Проклятье Ифленской звезды

Глава 7. Дядя Янне

Темершана та Сиверс

Она проснулась от холода — это Шеддерик приподнял лодку, и промозглое зимнее утро хлынуло в собравшееся за ночь тепло. Кашель скрутил горло. Темери поспешила выбраться из убежища следом за ифленцем. Всё тело ломило, ноги едва слушались. Очень хотелось пить, а страх, что преследователи где-то рядом вернулся. И даже стал сильнее.

Ифленец в слабых лучах, попавших в сарай сквозь щели, брёл к воротам. Темери теперь подмечала, что он двигается медленней, что старается придерживаться за предметы, рядом с которыми оказался. Повязкана голове пропиталась кровью, но удержалась.

А ведь им ещё предстоит перевернуть и вытащить хотя бы самую маленькую лодку. А может быть, установить мачту, поставить парус… или, если не будет ветра, придётся грести…

Снаружи висел плотный густой туман.

На волосах, щеках, одежде оседала влага.

Она впервые при свете дня осмотрела свою одежду — верхняя юбка стоит колом от вчерашней грязи, нижней практически нет…

Попробовала пальцами расчесать волосы — не преуспела. Наверное, со стороны они с ифленцем выглядят хуже самых бедных тоненгских нищих…

Тем временем благородный чеор даром времени не терял. На берегу, на песке, уже разгорался костерок, рядом лежала давешняя чёрная седельная сумка. Темери вспомнила про ведро, которым на рассвете гремел кто-то из преследователей — пригодится вскипятить воду! Надо посмотреть, может, в сарае есть и ещё что-нибудь полезное… хотя, на еду нечего рассчитывать. Один раз повезло — второй вряд ли повезёт.

Темери шла вдоль полок и изучала содержимое. Пустые глиняные горшочки, бутыли. Большая медная ёмкость с чёрной закаменевшей смолой. Несколько мотков верёвки. Связка рыболовных крючков — больших, на хищную рыбу. Деревянные ящички, пустые. Каменные грузила для сети, целый холщовый мешочек…

Ничего, на первый взгляд, полезного…

На реке понадобятся совсем другие вещи — верёвки, парусина, вёсла.

Вряд ли будет время ловить рыбу…

Да и лески на полках что-то не было.

Она подобрала ведро и вернулась на улицу. Дым от костерка сливался с туманом. Шеддерик стоял у самой воды и вглядывался в серую муть, то ли пытаясь увидеть дальний берег, то ли высматривая что-то в реке.

Повязки на плече и на голове темнеют от крови. Куртка на спине порвана, рыжая грязь на сапогах засохла, но отваливаться пока не желала…

И что-то ещё было не так. Был какой-то непорядок в мире, словно что-то затронуло колебания Эа, и тёплый мир стал немного ближе.

А может, показалось.

Темери отошла на несколько шагов выше по реке и зачерпнула полное ведро. Воды понадобится много.

— Я вчера не поблагодарил вас! — громко сказал ифленец, но как будто бы не ей, а скрытому в тумане горизонту. — Между тем, вы делаете много больше того, на что я смел надеяться.

Темери не ответила. Нужна ей его благодарность? Хотя, кажется, он впервые признал, что она — не просто обуза в пути…

…конечно, обуза.

Чтобы вскипятить воду, нужна тренога. На берегу подходящих палок не было, пришлось вновь обыскать сарай. Там нашлось несколько жердей и даже обожжённый на многих кострах кусок колодезной цепи — на такой удобно вешать котелок. Цепь лежала в углу, подальше от входа, на потемневшей от времени колоде.

Пока Темери её распутывала, в сарае стало существенно темней — ифленец, что ли, ворота прикрыл?

Она обернулась с цепью в руке и… увидела.

Может, многодневный вынужденный пост так повлеял на неё, что погрузиться в верхние слои сущего оказалось намного проще. А может, силы, прорвавшиеся сейчас в холодный мир, были столь сильны, что никакого особого зрения ей не понадобилось, чтобы их различить…

Было тихо-тихо, слышно, как бьётся собственное сердце, а вот цепь в руке звенела словно издалека.

Ифленец стоял, закрывая собой вход в сарай.

Стоял, сгорбившись, но вскинув руки в отвращающем жесте.

А над ним свивалась спиралями, тянулась, пытаясь подобраться ближе, чёрная холодная мгла.

Темери ощущала её присутствие всей кожей. Дело не только в том, что на фоне белого прямоугольника распахнутых ворот эта дымно-искристая потусторонняя сущность обрела плоть. От неё веяло стылой могильной жутью, чужой, но всепоглощающей болью и страхом.

Левая рука ифленца была без перчатки, и Темери казалось — сама собой светилась слабым красным светом. Света этого налетающая тьма боялась.

Но всё-таки она была сильней. Темери видела.

Тьма просто обткеала красное мерцание, и с удовольствием тянулась к груди ифленца, касалась ее, втягивалась. Казалось, что прошивала насквозь….

Тьма искала лазейку, давно искала, и видимо, наконец, нашла.

Загремела, падая, вырвавшаяся из рук цепь. Незаметный, далёкий звук. Звук в другой реальности. В которй ещё ничего «такого» не случилось…

Как же так? вроде, только что утро было, как утро. Только что — костерок и необходимость набрать воды. И мысли о простом и насущном — о воде, еде и о том, сколько дней пути осталось…

И вдруг — это.

По лицу Темершаны словно скользнул холодный ветерок, и она увидела, как рядом с Шеддериком Хенвилом появилась тень его мёртвого друга — Ровве — с тем, чтобы через мгновение со вскриком исчезнуть под ударом всего одного щупальца этой потусторонней силы…

Навсегда?

Ровве…

Монахини говорили, что духам-Покровителям нет дела до того, чем живёт холодный мир. Говорили, что они приходят на помощь только тем, кому обещали помогать…

Но это не правда. Или монахини тоже не всеведущи. Ровве, будь он хоть триста раз её Покровителем, всё же пришёл на помощь другу.

Хенвил упал на одно колено, тьма взвилась над ним, готовясь к финальному яростному удару.

Тьма упивалась своей победой, торжествовала заранее, тьма знала, что её час наступил.

Так может, это и хорошо? Столько раз Темери мечтала, что ифленец умрёт, исчезнет. Сколько раз мечтала, что однажды она его убьёт, и даже примерно представляла, когда.

Да, за время пути она стала лучше его понимать, может быть.

Да, он её защищал и помогал, но разве это была не вынужденная мера? Разве это не из-за него она попала в беду?

Что бы ни было, а враг есть враг.

Враг — это не только своя боль. Это ещё боль тех, кто уже не может за себя постоять, тех, кто там, за гранью, в тёплом мире. Кому не досталось, и уже не достанется справедливости.

Враг — это когда нет нужды договариваться, когда всё ясно и понятно. Прозрачно, как кристалл: вот ты, вот то, что ты считаешь правдой, справедливостью и долгом. А вот те, для кого твоя правда — это пустое место, помеха, а твоя справедливость — это повод для насмешки или удара…

Темери вдруг поняла, что у неё в руках — посох-эгу… нет, не посох, просто деревяшка, просто жердина, одна из тех, из которых она собиралась собрать треногу для костра.

— Ну, нет… — пробормотала она. — Ты его не получишь… это мой… мой враг!!!

И по коже привычной волной разлилась дарованная Ленной магия. Сила предков её народа. Сила духа, сила Покровителей…

Она сама не поняла, как оказалась рядом с ифленцем. Вскинула посох, закрывая его от тёмных, клубящихся потоков.

Что, съела?

Тьма удивленно отпрянула. «Кто ты?»… прошелестело на грани слуха.

— Это мой враг! — повторила Темери со злостью, удобней перехватывая посох. — Убирайся! Кто бы ты нибыл… убирайся в тёплый мир!

Чёрное щупальце потянулось к Темери. Даже как будто прикоснулось, обдав волной тоски и безысходности.

Она прикусила губу и выше подняла посох, перекрывая тьме дорогу.

Ну, давай! Атакуй, если сможешь!

Ей показалось, ледяные стрелы ударили в грудь, отталкивая, принуждая отступить.

— Чеора та Сиверс! — прохрипел за спиной ифленец. — НАЗАД!

Ну, нет. Сейчас, Темери чувствовала, сила на её стороне. С ней — сила Покровителей и сила Золотой Ленны.

— Уходи, — шептала она, вглядываясь в клубящуюся черноту.

Пальцам стало горячо там, где они касались посоха. Тьма сгустилась, качнувшись.

«Я подожду»… — отозвался едва заметный шёпот. — «Мне недолго осталось ждать… он сам ко мне придёт…».

— Убирайся!..

«Уже идёт…»

— Прочь!..

Ответа не прозвучало. Но тьма вдруг выстрелила, как пружина, несколькими яростными потоками. Миновала ее, не коснувшись даже краем, и ударила ифленца, опрокинув на порог. На миг оплела его точно кокон… и истаяла.

В сарае снова было тихо и пусто…

Темери пришлось собраться с силами, чтобы взглянуть на Хенвила.

Жив ли? Что значит — «недолго ждать» и «уже идёт»? Может, его Эа настолько истончилось, что душа не сможет удержаться в мире холодном… и прямо сейчас он… уходит?

Она опустилась на землю, пристроившись спиной к дверному брусу ворот. Голова кружилась. А если бы руки не были заняты импровизированным посохом, то наверняка дрожали бы.

Сколько прошло времени, Темери не смогла бы посчитать. Много. Может быть, целый час.

Шеддерик та Хенвил лежал на пороге старого сарая, не меняя позы и едва заметно дыша. А может — то ветер с реки трепал ему одежду, а на самом деле жуткая, никогда Темершаной раньше не виданная сущность из тёплого мира его убила?

Мёртвым он был безопасен.

Вчера он сказал — «Если со мной что-нибудь случится — бегите!».

Он вместе с ней собирал клюкву. Шутил — не смешно и невпопад, словно нарочно хотел разозлить.

Он топил печь в избушке.

Он нашёл дикую яблоню, на которой висело несколько промёрзших и кислых яблок, и это дало им обоим силы идти дальше.

Всеми правдами тащил её в Тоненг.

Темери, не вставая, переползла к нему на коленях и попробовала перевернуть. С первой попытки не получилось.

Под пальцами кожа ифленца казалась ледяной.

Не дело, что он лежит на голой земле. Но чтобы его укрыть, надо найти какую-нибудь ткань, а для этого — встать, снова войти в тёмный сарай… что-то двигать, шарить на полках…

Темнота внутри теперь её останавливала куда надёжней, чем собственная усталость.

Она всё-таки смогла перевернуть ифленца так, чтобы голова и плечи его оказались у неё на коленях. Он дышал — едва заметно.

Однако Темершану удивило и напугало другое.

На лице ифленца встреча с клубящейся тьмой оставила жуткие следы — новый длинный шрам через лоб, чёрные отметины свежих ударов вокруг заплывших глаз и на правой щеке. Губы — в кровь.

Этого не было. Совсем недавно этого не было — только последствия вчерашней перестрелки. Только окровавленная повязка.

— Пресветлая Мать Ленна, помоги мне… — прошептала Темери, — помоги ему… я же не справлюсь одна…

Мир был безучастен. Пасмурный берег, холодный жёлтый песок, ритмичные шлепки прибоя. Низкое небо, сырой, горький воздух.

Один из самых тусклых и безнадёжных дней.

Куда бежать?

И главное, как бежать. Бросить раненого на произвол его неведомым потусторонним врагам?

Она представила себя — через день или через два, бредущей по тракту в сторону города. Дорога пуста, голый лес вокруг, серые тучи. Дождь или снег. И ни единой души больше во всём мире. Некуда идти. Старого дома больше нет. Нового — не будет. Тишина, бесприютность, седой зимний мир.

Темери поёжилась от холода, попыталась запахнуть куртку на груди ифленца…

И в этот момент что-то сдвинулось в пластах сущего. Шевельнулось, отзываясь в груди тёплой волной. Как будто кто-то мудрый подсказал, что делать.

Она остановила ладонь где-то там, где должно было биться сердце проклятого островитянина. Сосредоточилась, обращаясь молитвой к Покровителям, к самой Ленне. И поняла, что не одна: где-то рядом незримо присутствовала знакомая уже тень Ровве. И помогала. Может, это была только фантазия, но Темери казалось, что от её ладони к коже ифленца тянутся едва заметные нити тепла. Проникают в тонкие слои его Эа, латают самые большие, самые опасные прорехи…

Ифленец шевельнулся, попытался подтянуть колени к груди. Его начало крупно трясти от холода.

— Посади его к огню, — напомнил Ровве. — У вас есть огонь, посади его к костру.

Темери подумала, что не сможет. Что даже перевернуть бессознательного ифленца было тяжело — куда уж тащить ещё десять шагов до костра, который, кстати, совсем прогорел и уже только дымился.

Но стоило попытаться его поднять, как чеор та Хенвил пришёл в себя. Прошептал что-то непонятное и сам начал подниматься — для начала хотя бы на колени. Чуть снова не упал.

Темери придержала его за плечи, успела. И только тихо радовалась тому, что каким-то чудом он остался жив.

Каждое движение давалось ему большим трудом. Но всё-таки он смог перебраться к косяку и оперся об него спиной. Замер там с закрытыми глазами, весь сжавшись от холода.

— Идёмте, — шепотом позвала она. — У костра теплее…

— Сейчас, — едва заметно шевельнулись в ответ разбитые губы.

И она не решилась снова его тревожить. Так он не упадет. Пусть отдохнёт… а у неё ещё много дел. Самых важных дел…

Надо принести какую-нибудь ткань, она сейчас вся под лодкой. Бросить на песок. И надо всё же вскипятить воду. И костёр…

Как жаль, что Покровитеи не могут воздействовать на сущее холодного мира. Можно было бы попросить Ровве брость в огонь дров…

Она заставила себя зайти в тёмный сарай и вскоре вернулась оттуда с тяжёлым куском просмоленой ткани. Постелила у костра. Бросила в угли несколько досок от одной из рассохшихся лодок. Пламя быстро распробовало угощение. Жаль, надолго этого не хватит… нужно что-то посерьёзней. Какую-нибудь коряжину или брёвнышко… брёвнышко, которым они вчера подпирали лодку, подойдёт.

Она ходила мимо сидящего ифленца и старалась на него не смотреть. На его разбитое лицо и бессильно упавшие на землю руки. Здесь и сейчас надо было делать простые вещи. Искать дрова и ставить треногу. Подвесить ведро на цепь над огнём.

Здесь и сейчас надо было не думать, что преследователи, не найдя их ниже по течению, могут сюда вернуться.

Когда по второму разу зачёрпывала воду, Темери вдруг увидела на дне следы речных моллюсков — двустворчатых ракушек, которые водятся в изобилии во всех реках. Тонкие такие ниточки-следы. Однажды Старик показывал, что если этих моллюсков бросить в костёр, то через какое-то время створки раскроются, и внутри окажется крошечный комочек пахнущего тиной, почти безвкусного мяса. Тогда Темери это угощение только попробовала. А сейчас оно может оказаться спасением…

Она сняла сапоги и давно прохудившися, но всё-таки тёплые чулки, высоко поддёрнула юбки и ступила в воду.

Вода обожгла холодом, но не отняла решимости. И вскоре Темери накидала на берег с десяток плотно закрытых крупных ракушек.

Босиком добежала до костра. Бросила улов на горячие угли, а сама подолом тщательно вытерла ноги прежде, чем снова обуться.

Огонь разгорелся. Теперь его должно хватить надолго. Самое время как-то переместить сюда ифленца…

Он не спорил. Встать на ноги у него не получилось, и он перебрался к костру, как смог — на четвереньках, только в самом крайнем случае принимая помощь Темершаны. Там, у огня она накинула ему на плечи его же собственный плащ.

Села напротив. Оба долго молчали.

А потом та Хенвил спросил:

— Почему вы не ушли? Вы обещали…

Темери, как не устала, вскочила на ноги. Она никак не думала, что этот простой вопрос её заденет.

Но что ответить? Что без неё он бы уже умер? Или что когда-то обещала Старику, что не бросит больного в беде, какой бы крови он ни был? Или что ей некуда бежать и негде прятаться? Она постояла молча несколько мгновений, да и села обратно:

— Да, надо было. Но ведь ещё не поздно, не так ли, чеор та Хенвил?

Чеор хмыкнул, тут же закашлялся, и долго потом сидел, сгорбившись, устремив взгляд в огонь. Через некоторое время даже не спросил, а словно прочитал мысли:

— Вам же интересно, что это было, наверное…

— Не интересно! Верней… — она поправилась, — вы могли рассказать, чтобы я была готова. Всё-таки я была оречённой. Меня учили правильно видеть Сущее…

— Это старое семейное проклятие. Очень старое и для вас не опасное. Так не должно было случиться.

Темери покачала головой.

— Я умею работать с проклятиями. Этому учат в монастыре. Если вы скажете, кто вас проклял… это ведь случилось во время битвы за Тоненг, я права? Я могу попробовать…

— Это случилось несколько раньше. Не вздумайте.

Ифленец, видимо, не понял. Но все монахини и все оречённые в монастыре действительно умеют работать с проклятиями, даже со старыми и сложными проклятьями. И она действительно могла помочь.

— Но если это повториться, вы просто… да оно вас убьёт!

— Чеора Сиверс. Я точно знаю, что пока мне ничего не грозит. Я был неосторожен, не думал, что… этот сиан мне так дорого обойдётся. Вы помогли, благодарю. Но — хватит.

Он приподнял руку, пресекая возражения:

— Пожалуйста, не сейчас. Вам тоже нужен отдых.

Вскипела вода.

Темери всё ведёрко поставила неглубоко в речную воду, чтобы стыло. Палочкой выгребла из углей моллюсков. Половину подвинула ифленцу. Молча.

Упрямства ей тоже было не занимать. Даже несмотря на едва слышное замечание Роверика:

— Это вообще-то у Шедде запретная тема. Кого-то задевает упоминание его слабостей, а кого-то — старые семейные проклятия. Но он прав, сейчас не время и не место…

Сказал — и словно не было. Воспоминание о примерещившемся голосе.

Темери, подумав, соорудила из прибрежных камней стенку у костра — чтобы с воды в темноте огонь не был виден. С берега пламя прикрывал небольшой обрыв. Ифленец лёг у огня и кажется, задремал. Что же, сон полезен.

Еще один шанс принять верное решение и уйти. ещё один сознательно упущенный шанс.

Незаметно за мелкими хлопотами подступила ночь. Уходить в сарай она не стала: костёр давал хоть какое-то тепло. Да и ифленца увести стоило бы слишком больших трудов. Просто решила, что спать не будет. А будет следить за костром, чтобы не дымил и чтобы не погас…

Наступила очередная долгая тихая ночь. Не было слышно даже деревенских собак. Только плеск воды рядом.

Иногда она вставала, делала несколько шагов вдоль берега, размять ноги. Внимательно оглядывала берега Данвы — нет ли где костра. Чужие костры — это возможно, лагерь преследователей. По кострам можно понять, далеко ли опасность. Потом она склонялась над Хенвилом, проверить, жив ли, и возвращалась к огню.

Сколько ифленцу понадобится времени, чтобы восстановить силы? Чтобы подзажили раны? С каждым часом всё больше вероятность, что здесь, на реке, их найдут…

Глубоко за полночь ей вновь послышался тихий ровный голос Покровителя Ровве:

— Ты поспи, если хочешь. За Шедде не переживай, не умрёт. Ты хорошо его полечила. Уж это я вижу.

— Полечила?

В ответе Ровве ей пслышалось недоумение:

— Ты как-то воздействовала на его Эа. Когда… ну, когда вы прогнали её.

Темери поняла, что он говорит о сущьности из тёплого мира… но не стала переспрашивать. Сейчас куда важнее другое.

— Нам нужно уходить от реки. А ты можешь узнать, где те люди?

— Нет… нет, Шанни. Почему тебе ближе имя Шанни? Так тебя звали друзья?

— До нашествия. Да, звали.

Темери отвечала шёпотом, чтобы не потревожить спящего.

— Я не знаю, где те, кто идёт по вашему следу. Но я могу покараулить. Отдохни. Разбужу, если что-то случится…

Темери покачала головой. Она ещё долго сидела, любуясь огнём, вспоминая прошлые странствия со Стариком, который так и не назвал ей своего имени. Дорогу Долга и костры, которые они разжигали с монахинями. И уж совсем давний костёр, когда-то для них с братом разведённый в парке под Цитаделью конюхом ретаха…

Проснулась на рассвете. Костёр горел. Она лежала у огня на том же месте, но заботливо укрытая тёплым плащом, Шеддерика рядом не было.

— Всем, и мужчинам и женщинам, иногда требуется минута уединения… — задумчиво изрёк Покровитель. — Он сейчас вернётся. Не волнуйся.

Темери потёрла лицо ладонями. Совсем не помнила, когда заснула.

Зачерпнула глиняной кружкой немного кипятка из ведра. Спросила:

— Ровве, я думала, Покровители являются, только когда их призовут.

— Конечно, — важно согласился он. — Но уходят, или когда сами захотят, или когда становится трудно здесь оставаться. Холодный мир всё-таки не для нас. Но у меня силы пока есть, а помощь тебе нужна.

Темери улыбнулась:

— Никогда не думала, что Покровители бывают такими полезными!

— Шеддерик считал меня скорее вредным. А вот и он возвращается… лучше мне пока умолкнуть!

— Почему?

Но ответом была полная тишина.

Темери обернулась. Чеор та Хенвил не слишком уверенно, но всё же на своих двоих, медленно шёл вдоль стены. Света уже было достаточно, чтобы хорошо его разглядеть.

Он постоял немного, вглядываясь в речную даль, зашёл внутрь сарая. Оттуда послышался приглушённый щум, что-то упало и разбилось. Темери собралась было идти проверять, не убился ли ифленец, но он уже вышел на улицу, держа в руке чёрную седельную сумку, про которую она успела совсем забыть.

Заковылял к костру, споткнулся в двух шагах, но равновесие удержал, хоть и помянул всуе Повелителей Бурь.

Темери поймала его взгляд, попутно отметив, что хоть синяки выглядели по-прежнему жутко, отёк за ночь спал.

— Ничего страшного, — наметил он улыбку. — Последствия. Пройдёт.

Видимо, растрескавшиеся губы мешали ему выстраивать длинные фразы. Темери кивнула.

Хенвил осторожно, оберегая повреждённую руку, сел у огня. Сунул нос в трофейную сумку.

Последовательно выложил на песок рядом с собой запечатанный конверт, потёртую на сгибах карту Побережья, дорожный чернильный прибор и несколько незаточенных перьев.

А потом вдруг на миг замер. И торжественно объявил, доставая из сумки небольшую хлебную горбушку:

— Чеора та Сиверс, сегодня у нас праздник!

— Неужели День Хлебной Корочки?

— Я вам больше скажу. День двух хлебных корочек, лука, сушёной рыбы… о! ещё сыра и — вот это да! День копчёного мяса…

Хорошие новости явно придали чеору сил и говорливости. Вроде бы только что едва бормотал — и вот! Снедь методично была вынута и разложена у ифленца на коленях.

Увидев такое богатство, Темери даже хлопнула в ладоши.

А Шеддерик задумчиво спросил себя:

— Интересно, что помешало мне сунуть туда нос ещё позавчера…

— Я сейчас!

Она привычно уже установила треногу, обмотав жерди цепью, подвесила над огнём ведро.

— Идите сюда, — позвал ифленец. — Самое время немного перекусить!

Присела рядом, осторожно поинтересовалась:

— Вы же не собираетесь съесть всё это за раз?

— Нет, — с видимым сожалением ответил ифленец. — Хотя очень хочется. Разделим продукты на два дня. Есть будем понемногу. Первым делом хлеб — он может испортиться. И мясо. Мы не знаем, давно ли оно лежит в этой сумке, так что… смелее!

Это был очень странный и очень тихий пир. Темери отщипывала от и без того крохотного куска копчёного мяса небольшие кусочки и, отправив в рот, долго не проглатывала, наслаждаясь каждым мгновением вкуса.

А когда еда кончилась, собрала с подола все, даже самые маленькие крошки.

Закипела вода. Найденная вчера глиняная кружка снова пригодилась…

Еда их взбодрила.

Может, это был самообман, но это был хороший самообман, и на волне странной уверенности, что всё плохое уже миновало, Темери сказала:

— Чеор та Хенвил… сегодня у нас есть свет, вода, и даже игла с нитью. Надо заново перевязать ваши раны.

Она была готова к возражениям, но благородный чеор только скривился на слово «раны». Несмотря на собственное состояние, «раненым» он себя не считал.

Темери старалась действовать аккуратно, но ткань присохла, так что управилась она не быстро. Работала, стараясь не вслушиваться в солёные словечки, которые непроизвольно вылетали у благородного чеора, когда она нечаянно причиняла боль.

Удивительно, но рана на руке не воспалилась, да и зашивать её, похоже, не придётся.

Благородный Шеддерик та Хенвил

…как обычно, выбор прост: или, не жалея сил, рваться в Тоненг, и в результате упасть от усталости на полдороге, или пренебречь риском встречи с врагом и устроить себе передышку. Тем паче, содержимое сумки заставляло задуматься. Нет, еда, это конечно славно, но вот письмо, украшенное гербовой печатью очень непростого ифленского рода…

Шеддерику нужны были новости. Хоть какие-нибудь, хоть вчерашние слухи в пересказе глухой старухи.

Передышка была нужна, чтобы восстановить силы. Чтобы продумать план возвращения. Если их ищут на тракте, то и в городе ждут наверняка.

Передышка была нужна, чтобы перестала кружиться и болеть голова, чтобы снова ощутить себя живым…

Вчерашние события наглядно показали, что бывает, если действовать необдуманно. Семейное проклятье, до того являвшееся только в дурных снах, очевидно, нащупало лазейку в выстроенной этхарами защите, когда он напрямую воздействовал на вешку сиана. Другого объяснения просто не приходило в голову.

Ощущения, которые несли в себе сны, оказались лишь малой толикой того, что дарило действие проклятия в реальности.

Шедде боялся, что стоит закрыть глаза, его воплощение вернётся. Вернётся, чтобы добить… но ночь прошла, а он по-прежнему был жив. И сейчас чувствовал он себя намного лучше. Во всяком случае, сейчас он снова мог самостоятельно стоять и ходить…

…а мальканке тоже нужен отдых. А то остались от неё одни глаза и гордость.

Впрочем, в глазах теперь иногда вспыхивала искренняя улыбка. И хотя она не предназначалась непосредственно Шедде, всё равно, видеть её было приятно. Он даже рискнул пару раз пошутить.

И в этот раз Темершана не стала его останавливать.

Он даже вытерпел неприятную процедуру перевязки.

К полудню туман начал рассеиваться. Дольше тянуть смысла не было.

Мальканка лишь покачала головой, увидев, что он начал приготовления к отплытию. Но промолчала. Может, тоже понимала, что надо спешить.

Шедде придирчиво осмотрел все три лодки и пришёл к выводу, что лучший вариант — это та, под которой они ночевали. Прочная, относительно новая, и самая маленькая из трёх. Оставалось надеяться, что она не подведёт и на мелководье и на быстрине.

От идеи идти под парусом Шеддерик с некоторым сожалением отказался: ветра не было, а правильная установка оснастки заняла бы много времени. Даже чтобы найти и закрепить банку, ушли драгоценные минуты. Так же, как и на поиск подходящих вёсел.

Красть лодку было, конечно, нехорошо по отношению к здешним крестьянам… но когда-нибудь — Шедде почти верил в это — он вернётся сюда и возместит все убытки. А сейчас у него не было выбора.

Темери вытащила на свет два больших куска ткани — парус и что-то вроде прочного тканого тента, широкое, но пока что не скроенное полотнище. А потом ещё несколько бухт прочной и длинной верёвки — взять с собой. Шедде одобрительно кивнул. Под тканью можно будет, если что, укрыться от дождя и ветра, а верёвка на реке вещь и вовсе незаменимая. Следовало ещё позаботиться о якоре… но за якорь может сойти любой крупный береговой камень.

Вот саму лодку вытащить оказалось намного сложней. Несмотря на то, что перевернули они её ещё в сарае. Лодка была тяжёлой, а Темери всё же не взрослый мужчина — ей даже толкнуть её удавалось через раз.

В конце концов, всё было готово. Шедде снял сапоги — если промочит, будет беда, — и вывел лодку туда, где поглубже, чтобы потом легко оттолкнуть. Затем перетаскал в неё приготовленные Темершаной вещи — включая ведро с ещё тёплой водой и кружки. Подумывал даже саму девушку перенести, но сам понял, что затея дурная: упадут.

Она покачала головой: «Я с берега сяду. Вон с того мысочка!». Вёсла уже плотно сидели в уключинах, так что пора отчаливать…

Он вернулся к сараю, раскидал костёр и присыпал песком угли. Закрыл ворота. Всё? Да, похоже. Теперь берег выглядел так, словно сюда уже давно никто не наведывался.

Пора.

Закинул сапоги в лодку, столкнул корму, забрался сам.

Несколько минут потратил, чтобы снова обуться — ноги от ледяной воды начали неметь.

Вёсла привычно легли в руки: да, эта лодка не предназначена для выхода в море, но это всё-таки лодка. Шедде сразу приноровился к её более коротким и лёгким веслам, и уже через минуту был у облюбованного мальканкой мыска. Здесь действительно образовалось что-то вроде заводи, и девушка без труда села в лодку.

Осторожно, чтобы не раскачивать, она перебралась на корму и устроилась, спрятавшись до пояса под жёсткой парусиной.

Шедде решил, что пойдёт под дальним левым берегом: вряд ли преследователи пересекли реку, так что лучше быть мишенью маленькой и далёкой, чем соблазнительной и близкой. Но вскоре оказалось, что левый берег — это сплошь мели. Местами они превращались даже в островки сухой осоки и кустарника.

Посередине реки течение оказалось ощутимым, а размеренные гребки ифленца ещё более ускорили лодку.

Он быстро поймал привычный ритм, и смог отвлечься на берега позади. Любоваться там было, правда, нечем — поля тонули в тумане, изредка перемежаясь чёрточками перелесков. Левый берег, ещё более низкий, и вовсе представлял собой унылую ровную полосу камыша, осоки и рогоза. Так что взгляд Шедде всё чаще возвращался к образам и мыслям, далёким от этого унылого пейзажа.

Темери, убедившись, что пока её участие в управлении судном не требуется, задремала под парусиной. её лицо разгладилось, исчезла привычная складка меж бровей. Она вдруг стала обычной, совсем ещё молодой девушкой, которая спит и видит какие-то светлые сны.

Смотреть на неё было приятно — так приятно смотреть на детей или котят.

Шедде даже почувствовал в очередной раз раскаяние: ведь жила же спокойно, не зная бед — так нет, надо было прийти, вытащить из уютной раковины, без предупреждения, без представления о том, как поменялся мир…

Кинрик, конечно, дал слово быть ей хорошим мужем. Вероятно, так же радостно он подтвердит, что никоим образом не собирается понуждать её к выполнению супружеского долга… но ведь до открытия навигации осталось не так много времени. Флот с Ифленских островов придёт непременно, а значит, так или иначе, эти двое останутся один на один.

Шеддерика не будет рядом.

Кто из них сильней? Научится ли Темершана та Сиверс ориентироваться в придворных интригах? А может, ей и учиться не надо? Просто вспомнить благословенные времена до ифленского нашествия? И забыть всё прочее.

Шеддерик поймал себя на том, что мысли начали «плыть». Проморгался, потёр шею: это на время помогло вернуть ясность ума.

Берега не поменялись, но по правой стороне небо потемнело, набрякло не то дождём, не то снегом. К сожалению, причалить было некуда — мели, песок, кочки не давали шанса переждать предстоящую непогоду под укрытием. Оставалось только двигаться вперёд и надеяться, что река не пропустит тучу, оставит над берегом.

Проснулась Темери. Предложила сменить его на веслах. Это её ставшее привычным: «я умею» в который раз заставило Шедде мысленно улыбнуться. Он не сомневался — действительно умеет. Ведь была же у неё когда-то своя парусная лодка…

Он согласился. Пусть погребёт до дождя. Потом придётся оставить вёсла. Не было необходимости пока что жертвовать сухой одеждой в пользу скорости…

Темери устроилась на банке, взяла вёсла. Сделала несколько пробных гребков. Шеддерик понял, что у неё всё прекрасно получается, и сам забрался под полог. Вообще, по бортам лодки были специальные крюки, чтобы закрепить полотнище, но выбранный материал оказалась просто просмоленной тканью — неведомый рыбак только собрался сшить какой следует тент…

Сон не преминул вернуться. Тот самый сон. На этот раз он показался особенно красочным из-за недавних собственных ощущений. Натруженная греблей раненая рука пульсировала под тканью, отзываясь на любое движение даже во сне…

Во сне рядом с палачом стоял сиан. Сиан смотрел сверху вниз на прикованное к решётке окровавленное тело. Смотрел оценивающе — дознаватель хотел знать, можно ли продолжать допрос. А для этого пленник должен мочь говорить.

Пленник хрипло дышал и смотрел на дознавателя с ненавистью: он знал, что не выживет, и сейчас больше всего хотел, чтобы кто-нибудь приказал его добить. Но сиан покачал головой, и пленник услышал короткое: «Продолжайте!».

Палач нагрел на углях стальной штырь, вернулся к пленнику.

— Кто приказал тебе поджечь «Жемчужину»? Отвечай!

— Никто… — хрипел пленник. — Никто, я сам…

Раскалённое железо приблизилось к его глазу. Пленник закричал и задергался на решётке, но палач поймал его за волосы. Поймал и кинул взгляд на дознавателя. Тот только пожал плечами: он получил ответ, который ему был нужен, остальное его не интересовало.

Проснулся Шедде от крупной капли, упавшей ему на лоб. И почти сразу по парусине забарабанило.

Темери ойкнула, не зная, что делать.

— Кладите вёсла по борту, — подсказал он. — И давайте скорей сюда, иначе промокнете!

Упрашивать не пришлось. Темери сноровисто уложила вёсла и нырнула под парусину. Уселась там, в глубине, растягивая руками ткань.

Шедде достал из-под борта жерди, что служили утром треногой, и приспособил их в степс вместо основания мачты:

— Можно натянуть верёвки ещё… эх, надо было раньше… Темери, садитесь ближе к банке, а я попробую это всё как-то закрепить.

Пока возился, он, конечно, вымок, но тент вышел вполне приличный. Дождевая вода теперь по большей части утекала за борт.

Было слышно, как капли барабанят по ткани.

— Двигайтесь ближе, иначе всё-таки промочите платье…

Она послушно сдвинулась на ширину ладони. Совсем чуть, чтобы только не обидеть. И тут же сказала грустно:

— У вас кровь на повязке. На руке. Надо было мне раньше вас сменить — вы слишком активно двигаетесь, так никогда не заживёт.

Её забота трогала: котенок утешает драчливого помойного кота. А то и пса.

Он запрокинул голову, расслабляя шею:

— Заживёт. Я прочный…

— Да, я заметила.

И вдруг огорошила вопросом:

— А что у вас с рукой? Почему она всегда в перчатке? Когда вчера вы дрались с той силой из холодного мира. Мне показалось, ваша рука светилась.

Простой прямой вопрос. Никто уже несколько лет его об этом так прямо не спрашивал. И что тут ответишь? Не пересказывать же ей всю неприятную историю семьи ифленских императоров… включая самых дальних родственников и бастардов?

— Любопытство иногда бывает опасно.

— Сейчас опасно? — у неё даже глаза блеснули в темноте.

— Сейчас — нет.

Он осторожно стянул перчатку и вытянул руку вперед, как будто и сам её впервые увидел.

Кисть, изрезанная шрамами от огня. И камни — чёрные саруги этхаров, вживленные в плоть без всякой системы. А может, система была, да только человеческой логике она не поддаётся.

Какой-то поэт-романтик прошлого века назвал их окаменевшими драконовыми слезами.

Шедде в эту гипотезу не верил: драконов в мире почти не осталось, а саруги у чернокрылых не кончаются. Даже если учитывать старые запасы, трудно поверить, что древние драконы, сколько бы их ни было, смогли бы наплакать столько…

Нет, чёрные эти блестящие «камушки» этхары делают, а может, и выращивают, кто их разберёт, сами. В своих сумеречных лесах.

Глаза Темери, кажется, стали ещё больше, даже брови приподнялись:

— Как же… как вы с этим живете… зачем… — прошептала она белыми губами и перевела взгляд на лицо Шеддерика.

Он поспешил вернуть перчатку на место.

Осторожно покачал больной головой. А потом, повинуясь внезапному наитию, на миг коснулся рукой в перчатке её пальцев.

Темери, вопреки ожиданиям, руки не отдёрнула. Наоборот, поймала его ладонь и сжала, насколько смогла.

— Никто бы добровольно не согласился на такое… — сказала почти шёпотом.

Шедде, тоже шёпотом, чтобы не спугнуть, ответил:

— Так было нужно.

Высвобождать пальцы из её руки не хотелось. Но ещё меньше хотелось, чтобы эта девочка, которой выпало куда больше бед, чем иному воину за всю жизнь, его жалела.

— Не тревожьтесь за меня, Темери, — как можно мягче сказал он. — Не стоит. Это не наказание, это скорей такая защита…

И всё-таки убрал руку.

Но Темери не думала его жалеть. Она хмурилась, словно что-то вспоминая или силясь понять. И вдруг сказала:

— Был бы у меня мой посох, я бы лучше разобралась. Но это — недобрая магия. Она не помогает. Даже ещё хуже. Она же вас убьёт…

— Ну, если бы их не было… Саруги защищают меня от того самого родового проклятия. Да, они несовершенны, но выбор был маленький: или так, или сразу смерть. Темершана та Сиверс, это было моё решение. Только моё.

Она по-прежнему смотрела серьёзно, но теперь как будто с иронией — оказывается, за эти дни он неплохо успел узнать выражения её лица. А потом озадачила фразой:

— Это мне напоминает кое-что… ведь я с вами отправилась в Тоненг тоже сама. И тоже это было только моё решение…

Шедде попробовал вспомнить свои тогдашние обстоятельства.

Как он вообще решился просить помощи у этхаров? Кажется, он искал ответы в замковой библиотеке и пробовал все возможные варианты подряд… да, дело было именно так.

Были и другие отчаянные, странные решения. Была долгая поездка в один из немногих оставшихся этхарских лесов…

Нет, сейчас точного ответа он уже не нашёл бы.

Да и какая разница, выхода у него тогда действительно не было. Жить, хоть и с саругами этими, всяко лучше, чем как в ставшем уже привычным кошмаре. В том самом, с палачом над невинной — или почти невинной — жертвой.

Между тем дождь потихоньку сошёл на нет. Надо было снимать тент и вновь садиться на вёсла…

Подходящий ночлег нашёлся уже в сумерках — в этом месте по левому берегу впервые начал появляться лес, да и глубина немного увеличилась, так что Шедде смог найти для них вполне приличную стоянку, развёл костёр, и даже соорудил из парусины и тента что-то вроде шатра.

У входа весело горел огонь, кипятилась вода. В ней уже плавали кусочки мяса и лука, а так же нащипанная Темери под елкой сухая зимняя кислица. Должно было получиться что-то вроде деревенской похлебки, и оставалось жалеть только о соли. Ложка у них тоже была на двоих одна — та самая, выструганная Шеддериком ещё в охотничьей избушке. Темери потратила несколько минут, чтобы немного подправить её.

Она действительно многое умела — такого, что и вообще-то женщинам знать не обязательно, а уж благородным чеорам — подавно.

Шедде на некоторое время задремал у огня, а когда проснулся, еда была уже готова и одуряюще пахла.

Впервые этой ночью Шеддерик отправился спать, не ощущая себя смертельно голодным…

А проснулся оттого, что Темери трепала его за плечо. Голос у неё был испуганный.

— По дальнему берегу люди ходят. С факелами. Может, видели нашу лодку…

Было ещё темно, только на востоке над горизонтом разгоралась тоненькая светлая полоска.

Увидели лодку? Вряд ли с такого расстояния да в темноте. А вот огонь…

— Костёр могли заметить?

— Не знаю. Он почти прогорел, но угли были ещё яркие. Надо было уйти подальше от берега…

Подальше от берега начинались глубокие канавы — русла весенних ручьёв. А ещё дальше местность понижалась к поросшему камышами болоту. Их островок был единственным пригодным для ночлега. Но вот позаботиться о том, чтобы с воды огонь был неразличим, надо было.

Шедде вздохнул:

— Собираемся. Если промедлим, они смогут найти переправу. Здесь наверняка где-нибудь есть броды.

Темери, понятливая душа, тратить время на разговоры не стала. Собраться было нетрудно: Шеддерик свернул полотнища, Темершана — собрала остатки ужина. Совсем скоро они снова были в лодке, а лодка — заскользила по чёрной ночной воде. Чеор та Хенвил заранее предупредил Темери, чтобы на реке говорила исключительно шепотом, но та словно и вовсе разучилась разговаривать. В плеске воды у прибрежных камней плеска вёсел было почти не слышно.

Факелы метались по дальнему берегу, словно кто-то пытался что-то с их помощью отыскать или на берегу, или недалеко по-над водой. Слышались какие-то оклики, может — команды.

Шеддерик помнил, что дальше река делает плавный изгиб. Если грести быстро и тихо, то может, им удастся избежать встречи с преследователями. Если, конечно, люди с факелами собрались там по их душу.

Так что надо было спешить…

Одного он не учёл — там, где река закладывает петлю, короткий берег всегда мельче длинного.

Да, глаза привыкли к темноте, да, руки приноровились к веслам, и ориентиры были все хорошо видны. Не был виден только донный песок и мелкие камни…

Разогнавшись как следует, Шедде внезапно вылетел на мель. Да так, что чуть не свалился за борт.

Охнула Темери, шумно плеснули и ударили в песок вёсла.

Шеддерик, выругавшись вполголоса, скинул плащ и сапоги и спрыгнул за борт. Воды оказалось меньше, чем по колено.

— Мне тоже вылезти? — прошептала Темери. — Я сейчас!

— Пригнитесь. Может, вас не увидят. Сейчас попробую столкнуть.

Темершана оглянулась на дальний берег, Шедде невольно тоже бросил туда взгляд. Люди с факелами, недавно оставленные позади, вновь приближались.

— Давайте! Ложитесь, сейчас же! Если будут стрелять, борта хоть немного защитят!

От ледяной воды ноги почти сразу потеряли чувствительность. К тому же лодка, едва сдвинувшись, намертво села кормой на невидимый в темноте камень, а может, это была коряга. Пришлось обойти её с другой стороны и снова толкать, даже когда показалось, что жалобно затрещала, надламываясь, одна из досок…

И всё-таки в какой-то момент ему удалось вытолкать лодку на чистую воду. И даже — забраться назад.

И тогда с дальнего берега кто-то крикнул:

— Эй, в лодке! Поворачивай сюда! Всё равно тебе не уйти. А так хоть жив останешься!

Голос был весёлым. Казалось, что окликнувший стоит где-то рядом.

Шедде подхватил вёсла и начал отгребать от мели к основному руслу. Молча.

— Они обо мне не знают! — шепотом отметила Темершана. — Они что же, ищут вас?

— Хорошо, что не знают. В деревне видели только меня, вот меня одного и ищут. Интересно, видать тот рыбак из деревни вас почему-то не выдал. Но, скорей всего, они считают, что вы погибли, или я вас где-то прячу. И как-то мне не хочется это у них уточнять…

— Эй, мужик, слышишь? Давай сюда! Мы тебя не тронем, только зададим пару вопросов, и всё!

Темери осторожно высунулась из-за края лодки.

Правый берег стал хорошо различим — русло реки не давало шанса укрыться под левым берегом. И хотя течение в этом месте было приличным, да и Шеддерик налегал на весла изо всех сил, лошади всё равно были быстрее.

Что намерения у преследователей серьёзные, подтвердил раздавшийся вдруг над рекой одиночный выстрел. Мальканка ойкнула и нырнула снова на дно лодки. И правильно.

Хорошо, что зимние ночи — долгие, а рассветы — медленные. У них всё ещё были шансы скрыться до света.

Если природа и местный ландшафт хоть немного помогут…

Раздался ещё один выстрел. Потом ещё. Потом — приказ беречь пули.

— Страшно? — спросил полушепотом Шеддерик. Как-то уж больно неподвижно замерла Темери, даже кажется, дышать перестала.

— Нет, совсем не страшно. Только жалко…

— Чего?

— Что мне сделать, чтобы помочь? Не отвечайте, знаю, что ничего.

— Мы, наверное, уже близко к городу. Вы можете рассказать, какая там река? Какая местность?

Темери помолчала, честно пытаясь вспомнить.

— Недалеко от Тоненга большой каменный мост. Купцы ездят… нет, два моста, но один старый, полуразрушенный. Очень красивый. Я однажды…

Замолчала. Ещё подумала. Сказала:

— Старый мост. Он завален речными наносами. В прежние времена их расчищали. Но потом я однажды была в этих местах. Брёвна были чуть не поперек реки. Не знаю, как сейчас…

— Понятно. Что-то ещё?

— Не знаю. Выше по течению я была пару раз, но там всё как здесь. Река как река. А, ещё быстрина есть, но это почти в городе уже. У каменного берега. Там глубина приличная, наша лодка легко проскочит.

Шеддерик кивнул, забыв, что в темноте его, возможно, не видно.

Факельщики были близко, как вдруг Темери заметила кое-что еще.

— Там в поле, смотрите! Другой отряд!

Помянув всех Повелителей Бурь и морских жуфов, какие только есть в мире, Шедде с удвоенной силой налёг на весла.

По правому берегу начался ельник, и это могло немного задержать преследователей. Но вряд ли он станет серьёзным препятствием.

Однако Темери обнадёжила:

— Теперь правый берег будет выше. Там овраги будут и лес. Не знаю, есть ли по той стороне какие-нибудь дороги, но если и есть, то все далеко от воды.

А потом добавила грустно:

— Если русло завалено, то им и не нужно никуда спешить. Они знают, что мы плывем в ловушку.

«Еще посмотрим», — подумал Шеддерик. Плана у него никакого не было. В тот момент главным было — грести. Грести и не останавливаться…

А меж тем позади события начали развиваться. Новая группа всадников приблизилась к факелоносцам. Издали было не разобрать, о чём они между собой говорят, но говорили громко, уверенно.

Темери вдруг начала деятельно вытаскивать из складок парусины одну из жердей, что они везли с собой от самого лодочного сарая.

Вытащила, ощупала со всех сторон. Попросила, чуть ли не впервые первой к нему обратившись с просьбой:

— Чеор та Хенвил… мне нужен ваш нож!

— Возьмите. Он на поясе…

Но тут же понял — ляпнул глупость. Не станет она искать у него нож. Да и не сможет, всё едино весла откладывать.

— Чтоб вас. Сейчас.

Он плохо представлял, для чего Темери сейчас могла использовать нож. Но спрашивать не стал: и так увидит.

Мальканка занялась странным делом — начала счищать с жердины остатки коры. А потом — отрезать «лишнюю» по её мнению часть: тонкую вершину.

Ладно, чем бы ни занялась — главное, отвлеклась немного от погони. Может, это такой способ занять руки, чтобы не бояться. Хотя Шеддерик достаточно её изучил и мог бы поклясться, что даже это её занятие имело какой-то смысл и цель.

Впрочем, не важно.

Над рекой начали появляться пряди тумана, небо на востоке всё больше светлело. Факельщики и те, кто их догнал, остались за поворотом, но если мальканка права и впереди — широкий речной завал, то всё равно следует спешить.

— Темершана! Эй, чеора та Сиверс!

Она вздрогнула, оторвалась от своего занятия, подняла взгляд.

— От старого моста, если по берегу — до города далеко?

— Недалеко, но дорога давно заросла, это скорей просека. Но там как-то можно выйти к новому тракту.

Новый тракт, это тот, что ведёт от каменного моста через предместья сразу в мальканскую часть города. Может быть, это решение…

Внезапно Темершана огорошила его вопросом:

— А почему вы называете меня «та Сиверс»? Вы же знаете моё настоящее имя.

— Не знаю. Не думал об этом, — он усмехнулся. — Вас так представили, и я решил, что так правильней. А действительно… почему та Сиверс?

Когда преследователи скрылись за поворотом, стало возможно грести не в полную силу. И перемежать гребки разговором.

Так почему-то легче было выдерживать гонку.

— Это моё речёное имя. Если кто-то приходит в монастырь Ленны просить помощи и защиты, он проходит первое таинство под покровами и получает речёное имя. Своё я называть не хотела, и как многим сиротам, мне дали имя того знатного чеора, который некогда безвозмездно передал эту землю общине, и она стала принадлежать монастырю.

— Этот знатный чеор был ифленцем?

— Наполовину. Его отец был знатным ифленцем, мать родилась на материке и в детстве служила Золотой Матери. Но это всё было задолго до нашествия. Давайте, я заменю вас на вёслах?

— Нет. Берегите силы!

На самом деле, Шеддерик подозревал, что если отдаст вёсла и хоть на минуту приляжет, то мгновенно заснёт. И вряд ли потом хоть кто-то сможет его разбудить. По многим причинам. Любое прикосновение к ране над виском вызывало острую боль, иногда перед глазами начинали плыть тёмные пятна. Руки привыкли к вёслам, и все движения выполняли заученно, но стоило немного сменить позу, как порез на руке тоже давал о себе знать. Но отдых проблему бы не решил: Шедде понимал, что к лихорадке, вызванной порезами, и проклятьем, добавилась ещё и простуда. Остановиться значило сдаться, и он продолжал грести, стараясь поддерживать разговор с мальканкой.

Старый мост, верней, грандиозный завал из серых, принесенных прошлыми паводками брёвен, они увидели, когда окончательно рассвело. Течение в этом месте немного усиливалось, так что Шедде из осторожности двигался вдоль левого берега так медленно, как только мог. Больше всего он боялся посадить лодку на брёвна или получить пробоину.

К тому времени Темери успела нанести на свою «палку» какие-то грубые узоры — поперечные линии, точки и волны. Это совсем не было похоже на те вешки, которые делают сианы. Если честно, это ни на что не было похоже.

— Это мой новый посох, — грустно сказала Темери. — Жаль, я думала, будет время сделать его по всем правилам… но главное, чтобы он работал как надо.

— А как надо?

Она пожала плечами:

— Попрошу помощи у Покровителей. Нам ведь нужна помощь.

— Похоже, нужна. — Шеддерик согласился, хотя не был уверен, что духи мальканских предков Темершаны смогут им чем-то помочь. Но в одном она права — им сейчас любая помощь будет кстати. Даже призрачная.

На берегу собирались недолго. Заросшая дорога, тянущаяся от моста под мокрые голые лесные кроны, была пустынна, так что следовало воспользоваться этим и уйти от воды как можно дальше. Свидетели могут навести на их след.

Однако всего через четверть часа Темершана стала немного отставать. Шедде, шедший впереди, не сразу увидел, что она прихрамывает. Остановился. Усталость вылилась в раздражение:

— Каких морских жуфов вы никогда не жалуетесь? Что с ногой? Натёрли?

Темери постояла немного, опираясь на «посох», и несколько мгновений сверлила ему переносицу упрямым взглядом.

Потом вдруг пожала плечами и огорошила ответом:

— Вы тоже. Не жалуетесь.

— Я другое дело.

— Почему?

— Потому что я мужчина. Я сильнее. И я привык к таким переходам.

— А я — оречённая Золотой Матери! Я ходила Дорогой Долга. А моя жизнь до монастыря — это тоже всё время дорога. И я знаю, что могу идти. У меня нет кровавых мозолей, я не подвернула ногу и не ушибла.

— Тогда что?! — Рявкнул Шеддерик неожиданно для себя.

— Мне надо знать, — добавил тише. — Может, вам нужен отдых?

— А вам — перевязка. Но не здесь же! Выйдем на тракт. Там много людей, там проще затеряться.

И действительно. Они стояли в лесу, тихом, зимнем, окутанном туманом, два маленьких усталых человека под огромными кронами, и почему-то орали друг на друга.

Может быть, на тракте действительно легче затеряться. Но и встретить гвардейский патруль — тоже будет легко. А в свете событий последних дней, будет ли этот патруль дружественным? Или солдаты начнут стрелять, лишь только выяснят, с кем имеют дело?

— Так что у вас случилось? Что-то с ногой?

— Голова кружится. Пока стою — не сильно. А как начинаем идти…

Понятно. Усталость и голод… Вот дурёха. Шедде окинул глазами лес и тут же нашёл подходящее поваленное бревно. Лучше бы дать ей что-то сладкое, конечно. Но остались только сухари.

Темери сжала сухарь в кулаке и задумчиво сказала:

— Это прошло бы. Уже много раз проходило само. Не стоит беспокойства.

— Темершана та… Темершана Итвена. Вы всё ещё невеста моего брата. И я всё ещё должен доставить вас в Тоненг живой и невредимой.

— Я помню, — с усталой иронией ответила она. — Вы должны меня доставить. И доставляете. А что если за всеми этими нападениями стоит ваш брат? Ну, может, не хочет он на мне жениться?

А действительно, что если Кинрик, оказавшись один у власти, всё решил переиграть по-своему, и начал с попытки убрать с дороги занозу-братца, кстати, сводного, и нежеланную невесту? В истории Ифленской империи бывали сюжеты и заковыристей.

Шеддерик едва развёл руками и ответил:

— Даже в этом случае. Вы сами сказали — на тракте затеряться легче. А в Тоненге, который и вы, и я неплохо знаем, это будет совсем просто. Доберёмся, тогда и выясним, что происходит. В деталях.

…А может, очередные повстанцы всё-таки добрались до Кинне. И тогда — остаётся только гадать, кто прибрал к рукам власть, и что происходит в городе и стране.

— Ешьте ваш сухарь — вздохнул благородный чеор. И сел на то же бревно, вытянув ноги.

На почтительном расстоянии от мальканки.

Шкипер Янур Текар

Моросило. В трубе выл ветер, в зале у стены дрых рыбак из артели, возле него дощатый стол венчала глиняная кружка. Пустая.

Янур застыл у маленького окна, наблюдая, как по краю бывшего фонтана на площади прогуливается чайка. Туда-сюда. Большая морская белоголовая чайка. Остановится, замрёт на долгую минуту, а потом отправляется в обратный путь, покачивая боками. На берегу чайки неуклюжи. Так же, как старые моряки, вынужденные коротать остатки дней вдали от любимой стихии. Впрочем, чайка в любой момент может подняться в небо и улететь к морю.

Янур Текар так поступить не смог бы: ифленцы на свои корабли малькан не берут.

Ещё лет пять назад он летом ходил рыбачить с артелью, но здоровье и прожитые годы всё прочней привязывали его к берегу.

Да и семью было страшно оставить. Старший сын дорос до того возраста, когда взрослые не указ, лезет на рожон, да задирает вместе с другими подростками ифленскую стражу. Жена стала к зиме часто простужаться. Словом, каждую навигацию находился не один повод остаться дома. Хотя в артели его помнили и каждый год неизменно звали к себе.

— Что застыл там, — окликнула Тильва с кухни. Всё утро она гремела посудой — чистила медь, к чему приобщила не только обеих разносчиц и кухарку, но и всех детей. Сейчас помощники отправились отдыхать. — Ждёшь кого?

За много лет жена хорошо его изучила. Но сейчас он никого не ждал. Зимние переступы миновали, вроде бы дело пошло к весне, так что стоило ждать хотя бы тепла… но мелкая морось на улице не предвещала перемен к лучшему.

Янур оторвался от окна. Что же, ждать он действительно никого не ждал. Но кое-чего ему не хватало. Причём, уже довольно давно.

— Помнишь ифленца? — Словно бы нехотя спросил он у жены.

— Это который на днях зубы под столом оставил? Или которому Джарк плащ жидкой грязью залил? Так я плащ отчистила, так что переживать ему не о чем. И мы расстались почти друзьями… он что, приходил? Или я чего-то не знаю? Ох, отправлю я Джарка… да и Нану тоже, к бабкам в деревню. Пусть-ка попробуют там своевольничать…

Жена даже вышла в зал.

Янур покачал головой:

— Да нет. Ты, наверное, не помнишь… появился у нас в начале осени. Из этих… — показал он пальцем в потолок. — Из знатных. Благородный чеор. Ты его тогда ещё «чёрной рукой» назвала…

— А, тот загадочный ифленец, с которым вы каждый раз при встрече бранитесь, как портовые грузчики, а потом ты поишь его за свой счёт. Как не помнить…

— Давно не показывался, да?

Тильва всплеснула руками.

— Заскучал по закадычному дружку? Ну, ты даёшь, Текар. То ты готов идти с вилами на крепость, ифленскую сволочь бить, то у тебя среди ихней братии вдруг находятся приятели…

— Да какие приятели… что ты, жена. Приятели… Должен я ему. Так должен, что в этой жизни и не расплачусь.

— Ох ты, добрые покровители… ты же сам говорил, что не загрустил бы, если бы все они, без исключения, враз повымерли. Что ты такое говоришь, какие долги? Они же воры, убийцы. Ничего ты никому не должен.

— Летом Джарк побитый пришёл… помнишь?

— Ну, ты ходил разбираться.

— Да уж… разобрался. Есть вещи… а, ладно. Если б не этот ифленец, Джарк бы домой не вернулся. Совсем не вернулся, понимаешь?

— Да что ж они за люди такие…

Янур дипломатично не стал продолжать разговор: он-то точно знал, кто был прав тогда, а кто, в компании таких же лоботрясов, только постарше, под командованием мутного, но очень решительно настроенного цехового мастера из Рощиной Слободы, готовил покушение на самого ифленского наместника…

Наместника всё равно убили, чуть позже, а может, он сам ушёл в тёплый мир, куда ему и дорога.

Но если бы вместе с облавой на секретную квартиру не явился чеор та Хенвил, возможно, и Джарка, и ещё парочку таких же бедовых городских пацанов отправили бы в тюрьму. А то и — старый наместник был суров! — в тот же день расстреляли бы на площади.

А потом, в один из первых осенних дней, ифленец впервые зашёл к ним в таверну. Вроде бы удостовериться, что Янур объяснил своему парню, в чём тот был неправ. Тогда поводом для спора у них стало то, что, по мнению Янура, его сын был виновен лишь, что попался: никто из нижнего города здоровья наместнику не желал. Чеор та Хенвил считал, что его вина в стремлении нарушить постулаты правовой буллы Ифленской империи.

Если бы вина юноши была доказана, он наверняка был бы казнён вместе с другими заговорщиками. Так — ему грозила тюрьма, а родителям, вероятно, пришлось бы покинуть Тоненг без права возвращения.

Янур до сих пор не знал, что заставило ифленца поверить им и вытащить парня из неприятностей. Но добра он не забывал. И долги старался отдавать.

Впрочем, помнил он не только добро, так что ифленец, повадившийся чуть не через день ужинать в «Каракатице», успел выслушать от Янура немало справедливых упреков и в адрес самого наместника, и всего его окружения. Благородный чеор в долгу не оставался, так что любая их встреча быстро перерастала в оживлённейшую беседу.

В день похорон наместника Янур видел его в «Каракатице» в последний раз. С тех пор минул почти месяц. Город потряхивало, словно в ожидании серьёзной беды. То там, то тут вспыхивали драки. Ифленская знать носу не казала из Верхнего города, зато усилились на улицах гвардейские патрули.

Джарк дни и ночи не вылезал из своей комнаты, как будто чтобы доказать, что ни в чём не участвует и дурных намерений не имеет. Очень его напугала та облава.

Но мысли старого моряка упорно уплывали за пределы родного дома. Чеор та Хенвил носил титул Светлейшего, а значит, не мог исчезнуть просто так. Или был вынужден внезапно уехать, или всё-таки нарвался, и теперь хорошо если жив.

Янур не очень интересовался новостями из замка — слышал только, что молодого наместника пытались зарезать, но он вовремя заметил нападавших и сумел позвать на помощь, так что выжил. Выжил и даже вроде бы собрался на ком-то жениться, но невеста ещё не прибыла.

Казалось, ифленская знать решила просто забыть о Нижнем городе, как будто если выкинуть из головы проблему, то она как-нибудь исчезнет сама.

Как ни печально, а порядок в городе сейчас зависел от этого, безусловно, умного и красивого, но всё-таки неискушенного в вопросах управления страной юноши…

Янур мысленно усмехнулся: «В наше время каждый мнит, что лучше наместника знает, как управлять Танерретом, и я ни чем не лучше!»

Тильва заметила его ухмылку и пожала плечами: в последние месяцы её мужа часто посещало задумчиво-угрюмое настроение.

Между тем хозяин таверны тряхнул головой, возвращая себя ясность мысли и разгоняя призраки прошлого, и сообщил:

— Пойду на двор, расколю пару брёвнышек. Такая хмарь на улице, хочется тепла.

— Ведро прихвати. Я у печи поставила. И кости собакам рядом в мешке…

Что ж — ведро так ведро. Помои следовало выплеснуть подальше от заднего крыльца: ночью заморозки прихватывают воду, так что кто-то мог и поскользнуться.

Янур не спешил. Собаки в загоне при виде хозяина выскочили к самой решётке, начали толкаться, догадываясь, что он пришёл не с пустыми руками. Но по первому окрику тут же угомонились и отошли к дальней стенке вольера. Две из трех — крупные городские дворняги, а один — коанерский ныряльщик, чёрный, лохматый и умный пёс, признанный вожак маленькой стаи.

Янур проверил воду, накормил псов, приласкал улыбчивую дворнягу Мышку. Оставалось только выплеснуть воду да заняться дровами. Как вдруг Холок глухо заворчал и, забыв о кормёжке, направился в ту часть вольера, что граничит с хозяйскими сараями. Мыша, тоже что-то почуяв, задрала голову и звонко залаяла.

— Тихо вы, — прикрикнул на псов Янур, — сам посмотрю!

Собаки смолкли. Прихватив на всякий случай железный ломик, которым в морозы сбивали с крыльца лед, да так и забыли прибрать, хозяин таверны направился к сараям, столь заинтересовавшим его собак. В одном из сараев ждала ремонта старая телега, в другом хранилось всё то, что по каким-то причинам в дом не помещалось, а выкинуть было жалко. Словом, если бы воры туда залезли, вряд ли они нашли бы хоть что-то ценное.

Янур скорей ожидал увидеть там приблудившегося кота или щенка.

Но это был не щенок. И не кот.

В тени под навесом, вроде бы, стояли действительно люди — двое. А уж с двумя воришками хозяин таверны справится, не с таким справлялся.

Один вдруг шагнул вперед, примирительно приподняв руки:

— Дядя Янне! Придержи псов, не признали они меня. Ты сам-то признаешь?

— Ифленец! Вот ведь, — изумился старый моряк — Только сейчас тебя поминал.

Шеддерик та Хенвил вышел на свет, и Янне поразился, как плохо тот выглядит. Голова разбита и в синяках, перевязана какой-то грязной тряпкой, подбородок зарос, как у артельного, а одежда превратилась в лохмотья.

— Надеюсь, поминал-то чем хорошим? — широко улыбнулся гость. Но тут же посерьёзнел:

— Нам нужна помощь.

Вдруг из-за его спины раздался удивлённый девичий голос:

— Дядя Янне? Даже так?

И тут перед Януром явилось привидение. Привидение было одето в обноски и выглядело немного иначе, чем Янур помнил. И всё-таки он сразу, безоговорочно её узнал.

И стоял столбом, хлопая глазами и не в силах поверить, что рэта Темершана Итвена стоит перед ним во плоти. А сама Темершана — не стояла. Подбежала, и вдруг повисла у него на шее, как в былые, прекрасные времена:

— Шкипер Янур! Я не надеялась тебя увидеть!

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Тракт вымотал его, кажется, больше, чем весь предыдущий путь. Эта широкая, некогда наезженная торговая дорога на поверку оказалась почти пустынной. В первые часы они встретили лишь пару подвод да одинокого бродягу, бредущего из Тоненга с штопаным мешком за спиной. Бродяга брёл медленно, глядел только себе под ноги, и лишь когда поравнялись, окинул их насмешливым, всё понимающим взглядом.

Шедде в тот момент накинул на голову капюшон и больше не снимал его. Светлые ифленские волосы могли привлечь ненужное внимание.

Хорошо ещё, что извечную зимнюю грязь в то утро слегка прихватило морозцем, иначе идти по тракту и вовсё было бы невозможно.

Может оттого, что сам Шеддерик двигался несколько медленнее, а может, и впрямь сухарь помог, но Темершана больше не отставала. Держалась в полушаге позади, при ходьбе лишь слегка опираясь на свою «резную палку».

Ближе к полудню им повезло — крестьянин на телеге согласился подвести до самых ворот: «Но не дальше, мне в город не надо, я в предместье еду».

Мужик оказался не из разговорчивых, так что часть пути Шеддерик продремал, устроившись на охапке лежалого сена. Чем в это время занималась мальканка, можно было лишь предполагать. Но когда проснулся, она сидела неподалёку, у бортика телеги, и глядела куда-то вперёд, поверх головы возницы.

Шедде проследил за её взглядом и понял, что телега подъезжает к предместьям — уже были хорошо видны каменные стены верхнего города, а вдоль дороги тянулись ограды складов и деревенские неровные улицы. Этим домикам, наверное, было за сотню лет — многие из них покосились, ушли по глаза в землю. Латаные крыши заросли мхом.

Голова стала пустой и гулкой, а нужно было собраться и принимать какие-то решения. Нужно было что-то делать…

Даже в городе было проще. В городе двум бродягам затеряться ничего не стоит. Главное войти в ворота.

Может, если б ворота охраняли ифленские гвардейцы, это и вправду оказалось делом нелёгким, но на воротах стояли мальканы, то есть, можно считать, ворота и вовсе никто не охранял.

Шедде запомнил и это. Вернётся в замок — первым делом изыщет ресурсы для нормальной охраны городских стен. Так и враг придёт — никто не заметит…

Впрочем, про путь по городу он смог бы рассказать немного. Только — что шёл сам, что старался быть незаметным. И выбирали они не основные, а узкие, задние улочки, на которых поменьше любопытных людей. Темершана не спорила. Она была молодец — просто делала, что просят, и не пыталась своевольничать…

Таким порядком они и добрались до заднего двора дяди Янне.

И всё бы было хорошо, кабы не собаки, которые, оказалось, недаром получали корм…

Шедде собрался с духом — нельзя было показывать старому моряку слабость. И тем более нельзя было выпускать ситуацию из-под контроля.

Впрочем, времени для того, чтобы придумать надлежащее объяснение… да вообще сгладить впечатление от встречи не осталось. Янур появился сам.

Наблюдать за встречей дяди Янне и Темершаны было занятно, но при том — немного грустно: с ним самим она всегда держалась отстранённо. С этим старым моряком всё было иначе. Никаких сомнений, никаких душевных терзаний. Всего-то пара радостных фраз, да два шага — и вот уже чеора та Сиверс… — или теперь правильней говорить рэта Темершана Итвена? — уже висит у него на шее.

— Праздник! Это же праздник! — не веря себе, повторял хозяин «Каракатицы». — Это какое-то чудо, рэта! Так не бывает! Надо всем рассказать…

Рассказать… нет. Это в планы Шеддерика совсем не входило. Их появление должно оставаться тайной. Хотя бы до того момента, пока он сам в подробностях не узнает, что происходит в городе, в стране и в мире.

Не успел он, однако, и рта раскрыть, как мальканка его опередила.

— Шкипер Янур! Пожалуйста, не говорите никому! Это важно!

— Как же не говорить? Да это же первая хорошая новость за много лет!..

— Так и не говорить! — встрял в беседу Шеддерик. — Нам едва удалось добраться до города живыми. В твоём доме, может быть, чеоре та… — он замялся на миг, вспомнив, что о монастырском имени Темери дядя Янне точно не знает, и поправился — рэте Итвене ничего не грозит. Но стоит о ней услышать не тем ушам…

Старый моряк так и замер, словно налетел на стену. Перевёл взгляд с Темери на Шеддерика. Выглядел он потеряно, но длилось это лишь несколько мгновений. Хозяин таверны примирительно поднял руки и позвал:

— Ну, раз так, идёмте в дом. Там и поговорим.

Шедде мысленно застонал: говорить о чём бы то ни было он предпочёл бы на свежую голову. Сейчас-то он был уверен, что половину новостей пропустит мимо ушей. А тем временем Темери вместе с хозяином уже поднялись на крыльцо.

Собаки в вольере посмотрели на него заинтересованно и не по-хорошему. Так что пришлось поторопиться.

— Жене-то я могу сказать? — ворчливо поинтересовался хозяин, едва за ними закрылась дверь. — Она у меня не из болтливых.

Шеддерик кивнул:

— Видимо, придётся. Её помощь тоже будет не лишней. И… позови Джарка. У меня есть для него небольшое поручение…

Янур нахмурился, но возражать не стал. Вместо того проводил гостей в маленькую гостиную на втором этаже.

В «Каракатице» как таковых гостиничных номеров не было. Но хозяева по старой памяти, ещё со времён до ифленского нашествия, держали несколько меблированных комнат на случай приезда родственников или для сдачи в аренду.

Семья Янне жила в более просторных комнатах над кухней. В одной из двух «гостевых» спален временно проживала кухарка с супругом. А вот вторая спальня и гостиная были свободны, туда-то, по чёрной лестнице, чтоб никто не заметил даже случайно, хозяин и проводил гостей. Туда же по его оклику поднялась и Тильва. А через минуту явился хмурый встрепанный Джарк.

Впрочем, когда увидел и узнал Шеддерика, поторопился разгладить пятернёй волосы и даже изобразил на лице что-то вроде приветливой улыбки.

— Этого благородного чеора, — представил их Янур, — вы уж видели. Зовут его чеор Шеддерик…

Настоящего имени Янур знать не мог, так что Шедде перебил его:

— Я — чеор та Хенвил. Сейчас возглавляю императорскую тайную управу.

Янур кивнул с достоинством, как будто именно это и собирался сказать. Джарк громко сглотнул, а Тильва прищурилась и, кажется, собралась воспользоваться возможностью и выплеснуть на него прямо сейчас всё, что думает об ифленцах в общем, тайной управе в частности, и о её главе лично. Но как оказалось, муж не собирался давать ей такую возможность.

— А чеора с ним — это рэта Темершана Итвена. Вот так-то!

— В моём доме? — потрясенно спросила Тильва. — Это происходит в моём доме?! О, светлые Покровители, что же вы стоите! Присаживайтесь! Джарк, неси свечи! Сейчас распоряжусь насчёт обеда…

— Обед — это неплохо, — усмехнулся Шедде. — Но мне нужно знать последние новости. А ещё нужно отнести записку по одному адресу… А рэте нужен отдых.

— Вам тоже нужны отдых и врач. И как можно быстрей! — тихо, но как-то так, что все услышали, произнесла Темершана.

С такой интонацией опытный боцман раздаёт команды матросам. Шедде даже поймал себя на мысли, что готов с ней согласиться.

— Я пошлю за врачом… — тут же отозвался Янне, так что пришлось его остановить.

— Нет. Я уже говорил, наше появление в городе должно оставаться тайной как можно дольше. Я потерплю без перевязки ещё пару часов, но кое-что надо действительно сделать сразу… Джарк, принеси свечи, перо, бумагу. Есть у вас бумага?

Бумага — товар импортный, не дешёвый. С другой стороны, ему не нужны дорогие белые листы. Достаточно любого обрывка. Мальчишка, не тратя времени, умчался вниз.

— Хорошо. Мы пробудем у вас ещё некоторое время. Рэте Итвене надо переодеться и…

— Я никуда не пойду, — не дала ему закончить мысль мальканка. Он, правда, и не надеялся отправить её спать. Но попробовать стоило.

— И помыться, — почти с удовольствием поддразнил её Шеддерик. — А мне нужны ответы на некоторые вопросы. Нужны прямо сейчас…

— Я принесу поесть, с вашего позволения. Не хочу прослыть дурной хозяйкой, которая не накормит гостей с дороги. И распоряжусь о бане.

Вернулся Джарк. Бумажный лист он нёс под мышкой, в одной руке, прижав к себе, удерживал тяжёлый письменный прибор, а в другой — подсвечник на шесть свечей. Как донёс, ничего не уронив — оставалось тайной.

Шедде наконец-то уселся за стол и написал короткую записку для Гун-хе. В записке лишь сообщил, что он в городе, и что им нужно встретиться — через два часа на обычном месте.

Тут уж и Тильва вернулась с подносом.

Две большие миски с мясом, запечённым с крупой и овощами, кувшин вина, половина круглого хлеба — простая еда, над которой поднимался дурманящий пар. Нужно было обладать железной волей и при том полностью лишиться обоняния, чтобы отказаться от этого угощения…

Но кое-что всё же требовалось закончить безотлагательно.

Джарк внимательно выслушал и повторил вслух адрес, по которому следовало отнести записку, и все рекомендации о том, что делать дальше: мало ли что, за мальчишкой могли проследить, а это было бы совсем некстати.

А Янне, под пристальным взглядом Шеддерика, поклялся, что не слышал ни о болезни, ни о смерти молодого наместника.

И только после того как это услышал, Шеддерик позволил себе взглянуть на еду.

Темери отдельного приглашения не потребовалось.

Хозяева, переглянувшись, покинули гостиную.

Значит, Кинрик жив и здоров — это хорошая новость. К сожалению, сразу выпытать у дяди Янне все известные ему новости не удалось, но то немногое, что Шедде всё же смог узнать, сулило надежду, что всё не так плохо. И может быть, он не совсем опоздал исправить ситуацию.

Пока шли по городу, Шеддерик успевал замечать тревожные приметы времени. Прохожих почти не было, а половина торговых лавок закрыта. Если в день прощания с наместником городом правило возбуждённое, мрачновато-радостное настроение, то сейчас он был погружён в апатию.

Многие окна закрыты ставнями. Те немногие прохожие, что им встретились, шли группами по три-четыре человека. Женщин и вовсе не видно. Правда, на маленьком рынке недалеко от ворот всё выглядело чуточку лучше… но лишь чуточку.

Ещё — оружие. Раньше мальканы остерегались носить его открыто, сейчас — как будто нарочно демонстрировали. А гвардейцев он впервые встретил и вовсе уже у набережной Данвы, ближе к Верхнему городу.

Итак, с момента его отъезда обстановка постепенно накалялась, но до предела ещё не дошла. И никто не даст ответа, где этот предел. Когда случится то событие, которое подтолкнёт малькан снова взять в руки оружие. Да и не только малькан. Сложившейся ситуацией не доволен никто, в том числе знатные ифленцы, оказавшиеся в зимнем Тоненге, вдали от метрополии, как будто в осаде. И они, если придётся, тоже вступят в бой. А драться они умеют. И десять лет относительно мирной жизни вряд ли отрицательно повлияли на это умение.

Жёлтые пятна свечного пламени поплыли перед глазами. Шеддерик потёр лицо, избавляясь от неуместной сонливости.

— Вам нужно прилечь, — всё с той же тихой, но «железной» интонацией сказала Темершана.

Темершана… теперь придётся называть её рэта Итвена. Как бы ещё к этому привыкнуть… но она и сама намекала, что так ей приятней. Да это и правильно — с самого начала нужно подчёркивать статус невесты наместника. Она не какая-то там случайная мальканка. Она — единственная прямая наследница рода последних Танерретских рэтшаров.

— Мне нужно встретиться кое с кем в городе. И уже пора идти. А вы пока отдыхайте. Спите, набирайтесь сил.

Мальканка первой и очень проворно вскочила из-за стола, закрыв дорогу к двери. Ладно, хоть, руки в бока не упёрла. Только сжала острые кулаки.

Смешно. Хотя и приятно — можно представить, что это она о нём беспокоится.

— Темери, вы напрасно волнуетесь. Это займет час. Я договорюсь, чтобы вам доставили платье, и чтобы завтра ещё до рассвета за нами приехала карета. Если этого не сделать, мы можем потерять контроль над ситуацией.

— А он у нас есть? — мальканка даже не улыбнулась, хотя и задала вопрос очень мягко, — если вы погибнете, весь ваш план полетит к морским жуфам в пасть. И тогда моё появление здесь только всё испортит.

Такая серьёзная, даже решительная. Только сейчас-то как раз глупо спорить. Сейчас надо бы ей унять свой нрав и сделать, что просили.

Он тоже поднялся. Вкусная еда и полчаса в тепле и уюте немного прибавили сил, так что Темершана и в самом деле зря волнуется.

— Отдыхайте, — всё ещё немного улыбаясь в душе, повторил он, — это вам от меня поручение. Отдыхайте, набирайтесь сил. А как вернусь, поделюсь новостями. И тогда решим, что делать дальше.

Она посторонилась и кивнула. Но кивок был едва заметный, как будто всей душой она не хотела его выпускать из комнаты. Он бы и сам не вышел, если бы не оговорённый в записке срок.

…а всё-таки приятно знать, что его судьба мальканке не безразлична.