Проклятие Тары. Артефакт-детектив

Глава 19. Горькая правда

В Мюнхене Матвей окончательно уверовал в свой успех. На организованном после завершения торгов фуршете техасец выказал неподдельную заинтересованность в приобретении статуи. В пользу серьезности его намерений говорила и покупка сибирских сувениров, не стоивших по понятиям Матвея отданных денег. Таким образом, отпадала необходимость проведения аукциона, а это как нельзя более устраивало Вайса. Несмотря на заверения партнера взять буддистов на себя, он опасался таинственного общества Дхармахара и считал наилучшим исходом сбагрить Тару заранее известному покупателю. Матвей же, принимая на словах точку зрения Генриха, предполагал поступить иначе и продать богиню с молотка, но пока не отказывать и американцу. Что касается буддистов, то он попросту не брал их в расчет, считая их предупреждение несерьезным. Перспектива сорвать банк возбуждала его.

«Пятнадцать миллионов, конечно, неплохо, но если выставить куколку на торги, дивиденды окажутся иными, любезный мой Генрих! Да и цена твоего техасца, уверен, занижена. В общем, будем посмотреть!» — по дороге в аэропорт размышлял Матвей, снисходительно поглядывая на сосредоточенную физиономию вцепившегося в руль Вайса. Из Шереметьево он не стал заезжать домой, а поехал прямиком в Усово. Ему не терпелось взглянуть на дедовские бумаги, чтобы окончательно определиться с экспедицией. Когда он зашел в потайную комнату и зажег свет, неосознанное беспокойство овладело им. Ему показалось, что портфель не на месте, во всяком случае не на том, где он его оставил. «Кажется, я его прислонил к стулу ровно по центру, а сейчас он сместился вправо, ближе к стене», — первое подозрение обожгло Матвея. «Неужели кто-то побывал здесь?» — бьющимися в нервной дрожи руками он раскрыл портфель. Тетрадь и карты находились на месте, на сердце отлегло. «Наверное, все так и было, я просто позабыл», — успокоил себя он и поднялся по винтовой лестнице в кабинет. Массивное дубовое кресло, в котором он любил заниматься, почему-то уперлось в столешницу высокой кожаной спинкой. Это означало, что кто-то сидел в нем, повернувшись спиной к письменному столу. «Странно», — нахмурился Матвей. «Последний раз я работал, когда разбирал дедовские записки. Потом… — начал вспоминать тот приезд он, — отнес тетрадь и карты вниз, положил в портфель, закрыл комнату и уехал. Больше меня здесь не было. Значит, кресло не передвигал и не разворачивал». Движимый глубинным инстинктивным порывом, он резко поднялся с кресла и подошел к белевшему на круглой металлической подставке ксероксу. Проведя ладонью по крышке, он застыл как вкопанный. На ее запыленной, давно не вытиравшейся поверхности отчетливо проглядывались следы чьих-то пальцев. Матвей приложил к ним свои далекие от изящества пальцы и убедился, что оставленные следы принадлежат другому человеку.

«А вот это уже интересно!» — напряженно размышлял он, широко расхаживая по кабинету. Затем вновь подошел к ксероксу и приподнял крышку. Под ней лежал чистый лист формата А4. Опустив крышку, он сломя голову выскочил из кабинета. Невзирая на полноту и кажущуюся неуклюжесть, стремительно влетел в холл и нажал на кнопку секретного механизма. Дверь в потайную комнату бесшумно отворилась, Матвей схватил портфель и вытащил тетрадь с картами. Внимательно присмотревшись, он заметил, что карту раскрывали и даже выгибали. К тому же, помимо старых сгибов, виднелись свежие. С портфелем в руке Матвей поднялся в кабинет и, развернув карту, попробовал уместить ее в ксероксе. Новые сгибы полностью совпадали с конфигурацией копира. «Блин! Меня облапошили в собственном доме, да еще на моей же технике!» — приступ негодования сменился звериной злобой, захлестнувшей его до корней волос. С шумом опрокинув тяжелое кресло, он обрушил кулаки на ксерокс. Не выдержав удара, пластмассовая крышка треснула и вдребезги разлетелась. При этом один из осколков глубоко впился в розовую мякоть ладони.

Боль и выступившая кровь прекратили неистовства Матвея. Замотав руку носовым платком и отхлебнув изрядную порцию скотча, опустошенный, он повалился на диван. Размышление успокоило гнев, бурное кипение чувств уступило место анализу, жесткому и непредвзятому. Все указывало на Марину. Он вспомнил приезд архитектора, когда попросил жену встретить его, поскольку задерживался. «Старик проболтался о кнопке, и она изначально знала о существовании в доме потайной комнаты. Знала и молчала, пока…» — новый приступ ярости захлестнул его. Он сильно закашлялся и, сплевывая сплюну на роскошный ковер, потянулся к виски. «Значит, вместо бдений в архиве, которые я же, дурак, и санкционировал, она наведалась сюда, и теперь будет делать на пару с Чаровым из меня идиота! — Мысль о Георгии душила его. — Убить, отравить, закатать в асфальт!» — перебирал возможные варианты мести, но не один не устраивал его.

С отчетливо убийственной ясностью он понял, что Чаров и Марина любовники, иначе и быть не может. Слезы отчаяния брызнули из глаз. Он любил жену, а она вот так, походя, предала его. Унизила, втоптала в грязь по самые уши. «Ведь она копировала бумаги деда для него! А он-то каков! Ломал комедию, что у него не выходит с поисками, а сам крал мои документы и использовал в этой гнусности жену, а потом ее же и трахал! А я, болван, просил его узнать, зачем Марина ездила в Бельгию! Боже, какое ослепление! Чаров, я тебя изничтожу, и никакая чекистская крыша тебя не спасет! Забыл, сука, как я тебя из говна вытащил, денег на фирму дал, офис снял, да и вообще», — он потянулся к бутылке и разом прикончил ее. Понимая, что надо успокоиться, иначе взорвется голова, Матвей вновь спустился в холл и, достав из аптечки валерьяны, залпом влил в себя лошадиную дозу. Отупение и усталость овладели им. Покачиваясь и бормоча что-то невразумительное, он понуро побрел в спальню и рухнул на кровать, погрузившись в тяжелое забытье.