Продолжая путь

XIV

Нас с Джоном провели в большую комнату и оставили одних. Джон сел в маленькое неудобное кресло, закинул ногу на ногу.

— Покурить хочешь? — спросил он.

— У меня есть, — сказал я.

— Таких нет, — Джон достал из кармана мятую папиросу и любовно ее разгладил. Он чиркнул спичкой, прикурил, и по комнате начал распространяться знакомый приторнокисловатый запах.

— Я такие не курю, — сказал я и, зная ответ, спросил: — Где взял?

— Места знать надо, — Джон с видимым удовольствием затянулся. — Ты сядь лучше, не торчи, не раздражай.

Я сел на покрытый бархатным покрывалом диванчик. Из соседней комнаты доносился голос Толика: весело, с прибаутками, он говорил кому-то, что все будет хорошо. Напротив меня, у стены под картиной, стоял ряд трехлитровых банок. В банках бродила какая-то мутная жижа, и надетые на горловины банок резиновые перчатки шевелились и вздрагивали как живые.

Я смотрел на шевелящиеся перчатки и думал, что зря начал ершиться: не те люди, не клиенты автосервиса, которых окучивал я, а из разряда тех, кто окучивает других, меня — в том числе. У меня было два пути: дергаться — уже почти что полностью заглотив крючок — и получить свое, или грузить. Глядя на перчатки, я думал, что, погрузив все, что полагается, я все равно получу свое, поразмышлял об этом «своем», подумал о том, как незаметно выскочить из дома, и тут в комнату вошел плечистый, морщинистый человек, в белой рубашке, пегий, причесанный на пробор в ниточку. Он подошел ко мне, и я встал.

— Садись, садись, — сказал пегий, глядя мне в ноги, — что дергаешься, как неродной?

— А он вежливый, — хихикнул Джон.

— Ну, что? — пегий поднял на меня водянистые глаза. — Пеночку снимать приехали, да?

— Что?

— С наступающим, говорю. На чужом-то оно легче, конечно, в рай-то въезжать…

— Что-то не пойму, — начал я, но дверь вновь открылась, и в комнату почти что вприпрыжку влетел Толик, весь прямо-таки светящийся, радостный, подскочил к пегому, потрепал его по плечу, крутанулся, оказался возле меня.

— Дело есть, — сказал Толик. — Мы как договаривались? Погрузить, сгрузить, да? Так тебе грузить не надо. Вот он, — Толик кивнул на человека в белой рубашке, — укажет тебе машину, ты на ней подъедешь к одному месту, подождешь, а потом с ним же — сюда. И все! Поняли?

Я поежился.

— Мы договаривались грузить. Только грузить…

Джон засмеялся, пегий покачал головой.

— Что ты все: «грузить, грузить»! Ты ж мне должен. Должок надо заплатить, верно, а? Ты не бойся, в накладе не останешься…

— Я не боюсь, — сказал я и сглотнул слюну, — только мы договаривались грузить…

Толик взял меня за плечо.

— Ты что дурочку валяешь? — спросил он тихо. — Ты меня за кого держишь?

— Мы договаривались грузить цветочки, — сказал я, снимая с плеча его руку, легкую, мягкую, теплую, будто наполненную каким-то газом.

— Ладно, — кивнул Толик, — если ты такой упорный, будешь грузить, обгрузишься…

Он сделал полшага назад и в сторону, оглянулся на дверь, за которой скрылся пегий. Джон, погасив свой вонючий чинарик, встал, с веселым кряканьем потянулся. У меня мелькнула мысль, что я отстоял хоть бы часть своей независимости, и тут Толик коротко, почти без замаха ударил меня в поддых. Дыханья он сбить не сумел, и я рванулся к нему, чтобы схватить за короткую шею, но Джон уже держал меня сзади, держал крепко, со знанием дела, а я лягался, и Толик бил меня и бил, и голова моя моталась.

Все это происходило в полнейшем молчании, и мне даже казалось, что происходило это не со мной: я почти не чувствовал боли, от удара до удара мой взгляд успевал выхватить то одну, то другую деталь, зафиксироваться на ней, открыть в ней что-нибудь этакое необычное. Такая моя своеобразная наблюдательность достигла пика — я прочитал заголовок на брошенной на диван старой газете, — после чего упал на колени, опустился на четвереньки: каблук потрескавшегося, в высолах, сапога встал мне на пальцы, я отдернул руку, ощутил последний удар и потерял сознание.