него поднялись на макушке и даже приподняли шапку. Он приказал всех монашек вместе с настоятельницей тащить в ямынь. Что до тех богомолок, которые находились в скиту, то они, так ничего и не уразумев, спешно покинули обитель и разъехались в паланкинах по домам.

Судья, приехав в ямынь, тотчас приказал принести пыточный инструмент.

— Ваша светлость, в чем мы провинились? Мы не нарушали законов! — взмолились монахини.

Судья велел подчиненным привести в зал бабку-повитуху, чтобы она устроила инокиням проверку. Все они, однако, оказались женской принадлежности. Судья недоумевал: «Откуда же тогда платки... книжица?» Он терялся в догадках.

— Неужели ты не усмотрела ничего подозрительного? — спросил он старуху, оставшись с ней наедине.

— Вот разве что та, которая помоложе... Она вроде бы отличается от других, но сказать точно, что это мужчина, я не могу...— ответила повитуха.

«Рассказывал мне кто-то, что существует секрет сжимания детородного уда,— подумал судья.— Ведь старуха заметила, что монахиня чем-то отличается... Может, это мужчина? Если так, я выведу на чистую воду мошенника! Есть один способ, как его распознать!»

Судья велел повитухе смазать между ногами монахини салом, а подчиненным привести собаку, которая, едва почуяв приятный запах, принялась жадно слизывать сало горячим и шершавым своим языком. Лизнула раз, другой... И вдруг по телу монахини прошла дрожь, словно ей стало холодно при нестерпимой жаре. И тут все заметили, что откуда-то изнутри выползает предмет прямой, как палка, торчит и не падает. Молодые монахини и повитуха стыдливо прикрыли лицо.

— Ах ты злодей! — разъярился судья.— И смертью своей ты не смоешь пакостных этих деяний!

Он приказал экзекуторам отвесить самозванцу сорок тяжелых батогов, а потом надеть колодку, после чего приступил к допросу. И вот что выяснилось...

— Сам я монах-странник из здешних мест,— рассказал мошенник. — С малых лет был я хорош собой, а ликом походил на деву. У меня был наставник, и он научил меня многим секретам, к примеру, такому искусству, как сжимание и распрямление членов, что помогает в любовных битвах и дает силу, которой хватает на десяток и более дев в течение ночи. Как-то я прослышал, что последователи учения Белого Лотоса[369] собираются в одном храме вместе с женщинами и творят по ночам блуд. И тогда я решил пробраться в скит... Так я пришел сюда. Здешним инокиням я сразу пришелся по душе, а когда они узнали про мои искусства, оставили меня насовсем и даже определили игуменьей. В нашу обитель приходит немало женщин и совсем юных дев, коих я завлекаю в башню и провожу с ними ночь. Обычно они ни о чем не догадываются и в большинстве своем мне не отказывают, даже тогда, когда вдруг обнаруживают мое мужское естество. Правда, иной раз попадаются строптивицы, которые ни за что не хотят уступить. Тогда приходится прибегать к ворожбе, уж против таких чар ни одна женщина не может устоять. Само собой, они потом узнают о том, что с ними случилось, да только поздно — дело уже сделано! После одной ночи такие женщины в скит не приходят. Однако большинство идут на утехи без принуждения и по своему желанию и даже говорят, что готовы вкушать со мной удовольствие чуть ли не вечно... И никто об этом не догадывался, только вы один раскрыли секрет... Понятно, что за свои преступления я достоин тяжелой кары.

Надо вам знать, что в это же самое время жены из богатых семей успели сообщить мужьям об аресте монахинь, и те состряпали в ямынь бумагу, в которой просили о помиловании. Разгневанный судья не стал отвечать на прошение, а просто послал в конверте платки, и мужья не знали, куда деваться от стыда. А судья тем временем составил такой приговор:

«Настоящим выяснилось, что некий Ван из трех У[370], сластолюбец и блудодей, намазавшись румянами и скрывши имя свое, проповедовал тайны Белого Лотоса, вводя в искус простой люд и дурача прекрасноликих дев. Войдя в круг наставников, вещающих секреты своего учения, он поднялся на брег монашества. Но в действительности он искусно скрывал позлащенные комнаты, превратив их в обиталище Гуаньинь, входящей за полог[371]. Соединяя длани на молитвенном ложе, он мог извлекать нефритовый стебель, и никто не подозревал, кто перед ним — монахиня или монах. И когда, освободив золотой лотос, он располагал тело свое на ложе расшитом, кто мог знать, мужчина то или дева. Так аист, проникнув в гнездо самки феникса, занимается игрою любовной. Так змея, проскользнув в пещеру дракона, в тучу играет и дождь!

Ясная луна ненароком осветила женские покои, а жена, увы, оказалась не в одиночестве. Чистый ветр пробрался за красную дверь, и дева не одна!

Лишь разрушив обиталище блуда и предав огню лживые книги, возможно стереть следы разврата. Лишь вырвав сердце и ослепив очи, можно искоренить зло!»

После того как был зачитан приговор, судья приказал предать монаха жестокой пытке и казни. Привыкший к изнеженной жизни, лицедей не выдержал мучений и быстро испустил дух. Монахини, получив по тридцать батогов, были проданы в казенные певички, а скит разрушен до основания. Что до молодого монаха, то его тело бросили в пруд бодисатвы Гуаньинь. Прохожие, из тех, кто знал эту историю, идя мимо, старались скрыть улыбку, которая невольно появлялась у них на устах.

— Чудеса! — дивились они.— Что нашли женщины в этом монахе? За что они любили его?

Ну а сами женщины? Многие из них, узнав о кончине монаха, вдруг ни с того ни с сего удавились.

Монах, как известно, чинил обман да разврат долгие годы, а как умер, не нашлось места для погребения его тела. А ведь мог он прожить спокойно всю жизнь, если бы, конечно, вовремя задумался и остановился. «А ведь удовольствия мои, увы, недолговечны!» — предостерег бы он себя. И если бы так он подумал, то сразу переменил свои планы, порвал бы с монашеством, нашел себе жену и прожил бы жизнь как надо.

Так что же, любезные, верны ли ваши слова о том, что обман какого-нибудь пакостника всегда сходит ему с рук? Конечно, встречаются люди, которые, войдя во вкус греха, поганят душу свою, а утихают лишь тогда, когда подойдут к порогу жизни своей. Советуем им, кто вступил на сей путь: одумайтесь! И внемлите стихам:

Мы только что рассказали вам историю о мужчине, который переоделся женщиной, а сейчас мы поведаем вам историю о женщине, которая, приняв вид мужчины, тайно занималась любовью и, надо заметить, весьма в этом деле преуспела.

В год Обширного Благоденствия[372] за Восточными воротами областного града Хучжоу жила семья, принадлежавшая к кругу ученых. Глава семьи к тому времени, о котором идет речь, уже умер, и в доме оставалась вдова с двумя детьми: мальчиком и юной девушкой. Двенадцатилетняя дочка вдовы была умна и хороша собой — ну прямо чудесный цветок. Одна лишь беда: оттого что в малолетстве она часто недоедала, напала на нее хворь, которая доставляла матери большие беспокойства. Понятно, что вдовица делала все возможное, чтобы оградить дочку от злых напастей. Как-то раз в их доме появилась монахиня — настоятельница ханчжоуского храма Цуйфуань, что значит обитель Плывущей Бирюзы. Мать и дочь в это время занимались рукоделием. Вдова обрадовалась гостье, с которой водила знакомство вот уже несколько лет. Надо сказать, что монахиня была редкой умелицей плести лживые речи, то есть, как говорится, имела цветистые уста и лукавый язык. К тому же горазда она была поблудить. Не случайно, что вместе с нею в обители проживали две молоденькие ученицы, которые, как и настоятельница, занимались непотребными делишками. Игуменья пришла к вдовице с подарками: принесла кулек южных фиников, жбан чаю осеннего, два блюда с каштанами и спелыми фруктами. Женщины обменялись фразами, которые обычно говорятся при встрече. Внимание гостьи привлекла девочка, сидевшая рядом.

— Сколько годков вашей дочке? — поинтересовалась игуменья.

— Двенадцать! — ответила вдова.— Во многих делах она у меня искусница. Одна беда — очень уж слабенькая, из болезней не вылезает. Тревожусь я за нее и душою болею. Ради нее жизнь свою готова отдать!

— А молились ли вы за нее, почтенная? Высказывали ли свое сокровенное желание?

— Чего только не делала! Молила и духов, и Будду, даже звездам тайну свою поверяла. Ничего не помогло! Сидит в ней проклятая хворь — и все тут! Видно, судьба ее столкнулась с какой-то злою планетой, которая так и крутится вокруг нее!

— Да, все от судьбы зависит! — согласилась игуменья.— Хочу я взглянуть на знаки жизни девицы. Поразмыслить над ними.

— Оказывается, ты и гадать умеешь, матушка! Вот не думала! — воскликнула женщина и показала монахине знаки жизни дочери. Монахиня, напустив на себя важный вид, принялась что-то подсчитывать.

— Значит, так получается!.. Не следует ей более находиться при вас, почтенная! — проговорила монахиня.

— Старая я! Жалко мне ее от себя отпускать!.. Но я на все согласна, лишь бы она поправилась!.. Только вот куда ее определить? Разве в какой чужой дом, в приемные дочери? Больше некуда!

— Девица ваша просватана?

— Не сподобилась еще!

— Вот в чем дело... Ее судьба столкнулась со звездой одиночества, а потому от замужества ее болезнь только усилится! Ну а так в ее знаках как будто нет ничего дурного. Лета жизни у нее будут долгими, а здоровье — отменное... Понимаю вас, почтенная, трудно вам с нею расстаться, потому даже боюсь что-либо предлагать...

— Главное, чтобы она была здорова... Пусть тогда идет куда хочет!

— Если вы готовы расстаться с дочкой, лучше всего отправьте ее к Вратам Будды. Стоит ей покинуть сей суетный мир, как все ее беды исчезнут, радости преумножатся! Это лучший для нее выход.

— Верные слова говоришь, мать игуменья! Потому как добрые поступки непременно отражаются на небесном лике нашего Будды... Конечно, жалко мне расстаться с дочкой, но что поделаешь? Глядишь, еще сильнее заболеет, а то, не дай бог, умрет! Тогда все прахом пойдет!.. Да, видно, судьба у нее такая!.. Матушка настоятельница, прошу тебя как старую знакомую: возьми дочку к себе в учение. Если ты, конечно, не против.

— Ваша девочка отмечена звездою счастья... А если она станет жить у нас в скиту, частица счастья коснется и нашей обители, отчего лик Будды засверкает яркими красками. Только вот что, почтенная: ничтожная инокиня вряд ли достойна быть ее наставницей!

— Ну, к чему ты так, матушка! — воскликнула вдова.— Окажи ей хоть немного своей милости, я и тем буду довольна!

— Разве могу я проявить небрежение к вашей дочери?.. Скит наш, конечно, не из богатых, но все же благодаря заботам прихожан-дарителей мы не испытываем скудости ни в пище, ни в одёже. Так что об этом не беспокойтесь!

— Коли так, выберем подходящий день — и забирай дочку с собой! — проговорила вдовица и, взглянув на численник, вытерла набежавшие слезы. Монахиня принялась ее утешать.

Гостья прожила в доме два дня. В назначенный день мать и дочь, горько плача, простились друг с другом, и девушка с игуменьей сели в нанятую лодку, которая должна была отвезти их в обитель Плывущей Бирюзы. Познакомившись с монахинями, девушка совершила перед настоятельницей положенные поклоны и, приняв постриг, получила монашеское имя Цзингуань, что значит Воплощенное Безмолвие. Так девица из семьи Ян стала инокиней в обители Плывущей Бирюзы. А произошло все из-за оплошности ее матери, о чем лучше всего можно сказать стихами:

Вы, конечно, спросите: почему игуменья посоветовала вдовице отдать дочь в монахини? А дело все в том, что нужна ей была приманка, чтобы заполучить для своих непотребных дел молоденьких смазливых учениц, а красивая девушка могла всколыхнуть любое мужское сердце. Вот почему настоятельница с помощью лживого своего гадания коварно уговорила вдову отдать дочь в монахини. Хитрая игуменья знала, что вдова согласится. Какая мать не пожелает видеть дочь здоровой и счастливой?

Как мы знаем, девушке в ту пору исполнилось всего двенадцать лет, и она, понятно, многого еще не понимала. Будь она повзрослее, ни за что бы не согласилась идти за монахиней. Но дело сделано!

После пострижения девушка несколько раз в год посещала мать, иногда одна, а порой вместе с игуменьей. Надо вам сказать, что, когда девушка жила с матерью, вдова, души не чаявшая в дочери, всякую ничтожную хворь принимала за тяжкий недуг, отчего постоянно за нее тревожилась. После того как дочь ушла в монастырь, печали матери намного поубавилось, так как болезнь дочки уже не была у нее перед глазами. К тому же дочка, навещавшая ее, казалась вполне здоровой и всякий раз успокаивала мать, говоря, что старый недуг как будто ее покинул. Словом, женщина уверила себя в том, что она сделала правильно, отдав дочь в монастырь, и мало-помалу успокоилась.

Здесь наша история разделяется на две части, и мы сейчас расскажем вам об одном сюцае по имени Вэньжэнь, а по фамилии Цзя, который проживал в Желтопесочном переулке города Хучжоу. Вообще говоря, молодой человек был уроженцем Шаосина, а попал сюда потому, что в свое время его дед, получив в Учэне место учителя, перебрался туда вместе со своей семьей. Семнадцатилетний сюцай был красив, как Пань Ань, а умен, как Цзыцзянь[375], однако из-за крайней бедности своей до сих пор не обзавелся семьей и жил с матерью, которой было в ту пору лет сорок. Приятели любили и уважали юношу за утонченные и в то же время свободные манеры, а также за его живость и непосредственность, чем он действительно выделялся среди других. Не удивительно, что многие старались помочь ему деньгами или, что бывало чаще, приглашали его на пирушки. Ни одно застолье, пожалуй, не обходилось без него, а если он по какой-то причине отсутствовал, все чувствовали, что пиршеству чего-то не хватает.

Как-то в середине января, в ту пору, когда начинают пышно цвести мэйхуа, друг Вэньжэня предложил ему проехаться по местам ханчжоуских увеселений, а потом посетить Сиси — Западный ручей и полюбоваться там цветением мэйхуа. Вэньжэнь, как водится, доложил об этом своей матушке, и друзья тронулись в путь. Прошел один день и одна ночь, когда они наконец добрались до Ханчжоу.

— Давай поначалу съездим к Западному ручью, посмотрим на мэйхуа, а потом уж отправимся в город! — предложил друг.

Он велел лодочнику повернуть к Сиси. Часа через два с небольшим лодка остановилась, и юноши вышли на берег. За ними последовали слуги со жбанами вина и с коробами, в которых находилась снедь. Пройдя не более половины ли, они очутились у соснового бора. Среди огромных, в обхват толщиной, сосен белели стены одинокого скита. Кругом царило безмолвие, которое нарушало лишь журчание ручья. Юноши подошли к воротам, напоминавшим по форме иероглиф «восемь»[376]. Ворота оказались на запоре. Однако спутники почувствовали, что за ними кто-то наблюдает.

— Какое тихое и приятное место! — проговорил друг.— Давай постучим и попросим у монахов чашку чаю! Согласен?

— Нет, сначала полюбуемся цветами, ведь мы же за этим приехали! А сюда мы успеем зайти и потом! — возразил сюцай.

— Пусть будет по-твоему!

И они, удалившись от скита, направились к тому месту, где цвели мэйхуа. Вот что можно сказать по этому поводу:

Друзья взирали на эту картину с восхищением, а потом, велев слугам раскрыть короба, принялись за яства и напитки. Между тем стало темнеть. Захмелевшие от вина приятели поднялись и поспешили к лодке. Скит они обошли стороной, не решившись заходить туда в такое позднее время. Прошла ночь, а утром друзья вновь направились к сосновому бору.

А теперь мы расскажем о том, что происходило в обители Плывущей Бирюзы, где, как мы знаем, жила дочка вдовы, которая постриглась в монахини. К этому времени Цзингуань (как нарекли ее в постриге) исполнилось шестнадцать лет. Это была на редкость прелестная девица, нравом застенчивая и замкнутая. В храме часто появлялись богомольцы, а среди них разные грубияны, которые таращили на красавицу глаза или отпускали по ее адресу рискованные шутки, а порой пытались заигрывать с ней. Другие монахини, ее подруги, обычно увивались вокруг таких богомольцев, принимали ухаживания с большой охотой. Но девушка была с ними холодна, оставляя их заигрывания без внимания. Она также старалась не замечать мерзких делишек, которыми занимались инокини. Запрет, бывало, дверь своей кельи и сидит, погрузившись в молчание, а то читает древние книги иль сочиняет стихи. Без причины она старалась не выходить наружу. И надо же так случиться, что в тот самый раз, когда сюцай с приятелем оказались возле ворот, монахиня Цзингуань вышла из кельи прогуляться на воздухе. Ненароком она заглянула в щелку и увидела Вэньжэня, обликом прекрасного, манерами изящного, словом, совершенно не похожего на простых смертных из нашего бренного мира. Девушка не могла оторвать глаз и жадно его разглядывала, пока он не удалился. Ах, броситься бы за ним следом, чтобы еще раз взглянуть на прекрасного незнакомца!.. Растерянная, с растревоженной душой, она вернулась в свою келью.

«Есть же на свете такие красавцы! — думала она.— Ну прямо небожитель, спустившийся на землю! Какое было бы счастье вверить себя этому юноше и прожить с ним всю жизнь вместе! Только мне этого не дано!»

Она вздохнула, и на ее глазах выступили слезы. Как говорят:

Любезные слушатели, надо вам знать, что ушедший из мира инок, если он вправду хочет стать учеником Будды, должен отринуть прочь все суетные мысли и ступать по земле словно пребывая в пустоте, имея в груди застывшее сердце, в котором не трепещет ни одна жилка. Только совершенствуя себя денно и нощно, можно достичь успеха на этом пути. В нашей же жизни происходит обычно не так. С малолетства отрок зависит от неразумной прихоти родителей, которые отправляют его к Вратам Пустоты, проявляя излишнюю волю свою. И то, что вначале кажется легким, потом оборачивается большими печалями. Вырос отрок, раскрылись чувства его, и познал он вкус жизни. И тут неожиданно он понимает, что все произошло вопреки его желанию, по грубому настоянию других. Вот так и рождаются люди, которые своим непотребным действом оскверняют обитель Будды! Можно ли тогда толковать о достижении святой радости? Не лучше ли подумать о том, как вовремя избежать преступления! Я обращаюсь к вам, ныне живущим: не направляйте своих сынов и дочерей по такому пути! Однако бросим праздные разговоры и вернемся к нашему рассказу.

Прошло более четырех месяцев с тех пор, как сюцай Вэньжэнь вернулся из Ханчжоу домой, но, поскольку в этом году проходили Большие Испытания, он должен был снова ехать туда, так как ему удалось в родной округе занять первое место. Стояла шестая луна, погода была нежаркой. Юноша принялся складывать свой незамысловатый скарб и готов был тронуться в путь. В Ханчжоу он решил временно остановиться у своей тетки — вдовы, которая после смерти мужа Хуана жила одна в большом доме, но потом при случае он собирался снять удобную и прохладную комнатку, где можно было пожить в полном уединении. Приятели дали ему денег на дорожные расходы, и в один из дней, сказав своей матушке слова утешения, он со слугою Асы, который нес его книги, сел в лодку и отправился по назначению. Суденышко, оставив позади Восточные ворота, продолжало свой путь, когда вдруг на берегу возникла фигура молоденького монашка.

— Куда плывете? Не в Ханчжоу? — крикнул монашек.

Судя по выговору, он был уроженцем Хучжоу.

— Туда едем,— ответил лодочник.— Везу господина сюцая на экзамены!

— А меня не захватите? Я не поскуплюсь на расходы!

— А зачем тебе туда, наставник? — поинтересовался лодочник.

— Монашествую я там, в Линъиньсы — обители Сокровенного Духа. А сейчас возвращаюсь после побывки у родных...

— Сам я не волен решать,— сказал хозяин суденышка.— Надобно спросить у господина сюцая.

Челядинец Асы, который в это время пробрался на нос лодки, закричал:

— Эй, ты, безволосый! Осел непутевый!.. Катись подобру-поздорову! Мой хозяин едет на экзамены, удачу свою ищет, а ты, плешивый, только беду накличешь! Проваливай прочь, не то окачу вот из этой бадьи! Умою тебя, башка твоя смутьянская!

Вы, конечно, полюбопытствуете, отчего Асы обругал монашка такими словами? А все оттого, что в былые времена гуляла этакая едкая шутка, которая монашеский люд высмеивала: «У монаха на плечах не спокойная глава, а смутьянская башка!»[379] Заметим между делом, что слово «смутьянский» по звучанию сходно с другим словом, не слишком пристойным. Вот отчего слуга обругал монаха, видя к тому же, что его шутка повеселила присутствующих.

— Чего срамишь? Что я, обидел кого?.. Посадите — хорошо, не посадите — не надо!

Сюцай, высунувшись из оконца каюты, с удовольствием рассматривал монашка, такого складного и миловидного. На него было просто приятно смотреть! Услышав название храма, молодой сюцай подумал: «Вокруг обители, как говорят, прекрасные места! Погуляю я там, а монашек будет мне провожатым!»

Он быстро вышел из каюты.

— Эй, Асы! Хватит безобразничать! Молодой наставник, как видно, из наших мест. Если ему нужно в Ханчжоу, пускай садится в лодку! Вместе поедем. Что здесь такого?

Лодочник, приняв слова сюцая за приказание, пристал к берегу, и молодой монах забрался на суденышко. Увидев сюцая, он будто остолбенел, со вниманием на него посмотрел, а потом, поклонившись, вошел в каюту.

«Никогда не видел такого красивого инока! — подумал сюцай.— Ликом своим он похож на девицу. Одень его в женское платье — будет писаная красавица! Какая жалость, однако, что он монах!»

Ветер надул паруса, и суденышко стрелой полетело вперед. Сюцай и монашек сидели в каюте. Они спросили друг у друга фамилии и место, откуда родом, но уже по выговору было ясно, что они земляки, и это сразу же их сблизило. Сюцаю понравилась речь молодого монаха, исполненная благородства и изящества.

«Не обычный инок!» — подумал он.

Между тем монашек продолжал внимательно рассматривать сидевшего перед ним молодого сюцая.

Надо сказать, что в тот день погода была изрядно жаркая, и ученый предложил спутнику скинуть верхнее платье.

— Ничтожный инок жары не боится! — отметил монашек.— Доставьте сами себе такое удобство, сударь!

Стемнело. Они поужинали, и Вэньжэнь решил совершить вечернее омовение, от чего монашек решительно отказался. Сюцай, умывшись, лег в постель и, утомившись за день, сразу уснул. Асы, как ему было положено, отправился спать на корму. Дождавшись, пока все уснули, монашек загасил лампу и, раздевшись, лег на ложе рядом с сюцаем. Однако ему не спалось. Он ворочался с боку на бок и вздыхал. Видя, что сюцай продолжает сладко спать, монашек тихонько придвинулся к нему и, протянув руку; стал его гладить. И вдруг рука коснулась чего-то твердого и даже будто бы остроконечного. Монах сжал ладонь. В этот момент Вэньжэнь распрямил тело и проснулся. Монашек быстро отдернул руку и, стараясь не делать лишнего шума, отодвинулся в сторону. Но сюцай сразу смекнул, в чем дело.

«Монашек, как видно, не промах! — подумал он.— Наверное, его наставник не обошел красавчика своим вниманием, приучил к подобным проделкам!.. А почему бы мне с ним не порезвиться — шуткой мужской не потешиться? Как говорится: «Коли мясо возле уст, кусай — не зевай!»

Распалившись от подобных мыслей, сюцай повернулся к монашку, так что их головы оказались рядом. Монах, сжавшись в комочек, безмолвствовал и, казалось, спал. Рука сюцая устремилась к нему и вдруг нащупала два мягких полушария. «Вот тебе на! — изумился юноша.— Инок вроде телом совсем не мясист, однако ж, гляди-ка, какие округлости!» Рука продолжала скользить вниз, пока не коснулась выпуклостей дальней залы. Монашек вздрогнул всем телом, будто испугался чего-то, а потом, перевернувшись, лег лицом вверх. Рука Вэньжэня продолжала гладить его тело, и вдруг, к своему изумлению, сюцай почувствовал, что гладит мясистую припухлость, формой своей напоминающую пресную пампушку маньтоу.

— Что за чудеса! — воскликнул сюцай в крайнем изумлении.— Отвечай, кто ты!

— Прошу вас, сударь, не кричите так громко!.. Откроюсь вам: я монахиня. Просто я переоделась мужчиной — так в дороге поваднее!

— Видно, нас свела сама судьба!.. Теперь я тебя не отпущу! — И он недолго думая взгромоздился на юную монахиню.

— Пожалейте бедную инокиню, сударь! — взмолилась монашка.— Я еще девушка, телом не оскверненная.

Но сюцай, пылавший от любовного огня, не стал ее слушать.

Но вот, как говорится, дождь кончился, а тучи рассеялись.

— Встретился я с тобою нежданно-негаданно,— промолвил сюцай,— как во сне с небожительницей. Думаю, что с тобою будем видеться и впредь!.. Расскажи о себе поподробнее!

— Я из семьи Ян, что живет за Восточными воротами в Хучжоу. Моя матушка как-то сгоряча решила сделать из меня монахиню. Вот так я и оказалась у Врат Пустоты — в обители Плывущей Бирюзы, что возле Западного ручья. Нарекли меня именем Цзингуань... В храм наш ходит много людей, но все больше люди деревенские, неотесанные и грубые. Смотреть на них тошно! Как-то в первую луну нынешнего года я гуляла за оградой обители и случайно увидела вас — вы как раз стояли возле наших ворот. Ваш благородный облик всколыхнул всю мою душу, и после той встречи я долго думала о вас. И вот сегодня неожиданно встретились вновь и соединились вместе, будто рыба с водою. Только не подумайте, что я какая-то развратница. Просто союз наш, видно, определила судьба! Не смотрите на нашу сегодняшнюю встречу как на случайную или пустячную забаву! Ах, сударь, как мне хочется быть всегда с вами!

— А твои родители — живы ли они?

— Мой отец умер давно, и осталась у меня только мать да меньшой братец. Я вчера как раз была у них в гостях! А вы, сударь, женаты?

— Нет, еще не женился! — ответил сюцай.— Какое счастье, что я тебя встретил! Мы схожи и возрастом, и ликом своим, к тому же ты тоже из ученой семьи, а в довершение всего — моя землячка. По всем статьям ты подходишь мне в жены! Нечего тебе больше прозябать в монашеской обители!.. Сейчас мы с тобой подумаем, что делать дальше!

— Я уже все для себя решила... отдала вам и тело и душу! Но торопиться не следует, надо подождать подходящего случая! Вот что я думаю. Наш скит недалеко от города, а место у нас тихое, прохладное. Устраивайтесь вы у нас, выбирайте келью по вкусу и читайте себе книги с утра и до вечера. А о расходах не беспокойтесь. Я всегда смогу собрать денег монашеским подаянием... В скиту мы сможем часто встречаться, а при удобном случае уедем в другое место. Что скажете, сударь?

— Скажу, что прекрасно!.. Но как посмотрят на это другие монахини? Они могут воспротивиться...

— Что вы!.. Настоятельница сама горазда до любовных утех, хотя ей уже под сорок. Под стать ей две другие распутницы монашки — этим лет по двадцать с небольшим. Все их блудливые проделки у меня перед глазами. Я уверена, что мимо такого красавца, как вы, они просто так не пройдут и будут вас всячески обхаживать. Постарайтесь с ними сойтись, чтобы из этого знакомства извлечь для нас пользу. Боюсь только, вы не согласитесь!

— Отчего же? Превосходный план! — обрадовался сюцай.— Я без промедления поеду к сосновому бору, а слугу отошлю домой. Какая прелесть, что мы будем вместе!

Они разговаривали тесно прижавшись друг к другу, а потом снова сыграли в любовную игру. Как говорится:

Наступил рассвет. Со всех сторон заголосили звонкие петухи. Цзингуань, боясь, что ее могут увидеть, поспешно оделась. Лодочник снова поднял паруса, и лодка устремилась вперед.

В каюту вошел Асы. Он помог хозяину умыться и привести себя в порядок, после чего приступили к завтраку.

— Хозяин, где приставать лодке? — спросил Асы.— Ведь надобно заехать к Хуанам, узнать о жилье.

— С этим не торопись,— ответил Вэньжэнь.— Мы пока остановимся возле соснового бора. Наш молодой наставник рассказал, что у них в скиту пустуют кельи.

Когда лодка причалила к берегу у соснового бора, сюцай нанял носильщиков, которые снесли его вещи к монастырю Линъиньсы.

— Асы,— наказал он слуге,— ты возвращайся на этой же лодке обратно. Передай поклон родным и скажи, чтобы они обо мне не беспокоились. Я буду это время жить в обители у нашего монаха и готовиться к испытаниям. А когда сдам экзамены, тотчас приеду домой. И не присылайте ко мне никого и не торопите письмами.

Отдав такое распоряжение, сюцай подождал, пока лодка не отплыла от берега, после чего сел с Цзингуань в паланкины, и они направились в обитель Плывущей Бирюзы. За паланкинами шествовали носильщики с вещами. До назначенного места они добрались довольно быстро. Расплатившись с носильщиками и паланкинщиками, сюцай вслед за Цзингуань вошел в скит. Им навстречу вышли монахини.

— Этот господин хочет снять у нас келью,— объяснила Цзингуань.— Он приехал на экзамены.

Монахини, широко улыбаясь, стали пристально разглядывать гостя и, как видно, остались им очень довольны. Соблюдая почтительность и радушие, они напоили молодого сюцая чаем, а потом проводили в чисто прибранную комнатку, где уже стояли его вещи. После ужина, свершив вечернее омовение, сюцай собирался отойти ко сну, но неожиданно пришла игуменья, с которой ему пришлось провести вместе всю ночь. На следующий вечер появилась еще одна монахиня, а за ней вторая, и так каждый день. Цзингуань не мешала им в этих любовных игрищах, за что они были ей очень признательны. Так прошло больше месяца. От могучего натиска любвеобильных монахинь молодой человек скоро почувствовал некоторую усталость и был вынужден прибегнуть к помощи укрепляющих настоев из жэныпэня и ароматного гриба сянжу, а также из лотосового семени и экстракта корицы.

Так в утехах текло его время, пока незаметно не подошел седьмой день седьмой луны, или, как его еще называют, праздник Продевания Нити в Иглу[380]. В середине седьмой луны ожидался торжественный праздник Чаши Юйлань[381]. По старым обычаям, жители Ханчжоу во время празднества возносят моления и зажигают огни на реке.

В двенадцатый день седьмой луны в скиту появился слуга из богатого дома. Его хозяин приглашал инокинь к себе отслужить молебен и прочитать священные сутры. Игуменья дала согласие, а монахиням наказала:

— Мы отправимся служить молебен все вместе и пробудем там три дня: с тринадцатого по пятнадцатое. А наш гость, господин Вэньжэнь, поживет здесь. Причем, конечно, кто-то должен будет остаться для его удобства...

Обе молодые монахини стали предлагать свои услуги. Цзингуань молчала.

— От молебна отказываться никак нельзя, ехать все равно придется, — сказала игуменья. — Что до вас двоих, то вы предостаточно попользовались расположением нашего гостя, потому поедете вместе со мной. С ним же останется Цзингуань, которая привела его в наш скит. Так будет справедливо!

— Верно решила, матушка! — согласились монахини и отправились складывать свои пожитки, молитвенные принадлежности и сутры. Цзингуань, проводив их за ворота, пошла к сюцаю.

— Вам не следует дольше здесь оставаться и тешить себя одними удовольствиями, — сказала она. — Надо подумать о деле! Близится срок ваших экзаменов. Если вы по-прежнему будете лишь развлекаться, вы их не сдадите. Да и здоровье свое подорвете в этом любовном дурмане!

— Я и сам это чувствую. Только милуюсь я с ними без особой охоты. Мне жалко расставаться с тобою!

— Помните, в день нашей встречи я сказала, что хочу вместе с вами отсюда убежать? Но тогда это было опасно. Исчезни я тогда посреди дороги, игуменья непременно отправилась бы ко мне домой. А вот сейчас — другое дело. Поскольку их здесь нет, мы вполне можем вместе бежать. Уверена, что меня искать не будут, так как знают, что у них рыльце в пушку. Они сами греховодили с вами и, думаю, шум поднимать побоятся!

— Это верно, но... Я все же сюцай, и дома у меня осталась мать. Если мы вместе приедем в наш дом, матушка сильно огорчится, и получится неприятность. К тому ж игуменья начнет свои поиски, поднимет на ноги местные власти, а это повредит моей карьере! Что тогда делать? Куда тебя дену?.. Нет, это не выход! Думаю я, что прежде мне надобно сдать экзамен. Если я займу первое место, все вопросы разрешатся.

— Вы все равно не сможете жениться на монахине, даже когда станете цзюйжэнем, — промолвила девушка.— Ну а если не сдадите, что тогда? Нет, это тоже не лучший выход... Вот что я думаю... С тех пор как я постриглась в монахини, я собрала перепиской сутр и заклинаний кое-какие деньги. Сейчас у меня набралось свыше сотни лянов. На эти деньги я вполне могу снять приличное жилье, после того как отсюда убегу. Я буду ждать вас, а когда вы получите ученую степень, мы сможем наладить нашу жизнь. Ну как?

— Вот это другое дело!.. У меня есть тетя — она живет за городской заставой. В свое время ее выдали сюда замуж за некоего Хуана, но он умер, и она осталась одна. Старуха очень чтит буддийскую веру и у себя дома даже устроила молельню, в которой с утра до позднего вечера курятся благовония и горят лампады. Следит за ними старая монашка — моя бывшая кормилица. И вот мне пришла в голову мысль: что, если рассказать о тебе и попросить ее оставить тебя в ее доме при молельне, а кормилица могла бы тебе прислуживать. Семья тетки чиновная, так что вряд ли кто станет тебя там тревожить, а когда я добьюсь удачи на экзаменах, ты уже отрастишь волосы, и я смогу взять тебя в жены по всем правилам. И все будет в порядке!.. Если даже мне не повезет, то все равно беды никакой не случится, потому как волосы к тому времени уже отрастут, а значит, не будет для нашей женитьбы помех.

— Прекраснейший план! Не будем откладывать! Надо сейчас же идти к твоей тете и все обговорить. Может оказаться, что через три дня будет уже поздно!

Вэньжэнь немедля отправился в дом тетки.

— Почему только сегодня у меня появился? — спросила тетка, после того как они обменялись приветствиями. — Я слышала, ты уже давно должен был приехать на экзамены! Иль жилье другое нашел?

— Верно, тетушка! Я действительно подыскал другое пристанище. И случилась у меня там одна история... Очень прошу тебя помочь мне!

— Что же с тобой приключилось?

Вэньжэнь чрешил схитрить.

— Был у меня учитель по фамилии Ян. Сам он давно уже помер, но у него осталась дочка, с которой я был знаком с малолетства. И вот однажды ее обманом увела монахиня, и с тех пор не было о девочке ни слуху ни духу. Вдруг недавно я случайно попал в скит под названием обитель Плывущей Бирюзы, что у Западного Ручья. Келью решил там снять для занятий. Там неожиданно я увидел мою старую знакомую, которая стала совсем взрослой девушкой. Она мне призналась, что монашество ей опротивело и она готова уйти со мной хоть на край света. Понятно, не мог я ей отказать, ведь мы с ней старые друзья и как бы связаны судьбами. Но сейчас у меня скоро экзамен, и я боюсь, не вышла бы из-за этого неприятность. Конечно, я мог бы отвезти ее к себе домой, да только неудобно. Словом, пустая эта затея. К тому же инокиня может подать жалобу, а у меня, как на грех, для суда нет ни времени, ни денег. И вот тогда я подумал: а что, если ты, тетушка, оставишь на время девицу у себя? Помнится, есть у тебя в доме молельня, где моя старая кормилица следит за лампадами и благовонными свечами. Девушка могла бы пока пожить в молельне. Коли хватятся ее и узнают, где она, то беды из этого не будет, потому что живет она в доме, где одни только женщины, к тому же следит в домашней молельне за лампадами... А после моих экзаменов, если ее не потребуют обратно в скит, я женюсь на ней. Что ты на это скажешь, тетушка?

— Ты пришел просить старую тетку, как тот герой из истории о красотке Чэнь Мяочан[382], — рассмеялась старая женщина. — Но раз она дочка твоего учителя, винить тебя трудно, к тому же ты собираешься на ней жениться. Конечно, в монастыре ей делать больше нечего, однако жив моей молельне оставаться неудобно. Люди вы молодые, горячие, будете то и дело встречаться, а это может осквернить святое место... Есть у меня в доме одна чистая комнатка, куда я и определю твою красавицу, пока у нее волосы не отрастут. А прислуживать ей станет моя служанка. Вот там вы и сможете видеться. Только приходить тебе следует поздно вечером, так чтобы никто тебя не заметил, а при встрече рядом будет кормилица. Так-то!

— Ах, тетушка! Как я благодарен за твою доброту! Я тотчас приведу ее сюда и велю поклониться тебе в ноги!

Простившись с теткой, он вышел из дома и возле ворот нанял паланкин, который доставил его в скит. Молодой человек рассказал Цзингуань о беседе с теткой, чем очень обрадовал девушку. Она быстро вытащила все свои ценности и принялась складывать пожитки.

— Мои вещи пускай пока будут здесь! — сказал ей сюцай. — Я оставлю тебя у тетки, а сам вернусь в скит. Поживу здесь с монашками какое-то время, чтобы у них не было подозрений.

— Видно, запали они вам в душу! — промолвила девушка.

— Вовсе нет! В моем сердце одна только ты, к ним у меня ничего нет. Остаюсь я только для отвода глаз, чтобы не было никаких следов, как в поговорке: «Золотая цикада одежду свою сменила». Словом, меня никто не сможет заподозрить, даже если монахини пожалуются... Ты же знаешь, скоро экзамены. Если же меня потянут в суд, то до экзаменов уже не допустят, а это не шутка!

— Коли станут они расспрашивать обо мне, говорите, что вы не знаете, куда я делась, потому как, мол, в это время отлучались по своим делам. Словом, наплетите им что-нибудь. Они, конечно, подумают, что я ушла к своей матушке (ведь я часто уходила туда одна), и, по всей вероятности, сразу за мной не погонятся. Потом они, наверное, узнают, что меня нет дома, но к этому времени вы уже сдадите экзамены, и мы придумаем еще что-нибудь! Когда же вы уедете из этих мест и будете жить в другой области, они не посмеют ехать к вам, а если и заявятся, из этого ничего не получится!

Договорившись, они вышли из скита. Сюцай прикрыл ворота, оба сели в паланкины и направились в дом тетки. Старой женщине очень понравилась ладная девушка со светлым ликом, щечки ее напоминали персиковый цвет, а нежная кожа, казалось, могла порваться от самого легкого прикосновения.

— Теперь мне понятно, почему племянник присмотрел тебя, голубушка! — засмеялась она. — Будешь жить у меня, и вряд ли кто из посторонних посмеет тебя потревожить! Ничего не бойся! — Тетка обратилась к племяннику: — Само собой, ты тоже мог бы жить в моем доме. Да только, если ты здесь останешься, кто-нибудь непременно появится вслед за тобой, и тогда случится неприятность. Так что, милый племянник, лучше тебе найти другое жилье, где ты будешь спокойно готовиться к экзаменам!

— Верно, тетушка! Если я и буду приходить, то только на короткое время!

Итак, Цзингуань осталась в доме тетки Вэньжэня. Сюцай, пробыв с нею ночь, наутро простился и ушел, чтобы найти себе другое жилище. Но об этом пока говорить не будем.

А теперь мы вернемся к трем монахиням из скита Плывущей Бирюзы. Отслужив трехдневный молебен, они вернулись в обитель. Видят, ворота не заперты, а в храме ни единой души. Все кругом пусто и тихо.

— Куда они запропастились? — воскликнула игуменья. Впрочем, ее мысли, как и других монахинь, вертелись вокруг молодого сюцая, а Цзингуань их особенно не заботила. Они бросились в келью Вэньжэня. Вещи и сундучок с книгами стояли на месте. Монахини сразу успокоились. А где же Цзингуань? В келье нет ни ее, ни вещей. Что за чудеса? Пока они гадали да рядили, появился Вэньжэнь.

— Пришел! Пришел! — обрадовались монахини. Их лица озарила счастливая улыбка.

— Целых три дня не виделись! Душа истосковалась! Ну прямо невмоготу! — воскликнула игуменья, вцепившись в сюцая. О Цзингуань она тут же забыла. — Скорее, скорее в келью!

Настоятельница потащила сюцая за собой, не обращая внимании на молодых инокинь, которые взирали на нее с завистью, глотая слюнки. Сюцай уступил бурному натиску монахини...

— Куда же запропастилась наша Цзингуань? — наконец вспомнила настоятельница. — Вы же с ней оставались вдвоем.

— Откуда мне знать, куда она девалась! Я вчера ушел в город и задержался там допоздна. Пришлось заночевать у приятеля, только сейчас иду оттуда...

— Наверное, после вашего ухода ей стало скучно одной и она отправилась к своим в Хучжоу... — заметила молодая монахиня. — Или она решила, что наступил наш черед после ее двухдневного счастья... Пусть ее, ушла — отыщется!

Монахини думали сейчас о тех счастливых мгновениях, которые их ожидают с молодым сюцаем, а Цзингуань их нисколько не интересовала. Они не догадывались, что мысли молодого человека заняты совсем другим.

Прошло два-три дня в бесовских забавах, и сюцай сказал, что ему пора на экзамены и поэтому необходимо сменить жилье. Он нанял слугу, и тот унес его вещи. Монахини, понятно, больше не могли его задерживать, но взяли с него клятвенное обещание возвратиться.

— Будет свободное время, непременно к нам приходите!

Сюцай ответил, что обязательно вернется, и, поклонившись, ушел.

Прошло несколько дней. От Цзингуань по-прежнему не было вестей. Встревоженная игуменья послала человека в Хучжоу, к матушке Ян, но тот, вернувшись, сказал, что девушка домой не приходила. Настоятельница не на шутку перепугалась, однако, хорошенько все обдумав, не стала поднимать лишнего шума, чтобы не всполошить мать, которая, глядишь, сама заявится в скит. Игуменья решила все разузнать обходными путями. Поскольку сюцай больше не появлялся, у нее возникли подозрения, поэтому надо было срочно его найти и хорошенько расспросить. Но, как на грех, он не оставил адреса. Делать нечего, пришлось ждать, когда он появится сам. Но вот кончились все три тура экзаменов, за ними прошло еще несколько дней, но сюцай не давал о себе знать.

Между тем Вэньжэнь, добившись на экзаменах большого успеха, вновь появился в доме своей тетки. Встретившись с Цзингуань, он сразу же забыл о ските и о монахинях. А те, так его и не дождавшись, кипели от злости.

— Есть же в Поднебесной такие неблагодарные люди! — возмущались они. — Наверное, этот злодей и украл нашу Цзингуань. Его рук дело! Вот отчего он не появляется!

Игуменья решила подать на сюцая жалобу в суд, но в последний момент передумала — испугалась, что может навлечь на себя беду. Недаром в поговорке сказано: «Однажды замарался — очиститься трудно!»

И тогда меж монашками вспыхнула ссора. Одна кричала, что надо непременно найти сюцая, а для этого идти в экзаменационную палату: другая твердила, что следует ехать в Хучжоу на розыски Цзингуань. Словом, поспорили они, но так ни до чего и не договорились. В самый разгар спора раздался настойчивый стук в ворота.

«Уж не наш ли сюцай?» — обрадовались инокини и со всех ног бросились к выходу. Открыли ворота, а там стоит большой паланкин и рядом четыре малых. Слуга, стучавший в ворота, объяснил, что в скит пожаловала госпожа такая-то. Игуменья, услышав знакомое имя, поспешила к гостье, которая, находясь здесь проездом, почтила скит своим присутствием. Дама вышла из паланкина, четыре ее служанки, уже успевшие выбраться из малых паланкинов, окружили хозяйку, и толпа женщин двинулась в храм. Гостья села, обменялась с настоятельницей церемонными фразами, испила чаю. Дама сказала, что желает провести в обители полуденное время, и послала своего челядинца предупредить лодочника, что задержится. Игуменья повела ее в свою комнату.

— Я у вас не была года три, — сказала дама. — С тех пор, почитай, как скончался мой супруг...

— Однако сейчас ваш траур, как видно, уже кончился... Наверное, вы захотели возжечь благовония, а потому направили свои благородные стоны в наше ничтожное место! Не так ли?

— Именно так! — согласилась гостья.

— Осенью у нас прекрасно! Вольготно!

— Не до развлечения мне! Нет у меня сейчас настроения! — вздохнула дама.

Игуменья прочла в словах гостьи намек.

— Вам сейчас одиноко после кончины супруга?

Дама, поднявшись, подошла к двери и прикрыла ее.

— Мать игуменья, я была всегда с тобой откровенна. Не забудь этого... И сегодня я хочу говорить напрямую. Вот ты сказала, что я одинока. Какое там одинока! Я места себе не нахожу! А ведь прошло после смерти мужа всего только три года. Как же вы, голубушки, всю жизнь одни маетесь?

— Почему же одни?.. Не буду таиться, почтенная. Не забывают нас прихожане-благодетели. Иначе хоть помирай! Разве можно вытерпеть?

— А есть ли кто сейчас у вас, матушка?

— Был один прелестник сюцай... на экзамены к нам приехал. Да только недавно ушел и все не возвращается. Мы как раз о нем сейчас говорили.

— Забудь пока о нем, матушка!.. Есть у меня к тебе дело. Если ради меня постараешься, то и сама внакладе не останешься!

— Что за дело, почтенная? — заинтересовалась игуменья.

— Заехала я как-то возжечь благовония в храм Осиянного Счастья. Остановилась, как водится, у них на постой. И тут я увидела одного монашка, видом прелестного, но еще не бритоголового. Не скрою от тебя: вспыхнул в моем сердце огонь, потому как истосковалась я за долгое время по ласке! Поднес этот отрок мне чаю, мы разговорились. Он мне рассказал о себе, сколько лет ему, сообщил. И держится, надо сказать, свободно — без всякой боязни, а говорит так складно, красиво! Одно слово — прелестник! И пошла у меня голова кругом! Отослала я своих служанок, а его повлекла в постель. Думаю, испытаю его в делах любовных. И что же ты думаешь? Этот негодник не только сведущ в любовных утехах, но не уступит никакому силачу. В общем, привязалась я к нему всей душою и чувствую, что расстаться с ним мне невмочь! Всю ночь строила разные планы и решила взять его с собой. Но как? Ведь я вдова и должна остерегаться постороннего взгляда, чтобы ненароком не опозориться. Если же прятать в своем доме — значит чувствовать во всем связанность. Какое тогда удовольствие? Вот я и подумала: а что, если посоветоваться с игуменьей? Возьми его, матушка, в свой скит и обрей ему голову. Будет он у тебя словно монахиня, нежный облик его вполне для этого подходит. А когда я вернусь домой, вы оба приедете ко мне как настоятельница и послушница. Он будет жить в молельне, а для всех моих родственников останется твоей ученицей. Понятно, я буду с ним миловаться, но делать так, что никто не узнает — ни люди, ни бесы!.. Вот отчего я пришла к тебе нынче. Очень прошу — помоги! Обещаю, что если ты согласишься, то и тебе перепадет от него удовольствие. И не будешь ты больше вспоминать своего ненаглядного!

— Превосходно придумала, благодетельница! — воскликнула игуменья. — А ревновать-то ко мне не станешь? Ведь и я свою руку к сладкому куску приложу!..

— Какая тут ревность! Я же сама пришла за помощью! А тебе я отведу специальное место, и никто ничего не заподозрит. Ну не славно ли?

— Коли так, я непременно пойду за ним. К тому же сейчас это будет особенно удобно, так как у нас на днях пропала одна ученица — самая меньшая. Ее-то мы и подменим, и никакой любопытный не догадается!.. Вот только как его сюда заполучить?

— Об этом мы уже договорились! Он обещал бросить своего наставника и прийти ко мне. Я уверена, что он это сделает!

В этот момент раздался стук в дверь, и на пороге появились молодые монахини.

— У ворот стоит какой-то юноша, спрашивает нашу благодетельницу, — сказала одна монахиня.

— Ну вот, кажется, и он! — воскликнула дама.— Живей зовите его сюда!

В комнату вошел красивый юноша. Молодые монашки стрельнули глазами и заулыбались. Дама, кивнув ему головой, велела подойти ближе. Юноша поклонился игуменье, которая с первого же взгляда оценила его достоинства.

— Что я говорила? — произнесла дама, взяв гостя за рукав и подводя к настоятельнице.

— Ни дать ни взять — отрок Шаньцай[383]! — воскликнула игуменья. — У меня даже перед глазами все поплыло и будто я обмякла сразу!

Дама, довольная, рассмеялась. Игуменья вышла на кухню приготовить закуски и рассказала о разговоре монашкам.

— Ах, как это прекрасно! — воскликнули они и даже прищелкнули пальчиками от удовольствия.

— Только мне придется вместе с ним уехать! — добавила настоятельница.

— Вы нас покидаете? — огорчились молодые монахини.— Одна собираетесь вкушать удовольствие!

— Сие дар небес! — возразила игуменья.— Однако ж думаю я, что и вы в одиночестве не останетесь!

Они рассмеялись. Монахиня, вернувшись в комнату, застала даму в объятиях юноши. При виде настоятельницы она вытащила из дорожной шкатулки брусочек серебра — десять лянов.

— Вот мой залог! Сейчас я возвращаюсь в лодку, а он, — показала она на молодого человека, — пока останется здесь. Через некоторое время вы вместе приедете ко мне. Ничего не перепутайте!

Отдав распоряжение возлюбленному, дама вышла в гостевую залу, где ее уже ждала трапеза. Отведав кушанья, она сразу же направилась к паланкину. Игуменья, проводив гостью, закрыла ворота и вернулась к молодому послушнику. Она внимательно оглядела его со всех сторон. Да, действительно, ей сильно повезло! Ну прямо яркий адамант середь темной ночи! Монахиня притянула юношу к себе, и их уста слились в жарком поцелуе.

— На несколько дней твоя благодетельница уступила тебя мне, а потом мы будем с тобой попеременно,— сказала игуменья, приступая к любовной битве. А когда кончилось удовольствие, она встала и бритвой сняла с головы юноши волосы.

— Теперь тебя не отличишь от Цзингуань! — засмеялась она, оглядев молодого человека. — Под этим именем ты и пойдешь к благодетельнице!

Само собой разумеется, в эту ночь настоятельница не отпустила юношу со своего ложа, и молодым монашкам оставалось лишь жадно глотать слюнки. На следующий день игуменья стала собираться в дорогу и послала человека нанять лодку.

— Вы пока оставайтесь в скиту, — сказала она монашкам, — я же поеду туда разузнаю! Если там все в порядке, я обратно уже не приеду, а пошлю вам свое послание. Как получите его, отправляйтесь к себе домой. А если кто появится от Янов, скажите, что Цзингуань уехала с матерью игуменьей, а куда — вам неизвестно.

Что еще оставалось молодым монахиням? Они лишь кивнули головой: все, мол, поняли. Настоятельница и переодетый юноша сели в лодку. Для других пассажиров они считались наставницей и ученицей, а как наступала ночь, превращались в супругов-любовников. Через несколько дней они приехали в назначенное место. Дама поместила их в свою домашнюю молельню, однако по ночам гости шли в дом, где делили ложе втроем. Опытная монахиня научила даму разным любовным секретам, что, понятно, лишь разожгло их взаимное любострастие. Но разве юный отрок в силах был справиться с двумя зрелыми блудницами? Прошло какое-то время, год или два, юноша зачах и умер. Дама, не выдержав этой утраты, сильно затосковала и вскоре тоже скончалась. Что до игуменьи, то родственники дамы, затаив на монахиню лютую злобу, обвинили ее в воровстве. Монахиню заключили в узилище, где она и умерла.

Теперь же вернемся к Цзингуань, которая продолжала жить у тетки Вэньжэня. Ее жизнь не была омрачена беспокойствами, да и кто ее мог потревожить, если игуменья покинула скит. Через какое-то время стало известно, что Вэньжэнь сдал успешно экзамены и даже занял первое место, а затем появился он сам, радостный и веселый. Конечно же, он сразу бросился к возлюбленной, чтобы сообщить ей счастливое известие. В последующие дни он проводил время в городе, где занимался делами, какие обычно бывают у тех, кто недавно сдал экзамены, а вечером приходил в дом тетки и проводил ночь с Цзингуань. Однажды Вэньжэнь послал слугу в обитель Плывущей Бирюзы и наказал ему узнать, что там происходит. Скит оказался пустым. Слуга сообщил, что настоятельница куда-то уехала, а монахини вернулись в свои семьи. Сюцай поделился новостью с возлюбленной. Наконец-то! Словно гора с плеч! Через несколько дней сюцай покончил со всеми своими делами. Пора было возвращаться на родину, в Хучжоу. Он посоветовался с теткой, как им быть дальше.

— Я не могу пока взять с собой Цзингуань. Ведь у нее еще не отросли волосы. Ей придется пожить какое-то время здесь. Тем временем я, быть может, сдам столичные экзамены!

— И матушке моей пока еще рано говорить! — заметила девушка. — Не могу я вдруг вернуться домой, если была ее воля отдать меня в монахини. Другое дело, когда волосы у меня отрастут и мы поженимся, вот тогда мы и явимся вместе! Вряд ли она тогда станет противиться!

Вэньжэнь согласился. А потом, простившись, он поехал домой и повидался со своей матерью, но о девушке ничего не сказал. В конце девятой луны ему снова предстояла поездка на экзамены. По пути он заехал к тетке и с удовольствием заметил, что волосы у Цзингуань стали совсем длинными, почти по плечо. Она могла их уже укладывать в прическу, правда, с накладным пучком. Вэньжэнь предложил ей ехать в столицу. Однако тетка им отсоветовала.

— Цзингуань по своим добродетелям достойна быть тебе законной супругой, а потому неприлично ее возить тайно туда-сюда. Пусть она пока останется у меня и живет как моя приемная дочь, а когда ты вернешься после успешных экзаменов, мы сыграем свадьбу. Вот тогда все будет по правилам!

Предложение было разумно, и юноша с ним согласился. Простившись с возлюбленной, он отправился в столицу. И вскоре действительно успешно прошел все испытания, заняв на экзаменах второе место. В ведомстве церемоний, как это было заведено в те времена, он записался в Книге одногодков[384] и тут же подал «прошение об отпуске для устройства свадебных дел» с девицей из семьи Ян. На свое прошение он получил благоприятный ответ, а в придачу деньги для свадьбы. Довольный, он сразу же отправился домой. Мать, узнав, что он собирается жениться, удивилась.

— Ведь ты не был ни с кем обручен! На ком же ты собирается жениться?

— Ах, матушка, у нашей тети в Ханчжоу я встретился с одной девицей — ее приемной дочерью. Вот ее я и сватаю!

— А почему же я раньше ее не видала?

— Скоро увидите, матушка!

Выбрав благоприятный день, Вэньжэнь нанял лодку, приказал разукрасить ее цветами и лентами, посадил музыкантов и отправился в Ханчжоу. При встрече с теткой он тут же ей доложил, что приехал жениться, на что имеет высокое дозволение властен.

— Ну, что я тебе говорила? Видишь, как складно все получилось! — обрадовалась тетка.

Потом он увиделся с невестой, которая сейчас уже была не в монашеской рясе, а в обычном мирском платье. Влюбленные, взявшись за руки, поведали друг другу о своих чувствах, а Цзингуань рассказала о большой доброте госпожи Хуан, взявшей ее в приемные дочери. Тетка помогла девушке украсить волосы цветами, проводила до расписного паланкина, который доставил ее на судно, где уже горели цветные свечи. Как говорится в стихах:

В один прекрасный день они приехали на родину и пришли с поклоном к матери Вэньжэня. Родительнице очень понравилась красивая девица, но ее удивил ее хучжоуский выговор.

— Почему она говорит на нашем хучжоуском наречии, если ты ее взял в Ханчжоу? — спросила она сына.

Сыну пришлось рассказать историю своей молодой жены, которая одно время была монахиней. А на следующий день молодожены направились в дом Ян. Перед тем как войти в ворота, Вэньжэнь передал две визитные карточки. Одна была адресована теще, а вторая — младшему брату Цзингуань. Госпожа Ян подумала, что это ошибка, и карточки не приняла. Тогда Цзингуань решила идти сама.

— Матушка! — вскричала она, появившись на пороге.

Увидев знатную даму в нарядном одеянии, испуганная мать поспешно встала со своего места. Дочь она сразу и не узнала.

— Матушка, не пугайтесь!.. Я ваша дочь, ваша монашка Цзингуань из обители Плывущей Бирюзы.

Действительно, облик как будто дочерний и выговор тот же, но почему же она с волосами и в таком необычном наряде? Если хорошенько не присмотреться, ни за что не догадаешься!

— Дочка, ты ли это?.. Целый год мы с тобой не виделись. Ни писем не было, ни другой какой весточки! Истосковалась я по тебе! Этим годом послала я в скит одного человека, а там, оказывается, ни души. Думала, гадала, куда могла дочка деваться, а потом случайно узнала, что вы с матерью игуменьей будто бы в другие края подались... И вдруг здесь очутилась! Только непонятно мне, почему ты такая нарядная?

Дочь рассказала матери всю свою историю, начиная от встречи в лодке и вплоть до нынешнего дня. Счастливая мать даже рот раскрыла от удивления. Потом, немного придя в себя, она велела сыну позвать зятя. Сын (а он в это время уже учился и обладал приличными манерами) вышел к Вэньжэню и, низко поклонившись, проводил его в залу. Вэньжэнь, встав рядом с женой, совершил перед тещей низкий поклон. Госпоже Ян казалось, что ей все еще снится сон.

— Если бы я только знала, что наступит такой день, ни за что бы не отдала дочку в монахини!

— Матушка, если бы ты не отослала меня в скит, может, и не было бы сегодняшнего дня! — промолвила дочь.

Потом все вместе они отправились в дом Вэньжэня, где уже был накрыт пиршественный стол и гремела музыка.

Надо вам знать, что впоследствии на чиновном пути Вэньжэня случались и неудачи, словом, карьера его сложилась не так, как ему бы хотелось. Скопив к пятидесяти годам кое-какие деньги, он ушел со службы и вернулся домой, где стал жить со своей женой, которая удостоилась звания почтенной дамы, и прожил с ней до самой старости. Как-то ему пришлось встретиться с гадателем, обладавшим даром предвидения.

— Скажи, почему моя карьера была не слишком удачна? — спросил ой у ворожея.

— Потому что в молодые годы вы увлекались любодеянием, чем нанесли ущерб своим скрытым достоинствам. Вот отчего все так получилось!

Вэньжэнь посетовал, что в юные годы он вел себя не слишком пристойно в монашеской обители, и потом часто предостерегал других от неосмотрительных действий.

Теперь ответствуйте мне: разве любострастие в нашей истории не получило достойного воздаяния? И заметим, что удивительность этого брака, конечно же, объясняется тем, что он был заранее предопределен. Приведем такие стихи в доказательство: