Прокурор идет ва-банк

У бичей

Ярыгин, получив трудное задание, первым делом отправился на бывшее место службы старшего лейтенанта Демиденко.

Опытный физиономист, он сразу же вычислил нужного ему работника ГАИ, который смог бы помочь разыскать старлея. Пожилой прапорщик, чей вид говорил не только о длительной службе, но и о большом житейском опыте, был выбран майором для разговора не зря.

— Вы знали старшего лейтенанта Демиденко? — спросил прапорщика Ярыгин.

— Раковую Шейку? — уточнил прапорщик. — Конечно, знал. Впрочем, почему знал? Он живой еще.

— И где он живет, знаете? — обрадовался Ярыгин.

— Живет — это слишком сильно сказано! — усмехнулся прапорщик. — Существует. В бичи подался. Чокнулся мужик, все бросил.

— Так где же он существует?

— На кладбище!

— Могильщиком работает?

— Кладбища разные бывают! — со знанием дела ответил прапорщик. — На кладбище кораблей он живет. Там есть такой покосившийся траулер, списанный… А вам, собственно, зачем знать, где живет Раковая Шейка? Ваши документы!

Ярыгин охотно предъявил удостоверение.

Увидев его должность и название «конторы», прапорщик сразу зауважал собеседника.

Ярыгин знал, где находится кладбище кораблей. К нему он сразу и поехал. А собеседник, почесав затылок, решил все же для очистки совести покаяться начальству. Через час обо всем уже знал Цвях…

Остовы полузатопленных ржавеющих кораблей были разбросаны по всей бухте, глубоко врезавшейся в берег. Над поверхностью воды торчали где нос, где лишь одна корма, где рулевая рубка и труба, а где лишь одна мачта.

На берегу тоже валялись несколько разбитых перевернутых катеров и рыболовецких траулеров с едва заметными на них следами краски.

Куски ржавого железа, мусор, консервные банки, выброшенные морем доски, остатки деревянной обшивки, гниющие водоросли, издающие резкий запах йода, создавали специфическую и колоритную атмосферу запустения и упадка, абсолютной ненужности и никчемности дна житейского, ниже которого, кажется, опуститься просто было невозможно.

Но и здесь жили люди.

Ярыгин, прыгая с камня на камень, подбирался к уходящему кормой в воду траулеру, над которым вилась струйка дыма. Где дым, там огонь, а где огонь, там люди. Аксиома жизни.

По накренившейся палубе с неожиданной для ее лет ловкостью спускалась сгорбленная старуха.

На корме дымил костер, над ним на треноге был укреплен закоптелый котелок, в котором готовилось какое-то варево. А возле костра в живописных позах сидели с десяток личностей неопределенного возраста и пола.

Они в ожидании еды передавали из рук в руки большую бутылку бормотухи.

Как только Ярыгин приблизился к траулеру, к нему, почуяв чужого, бросился с лаем небольшой лохматый рыжий пес с обрывком грязной веревки на шее. Ярыгин бесстрашно протянул к нему руку, наклонился и ласково потрепал пса по холке.

И пес, дружелюбно махнув хвостом, убежал, сразу признав его.

Спустившаяся с палубы сгорбленная старуха направлялась по своим делам, не обращая ни малейшего внимания на подошедшего Ярыгина.

— Эй, красотуля! — шутливо окликнул ее майор. — Задержись на мгновение!

— Чего разорался? — хрипло отозвалась старуха. Мутные ее глаза с подозрением уставились на незнакомца, не зная, чего от него ждать: хорошего или плохого…

— Мне нужен гаишник, бывший! — сразу открылся Ярыгин.

— Раковая Шейка? — обрадовалась старуха. — В трюме его лежка.

Старуха медленно развернулась и показала корявым грязным пальцем на покосившийся траулер.

— Спасибо! — поблагодарил Ярыгин, собираясь двинуться к траулеру.

Но старуха его остановила:

— Стой!.. Ты щас не ходи — в городе он… На промысле!

— На каком промысле?

Старуха, уже не слушая его, бросилась, как молодая, к группе живописных валунов и, явно радуясь, ловко выудила из-за них несколько пустых бутылок из-под водки.

— Ты мне удачу принес, — повернулась она к Ярыгину, — не останови ты меня, не заметила бы добычу. Ты о чем спросил-то? Не расслышала.

— На какой промысел ушел гаишник? — повторил он вопрос.

Старуха, что-то быстро прикинув в уме, протянула сморщенную ладонь и жалобно заныла:

— Подай бичухе на бедность.

Ярыгин достал из кармана и положил ей на ладонь рубль. Бичуха мгновенно спрятала рублевую бумажку за пазуху.

— Кто на какой промысел ходит, у нас не принято спрашивать, ясно? — доверительно зашептала она. — Голову могут оторвать. Каждый за себя, один Бог за всех.

На корме возникла ссора: возня, брань, громкие крики и ругань. Видно, кто-то выпил лишний глоток бормотухи.

Ярыгин машинально сделал резкое движение по направлению к «разборке», но старуха его остановила:

— Не вмешивайся, сами разберутся! — посоветовала она и мгновенно исчезла за остовом ближайшего катера.

Последовав ее совету, Ярыгин остался ждать Раковую Шейку.

Ждал он довольно долго, не менее получаса. Уже скрюченная старуха-бичуха вернулась из своего путешествия, где ценным призом ей была бутылка дешевого «Солнцедара».

Она задержалась возле Ярыгина и предложила с характерным жестом:

— На двоих будешь? Рубль все-таки твой.

Он отказался, но старуха совсем не обиделась, даже, наоборот, обрадовалась и что-то пробормотала.

Бичуха пристроилась неподалеку на живописной группе валунов, где она собрала богатую добычу в виде пустых водочных бутылок. Ловко сорвав пластмассовую пробку зубами, женщина одним глотком осушила добрую треть бутылки.

Уставившись на Ярыгина ожившим взглядом, она заметила:

— Раковую Шейку лучше ждать на палубе. Он может пройти с другой стороны. Пойдем в рубку, там побудешь.

Ярыгин ничего не имел против ее предложения, и они, представляя со стороны, наверное, очень странную парочку, побрели на скошенную палубу траулера. Поднявшись, Ярыгин увидел гуляющего по палубе облезлого павлина, а рядом с ним под рубкой цветущий подсолнух. В рубке ждать было намного удобнее: грубо сколоченная лавка служила крепким сиденьем, а вид, открывающийся из разбитого окна, был намного романтичней.

Старуха и в рубке продолжила свое занятие — прикладывалась то и дело к бутылке «Солнцедара», но молча, не пытаясь заговорить с Ярыгиным. От истошного крика павлина ее передернуло, и Ярыгин спросил у старухи:

— Зачем тебе этот петух?

— Живая душа, — пояснила старуха. — Списанный он, актированный, как и я.

Раковая Шейка, как и предсказывала старуха, появился совсем не с той стороны, где ждал его Ярыгин. Ему даже показалось, что тот возник на досках, перекинутых с земли на борт, материализовавшись прямо из воздуха.

Бичуха показала на него пальцем:

— Вон он, Раковая Шейка… Шатается. Значит, с пользой ходил.

Ярыгин вышел на палубу и крикнул:

— Старший лейтенант!

Сутуловатый человек с бутылками в авоське никак не отреагировал на этот оклик и направился прямиком к трюму. Ярыгин бросился к нему и рявкнул что есть силы:

— Демиденко! Стой, старлей, с тобой майор из ГУУРа говорит!

Демиденко обернулся, тускло, безразлично посмотрел на него и заложил руки за голову. И ни единого слова, ни единого вопроса.

Ярыгин подошел к нему вплотную.

— Разговор есть к тебе. Пойдем в рубку.

Старая бичуха уже допила свою бутылку и предусмотрительно ретировалась, давая возможность мужчинам поговорить без свидетелей.

Они примостились вдвоем на лавке в разбитой рубке. Бывший гаишник достал мятую пачку едкой «Астры» и, вопросительно поглядывая на москвича, закурил.

— Ты уволился двадцать девятого… — стал подбираться к старшему лейтенанту Ярыгин. — А семнадцатого Борзов пересел из белой «Волги» в черную. Ты дежурил по городу шестнадцатого. Что произошло с белой «Волгой» Борзова?

Демиденко хрипло засмеялся.

— Неужели под Борзова копаете? Напрасные хлопоты, его Липатов тянет.

— Расскажи! Ты очень поможешь следствию.

— Мои свидетельские показания чего-нибудь стоят? — удивился Демиденко. — Тогда слушай: Борзов на белой «Волге» совершил наезд на женщину, она еле выкарабкалась с того света.

— Да ну! — удивился Ярыгин.

— Вот тебе и «да ну»! — передразнил Демиденко. — Эта женщина шла по «зебре» на зеленый свет, а тут товарищ Борзов едет, тормозить не хочет… — Демиденко нервно затянулся. — «Скорая помощь» подобрала ее в пяти метрах, на тротуаре…

— Ты уверен, что за рулем был Борзов? — перебил его Ярыгин.

Демиденко утвердительно закивал головой.

— Борзов сбил и даже не остановился… — сказал он неожиданно зло. — А кореш мой бывший, приятель его Багиров, прямо заявил: «Не рыпайся, рисуй отказ в возбуждении уголовного дела…»

— Нарисовал?

— Нарисовал бы, майор, — грустно усмехнулся Демиденко, — был бы не в ржавой рубке, а на капитанском мостике, может быть, и в твоем чине… — Он жадно затянулся сигаретным дымом. — Сам знаешь, как у нас бывает…

— Знаю! И что дальше?

— А дальше — тишина! Через неделю меня отправили на медицинское переосвидетельствование, которое я не прошел, а затем комиссовали по состоянию здоровья и отправили на пенсию. Тут же нашелся доброхот, который принес мне фотографии моей жены с любовником. Я все оставил детям и ушел в бичи. С тех пор и живу в трюме…

— А куда делась белая «Волга»?

— Белую «Волгу» быстренько списали и продали одному грузину из Тбилиси, — Демиденко был словоохотлив.

— Кому, не помнишь? — обрадовался Ярыгин.

— Много времени прошло, майор! Но, поверь мне, белых «Волг» даже в Тбилиси наперечет, найти несложно… — Демиденко вздохнул и отвернулся к корме, откуда доносилось заунывное пение.

На корме у костра бичи оживились. Несколько человек, размахивая горящими факелами, в голом виде плясали вокруг костра и дикими голосами пели неразборчивые куплеты.

Демиденко, поймав удивленный взгляд Ярыгина, пояснил:

— Паспорта и одежду сжигают. Обряд такой: посвящение в бичи… — Демиденко поднялся. — Я, пожалуй, пойду! Нужен буду, знаешь где найти.

Ярыгин тоже поднялся и протянул Демиденко руку.

— Спасибо, старлей! Ты мне очень помог!

— Если так, то рад! — ответил Демиденко. — Хоть чем-то насолил этим мерзавцам.

— Ну, а под протокол скажешь? — в упор спросил Ярыгин.

— Скажу! — так же твердо ответил старший лейтенант. Он подхватил авоську с бутылками и, покинув рубку, спустился в трюм.

Осторожно, рассматривая каждый лежащий на пути камень, Ярыгин пустился в обратный путь.

Естественно, он не мог заметить спрятавшегося за разбитым катером Цвяха с одним из его подручных. Тот уже давно наблюдал за майором. Как только поступило сообщение, что Ярыгин вышел на Демиденко, Цвях помчался в бухту, но опередить майора ему не удалось. Оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним в бинокль.

Когда Ярыгин увел Демиденко в рубку, Цвях злобно выругался и сказал подручному:

— Волкодав сквозь землю видит, мать его!

— Да, в десятку лепит! — подтвердил угодливо подручный. — А может, замочим его, и с концами? На бичей свалим, потрясем их, расколются… Что с бичей взять?

— Кретин! — Цвях сплюнул. — Ты думаешь, что в Москве этой байке так и поверят? Ну их к черту! Пусть болит голова у Борзова…

— Не болит голова только у дятла! — заметил подручный.

Цвях ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за Ярыгиным с Демиденко.

Но чем дольше он наблюдал, тем меньше ему это нравилось. Особенно он насторожился, когда Ярыгин, пожимая руку Демиденко, благодарил его.

— Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.

Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.

Но сразу к траулеру не пошли.

— Подождем, когда бичи угомонятся! — сказал Цвях.

И они стали ждать.

Бичи побуянили немного, но запасы «горючего», видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.

Цвях с подручным выждали еще несколько минут, и не напрасно. То один бич, то другой выползали наверх, справляли малую нужду прямо в море и уползали обратно.

День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.

Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.

Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.

Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:

— Кто здесь?

— Это я, Володя! — подал голос Цвях.

— Цвях, ты? — узнал капитана Демиденко.

— Я, Володя, я! — присел рядом на матрац Цвях. — Потолковать пришел.

Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку «Солнцедара» и отпил половину. Затем предложил Цвяху:

— Бормотень будешь?

— Из горла? — засмеялся он. — Давай, давно не пробовал.

Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.

— Как ты можешь пить такую гадость? — спросил он брезгливо.

Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:

— А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…

И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:

— А о чем нам с тобой толковать-то?

— А с опером московским находишь тему? — вкрадчиво спросил Цвях.

— Принято! Сигаретой не угостишь?

— Ты это о чем? — спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. — Что принято?

— Я думал, — сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, — ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.

— Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?

Демиденко засмеялся.

— Что, Цвях, плохи ваши дела? — с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. — Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?

— Что ты лезешь в наши дела, старлей? — разозлился Цвях. — Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…

— Кранты вам всем, Цвях, кранты! — перебил его Демиденко и для верности чиркнул пальцем себя по горлу. — Корешу моему бывшему, Багирову, так и передай.

— Обязательно передам! — пообещал Цвях и встал.

Это было сигналом к действию, и тотчас же из темноты шагнул подручный. Он взмахнул рукой и обрушил на голову Раковой Шейки сокрушительный удар монтировкой.

Удар был такой силы, что Демиденко не успел даже вскрикнуть.

Цвях с подручным подхватили мертвое тело, и стараясь не шуметь, с трудом выволокли покойника из трюма. Подтащив его к корме, они молча сбросили Раковую Шейку в воду. Тревожно вскрикнул павлин. Старуха выглянула из рубки. Закусив щербатым ртом пальцы, чтобы не выдать криком своего присутствия, она молча скрылась в своем убежище.