Прошка Лебеда и жезл некроманта

Пролог

Прохор Палыч Лебёдкин всегда и везде был в центре внимания. Это потому, что его было много. Очень много. Так много, что обнять его было непросто. И обойти. И мимо проскочить. Шутка ли? Масса тела к полутора центнерам приближалась. При этом чувствовал себя очень даже неплохо. Неизменно излучал радость и оптимизм. За это его приближало начальство, уважали коллеги, любили друзья.

А вот семьей к своим сорока с гаком весельчак так и не обзавелся. Не любил себя ограничивать клятвами и обещаниями. Привык быть хозяином обстоятельств. Поэтому, в свое время, и выбрал профессию сотрудника государственной автоинспекции. А что? Пять минут на построении перед командирами с умным видом постоял, а потом на дорогу едешь, где царь и бог. Стоишь себе, палку в руках вертишь…

Вот и достоялся до капитана. А там уже и стоять нужды не было. Натаскал напарника — молодого лейтенантика. Тот зеленый еще, но дело свое знает. Гаишник от бога. Издалека видит, если кто ремнем не пристегнулся, или с похмелья за руль сел. Тормозит он такого, да в кабину к Прохору Палычу присаживает. А уж там разговор короткий…

Вот и в тот день они аккурат на Новослободской стояли. Место там глухое. Промзона. А машины нет-нет, да колесят. Объезжают улицы, на которых народу с полосатыми жезлами пруд пруди. Объезжают, значит, рыльца в пушку… Это была его собственная Прохоропалычная хитрость. Не раз и не два удачно они в этой заводи рыбачили. Но в тот день долго не клевало. Третий час пошел. Уже и смене скоро конец, а улова ни на грамм. Хотел было Прохор Палыч скомандовать своему зеленому, чтобы весла сушил, да тут движение на трассе обозначилось. Десятка раздолбанная покатила, а заметив наряд, засуетилась. Да только некуда ей было сворачивать. Попалась. Махнул молодой жезлом своим, «Ладушка» дернулась, да перед автомобилем служебным заглохла. Кстати очень. Оттуда очкарик вышел. Пошатываясь.

От такой удачи у Прохора Палыча аж руки зачесались, причем обе. А уж когда водила к нему в салон сел… Обдало стекла поветрием алкогольным. Да так, что они вмиг запотели. А ведь не зима. Чай май на носу.

— Нус! В трубочку дышать будем, али так поговорим? — произнес довольный Прохор Палыч, выкладывая на живот бланки протоколов. Он у него большой был. Аккурат в руль упирался. Капитан шутил, что момон ему заместо стола письменного.

Очкарик голову повесил, руки задрожали, чуть не плачет.

— Давайте, — говорит. — Сразу разговаривать. А сам из сжатого кулачка пару пальцев достает и показывает.

Гаишник откашлялся и головой замотал.

— Дело, — говорит, — Сурьезное. Тут думать надо, — кулаки сжимает и две пятерни выбрасывает.

Очкарик, аж в кресло вжался.

— В первый и в последний раз без ремня еду… — бурчит. — И вместо двух кулаков один разжимает.

Понял Прохор Палыч, что больше у этого задохлика вытянуть не выйдет. И сам не бог весть как одет. И машинка, чего скрывать, на ладан дышит. Махнул он рукой, да папку, которая у него купюроприемником значилась, раскрыл. Это на тот случай, если деньги, не дай бог, меченными окажутся. Чтобы на руках следов не осталось. Очкарик по карманам пошарил, да стал мятые бумажки оттуда доставать. Зеленые, красные, разные. Вроде как все почти в папку сунул, а последнюю, вот уж растяпа, на пузо капитану уронил. Сгреб ее Прохор потной ладошкой к остальным, и документы протягивает.

— Счастливого пути!

А очкарик сразу приосанился. Руки не дрожат. Взгляд ясный и, вот уж чудо, перегар пропал. Снова в карман полез и вынул оттуда корочку красную. Раскрыл, Прохору под нос сунул. У того от такого маневра аж дыхание перехватило. Только и успел глаз выхватить, что служба безопасности. Но и того достаточно было.

— Прохор Палыч, — говорит очкарик. — Вы задержаны за получение взятки.

Себя не помня, рванул капитан из машины, а куда и сам не понял. От этих убежишь разве? Да только и гнаться за ним никто не стал. А чего гнаться? Спринтер из Прохора Палыча был, прямо скажем, так себе. Вес — полтора центнера. Бегал в последний раз еще при поступлении на службу, чуть не двадцать лет назад. После того только через пиво нормативы сдавал. К тому же, замигали повсюду мигалки, завизжали. Справа, слева, сзади. Топот ног, крики, брань! Кошмар наяву. Краем глаза заметил Прохор Палыч, как лейтенантика в асфальт припечатали. Браслетами руки фиксируют. Поделом ему. Не будет кого ни попадя останавливать. Он во всем виноват! Он!

Впереди двое в штатском замаячили. Встали плечом к плечу на манер ловцов диких серн. Только сетки не хватает. Остановить хотят. Не тут-то было. Прохор Палыч ходу сбавлять не стал. Эти, как кегли в боулинге в стороны разлетелись. Порадовался удаче. Ходу прибавил, да сам не заметил, как угодил аккурат в сломанный канализационный люк. Тут на Новослободской таких много было. Двумя ногами вниз ушел, да животом зацепился и повис. И не туда, и не сюда. Набежали, ироды, обступили. Очкарик среди них главный.

— Отбегались Прохор Палыч, — говорит. — Вылезайте, ваш дом теперь тюрьма.

А он и рад бы вылезти, да не может. Застрял.

— Выручайте, — говорит. — Братцы! Сгину, век воли не видать.

Стали его тянуть. Не идет. Уже и кран вызывать собрались, но кто-то догадался за маслом машинным сбегать. Полили обильно, чтобы скользил. Аккуратно дернули. Пошел! Но в тот момент, когда от тюрьмы Прохора Палыча отделяло два, или три дружных «Эх, взяли!», что-то нашего капитана за ноги ухватило и вниз утянуло. Да так, что вырвало его из рук вражьих, да в бездну вонючую кинуло.

Летел долго. Орал поначалу, потом надоело. Решил по сторонам поглядеть. Да разве же разглядишь чего? Темень такая, хоть глаз коли. А потом плююююююх!!!! С головой в воду ушел. Тут и свет, где-то наверху появился, и запах свежий канализационный, и забурлило вокруг все. Вообще-то Прохор Палыч за свои сорок с гаком плавать не научился. Не было резону. Так бы и утоп, если бы не законы физики. Жир куда легче воды оказался. Вытолкнул его из воды необъятный живот, заколыхался на поверхности, как буек на общественном пляже. А следом за пузом и голова наружу вышла. Огляделся…

— Мать моя! Где это я?

Речка что ли какая? Точно не Ока. Маленькая очень. По ветру переплюнуть можно. А запах такой, что кассиру в общественной уборной не снился. Аж глаза режет. Положил Прохор Палыч свое тело спиной на воду, на манер куска пенопласта, да конечностями подгребать стал. Только тут понял, что жезл свой в руке держит. Надо же как прирос. И бежал с ним, и падал. Не отцепить. Так и в гроб с палкой положат… Тьфу, тьфу, тьфу. Греб, поглядывая в лазурное небо, пока бестолковкой в берег не уперся. Повернулся, огляделся. Травка зеленеет, кустики вдоль бережку на ветру подрагивают, а дальше сосны вековые, чуть не до неба. Лес! В дикие места вынесло. Вон ведь, как сети канализационные раскинулись.

Выбрался. Одежда мокрая. Противно. Еще и маслом машинным воняет. Стащил с себя все. Сначала хотел трусы оставить. Мало ли что? Да только они от смазки этой химической больше всего пострадали. Насквозь пропитались. Побоялся Прохор чресла свои запачкать, а то и заразить чем, да и стянул. Так без одежды на берегу и остался. Походил, походил, да на заросли лопухов напоролся. Вспомнил как что-то такое в кино видел, и стал из них себе одежду вязать. Голым от погони уходить не резон, а то, что погоня будет сомнений не было. Он теперь враг государства номер один. Коррупционер! За этим своеобразным рукоделием и застали его двое всадников. Целиком, включая коней, закованные в латы так, что и глаз не видно. Видимо, на ощупь ехали. Прохор Палыч их, как родных встретил.

— Вы же мои драгоценные! — на землю лопухи бросил, да к лошадям обниматься полез. — Толкинисты ненаглядные! Дай вам бог здоровья! И если там что с правами и страховкой надо, завсегда… Только позвонить дайте…

Латники переглянулись. Плечами пожали. Один от коня своего что-то вроде колокольчика отцепил, да Прохору протянул.

«Идиоты», — подумал Прохор. — «Клинические»

— Вы бряколку то свою заберите, — осторожно, чтобы не обидеть шибанутых предложил капитан. — Телефончик мне, добрые люди, дайте. На минуточку.

Прохор Палыч старому товарищу звонить собирался. Тот, вроде, где-то высоко куковал. При чинах и званиях. Простому человеку не доберешься, а под ишь ты… Телефончик свой другу древнему написал. Так Прохор его три дня наизусть зубрил. Как раз для такого случая.

— Ты кто таков будешь? — как из трубы пробубнил один из всадников.

— И почему голый? — подал голос второй. — Правду говори, а не то мы тебя в капусту порубим и медведям местным потроха скормим.

Говорили толкинисты грозно, и Прохор Палыч уже подумывал о том, чтобы обратно в воду вернуться, но вовремя заметил на боку одного из коней закрепленный арбалет. А там и болт уже заряжен. Нет, не уплыть от них. С такой комплекцией точно не уплыть. Промахнуться сложнее… Но кто же это такие?

— Меня Прохором Лебёдкиным кличут, — не стал испытывать судьбу гаишник. Решил без отчества, чтобы не усложнять. — Как и где очутился, не знаю. А одежда моя так вон она… — Прохор указал на гору тряпья, поверх которого лежали форменная портупея с кобурой, да полосатый жезл.

Рыцари, как жезл увидели, так отпрянули. У одного конь на дыбы встал. У второго — на месте закрутился.

— Некромант! — завопил всадник, усмиряя свой живой транспорт. — Хватай его!

Дожидаться пока из него сделают «вискас» для медведей было не с руки. Развернулся Прохор, да в чащу лесную ломанул, прямо через колючий кустарник. Острые шипы вонзались в тело, рвали кожу, как целлофановый пакет. Гаишник проклял все на свете, а главное тот день, когда решил надеть полицейскую форму. Работал бы как все. На зарплату жил… Хорошо еще ботинки форменные на ногах оставил. Так бы и ног лишиться можно было. Лес был диким. Но долго пробираться через чащу не пришлось. За спиной раздался топот копыт, затем ржание, свист, и что-то тяжелое огрело Прохора по затылку. Наступила ночь!