Профессия – призрак

Ничтожные причины, фантастические следствия

Я бы с удовольствием сбежал прямо в маскарадном костюме, но в нем мне было далеко не уйти. Поэтому я стал искать мои старые лохмотья, которые сам разбросал по чердаку среди вороха другой одежды, перед тем как начался повальный обыск, нагнавший на меня такого страха.

Скоро я нашел все свое имущество, кроме брюк. Куда запропастились эти чертовы штаны? Само собой, слуги лорда Сесила перевернули все вверх дном, но все же штаны должны были быть где-то здесь…

Потратив три четверти часа на напрасные поиски, я решил надеть какие-нибудь другие штаны, ведь надо было спешить. Я торопливо перерыл все тряпье… Уже вечерело, когда я пришел к грустному выводу; панталоны от карнавальных костюмов, даже те, что мне как раз, слишком необычны и неминуемо привлекут внимание Джеймса или пробудят еще чье-нибудь неуместное любопытство, в обычных же брюках могло уместиться четверо таких мальчишек, как я… А убежать совсем без брюк… для этого надо было дождаться новейшей моды, которая пришла к нам в конце нынешнего века…

Сумерки сгущались, я услышал, как по лестнице поднимается последняя экскурсия — моя последняя надежда на побег до наступления утра. Если я не сдержу слова и по смехотворной причине — отсутствия брюк — продлю еще на день мое пребывание в Малвеноре, что скажет Уинстон?

Меня охватила паника. Но тут я заметил, что некоторые платья для девочек с виду были как раз подходящего для меня размера. Что если примерить одно из них? При моих длинных волосах, которые мистер Гринвуд не подстригал мне уже много месяцев, в потемках я легко мог сойти за девочку. Мне надо было только выгадать время, чтобы провести Джеймса и добраться до старьевщика, у которого я смогу купить мужскую одежду.

Платье из белого поплина было слишком элегантным. Я выбрал ситцевое в синюю и белую клетку — очевидно, Алиса или Агата лет пять-шесть тому назад ухаживали в нем за цветами в саду.

Последние экскурсанты уже покидали комнату Артура, когда я понял, что куда-то засунул свои башмаки. Я засуетился. Но пока я их искал, Джеймс и его свита уже покинули башню.

Очень грустно. Но в конце концов никакой трагедии нет. Если Уинстон одолжит мне свои брюки, я уберусь отсюда завтра утром, и даже при более благоприятных обстоятельствах.

Но Уинстон, естественно, предполагавший, что я уже скрылся, ужинать со мной не пришел. Делать нечего — придется идти к нему и его разбудить. Скупо освещая себе путь спичками, я на цыпочках поднялся по большой лестнице, ведущей из кордегардии, свернул налево, прошел по длинному коридору до кабинета естественных наук и прокрался туда со всеми возможными предосторожностями, опасаясь какой-нибудь каверзы со стороны Юпитера.

Справа от меня была комната мэтра Дашснока. Слева — комната Уинстона. Из-под двери мэтра Дашснока просачивалась неизменная полоска света от ночника. Как и леди Памела, спящий, без сомнения, ждал нового визита Артура. Я мысленно посмеялся над этим. Но из-под двери слева не просачивалось никакого света. Уинстон наверняка спал крепким сном.

Я, как кошка, приоткрыл его дверь и чиркнул спичкой: Уинстон и в самом деле мирно спал в своей кровати восстанавливающим силы сном. Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь, подкрался к кровати, чиркнул еще одной спичкой и тихонько окликнул Уинстона:

— Уинни! Уинни! Это я, Джон! Уинни, проснитесь! Мне нужны штаны.

Когда я произносил последнюю фразу, Уинстон наконец открыл глаза, и тут моя спичка потухла. Я шарил в поисках третьей спички, а сам продолжал настаивать:

— Наверняка у вас есть какие-нибудь старые штаны. Штаны, которым два-три года…

Третья спичка на мгновение вспыхнула, осветив не столько лицо Уинстона, сколько мое одеяние.

— Я верну вам штаны в самые ближайшие дни…

И тут-то Уинстон завопил во всю силу своих легких, призывая на помощь.

Я был так ошеломлен, что выронил коробок спичек и только потом обратился в бегство. Но в потемках, тщетно отыскивая дверь, наткнулся на стенку.

— На помощь, мэтр Дашснок! Здесь Артур! — продолжал вопить Уинстон.

Я был не в состоянии оценить комизм происходящего. А тут еще раздался вдруг лай Юпитера, который и вовсе заглушил мои объяснения.

Наконец я нащупал дверь, но стал дергать ее не в ту сторону. И, потеряв голову, сам заголосил:

— На помощь! На помощь! Меня заперли! Я не могу выйти.

— Смелее, Уинстон! Держитесь! Я иду… — раздался голос мэтра Дашснока.

Терзаемая мной дверь каким-то чудом открылась, и я ринулся через кабинет естественных наук, такой же темный, как комната Уинстона, опрокидывая на своем пути населенные змеями колбы и целые стада чучел, а кругом звенело разбиваемое стекло и грохотала мебель, на которую я натыкался. Мчась зигзагами через всю эту разруху, я рванулся к какой-то двери, распахнул ее и устремился туда, где, по моим расчетам, находился коридор…

В это мгновение меня ослепила вспышка магния, я от нее шарахнулся и наугад попятился, как оказалось, в нужном направлении…

Была секунда, когда я решил, что попался, потому что, нажав на грушу, мэтр Дашснок торжествующе завопил:

— Он в моих руках, Уинстон!

Это означало, что ему удалось сделать фотографию.

Потом я не раз размышлял о странном поведении мэтра Дашснока. Ему довольно было протянуть руку, чтобы схватить меня, как кролика, за шкирку. Но, думая прежде всего о своей науке, он с поразительным хладнокровием предпочел сделать фотографию.

Сдается мне, что кое-какая лженаука и сегодня вот так упускает добычу ради ее тени. Но это уже другая история…

Много часов подряд пролежал я на своей балке, мало-помалу успокаиваясь, но смутно опасаясь всяческих бед. Мне не повезло и с Уинстоном, и с мэтром Дашсноком. И зачем только понадобилась учителю еще одна фотография!

После бессонной ночи весь понедельник 20 августа я то впадал в дремоту, то изнывал от нетерпения. С утра до вечера по Малвенору бродили люди. Я слышал глухой шум и топот ног. Джеймс совсем охрип. Очевидно, известие о таинственных окровавленных отпечатках уже широко распространилось, а новый фотографический успех мэтра Дашснока дал новую пищу скептицизму и противоборствующим страстям.

Я не мог дождаться минуты, когда смогу наконец спуститься в кладовую, — у меня были основания надеяться, что Уинстон больше не обманет моих ожиданий.

Он и в самом деле явился туда раньше меня и притом в совершенной ярости:

— Ну-с, что ты делаешь здесь в эту прекрасную звездную ночь? И какая муха тебя укусила, с чего тебе вздумалось разыгрывать призрака? Мы были на волосок от катастрофы! Ты неисправим!

— У меня пропали штаны, Уинни.

— Штаны? Так, значит, мне это не приснилось… Я стал объяснять, оправдываться, а под конец твердо сказал:

— Разве я мог предвидеть, что вы станете кричать не своим голосом только оттого, что я попрошу у вас старые штаны? Дашснок оказался храбрее вас!

Удар попал в цель, Уинстон был задет.

— Хорошие шуточки ты шутишь! — заявил он. — Поставь себя на мое место! Я считал, что ты уже удрал. И вдруг меня будит какая-то девчонка и требует, чтобы я дал ей штаны! Конечно, я подумал, что это очередная проделка Артура. Подумал — это сильно сказано! Я был не в состоянии о чем-нибудь думать. Вспомни, какая обстановка царит в Малвеноре с тех пор, как ты сюда явился. Мы путаем настоящих призраков с подделками, и так каждый день, а это — хуже нет!

Я признал, что действовал недипломатично. Уинстона тронул мой покаянный тон. Я окончательно успокоил его, дав ему самую торжественную клятву, что уберусь из замка вместе с первой же экскурсией, которая объявлена на вторник… если только он раздобудет мне какие-нибудь брюки.

— Не волнуйся, Джон, — если хочешь, у тебя будут три пары брюк.

— Я мог бы убраться уже сегодня, если бы вы, Уинни, поняли, что обознались, и догадались принести мне брюки минувшей же ночью.

— Но я же понял, что к чему, только когда мэтр Дашснок показал мне первый отпечаток нового снимка! Вот тебе экземпляр, дорогой Джон, пусть останется у тебя на память…

Вторая фотография получилась еще более отчетливой, чем первая, так что Уинстон, конечно, без труда узнал меня на ней.

— Что за невезение! — вздохнул Уинстон. — Какая нелепая ошибка! Мэтр Дашснок в полном восторге, хотя и теряется в догадках, пытаясь объяснить этот случай. Бедный папа, у которого уже в полном смысле слова ум за разум заходит, вообразил, что Артур переоделся девочкой, чтобы меня соблазнить, и это, уж не знаю почему, очень его беспокоит. А тетя Памела трезвонит повсюду, что Артур поселил в замке подружку… От разговоров, которые велись у нас за ужином, спятит самый здравомыслящий человек. Но дела у нас идут хорошо… В ожидании, пока будет установлено, кто изображен на второй фотографии, ее уже поместили рядом с первой, возле бильбоке и отпечатка окровавленной ладони, и она вызывает восторг толпы…

Я поспешно прервал Уинстона, чтобы попросить у него объяснений насчет окровавленной ладони, о которой мне было известно больше, чем ему.

— Ах да, Джон! Конечно! Ты же не в курсе! У меня у самого память отшибло! Так знай же, ночью, накануне того дня, когда ты должен был уйти из замка, Артур — на сей раз настоящий Артур! — оставил кровавые следы на бильбоке, на почти инкунабуле… и даже рядом с ними! Обнаружив это во время первой воскресной экскурсии, Джеймс хлопнулся в обморок. Он уже приходил в себя, когда Алиса и Агата имели неосторожность рассказать ему о большой Библии, которая лежит в библиотеке, — Артур кровавыми буквами написал на первой странице Апокалипсиса три слова…

— Какие три слова, Уинни?

— Мене, текел, фарес. Ты историю знаешь?

— Как все…

— Так вот, тут Джеймсу опять стало плохо, и дрожь била его три часа подряд. Дело в том, что Джеймс принадлежит к секте «Свидетелей судного дня» и, с тех пор как овдовел, живет в ожидании конца света — по его расчетам, он должен наступить в 1913 году. До Джеймса еще не дошло, что все равно из-за чего умереть — из-за конца света или от гриппа. И все-таки эта фантазия Артура всех смутила. Тем более что по какой-то непонятной причине, — мэтр Дашснок и все обитатели замка пытаются ее разгадать, — Артур написал не «текел», а «таксел»…

После всех неприятностей, что мне причинила такса, понять источник моей ошибки нетрудно. Я, однако, был задет, потому что всегда гордился тем, что пишу грамотно. Ведь лучше гордиться своей грамотностью, чем своими ошибками!

— В результате мои сестрицы, которые всерьез относятся только к браку по любви, — продолжал Уинстон, — нашли себе забаву и пугают Джеймса криками: «У-у! У-у!!» Представляешь, что творится у нас дома? Чего ж удивляться, что и посетители поддаются истерике, которая уже охватила членов семьи. Во время каждой экскурсии женщины падают в обморок… Завтра — главное, не забудь, в этот день ты должен уйти! — констебль пришлет нам полицейского, лазарет и двух сестер милосердия. А приходский священник прочитает молитвы, чтобы изгнать Артура, который стал позволять себе слишком много. Вот до чего мы дожили!

Я от всей души согласился, что мне самое время убраться.

Уинстон вознамерился принести мне брюки, и я предложил, что провожу его до бального зала, как уже делал, чтобы ему было не так страшно…

— Спасибо, Джон. Не надо. Поневоле становишься фаталистом… Одним призраком больше, одним меньше… К тому же в замок после обеда на машине последней модели с электродвигателем прибыл некий Джулиус Гроб-юниор, «юниор» на латыни значит «младший». По просьбе гостя отец устроил его в комнате принца Альберта… или, если угодно, в комнате Трубоди. Вдруг у него бессонница, и ты столкнешься с ним на лестничной площадке — так что лучше не рисковать.

Я попросил, чтобы Уинстон рассказал мне более подробно о человеке с таким диковинным именем.

— Мне известно только одно, — сказал Уинни, — это американец, мультимиллионер, он был по делам в Лондоне, когда благодаря тебе все заговорили об Артуре, а он интересуется призраками. Я видел его только мельком. Он смахивает на простодушного теленка, из носа и ушей у него растут волосы, похожие на стебельки петрушки.

Описав американского гостя, Уинстон удалился, но через десять минут вернулся, принеся очень приличные брюки. Однажды мы уже трогательно простились с ним. Дважды такую сцену повторять смешно. И мы расстались навсегда, ограничившись дружеским рукопожатием.

Я пошел наверх переодеться. Брюки были мне немножко велики, но на худой конец годились. Сунув в карман два фунта стерлингов, сумму в двадцать раз большую, чем я когда-нибудь держал в руках, я с умилением подумал о тете Памеле, которой был обязан этим богатством. Я знал, что тетя Памела в своей инвалидной постели каждый вечер с нетерпением поджидает прихода Артура. А я ведь обещал снова ее навестить. Разве не следовало мне, по долгу вежливости и справедливости, хотя бы на минуту заглянуть к ней на прощание?

Я и по сей день не умею противиться порывам своего доброго сердца.