Высокую причёску я закончила сооружать почти в девять, затем окинула себя взглядом в большом зеркале. Платье было уникальным — не больше и не меньше. Асимметричная вышивка необычна, фасон заставлял ткань струиться вдоль тела, притягивая взгляд к высокому разрезу на правой ноге, к движению бедёр и, наконец, к груди, которая была практически выставлена напоказ.
Сначала мне даже показалось, что платье мало, но потом я поняла, что грудь именно так и должна выпирать наружу. Подаренная им подвеска покоилась точно посередине.
Образ требовал макияжа, так что я воспользовалась помадой, тушью и даже мерцающими тенями, чтобы подчеркнуть цвет глаз. Щёлкнув селфи, я отправила фото Джесс. Та объявила меня горячей штучкой. А себя — сомневающейся гетеросексуалкой, которая крайне заинтересована в весёлом времяпрепровождении с жизнерадостными рыженькими девчонками.
И всё же, впервые надев что-то подобное, я чувствовала неуверенность, размышляя о предстоящем выходе. Правда я и понятия не имела, куда Севастьян собрался меня отвести, и вообще, пойдём ли мы куда-то. Мой наряд мог быть частью его фантазий.
Нервничала ли я? Да, чёрт возьми. Записка в коробке меня смутила. Но потом я напомнила себе, чего именно я хотела: исследовать наши самые сокровенные желания — вместе.
Так, что — я в игре.
К тому же, его уступка свидетельствовала о том, что он пытался сделать меня счастливой. Я решила, что любой способ, который он выбрал в качестве совместной терапии, тимбилдинга для двоих…
В дверном проёме нашей комнаты показался Севастьян. Я резко втянула воздух при виде его сногсшибательной внешности.
На нём был традиционный смокинг, сшитый, очевидно, на заказ. Костюм безупречно подчёркивал его широкие плечи и мускулистую грудь. Материал выглядел дорогим, но покрой оставался консервативным.
Скромные аксессуары: запонки без камней, кусочек тёмного шёлка с едва заметным орнаментом в кармане и классический галстук — завершали захватывающий ансамбль.
Чисто выбритые скулы заставили мои руки зачесаться от желания погладить эти точёные контуры.
В этот вечер он оставил лишь один перстень — на большом пальце. Вместе с татуировками он смело контрастировал с элегантностью остального образа.
Даже в смокинге он оставался моим уличным бойцом. Этот мужчина готовился стать моим, он делал шаги — порой странные и загадочные — чтобы укрепить наши отношения.
Может, со временем, и он почувствует ко мне что-то более глубокое.
Разглядывая меня так же жадно, как и я разглядывала его, он пробормотал:
— Предвкушение тебе идёт. — Он отступил, чтобы окинуть меня взглядом с ног до головы. — Ya potryasyon.
— Могу сказать то же самое.
- Идём. — Когда он положил руку мне на бедро, чтобы проводить меня вниз, я ощутила жар его ладони даже сквозь вышивку платья. Он нервничает? Или всего лишь пребывает в нетерпении?
— Кстати, куда мы идём?
— Сначала поужинаем.
Значит, мы выйдем из дома, а я выгляжу, как Джессика Рэбит. Ну, ладно. Смотрите на меня, любуйтесь мной, придурки.
— Терпение, — пробормотал он, ущипнув моё бедро.
Он помог мне накинуть на плечи новый роскошный палантин — опять мех, Сибиряк? — затем усадил в ожидающий нас лимузин. Когда машина тронулась, между мной и Севастьяном разлилось напряжение. Я и понятия не имела, о чём он думает, что он чувствует. Но когда я чуть поправила платье, сверкнув в разрезе краешком чулка, он выдохнул сквозь приоткрытые губы.
Мы направлялись в дорогой ресторан под названием "Плезир". Но даже посетители подобного заведения, облаченные в самую дорогую одежду, при нашем появлении замерли, уставившись на Севастьяна, их вилки с едой остановились в воздухе. Они даже и меня разглядывали.
Девушка из Небраски неплохо отмылась. Чувствуя себя немножко увереннее, я расправила плечи и вздёрнула подбородок, что, кажется, порадовало Севастьяна.
Ужин — за самым лучшим столиком в ресторане — представлял собой лёгкий чувственный набор блюд. Лобстер, сочные фрукты, вкуснейшие трюфели, пти-фуры. Вино было настолько изысканным, что я не, переставая, облизывала губы.
Севастьян заказал водку со льдом, но к напитку не притронулся.
Я уже достаточно захмелела, чтобы спросить:
— Если не пьёшь, то зачем заказываешь?
Он выдохнул сдерживаемый воздух, словно знал, что рано или поздно этот вопрос всплывёт.
— Мой отец был алкоголиком. Я не хочу стать таким же, — сказал он, очевидно преуменьшая действительность. — Но в России…
— Очень много вещей связаны с выпивкой?
— Именно. Наверное, не хочу проверять свою выдержку.
Он хоть в чём-то мне признался! Я была тронута. Мы двигались в правильном направлении. Внезапно его комментарий об иронии относительно поставок дешёвой водки обрёл смысл.
— Твоё отец ещё жив?
— Nyet. — Твёрдое нет. — Я бы не хотел это обсуждать. — Смягчившись, он добавил. — Только не этим вечером.
— Что ж, честно. Так… хоть намекни, куда мы дальше отправимся?
— Скоро увидишь.
— Ладно, Сибиряк. — Сдерживая любопытство, я вновь отпила вина/амброзии, улыбаясь поверх бокала.
— Ты… счастлива со мной. — В его словах сквозило удивление.
— Очень.
— Потому что ты думаешь, что переиграла меня, что я капитулировал.
Я поставила бокал.
— Не всё является игрой, Севастьян. Может, я хочу, чтобы мы оба выиграли.
— Тогда почему ты так мною довольна?
— Потому что ты прислушался ко мне. Ты принял то, что мне нужно нечто от наших отношений, и я верю, что ты собираешься каким-то образом сегодня дать мне это. Ты стараешься, и это даёт мне надежду относительно нашего будущего.
— Тогда как раньше у тебя были одни лишь сомнения? — В его глазах мелькнул опасный огонёк.
— Севастьян, мои сомнения контролируешь ты. Всё в твоих руках.
— Когда ты так об этом говоришь, всё звучит очень просто. Но будь уверена, что сегодняшний вечер для меня далеко не прост.
И всё равно он собирался это сделать.
— Я понимаю.
Он нахмурился.
— Ты многого ждёшь от меня. Во многих сферах наших жизней. Но, может быть, я не… понимаю всех нужд молодой девушки.
Что за странная фраза? Но потом я вспомнила, что, помимо секса, другого опыта с женщинами у него почти не было. Он никогда не был в отношениях, не имел сестёр и потерял мать в тринадцать — а то и раньше.
Знал ли он женское тело? Все судьи — десять баллов. А её душу? Не особенно.
— С этого момента я буду прямо говорить о своих желаниях — ну, знаешь, постараюсь не быть такой уж стеснительной и нежной фиалкой.
Выражение его лица сменилось восхищением, словно я опять была существом, не виденным им доселе.
Так мы и смотрели друг на друга, пока я пыталась представить, о чём он думает. Пытался ли он разгадать мои мысли?
Он отвёл взгляд, чтобы посмотреть на часы, затем махнул официанту. Севастьян что-то сказал ему по-французски, и тот быстро вернулся с моим палантином и маленькой коробочкой, которую я раньше не видела.
Я повернулась к выходу, но Севастьян взял меня за руку.
— Сюда. — С коробкой в руке он повёл меня вглубь ресторана, прямо мимо других столиков… потом сквозь заднюю дверь на мощёную аллею.
— Что-то не так? — прошептала я. — Ты заметил угрозу? Ну, держите меня, если какой-то бандит-головорез задумал испортить мне этот вечер…
- Нет. Мы идём в следующий пункт маршрута, — сказал он с оттенком таинственности в голосе.
— О. — Внутри вновь разгорелось приятное волнение. — Что в коробке?
Он оглянулся по сторонам.
— Думаю, теперь ты можешь посмотреть, — сказал он, вручая коробочку мне.
Улыбнувшись, я открыла её, обнаружив внутри самую изящную в мире маску. Ткань была глубокого зелёного оттенка и гармонировала с моим платьем, края были декорированы, похоже, настоящими изумрудами.
Боковые края были вырезаны в виде крыльев бабочки. Под отверстиями для глаз материал причудливо сворачивался в виде суживающегося крыла.
— Это великолепно, Севастьян! — я с готовностью повернулась к нему спиной, когда он собрался надеть маску на меня. — Это для маскарада? — В последней книжке из коллекции Джесс, которую я прочла (исторический роман от автора со странным именем) как раз описывался костюмированный бал куртизанок. Героиня-француженка и герой-шотландец принимали в нём участие, со всеми вытекающими из этого шалостями. — Мы идём на маскарад?
— Типа того, — буркнул Севастьян.
Но прежде, чем я успела спросить его, к чему этот странный тон, он уже завязал на мне маску и развернул меня лицом к себе.
— Ты несравненна, — от торжественности в его голосе я покраснела.
Разве можно не влюбиться в такого мужчину? Я-то уж точно не устою.
Затем он достал из кармана пальто и надел шёлковое чёрное домино. Мой разум… на мгновенье… помутился.
А когда вновь обрёл способность соображать, в нём закрутился сразу клубок мыслей. Сексуальный. Дикий. Обжигающий. Спонтанный оргазм.
Сексуальнее он выглядеть не мог.
— Пойдём.
Он увлёк меня вперёд, а я продолжала время от времени бросать взгляд на его лицо.
— Уже недалеко, зверёк.
Меня снедало любопытство, пока мы шли по туманной аллее в сопровождении эха моих каблучков.
— Здесь. — Он остановился перед металлическими воротами, словно явившимися из времён средневековья.
— А что там?
— Конечный пункт назначения. — Повернув рычаг и открыв ворота, он завёл меня в сырой туннель. Где-то в глубине горел факел.
— Э, мы туда пойдём?
— Передумала?
Я сама этого просила. С этим мужчиной я приготовилась к свободному падению.
— Так просто ты меня не смутишь, Сибиряк.
На его лице мелькнула тень удивления? Неужели он думал, что я отступлю? Или надеялся на это?
— Намекни хотя бы, куда мы идём.
— Я уже был здесь раньше.
Пока мы шли по туннелю, я поняла, что дорога спускается под город. Я читала о катакомбах под Парижем и мне ужасно хотелось как следует всё рассмотреть, но Севастьян увлекал меня вперёд.
Впереди оказалось полукруглое помещение, также освещённое факелами. В центре журчал фонтан, в воде отражались язычки пламени. Отблески огня скользили по стенам, освещая мозаику. Она изображала совокупляющихся дев и похотливых сатиров, дрожащее пламя создавало иллюзию движения, сатиры будто бы совершали фрикции.
Рядом со входом на блестящей медной табличке значилось четыре слова:
Я пробормотала:
— Это что, какой-то… секс-клуб? — Разве секс-клуб — это не синоним свингер-клуба? Моё сердце упало. Мысль о том, что я буду его с кем-то делить — или будут делить меня — заставила меня замереть на месте.
— Нервы сдают? — спросил он, ощутив моё напряжение.
— Я не хочу, чтобы кто-либо из нас был с кем-то ещё.
Под одним из факелов он прислонил меня спиной к стене. Блики огня освещали его лицо, глаза за маской были цвета расплавленного золота.
— Ты — моя женщина. Моя. А я очень рано научился не делиться тем, что принадлежит мне. Неужели ты думаешь, я позволю хоть кому-то к тебе прикоснуться?
Я вздёрнула подбородок.
— Я тоже не собираюсь тебя делить.
Это его порадовало.
— Значит, договорились. Ещё условия?
По-моему, он развлекался, так что я закатила глаза, проворчав:
— Веди меня в этот чёртов клуб, пока я не сдохла от любопытства.
Внутри нас поприветствовала женщина за большой стойкой. Она также была в длинном вечернем платье. И хоть маска совы, которую она носила, скрывала некоторые её черты, но оливковая кожа, изящная фигурка и блестящие глаза поражали.
— Добро пожаловать, — произнесла она с сильным французским акцентом, помогая мне снять палантин. Убрав его, она обратилась к Севастьяну:
— Ваш отдельный номер вон там, мсьё Эс.
Сколько раз Севастьян здесь был?
Он сказал ей что-то по-французски, затем подтолкнул меня вперёд, собственническим жестом положив руку на бедро. Мы следовали за ней по галерее и всё отчётливее слышали звуки классической музыки. Мы достигли двойных дверей, по обеим сторонам от которых стояли одетые в ливрею лакеи, бесстрастно впустившие нас внутрь.
За дверями оказалась ослепительная бальная зала с уходящим ввысь потолком, полная нарядных людей.
Мы больше не в Корн Белт, друзья.
Воздух наполняли ароматы гигантских цветочных букетов. Стены были увешаны богатыми гобеленами с новыми чувственными сценами. Огромная лестница была уставлена статуями Венеры, которые выглядели так, будто их позаимствовали в музее. Дорогу освещали живые статуи с позолоченной кожей и канделябрами в руках.
Декадентский бархат, кипы шёлка и залитое светом свечей великолепие — всё это заставило чувствовать меня героиней фильма, действие которого происходило в конце девятнадцатого века. Я, наконец-то, обрела возможность говорить и пробормотала:
— Сколько лет этому месту?
— Несколько веков.
С таким же успехом вместо этих слов он мог впрыснуть в меня адреналин. Ах, история — я вдыхала её. Намереваясь рассмотреть каждую деталь, я завертела головой по сторонам.
Пока мы шли сквозь толпу очаровательных гостей, я поняла, что никто тут не делал ничего пошлого или непристойного. Они пили, смеялись, флиртовали, но ничем не отличались от завсегдатаев обычного клуба.
Мне казалось, или нас все разглядывали? Севастьяна это начало раздражать.
— В чём дело? — спросила я.
— Они думают, что ты свободна. Что ты не принадлежишь мне.
— Почему?
— Потому что на тебе нет ошейника.
Надеть ошейник и держать на привязи.
— Мм, это круто — в плохом смысле.
Но ладно, ведь это же всё понарошку, всего лишь фантазии и шёлковый декаданс, верно? Заметив, что многие женщины действительно щеголяли в ошейниках, я спросила притворно-дерзко:
— И почему же на мне нет ошейника?
Его ответ был серьёзен:
— Ты не заслужила его. — В тот момент, когда я собиралась вспыхнуть, он добавил: А я не заслужил права надеть его на тебя. — За его маской, казалось, происходила внутренняя борьба.
Перед нами вдруг возник подтянутый мужчина средних лет. На нём была маска слона с огромным хоботом. Тонкий намёк, дружочек, ооочень тонкий. Он начал что-то говорить, но Севастьян послал ему один из своих фирменных убийственных взглядов — от которых людей обычно трясло.
Больше мы его не видели.
Женщина-сова ждала нас около огромной лестницы. Мы поднялись за ней на второй этаж, затем прошли в холл, освещённый газовыми лампами.
— Куда мы идём, Сибиряк?
— Терпение, — ответил он мне в тон.
Не самая сильная моя черта. В конце концов, нетерпение — это сестра любопытства.
Мне в голову вдруг пришла одна мысль.
— Почему ты выбрал мне маску бабочки? — Среди всех живых существ.
— Думаешь, была причина?
— Я поняла, что без причины ты не делаешь ничего.
— Может, и была…
— Вот мы и пришли, — объявила женщина, остановившись перед никак не обозначенной дверью. Она открыла её, и мы вошли. Свечи в богато украшенной люстре создавали приглушённый свет. В центре комнаты располагалась широкая кушетка, обитая роскошной тканью. Старинные кресла и столики образовывали сбоку отдельную зону отдыха; с другой стороны была установлена медная ванна. Всю стену закрывал бархатный театральный занавес.
Воздух был тёплым и пах свечным воском и… новизной. Что было странно, учитывая винтажные предметы обстановки.
Ещё пахло кожей.
Женщина открыла приготовленную бутылку охлаждённого шампанского, наполнила два высоких бокала и удалилась. Напоследок в дверях она мне понимающе подмигнула. Что она знала такого, чего не знала я?
Что поезд сходит с рельс? Или как здесь на самом деле глубоко?
Спокойно, Натали. Я доверила этому мужчине свою защиту, удовольствие и возможность стать тем, кем мне нужно. Он кивнул в сторону кушетки:
— Садись.
Я села, заметив, что оказалась лицом к театральному занавесу. Мы будем смотреть фильм? Непристойную пьесу? Мы даже не насладились маскарадом, разочарованно подумала я. В книжках на балу остаются хотя бы до полуночи, а не приезжают на какие-то десять минут.
Теперь, когда мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела покрытые тканью предметы, расставленные по комнате — это могло быть всё, что угодно. Но у меня былиидеи на этот счет. Мысли обратились ко всем поглощённым мною БДСМ-видео, изученным инструкциям, к тому журналу, который я ему показывала. Это был столб, или скамья для порки, или качели? Свяжет ли меня Севастьян, чтобы наказать?
Отчасти такая перспектива пугала. Но я была достаточно женщиной, чтобы признать, что от этой мысли я потекла. Смирись с этим, смирись.
Когда он подсел ко мне, я спросила:
— Что это за комната?
— Она наша. Одна из немногих доступных для покупки.
Наша?
— Как давно ты её купил?
— Примерно девять часов назад. Её отремонтировали и обставили по моему запросу.
После нашей утренней ссоры? Это объясняет, откуда здесь запах новизны. Я могла
лишь догадываться, какие деньги были выброшены для того, чтобы всё подготовить в срок.
Со столика рядом с кушеткой он взял пульт дистанционного управления.
— Ты сказала, что хотела бы лучше узнать Париж. Вот его другая сторона.
Он нажал на кнопку. Занавес начал подниматься, открывая стеклянную стену.
За стеклом было… было…
Когда я поняла, что именно вижу, я выдохнула:
— О. Мой. Бог.
Рука Севастьяна подхватила мой бокал как раз перед тем, как он почти упал на пол.