Проклятье Ифленской звезды

Глава 3. Слово Золотой Матери

Темершана та Сиверс

Темершана любила работать одна. Ей нравилось, когда в мастерской гасли свечи, и оречённые уходили, выполнив ежедневный урок, в сторону храма, просить о защите и святить те изделия, что удалось закончить. Изящные шкатулки, тонкой работы накладки на мебель и ещё — особую деревянную посуду, в которую полагается складывать подношения духам-Покровителям. Такие ставят в домах под идольцом Золотой Матери.

Темери любила работать одна, чтобы не мешали посторонние разговоры, шорохи. Не отвлекали от дела. Тогда и орнамент на шкатулку ложился точнее. И резец шёл, словно сам собой, легко и уверенно.

Горели, потрескивая, четыре свечи. Их света с лихвой хватало, чтобы осветить небольшой стол, ящик с инструментами и листы эскизов. Темери, увлекшись, даже начинала мурлыкать какую-нибудь мелодию — то ли вспоминала, то ли придумывала на ходу. Работа её успокаивала. Отгоняла непрошеные мысли о большом мире, в который однажды, и вероятно, скоро, придётся вернуться. Вечера словно сплетались, сливались один с другим. Эта вереница могла бы стать бесконечной, и Темершана только радовалась бы такому повороту. Ведь когда ничего не меняется, ничего не может и разрушиться.

И тот день ничем не отличался от остальных. Мурлыча мелодию, она старательно переносила орнамент с эскиза на крышку очередной шкатулки, как вдруг дверь мастерской приоткрылась, и в щель просунулась голова одной из юных воспитанниц монахинь.

— Эй, Темери, — окликнула она, — иди скорее, тебя сёстры ищут. Иди в храм, они говорят, надо, чтобы Ленна слышала!

Темери отложила карандаш и распрямилась. За собой она не помнила никаких прегрешений. Ничего такого, что потребовало бы немедленного вмешательства Золотой Матери.

Понадобилось несколько мгновений на то, чтобы стряхнуть с одежды стружку и поправить капор. Темери прихватила свечку и поспешила в храмовый зал — если сёстры зовут, задерживаться нельзя.

В большом зале всегда больше Покровителей, чем живых людей: здесь тёплый мир ближе, и свет Золотой Матери словно питает образы тех, кто хранит обитателей монастыря.

Сёстры стояли у святильни. Шестеро старших, все — с посохами, но не в светлых одеждах, как было бы, если бы событие, заставившее их собраться здесь сейчас, было ожидаемым.

Сёстры всегда готовы к важным переменам. Но нынешняя перемена, как видно, застала их врасплох.

Если бы кто-то из сестёр умер, они были бы в тёмном — в знак уважения Покровителям. Если бы пришло время любого из трёх обрядов Золотой Матери, они тоже были бы в тёмном. Однако сегодня как будто бы все шестеро просто оторвались от привычных вечерних дел.

Ещё до того как увидела, она поняла, что в зале есть чужаки. У главного входа в храм, в тени, вдали от сестёр и от Темершаны, стояли мужчины в тёмной дорожной одежде. Пришлось прищуриться, чтобы их разглядеть, но узнала она лишь одного — и это узнавание чуть не принудило её спасаться бегством: ифленец. Тот самый, что с месяц назад побывал здесь со стариком, принёсшим в монастырь заговорённые саруги. Тот, из-за которого убили женщину в гостинице.

Темершана нашла взглядом своих наставниц. Они обе стояли среди прочих сестёр и на неё не смотрели. Дурной ли это знак?

Сегодня старшей сестрой в храме была Ориана. Именно она и обратилась к Темери, как только та немного успокоилась и перестала вертеть головой в попытках понять, что происходит.

— Темершана та Сиверс. Покровители видели, и Мать Ленна видела твоё упорство в попытках начать служение. Как знаем мы, что тебе так и не удалось пройти посвящение…

— Я думала, — Темери облизнула враз пересохшие губы, — у меня есть время до лета…

— Ты не готова к служению, девочка. Ведь Ленне служат для того, чтобы изменять мир и изменять себя. Ты же просто ищешь надёжного укрытия, и для того, чтобы его получить, готова пойти на любой, самый серьёзный шаг. Тобой двигает страх, а не любовь…

— Я меняюсь! — Громко, чтобы заглушить собственную неуверенность, произнесла она. Голос дрогнул. — Я уже изменилась!

— Это так, — согласилась старшая. — Но внешний мир тоже меняется, меняется каждый миг. — Ленна считает, что ты куда больше приобретешь, если вернёшься в неблагие земли. Золотая Мать сможет защитить тебя, где бы ты ни была.

— Так я должна уйти?

Её взгляд снова метнулся к чужакам. Но те были неподвижны.

— Не сейчас. Не нужно пугаться. Однако твоё время приходит.

Темери выпрямилась: если она в чём-то виновна, если ей больше здесь не место, что ж. Она уйдёт. Она не будет спорить и умолять: речение произносится один раз, второго не будет.

Ориана мягко сказала:

— Это не всё, Темери. В монастырь обратился наследник Танерретского наместника. Перед лицом Золотой Матери он просит твоей руки.

— Что?

— Твоей руки, Темершана та Сиверс. И если ты согласишься, то вернёшься в родной город не просто скиталицей — его хозяйкой и повелительницей!

— Нет! — выдохнула она и вновь бросила взгляд на ифленца. Он? Наследник? — Этого не будет никогда!

— Не спеши, Темери. Сёстры долго обсуждали это с нашими гостями, и мы считаем, их слова звучат убедительно; кроме того, это помогло бы монастырю во многих наших начинаниях на землях рэтаха.

Слова старшей звенели в ушах эхом, словно она кричала, словно вдруг весь мир ополчился на Темери, и теперь, сжавшись до размеров храмового зала, пытается добить. «У меня больше не будет дома», — думала она. Как быть, куда идти, как спрятаться от потаённых страхов, которые внезапно стали реальностью?

Почему тогда, на постоялом дворе, умер не тот ифленец? Если бы умер этот, может быть, всё сложилось бы иначе. Сложилось бы в её пользу…

— Ты вольна отказаться от предложения, — почти ободряюще произнесла Ориана. — Но выслушать посланника тебе придётся…

Ифленцы не просят. Ифленцы приходят и берут то, что им понравилось, а если что-то или кто-то вдруг оказывается на их пути, они убивают.

Маленький брат, умирающий на ковре в луже крови. Мама, стоящая на коленях рядом с ним… мёртвый слуга на пороге. Кровь… много крови. Отчаянный крик служанки — «Пожалуйста! Не меня!»…

Смеющееся лицо ифленского офицера. Кровь на его доспехах, на руках и лице…

Выслушать… его?

— Никогда!

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

— Да никогда! — возмутился Кинрик, едва брат обрисовал ему план спасения. — Я не собираюсь жениться на какой-то там монашке, только потому, что она может оказаться здешней рэтой.

Кинрик на полголовы выше Шеддерика ростом, у него фигура воина, мужественное лицо и светлые голубые глаза. Он считает, что в любой ситуации лучше поступать по справедливости…

…Ночью кто-то поджёг хибары на окраине. Беднейшее мальканское население вышло на улицы, так что пришлось вмешаться гвардейцам. Короткие стычки в Нижнем городе едва не переросли в полноценную войну.

Обезглавленное наместничество штормило тем сильней, чем дольше оно оставалось обезглавленным. К тому же претендентов на роль наместника оказалось шестеро только явных. А сколько было тех, кто до времени желал оставаться неизвестным?

Старая цитадель Тоненга замерла в ожидании чего-то неизбежного и страшного, и это неизбежное, — тут мнение большинства совпало с мнением Гун-хе — должно было начаться сразу после оглашения последней воли покойного правителя. Если не случится никакого чуда.

Слава Покровителям, завещание никто не выкрал, так что оно было озвучено в назначенный день в присутствии всех заинтересованных лиц…

И многих, надо полагать, этот документ поверг в шок, потому как значительно менял расклад политических сил.

Шеддерик даже поморщился, вспомнив тот день: старик, не иначе, в помутнении, признал в нём своего сына и наследника. Правда, с оговоркой, что наследовать отцову власть он сможет лишь вслед его законнорождённому сыну — Кинрику та Гулле.

Зачем это было сделано, в общих чертах чеор та Хенвил мог представить: умирающий наместник уже не боялся ни гнева ифленского Императора, ни мести здешних аристократов, так что возможно, просто хотел их позлить. И всё же это признание узаконивало присутствие Шеддерика в цитадели. Косвенно оно давало ему ещё и возможность расширить сеть агентов при дворе.

Но на практике это был приговор. Очередной.

Благородный чеор в который раз вспомнил Ровве и его костяные гадательные плашки. Вряд ли и сейчас они показали бы что-то новое.

Но речь шла не о судьбе одного лишь Шеддерика. С ней-то всё было понятно уже давно…

— Шедде, я понимаю, что бунт вполне возможен, и знаю, чем это может кончиться для города и вообще, но… нам ведь главное — продержаться до открытия навигации, так? Если император подпишет приказ о моём утверждении, никто уже не сможет его оспорить.

— До этого момента ещё надо дожить. Кинне, всё не так плохо. Я её видел. Она не уродина и не сумасшедшая. Что ты теряешь?

— Вот сам на ней и женись! — возмутился брат. — Это глупо, делать ставку на какую-то свадьбу, когда в городе вот-вот полыхнёт. И у меня невеста есть!

Про невесту Шеддерик знал, но препятствием это не стало бы: наместник Хеверик официально о женитьбе сына не заявлял. Да и сам-то Кинрик невест менял не реже чем раз в десять дней. Пожалуй, можно было предположить, что этот аргумент Кинне берёг, как главный, но не удержался, вывалил всё как есть и сразу. Кинне едва исполнилось двадцать, он был храбр, решителен и пока ещё совершенно не умел хитрить.

— Не я же собираюсь стать наместником, — пожал плечами Шеддерик. — Впрочем, есть альтернатива, брат. Ты сейчас отрекаешься от всех притязаний в пользу светлейшего чеора Эммегила, например, и в тот же час, не отвлекаясь на сборы, бежим мы с тобой прятаться от наёмников из дома Шевека куда-нибудь подальше от столицы. Это альтернатива не самая приятная, но реализуемая.

Кинне в волнении пробежался туда-сюда по комнате, однако Шеддерик не стал заканчивать мысль. Надеялся, что брат догадается сам.

— Я потеряю уважение многих людей. Нет, это не подходит, — наконец сказал Кинрик.

— Уважение — ладно. Я без него как-то живу. А вот то, что многие купцы, заключившие договоры с отцом, лишатся поддержки; что у ифленской гвардии, которая сейчас выполняет твои приказы, будет с десяток новых хозяев; что, наконец, чеор Эммегил, едва заполучив луч на корону, мигом поднимет налоги и распределит доход таким образом, что в убытке окажутся все, кроме него самого…

— Достаточно! Я понял. Но неужели ничего нельзя сделать? Я имею в виду… как-то договориться. Никто же на самом деле не хочет войны.

— Мой вариант позволит нам малыми силами решить сразу три проблемы.

— Хочешь сказать, местные таким образом признают нашу власть законной? И сразу полюбят?

— Не полюбят. Но надеюсь, не станут так активно выступать против своей рэты.

— Ненадёжно. Они может, уже о ней и не помнят.

Шеддерик потёр челюсть, вспоминая недавнюю драку:

— Помнят.

— Ладно. А остальные два?

— Самое главное — заручимся поддержкой Золотой Матери Ленны — я видел, что многие в городе продолжают ставить идольцы в честь её и Покровителей. А это — весомый аргумент в нашу пользу.

— Пожалуй…

— Женатый наместник — это стабильность и уверенность в завтрашнем дне не только для малькан. Наши с тобой соотечественники тоже подустали от того, что приходится держать оружие под подушкой. И ещё. Всё внимание уцелевших заговорщиков будет направлено на твою невесту…

— Думаешь, её будут пытаться убить?

— Несомненно. Но мы не позволим.

— Но почему? — Кинне даже просветлел лицом, — нам же даже ничего делать не придётся!

Шеддерик только ещё раз вздохнул: брат был воином, а не убийцей. Он не сможет в этой ситуации просто наблюдать. Что бы сейчас ни говорил.

Вариант со свадьбой был внезапным, казался красивым, и мог дать братьям столь необходимую отсрочку — до того, как стихнут весенние шторма, и связь с островами снова наладится.

Тогда ему действительно так казалось.

— И всё-таки. Как ты себе это представляешь? Отлучаться из города мне нельзя. Незаметно свадьбу тоже не подготовишь. Да и с чего ты взял, что невеста согласится?

Шедде промолчал. Он знал, что невеста будет против, но надеялся найти правильный аргумент. А что до организации церемонии — об этом можно начать думать уже сейчас. Например, загодя заказать ткани и посуду для убранства зала… навести порядок в пустующих комнатах. Что ещё в таких случаях делают?

Кинрик даже улыбнулся победно, решив, что всё-таки смог убедить брата. Не тут-то было.

Шеддерик, мрачно усмехнувшись, сказал:

— Напишешь письмо в монастырь. Как только монашки увидят, что у них есть возможность вернуться в старые городские святилища, они отнесутся к твоему предложению с надлежащим почтением…

— Моему предложению?..

— Именно. За невестой отправлюсь я сам. Это не отнимет больше десяти дней. Это-то время я надеюсь, ты продержишься. Гун-хе займется твоей охраной…

— Я сам могу…

— Можешь. Но я надеюсь по возвращении застать тебя живым…

— Ты не собирался оставлять мне выбор, так? Всё было решено заранее. Шедде, зачем я тебе? Из тебя получится хороший наместник. Отец тебя признал, тебя опасаются, и ты умеешь командовать людьми. И можешь угадывать поступки врагов. А что, это выход.

Шеддерик приподнял брови:

— Ты знаешь, почему. Но и это не вся правда.

— Да ну?

— Я надавал слишком много необдуманных обещаний. Например, поклялся твоему отцу, что буду тебе всячески помогать и поддерживать.

— А без клятвы не стал бы…

Шедде окинул брата оценивающим взглядом. Ему было смешно.

В первую очередь потому, что настоящая причина была далека от всего вышеперечисленного. О, если бы он был наследником только наместника Хеверика! Тогда, может, в речах Кинрика и был бы смысл. Но кроме отца у Шедде была ещё мать.

А у матери — хитрый и умный брат.

Который счёл именно чеора та Хенвила идеальным вариантом наследника совсем другой короны. Той, которую уже лет триста называют шлемом со звездой. Сколько лучей у звезды — столько колоний у Великой Ифленской империи…

Шеддерик надеялся, что Император о нём не вспомнит ещё долго. Но по слухам, прилетевшим недавно с островов — Императрица этой зимой должна родить. А это значит, что в следующую навигацию ему придётся вернуться на острова. Так или иначе.

Темершана та Сиверс

Сестра Ориана молчала, лишь пристально разглядывала Темершану. На коленях у Темери лежало письмо ифленского наследника, в котором действительно было много выгоднейших предложений обители. Составлено оно было притом уважительно и кратко, словно автору чуждо само понятие политической интриги.

На место смятению пришла апатия. Прошла ночь, потом утро, наступил день. Темери не хотела встречаться с ифленцами, не хотела давать им никакого ответа. Снова убийцы с островов пришли ломать её жизнь — а с убийцами переговоров не ведут. Да, письмо было простым, чётким и понятным, но главный смысл всё равно от неё ускользал.

Ифленцы — не люди. Чудовища. Пауки. Неужели сёстры отдадут её паукам?

Они сидели в одной из комнат для общения с Покровителями. Здесь было полутемно, аскетично и прохладно. Между промозглым зимним днём и комнатой оставалось лишь окно в частом переплёте. Большие стёкла в производстве слишком дороги, транспортировать их трудно, так что многие окна в обители и вовсе обходятся ставнями. Света едва хватало, чтобы разглядеть Ориану.

В окно виден кусок хмурого неба и одинокая птица где-то далеко-далеко, у самых туч.

Наконец Темери сказала:

— Письмо было доставлено почти неделю назад. Я о нём не знала.

— Знали лишь старшие сёстры. Нам нужно было подтверждение, что у этого юноши есть официальные полномочия вести такие переговоры.

— До Тоненга далеко…

Темери поймала себя на том, что уводит разговор в сторону, подальше от неприятной темы. Дороги — это безобидная тема.

— Пешком или каретой — действительно и далеко и небезопасно. Но не морем. Золотая Мать была к нам благосклонна, наши посланцы достигли Тоненга за один переход и успели вернуться с новостями. Это действительно писал сын наместника Танерретского, и он действительно считается наследником. И будет занимать место отца до того момента, как откроется весенняя навигация и ифленский император или утвердит или отменит этот выбор. Причин подозревать, что император выберет кого-то другого, нет. Юноша из знатной семьи, хорошо образован, красив, если тебя это заботит.

— Сестра, мне всё равно. Я не приму это предложение.

Когда-то давно, в прошлой жизни, рэта Темершана Итвена знала, что однажды непременно выйдет замуж за какого-нибудь знатного наследника или богатого мальканского дворянина. Но те времена ушли, сгорели вместе с Тоненгом. Она больше никому ничего не должна. Тем более — проклятым островитянам.

— Темери. Тебе придётся хотя бы поговорить с посланником. Мы не знали, что они приедут за ответом так скоро, иначе непременно предупредили бы тебя, но сейчас-то…

— Нет.

— То, что новости обрушились на тебя внезапно, вина сестёр, а не ифленских послов. А они ведь… они могли просто прислать сюда несколько гвардейских отрядов. Как делали много раз до этого. Ни Покровители, ни сама Ленна ничего не смогли бы им противопоставить.

— Они привыкли брать то, что им надо, не спрашивая. Так вы решили мной откупиться? Это хотя бы можно понять…

Ориана поджала губы и встала из-за стола, показывая, что разговор окончен:

— Я позову посланника. И ты с ним поговоришь. Если через два дня твой ответ останется отрицательным, он уедет.

Темери ушам не поверила. Уедет? Так просто? Да не может быть.

Посланника она встретила на ногах. Положила посох-эгу поближе, лишний раз убедилась, что одежда нигде не помялась и выглядит строго.

Ифленец вошёл, остановился у входа, внимательно, словно старался запомнить на всю жизнь, осмотрел комнату. Он мало изменился с прошлого визита. Прямые светлые волосы едва скрывали шею, холодные глаза смотрели словно сквозь невольно замершую девушку.

Левая рука его осталась затянутой в чёрную перчатку, с правой перчатка была снята.

Впрочем, дорожную одежду он успел сменить на тёмно-синий бархатный жилет и морского кроя длинные штаны из чёрной ткани. Белый кружевной ворот сорочки был заколот брошью из агата. Этот агат почему-то сразу бросился в глаза и запомнился лучше, чем всё остальное.

Следом вошли две наставницы Темершаны — всё же сёстры не бросили её перед неведомой опасностью, — и гвардейский офицер в чёрном кафтане, какие носили солдаты ифленской армии в дни завоевания. Темери была готова к такому, видела солдат на дворе. И лишь потому не вздрогнула.

Офицер, сопровождавший того ифленца, оставил оружие в гостевом доме, но нёс в руках резную шкатулку.

Ифленец безупречно поклонился.

Темери на поклон не ответила — она не желала этой встречи. Лишь выше подняла голову.

— Нам с вами уже доводилось встретиться, чеора та Сиверс, — ровным тоном сказал гость. — Но мы не были представлены. Хочу исправить это.

Короткий жест, и офицер быстро вложил в его протянутую руку небольшой свиток.

— В этой грамоте написано, что моё имя — благородный чеор Шеддерик та Хенвил, и что я старший сын покойного наместника танерретского Хеверика и брат нынешнего наместника — чеора Кинрика та Гулле. Я здесь, чтобы от имени моего брата и по его поручению сделать вам предложение. Предложение стать его супругой и разделить бремя власти в Танеррете.

Чеор Хенвил протянул грамоту Темершане, и та её приняла, хоть и не стала читать. Сёстры всё уже проверили. Он не может оказаться никем другим.

— Мой брат просит так же принять от него подарок.

Шкатулку офицер поставил на стол и тут же быстро вернулся на своё место. Интересно, что в ней? Что-нибудь из тех украшений, что ифленские разбойники когда-то украли у её матери? Верней, сняли с тела… перед тем, как сжечь… вместе с другими.

Проверять она не собиралась.

Воспоминания, непрошено подкатившие к горлу, никак не давали сосредоточиться на словах чужака. Всё виделась разгромленная гостиная, смеющиеся, испачканные кровью ифленские солдаты, запах гари и ужас от понимания того, какая судьба её ждёт…

— …если вам нужно время для размышлений, — закончил речь ифленец, — то я готов ждать, сколько понадобится.

— Я должна бы поблагодарить вас, — голос звучал хрипло, но достаточно ровно, — за столь щедрое предложение. Но я не стану. Пройдя обряд речения, я простилась с прежним именем, но не с памятью, благородный чеор. Я прекрасно помню, каким образом оказалась под этим кровом, и кто виновен в том, что случилось с моей семьёй… и моей страной. И конечно, я не стану женой вашего брата. Какие бы выгоды этот брак ни сулил мне… или обители.

Сказала и выдохнула. Всё. Конец. Это последнее слово.

Ифленец поклонился. Но вдруг обратился к сёстрам:

— Прошу вас оставить меня наедине с рэтой. Всего на минуту. Клянусь, что не трону её и не обижу ни словом, ни делом.

Сёстры переглянулись. На короткий миг Темери показалось, что кто-нибудь из них да возразит… но нет. Поклонились и вышли.

— Ваши клятвы… — выдохнула Темери, отступая к окну.

— Темершана та Сиверс… вы и вправду думаете, что у вас есть выбор?

Прищуренный взгляд, голова склонена на бок. Темери подумала, что с таким же выражением он стал бы рассматривать пятно на скатерти или дохлого жука.

— Я думаю, выбор есть всегда. Вам меня не напугать.

— Даже не собирался.

А получилось, подумала Темери, глядя на его расслабленные руки. Но выход действительно есть всегда. Яд или нож, высокая скала или…

— Вы молоды, хороши собой. Вас помнят в городе, и среди малькан вы всегда нашли бы поддержку. Однако вы предпочли оставаться здесь.

— Это спасло мне жизнь.

— Не спорю. И всё же вам придётся принять наше предложение.

Он приподнял руку, останавливая любые возражения.

— Если откажетесь, монастырь вас не поддержит. Сёстры прекрасно понимают, чем нам всем грозит большая война. Они не станут вас защищать, так что этого дома у вас уже не будет. А война, начавшись в столице, очень быстро накроет всё Побережье.

— Пусть так.

— На дорогах полно бродяг и разбойников. И к весне их станет только больше. Если покинете эти стены, вам всё равно не выбраться живой. Мы же предлагаем выход. Решение не только для вас, для всей страны. Вы сможете вернуться в родные стены. Вы получите статус и возможность улучшить положение своего народа.

— Нет. — Нельзя верить ифленцам. И нельзя отступать от однажды и навсегда данного слова.

Ифленец смотрел на неё со странной смесью удивления и холодного презрения — так ей казалось. Пусть! Пусть. Нельзя верить ифленцам. Что бы они ни говорили…

А он продолжал убеждать. Неумолимо и почти спокойно.

— Танеррет на грани большой войны. Страну рвут на части землевладельцы и политики, но пострадают в ней опять — мирные люди. Кровь обязательно прольётся, если ничего не делать.

— Так может, — Темершана вскинулась — может быть, это будет справедливо? Может быть, я буду только рада, когда в ваших домах будут резать ваших людей? Может быть, справедливость восторжествует, наконец? И завоеватели сами умоются кровью?

— Там все умоются. Неужели в Тоненге не осталось никого, чья судьба вас заботила бы? Знаете, я не был там в дни завоевания, но видел Карреу на острове Аса-хе, и я ничуть не сомневаюсь, что вы помните примерно то же самое. Мертвецы. Много, без разбору. Старики, солдаты… женщины. Людей убивали целыми семьями. В домах и на улицах. На что я тогда уже много где был и повидал, но тот город, та особая, мёртвая тишина… я её никогда не забуду. И запах. Крови, грязи, разлагающейся плоти, дыма. Ещё вороны. Слишком сытые, чтобы разлетаться. Сидят на крышах и карнизах, на земле, прямо на телах. И ничего нельзя исправить. Совсем ничего: наш отряд прибыл слишком поздно, чтобы прекратить бойню. И огонь. На острове в предместье Карреу дома были из дерева, они горели, зарево застилало половину неба…

— Прекратите! — прохрипела Темери.

Тела из города вывозили телегами. Темери сочли мёртвой и тоже закинули в одну из таких телег, и обод скрипел, и телега покачивалась. А сверху лежала какая-то тонкая тряпица, сквозь плетение которой виднелось серое небо и вороны.

Тряпица… и чья-то мёртвая рука.

— Когда мы потом смогли подойти к пожарищу, там почти нечего было хоронить. Хотите, чтобы это повторилось? Там, в вашем родном Тоненге — а потом и всюду по стране? Вы этого хотите?

— Замолчите! — одними губами прошептала она.

Так не должно быть… так не будет.

Снова.

Он замолчал, как будто услышал последнюю просьбу. Но скорее всего просто сделал паузу, чтобы дождаться ответа.

Темери хотела бы что-то сказать, но ком в горле мешал. Не получалось.

— Мой брат человек чести. — Наконец снова нарушил тишину ифленец. — Вы не будете ни в чём нуждаться, а монахини получат назад городские храмы. Люди смогут снова говорить с Покровителями. Я скажу прямо: я не намерен уезжать ни с чем. Но и не хочу тащить вас в столицу силой. Так что… если у вас есть условие, при котором вы примете предложение моего брата, я готов его выслушать.

Темери наконец посмотрела на ифленца прямо — до того боялась, что раз взглянув, увидит в его глазах окончательный приговор.

Чеор смотрел на неё всё тем же чуть прищуренным взглядом сквозь редкую светлую чёлку. И было понятно, что он действительно увезёт её силой, если вдруг она продолжит упорствовать.

Что же, он честно всё сказал: ему плевать на желания и чаянья потенциальной невесты. Он увезёт её в любом случае. Даже трупом.

Темери поймала его взгляд и улыбнулась улыбкой, которая не должна была предвещать ифленцам ничего доброго.

Может быть, он и заберёт её из монастыря силой. Ифленцы могут всё.

Они — холодные бессердечные пауки, повсюду в мире их сети, укрыться нельзя, негде. Она уже в этих сетях. Но путь в Тоненг долог. А в пути… в пути может случиться что угодно.

Она судорожно вдохнула горчащий воздух.

— Хорошо. Моё слово — этот брак будет фиктивным. И вы, и ваш брат должны поклясться в этом перед лицом Золотой Матери Ленны.

Может ли побледнеть человек, у которого кожа светла от природы? И можно ли это заметить в полумраке небольшой комнаты? Темери была уверена, что ифленец передумает. И что прямо сейчас, вероятно, её и прикончит. Но нет.

Чеор та Хенвил, выждав несколько мгновений, ответил:

— Брат даст вам клятву при встрече. Что же до меня… клянусь, что не стану претендовать на вас без вашей на то воли. Да и по вашей воле, пожалуй. Достаточно?

Темери опустила взгляд: кажется, она только что назначила день собственной смерти. Ведь там, в Тоненге, наверняка всё ещё живы те, кто участвовал в штурме цитадели. И во всём том, что последовало сразу за штурмом.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

У Танерретской княжны была, пожалуй, одна положительная черта — она не болтлива. Впрочем, это и всё. Похоже, она с первого взгляда возненавидела чеора та Хенвила. То ли за то, что ифленец, то ли просто потому, что посмел вырвать из такого уютного и тёплого мирка, принуждая отказаться от цели всей жизни — стать монахиней и служить до конца дней этой их золотой богине.

Нет, Ленну чтят во многих землях. Даже на островах есть несколько храмовых святилищ, но только здесь, в Танеррете, выстроен аж целый монастырь.

И только здесь, чтобы выйти из-под покровов Ленны, необходимо совершить сразу несколько долгих обрядов. Хорошо, что тайных, — так что благородному чеору не пришлось на них присутствовать.

Брак должен быть фиктивным… как это было сказано! Словно пощёчиной наградила. Интересно, поменяла бы она мнение, будь тут Кинрик собственной персоной? По нему не вздыхали, разве что, совсем уж пожилые подслеповатые тетушки.

Зима приближалась к переступам, дни стали хмурыми и тёмными. Сейчас на островах и вовсе солнце появляется не больше чем на час и почти сразу прячется в густых облаках. Время, когда рыбаки латают сети, время воспоминаний и долгих вечерних разговоров.

Чеор та Хенвил потратил утро на то, чтобы посетить небольшую гавань, что в часе пешей прогулки от монастыря. Море хмурилось, волны бились о берег так, что пена иногда долетала до самого верха скалы, на которой он остановился.

Эти скалы защищали бухту. Но и в ней шторм погулял не на шутку и успел натворить бед. Пожалуй, совсем не пострадали только лодки, вытянутые далеко на сухой уступ. А одно судёнышко, самое невезучее, и вовсе отправилось ко дну, виднелся лишь кусок кормы и обломок мачты.

Если бы не зима, путешествие отняло бы у него не более двух дней. Но морские демоны непредсказуемы. Так что ехать опять пришлось сушей.

Всё здесь напоминало о доме — суровые скалы, хмурое море, у горизонта исчезающее в дождевом мареве, тёмные деревья и белый снег. Снега, к слову, здесь тоже выпало порядком. Это был липкий случайный снег, из какого дома дети лепят крепости и снежных капитанов. Даже втыкают в угольные рты подобие трубки, а на плечи накидывают «плащ» из цветных тряпок. Чем пестрее, тем веселее.

Шеддерику возвращение в Ифлен с недавних пор могло грозить немедленным арестом, а после — всего вероятней, быстрой и незаметной смертью. Так что одно и оставалось — смотреть на горизонт и вспоминать, как там, на островах, ему жилось, когда всё ещё было хорошо.

С того времени минуло больше двадцати лет, но кое-что помнилось, будто вчера…

Гулять в окрестностях монастыря было тем приятно ещё, что кроме него, в этот хмурый день никого здесь не было. Крошечный перерыв в череде неотложных дел.

Пожалуй, он не удивился бы, если бы встретил тут будущую невесту наместника — если и пытаться убежать, то только сейчас. Потом такой возможности ей никто не представит. Но мальканка почему-то решила соблюсти обещание, так что за всю прогулку он не встретил ни единой живой души. А могло бы быть забавно. Пустынные, благословенные места.

А в монастыре его ждали новости.

Обряды, наконец, были должным образом завершены, а сама Темершана та Сиверс готова к отъезду.

Среди подарков должно было быть и дорогое праздничное платье, и украшения — да вот беда, ни один портной не взялся бы всё это сшить за неделю, да ещё и без точных мерок. Так что в путь рэте предстояло отправиться в одежде, которую готов был предоставить монастырь. Остальное — по прибытии.

До пограничной гостиницы их, помимо гвардейцев, должна была сопровождать одна из пресветлых сестёр. Шеддерик предпочёл бы, чтобы монахиня ехала с ними до самого Тоненга, но счастье никогда не бывает полным, так что развлекать рэту на большем отрезке пути предстояло ему самому.

И вот тут радовало только одно — Темершана та Сиверс, по всему видно, не расположена к долгим беседам.

Она появилась у входа в храм в тёмном светском платье, шитом, вероятно, ещё до завоевания Танеррета. Эта невзрачная одёжка дополнялась коротким, таким же сереньким, плащом и чем-то вроде кружевного капора, который вряд ли мог бы защитить от холода или снега. Так одевается и выглядит прислуга в богатых домах. Впрочем, со своим деревянным посохом она не рассталась. А кроме посоха, она брала с собой лишь небольшой узел личных вещей. Прошла к карете, высоко подняв голову и даже не взглянув на ифленцев. Оно и к лучшему. Ещё будет время узнать рэту поближе. Впереди несколько дней пути по заснеженному Танеррету.

Следом в карету забралась монахиня — с неизменным дорожным мешком за плечами. В них сёстры носят на местный торг всякие благословлённые Ленной изделия — шкатулки, медальоны, пряжки или простенькие украшения-талисманы.

Шеддерик дал знак, и его гвардейцы вскочили на лошадей. Ну, вот и всё. Вот и пора в обратный путь. Как там дела у Кинне? Справился? Лишь бы он в последний момент не придумал собственный гениальный план…

В гостиницу прибыли уже затемно. Постояльцев и гостей было немного — после нападения этхара местные заходить побаивались, а с наступлением зимы истощился и поток паломников. Шеддерик проводил свою молчаливую спутницу до выделенной ей комнаты — удобной и с окнами во двор, чтобы не так задувал зимний ветер, потом помог устроиться монахине.

Лошадьми и каретой занимался ливрейный кучер, который по совместительству был ещё и агентом тайной управы. Такое положение парню нравилось, он с удовольствием выспрашивал у приезжих извозчиков и конюших последние сплетни, подслушивал беседы знати, а потом пересказывал всё это людям Шеддерика.

Нынешняя поездка от других отличалась мало, разве что деревенские сплетни были менее масштабны.

Лишь совсем поздно ночью Шеддерик спустился в зал, где одиноко дотлевал камин.

Шеддерик придвинул кресло ближе к нему, пошевелил кочергой угли, подбросил брёвнышко. От пламени потянуло сухим теплом.

Нет, в правильности своих решений он не сомневался — лишь в своевременности.

Темершана та Сиверс

Не спалось. То казалось ей, что хозяева слишком уж натопили небольшую комнату. То одеяло было слишком коротким, то вдруг начали лаять собаки на дворе. Чуть не выли, едва угомонились.

Помаявшись так час или два, она вдруг решила, что сегодня — самый последний шанс сбежать от ифленцев. Мало ли кому и чего она обещала. Под принуждением можно пообещать что угодно. И собираться особо не надо: всё имущество, включая кошелёк с монетами, умещается в крохотный узел, который, кстати, так и остался в карете.

Всего и надо, что тихонько забрать его и незаметно покинуть двор. Дальше всё просто. Постучать в окно храмовой лавки, попроситься на ночлег к хозяину. И, выждав, когда ифленцы отправятся восвояси… или на поиски, это не так уж важно, быстро уйти. В противоположную сторону…

План казался настолько простым и выполнимым, что Темери, не дав себе времени на раздумье, быстро оделась, застегнула пряжки сапог, в руку прихватила плащ, капор и посох.

Окинула взглядом комнату, не забыла ли чего, но нет, здесь не было её вещей. И легко выскользнула за дверь.

На миг остановилась у двери той комнаты, где месяц назад были убиты ифленские чеоры. Почему-то показалось, что она что-то там забыла или недоделала, так что почти бездумно она толкнула входную дверь. А та вдруг со скрипом распахнулась. Света масляной лампы в коридоре хватало лишь, чтобы осветить порог, так что Темери её сняла с крюка и зашла внутрь, подсвечивая себе. Почему-то ей даже в голову не пришло, что комната может оказаться занятой. Словно весь мир знал, что там совершилось убийство.

В комнате, конечно, прибрались. На полу новый ковёр, балдахин убран… Темери увидела в окне напротив входа своё подсвеченное лампой отражение. Прислушалась. Ни шороха, ни звука. Пусто, спокойно. Вошла.

Очень живо представилось ей, как всё было тогда: вот тут лежала мёртвая чеора. Тощий ифленец — дальше, за кроватью. Когда пресветлая задавала ему вопросы, то голос казался спокойным, лишь с лёгким налётом не то грусти, не то иронии. Мёртвый ифленец не казался опасным — в отличие от того, другого. Живого.

На подоконнике за подсвечником она вдруг увидела небольшой бархатный кошелёк. Не новый, вытертый во многих местах, он манил к себе, так что она, поколебавшись, взяла его в руки. Внутри что-то деревянно стукнуло. Если бы там были деньги, стук был бы более звонким. Нет, что-то другое.

Ругая себя за любопытство, и ещё немного — за то, что тянет время, она бросила вещи на кровать и быстро расшнуровала кошелёк.

Внутри оказался набор гадательных плашек. Таким пользуются предсказатели и соттинские гадалки. Чтобы раскладывать их, никаких особых способностей не надо, плашки всё умеют делать сами. Надо только точно представлять, о чём хочешь спросить. Путешественники советуются с ними на счёт погоды, торговцы — удачным ли будет день, а юные девушки — о том, какова будет их жизнь с тем или иным женихом.

Темери загадала на свой побег и вытянула из мешка три плашки. На одной был череп — смерть. На другой — оскаленная морда волка — враг. На третьей — петля аркана.

Что же, толкование ей казалось однозначным: поймает и убьёт. Но она всё же попытается. Потому что другого шанса у неё ведь и вправду не будет…

Темери быстро собрала плашки обратно в кошелёк и вдруг услышала от двери:

— Решили спросить о будущем? Я-то всё гадал, куда делся набор Ровве… а он, значит, был у вас.

Поймает и убьёт? Да уже поймал. Так что же дальше? Что она должна такого сделать, чтобы ифленец решил её убить?

Она подхватила лампу, шагнула навстречу чеору, лишь бы он не заметил, насколько она напугана… и не заметил верхнюю одежду и посох, оставшийся у кровати.

Они были в чужой комнате, одни. Если ифленец вздумает напасть, она знает, чем ответить. У неё было время, чтобы научиться. Много времени.

— Нет, — ответила тихо. — Он был здесь, на окне. Я просто… просто посмотрела, что это.

Света лампы хватило, чтобы увидеть, как брови чеора та Хенвила мимолётно приподнялись:

— Просто вошли в эту комнату, одна, в темноте, просто подошли к окну, пошарили по подоконнику…

Она покачала головой:

— Мне показалось, будто что-то осталось незавершённым в прошлый раз. Так иногда Покровители дают подсказки живым, но ваш друг был мне чужим человеком, так что, наверное, эта подсказка была для вас… возьмите.

Она постаралась подать кошелёк так, чтобы пальцы ифленца не коснулись её руки.

Чеор подхватил кошелёк небрежно, словно что-то неважное. Но почему-то спросил:

— Так что вы увидели? Какие рисунки?

Врать было бессмысленно. Темершана распрямила плечи, ответила как можно более ровно:

— Череп. Волк. Аркан.

— Понятно.

По губам ифленца скользнула кривая улыбка:

— Ступайте к себе. И прихватите ваши вещи — им тут не место.

Ну что же. Неудача не означает, что она не попытается снова.

На этот раз она выполнит приказ беспрекословно…

Но, уже выходя, она услышала:

— Нет. Стойте. Подойдите. Да не бойтесь вы меня, не нужны вы мне.

Темери подошла, но так, чтобы между ней и чеором та Хенвилом оставалась пара шагов.

— Держите, — поморщившись, протянул он ей кошелёк. — Как обычно, три плашки. На меня.

— Вас интересует ваше будущее? — Темери никак не могла предположить, что этот ифленец сверяет жизнь по знакам на гадательных плашках.

— Будущее… не знаю. Наверное. Просто сделайте!

Раздражения в его голосе при этом стало столько, что Темери решила дальше судьбу не искушать. Просто держала перед глазами образ этого человека. Вынимала костяные пластинки и выкладывала в ряд — на край кровати. Чтобы ифленец мог видеть, что она всё делает, как надо.

На всех трех пластинках одинаково равнодушно улыбались черепа.

Судя по ним, смерть прямо сейчас стояла у ифленца за спиной и была неотвратима.

Она немо перевела на него взгляд. Что он подумает? Что скажет на это? Как поступит?

Во взгляде ифленца, если только она не сошла с ума, читалось облегчение. Он даже почти улыбался. Почти.

Забывшись, Темери спросила вслух:

— Может быть, они лгут?

— Не лгут. Но не радуйтесь раньше времени — это мой обычный расклад. Кстати, если вам хочется, можете забрать их себе. Думаю, Ровве не стал бы возражать. А теперь — идите в комнату. Отдыхайте.

Она снова подхватила свои вещи и набор плашек, и очень быстро ушла. В комнате даже свечка на столе не успела догореть — а казалось, прошло много часов.

Темери заперла за собой дверь. До рассвета можно успеть выспаться.

На этот раз она заснула сразу. Словно то, что её ранее беспокоило, ушло, выполнив задачу.