Профессия – призрак

Уинстон все больше верит в призраков

Это зрелище вознаградило меня за мои терзания.

Тот день, 17 августа, до самого вечера прошел для меня совершенно спокойно.

С наступлением темноты я сбросил с себя одежду пирата, при виде которой, после всего, что, наверное, наболтал Трубоди, с Уинстоном мог приключиться удар, и облачился в халат без рукавов, одеяние арабского шейха, перекочевав таким образом с южных морей к морям песчаным.

После полуночи я отправился поужинать в кладовку, где меня уже ждал Уинстон, сгоравший от нетерпения и страшно возбужденный.

— Так это ты? — спросил он меня, едва я переступил порог.

— В каком смысле?

— Это ты говорил по телефону? Пират, о котором толкует Трубоди, жуткие крики — это все ты?

— Вы что-то путаете, Уинни. Ничего не понимаю. Что это, к примеру, за история с телефоном?

Уинстон с напряженным интересом всматривался в мое лицо. Но поскольку, изучив мою физиономию, наследник Свордфишей к определенным выводам не пришел, он снизошел до объяснений, очевидно, рассчитывая, что я совершу какую-нибудь оплошность и мои ответы, и моя реакция помогут ему меня уличить.

— За столом я сегодня был потрясен так, как еще ни разу в жизни. Мы как раз ели шафрановый рис, довольно-таки густой, как вдруг тетя Памела, у которой с самого утра вид был победоносный и ликующий, не сдержавшись, заявила, привожу ее слова на память почти дословно: «Ничего удивительного, что Трубоди сбежал. Я сама прошедшим вечером попросила Артура, чтобы он разобрался с этим выскочкой. Артур был настолько любезен, что из моей комнаты позвонил Сесилу, чтобы сказать ему, как следует относиться к подобному мезальянсу. Сесил лгать не умеет и подтвердит вам мои слова…» И представляешь, Джон, я собственными ушами слышал, как мой отец забормотал что-то невнятное насчет того, что поздней ночью с 15-го на 16-е ему и в самом деле «кто-то» позвонил из комнаты тети Памелы. «Кто-то!» И ты меня будешь уверять, что этот «кто-то» — не ты?

Я ответил тихим, страдальческим голосом:

— Как вы могли подумать, Уинни, что после всех ваших наставлений, — а следовать им мне необходимо не только в ваших интересах, но и в моих собственных, — как вы могли подумать, что мне придет в голову странная мысль явиться к леди Памеле да еще позвонить от нее лорду Сесилу? Неужели вы можете представить себе, что я стучу к ней в дверь и говорю: «Это я, Артур. Где тут телефон?» Чего ради я стал бы вести себя так дерзко? Разве это на меня похоже?

— Нет, конечно… Но все-таки по телефону призраки не звонят!

— Не забывайте о прогрессе, Уинни…

В полном расстройстве чувств Уинни опустился на ящик с копченой пикшей.

Я побаивался, что тетя Памела по неосмотрительности могла упомянуть о моем индийском костюме, который Уинни уже имел случай оценить…

— А леди Памела ничего больше не говорила об этом модернизированном призраке?

— Ни единого словечка, хотя все просто умирали от любопытства. Она дала слово Артуру и боится, что, если нарушит слово, он к ней больше не придет. Все просто сбиты с толку. От нашей тети Памелы можно с ума сойти. А ты, конечно, будешь уверять, что это не ты явился к злополучному Трубоди в образе пирата с Ямайки при сабле и бильбоке?

— А к Трубоди кто-то явился в образе пирата?

— Вот именно «кто-то»! По крайней мере Трубоди сумел это пролепетать, прежде чем дал отсюда тягу. Как он отсюда отбыл, ты наверняка мог наблюдать со своего чердака.

— Уинни! Поговорим серьезно! Чего ради я стал бы наряжаться пиратом и впутываться в историю, в которой для меня нет никакой выгоды? Я мечтаю об одном — дождаться воскресенья и убраться отсюда!

— Вообще-то это резонно… Ну, а крики? Крики, которые переполошили весь Малвенор и чуть не угробили жениха моей сестры… моих сестер, если тебе так больше нравится… прямо возле турецкой уборной? Опять будешь уверять, что это не ты?

— Едва не угробили?

Я был ошарашен таким поворотом события.

— Ну да! Если не считать разбитого ночного горшка, Трубоди довольно благополучно перенес потрясение от встречи с пиратом. Он уже открыл глаза, но жуткие вопли его добили — услышав их, он потерял сознание. Он вообразил, что настал его последний час. У журналиста, и у того случился сердечный приступ. Пришлось миссис Биггот колоть ему камфару.

— В самом деле, хоть я и был далеко, мне что-то послышалось среди ночи. Артур и в самом деле завывал очень громко.

— Это тоже очень странно. Настоящие призраки или ухают, или шепчут. Не поймешь их…

— А что говорит мэтр Дашснок?

— Что наш Артур… не такой, как другие.

— Что же я могу к этому добавить, мой бедный Уинни?

Уинстон помолчал, а потом сказал устало и мрачно:

— Должен признаться, Джон, что, рассуждая здраво, заподозрить тебя нельзя никак. Но тогда совершенно очевидно, что у нас здесь водится самый настоящий призрак.

— По крайней мере Джеймс уверяет в этом воскресных экскурсантов.

— Да. Только теперь это уже не вранье.

Я с трудом удержался от улыбки.

Уинстон вдруг вскочил, точно подброшенный пружиной. Его испугала неожиданная мысль:

— Но если, на беду, ты попадешься, все проделки настоящего Артура взвалят на тебя, а рикошетом на меня! И если Артур не угомонится…

Уинстон не решился договорить и горестно рухнул на ящик.

— Похоже, Артур оживился в связи с известной вам помолвкой, — сказал я, чтобы успокоить Уинни. — Перед приездом Трубоди Артур позволил себе кое-какие шалости. А после его приезда совсем уж распоясался. Но теперь, после того как его жертва отбыла на носилках, почему бы ему не утихомириться? Ведь это семейный призрак, он начинает трепыхаться только по случаю каких-нибудь выходящих из ряда вон событий. Вот увидите, все войдет в обычную колею…

На Уинстона мои выкладки произвели глубокое впечатление.

— Ты не по годам рассудителен, Джон! Я подскажу эту мысль моему отцу, который после звонка Артура и последующего разговора с тетей Памелой то и дело глотает аспирин.

— Если новый жених будет более подходящим и удовлетворится одной из сестер, Артур наверняка оставит его в покое.

— Дай Бог, чтобы ты оказался прав! Выдать замуж бесприданниц и без того нелегко. А если женихов еще станут калечить пираты, это вообще будет невозможно! Но, честно говоря, злоключения Трубоди ничуть меня не огорчили, да и у отца, по-моему, камень упал с души, хотя этот фрукт и пообещал, что реставрирует юго-восточную башню.

— Выходит, все хорошо, что хорошо кончается.

Поскольку Уинстон немного приободрился, я смог спокойно поужинать и даже сытнее, чем в прошлые вечера — по случаю помолвки Алисы лорд Сесил велел подать на стол все самое лучшее.

— Вы не голодны, Уинстон?

— Вчера я не мог составить тебе компанию, потому что у меня от непривычного обилия вкусных блюд заболел живот, а сегодня у меня желудок расстроился из-за пережитых тревог. Не тот у меня желудок, что прежде.

— Вы должны взять себя в руки.

— Легко сказать! Я восхищаюсь твоим хладнокровием. Правда, ты не знаешь всего. Загляни одним глазком в газеты, пока ешь…

Уинстон извлек из кармана пачку вырезок, которые я тут же просмотрел при скудном пламени свечи.

В шапках лондонских изданий чувствовалась изрядная доля недоверия: «Призрак у фотографа», «Удивительная любезность призрака», «Призрак-авангардист», «Призрак, списанный с натуры»…

В особенности потешались журналисты над безголовой фотографией.

В Шотландии, в газетах Эдинбурга и Глазго, заголовки были крупнее и серьезнее: «Историческая премьера в замке Малвенор», «Призрак Артура Свордфиша появляется при полном освещении», «Консервативная Шотландия на заре прогресса»… Воспроизведенную фотографию сопровождали аргументы «за» и «против», которые тщательно взвешивались. Шотландцы никогда не любили подшучивать над привидениями — ведь это одно из их национальных сокровищ.

— Посмотри, — сказал Уинстон. — Даже лондонская «Таймс», которая на первой странице печатает свои знаменитые маленькие объявления, на второй полосе отвела целых семнадцать строк под заметку «Типично шотландское происшествие в замке Мадвенор». Заметка в газете, равной которой нет на всех Британских островах, означает, что призрак окончательно узаконен!

Я был сражен непредвиденным и стремительным ростом своей популярности. Что бы сказали мои родители, мистер Гринвуд и мистер Баунти, увидев меня без головы и с бильбоке в руках на страницах газеты Глазго «Дейли рипортер»? Было от чего рехнуться!

— Настала критическая минута, Джон. Ведь даже если Артур оставит нас в покое, у газетчиков и прочих любопытных на это деликатности не хватит — понимаешь, чем это грозит нам с тобой? Если Джеймс теперь тебя поймает, разразится скандал в национальном масштабе. Отец придет в такую ярость… Нет, я даже подумать боюсь, что он с нами сделает!

От этой мысли и в самом деле пробирала дрожь. Но меня приободрила другая неоспоримая мысль:

— Время за полночь, Уинни. Уже 18 августа, суббота. Если завтра, в воскресенье, мне удастся без всяких недоразумений покинуть Малвенор, а похоже, помех этому нет, никто не сможет доказать, что замок обесчестил лжепризрак. И от всей этой газетной шумихи будет уже не вред, а только польза.

— Ты попал в точку, Джон, — с жаром подтвердил Уинстон. — При всей моей симпатии к тебе, должен признаться, что весьма желательно — особенно теперь, — чтобы ты поскорее отсюда убрался.

С некоторой грустью я подумал, что «жизнь в замке», предсказанная мне старухой-колдуньей, продолжалась всего неделю.

После того как я поужинал, Уинни попросил, чтобы я проводил его хотя бы до бального зала на втором этаже. Я удивился, а он со вздохом пояснил:

— Честно говоря, с некоторых пор мне не по себе, когда я остаюсь один в потемках… А ты, уж не знаю почему, чувствуешь себя все храбрее.

Чтобы усыпить его возможные подозрения, я ответил так:

— Я стараюсь храбриться, Уинни. А на самом деле трушу еще больше, чем вы. И недаром. Не проходит ночи, чтобы Артур не ухал у меня на чердаке. Сначала он тихонько произносит: «У-у! У-у!», а потом все громче…

— Это, наверное, ветер, Джон.

— У ветра не бывает оксфордского произношения.

— Что? Артур обращается к тебе, к тебе, с оксфордским произношением?

— Вы же упоминали, что на чердаке он однажды разговаривал с вами. Какое у него тогда было произношение?

— Черт возьми, я не помню. А… а с тобой о чем он говорит?

— Он взял с меня слово, что я буду хранить тайну. Как леди Памела. Единственное, что я могу открыть, это что он уговаривает меня остаться в Малвеноре, чтобы ему помогать. Тут поневоле испугаешься.

Я думал поддразнить Уинстона, но снова не рассчитал силу удара. Бедный Уинни вскочил, позеленел от страха и залепетал что-то бессвязное.

Я похлопал его по спине.

— Успокойтесь, Уинстон. Я еще не сошел с ума, чтобы связываться с Артуром. Куда бы это привело всех нас троих?

— К потере рассудка, Джон, ни больше ни меньше. Умоляю тебя, не слушай Артура! Это опасный шутник!

Вид у Уинстона был такой перепуганный, что в конце концов я проводил его туда, куда он просил.

— Я прошу тебя как друга, Джон, дать мне торжественную клятву.

— Какую?

— Если ты все-таки попадешься, не выдавай меня. Вообще, это было бы неблагородно…

— Но если я не сошлюсь на вас, мне будет трудно объяснить, откуда у меня познания в фотографии.

— Ничего подобного! Чепуха! В Малвеноре нет человека, который не знал бы про аппаратуру, которую установил мэтр Дашснок. Над ней немало потешались! Ты мог узнать про нее все, даже подробности того, как она устроена, из болтовни на кухне, которую ты подслушал с твоей винтовой лестницы…

— Вы правы, Уинни. Можете на меня рассчитывать.

Уинстон пылко стиснул меня в объятиях, чуть не подпалив своей свечой.

— От всего сердца благодарю тебя, Джон. Ты — настоящий джентльмен.

Я уже не был больше «хромым бродяжкой». И решил, что это обещание я сдержу, в отличие от первого, которое сдержать не смог.