Прошлой ночью в «Шато Мармон»

12. Лучше или хуже, чем у Сиенны?

— Алло, — сказала Брук, взяв трубку.

— Это я. Ты уже оделась? Какое платье выбрала? — тараторила Нола, задыхаясь от эмоций.

Брук покосилась на стоявшую рядом женщину лет тридцати семи и поймала на себе такой же взгляд, брошенный украдкой. Охрана «Беверли-Уилшир» делала все возможное, чтобы не впускать папарацци, но немало репортеров и фотографов обходили правила, снимая номера в отеле. Брук уже видела эту женщину в вестибюле, когда отправилась посмотреть, есть ли в магазине сувениров мятные пастилки, а сейчас она вбежала в лифт вслед за Брук, когда дверцы уже закрывались. Судя по внешнему виду — шелковая блузка без рукавов, хорошо скроенные брюки, дорогие лодочки и элегантная неброская бижутерия, — женщина не была блоггером, автором колонки светских сплетен или переодетой папарацци, как тип, карауливший у здания, или другой, ходивший за Брук по пятам в супермаркете. Было от чего встревожиться: настоящая, живая, думающая, наблюдательная журналистка.

— Слушай, я сейчас поднимусь в номер и перезвоню тебе оттуда. — Брук отключилась, не дав Ноле добавить ни слова.

Женщина улыбнулась ей, обнажив великолепные жемчужно-белые зубы. Улыбка была искренней и говорила: «Я понимаю, что это такое, мне тоже надоедают по телефону подруги, — но инстинкты Брук за последние месяцы обострились до предела: несмотря на располагающую внешность и сочувственный взгляд, женщина явно была хищницей, охотницей за сенсациями, вампиром с вечнооткрытым блокнотом. Замешкайся — и тебя сожрут. Брук безумно захотелось спрятаться.

— Вы приехали на церемонии? «Грэмми»? — мягко спросила женщина, как если бы была слишком хорошо знакома с нелегкими приготовлениями к такому событию.

— М-м… — неопределенно промычала Брук, не желая ничего говорить. Она понимала: стоит хоть что-то произнести, и женщина обрушит на нее ряд вопросов, это как беглый огонь по неприятелю. Брук уже познакомилась с тактикой «усыпи бдительность и нападай», пообщавшись с агрессивной блоггершей, которая подошла к ней после появления Джулиана в передаче «Ту-дей», притворяясь безобидной поклонницей, — но так до сих пор не выучилась упреждающей грубости.

На десятом этаже лифт остановился, и Брук пришлось вытерпеть обмен репликами типа «Вы наверх? Нет, нам вниз между загадочной женщиной и супружеской парой типично европейского вида (оба в брюках-капри, причем у него более обтягивающие, чем у нее, и с одинаковыми кислотно-неоновыми рюкзачками «Инвика»). Затаив дыхание, она мечтала, чтобы лифт поскорее тронулся.

— Должно быть, интересно впервые приехать на «Грэмми», особенно когда выступления вашего мужа все так ждут?

Началось. Брук шумно выдохнула, сразу почувствовав себя лучше. Огромное облегчение — подозрения подтвердились; не нужно больше притворяться и делать безразличный вид. Мысленно она обозвала себя последними словами за то, что отказалась от помощи ассистентки Лео, хотя могла отправить ее за мятными пастилками, и уставилась на световую панель с указателем этажей над дверьми, притворившись, что не расслышала вопроса.

— Я только хотела спросить, Брук, — при звуках своего имени Брук невольно вздрогнула, — как вы относитесь к последним фотографиям?

Последние фотографии? О чем речь? Брук сверлила взглядом дверцы лифта, напоминая себе, что эта братия готова на все, лишь бы вытянуть хоть несколько слов, которые потом переврут, вывернут наизнанку и добавят всякой дряни. Брук молчала, не желая угодить в очередную ловушку.

— Как вы терпите все эти грязные слухи о своем муже и других женщинах? Даже представить не могу, насколько это трудно. Наверное, поэтому вы не пойдете на праздник после церемонии?

Дверцы лифта наконец мягко открылись на этаже пентхауса. Войдя в холл своего четырехкомнатного сьюта, Брук сразу попала в эпицентр Безумных Приготовлений к «Грэмми». Ей ужасно хотелось съязвить, что если бы Джулиан действительно спал со всеми женщинами, которых ему приписывают таблоиды, он не имел бы времени взбежать на сцену. Брук хотелось добавить, что после того как начитаешься откровений неназванных источников о том, что твой собственный муж не может пройти мимо всего, что шевелится — от татуированных стриптизерш до жирных мужчин, — на рассказы о заурядных супружеских изменах просто перестаешь обращать внимание. Больше всего ей хотелось бросить в лицо этой женщине подлинные факты, справедливость которых она могла засвидетельствовать лично: как ее муж, редкостно одаренный, талантливый и уже бесспорно знаменитый, блюет от волнения перед каждым выступлением, покрывается потом, когда молоденькие поклонницы визжат при его появлении, и имеет странную привычку стричь ногти на ногах, зависая над унитазом. Джулиан просто не из породы бабников, вот и все. Это очевидно всем, кто знаком с ним лично.

Разумеется, ничего этого Брук сказать не могла, поэтому она, как обычно, промолчала, даже не оглянувшись на сомкнувшиеся за ней дверцы лифта.

«Я не буду думать об этом сегодня», — мысленно повторяла Брук, открывая дверь картой-ключом. Сегодняшний день принадлежит Джулиану и никому более. Сегодняшний вечер окупит все гнусные вторжения в личную жизнь, нечеловечески плотный график работы и неизбежные накладки в существовании. Что бы ни случилось — очередной гнусный слух о похождениях Джулиана, унизительный снимок папарацци, оскорбительное замечание «источника», который лишь «пытается помочь», — Брук твердо решила прочувствовать каждое восхитительное мгновение церемонии, ведь сбылась ее с Джулианом мечта. Всего пару часов назад мать Брук ударилась в лирическое настроение и долго говорила о судьбоносности и неповторимости этого вечера, когда только от них самих зависит, насколько полно они смогут насладиться долгожданным триумфом. И Брук поклялась сделать для этого все, от нее зависящее.

Решительным шагом войдя в сьют, она улыбнулась ассистентке, и та усадила ее в кресло для макияжа, даже не поздоровавшись. Истерическая суета, царившая в комнате и действовавшая на любого вошедшего словно ведро холодной воды, не могла испортить сказочный вечер. Брук решила, что никакие приготовления не помешают ей радоваться празднику.

— Время? — спросила одна из ассистенток противно-пронзительным голосом, казавшимся еще противнее от сильного нью-йоркского акцента.

Три других ответили одновременно, с паническими нотками в голосе:

— Десять минут второго!

— Начало второго!

— Час десять!

— Так, работаем! Сейчас время «Ч» минус час пятьдесят, минут, а судя по состоянию дел… — тут ассистентка сделала театральную паузу, окинула взглядом комнату, преувеличенно быстро вертя головой, остановилась на Брук и отчеканила, глядя ей прямо в лицо: — до презентабельного вида нам как до Луны.

Брук осторожно подняла руку, стараясь не задеть двух визажистов, работавших над ее глазами, и поманила к себе ассистентку.

— Что? — Наталья даже не старалась скрыть раздражения.

— Когда вернется Джулиан? Мне надо ему кое-что…

Наталья выпятила почти несуществующую задницу и сверилась с пластиковым клипбордом.

— Так, ему скоро закончат делать расслабляющий массаж, потом у него горячее бритье. Сюда он вернется ровно в два, но ему надо встретиться с портным — необходимо убедиться, что ситуация с лацканами под контролем.

Брук сладко улыбнулась раздраженной девице и решила зайти с другой стороны:

— Должно быть, вы ждете не дождетесь, когда закончится сегодняшний день. Сразу видно — не присели сегодня.

— Это у вас такой способ говорить, что я фигово выгляжу? — взвилась Наталья, машинально пригладив волосы. — Если да, скажите прямо!

Брук вздохнула — с этими людьми решительно невозможно общаться по-человечески. Четверть часа назад, когда она отважилась спросить Лео, не в этом ли отеле снимали «Красотку», он взорвался и сказал, что на экскурсии ездят за свой счет.

— Я не это имела в виду, — сказала Брук. — Просто сегодня безумный день, а вы гениально справляетесь с немыслимым объемом хлопот.

— Ну, должен же кто-то работать, — буркнула Наталья и отошла.

У Брук возникло желание подозвать ее снова и напомнить кое-что о правилах хорошего тона, но она передумала, ведь за происходящим с расстояния восемь футов наблюдал репортер. Этот журналист собирался написать большой очерк о Джулиане, поэтому его допустили смотреть на подготовку к «Грэмми». Лео обещал ему беспрепятственный и неограниченный доступ к Джулиану в течение недели в обмен на снимок на обложке журнала «Нью-Йорк», поэтому уже четыре дня свита Джулиана изо всех сил старалась делать вид «так, улыбочки, мы любим свою работу», всякий раз позорно проваливаясь. Поглядывая на маячившего неподалеку журналиста, довольно приятного на вид молодого человека, Брук мечтала его убить.

Ее изумило, как искусно хороший репортер умеет слиться с фоном. Целую вечность назад, в нормальной жизни, ей всегда казалось нелепым, если супруги ссорились, делали выговор горничной и даже отвечали на звонок по сотовому в присутствии падких до сенсаций акул пера; теперь она только сочувствовала беднягам. Репортер журнала «Нью-Йорк» тенью следовал за ними уже четыре дня, но притворялся слепым, глухим и немым и мешал не больше, чем обои, — то есть был на редкость опасным.

Брук слышала звонок в дверь, но не могла повернуть голову, боясь обжечься о щипцы для завивки.

— Это принесли ленч? — с надеждой спросила она.

Одна из визажисток фыркнула:

— Вряд ли. Фашист, составлявший график работы, по-моему, вообще забыл о ленче. Сейчас помолчите — я буду убирать ваши мимические морщины.

Брук давно перестала обращать внимание на подобные замечания, радуясь, что девица не спрашивает, не хотелось бы ей походить на отбеливание, чтобы вывести веснушки, — в последние дни все сразу переходили на эту тему. Она пыталась отвлечься, листая «Лос-Анджелес таймс», но не могла сосредоточиться из-за общей суеты. В двухэтажном пентхаусе площадью более двух тысяч квадратных футов собрались два визажиста, два парикмахера, маникюрша, стилист, агент по связям с прессой, пиар-агент, бизнес-менеджер, журналист из «Нью-Йорка», закройщик из «Валентино», который подгонял готовые костюмы, и толпа ассистенток, которая могла заполнить Белый дом.

Зрелище было комичное, но Брук невольно прониклась торжественностью предстоящего события. Она на церемонии «Грэмми» (!!!) и вскоре пойдет рука об руку с мужем по красной ковровой дорожке, и их увидит весь мир. Сказать, что это казалось нереальным, будет мало; такие события всегда кажутся сказкой. С самого первого раза, когда в тесном баре Ист-Виллиджа (Господи, девять лет назад!) Брук услышала, как поет Джулиан, она говорила всем подряд, что его ждет мировая слава, но плохо представляла процесс превращения обычного человека в знаменитость, рок-кумира. Суперзвезду. Ее муж, тот самый, кто до сих пор покупает только трусы «Хейнс» в упаковке по три, обожает хлебные палочки в «Олив-Гарден» и ковыряет в носу, когда думает, что жена не смотрит, стал всемирно признанной рок-звездой, окруженной миллионами восторженно вопящих, визжащих преданных фанаток?! Брук не могла представить, как сейчас или в будущем она сможет осознать это и уложить случившееся в голове.

В дверь позвонили вторично. Кто-то из неправдоподобно юных ассистенток побежал дробной рысью открывать. Послышался восторженный визг.

— Кто там? — спросила Брук, не имея возможности открыть глаза — ей как раз наносили подводку.

— Охранник от Нила Лейна[25], — услышала она голос Натальи. — Принесли ваши драгоценности.

— Драго… — Брук сама едва не испустила восторженный вопль, поэтому зажала рот ладонью и изо всех сил сдерживала улыбку.

Когда пришло наконец время надевать платье, Брук уже боялась упасть в обморок от волнения и голода; при наличии целой армии помощников никто не озаботился заняться доставкой еды. Две ассистентки держали великолепное платье от «Валентино» у самого пола, а третья подхватывала Брук под руку, пока та забиралась в шедевр через верх. Платье легко застегнулось на спине, обтянув ее с недавних пор постройневшие бедра и приподняв грудь. «Русалочий» силуэт акцентировал талию и маскировал немного выпуклый живот, а вырез сердечком удачно подчеркивал бюст. Помимо цвета (глубокий золотой оттенок, не металлический, но цвета идеального сверкающего загара), платье демонстрировало, что роскошная ткань и безупречный покрой могут дать миллион очков вперед всяким рюшам, бусинам, рукавам, поясам и палеткам. И закройщик, и личный стилист Брук одобрительно кивнули, а сама она ликовала, что последние два месяца удвоила нагрузку в спортзале. Наконец-то усилия окупились!

Вслед за платьем пришел черед драгоценностей, и тут сдержаться было просто не в человеческих силах. Охранник, коротенький мужчина, с плечами как у футбольного полузащитника, подал стилистке три бархатных коробочки, которые та сразу же открыла.

— Идеально, — объявила она, поднимая украшения из бархатных углублений.

— Боже мой! — вырвалось у Брук, когда она увидела серьги — бриллиантовые подвески с жемчужинами, окруженными бриллиантами, закрепленными особым образом, «паве», а-ля старый Голливуд.

— Повернитесь, — приказала стилист. Она умело прикрепила серьги к мочкам Брук и застегнула браслет на ее правом запястье.

— Роскошь какая! — выдохнула Брук, не в силах оторвать глаз от великолепной игры бриллиантов в браслете, и повернулась к охраннику: — Только вы меня сегодня даже в туалет сопровождайте — у меня привычка терять украшения!

Своей шутке Брук смеялась одна — у охранника на лице не дрогнул ни один мускул.

— Левую! — гавкнула стилист.

Брук протянула левую руку, и не успела она понять, что случилось, как девушка стянула простенькое золотое обручальное кольцо, на котором Джулиан когда-то попросил выгравировать дату их свадьбы, и надела взамен перстень с бриллиантом размером с маленькое миндальное печенье.

Брук отдернула руку:

— Нет, так не пойдет, вы понимаете, это… м-м…

— Джулиан поймет! — отрезала девушка и закрыла коробочку с резким щелчком, словно подчеркивая неуместность дискуссии. — Я сейчас возьму «Полароид», сделаем несколько снимков — надо же посмотреть, как это выйдет на пленке. Не шевелитесь.

Оставшись одна, Брук покрутилась перед большим зеркалом, поставленным специально для этого. Впервые в жизни она могла бы назвать себя красавицей. Макияж сделал ее эффектнее, не изменив, однако, до неузнаваемости, а кожа засияла здоровьем и прелестным тоном. Бриллианты радужно сверкали, волосы, уложенные в низкий пучок, выглядели шикарно и естественно, а платье представляло собой настоящий шедевр — сама безупречность и совершенство. Любуясь своим отражением, Брук схватила стоявший у кровати телефон, чтобы разделить с кем-нибудь этот момент.

Не успела она набрать номер матери, как телефон зазвонил сам, и Брук ощутила знакомую тревогу. На определителе высветился номер ее медицинского центра при Нью-Йоркском университете. Какого черта они ей звонят? Второй диетолог, Ребекка, согласилась поработать за Брук две смены в обмен на два аналогичных дежурства плюс один выходной и один уикэнд. Условия не сахар, но альтернативы не было — это же «Грэмми»! У Брук мелькнула мысль, что звонит Маргарет с новостью, что отныне Брук сможет без ее разрешения меняться сменами.

Замерев от сладкой надежды, Брук все же решила, что это Ребекке потребовались какие-то разъяснения по таблице. Она откашлялась и сказала «алло».

— Брук, ты меня слышишь? — Мембрана задрожала от громкого голоса Маргарет.

— Здравствуйте, Маргарет. Что-нибудь случилось? — Брук старалась говорить как можно более спокойно и уверенно.

— О, привет. Теперь я тебя хорошо слышу. Брук, у тебя все в порядке? Я уже начинаю волноваться.

— Почему же? Все прекрасно.

Неужели Маргарет прочла какую-то очередную чушь, на которую намекала репортерша в лифте? Только не это!

Маргарет тяжело, почти скорбно вздохнула:

— Брук, я знаю, это большое событие для тебя и Джулиана, ты должна там быть, и мне не хочется тебя сейчас беспокоить, но мы здесь все-таки больных лечим, а как прикажешь справляться, когда нет врачей?

— Как это — нет врачей?

— Я понимаю, тебе сейчас не до этого, но ты обязана была найти себе замену. Твоя смена началась в девять, сейчас уже десять…

— Господи, Маргарет, извините, ради Бога, я сейчас все улажу. Дайте мне пять минут, я перезвоню.

Не дожидаясь ответа, Брук отключилась и быстро прокрутила пальцем список контактов. Она нетерпеливо слушала долгие гудки в трубке и испытала огромное облегчение, когда ответила Ребекка.

— Ребекка? Привет, это Брук Олтер.

В трубке повисла странная пауза, но через мгновение коллега произнесла:

— Привет! Как дела?

— Все нормально, но только что звонила Маргарет, спрашивала, где я. Мы же с тобой поменялись… — Брук не стала договаривать, боясь не сдержаться.

— Да, мы договаривались поменяться, — сладеньким голоском согласилась Ребекка, — но я оставила сообщение, что не смогу тебя подменить.

Брук словно дали пощечину. В гостиной от восторга завопил какой-то мужчина, и Брук захотелось его убить, кто бы это ни был.

— Ты оставляла мне сообщение?

— Конечно. Сегодня воскресенье, значит, я оставляла тебе сообщение в пятницу днем.

— В пятницу днем? — Брук уехала в аэропорт в районе двух. Ребекка, видимо, позвонила ей на домашний и надиктовала сообщение на автоответчик. Брук стало дурно от отвращения.

— Да, я точно помню — где-то в два пятнадцать или полтретьего, потому что я забрала Брейдена из детского сада, а Билл позвонил узнать, сможем ли мы пойти к его родственникам на семейный обед, к нему сестра с мужем прилетели со своим ребенком, кореянкой, которую они недавно удочерили, и…

— Ясно, — перебила Брук, из последних сил сдерживаясь, чтобы не сорваться. — Спасибо, что объяснила. Извини, что вешаю трубку, Маргарет ждет моего звонка.

Брук, еще успев услышать отдаленное «я прошу прощения», нажала отбой.

Черт, все хуже, чем она думала. Брук заставила себя набрать номер, не желая тратить на все это ни единой секунды своей долгожданной сказки.

Маргарет ответила на первом звонке:

— Алло?

— Маргарет, я не знаю, как извиняться, но произошло досадное недоразумение. Я договорилась с Ребеккой, чтобы она вышла за меня сегодня, — вы же знаете, я никогда бы вас не подвела, не явившись на работу, но у нее якобы возникли какие-то срочные дела, и она не смогла прийти. Она утверждает, что оставила мне сообщение, но я его…

— Брук… — В голосе Маргарет явственно звучала печаль.

— Маргарет, я понимаю, это ужасно неприятно и мешает работе, простите меня, что так вышло, но, пожалуйста, поверьте, я…

— Брук, мне очень жаль, я помню, что говорила тебе прежде, но теперь нам урезали бюджет, идут проверки графиков работы, сравнивают количество часов у всех до единого.

Брук прекрасно понимала, что происходит: ее увольняли. Это приводило ее в ужас, но в голове крутилась единственная мысль: «Пожалуйста, не говори этого! Пока слова не прозвучали, все это как бы не по-настоящему. Пожалуйста, только не сейчас, не поступай со мной так! Пожалуйста, пожалуйста!»

Но она сказала лишь:

— Боюсь, я не совсем понимаю…

— Брук, я прошу тебя подать заявление об уходе. Считаю, что твои частые отсутствия и сосредоточенность на личной жизни стали мешать твоему участию в программе. Я больше не могу рассчитывать на тебя.

Ком в горле вырос и почти душил Брук, она почувствовала, как по щеке катится одинокая горячая слеза. Визажистка обязательно устроит ей головомойку.

— Вот как? — спросила Брук; голос звучал глухо и сдавленно от подступивших слез. — У меня высший балл по оценке пациентов. Я закончила Нью-Йоркский университет второй на курсе! Маргарет, я люблю свою работу и считаю себя хорошим специалистом! Что я такого сделала?

Маргарет вздохнула, и Брук вдруг поняла, что начальнице почти так же тяжело, как и ей.

— Брук, мне очень жаль. Но из-за… смягчающих обстоятельств я приму твое заявление об уходе и подтвержу всем твоим будущим руководителям, что ты ушла по собственному желанию. Утешение, может, и слабое, но это все, что я могу для тебя сделать.

Брук тщетно старалась придумать, что еще сказать. Не существует готовых сценариев окончания телефонного разговора, после того как тебя уволили, особенно когда ты еле сдерживаешься, чтобы не заорать: «Ну и пошла ты!..» Повисла неловкая пауза.

Маргарет прервала ее:

— Брук, ты слушаешь? Давай поговорим, когда ты придешь забирать вещи.

Слезы потекли ручьем. Брук могла думать только о неизбежной истерике визажистки.

— Хорошо, тогда я зайду на неделе. — И, не зная, что добавить, Брук проронила: — Спасибо за все.

Почему она благодарит женщину, которая только что ее уволила?

— Всего доброго, Брук.

Нажав «отбой», Брук долго не мигая смотрела на телефон, медленно осознавая ужас произошедшего.

Уволена. Впервые в жизни. Позади бесчисленные подработки нянькой еще в средней школе, раздатчицей йогурта в старших классах, летняя работа официанткой в кафе «Фрайдис», три семестра в качестве экскурсовода по университетскому городку в Корнелле и бесконечно долгие часы интернатуры в аспирантуре. И вот теперь ее, профессионального диетолога, бесцеремонно уволили. Заметив, как дрожат руки, Брук взяла стоявший поблизости стакан воды.

Горькие, жестокие мысли терзали ее, отчего становилось только хуже. Этого никогда бы не произошло, если бы она не ставила интересы Джулиана превыше всего. Вечно надо следовать за ним, сопровождать его, поддерживать, иначе они не будут видеться месяцами. Ситуация просто не укладывалась в голове. У Брук стиснуло горло.

Она выпила воду, поставила стакан и вздохнула так глубоко, насколько позволяло платье. На следующей неделе она придет в больницу и будет унижаться, умолять и обещать, пока не убедит руководство, что серьезно относится к работе, но сейчас надо взять себя в руки и перестать об этом думать. Промокнув потекшую тушь теплой губкой, Брук поклялась сделать все, чтобы Джулиан ничего не заподозрил. Сейчас нужно отмечать его успех, разделять волнение и предвкушение удачи, купаться во всеобщем внимании, смаковать каждый момент сегодняшнего вечера.

Долго ждать не пришлось. Через пару секунд дверь открылась, и вошел Джулиан, еще более измотанный и напряженный, чем обычно, — должно быть, виной тому были волнение и костюм с облегающей, наполовину расстегнутой рубашкой, открывавшей чуть не полгруди. Брук заставила себя улыбнуться.

— Привет! — сказала она, покрутившись на месте, чтобы показать платье. — Что скажешь?

Джулиан вымученно улыбнулся, явно думая о другом:

— Вот это да! Прелестно выглядишь.

Брук уже хотела сказать, что после стольких усилий ожидает от мужа куда больше восторгов, но всмотрелась в его лицо и промолчала. Гримасничая, словно от боли, он опустился в обитое бархатом кресло.

— Ты очень волнуешься, да? — спросила Брук, подходя. Она попробовала опуститься на колени рядом с креслом, но платье было слишком узким, и ей пришлось стоять. — Какой красивый костюм, тебе очень идет!

Джулиан молчал.

— Иди ко мне, любимый, — проникновенно сказала она, взяв его руку в свои. Брук чувствовала себя немного фальшиво, притворяясь, будто все нормально, но так было нужно. — Волнение — совершенно естественно, но сегодняшний вечер будет…

Выражение глаз мужа заставило ее замолчать на полуслове.

— Джулиан, что случилось? Что?

Он пригладил волосы пальцами и глубоко вздохнул. Когда он наконец заговорил, от его глубокого ровного голоса у Брук по спине побежали мурашки.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — произнес он, глядя в пол.

— Хорошо, говори.

Он медленно вдохнул, выдохнул, и Брук вдруг догадалась: его состояние не имеет ничего общего с волнением. Перед ней мысленно промелькнули картины возможных несчастий, одно страшнее другого: у него нашли рак или опухоль мозга, болен кто-то из его родителей, кто-то разбился на машине… Господи, а если что-нибудь случилось с ее родней? Маленькая Элла? Мать?..

— Джулиан, да говори же, что произошло? Ты должен мне сказать, говори, и все!

Наконец, словно набравшись решимости, он поднял на нее глаза. На долю секунды Брук показалось, что все нормализовалось и можно продолжать подготовку к церемонии, но выражение глаз Джулиана тут же стало прежним. Он указал на кровать.

— Брук, ты лучше присядь, — предложил он с какой-то зловещей интонацией. — Такое тяжело слушать.

— С тобой что-нибудь? Или с нашими родителями? Джулиан! — Брук уже не сдерживала паники, уверенная, что произошла катастрофа.

Он приподнял руку и покачал головой:

— Нет, ничего такого. Это касается нас.

Что?!

— Нас? А что такого с нами?

Неужели он решил именно сейчас поговорить о проблемах в их отношениях? Вот уж действительно — нашел время!

Джулиан смотрел в пол. Брук потянула его за руку, потрясла за плечо.

— Джулиан, что ты несешь? Хватит подготовки, говори уже, не тяни!

— Такое дело… Появились, ну… фотографии… — Это было сказано с такой интонацией, словно Джулиан признавался, что ему осталось жить три месяца.

— Какие фотографии? — спросила Брук, некстати вспомнив о репортерше, ехавшей с ней в лифте. Она не забыла, с какой скоростью распространилась новость о ее несуществующей беременности, месяцами читала сообщения о романе Джулиана с Лайлой Лоусон, но компрометирующие снимки еще никогда не появлялись.

— Фотографии, которые выглядят подозрительно, но не отражают реального положения вещей…

— Джулиан!

Он вздохнул:

— Плохие, в общем, фотографии…

— Хуже или лучше, чем у Сиенны?

Всего пару недель назад они обсуждали «снимки Сиенны», вызвавшие настоящий скандал. По иронии судьбы, именно Джулиан отказывался понимать, как женатый человек, отец четверых детей, мог выйти на балкон номера отеля с полуобнаженной актрисой, виснувшей у него на шее. Брук придумала сразу несколько абсолютно логичных объяснений сцене, которая, казалось бы, допускала единственно верное толкование, но в конце концов согласилась, что не существует удовлетворительного объяснения, отчего Балтазар Гетти ласкает грудь Сиенны на одном снимке и засовывает язык ей буквально в глотку на другом. Неужели у него не хватило ума остаться в номере, раз он, полуголый, занят петтингом и вообще изменяет законной жене?

— Примерно такие же. Но, Брук, я клянусь тебе, все не так плохо, как может показаться!

— Что значит «примерно такие же»?! Что «не так плохо, как может показаться», если, как ты говоришь, ничего не было? — Брук смотрела на мужа, пока он наконец не взглянул на нее подобно робкой овце. — Покажи! — Брук протянула руку за журналом, который Джулиан сжимал в руке.

Он развернул журнал — это оказался «Спин».

— Нет, это не то, это я читал. Брук, позволь мне объяснить! Фотографии сделаны в «Шато Мармон», а ты знаешь, как нелепо…

— Когда это ты был в «Шато Мармон»? — взвилась Брук, изумляясь, каким визгливым стал ее голос.

Джулиан словно получил пощечину: его глаза недоверчиво (или в страхе?) расширились, с щек сбежал румянец.

— Когда я там был? Я там был четыре, пять… в прошлый понедельник, вот когда. Помнишь, мы выступали в Солт-Лейк-Сити, а потом всей группой улетели в Лос-Анджелес, потому что до среды выступлений не было? Я тебе говорил.

— На прошлой неделе это звучало совсем иначе, — тихо сказала Брук. Руки у нее снова задрожали. — Я смутно помню, ты говорить что летишь в Лос-Анджелес, поскольку у тебя там с кем-то встреча, не знаю с кем, но ты ни слова не сказал о своем выходном.

— Да?

— Ну, ты же клянешься мамой и папой, будто всегда делаешь все, что в твоих силах, лишь бы при малейшей возможности прилетать домой хоть на сутки. Значит, та ночь стала исключением?

Джулиан вскочил, подошел к Брук и попытался ее обнять, но она попятилась, как пугливый олененок.

— Брук, иди ко мне. Я… я с ней не спал. Все не так, как выглядит на снимках!

— Ты с ней не спал? И что мне делать — сидеть и ждать, пока ты с ней переспишь?

Джулиан схватился за волосы:

— Да не так же все!

— Как — не так? Что вообще происходит, Джулиан? Явно что-то происходит, ведь у нас еще никогда не было подобного разговора.

— Ну, это как бы… В общем, это сложно.

Брук почувствовала, что не может дышать. «Скажи мне, что ничего не было, — думала она. — Скажи: «Любимая, это клевета от начала до конца, полное искажение фактов», — и я тебе поверю».

Она взглянула на мужа — он отвел глаза. Говорить тут было нечего.

По совершенно непонятной причине ярость Брук испарилась мгновенно. Ей не стало лучше или спокойнее, просто словно кто-то выкачал из нее гнев и влил глубокую холодную обиду. Она не могла произнести ни слова.

Они сидели молча, не решаясь нарушить молчание. Брук уже трясло — дрожали руки, плечи, — а Джулиан упорно рассматривал свои колени. Брук испугалась, что ее сейчас вывернет наизнанку.

Наконец она сказала:

— А меня уволили.

Джулиан вскинул голову:

— Что?

— Да, пару минут назад. Звонила Маргарет и сказала, что руководство начало сомневаться в моей добросовестности и заинтересованности в программе, потому что меня никогда нет на месте. За полгода я взяла больше выходных и менялась сменами чаще, чем все врачи за десять лет. Я слишком много разъезжаю с тобой по стране, живу в роскошных отелях и так далее.

Джулиан схватился за голову:

— Я понятия не имел…

В номер постучали. Не дождавшись ответа, заглянула Наталья:

— Нам еще нужно последний раз порепетировать, а потом выдвигаться. Вы должны быть на красной дорожке через двадцать пять минут.

Джулиан кивнул, и дверь снова закрылась. Он посмотрел на Брук.

— Боже, как жаль, Ру. Неужели тебя все-таки… сократили? Да им повезло, что ты у них работала, и они это знали!

В дверь снова постучали.

— Сейчас выйдем! — крикнула Брук громче, чем хотела.

Дверь открылась, и появился Лео. Брук критически посмотрела на его тщательно состроенную мину миротворца, изобретателя консенсусов и хранителя конфидента, знающего все о трудных временах, и ее затошнило еще сильнее.

— Лео, ты не мог бы исчезнуть на минуту? — спросила она, не считая нужным скрывать неприязнь.

Он все же остался в номере и закрыл за собой дверь, словно не расслышав ее слов.

— Брук, поверь, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но вы должны пройти по красной дорожке менее чем через полчаса, а моя обязанность — проследить, чтобы вы были готовы.

Джулиан кивнул. Брук не шелохнулась.

— Конечно, все мы знаем, что эти фотографии — фикция и фигня, но пока я докапываюсь до истоков и добиваюсь опровержения, — тут он сделал паузу, чтобы Олтеры прониклись уважением к его связям и влиянию, — я хочу, чтобы вы оба были готовы.

— Хорошо, — сказал Джулиан и повернулся к Брук: — Надо подготовить официальный ответ от нашего имени, чтобы выступить единым фронтом.

Брук чувствовала, что первоначальная ярость медленно превращается в глубокую печаль. Интересно, что делать, когда перестаешь узнавать собственного мужа? Джулиан, раньше буквально читавший ее мысли, совершенно разучился понимать ее.

Брук глубоко вздохнула:

— Вот вы вдвоем и составляйте этот ответ, а меня мало интересует, что вы будете говорить. Мне нужно закончить одеваться. — Она повернулась к Джулиану и посмотрела ему прямо в глаза: — Сегодня я с тобой выйду, буду улыбаться перед камерами и держать тебя за руку на красной дорожке, но сразу после окончания церемонии я возвращаюсь домой.

Джулиан встал, подошел к кровати и присел рядом с Брук. Взяв ее за руки, он заговорил:

— Брук, умоляю тебя, ну пожалуйста, не начинай…

Она резко отстранилась:

— Не смей вешать это на меня! Не по моей вине у нас в семье бардак и надо делать официальное заявление для прессы. Решайте эту проблему сами.

— Брук, ну неужели нельзя просто…

— Пусть поступает как хочет, Джулиан, — объявил Лео тоном, полным мудрости и опыта, и сопроводил слова взглядом, который можно было перевести примерно как: «Радуйся, что она согласна идти. Можешь себе представить облом для пиара, если бы она психанула и уехала? Не дави, дай своей чокнутой бабе немного свободы, скоро на сцену выходить…» — Делайте то, что считаете нужным, Брук. Мы с Джулианом все уладим.

Она некоторое время смотрела на них, затем повернулась и направилась в гостиную, где на нее сразу напустилась Наталья:

— Господи, Брук, что, черт возьми, с вашим макияжем? Найдите кто-нибудь визажиста, срочно, я сказала! — закричала она, кинувшись в дальнюю комнату.

Брук воспользовалась этой возможностью и зашла в третью, к счастью, пустую спальню. Заперев дверь, она позвонила Ноле.

— Алло?

Услышав голос подруги, Брук чуть снова не расплакалась.

— Это я.

— Ты уже в платье? Попроси Джулиана снять тебя на блэкберри и прислать мне, я так хочу посмотреть!..

— Слушай, у меня всего несколько секунд, пока меня не нашли…

— Тебя ищут? Неужели маньяк? Не совладал с собой на церемонии вручения?..

— Нола, не перебивай. Тут настоящий кошмар: появились фотографии Джулиана с какой-то девушкой, я их еще не видела, но говорят, неприличные. А еще меня уволили за бесконечные отлучки. Сейчас нет времени объяснять, но я вылетаю отсюда ночным рейсом сразу после церемонии и очень надеюсь, что ты разрешишь приехать к тебе. Боюсь, наша квартира сейчас в настоящей осаде.

— Фотографии Джулиана с девушкой? Брук, наверняка это монтаж. Желтая пресса печатает все, что удается урвать, — правду, неправду…

— Можно, я у тебя поживу? Я хочу отсюда уехать! Если тебе не нужны чужие проблемы, скажи, я пойму…

— Брук, замолчи немедленно! Я сейчас же позвоню и закажу тебе билет. У меня был в Лос-Анджелесе один проект, и я помню, что последний вечерний рейс до Нью-Йорка в одиннадцать, «Американские авиалинии». На нем и полетишь. До аэропорта доехать успеешь? Я тогда и машину закажу.

Тревога в голосе подруги глубоко тронула Брук.

— Спасибо, буду очень тебе признательна. Я позвоню, когда здесь все закончится.

— Не забудь посмотреть, правда ли Ферджи выглядит такой старой, как на фотографиях!

— Как ты меня достала!

— Знаю. Я тебя тоже очень люблю. Ты не теряйся, нащелкай незаметно фоток и разошли. Мне, пожалуйста, пару снимков Джоша Гробэна.

Брук невольно улыбнулась. Закончив разговор, она посмотрела на себя в зеркало ванной и, собравшись с силами, отперла дверь. Наталья, на грани обморока от волнения, буквально набросилась на Брук:

— Вы соображаете, что осталось двадцать минут, а вам надо весь макияж делать заново? Только идиотка станет рыдать, когда лицо готово. — Последнюю фразу она пробубнила себе под нос, но достаточно громко, чтобы Брук слышала.

— Знаете, что мне сейчас нужно, Наталья? — спросила Брук, тронув ее повыше локтя и не повысила голос, но в нем звучала сталь и угадывалось сдерживаемое бешенство.

Наталья уставилась на нее расширенными глазами.

— Мне нужно поправить макияж, найти туфли и заказать в обслуживании номеров водку с мартини и бутылку «Эдвила». И я хочу, чтобы все это вы сделали без комментариев. Без единого лишнего слова. Справитесь?

Наталья лишь смотрела на нее.

— Вот и чудненько. Я не сомневалась, что мы найдем общий язык. Спасибо вам огромное за помощь.

На этом, с ощущением крохотной одержанной победы, Брук направилась в спальню, твердо решив выдержать все до конца.