Проклятие древних жилищ

Беспокойная ночь

— А я утверждаю, что это не христианская ночь! — заявил Тим Бэнкс, подняв кисточку для бритья и прислушиваясь к вою ноябрьского ветра, который с силой раскручивал флюгера на крышах.

Клиент, лицо которого мыльная пена покрывала чуть не до бровей, кашлял и тряс головой, пытаясь слабым голосом сказать, что он согласен и что не стоит тратить на него столько мыла.

— Это не будет стоить вам ни полпенни, ваше сеньорство, — усмехнулся Бэнкс.

В этот субботний вечер он брил судебного пристава Пилгрима, хотя толстячок-брадобрей недолюбливал судебных приставов.

Два портовых грузчика ждали своей очереди и посмеивались от удовольствия, ибо Тим считался веселым шутником! Крохотная цирюльня Бэнкса образовывала тупой угол в северном конце Фрайар-стрит. Она была настоящим указательным буем среди моря темных улочек, спускающихся к реке, ибо Тим не экономил на освещении свечами, как и на мыле для бритья, создавая славу своему заведению и своей профессии.

— Все, — сказал Тим, развязывая клетчатую салфетку под подбородком клиента, — теперь вы помолодели всего за пенни, если только вы не желаете еще что-нибудь, уважаемый мистер Пилгрим.

Судебный пристав скривился в улыбке и спросил, не смочит ли Бэнкс ему волосы розовой водой, конечно, за отдельную плату.

— Розовой водой? — сказал цирюльник. — Конечно, но это будет стоить вам шесть пенсов. Происходит что-то необычное?

— Ткните нос в окно и бросьте взгляд на дом напротив, — хохотнул мистер Пилгрим, — и посмотрите сами, мэтр Бэнкс.

Грузчики опередили цирюльника.

— Эге! Правда. В большом доме повсюду горит свет… Люстра с сотней свечей по крайней мере! — с удивлением воскликнули они.

— Тридцать две, — уточнил мистер Пилгрим, — я внес люстру в список, указав, что в нее можно вставить одновременно тридцать две свечи.

— Что у вас за дела с домом Уинстона и его люстрой? — раздраженно спросил Тим. — Кто осмелился покушаться на что-то принадлежащее Уинстонам?

Он продолжал щедро поливать розовой водой худую голову судебного пристава, который чихал и тщетно пытался защитить глаза и ноздри от крепкой жидкости. Наконец, мистер Пилгрим отдышался. Тим в озлоблении убрал флакон.

— Кое-что вам поведаю, — сообщил представитель закона, будучи в прекрасном расположении духа. — С имуществом Уинстонов покончено. Даже тросточки не осталось. Они по уши в долгах!

— Сиры Уинстоны по уши в долгах? — едва не задохнулся Тим Бэнкс. — Женушка, послушай, что этот визгливый стервятник впаривает нам!

На этот призыв раздвинулась выцветшая занавеска, отделяющая парикмахерскую от кухни, и перед столом возникла высокая крепкая дама с руками борца и головой римского императора.

— Здравствуйте, дама Сьюзен, — уважительно поздоровался мистер Пилгрим, поскольку вид у миссис Бэнкс был впечатляющий, — я говорил…

— Можете больше ничего не говорить, Пилгрим, — низким голосом ответила дама, — в кухне слышно все, что говорится здесь, как и должно быть в доме, где у женщины есть право голоса, а это именно так, не правда ли, мой дорогой Тим?

— Конечно, дорогая малышка, — твердо ответил брадобрей.

— Доктор Уинстон — самый лучший человек в мире, — продолжила миссис Бэнкс, — жаль, что он так рано овдовел. Пятнадцать лет назад родился малыш Джеймс. Я была на крестинах мальца и до сих пор плачу горючими слезами, ибо, увы, уже тогда малыш был без матери. Мой славный и дорогой муж, присутствующий здесь, был почти вторым отцом для Джеймса, хотя Уинстоны люди зажиточные, а нам приходится вкалывать, чтобы заработать на хлеб насущный…

— Да, да, — прервал ее Тим, — все это чистая правда, но дайте возможность мистеру Пилгриму объяснить, какая беда приключилась с нашими прекрасными соседями.

— Не верю, — обрезала женщина. — Добрый Господь не покинет таких славных людей в их печальной судьбе.

Эти слова вызвали наглый хохот судебного пристава.

— Если это так, миссис Сьюзен, добрый Господь должен послать им до полуночи сумму, равную четырем тысячам семистам фунтам, чтобы доктор Уинстон и его сын не очутились в тюрьме должников!

Тим Бэнкс побледнел и чуть не отрезал нос грузчику, которого начал брить.

— Что случилось? — пролепетал он.

— Вы, наверное, слышали о процессе Пикеринг против Олдсдорма?

— Еще бы. Я был еще мальчишкой, а дело слушалось уже долгие годы в Олд-Бейли. Но какое это имеет отношение к нашим соседям напротив?

— Покойная миссис Уинстон была Олдсдорм и должна была унаследовать крупные деньги. Теперь дело заслушано, и суд вынес решение. И что мы видим? Все наследство полностью съедено судебными издержками и расходами на адвокатов. Его не хватает даже, чтобы полностью покрыть расходы. Уинстон и его сын, прямые наследники, наследуют только громадный долг казначейству. После конфискации и продажи всего их имущества остается еще долг в четыре тысячи семьсот фунтов, восемь шиллингов и шесть пенсов. Ха-ха, сдохнуть от смеха можно!

— Что касается тебя, можешь сдохнуть от смеха, поганая сволочь, — завопила Сьюзен, — знаете, у меня желание воткнуть вам в глотку ваш жезл с серебряной короной судебного пристава.

— Миссис, — высокомерно заявил Пилгрим, — не забывайте, я чиновник судебного ведомства, которое может заставить вас дорого заплатить за непочтительные слова. К тому же я ваш клиент.

— Вот как? — воскликнул Тим. — Ты уже не клиент, каналья. Выметайся и больше никогда не возвращайся, если не хочешь, чтобы я тебя брил тупой пилой!

Судебный пристав Пилгрим раздраженно нахлобучил остроконечную шляпу на голову, бросил злобный взгляд на присутствующих и выскочил за дверь, не сказав ни слова.

— Тим, — сказала миссис Бэнкс, — ты поступил храбро. Я горжусь, что я твоя маленькая дорогая женушка. Когда закончишь брить этих двух джентльменов, задуй свечу на этажерке и приходи ужинать. У нас окорок, беляши с суфле и голубиный паштет. Но как подумаю о бедолагах напротив, мне кажется, кусок не полезет мне в горло!

Тим быстро побрил клиентов, запер входную дверь и присоединился к супруге. Кухня была столь же уютной, как зал брадобрея. В большой печи пылал огонь, на котором кипели котлы и кастрюли. В четырехсвечнике весело дымили три свечи. На столе сверкали тарелки.

— Что я вижу? — воскликнул Тим Бэнкс. — Бутылка вина, неужели с неба нам упало наследство, намного большее, чем у бедолаг напротив, дорогая женушка?

Миссис Сьюзен таинственно покачала головой.

— Мой дорогой и чудесный муженек, человек довольно ученый, — сказала она, лукаво сморщив упитанное лицо, — что написано большими буквами над дверью?

Тимотеус Бэнкс, парикмахер, брадобрей и хирург.

Дает бесплатные советы по любым честным делам.

— Так написано?

— Да, — кивнул парикмахер, — но новых знаний я не почерпнул.

— Ученый тип должен знать, какие вещи из серебра, не так ли? Перечисли их, Тим.

— Вилки, — сказал Тим, — и ложки. Кто-то говорил, что пряжка на шляпе пастора из серебра.

— И свадьбы! — с триумфом воскликнула миссис Сьюзен. — Завтра будет двадцать пять лет, как мы женаты, мой милый.

Тут же выяснилось, что парикмахер-брадобрей-советник совсем не забывчивый человек, ибо он сбегал в соседнюю комнату и вернулся с объемным пакетом, завернутым в муслин, и положил его на колени жены.

Руки миссис Сьюзен задрожали, когда она открыла пакет и достала из него роскошную шляпу, украшенную цветами и бантами.

— Ой! — взволновано пролепетала она. — Какая чудная вещь. Я однажды видела королеву-мать в такой же шляпе, а эта еще лучше!

— За стол! — воскликнул Тим. — Сначала выпьем по стаканчику для возбуждения аппетита, и чтобы забыть о печальных событиях. Но что это? Три тарелки и три стакана. Дорогая супруга, ты пригласила гостей?

Добродушное лицо женщины опечалилось.

— Увы, нет, но я подумала, если бы Вилли был бы сегодня вечером в Лондоне, он бы присоединился к нам.

— Билли, — вздохнул Тим и одним глотком осушил стакан, — лучше не говорить о нем, дорогая, быть может, однажды он вернется.

— Ему сейчас двадцать четыре, — прошептала Сьюзен. — Пять лет назад он молодым матросом ушел в море.

— О судне больше ничего не слышали, — про себя сказал Тим, и его глаза наполнились слезами. — Наш несчастный сынок! Что это?

Во входную дверь осторожно постучали.

— Если это?.. — всполошилась Сьюзен.

— Ого, — с надеждой вздрогнул Тим, — это не может быть правдой.

Тим схватил кочергу, поскольку по ночам по Лондону бродило немало подозрительных типов, и грубовато спросил, кто так поздно стучит в дверь.

— Бога ради, откройте, Тимотеус.

В дверь ворвался дождь, сильный ветер поднял занавеску и загасил две свечи. Вначале парикмахер и его жена различили только два мокрых капюшона, потом растерянное лицо пожилого мужчины и печальное личико высокого мальчугана, чьи глаза покраснели от слез.

— Доктор Уинстон, мистер Джеймс.

— Тише, прошу вас, — вздрогнул старик и указал на противоположную сторону улицы. — Внутри представители закона. Они ждут полуночи, чтобы арестовать нас, как должников, и отправить в Маршалл-Си, тюрьму для несостоятельных плательщиков. Мы смогли ускользнуть, но я не рискую пробираться с мальчиком через весь Лондон в столь поздний час.

— Дорогая Сьюзен! — радостно воскликнул Тим. — Господь послал нам гостей в этот благословенный вечер. Быстро поставь еще один прибор!

Доктор Уинстон печально улыбнулся:

— Не стоит, Тимотеус и Сьюзен. Я не смогу оплатить часть пиршества. Мы выскользнули из дома, как воры. Все, что у нас с сыном осталось, это то, что на нас одето.

— Кто говорит о деньгах, доктор? — чуть обиженно сказал Бэнкс. — Вы двое наши гости. Добро пожаловать, мы с женой во многом обязаны вам за ту бесплатную медицинскую помощь, которую вы многие годы оказывали нам.

Он глянул на смущенного врача.

— Так уж случилось, что над моей дверью написано хирург, но надпись ничего не доказывает, поскольку я всего-навсего брадобрей-идиот, который не в силах никому помочь без вас, доктор Уинстон!

Уинстон печально покачал головой и из вежливости пригубил вино из наполненного до краев стакана, а Джеймс, явно голодный, жадно глядел на дымящийся паштет, который миссис Бэнкс поставила на стол.

— С позавчера меня с сыном держали пленниками в собственном доме и кормили, как заключенных, хлебом и теплой водой вместо чая. У нас больше ничего нет, Бэнкс, совершенно ничего.

— Обсудим это позже, — заявил Тим. — Сейчас мы празднуем, дорогие соседи, здесь вы в безопасности. В доме просторные подвалы, где я могу прятать вас днем и ночью, пока не представится возможность обеспечить вам бегство.

— У меня есть шурин в Бредфорде. Мы постараемся до него добраться, — сказал доктор, — но дорога длинная, а дилижансами мы воспользоваться не можем, ведь мы беглецы.

— Утро ночи мудренее, — заявила миссис Сьюзен, разрезая голубиный паштет. — Надеюсь, вы проведете спокойную ночь, мистер доктор, как и вы, юный Джеймс!

Серебряная свадьба была омрачена несчастьем, обрушившимся на головы Уинстонов, но прием был таким теплым, а супруги Бэнкс столь обходительны, еда вкусной, а вино сладким, что щеки доктора порозовели.

Врач подтвердил, что судебный пристав Пилгрим не погрешил против истины и ничего не преувеличил.

Был поздний час, как вдруг на улице раздались пронзительные голоса, захлопали открывающиеся окна и двери.

— Они обнаружили наше бегство, — с дрожью сказал доктор. — Пилгрим и его приспешники сидят в верхней гостиной и распивают мое вино. Ого! Сигнал тревоги!

Взревел рог, затем послышался тяжелый топот охранников.

— Полночь, — зарыдал доктор Уинстон, — час, когда нас собирались отправить в это мрачное логово Маршалл-Си, где людей буквально хоронят заживо.

— Вы туда никогда не попадете, — убежденно заявил Тим Бэнкс.

Сьюзен проскользнула в парикмахерскую и прижала ухо к входной двери.

— Командует Пилгрим, — она вернулась через несколько мгновений. — Говорит, что останется в доме, поскольку по закону ему запрещено покидать жилище.

— Значит, он отдал приказ ночным сторожам оповестить все полицейские посты и послать конных агентов на дороги, чтобы перехватить беглецов!

— Ветер им в зад, — усмехнулся Тим. — Мы между тем выпьем по кружке пунша и приготовим хорошие постели в дальнем погребе. Там чисто и сухо, поскольку я храню там флаконы с туалетной водой.

Шум на улице затих. Сьюзен, которая наблюдала сквозь щель в ставнях, объявила, что Пилгрим яростно расхаживает по гостиной на втором этаже, поскольку на шторах мелькала его тень.

Горячий пунш стоял на столе. Он был превосходным, поскольку миссис Бэнкс не пожалела ни рома, ни сахара, ни лимонной цедры. Тимотеус торжественно заявил, что никто не ляжет спать, пока кувшин не будет сухим, как песок пустыни. Он заговорил о добром старом времени, об очаровательной миссис Уинстон, которую супруги хорошо знали, о Джеймсе, который был таким приятным мальчишкой, а также о Билли, да, да, каждая семья несла свой крест. Доктор Уинстон слушал, его глаза блестели потому, что ему повезло с этими славными людьми в момент большой беды… Джеймс заснул, уронив голову на край стола. Время от времени миссис Сьюзен заходила в парикмахерскую и выглядывала в щель ставни. Кувшин с пуншем опустел, и Тим хотел отправиться в подвал и подготовить постели, когда она внезапно вбежала в кухню.

— Происходит что-то странное, — прошептала она, — посмотрите сами, доктор, и ты, Тим!

Все поспешили на цыпочках в парикмахерскую и прижались глазами к щели. Огни в верхних окнах сияли, но тень Пилгрима исчезла.

— Наверное, заснул, — предположил Тим.

— Нет, — прошептала его жена, — вовсе нет, он снова появился.

— И что, дорогая? — спросил Бэнкс.

— Тень… это не тень Пилгрима!

Действительно, это не была тень Пилгрима. Она была большой и проворной, даже ужасающей в широкополой шляпе и просторном пальто с капюшоном.

— Что это значит? — прошептал доктор Уинстон. — Пилгрим, похоже, был в доме один.

— Могу подтвердить это, — вздрогнула миссис Бэнкс, — я слышала, как он велел другим удалиться.

Тень возникла еще раз, потом почти все огни погасли. Трио вернулось в кухню в полном молчании. Миссис Бэнкс поспешила в погреб готовить постели. Супруги Бэнкс использовали подвалы как спальню, поскольку на верхнем этаже имелось всего две комнатушки и крохотный чулан. А погреба были просторными, чистыми и хорошо проветривались. Их использовали как спальни. Перенеся заснувшего Джеймса в постель, друзья пожелали друг другу спокойной ночи, как вдруг миссис Бэнкс вскинула руку, предупреждая остальных.

— Слушайте! — Что-то происходит с кухонным окном!

Высокое окно было подъемным. Оно выходило в маленький грязный дворик, которым Бэнксы никогда не пользовались.

— Пойду посмотрю, — решительно заявила Сьюзен.

Но Тим остановил ее:

— Нет, женщина, сама знаешь, что никому не влезть через узкое окно. Позволь мне осторожно подняться по лестнице. Захвачу кочергу.

Блямц!

На кухонный стол упал тяжелый предмет, разбив несколько тарелок.

— Это уж слишком! — разозлилась Сьюзен, схватила подсвечник и бросилась на лестницу.

За ней бежали Тим и доктор Уинстон. В кухне никого не было, но окно было полуоткрыто. Сьюзен бросилась к столу и удивленно вскрикнула. Среди осколков посуды лежала деревянная шкатулка, брошенная неведомой рукой.

— Это же моя шкатулка! — вскричал доктор Уинстон. — Судебный пристав запер ее в шкафу и опечатал его. — Он ощупал нагрудный карман, достал небольшой ключик и открыл замочек шкатулки. В ней лежали стопки золотых монет и драгоценности. — Мои деньги, украшения моей жены! — пролепетал доктор Уинстон. — Господи, что происходит?

Но никто не мог дать ответа, кроме миссис Бэнкс, к которой вернулось привычное хладнокровие. Она торжественно заявила, что вмешался Господь и что лучше положиться на Божий промысел.

Вдруг снаружи раздались отчаянные крики. Троица услышала дикие вопли Пилгрима:

— Убивают! Грабят! Помогите!.. Дьявол в доме!

Таинственный дом в Клеркенуэлле

Мистер Пилгрим обитал в Людгейт-Хилле, что рядом с Олд-Бейли и Ньюгейтом. Это был юридический квартал, где обосновались адвокаты, прокуроры и судебные приставы. Дом Пилгрима был древним и уродливым, как и остальные дома квартала. Пилгрим принадлежал к тому особому классу юристов, которые не являются ни адвокатами, ни ходатаями, в них как бы соединены черты и тех, и других, и их можно сравнить с пораженным гангреной органом тогдашнего английского правосудия.

На следующий день после бегства доктора Уинстона и его сына он сидел в менее уродливой комнате своего безобразного дома рядом с очагом, где горел хилый огонь, выделявший больше дыма, чем тепла, и смаковал красный портвейн. Время от времени он вставал, подходил к окну, приподнимал тяжелые шторы и бросал беглый взгляд на улицу, залитую дождем.

— Опять появился, — вдруг пробормотал он, — дьявол, кто это может быть? И почему он не сводит глаз с моего дома?

Он разглядывал худого невысокого мужчину в потрепанной пелерине и мятом цилиндре, который, несмотря на дождь, переходящий временами в ливень, расхаживал взад и вперед, а теперь остановился и уставился на окна Пилгрима.

— Где я мог видеть эту древнюю развалину? — спросил себя судебный пристав.

Рядом с очагом висел грязный шнур звонка. Он резко дернул его. В глубине мрачного жилища зазвенел глухой удар колокола. Послышались шаркающие шаги, замершие у его двери.

— Зачем звонили? — недовольно проворчал хриплый и злобный голос. — Не даете спокойно допить пинту портера. Это мое право. Или справедливости больше нет?

Слуга, облаченный в выцветшую ливрею, с бледным, как поганка, лицом, появился на пороге и жадно уставился на бутылку портвейна.

— Шаффи, — кисло улыбнувшись, сказал Пилгрим, — ты, конечно, ворчун, но тебе нет равных в том, что касается памяти.

— Клянусь печатью лорда-канцлера, ваша правда! — гордо заявил слуга, выпрямляясь. — Я хорошо помню, что было в 1775 году, когда судья Осборн говорил…

— Шаффи, оставь в покое судью Осборна, он уже давно присоединился к своему небесному коллеге, — хихикнул Пилгрим. — Глянь-ка в окно на забавного типа, который торчит на углу перед таверной «Большая чаша».

Шаффи выглянул в окно и заворковал, как простуженная голубка:

— Конечно! Двадцать лет тюрьмы, — хороший срок, а если под ним дрожат ноги, то это из-за трясучки.

— Бывший заключенный?

— Кто же еще, но не такой старый, скажем, лет сорок. Был крепкий парень, когда его засунули в Ньюгейт. Время не красит, словно три срока отбыл! Его зовут Крейвинг, Джордж Крейвинг, если имя вам что-то говорит.

Мистер Пилгрим пил в этот момент портвейн и поперхнулся.

— Крей… кха!.. Крейвинг, кха-кха! Я чуть не задохнулся. Нет, я его не знаю!

— А он-то наверняка помнит вас, — осклабился Шаффи. И указал на тяжелые дубовые шкафы, за стеклами которых тускло поблескивали серебро и хрусталь. — Эту мебель, эти стекляшки и серебряные блюда принадлежали ему, пока он не угодил в тюрьму, — с сарказмом хохотнул Шаффи.

— А, — проворчал Пилгрим, — теперь знаю, о ком ты говоришь, Шаффи, и смутно припоминаю типа. Джордж Крейвинг… он учинил мошенническое банкротство, и судьи дали ему двадцать лет каторжных работ!

— Мебель у него была хорошая, — фыркнул Шаффи.

— Я ее конфисковал согласно предписанию закона, а потом выкупил, — оборвал его Пилгрим.

— Пусть даже так! — проворчал слуга. — Меня это не касается. Я тогда был привратником во дворце правосудия и многое повидал. Но мне плевать, я закончил свою службу. Что вам еще надо от меня?

— Этот Крейвинг по-прежнему пялится на мой дом?

— Нет, ушел за угол. Теперь с ним еще один тип. Они по-дружески болтают. Этот второй настоящий гигант!

— Гигант? — пролепетал юрист. — Как он одет?

— Он уже ушел, но если глаза мои не ошиблись, на нем было слишком просторное пальто и головной убор, под которым может укрыться полквартала.

Рука мистера Пилгрима дрожала, когда он протянул ее к стакану. Он был рассеян и не заметил, что поднес к губам пустой стакан.

— Принеси сапоги и плащ, Шаффи, — приказал он, — у меня масса дел до наступления ночи.

— И вы уйдете из дома через маленькую заднюю дверь, не так ли? — хихикнул Шаффи. — Конечно… Это я называю осторожностью.

— Старая обезьяна, — прошипел Пилгрим, когда Шаффи удалился, волоча ноги, — однажды вышвырну тебя на улицу, а пока ты и твоя дьявольская память мне нужны!

Задняя дверца дома судебного пристава выходила на пустынную улочку, которую называли переулком Полуголовы, поскольку однажды там нашли труп мужчины, половина головы которого была снесена. С тех пор на стоящие там жалкие постройки, где даже уличные кошки не находили надежного убежища, обрушилось проклятие. Но мистер Пилгрим не страдал суеверием и ходил бы переулком, даже валяйся там десяток трупов. Покинув мрачный проулок, он углубился в лабиринт улочек, ведущих в квартал Патерностер-роу, и без колебаний отправился дальше. Он выбирал самые темные и узкие улочки, даже совершая ненужные и запутанные крюки. Улочки едва освещались, и судебному приставу было легко укрыться от нескромных взглядов. Он предпринимал неслыханные предосторожности, часто оборачивался или нырял в боковую улочку, чтобы через мгновение появиться вновь и продолжить путь. Это не помешало ему вдруг выйти из пустынной улицы прямо в шумную толпу.

Расклейщик афиш, чья двурогая шляпа выдавала служителя правосудия, стоял посреди толпы и отчаянно ругался, потрясая банкой с клеем и фонарем со свечой.

— Шестая афиша, которую срывают со стен! — вопил он. — Хуже того, какой-то гигантский дракон набросился на меня, когда я клеил седьмую афишу, стукнул так, что у меня из глаз посыпались искры, и вырвал из рук оставшиеся афиши.

— О чем они извещали? — потребовали голоса из толпы. — Может, о награде?

— Сорок фунтов тому, кто поможет схватить доктора Уинстона и его сына Джеймса, — сообщил расклейщик.

— Уинстон? Врач? Хороший человек. Помогает беднякам, — в толпе раздались угрожающие голоса.

— Это не мои заботы. Я только клею извещения и ничего больше, — осторожно ответил расклейщик.

— Хорошо, что у тебя их больше нет, крокодил. Хорошо, что их вырвали из твоих лап!

Мистер Пилгрим услышал крик ярости и боли, а потом увидел, как банка с клеем несется по воздуху, словно мяч. Он осторожно ретировался и выбрал другой путь, чтобы растаять тенью, как запоздалая призрачная птица.

Через некоторое время он оказался на одной из улиц Клеркенуэлла, где высились изысканные господские дома. Он нервно оглянулся. За ним никто не следил. Он взбежал по высокому крыльцу и деревянным молотком нанес несколько условных ударов. Дверь почти немедленно открылась. Глухой голос велел ему войти.

Мистер Пилгрим снял шляпу и последовал за почти невидимым слугой, который шел впереди, светя крохотным ночником.

— Ждите, — грубо сказал слуга, втолкнув судебного пристава в крохотный зал, где оставил его в темноте, не добавив ни единого слова.

Худющий Пилгрим закутался в плащ. В комнате было холодно и влажно. По коридорам дома носились ледяные сквозняки. Дверь открылась, и появился тусклый свет.

— Идите за мной, — злобно произнес слуга.

Мистер Пилгрим униженно поклонился.

Началось долгое шествие по коридорам, по ведущим вниз и вверх лестницам, мимо запущенного зимнего сада с отвратительными растениями. Наконец слуга распахнул широкую двухстворчатую дверь.

— Садись, Пилгрим!

Голос был строгим и холодным. Юрист на цыпочках подошел к высокому деревянному стулу напротив широкого стола. Комната была такая просторная, что больше походила на зал, где царил полярный холод, поскольку в камине не горел огонь. Светила одна-единственная свеча, как буй, затерянный во враждебной морской беспредельности.

— Ваша светлость… — начал Пилгрим.

— Замолчи, знаю, что ты скажешь. Ты позволил вульгарному ночному вору спереть серебро Уинстона, но речь идет не об этом. Эта кража только твоя потеря, поскольку мог оставить себе все.

— Ах, — простонал судебный пристав, — мне очень жаль!

— Твои стенания не пришьешь к делу. Как остальные дела?

— Дела, сэр? — в страхе пролепетал Пилгрим.

— Паршивый лис!

Пилгрим вскрикнул от ужаса и умоляюще протянул руки к собеседнику. Он впервые осмелился поднять глаза на него, но тот оставался почти невидимым, ибо свет свечи падал только на посеревшее лицо судебного пристава, оставляя в темноту остальную часть комнаты.

— Что я тебе приказал, Пилгрим? — продолжил голос. — Почему я потратил целое состояние, чтобы завершить этот проклятый процесс и добиться уничтожения доктора Уинстона? Почему? Ради того, чтобы ты вышел из его кабинета до того, как его опечатали?

Пилгрим опустил глаза, но по его костистому лицу пронеслась хитринка.

— Ваша светлость знает, что в административных терминах это называется самоуправством, и я рисковал получить двадцать лет каторжных работ, — просюсюкал он.

— Его светлость знает это и знает даже больше, — возразил невидимка. — Да или нет, Пилгрим, ты нашел?

Юрист откашлялся и принялся раскачиваться на стуле.

— Из-за поганого вора я потерял весь доход, связанный с этим делом! — со стоном воскликнул он.

— Ха! — В голосе слышалась насмешка. — Если дело только в этом, все можно исправить. Оно у тебя?

— Да… то есть, ваша светлость.

— Еще раз: да или нет?

Голос стал яростным и угрожающим. Мистер Пилгрим задрожал, как осина.

— Да, ваша светлость.

— Давай!

Мистер Пилгрим сдался. Он наклонил безобразную голову и ощупал плащ, потом достал плоскую медную шкатулку, положив ее на стол перед собой.

Из темноты с быстротой змеи высунулась белая рука и схватила шкатулку. Пилгрим услышал, как шкатулка открылась и захлопнулась.

— Хорошо, все в порядке, — голос стал мягче.

В темноте скрипнул открываемый ящик, потом послышался звон золотых монет, прозвучавший небесной музыкой в ушах судебного пристава.

— Вот!

На стол перед Пилгримом упал тяжелый кожаный кошель и тут же исчез, ибо юрист с невероятной быстротой сунул его в карман плаща.

— Каковы приказы по поводу доктора Уинстона и его сына? Они сбежали, ваша светлость. Объявлена награда в сорок фунтов за их поимку.

— Мало. Предложите, если надо, вдесятеро больше, чтобы поймать их. Понятно?

— Да… нет…

— Мертвыми или живыми, но если их схватят живыми, они должны умереть. Надо ли выражаться яснее?

— Нет, ваша светлость, — задрожал Пилгрим, — вы хотите сказать, что…

— То, что хотел сказать, сказал, теперь убирайся!

Тут же появился молчаливый слуга, проводил Пилгрима до двери и резко захлопнул ее за его спиной.

Юрист оказался один на пустынной улице. Моросил дождик. Он сделал несколько неуверенных шагов и оглянулся на темное здание, которое только что покинул.

— Кто это может быть, — прошептал он, — я его так ни разу и не увидел. Каждый раз я встречался с ним здесь по его требованию, и он сидел в темноте. И почему в этом доме? Он ему не принадлежит. Он в нем не живет, дом покинут много лет назад. Я стучал в дверь днем, когда меня не приглашали, и никто мне не открыл. Но он узнал об этом и заявил своим ужасным голосом, что не ценит любопытных людей. Но у него есть деньги, много денег, да и властью он располагает.

Он задумчиво отправился в обратный путь на улицу Людгейт-Хилл.

Годом ранее ему принесли объемный пакет. Вскрыв его, он обнаружил набитый кошель и записку: «Можешь заработать много больше, если умеешь молчать и действовать. Проговоришься или предашь, смерть!»

Пилгрим предпочитал зарабатывать деньги, а не умирать.

Надо было ускорить процесс Олдсдормов и добиться осуждения доктора Уинстона. Не жалея средств. Золото лилось рекой из заброшенного дома в карман судебного пристава, который использовал его, чтобы соблюдался порядок отказов на жалобы, на подкуп адвокатов, прокуроров и судей. Мистер Пилгрим был ловким и проницательным человеком, превосходным юристом, хотя довольствовался скромным местом судебного пристава, что позволяло ему оставаться за кулисами всех делишек, могущих принести доход.

— Он так хотел завладеть медной шкатулкой, — бормотал он, идя домой. — Я рыскал в кабинете доктора Уинстона, но отыскал ее. Что в ней? Я заглянул в шкатулку, думая, что в ней драгоценные камни, которые мог использовать для собственной пользы. Как бы не так! Куча маленьких флаконов из темного стекла и больше ничего. Я их не тронул. Может, в них опасная жидкость. Проклятье! Как смогли ускользнуть доктор Уинстон и его сопляк? И как проник в дом этот черный гигант, которого я заметил в коридоре верхнего этажа? К счастью, он только украл шкатулку с деньгами, а мог и убить меня! Фу! Меня всего трясет, как подумаю, какой опасности избежал прошлой ночью!

Он уже удалился от Клеркенуэлла. И в этом ему повезло, иначе увидел бы, как открылась дверь подозрительного господского дома и из него выскользнула тень, похожая на мрачно кудахтающую гигантскую летучую мышь.

— Беда вам! Тысяча напастей на ваши головы, пустые людишки, спокойно спящие в своих постелях! В колодцах, в канавах, в ручьях, в реках… появится смерть. И восстанет над миром всемогущим призраком!

Мистеру Пилгриму повезло не увидеть лица, которое на несколько секунд осветил одинокий фонарь. Такие лица принадлежат только исчадиям ада.

Девятидневная буря

Деньги — мощный рычаг. Положение доктора Уинстона намного улучшилось после столь необычного возвращения шкатулки с деньгами.

Конечно, Бэнксы не отпустили бы его без гроша в кармане, но Уинстон, человек гордый, никогда не принял бы их помощи. Парикмахер вначале собирался отправить беглецов на судне из какого-либо порта на Ирландском море, но прибывающие и уходящие суда подвергались тщательному досмотру. Особое внимание уделялось уходящим судам из-за возросшей контрабанды. Иначе дело обстояло с внутренними плаваниями. У Тима было множество друзей среди владельцев барж, и он быстро нашел доверенное лицо, которое за скромную сумму взяло двух человек на баржу, чтобы высадить их на берег в двадцати милях от города.

Доктор Уинстон тщательно изучил карту и решил отказаться от широких дорог на востоке, решив сделать большой крюк по менее посещаемым дорогам. До Шрюсбери все шло, как по маслу. За небольшие деньги можно было нанять кабриолет или получить место в неторопливых торговых обозах, но как только они выбрались из маленького городка, все разом изменилось. Район был нищим, и сообщение страдало от этого. Дороги, тянущиеся через леса и болота, были в отвратительном состоянии.

Доктор Уинстон тщетно пытался раздобыть лошадей. Но большинство их было реквизировано армией, а за тех, которых ему предлагали, требовали непомерную цену. У беглецов не было средств на покупку. В дополнение ко всем бедам разбойники с большой дороги сделали район ненадежным. По дорогам изредка проходили конные патрули, а их надо было избегать не меньше бандитов.

В первые дни Джеймс держался молодцом и старался быть веселым и жизнерадостным, но отцовский глаз замечал, что хрупкий мальчуган не в силах выдержать столь суровые испытания. Они двигались медленно и находили приют в жалких постоялых дворах, где пища была скудной и практически несъедобной. Погода была то хорошей, то отвратительной, чаще отвратительной, поскольку они путешествовали в сезон дождей.

Уинстон расстроился, увидев, что переход от Шрюсбери до хутора Сансхилл занял четверо суток, хотя расстояние между ними было незначительным.

Сансхилл, что означает «Солнечный холм», состоял всего из дюжины домов на краю мрачного леса. Еще никогда у отца с сыном не было столь нищенского убежища, домика, считавшегося постоялым двором. Владелец встретил их любезно, но сообщил, что хутор подвергся ряду реквизиций со стороны армии и жандармов, и даже за большие деньги почти ничего нельзя было раздобыть. Он мог добавить, что считал странным, как столь достойный джентльмен и его элегантный сын отважились на поездку по нищему краю. Но в эти дни многие достойные лица искали убежища по той или иной причине, и сельские жители не проявляли к ним особого любопытства и даже жалели.

— Им не повезло, — говорили они, — да поможет им Бог.

В ночь их прибытия в Сансхилл разразилась ужасная буря. Раскаты грома немолчно катились по небу, а молнии падали в соседний лес, разнося в щепки столетние дубы, словно это были дрова для топки.

— Такая погода продлится не менее девяти дней, — сообщил владелец постоялого двора, подавая утром на завтрак молоко, хлеб и кусок сыра. — Даже не думайте продолжать путешествие. Лесные дороги превратились в болота, из которых не просто выбраться. Побудьте здесь. Мы честно поделимся едой, хотя ее мало.

Врач поспешил согласиться. Честно говоря, его устраивал вынужденный перерыв, поскольку сын нуждался в отдыхе. Пища была очень скромной, хотя Тапкинс, хозяин постоялого двора, отрывал от себя куски, чтобы накормить гостей.

Буря не прекращалась. Жители Сансхилла с трудом перебегали от дома к дому, настолько яростными были ветер и проливной дождь. На третий день Тапкинс со смущенным лицом поставил на стол тарелку с двумя крохотными кусочками сала.

— Мяса больше нет, — шепнул он на ухо врачу.

Уинстон встревожился. Отдых пошел на пользу Джеймсу, и его щеки слегка порозовели, но у него проснулся волчий аппетит.

— Если буря продлится еще три дня, в деревне начнется голод, — печально объявил Тапкинс.

Доктор Уинстон тайно подал ему знак, но Джеймс заметил и все понял. Голод! Он не раз читал в книгах рассказы о далеких странах, в которых население таяло от этого ужасающего бедствия, но это случалось далеко-далеко, а теперь жестокое несчастье вот-вот обрушится на них. Когда отец перекрестил лоб сына, тот схватил его за руку и прошептал:

— Дадди, маленький черный крестик, ты знаешь, мамин, он тоже лежит в шкатулке?

Доктор Уинстон радостно улыбнулся:

— Конечно. Слава богу, мой мальчик. Он происходит из Святой земли и был освящен около Священной Гробницы верующим паломником. Нам очень повезло, что крестик сопровождает нас в пути.

— Можно мне взять его на ночь?

— Почему бы и нет?

Отец надел цепочку с крестиком на шею мальчугану.

— Крестик Христа, крестик мамы, спаси нас от несчастья, — с пылом молился Джеймс и повторял молитву, пока сон не смежил его веки.

Дождь свирепо хлестал жалкие домишки, словно хотел раз и навсегда стереть с лица земли хутор Сансхилл. Деревья с треском теряли ветки, а лес стонал и жаловался на адскую непогоду. Джеймс спал спокойно, как спят в его возрасте под охраной Бога и дорогих покойников. Вдруг он проснулся. Почему? Он не знал? Ни единого раската грома, ни одно дерево рядом с домом не сломалось. Ураган чуть набрал силу, яростно гоня тучи. В редких просветах появлялась бледная луна.

Джеймс прислушался, не понимая зачем, но чувствовал, что надо слушать. Действительно, рядом что-то происходило: слышались ворчание и глухой хрип. Он бесшумно встал, подошел к окну и выглянул наружу. Увиденное заставило его сердце яростно забиться. Десяток кабанов рыли жадными пятачками грядки скудного огорода позади постоялого двора. Увидев диких животных, Джеймс понял, что спасение пришло. В десять лет он уже посещал оружейные классы, где инструктор обучил его обращению с пистолетом и карабином. Он стал хорошим стрелком и даже выиграл несколько призов на соревнованиях. Доктор Уинстон захватил с собой пару хороших двуствольных пистолетов. Джеймс взял оружие. Потом медленно открыл окно.

— Крестик Христа, крестик мамы, помоги мне… — взмолился он.

Раздалось два выстрела и тут же еще два.

— Что случилось? — закричал Уинстон, проснувшийся от грома выстрелов.

— Воры, разбойники, убийцы! — застонал внизу Тапкинс.

Джеймс расхохотался.

— Нет, нет, жаркое, окорока, котлеты и много всего прочего! — радостно воскликнул он.

На земле лежали два крупных кабана, а два других, серьезно раненные, сражались с невидимым врагом. Джеймс быстро перезарядил оружие и прикончил их.

Четыре больших кабана! В Сансхилле еще не случалось такого чуда! Гроза разыгралась с новой силой. На заре весть разнеслась по хутору, и жители пришли за своей долей добычи. Жена Тапкинса доказала, что она отличная кухарка, когда есть, что готовить. Из кастрюль струился пленительный запах мяса с луком и укропом. Филе и задняя нога пеклись на вертеле над огнем.

— Этим джентльменам надо остаться и после бури, — предложил Тапкинс. — У старика Пиппера есть двуствольный карабин, порох и дробь, но он им не может пользоваться. У него парализована правая рука, попавшая под падающее дерево. В деревне никто не знает, как стрелять из карабина.

Словно почувствовав, что речь идет о нем, старик Пиппер пришел сам и предложил дать карабин Джеймсу, добавив, что проведет Джеймса к соседнему пруду, где полно диких уток и гусей. Во второй половине дня погода немного улучшилась. Джеймс отправился со стариком к пруду. Берега большого пруда заросли рогозом. В воде плавали водоросли. Когда появились охотники, стая синих чирков взмыла над водой. Но мальчуган предпочел экономить порох ради более солидной добычи, и его терпение было вознаграждено. Когда Пиппер бросил несколько комков грязи в заросли рогоза, послышалось яростное биение крыльев, и две великолепные птицы взлетели в воздух. Джеймс прицелился и два раза выстрелил. Птицы, кувыркаясь, упали вниз.

— Ура! — завопил Пиппер. — Не менее пятнадцати фунтов мяса и жира в каждой!

Джеймс принес в дом две упитанные дрофы. Хуторяне радостно приветствовали его, когда он появился с добычей.

— Дадди, — заявил герой дня, ожидая вечером обильный ужин, — бедные люди не осознают, что прекрасная божья природа может быть столь щедрой. Около пруда растут прекрасные водные грибы, огромные и тяжелые, как каравай хлеба. Прекрасная пища!

— Если знаешь, как отличить хороший гриб от ядовитого.

— Папа, ты доктор и кое-чего стоишь, — засмеялся Джеймс.

На следующий день небольшая группа хуторян под предводительством доктора направилась к пруду, не обращая внимания на дождь и ветер, чтобы охотиться… на грибы. Доктор сразу убедился в правоте сына: грибов было великое множество. Хуторяне по незнанию никогда их не собирали. Доктор указывал людям на хорошие грибы, особо советуя брать крупные мясистые экземпляры оранжевого цвета. Вдруг его острые глаза подметили скромное растеньице, которое словно пряталось в скалах у пруда.

— Посмотрим, — прошептал он, — как ты сюда попал, синий прохвост?

Он осторожно сорвал его и внимательно рассмотрел.

— Травка-святого-отшельника, — пробормотал он, покачивая головой. — Как это экзотическое растение попало сюда?

Но со всех сторон требовали его присутствия, чтобы рассмотреть сбор и отделить ядовитые грибы от съедобных.

— Вы сделали нашему хутору настоящий подарок, — сказал Тапкинс, — ведь в наших домах часто не бывает хлеба.

На девятый день, как и предсказывал Тапкинс, небо внезапно очистилось. Подул сухой и холодный ветер с востока.

— Завтра дорога на Шрюсбери выйдет из-под воды, и сансхиллцы смогут отправиться за покупками, ведь вы дали им заработать, уважаемый сэр, — заявил Тапкинс. — Надеюсь, что вы поживете еще немного времени под моей крышей. Когда есть припасы, жизнь становится приятной.

Доктор Уинстон был не прочь пожить среди простых славных людей, но решил, что неосторожно задерживаться в одном месте слишком долго. Он мог почувствовать себя в безопасности только в Бредфорде у своего шурина Олдсдорма.

Пробил час расставания. Тапкинс закоптил пару кабаньих окороков и передал Джеймсу вместе с сочными грудками диких гусей.

— Через лес проезжайте с осторожностью, — неожиданно шепнул Тапкинс на ухо доктору Уинстону.

Тот насторожился.

— Неужели разбойники с большой дороги грабят столь нищенский район? — удивился он.

Тапкинс оглянулся, чтобы никто их не подслушал.

— Берегитесь безумного монаха! — пробормотал он.

— Кто это?

Тапкинс смутился.

— О нем опасно упоминать, — тихо сказал он. — Случается, что он с разъяренным лицом вдруг возникает рядом, чтобы обрушить проклятие на голову смельчака, а его проклятие может действовать долгие годы, знайте это!

— Хорошо, если я смогу избежать встречи с ним, тем будет лучше, — спокойно ответил Уинстон.

— Вы сможете это сделать, если выберете правильную дорогу в лесу. Но если ошибетесь, можете внезапно оказаться перед заброшенным аббатством, и это будет ужасно.

— Заброшенное аббатство?

— Два века назад там жили католические отцы, которые сделали много добра району. Потом банды северных еретиков захватили аббатство и перебили всех монахов. После этого здание стало разваливаться. Никто не решается забираться туда, поскольку там появились призраки. Кто возвращается по ночам? Убитые отцы или нечеловеческие палачи? Но их души продолжают бродить среди стен, которые разрушаются. Только один безумный монах решается жить там и пугать людей.

— Почему его называют безумным?

— Мало кто его видел, но многие слышали. Из глубины леса доносится демонический смех, похожий на рев буйно помешанного.

— Тогда положимся на Бога!

— Если будете быстро двигаться, а главное, не свернете с верной дороги, что ведет прямо на север, можете выйти из леса до наступления ночи и увидеть на расстоянии броска камня хижину рыбаков, где живут славные люди. Доброго пути, да хранит вас Господь!

Отец и сын с волнением покинули бедный постоялый двор, где встретили простых, но гостеприимных людей. Едва они отошли от хутора, как их догнал старик Пиппер. Он прихрамывал и жестикулировал. Старик нес на плече карабин и мешок из шкуры с припасом пороха и свинца.

— Это вам! — сказал он, вручая оружие и снаряжение Джеймсу. — Я больше не могу стрелять. Лапа теперь не годится для охоты, но грибы собирать может.

Доктор Уинстон хотел заплатить ему, но старик гордо отказался.

— Никогда! Позвольте сопроводить вас и указать верную дорогу.

Он провел их вдоль леса до заброшенной римской дороги, которая тянулась от горизонта по прямой, а потом терялась в лесу.

— Идите по ней до перекрестка. Там, где дорога кончается, начинаются довольно широкие тропы. Сверните на самую северную и к вечеру выйдете из этого поганого леса.

Пиппер пожал руку доктору Уинстону, пригладил светлые вихры Джеймса и пошел назад по римской дороге.

Лес расступился перед ними, темный и рыжеватый из-за холодной погоды. Путешественники бодро двинулись вперед, но вдруг остановились и удивленно оглянулись.

— Что я слышу? — прошептал Джеймс. — Похоже на конский топот.

— Именно так, — кивнул отец, бросив обеспокоенный взгляд на дорогу, где быстро исчезала фигура Пиппера.

— Да будут добрыми к нам небеса! — вдруг всхлипнул Джеймс. — Это конные жандармы. Смотри, они допрашивают Пиппера.

Доктор достал карманную медную подзорную трубу и приложил к глазу, чтобы рассмотреть людей, окруживших старика.

Джеймс увидел, как смертельно побледнело лицо отца, и взял трубу, чтобы глянуть на происходящее.

— Пилгрим! Гнусный судебный пристав возглавляет их, — ошарашенно воскликнул он. Но через мгновение обрадовался. — Пиппер пожимает плечами. Трясет головой и показывает в другую сторону. Они повернули обратно! Уходят. Спасибо, Пиппер!

— Видишь, Бог нас не оставляет! — заявил доктор Уинстон, и его лицо осветилось.

Джеймс дотронулся до черного крестика и прошептал:

— Крестик Христа, крестик мамы, спасибо. Продолжай нам помогать!

Лес с печальным шорохом сомкнулся за их спиной темной стеной ветвей и жухлых листьев. В кроне яростно кричала сорока, за ними красными хитрыми глазами следил горностай, выглядывая из норы и провожая убийственным взглядом.

— Вперед! — приказал доктор Уинстон.

Они были на полпути к Бредфорду.

Ужасный спаситель

Энтони Пилгрим, судебный пристав и уполномоченный, командовал небольшой группой жандармов. Частый случай в эти неспокойные времена, когда представители правосудия могли без особых трудов реквизировать военные силы, чем беззастенчиво пользовались. Но Пилгрим особого довольства не испытывал. И не чувствовал уверенности, поскольку инстинктивно ощущал скопление вокруг себя враждебных сил. Ничто не оказалось простым с самого начала преследования доктора Уинстона. От Волворхэмптона он был уверен, что идет по следу, но из-за бури растерял все преимущество. Ему не надо было сажать беглецов в тюрьму и кормить за счет государства. Его держал во власти иной хозяин, таинственный человек из Клеркенуэлла.

На следующий день после позднего посещения мрачного дома Пилгрим получил новый тяжелый пакет и приказ: «В путь!»

Ему стоило больших трудов добиться от прокурора вооруженных всадников.

— Мы переживаем трудные времена, Пилгрим, — заявил прокурор, — я не уверен, что имею право рисковать жизнью десяти жандармов, как и вашей, чтобы изловить двух неплатежеспособных персон.

В этот момент, словно случайно, что-то со звоном покатилось по столу прокурора. Он побагровел, потом небрежно набросил лист бумаги на кучку золотых монет, которая внезапно возникла перед ним.

— Ладно, — поспешно сказал он, — отправляйтесь, мой дорогой Пилгрим, вот приказ о выступлении.

— Почему вы упомянули о человеческих жизнях, ваша честь? — спросил Пилгрим.

— Справедливый вопрос, я не могу не предупредить вас, — серьезным тоном ответил прокурор. — Несколько дней назад нам стало известно, что огромное количество парней, принадлежащих к отбросам лондонского населения, тайно покинуло город, чтобы присоединиться к банде разбойника Редлау. Если придется схватиться с ним, вам придется пережить трудные часы.

Судебный пристав побледнел от страха и гнева.

— Кто такой Редлау и как он осмеливается противостоять закону? И по какому праву он выбрал себе имя Редлау, Красный Закон?

Прокурор искоса глянул на него и скривился:

— Я не знаю, кто он, но достоверно известно, что имя выбрано верно: его закон — убийство и смерть, а они окрашены в красный цвет. Это, мой дорогой, для вас не секрет!

Пилгрим дрожал, но пытался вести себя достойно.

— К счастью, этот Редлау выбрал местом операций восток, а след, по которому вы идете, чтобы изловить Уинстонов, тянется в другую сторону, не так ли?

Судебный пристав кивнул:

— Ваша правда, птички летят на запад, если мои сведения правильны, а обычно они таковы. Они следуют вдоль Темзы.

— Удачи, Пилгрим! — напутствовал на прощание продажный судебный чиновник.

Теперь Пилгрим во главе десяти измотанных и недовольных жандармов двигался по пустынной римской дороге, пытаясь отыскать потерянный след.

— Как считаешь, Хобсон? — спросил он сержанта, командовавшего небольшим войском.

— Предпочел бы вернуться в Лондон, сэр, — насупившись, ответил сержант.

— Неужели и почему? — насмешливо спросил Пилгрим.

— После грозы, затопившей дороги, мы пустились в путь, не знаю куда. Быть может, к дьяволу. Но мы точно не одни на этом пути.

— Это важно, сержант? — сурово возразил Пилгрим.

— Почти все жители — сообщники бандитов и готовы напасть на нас из засады. Я так считаю.

— Чушь, глупости! — яростно воскликнул судебный пристав. — Я не верю в ваших бандитов. Химера, да и только.

К тому же даю премию в три фунта каждому из ваших людей. И заплачу вдвое, если мы схватим Уинстонов.

Сержант почтительно кивнул.

— Если они уйдут от нас, не стоит обвинять меня и моих людей, — твердо заявил он. — Давайте, сэр, двинемся на запад.

— Тогда вперед! — приказал Пилгрим.

Радость доктора Уинстона и его сына была бы кратковременной, знай они, что дорога, выбранная их преследователями, на протяжении нескольких миль шла параллельно их дороге до перекрестка в сердце леса. Они упрямо шли вперед, не делая передышки на отдых и рассчитывая время по положению солнца.

— К полудню мы должны дойти до перекрестка, — сказал Уинстон-отец, — у меня нет ни малейшего желания оставаться на ночь в этом мрачном и зловещем лесу.

— Какой адский шум устроили сороки и вороны, — сказал Джеймс. — Интересно, что происходит.

— Почему такой вопрос, юный педант? — пошутил отец.

— Я читал, что эти хитрые птицы часто собираются в стаи, чтобы устроить шум, если рядом происходит что-то беспокоящее их. Нечто вроде сигнала тревоги.

— Из-за чего? Из-за других животных?

— Только из-за людей, особенно если они вооружены. Это они понимают хорошо.

Доктор Уинстон кивнул и ускорил шаг.

— Солнце поднимается, — сказал он после долгого молчания, — вскоре надо будет остановиться на отдых. Ага! Вот и перекресток.

Он лежал перед ними в центре поляны, заросшей только низким кустарником. Беглецы выбрали довольно сухое местечко под высоким ясенем с темно-красными листьями и достали провизию.

— Вороны снова расшумелись, — сказал Джеймс, — но теперь шум значительно ближе. Смотри, отец, какие широкие круги они описывают над деревьями.

Уинстон вдруг вскочил на ноги.

— Уходим, — шепнул он, — спрячемся в густом кустарнике. Опасность!

Они расслышали тревожное ржание лошадей, потом громкие голоса перекликающихся людей.

— Мы пропали, — негромко произнес врач, хватая сына и увлекая его в кустарник.

Он надеялся, что преследователи обгонят их, и вдруг с ужасом вспомнил, что в спешке забыл уничтожить следы на месте их остановки под красным ясенем. И почти сразу понял, что его страхи оправданны: послышались дикие крики.

— Сюда! Здесь остатки еды и следы ног… Да, да, это они! Ура!

Перепуганный Уинстон огляделся. Куда бы ни падал его взгляд, он видел только качающиеся мокрые кусты и бледное небо, где, яростно крича, кружили вороны. За спиной трещали хворост и ветки кустов. Уинстон уже не понимал, куда бежит, таща за собой сына. Куда? Откуда он мог знать? Он бежал по узкой тропинке, петлявшей среди зарослей. Они, несомненно, отклонились от надежной дороги и заблудились. Положиться на Бога! Тропинка была ровной и позволяла быстро бежать. Если преследователи пропустят ее, то беглецы опередят их, ведь солдаты не могли воспользоваться лошадьми. Странная тоскливая мысль возникла в голове доктора Уинстона. Он вспомнил предупреждение Тапкинса: заброшенное аббатство! Конечно, от него остались только руины, но это был некогда дом Бога. Странное волнение вдруг охватило его: его тянуло в неведомое опасное место. В глубине леса трещал кустарник, голоса становились тише, но не смолкали. Преследователи не заметили тропинку, но двигались в ту же сторону.

Вдруг рука доктора Уинстона дернулась, и он услышал крик боли. Джеймс споткнулся о выступающий корень и схватился за ногу.

— Поранился, малыш? — с беспокойством спросил отец.

Из глаз Джеймса текли слезы. Поврежденная нога стала тяжелой, словно налилась свинцом, и отказывалась повиноваться.

— Ничего, дадди… кажется, не сильно. — Он, хромая, сделал несколько шагов и остановился. — Не могу идти дальше, отец, — заплакал он, — они найдут меня и арестуют. Быть может, им этого хватит, а ты должен бежать.

— Даже не думай! — твердо ответил отец. — Они найдут нас здесь вместе. Спрячься в кустах, малыш. Они уведут только меня. Вот деньги, которые я захватил с собой. Таинственный благодетель в Лондоне передал их мне. Мне они больше не нужны.

— Никогда! — простонал мальчуган.

— Тихо!.. Вот они. Помолимся Богу, это наша последняя надежда!

Они встали на колени и скрестили руки на груди, подняв умоляющие глаза к небу.

— Кажется, они в наших руках! — взревел чей-то голос. — Я обнаружил их следы!

— Они отыскали тропинку, — прошептал доктор Уинстон, и по его щекам потекли слезы отчаяния.

Они услышали приближающийся топот ног жандармов и злобный голос Пилгрима, отдающего приказы:

— При малейшем движении стреляйте им в живот. Парни, я беру всю ответственность на себя.

— Ладно, сэр! — раздался дикий хор голосов.

Сквозь густые ветви Джеймс уже видел сверкание сабель, которыми солдаты рубили кустарник, расчищая дорогу.

— Я остаюсь с тобой, папа, — шепнул он, прижимаясь к отцу.

Бедный отец хотел утешить мальчугана, как вдруг Джеймс приглушенно вскрикнул:

— Послушай, что это?

Поблизости раздался ужасающий вой, начавшийся со стона и перешедший в короткий смех, а потом в раскатистый вопль. И тут же на тропинке появилась быстрая тень, исчезнувшая в кустарнике. Уинстоны, которые слышали его всего мгновение, только заметили летящий гигантский плащ, похожий на крылья чудовищной птицы.

И сразу раздались крики о помощи и стоны.

— На помощь! Убивают! Дьяволы в лесу!

Раздалось несколько выстрелов, и снова послышались призывы о помощи. Что происходило за завесой кустов? Джеймс и его отец дорого бы дали, чтобы узнать это, но, несомненно, им было лучше не видеть ужасающий спектакль. Чудовищное существо то возникало, то исчезало и появлялось вновь, бросаясь на солдат. Они не успели сообразить, что с ними происходит, как были обезоружены, сброшены на землю, растоптаны, избиты до крови. Пилгрим, как все трусы, старался держаться сзади и усилил всеобщую панику.

— Нас предали! Это не Уинстоны! Это Редлау! Бежим! Спасайся, кто может!

В этот момент из-за дерева высунулась когтистая рука и схватила его за глотку. Судебному приставу повезло, что лошадь, с которой он из осторожности не слез, шарахнулась в сторону, иначе с ним было бы покончено. Он вырвался с разорванной щекой и несколькими выбитыми зубами. Яростно пришпорил лошадь и, как безумный, понесся сквозь густой кустарник, нещадно стегая нагайкой лошадь. Позади кричали и стонали солдаты, но ему было наплевать. Где-то тянулась римская дорога. Найдет ли он ее в одиночку? Многие мили он гнал лошадь через безлюдье, а когда бедное животное выдохлось, сообразил, что вырвался из когтей таинственного лесного чудовища. Но положение его отнюдь не улучшилось! Он остался в полном одиночестве на окраине мрачного леса перед бесконечной болотистой равниной с топями, по которой бродили бледные огоньки, едва видимые в падающих сумерках.

Вокруг Уинстонов воцарилась тишина. Бегущие солдаты рассыпались, как листья ясеня под ураганным ветром, и не слышалось ни малейшего шума от неведомого чудовища. Уинстон вспомнил слова Тапкинса: «Безумный монах!» Все, что он успел заметить в чудовищном спасителе, был просторный плащ с остроконечным капюшоном. Он ничего не сказал Джеймсу и осмотрел его ногу. Слава богу, рана была несерьезной. Вывиха не было, а только сильный ушиб. Несколько дней отдыха, и Джеймс поправится. Но где отдохнуть? Над головой было только небо. Далекие выпи издавали зловещие крики.

— Надо выбраться из леса до наступления ночи, — решительно сказал Уинстон.

Поддерживая рукой сына, он мелкими шажками двинулся по тропе.

— Римская дорога у нас за спиной, отец! — сказал Джеймс.

— Позволь мне решать, сын, только опирайся на меня.

Джеймс слегка скрипнул зубами, поскольку нога сильно болела, но ему все же удавалось переступать с ноги на ногу. Тьма окутала лес. Близко растущие деревья высились плотной неприветливой стеной. Не было слышно ни единой птицы. Уинстоны ощущали лишь шорох своих шагов и листвы, под сенью которой медленно шли. Постепенно между стволами разгорался бледный свет. Всходила луна. Джеймс вздрогнул. Отец тоже не смог скрыть дрожи, так беспокойно стало окружение. Тысячи теней скользили по ночному лесу, словно их пытались схватить чьи-то щупальца и тянущиеся отовсюду руки мертвецов. Лунный свет усиливался. Беглецы увидели, что деревья словно раздвигаются, лес становится не столь густым, предвещая край леса или большую поляну. Тропа расширялась и расползалась веером, превращаясь в луг, а позади последних деревьев и кустов зеленовато засветилась просторная водная гладь.

Джеймс лихорадочно сжал руку отца.

— Отец, что это такое?

Хотя доктор Уинстон ожидал увидеть развалины, он не мог себе представить, как уродливы они были. Перед ними лежало заброшенное аббатство, залитое призрачным и холодным светом луны. Ограда осыпалась, покрыв землю каменными обломками, на которых росли сорняки и папоротники. Высокие башни торчали в небе, а луна выглядывала через щели и провалы в них. Руины отражались в зеркале темного лесного пруда, окруженного рогозом и водными растениями.

— Нет, нет, — простонал Джеймс, — лучше провести ночь в лесу, чем в этих ужасных руинах!

— Некогда это был дом служителей Бога, — напомнил ему отец. — Бог не позволит, чтобы проклятие обрушилось на его бывшее обиталище. Внутри мы найдем временное убежище.

Огромная белая сова вылетела из башни и, ухая, пронеслась над ними.

Доктор Уинстон увлек сына на арочный мост, нависавший над гнилой водой. Ни одна дверь не закрывала разверстый вход. Беглецы вошли в бесконечный коридор, выложенный неровными плитами, на котором луна рисовала причудливые фигуры. Шаги путешественников, хотя и были осторожными, отдавались зловещим эхом. Вдруг Джеймс бросился на грудь отца.

— Я боюсь идти дальше, папа. Смотри!

В конце черного коридора светилось крохотное оконце кельи.

Трещотка смерти

Нам хотелось бы остаться с доктором Уинстоном и Джеймсом, чтобы идти за ними сквозь мрак их странного приключения, но придется временно расстаться с ними, оставив наедине с тайнами ночи. Мы обгоним их на пути в Бредфорд, конечную цель их опасной одиссеи. Мы за много дней до их появления позвоним в дверь древнего дома на Олд-Маркет-стрит.

Джо Олдсдорм сидит в широком бархатном кресле, глядя через паутинчатые занавески на рыночную площадь, часть которой видна из окна. Знатный мужчина с бледным лицом, курносым носом, ухоженными бакенбардами. Он изысканно одет. Молчаливый слуга в зеленой ливрее подает первый завтрак. Еда приготовлена с изыском и подается на роскошных блюдах. Но у хозяина нет аппетита. Он съел несколько тостов с медом.

— Фрейзер, — устало обратился он к слуге, — я не буду председательствовать сегодня на разборке юридических дел. Не очень хорошо себя чувствую. Попросите войти секретаря, мистера Паркинсона.

Фрейзер поклонился и бесшумно вышел.

Сэр Джо Олдсдорм был старшиной благородного города Бредфорда и ведал юридическими делами в муниципальном суде, будучи справедливым, но строгим человеком. Некогда он был врачом, но бросил практику, чтобы заняться научными проблемами. Так продолжалось до тех пор, пока сограждане не призвали его на высокую должность муниципального судьи. Мистер Паркинсон не заставил себя ждать. Задыхаясь и истекая потом, он прибежал на зов хозяина.

— Осмелюсь надеяться, сэр, что ваше недомогание долго не продлится, — просюсюкал он со сладенькой улыбочкой, — иначе как можно будет вершить правосудие в славном городе Бредфорде.

— Спасибо, надеюсь на то же, — насупившись, ответил судья. — Что происходит на рыночной площади? Я видел скопление народа и слышал крики и вопли. Я крайне не одобряю такое поведение городского населения, мистер Паркинсон!

Секретарь озабоченно почесал нос.

— Население выглядит немного взволнованным, сэр. Я бы сказал, нервничает.

— Вовсе не так, похоже на настоящий бунт.

— Будь, по-вашему, ваша светлость, по размышлении это можно назвать бунтом. Рядом с городскими стенами обнаружен специальный дилижанс из Лондона. Лошадей не было, а внутри сидел тип, к голове которого приклеили колпак безумца!

— Что за человек? — угрюмо спросил сэр Олдсдорм.

— Бывший служащий суда Олд-Бейли в Лондоне, сэр. Его зовут Шаффи. Он очень удручен случившимся. Думаю, он хотел бы вручить вам жалобу.

— Против кого, мистер Паркинсон? Говорите или попросите Фрейзера принести штопор, чтобы извлечь слова из вашей глотки!

— Против… э-э-э! Против неизвестного… Нет, против Редлау.

— Неужели против Редлау, этого таинственного негодяя? Превосходно. Немедленно приведите ко мне этого Шаффи.

— Он в настоящее время находится на постоялом дворе «Голубая луна», где с него пытаются снять колпак безумца с помощью горячей воды, ваша светлость.

Сэр Олдсдорм повелительно махнул рукой, и Паркинсон гадюкой выскользнул за дверь.

— Редлау, — прошептал муниципальный судья, — что этому типу надо вблизи города Бредфорда, будто Лондон недостаточно просторен, чтобы заниматься своей работой, которая приведет его на виселицу?

На улице усилился шум, и сэр Олдсдорм в окно увидел крикливую банду мальчишек и бродячих торговцев, которая следовала за озлобленным мужчиной, направлявшимся к его жилищу.

— Колпак безумца! Колпак безумца! Да здравствует Редлау! — вопила толпа.

— Хм, — проворчал муниципальный судья, — наверняка это и есть Шаффи!

Через несколько мгновений в дверь позвонили, и Фрейзер объявил о приходе субъекта.

— Пусть подождет! — приказал сэр Олдсдорм, поскольку имел привычку заставлять людей ждать.

Прошло некоторое время, пока суровый судья зачем-то крошил хлеб в чай, и Фрейзеру приказали ввести Шаффи.

— Вас зовут Шаффи, и вы прибыли из Лондона, — сказал сэр Джо, указав посетителю на стул. — Редлау остановил ваш экипаж, выпряг лошадей и увел их, бросил кучера в канаву, а потом приклеил к вашему черепу колпак безумца. Все это мне уже известно. Ради какой цели вы приехали сюда, Шаффи?

— У меня было письмо прокурора Силка к вашей светлости, судье Олдсдорму, — печальным голосом ответил Шаффи, — но бандиты отобрали его. Я служил судебным приставом прокуратуры, сэр, а потом поступил на службу к уважаемому мистеру Пилгриму, судебному приставу и уполномоченному при суде Лондона. Я ищу своего хозяина!

— В Бредфорде? — удивился сэр Джо. — Что за дела здесь у мистера Пилгрима?

Шаффи бросил на хозяина хитрый косой взгляд.

— Мистер Пилгрим был официально назначен налагать печати, как куратор и хранитель в деле Уинстонов, сэр.

На холодном мраморном лице судьи не возникло и тени беспокойства.

— Продолжайте, Шаффи!

— Уинстоны проиграли процесс, который…

— Я в курсе, как вы должны знать, — презрительно обронил сэр Джо, — и позвольте вам сказать, мистер Шаффи, что я в этом деле никоим образом не замешан, хотя Уинстоны являются моей близкой родней.

— Они должники государства, но доктор Уинстон и его сын Джеймс сумели сбежать. Считается, что они направляются в Бредфорд, чтобы найти убежище у вас, сэр.

— Действительно? — с издевкой спросил сэр Олдсдорм. — Какому идиоту это пришло в голову, мистер Шаффи?

— Моему хозяину Пилгриму, — ошарашенно ответил слуга. — Прокурор Силк дал ему в сопровождение десять жандармов, чтобы догнать их и арестовать. Увы, бравые солдаты вернулись в Шрюсбери в ужасном виде, без лошадей, оружия и мистера Пилгрима. Я получил приказ отправиться на поиски хозяина и вручить вам письмо, в котором вам указано отправить Уинстонов в тюрьму, если они появятся у вас.

— Я не получил это письмо, — сухо возразил сэр Джо, — однако верю вам. Если эти персоны осмелятся появиться в Бредфорде, я буду действовать в согласии со своей совестью, мистер Шаффи.

— Сэр, вы не предпримите ничего, чтобы отыскать моего хозяина Пилгрима и отомстить за оскорбление, которое нанес мне Редлау?

Сэр Олдсдорм издевательски оглядел Шаффи.

— Вы, мистер Шаффи, может быть, считаете, что поймать Редлау просто?

Шаффи хихикнул:

— Никто, похоже, не знает Редлау, но я узнал одного из его сообщников, которого зовут Крейвинг, Джордж Крейвинг.

Сэра Олдсдорма имя не заинтересовало.

— Если бы я встретил кого-то, кто оценил бы меня по достоинству, я мог сказать больше, — как бы нехотя продолжил Шаффи.

Сэр Джо усмехнулся:

— Если я правильно понимаю, мой дорогой, лондонское правосудие недооценило ваши способности?

Шаффи энергично кивнул:

— Конечно, сэр, вот почему я узнал перст Провидения, когда получил приказ отправиться в Бредфорд и встретиться с уважаемым судьей Олдсдормом.

— Вы нагло льстите мне, мистер Шаффи, — сказал сэр Джо, впервые внимательно посмотрев на посетителя.

У Шаффи был высокий лоб с залысиной, что придавало ему вид умного человека. Его глаза хитро сверкали, а рот кривился в лукавой гримасе.

— Говорите, мистер Шаффи, — сказал судья.

— Итак, сэр, лондонское правосудие меня никогда не понимало, хотя я мог бы стать отличным полицейским офицером. И почему я должен помогать ловить бандитов?

— Но вы готовы оказать помощь правосудию Бредфорда?

— Я вижу, что оно меня понимает. Почему бы и нет?

— Оно может решиться на этот шаг, мистер Шаффи.

— Хорошо, — обрадовался старый слуга, — я хочу завлечь сюда двух персон из Лондона.

— К чему это приведет?

— Это приведет к тому, что вы получите в свои руки Редлау!

Муниципальный судья на мгновение лишился привычного спокойствия.

— Если вы говорите серьезно, Шаффи, — воскликнул он, — ваша судьба изменится в лучшую сторону, когда я увижу, что это не пустое хвастовство.

— Вы берете меня, сэр… Я согласен.

Сэр Джо долго и внимательно разглядывал его.

— Можете действовать, Шаффи, — наконец сказал он, — даю вам полную свободу действий. Вам нужны деньги?

Шаффи выпятил грудь.

— Они могут понадобиться, но деньги всего лишь инструмент, а не моя цель, сэр. Мне нужна власть!

Олдсдорм взял несколько листков бумаги и чернильницу. Перо заскрипело по бумаге.

— Вот временное назначение сира Шаффи старшим офицером полиции в Бредфорде и его окрестностях, — заявил он.

Прежний слуга судебного пристава дрожащей рукой взял документ и тщательно уложил в карман пальто.

Сэр Олдсдорм дернул шнурок звонка.

— Фрейзер, немедленно введите мистера Паркинсона!

— Паркинсон, — сказал суровый хозяин, — это мистер Шаффи, который поступил на службу в муниципальную полицию. Ему поручена особая миссия. Вы будете помогать ему словом и делом и выполнять его приказы. Теперь отправляйтесь!

Шаффи вышел, витая на радостях в облаках.

— Какая разница, не так ли? — сказал Паркинсон. — Вы только что оказались в городе с треклятым колпаком на голове, а теперь назначены офицером полиции. Желаю вам всего наилучшего, мистер Шаффи, и надеюсь, что мы отлично поладим. Вы можете немедленно арестовать мальчишек, которые оскорбляли вас.

Шаффи небрежно махнул рукой:

— Я нацелен на более крупную дичь, мистер Паркинсон.

— Это делает вам честь, дорогой мистер Шаффи. Могу ли я предложить вам стакан вина на постоялом дворе «Голубая луна»?

— Охотно!

Стакан вина обратился в бутылку, потом во вторую.

Пробил час обеда, и мистер Паркинсон заказал за счет муниципалитета настоящее пиршество: омар, устричный паштет, палтус, перепела и марципановый десерт. Спустился вечер: западные скаты крыш сверкали медно-красным цветом. Хозяин «Голубой луны» зажег первые свечи. Еще никогда мистер Паркинсон не встречал столь родственной души, как мистер Шаффи, а мистер Шаффи никогда не получал в друзья лучшего друга и собрата, как мистер Паркинсон.

— Эй, Тапкинс, — сказал Паркинсон, — у вас странное выражение лица, мой дорогой.

Хозяин озабоченно кивнул:

— Мой брат Джим Тапкинс, у которого небольшое заведение в Сансхилле под Шрюсбери, прибыл ко мне со всей семьей. Там происходят дурные вещи.

— Что именно? — зевая, спросил Паркинсон, ибо был равнодушен к бедам других.

— Люди мрут, как мухи, от неведомой болезни. Дороги усеяны трупами. Деревни пустеют, а жители направляются сюда.

— Придется серьезно заняться тем, чтобы они сюда не добрались, — сухо заявил Паркинсон. — Принеси нам еще одну бутылку, Тапкинс. Нет лучшего средства против неведомых болезней.

Шаффи почти не прислушивался к разговору. Он писал письмо, а когда закончил, вручил секретарю запечатанный конверт.

— Это надо срочно доставить в Лондон! — приказным тоном заявил он.

— Тимотеус Бэнкс — парикмахер — Фрайар-стрит — Лондон, — прочел Паркинсон, — прекрасно, сегодня же вечером отправится с престонским курьером.

Шаффи потер руки.

— Превосходное начало, — радостно объявил он, — ваше здоровье, дорогой Паркинсон!

Бутылка почти опустела. Секретарь решил заказать еще одну, когда на рыночной площади возник странный шум. Он позвал Тапкинса, но тот не появился.

— Вы слышите, мистер Шаффи? — с колебанием спросил он.

— Да, и если не совсем страдаю тугоухостью, я поклялся бы, что это Трещотка!

— Действительно, Трещотка, — жалобно сказал секретарь, — к несчастью, это истинная правда!

К рынку приближалось сухое постукивание. Со всех сторон раздались жалобные вопли. В зал вбежал жалкий Тапкинс.

— Трещотка смерти! — простонал он. — Бедные мы. Брат сказал правду!

Мистер Паркинсон, пошатываясь, встал и потянул нового друга на рыночную площадь. Она за несколько секунд заполнилась народом: мрачной перепуганной толпой. Со всех сторон звучали жалобы и вопросы.

— Что происходит?

— На город напали бандиты?

— Пожар в Бредфорде?

Прозвучали три медленных удара колокола, и на углу улицы появился публичный барабанщик-глашатай, окруженный полудюжиной факельщиков.

— Поджерс! — воскликнул Паркинсон, вцепившись в него. — Что это значит?

— А, это вы, мистер секретарь. Вас повсюду искали, вы нужны в коммунальной управе. Могу ли я сделать объявление?

Граждане Бредфорда! Как можно скорее возвращайтесь в свои дома. Не оставайтесь на улицах. Объявилась ужасающая болезнь! Белая чума приближается к стенам нашего любимого города. Запрещено покидать Бредфорд без разрешения муниципалитета. Будут разведены большие костры на площадях города, которые будут поддерживаться жителями. Муниципалитет сделает все возможное, чтобы удержать болезнь вне города. Граждан просим молиться денно и нощно Господу нашему! Я все сказал!

Появились стражники с алебардами, чтобы разогнать толпу.

— Все по домам! Никто не имеет права покидать город! — орали стражники.

Вдали раздался зловещий рев рога: сигнал закрытия городских врат. Врата звучно захлопнулись. Стражники опустили тяжелые засовы и натянули цепи толщиной с руку.

Кто-то отчаянно барабанил в маленькие западные врата.

— Пустите меня, еще не пришел час закрытия!

Стражник поднялся на башню, дрожа всем телом, словно во врата стучался призрак белой чумы. Он выглянул сквозь узкое окошко и увидел всадника в истрепанной одежде, который умоляюще тянул руки вверх.

— Впусти меня, я заплачу тебе золотом!

— Только дьявол может разговаривать так! — закричал стражник и просунул дуло аркебузы в бойницу.

— Уезжай! — крикнул он. — Иначе выпущу в тебя пулю!

Такой угрозой мистеру Пилгриму запретили въезд в город Бредфорд в вечер ужасающей новости. Он долгие дни пробирался по грязи и воде, иногда съедая какой-то дикий фрукт, а когда уже наяву видел мягкую постель и богато уставленный пищей стол, его гнали прочь с ненужным золотом в истинный ад. Истекая слезами, он развернул свою исхудавшую и усталую клячу и поволочился по дороге в темные поля. Он увидел вдали небольшой домик. Может, там найдется убежище на ночь? В доме не было света, когда он слез с лошади и постучался в дверь. Ничто не шелохнулось, а дверь осталась закрытой. Западный ветер донес до него жалобный звон тревожного колокола. Звук был такой зловещий, что Пилгрим предпочел бы сдаться в плен к Редлау, чем оставаться в столь ужасном одиночестве. Он вновь постучал в дверь. И она открылась.

— Бога ради, — начал судебный пристав.

И замолчал.

Ледяной ужасный голос назвал его по имени. Это был голос таинственного человека из Клеркенуэлла.

Заброшенное аббатство

— Отец! Отец! — причитал Джеймс. — Вернемся, не останемся здесь!

Доктор Уинстон колебался. Он ожидал полного безлюдья и самых странных ужасов, но только не этого далекого и пугающего света.

— Этот ненормальный свет! — наконец заявил он.

Свет дикий, призрачный, словно танцевал в глубокой оконной нише. Он то оживал, то почти полностью гас.

— Пойдем очень медленно, — сказал доктор Уинстон, — думаю, опасности нет, а речь идет совершенно о другом.

— О чем?

— Этот огонь горит под ретортой! Огонь ученого, — торжествующе заявил доктор Уинстон. — Быть может, мы приближаемся к жилищу отшельника, который посвящает все свои дни науке и исследованиям. О… я не ошибаюсь, это запах отвара разных трав!

В коридоре властвовал сильный сквозняк и бросал в лицо гравий и мелкие камни. Время от времени до них доносился грохот обвала. Они приближались к источнику света и вскоре увидели светлую полосу под приоткрытой дверью. Уинстон не постучал. Может, дверь распахнулась сама? Он увидел просторную келью с высоким потолком, освещенную пляшущим пламенем небольшой железной горелки. В полумраке поблескивали странные инструменты. Воздух был насыщен стойким запахом смолы и кипящих травяных отваров.

— Добро пожаловать, доктор Уинстон! — послышался низкий голос. — Ваш приход меня радует.

Рядом с огоньком на каменной скамье, скорчившись, сидел человек в просторной рясе с опущенным капюшоном.

— Вы знаете мое имя, сэр, — чуть блеющим голосом сказал врач, — я, увы, нет, но я счастлив, что Бог привел меня и моего сына к человеку. Я этому рад.

Послышалось негромкое ворчание:

— На скамье лежит высушенный папоротник, и ваш сын, ведь он еще ребенок, может прилечь. Вы голодны?

— Нет. Кстати, у нас есть запасы провизии.

— Я сейчас налью вам стакан вина, а потом мы побеседуем. Моей целью было завлечь вас сюда, в заброшенное аббатство.

Если доктор Уинстон был удивлен, то постарался не показать этого. Голос казался ему твердым и суровым, но приятным. Огонь под ретортой был усилен, и келью залил ослепительный свет. Уинстон с явным удивлением заметил, что келья выглядела хорошо сохранившейся среди печальных руин. В ней было множество бутылей, пробирок, каменных и стеклянных реторт и перегонных кубов.

— Спи, Джеймс, — посоветовал сыну отец, — мы в полной безопасности.

— Это действительно так, — кивнул мужчина в рясе.

Пользуясь светом горелки, он наполнил оловянный стакан и протянул гостю.

— Это прибавит сил и бодрости.

Уинстон без боязни выпил. По телу разлилось приятное тепло. Он ощутил прилив сил, словно долго отдыхал.

— Этим напитком нельзя злоупотреблять, — предупредил незнакомец, — он возбуждает нервы и гонит прочь сон, поэтому мальчик его не получит. — Он наполнил стакан из другого кувшина и протянул Джеймсу. Через несколько минут Джеймс глубоко вздохнул. Дыхание его стало ровным и спокойным. — А этот обеспечит добрый сон, дитя мое, — любезно сказал он. — Хорошо, — добавил обитатель руин, — то, о чем нам надо поговорить, не для детских ушей.

— Слушаю вас, сэр.

Таинственный человек не ответил.

Он застыл, уставившись на танцующее пламя. Внезапно выпрямился, и Уинстон почти испугался невероятному росту хозяина.

— Безумный монах! — невольно вскрикнул он.

Человек саркастически рассмеялся:

— Так меня называют. И это к лучшему, иначе мне было бы трудно держать любопытных вдали от моего жилища.

— Вы спасли меня и Джеймса от рук жандармов, — с признательностью прошептал Уинстон.

— Конечно, — сухо ответил хозяин, — потому что вы мне были нужны здесь.

— Вы опасный человек, но чего вы ждете от меня?

— Очень многого!

Голос стал холодным и резким. Рука гиганта поднялась, и сухое запястье указало на грудь доктора Уинстона.

— Вы были хранителем медной шкатулки, Уинстон.

— Боже правый! — вскричал доктор и удивленно вздрогнул.

— Почему вы не обеспечили ее сохранность?

Уинстон бессильно опустился на скамью рядом с заснувшим сыном и в отчаянии схватился руками за голову.

— Слишком поздно. Сэр, я вспомнил о ней, только миновав Шрюсбери. Но мог ли я думать…

— О чем?

— Что вы придаете ей такое значение. Я даже об этом не подумал.

— Вам известно, что в ней содержалось?

Доктор Уинстон удивленно покачал головой:

— Нет. Видите ли, сэр, в обычае нашей семьи было хранить ее, не интересуясь содержимым. Моя покойная супруга крепко придерживалась этой традиции.

— Расскажите подробнее, — приказал монах.

— Это довольно странная история, сэр. Быть может, вы слышали что-то о старом графе, докторе Олдсдорме?

— Говорили, он был ученым, но многие считали его попросту сумасшедшим!

— Он им не был, — возразил Уинстон, — а просто был странным. Моя дорогая супруга была его младшей дочерью. Я едва знал его. В первые месяцы после свадьбы он сообщил нам о желании уехать за границу. Кажется, в Святую землю. Перед отъездом он вручил шкатулку моей жене, сопроводив следующими странными словами: «Храни это до моего возвращения, ибо однажды я вернусь. Не отдавай ее в другие руки и не открывай. Если вы умрете до моего возвращения, передайте ее супругу, а позже, если понадобится, сыну. Вы несете за нее громадную ответственность». Он так и не вернулся. Моя дорогая супруга скончалась. Я продолжал хранить шкатулку, но должен признать, что особо не думал о ней.

— Жаль, — прошептал незнакомец.

— Почему вы так считаете, сэр?

— Вы вскоре это узнаете, — сурово ответил монах. — Продолжайте. Ваша покойная супруга была единственной дочерью старого графа?

— Нет, был еще сын. Он намного старше. Он учился медицине, но всегда жил в стороне от отца. После смерти моей жены Джо сумел получить от высших юридических властей копию акта о смерти своего отца. По праву старшинства он получил значительную часть состояния графа Олдсдорма, но титула ему не передали. Ни мне, ни моему сыну не досталось ни пенни, так гласил закон. Но меня это не очень занимало. Я не знаю о судьбе медной шкатулки. Я оставил ее в доме, где мне уже ничего не принадлежало.

— Вы собирались добраться до вашего шурина Джо, живущего в Бредфорде?

— Да, сэр. Он важный чиновник, который может нас защитить.

— Возможно, но пока вы закончите свое путешествие здесь. Дороги на Бредфорд закрыты для вас и вашего сына. Вы будете моими гостями. Эти развалины более удобны, чем кажется. Этой ночью будете спать на скамье вместе с Джеймсом, а завтра мы займемся вашим устройством.

Решение было принято, и доктор Уинстон провел спокойную и очень приятную ночь. Утром странный монах указал им на соседнюю келью с достаточным количеством мебели с очагом, где пылал хороший огонь. Был и шкаф с достаточным количеством пищи.

Для двух преследуемых человек начался новый довольно приятный период жизни. Джеймсу разрешили охотиться и рыбачить, не удаляясь от заброшенного аббатства. Впрочем, этого не требовалось, чтобы ловить рыбу и добывать дичь. Лесной пруд был богат рыбой, щуками и карпами, а стаи синих чирков, крякв, шилохвостов ежедневно опускались на незамутненное зеркало пруда.

К своему величайшему сожалению, доктор Уинстон больше не встретился с «безумным монахом». Дверь его кельи была заперта. Казалось, что его вообще не было в аббатстве.

Прошло несколько дней. Чистый воздух, насыщенный ароматом смол и трав, укрепил здоровье юного Джеймса, а здоровая пища быстро превратили бледного подростка в крепкого юношу. К своей великой радости, отец и сын обнаружили маленькую часовню в конце одного из заброшенных коридоров. Она была в хорошем состоянии. Для них стало утешением возможность помолиться. Джеймс с удовольствием украсил часовню поздней зеленью. Джеймс быстро преодолел страх перед развалинами, которых боялись местные жители. Он почувствовал себя, как у себя дома. Даже когда опускались сумерки, он отправлялся помолиться перед одиноким алтарем часовни. Однажды, когда он по привычке помолился и в последний раз осенил себя крестом, в темноте послышались шорохи. Он недоуменно остановился, не зная, остаться или убежать, когда послышался тихий нежный голос.

— Помолись за своего деда, Джеймс!

— Кто вы? — спросил испуганный мальчуган.

— Помолись за своего деда Олдсдорма, Джеймс! — печально и устало повторил голос.

Мальчик оглянулся. Последние лучи с запада проникали через полуразбитые витражи. Вся внутренность часовни была хорошо различима, но нигде никого не было. Преодолев страх, он встал на колени на холодные камни и произнес молитву.

— Да сжалится Господь над моим дорогим дедом, — закончил он молитву, хотя почти не слышал упоминаний о старике.

— Спасибо, Джеймс! — послышался издалека тот же голос.

Джеймс нашел отца в келье. Он сидел у огня и наблюдал, как жарятся две утки. Джеймс рассказал о том, что случилось. Доктор Уинстон ласково погладил его по волосам.

— Не важно, кто просил тебя помолиться, дитя дорогое, ты правильно сделал, исполнив просьбу. Всегда молись за своего деда Олдсдорма, он был крупный ученый. Думаю, он владел большим и таинственным секретом. Молись за него… вскоре мы будем делать это вместе ежедневно, утром и вечером!

Голос больше не звучал в часовне, но Уинстоны честно исполняли свое обещание, дважды или трижды на дню вознося страстные молитвы к небу за деда Олдсдорма. Прошло еще много дней, но их странного хозяина не было слышно и видно.

Однажды, когда Джеймс сидел в засаде, поджидая пару диких кроликов, разыгравшихся у скалистого холмика, он услышал быстрый лошадиный топот. Он встал и посмотрел в сторону шума. На берегу лесного пруда появился одинокий всадник. Человек медленно приближался, поскольку дорога была неровной и опасной для лошади. Джеймс еще раз глянул на всадника и со всех ног бросился бежать. Вид всадника был необычным: просторный дорожный плащ с капюшоном, широкий тяжелый пояс и черная шелковая маска, скрывавшая черты лица.

Задыхаясь от бега, Джеймс вбежал в аббатство и встретил отца, который покинул келью.

— Опасность! — выдохнул Джеймс. — Кажется, появился бандит…

Доктор Уинстон закрыл дверь и, обняв сына, замер, не произнося ни слова.

Послышали шаги, но не одного человека, а нескольких. Вдали послышались голоса. И вдруг раздался новый шум. Уинстон удивленно вздрогнул. Среди рушащихся стен и покинутых помещений звучал набат, ужасающие и зловещие три удара колокола повторялись через какое-то время, уносились и таяли, отдаваясь беглым эхом в пустынных залах и коридорах.

— Если бы безумный монах был здесь!

Словно таинственный человек услышал его слова. Дверь распахнулась, и на пороге возник монах.

— Доктор Уинстон, — дрожащим голосом сказал он, — слышите?

— Тревожный колокол! — пролепетал врач. — Что это означает, сэр?

— Бедствие из бедствий, — мрачно ответил монах, — объявилась белая чума. Все население погибнет!

— Несчастные! — воскликнул Уинстон, заламывая руки.

— Следуйте за мной оба! — приказал монах.

Он шел впереди по коридорам, где гулко звучали их шаги, потом по галереям, по которым они не ходили. Подойдя наконец к какой-то двери, он отпер ее. За ней был гигантский сводчатый зал, некогда служивший столовой. В нем горело полдюжины смолистых факелов. Дрожа от ужаса, отец и сын застыли на пороге. На невысокой скамье сидел всадник в маске, которого Джеймс заметил на берегу пруда. Но теперь он был не один. Еще несколько похожих друг на друга людей молча смотрели на вошедших.

Монах повелительно поднял руку.

— Братья! — сказал он. — Перед вами два новичка, которых вам привела судьба. Я ручаюсь за них. Они будут наравне с вами бороться с несправедливостью и бедой. До сих пор вы сражались только с негодяями, а теперь вам предстоит бороться с ужасными могучими силами, вызванными неизвестными из ада. Они принесли с собой белую чуму!

Услышав эти слова, врач справился со своим страхом.

— Если это так, я с вами, — решительно заявил он, — хотя я не знаю, кто вы!

Мрачный хозяин глухо рассмеялся.

— Редлау! — сказал монах. — Это люди Редлау. Вы с сыном отныне часть войска мстителей, доктор Уинстон!

Уинстон поклонился. Его глаза заблестели.

— Я узнал, что Редлау и его союзники всегда защищали угнетенных. Мы с сыном душой и телом присоединяемся к ним!

Рука безумного монаха дрожала.

— Меньшего я от вас и не ждал, доктор Уинстон. Рано или поздно вы узнаете, что это был ваш долг.

— Понимаю, — продолжил Уинстон, — вы собираетесь помериться силами не с людьми, а с адскими силами. Увы, это легко сказать, но средства для борьбы с ужасными болезнями отсутствуют в ваших руках.

Таинственный человек застонал.

— Да поможет мне Бог! — пронзительно выкрикнул он. — О… Он не может допустить, чтобы этот бич обрушился на всю страну!

Уинстон застыл, устремив взгляд в пустоту.

— Слишком поздно! Слишком поздно! — зарыдал мрачный всадник.

— Никогда не бывает поздно! — вскричал доктор Уинстон.

Люди в масках недоверчиво зашумели.

— Говори! Бога ради, говори! — взмолился монах.

С уст врача медленно слетели следующие слова:

— Травка-святого-отшельника…

— Как?!

С диким воплем монах бросился к врачу и схватил его за плечо. Доктор Уинстон с трудом высвободился из железной хватки.

— Я был невероятно удивлен, найдя ее здесь, — начал он. — Она растет рядом с прудом в Сансхилле.

Безумно торжествующий монах с силой сжал его в объятиях.

Неожиданная виселица

Белая чума, которую позже назвали смертельной холерой, опустошала окрестности Бредфорда. Люди бежали из своих домов, чувствуя, что невидимый призрак наступал им на пятки. Они бежали толпами, не зная куда. Они слышали, что бич божий пока пощадил Бредфорд. Люди днем и ночью бежали через пустоши и болота к месту последней надежды. Но часто в толпе вздымались крики ужаса и отвращения. Кто-то, мужчина, женщина или ребенок, вдруг останавливался, пошатывался, смертельная бледность заливала его лицо. Человек корчился от боли. Изо рта сочилась белая липкая пена. Человек корчился от ужасных колик, потом начинался понос. Остальные убегали, предоставив жертву судьбе. Конец был неизбежен. Человек умирал через несколько часов в ужасающей агонии. Вдоль дорог росло количество погибших людей. Появились громадные тучи ворон, которые набрасывались на трупы.

Бредфорд пока держался. Никто не нарушал строжайший приказ: врата не открывать, никого в город не впускать. Однако пришлось сделать одно исключение, и оно обсуждалось между новым начальником полиции Шаффи и главным муниципальным судьей Олдсдормом.

— Вчера вечером меня окликнул специальный курьер, ваша светлость. Он сообщил мне о прибытии сегодня специального дилижанса, который по моему приказу проехал через незараженные районы. Я прошу разрешения впустить его в город.

— И кто эти привилегированные путешественники, мэтр Шаффи?

— Это мистер и миссис Бэнкс из Лондона, сэр.

— Неужели речь идет об очень важных персонах?

— Безусловно, нет, монсеньор. Тимотеус парикмахер на Фрайар-стрит, а его жена Сьюзен отличная домохозяйка.

— Мы можем обойтись в Бредфорде без парикмахера и домохозяйки, мэтр Шаффи!

— Вовсе нет, сэр, — многозначительным тоном заявил Шаффи, — поскольку это люди особые.

Он наклонился к уху судьи и принялся энергично шептать. Олдсдорм внимательно слушал. Вдруг его глаза загорелись.

— Весьма удивительно, Шаффи. Если это так, то вы тот еще парень, которого я могу должным образом наградить. Конечно, они могут войти. Постарайтесь предоставить им надлежащее жилье в «Голубой луне» за счет муниципалитета.

В полдень западные врата были открыты и почти тут же закрыты за экипажем, который галопом пронесся через врата. Из экипажа вылезла смущенная пара. Их встретил мистер Паркинсон.

— У меня приказ проводить вас на постоялый двор «Голубая луна», мистер и миссис Бэнкс, — любезно сказал он, — вам там понравится.

Порции еды в осажденном городе по распоряжению администрации были существенно урезаны, но это распоряжение не касалось прибывшей супружеской пары, когда они сели за стол.

— Семга под сливочным маслом, курица с зеленым горошком, задняя нога ягненка под соусом из мадеры. Они принимают нас за принцев? — удивилась полная миссис Сьюзен, отодвинув тарелку и глядя на мужа, который отрезал себе внушительный кусок пудинга.

Тим подмигнул ей.

— Я всегда говорил, что мы можем ждать нечто подобное, — с довольным видом произнес он.

— Помолчи. В письме было написано, что нам надо помалкивать, — напомнила ему супруга.

Вечером их отвели в номер, где пылал веселый огонь, горели свечи в канделябре. Постель была приготовлена, на столе стоял кувшин с дымящимся пуншем.

— Это начинает напоминать сон о том, что ты знаешь, дорогая. Это было в тот вечер, когда ты поставила на стол третий прибор.

— Заткнись, трепач бестолковый! — раздраженно воскликнула Сьюзен.

— Ого, женушка, уже молчу, — успокоил ее Тим, которому хотелось поболтать после отличного пунша.

Быть может, бравый парикмахер думал, что не каждому положен подобный прием, и был прав, но даже не вспомнил о своем бывшем клиенте Пилгриме.

У Пилгрима дела шли совсем не лучшим образом. Он дрожал и плакал в темной комнате, думая о том, что с ним произошло. Когда во мраке, окутавшем домик, прозвучал ледяной голос человека из Клеркенуэлла, он попытался убежать. Но получил удар по голове, оглушивший его, потом последовали еще два удара. Он потерял сознание. И пришел в себя в темной комнате. Голова у него сильно болела. Сколько времени он был пленником? Он не знал, но считал, что находится здесь уже несколько дней. Иногда открывалось окошечко, и ему передавали огрызок свечи, ведро, тарелку с вареными бобами, черный хлеб и кружку воды. Огрызок горел ровно столько, сколько надо было, чтобы поесть и едва осветить темницу с железной койкой, подстилкой и лошадиной попоной. Вначале Пилгрим плакал, ругался, колотил кулаками и ногами по стенам, но никто не пришел. И он смирился с печальной и непонятной судьбой.

В тот вечер, когда супруги Бэнкс наслаждались радушным приемом и был выпит стакан с пуншем, окошечко в тюрьме Пилгрима внезапно открылось. Судебный пристав удивленно поднял голову, поскольку уже проглотил ежедневную порцию холодных бобов и ржаного хлеба.

— Послушай, Пилгрим, — сказал таинственный голос, — думаю, тебе не очень хорошо?

— Ой, сэр, — зарыдал уполномоченный, — как вы можете так жестоко обходиться со мной, я служил вам верой и правдой?

— Это не так, Пилгрим, — сурово заговорил голос. — Где Уинстоны, отец и сын?

— Дьявол вырвал из моих рук, — застонал пленник.

— Ладно, договорись с дьяволом, но я хочу дать тебе еще один шанс.

— Сэр… я все сделаю для вас!

— Ладно, увидим, быть может, завтра или чуть позже. Спокойной ночи!

Пилгрим нашел в эту ночь койку не столь жесткой, как в предыдущие ночи, и сны его были не такими мрачными.

Супругам Бэнкс снились прекрасные сны: на столе стоял третий прибор, и перед ним сидел человек… Они крепко спали и видели приятные сны, не подозревая о том, что происходило вокруг них и в городе Бредфорде. Зловещий набат прозвучал вновь, как в день страшной новости. Муниципальные стражи сбежались к вратам, заменив алебарды и пики на мушкеты и заняв место у бойниц. Набат звучал, звучал… Неужели бич божий преодолел запертые врата и высокие стены, скрытно пробравшись в город? Дрожа от страха, плача от отчаяния, бредфордцы перекликались через окна. Никто не рисковал выйти на улицу.

День был еще серым, когда мистер Паркинсон, бледный и растерянный, позвонил в дверь сэра Олдсдорма. Муниципальный судья уже встал и принял секретаря с угрюмым и недовольным лицом.

— Почему ударили в набат? Мои приказы не исполняются? — проворчал он.

Мистер Паркинсон ломал руки.

— Напасть с двух сторон! — выкрикнул он. Бедняга был так расстроен и растерян, что сэр Олдсдорм потребовал, чтобы Фрейзер принес стакан портвейна. — Громадная толпа направляется к вратам города, сэр, — прошептал он, словно боялся, что его услышат стены, — это войско Редлау, люди в черных масках наступают на город, чтобы овладеть им.

Если секретарь думал, что обескуражит своего страшного хозяина, то сильно ошибался. Рот мистера Олдсдорма скривился в презрительную гримасу. Он сказал:

— Редлау дурак, и прошу вас немедленно прекратить этот дурацкий звон. Городу бояться нечего. Можете идти, мистер Паркинсон. Пришлите мне мэтра Шаффи.

Паркинсон удалился раздраженным, но приободрившимся. Перед тем как отправиться на поиски Шаффи, он обошел все врата. Стражники пустили его на башенку, чтобы он мог оглядеть окрестности. В сером свете осеннего утра он увидел компактную массу, которая застыла у стен, но, похоже, не собиралась брать город приступом. Приглядевшись, он увидел всадников в просторных плащах с черными масками на лице, которые двигались среди толпы.

Паркинсон не отличался храбростью. Эти таинственные всадники не казались ему безопасными. Он клацал зубами и, несомненно, не только от холода.

— Не волнуйтесь, мой дорогой секретарь, — послышался ироничный голос позади.

Обернувшись, он увидел Шаффи в дорожном плаще и берете, украшенном небольшой серебряной короной.

— Хм, — выдавил сир Паркинсон, — готов вам поверить, мистер лейтенант полиции, но хотел бы, чтобы эти парни были в нескольких сотнях миль отсюда.

— Ягнята, всего лишь ягнята, — фыркнул бывший слуга правосудия, — и если пока не таковы, то скоро ими станут. Помяните мое слово, дорогой мой секретарь!

— В любом случае, этих людей не занимает белая чума, — пробормотал он. — Насколько могу судить, они в отличном здоровье и полны жизни!

Шаффи повторил, что все будет хорошо, но его собеседник заволновался и разнервничался.

— Если я хорошо вижу… но поднялся туман! С запада движется плотный туман, и я различаю нечто, похожее на виселицу!

Шаффи оттолкнул его и в свою очередь заглянул в бойницу. Но окрестности выглядели размытыми и туманными. Он раздраженно затряс головой.

— Стражник, принеси подзорную трубу! — приказал он. Едва он поднес ее к глазу, как пробормотал: — Действительно, там воздвигают виселицу, а рядом стоит человек, которого ждет ужасная участь. Боже… — Шаффи опустил подзорную трубу и застыл, выпучив глаза и уставившись в одну точку.

— Что вы увидели? — удивленно спросил Паркинсон.

Местность внезапно накрыл туман, подняв непроницаемый занавес над спектаклем.

— Вас требует судья Олдсдорм! — внезапно крикнул Паркинсон.

Шаффи немедленно покинул башню.

— Иду! — крикнул он.

Шаффи бежал так быстро, как ему позволяли старые ноги. По пути он бесцеремонно расталкивал нерасторопных стражников, крича: «Дорогу! Дорогу!» людям на своем пути.

В человеке у виселицы он узнал своего прежнего хозяина Пилгрима.

— Дорогая, на рыночной площади куча народа, — сообщил Тим Бэнкс, прикрепив маленькое зеркальце к окну и принимаясь за бритье. Сьюзен с любопытством приподняла штору и тут же уронила ее, вскрикнув от ужаса.

— Бедный грешник, — с состраданием вздохнула она, — там строят виселицу, где его вскоре повесят.

— Предпочитаю не видеть этого, — откликнулся парикмахер, меняя место зеркала.

Толпа продолжала расти, слышались крики и смех, словно толпа ждала развлекательного спектакля.

Тим закончил свой туалет и удовлетворенно погладил гладкие подбородок и щеки.

— Ну вот, женушка, теперь могу сесть за стол, как благородный джентльмен. Надо спуститься и убедиться, что завтрак столь же достойный, как ужин.

— Иду, — крикнула Сьюзен, — я возьму тебя под руку у входа в обеденный зал, так делают в высшем свете. — Она повернула ручку, потом удивленно тряхнула головой. — Дверь заперта снаружи.

Бэнкс попытался открыть дверь, но был вынужден согласиться с женой: их заперли в номере.

— Быть может, так поступают в изысканных постоялых дворах, — предположил он. — Дернем за шнур звонка.

В глубине дома послышался звон, но никто не пришел.

— Час от часу не легче, — проворчал Тим Бэнкс, — я умираю с голоду и вовсе не ценю столь странные обычаи.

Миссис Сьюзен печально уселась в кресло. Тим рискнул выглянуть в окно. Ловкие столяры воздвигли посреди площади деревянное возвышение и ставили широкую виселицу.

— Двоих собираются вешать, — сообщил он, — вижу, как палач перекидывает через перекладину две веревки.

Дрожащая, но любопытная Сьюзен встала рядом с мужем и выглянула наружу.

— Посмотри на человека в черном бархатном берете, — сказала она, — я уже видела его лицо.

— Вчера, быть может, когда мы приехали, — предположил Тим, — хотя я не обратил особого внимания на лица. Я думал о том, что нас ждет здесь.

— Нет, я видела этого человека в Лондоне, — твердо возразила Сьюзен.

Тим пригляделся и согласился с женой:

— Я его не раз брил. Припоминаю, приятный болтун. Он утверждал, что некогда знал нас, и каждый раз упоминал о нашем дорогом Уильяме.

— Точно, дорогой! Но тогда на нем была ливрея слуги, а теперь он в форме высшего офицера полиции!

Супруги Бэнкс могли бы продолжать говорить о своем удивлении, если бы на площади не появилась группа стражников с алебардами в темном одеянии, как требуется во время казни.

— Они направляются сюда! — взволнованно шепнула Сьюзен.

— Чтобы предложить сердечное лекарство, — сказал Бэнкс, — можно понять в столь зловещих обстоятельствах.

На площади воцарилось молчание. Все следили за стражниками, которые размеренным шагом приближались к постоялому двору «Голубая луна».

— Тимотеус, — вдруг зарыдала Сьюзен, которую охватил странный страх, — происходит что-то необычное и ужасное.

— Чушь, — пробормотал Бэнкс и с испугом вздрогнул, услышав скрип ключа в замочной скважине. Дверь открылась. Перед ними стоял Шаффи и недоброжелательно смотрел на них.

— Тимотеус Бэнкс и Сьюзен Бэнкс, его супруга, — сухо произнес он, — нет смысла отрицать, кто вы. Я вас знаю!

— Конечно, вы нас знаете! — облегченно воскликнул Тим. — Вы были хорошим клиентом, и я вас всегда хорошо обслуживал, не так ли?

Шаффи хрипло рассмеялся:

— В настоящий момент это не имеет никакого значения, Бэнкс, следуйте за мной, а также ваша жена. Я приказываю от имени Закона!

— Что вы собираетесь с нами сделать?! — выкрикнул Бэнкс.

— Узнаете в свое время! Быстрее, — сухо приказал Шаффи.

Бэнкса отделили от жены вооруженные стражники. И вытолкали обоих из номера. Тим услышал рев толпы, металлический перезвон алебард, злобные распоряжения Шаффи.

Вдруг живая цепь стражников разорвалась. Они стояли перед виселицей.

— На помощь! — закричал бедняга. — Это ошибка. Я — Тим Бэнкс, честный и уважаемый парикмахер из Лондона.

В нескольких шагах от виселицы стоял стол, накрытый красным сукном, за которым восседал муниципальный суд.

— Тихо! — крикнул Шаффи. — Слово его светлости, судье Олдсдорму.

Холодное мраморное лицо сэра Олдсдорма повернулось к дрожащему Бэнксу и его жене, едва не потерявшей сознание.

— Тимотеус Бэнкс и Сьюзен Бэнкс? Вы родственники Уильяма Бэнкса, не так ли?

— Да, — едва пролепетал Тим.

— Уильям Бэнкс написал вам письмо, в котором просил вас спешно приехать в Бредфорд!

— Не в Бредфорд! — вскричал с удивлением Тим.

— Есть лишь одна возможность спасти свою жизнь и жизнь своей жены, Тимотеус Бэнкс! — судья Олдсдорм указал на солнечные часы на ратуше. — До полудня вы останетесь у виселицы. И если к этому моменту Уильям Бэнкс не сдастся властям, вы будете повешены, — голос его зазвучал угрожающе, — ибо Уильям Бэнкс не кто иной, как Редлау, мерзавец, который осаждает в настоящий момент город Бредфорд.

Полдень: тринадцать ударов часов

Время тянулось угрюмо и зловеще. Толпа устала кричать и вопить, проникшись странным состраданием к двум пожилым пленникам, которые стояли на верхней ступеньке эшафота. У каждого на шее была веревка.

Несмотря на плохую погоду, судья Олдсдорм оставался за столом трибунала, застыв, как каменная статуя. Бледное солнце освещало мрачную сцену. Тень от столбика солнечных часов скользила по циферблату.

— Одиннадцать часов! — послышалось в толпе, но стражники не сдвинулись с места.

— Одиннадцать тридцать!

Без четверти двенадцать!

Жалобный звон муниципального карильона заиграл вступительную мелодию. На башне коммунальной ратуши появились две деревянные человеческие фигурки и принялись быстро стучать по колоколу. Полоска тени на солнечных часах подбиралась к цифре XII, и человечки спрятались в свою высокую будку. Бредфордцы знали, что это означает: большой колокол начнет отбивать двенадцать ударов полудня. Со всех сторон послышались жалобные стоны. В толпе послышались призывы: «Помиловать!»

Но ледяной взгляд верховного судьи был красноречив: ждать снисхождения не стоит. На деревянном возвышении появился суровый мужчина в черном костюме и островерхой шляпе: палач Бредфорда.

Банг! — прозвучал первый удар колокола.

Пусть он звонит медленнее! Тим Бэнкс поднял голову и повернул залитое слезами лицо к жене.

— Сьюзен, — сказал он твердым голосом, который вряд ли стоило ожидать от человека в столь ужасном положении, — дорогая жена, мы никогда не причинили ни малейшего зла никому, мы всегда были честными и законопослушными людьми, мы боялись и любили Бога всю свою жизнь. Уильям может оказаться бандитом. Но мы не должны бояться предстать перед Всемогущим.

— Ты прав, дорогой муж, — нежно ответила Сьюзен.

Лицо ее было совершенно спокойным.

Колокол ударил в десятый раз, в одиннадцатый.

Судья Олдсдорм вытянулся во весь рост.

— Палач, исполняй свой долг! — громко выкрикнул он.

Двенадцать!

Палач набросился на свои жертвы с хищной улыбкой на черных губах, он схватил Бэнкса и Сьюзен похожими на когти пальцами и резко выпрямил их.

Банг!

Что случилось? Неужели колокол прозвонил в тринадцатый раз?

И в тот же миг послышался крик боли, и палач скатился вниз по лестнице эшафота с пронзенным плечом.

Судья Олдсдорм гневно закричал, но никто не обратил внимания на него, поскольку все взгляды смотрели не на виселицу, а устремились на дом судьи. Там высилась мощная фигура человека в монашеской рясе. Капюшон был натянут на глаза. В его руке дымился пистолет.

— Правосудие будет свершено, — громовым голосом объявило видение, — народ будет судить и вынесет приговор, но не судья Олдсдорм.

— Шаффи, схватите этого каналью! — завопил верховный судья трибунала.

Но Шаффи не шевельнулся, охваченный ужасом. Его окружили люди с угрожающими лицами, друзья Тапкинса, хозяина постоялого двора Сансхилла. Монах неторопливо направился к виселице. Толпа с уважением расступалась перед ним. Взойдя на верхнюю ступеньку эшафота, он повернулся к Олдсдорму и заговорил таким громким голосом, что его было слышно далеко за пределами рыночной площади:

— Я ответил на ваше предложение, судья Олдсдорм, и явился ровно в полдень. Я — Редлау!

— Жена, — воскликнул Тим Бэнкс, — это не голос Уильяма!

— Я — Редлау! — рявкнул монах. — Народ будет судить, надо ли наказывать меня вместо этих двух невинных людей.

— Ты лжешь! — взревел Олдсдорм. — Мы повесим всех троих!

— Глянь на свой дом, Джо Олдсдорм! — усмехнулся незнакомец.

Что происходило в господском доме?

Словно по мановению волшебной палочки все окна одновременно распахнулись, и в них появились люди в масках с карабинами в руках, направив их на перепуганных стражников с алебардами.

— Мне даже не пришлось проходить через врата города, чтобы овладеть им. Только вам это понятно, судья Олдсдорм, не так ли?

Мраморное лицо верховного судьи смертельно побледнело. Он молчал, уставившись на оратора.

— Пусть свидетель приблизится! — приказал монах, и вновь толпа расступилась. По проходу шел дрожащий Пилгрим в окружении двенадцати человек в масках. — Говори, Пилгрим!

— Меня несколько дней держали пленником в каком-то месте, — жалобно начал юрист, — потом освободили с условием вручить письмо осаждающим. Оказавшись на свободе, я увидел, что нахожусь вне города рядом с отвратительным сельским домиком, где меня держал в плену таинственный и страшный человек. Меня тут же схватили люди Редлау, которые собирались тут же повесить меня, но я попросил встречи с их предводителем! К счастью, два любезных человека, которых я преследовал всю свою жизнь, освободили меня из их лап. Доктор Уинстон и Джеймс, как я могу выразить вам свою признательность? Я раскаиваюсь!

Услышав имя Уинстонов, Джо Олдсдорм хищно скривился, но тут же обрел ледяное спокойствие.

— Об этом поговорим позже, — строгим голосом заявил монах, — вам, Пилгрим, надо доказать свое раскаяние, чтобы Бог и люди могли простить вам все причиненное вами зло. Ибо по вашей вине белая чума объявилась в этом районе!

— Нет! — завопил судебный пристав. — Не говорите этого!

Послышался гневный ропот толпы, и она бросилась в едином порыве к эшафоту, но люди Редлау сдержали толпу.

— Не надо наказывать его! — увещевающе произнес монах. — Истинный виновник не он! Пилгрим, вы знали, что лежит в медной шкатулке, которую вы передали таинственному человеку из Клеркенуэлла?

— Боже! — застонал судебный пристав. — Клянусь Богом, никогда не знал!

— Слушайте! — выкрикнул незнакомец. — Я буду краток, но слушайте внимательно!

Жил один ученый, который искал лекарство от ужасного божьего бича, который называют белой чумой. Он спрятал в маленьких флакончиках природные вещества, которые могли вызвать болезнь, чтобы изучить их и найти лекарство. Когда он решил, что нашел лекарство, то отправился в далекую страну, где росла травка, могущая бороться с чумой. Перед отъездом он запер опасные флакончики в медную шкатулку, которую доверил своему тестю. Почему он так поступил? Он боялся, что кто-нибудь, обладающий тайными злобными намерениями, без колебаний использует смертельные вещества, чтобы сеять беды и разорения. Увы, по возвращении в родной город с ним случилось странное помутнение рассудка. Он потерял спасительную травку и укрылся в затерянном месте. Но несколько членов экипажа судна, которое доставило его в Англию, продолжали помогать ему во время его вынужденного отшельничества. Одним из них был молодой человек, чье имя вам с радостью сообщаю. Это Билли Бэнкс. Эти простые и щедрые люди составили ядро могучего войска борцов с несправедливостью. Ее назвали бандой Редлау. — Монах снова махнул рукой, и к нему подвели доктора Уинстона с сыном. — Слава богу, что травка не была окончательно потеряна. Напротив, его надо возблагодарить, что ее семена упали на плодородную землю. Она дала всходы. Спасение выросло на почве Англии. — Он указал на Уинстонов. — Вот отец и сын Уинстоны, которые отыскали ее! Добрые люди, слушайте, белой чуме пришел конец! Через несколько дней мы победим ее!

Его слова встретили оглушительный и радостный рев толпы.

— Пилгрим, — воскликнул монах, — напрягите свою память! Что вы знаете о таинственном человеке из Клеркенуэлла, который завладел медной шкатулкой и слил содержимое флакончиков в местные ручьи и источники, распространив белую чуму?

— Ничего, святой человек, ничего… — и вдруг завопил от ужаса, вскинув руки к небу. — Вот, вот эта белая рука, которая взяла у меня шкатулку, а мне дала золото, эта ужасающая рука из темноты тянулась ко мне! Я узнаю ее!

И указал на руку Джо Олдсдорма.

— Олдсдорм, — до странности тихим голосом спросил монах, — вы все еще хотите повесить меня?

Он резким движением сорвал с головы капюшон, открыв старое морщинистое лицо, на котором горели живые глаза.

Судья Олдсдорм захрипел.

— Отец!

Его глаза остекленели, и он тяжело рухнул на землю.

— Да будет Бог милосерден к его душе! — заплакал старик, опустившись на колени.

Толпа тоже опустилась на колени и стала молиться.

Эпилог

Тайный коридор, связывавший домик и жилище Олдсдорма, был заложен камнями.

Тим и Сьюзен нашли среди верных компаньонов деда Олдсдорма своего сына Уильяма. Позже они узнали, что в вечер бегства доктора Уинстона он проник в его дом в поисках медной шкатулки, но появился там слишком поздно. Он смог только спасти деньги врача. Супруги вернулись в свою парикмахерскую в Лондон.

По королевскому указу доктору Уинстону вернули его имущество. Джеймс возобновил изучение медицины и добился серьезных успехов.

Тапкинс не вернулся в Сансхилл и теперь помогает брату содержать постоялый двор «Голубая луна».

Пилгрим раскаялся и тратит накопленные деньги, чтобы исправить все то зло, которое причинил людям.

Джордж Крейвинг, один из членов банды Редлау, получил обратно все свое имущество.

Благодаря вмешательству доктора Уинстона и его сына Шаффи избежал виселицы. Но был навсегда изгнан из Бредфорда и Лондона.

Старый граф Олдсдорм восстановил древнее аббатство рядом с Сансхиллом, превратив его в приют для бедняков.

Белая чума была изгнана из района с помощью травки-святого-отшельника. Она оказалась настоящим лекарством против болезни. И ее выращивают в бывшем аббатстве.

Так закончилась эта история под знаком божественной любви и мира.