Прошлой ночью в «Шато Мармон»

2. Страдает один — страдают все

В родильном отделении медицинского центра Лэнгон при Нью-Йоркском университете Брук задернула занавеску, отделяющую кровать пациентки. Так, восемь в родовой палате, три тут.

Она перебрала оставшиеся карты: беременная несовершеннолетняя, беременная с гестационным диабетом[5] и первородящая, неумело нянчащая своих новорожденных близнецов. Взглянув на часы, Брук подсчитала: если все пойдет нормально, она сможет уйти вовремя.

— Миссис Олтер! — окликнула ее пациентка из-за шторки.

Брук вернулась к кровати.

— Да, Алиша?

Брук туже запахнула белую хирургическую куртку, не понимая, почему беременная не дрожит в своей тонюсенькой больничной рубашке.

Алиша нервно заламывала руки, глядя на свои прикрытые простынкой колени:

— Знаете, вот вы говорили, витамины для беременных очень важны, даже если не с самого начала их принимать…

Брук кивнула.

— Конечно, грипп в тяжелой форме — хорошего мало, — начала она, подходя к кровати пациентки. — Но ты хотя бы попала к нам, и у нас появилась возможность дать тебе витамины и составить план до окончания беременности.

— А вот… У вас нет каких-нибудь бесплатных образцов? — договорила Алиша, избегая смотреть Брук в глаза.

— Да, конечно, это не проблема, — улыбнулась Брук, коря себя за то, что не удосужилась выяснить, может ли Алиша позволить себе купить витамины. — Так, тебе ходить еще шестнадцать недель… Я оставлю полный запас на сестринском посту.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула Алиша.

Брук ободряюще потрепала ее по плечу и вышла за занавеску. Набрав витаминов для Алиши, она чти бегом припустила в унылую комнату отдыха для диетологов, без окон, со столом на четверых, маленьким холодильником и стеной шкафчиков. Если не терять времени, она успеет выпить чашку кофе и перекусить, не опоздав на следующую консультацию. С облегчением увидев, что комната пуста, а кофейник полон, Брук вынула из своего шкафчика пластиковый контейнер с нарезанными яблоками и выдавила на них натуральное арахисовое масло из маленького дорожного пакетика. Едва она набила рот яблоками, как зазвонил сотовый.

— Что случилось? — спросила Брук, не поздоровавшись.

— Ничего, — ответила мать после паузы. — А что должно случиться?

— Просто я сейчас занята, а тебе прекрасно известно: я не люблю болтать по телефону на работе.

Звук интеркома, висевшего над головой, заглушил конец фразы.

— Что? Я не расслышала.

Брук вздохнула:

— Ничего. Так что все-таки стряслось?

Она представила, как мать в неизменных камуфляжных штанах и балетках «Натуралайзер» — так она одевалась всю жизнь — расхаживает по тесной кухне у себя в Филадельфии. Миссис Грин плотно заполняла свои дни заседаниями книжных и театральных клубов и волонтерской работой, но Брук все равно казалось, что у матери слишком много свободного времени, а поэтому она так часто звонит своим детям спросить, почему они не перезванивают. С одной стороны, слава Богу, что мать с восторгом приняла выход на пенсию, но раньше, когда она ежедневно преподавала с семи до трех, Брук жилось спокойнее.

— Подожди минутку… — Голос матери в трубке на секунду сменился голосом Опры, который резко оборвался. — Вот так.

— Ничего себе, ты выключила шоу Опры! Значит, дело важное?

— А там снова Дженнифер Энистон. Слушать не могу, как она думать забыла о Брэде, счастлива, что ей за сорок, и абсолютно довольна жизнью. Все это поняли, сколько можно муссировать одно и то же?

Брук рассмеялась:

— Слушай, мам, давай я тебе вечером перезвоню, а то у меня через пятнадцать минут перерыв закончится.

— Конечно, детка. Напомни только рассказать о твоем брате.

— А что с ним?

— Ничего плохого, наоборот, наконец хоть что-то хорошее. Но ты занята, поговорим позже.

— Мам…

— Я позвонила тебе в разгар рабочего дня, не подумав. Я даже не…

Брук звучно вздохнула, улыбнувшись себе.

— Ты хочешь, чтобы я умоляла?

— Дочка, если момент неподходящий, значит, неподходящий. Поговорим, когда освободишься.

— Ладно, мам, я умоляю тебя рассказать мне о Рэнди. Просто становлюсь на колени. Ну пожалуйста, пожалуйста, расскажи, что с ним!

— Ну, если ты так настаиваешь… Ладно, слушай: Рэнди и Мишель беременны! Вот, ты заставила меня это сказать.

— Они — что?!

— Беременны. У них будет ребенок. Срок еще небольшой, примерно семь недель, но гинеколог говорит, все в порядке. Разве это не фантастическая новость?

Брук услышала, как снова заработал телевизор, на этот раз тише, но все равно можно было отчетливо различить смех Опры.

— Фантастическая? — переспросила Брук, откладывая пластиковый нож. — Знакомы всего полгода, не женаты и даже не живут вместе…

— С каких пор ты сделалась ханжой, деточка? — укоризненно поцокала языком миссис Грин. — Если бы мне сказали, что моя образованная, стильная тридцатилетняя дочь окажется завзятой традиционалисткой, я бы просто не поверила!

— Мам, вряд ли традиционалистами можно назвать людей, которые считают, что рожать детей нужно, имея более или менее прочные отношения.

— Ах, Брук, смотри на вещи проще. Не всем же выскакивать замуж в двадцать пять лет! Рэнди тридцать восемь, Мишель почти сорок. Неужели ты действительно полагаешь, что в этом возрасте кому-то требуется официальная бумажка? Нам всем уже пора понять, что это практически ничего не значит.

Брук вспомнила, как десять лет назад отец бросил мать из-за медсестры в той самой школе, где учились они с Рэнди, и как мать осадила ее самое после помолвки с Джулианом, заявив, что в наше время женщине для счастья брак совершенно не нужен. Миссис Грин яростно требовала, чтобы Брук подождала с созданием семьи, пока не разберется с карьерой. Интересно, что Рэнди, видимо, жил, руководствуясь другими, совершенно противоположными правилами.

— Знаешь, что меня больше всего забавляет? — продолжала мать как ни в чем не бывало. — А вдруг твой отец с Синтией тоже заведут ребенка — она ведь еще молода! Получится, что у тебя сразу и брат, и отец ожидают прибавления в семействе! Подумай, Брук, многие ли девушки могут этим похвастаться?

— Мам…

— Право же, детка, разве ты не улавливаешь в этом тонкой иронии судьбы? Ну хорошо, пусть не иронии, но странности — жена твоего отца на целый год моложе Мишель!

— Мам, перестань! Ты отлично знаешь, что папа с Синтией не планируют заводить детей. Ему в этом году сравняется шестьдесят пять, а она и слышать не хочет… — Брук замолчала, улыбнулась и покачала головой. — Знаешь, ты права: вдруг они пойдут на поводу у моды! Тогда папа и Рэнди смогут подружиться на почве графиков кормления и сна. Как умилительно!

Мать фыркнула:

— Ну уж конечно! Даже когда вы с Рэнди были младенцами, этот человек видел подгузники только в рекламе по телевизору. Мужчины не меняются, Брук. Твой отец и близко не подойдет к ребенку, пока тот не подрастет и не определится с политическими взглядами. А вот твой брат, смею надеяться, небезнадежен.

— Ага, ага, давай вот так и будем надеяться. Я, конечно, его поздравлю, но…

— Нет! — взвизгнула миссис Грин. — Я ничего тебе не говорила! Я обещала молчать, чтобы это был сюрприз, ведь Рэнди сам тебе позвонит.

— Спасибо, мама, за доверие, — усмехнулась Брук. — Значит, ты и Рэнди все рассказываешь, когда клянешься хранить мои секреты?

— Что ты, нет, конечно! Разве что самые интересные…

— Пламенное мерси.

— Целую тебя, детка. Помни, не проговорись!

— Обещаю и торжественно клянусь.

Нажав отбой, Брук посмотрела на часы. Без пяти пять. Следующая консультация через четыре минуты. Она знала, что не стоит тратить драгоценное время на звонок, но искушение было слишком велико.

Набрав номер, она с опозданием вспомнила, что Рэнди мог задержаться после занятий — он тренировал детскую футбольную команду, но брат сразу взял трубку.

— Привет, Брук, что стряслось?

— Это ты обо мне? Ничего абсолютно, полная тишина. Вот у тебя стряслось так стряслось. Можно сказать, ты сам устроил себе потрясение!

— О Иисусе, я сказал ей восемь минут назад, и она поклялась мне жизнью, что я лично смогу тебя обрадовать!

— Ну а я поклялась не выдавать тебе, что она проговорилась мне. Выходит, теперь все равно. Ну что, поздравляю, братик!

— Спасибо. Мы оба ужасно рады. Никак не придем в себя — это произошло куда быстрее, чем мы ожидали, но какая радость!

Брук даже дышать перестала:

— То есть как это — быстрее? Вы что, планировали рождение ребенка?

Рэнди рассмеялся. Брук слышала, как он сказал кому-то — ученику, должно быть, — чтобы минуту подождал, и ответил:

— Ну да. В прошлом месяце Мишель перестала принимать противозачаточные средства. Врач считал, что цикл у нее восстановится месяца через два и только потом можно будет сказать, возможна ли беременность в ее возрасте. Мы и не представляли, что это может произойти сразу.

Брук просто ушам не верила, слушая, как старший брат, закоренелый холостяк, уставивший дом футбольными кубками и выделивший столу для пула больше места, чем встроенной кухоньке, распространяется о восстановлении цикла, противозачаточных таблетках и мнении гинеколога. Вообще-то подобного торжественного объявления скорее можно было ждать от Брук с Джулианом…

— Вау! Что еще сказать, кроме «вау»…

Прибавить действительно было нечего. Брук боялась, что Рэнди услышит, как у нее дрожит голос, и неправильно истолкует ее реакцию.

От волнения за брата она чувствовала комок в горле. Рэнди давно был самостоятельным и казался вполне довольным жизнью, но Брук беспокоило его одиночество. Он жил в пригороде, населенном в основном молодыми семьями, все его университетские товарищи давно обзавелись детьми, и оставалось только гадать, хочется ему перемен или его все устраивает. Радость в его голосе подтверждала: он страстно мечтал о семье. Растроганная Брук чуть не заплакала.

— Да, это здорово! Первым делом научу его подавать пас. Куплю ему детский футбольный мяч из настоящей кожи — никакого нерфовского[6] дерьма для моего мальчика, пусть парень вырастет настоящим футболистом!

Брук рассмеялась:

— То есть возможность рождения девочки ты даже не рассматриваешь?

— В нашей школе три беременных учительницы, и уже известно, что у всех будут мальчики!

— Интересное совпадение, но ты же понимаешь — даже если вы вместе работаете, ваши дети, по теории вероятности, не обязательно будут одного пола.

— Поживем — увидим.

Она снова засмеялась:

— Значит, решили выяснить? Или еще слишком рано?

— Я и так знаю, что у нас будет мальчик, и не вижу необходимости в УЗИ, а Мишель хочет сюрприза, поэтому мы решили подождать.

— Прикольно. И долго ждать?

— До двадцать пятого октября. Малыш родится на Хэллоуин. Он будет везучим!

— Скорее всего, — согласилась Брук. — Сейчас запишу в календарь. Двадцать пятого октября я стану тетушкой.

— Слушай, сестренка, а вы-то с Джулианом что? Нашему не повредит обзавестись двоюродными братьями, близкими по возрасту. Когда обрадуете?

Зная, что Рэнди непросто было решиться на такой личный вопрос, Брук не стала ему сразу грубить, но возмущенно подумала, что братец все же обнаглел. Когда они с Джулианом поженились, ей было двадцать пять, ему — двадцать семь, и она привыкла думать, что к тридцати обязательно родит. Однако ей уже за тридцать, но ничего не изменилось. Она несколько раз начинала разговор на эту тему, стараясь не давить, но получала одни и те же ни к чему не обязывающие ответы: «когда-нибудь» ребенок обязательно появится, и это будет здорово, а пока нужно заниматься карьерой. И хотя Брук очень хотела ребенка — вообще ничего другого не хотела, особенно теперь, после новости Рэнди, — она скрепя сердце согласилась с «генеральной линией» Джулиана.

— Как только, так сразу, — весело бросила она, стараясь не выдать своего напряжения. — Сейчас время неподходящее. Работы знаешь сколько?

— Конечно, знаю, — подхватил Рэнди, и Брук не поняла, искренне ли он говорит. — Вы заняты тем, что для вас важнее.

— Да, и поэтому тоже… Ох, слушай, у меня перерыв закончился, я уже опоздала на консультацию.

— Ладно, беги работай, спасибо за звонок и за поздравления.

— Ты что, это тебе спасибо за прекрасную новость! Ты мне поднял настроение на целый день, да что там, на целый месяц! Я так за вас рада! Вечером еще и Мишель поздравлю.

Повесив трубку, Брук помчалась обратно в отделение, на бегу недоверчиво качая головой. Наверное, она выглядела слегка тронутой, но в больнице этим мало кого удивишь. Надо же, Рэнди — будущий отец!

Она хотела тут же позвонить Джулиану, но в последнее время он ходил такой дерганый, да и времени не было. Второй диетолог взяла отпуск, а утро, как нарочно, выдалось напряженное — по необъяснимой причине рожениц поступило почти вдвое больше обычного, и Брук за день не присела. В принципе это было даже хорошо: чем больше двигаешься, тем меньше думаешь об усталости. Она вообще любила авралы, хотя и сетовала на них Джулиану и матери, и была просто влюблена в свою работу: удивительно непохожие пациентки с самыми разными судьбами попадают в больницу по самым разным причинам, но всем нужен специалист, чтобы подобрать подходящую диету.

Кофеин сделал свое дело — последние три консультации она провела с подъемом. Брук едва успела сменить спецодежду на джинсы и свитер, когда одна из ее коллег, Ребекка, заглянув в раздевалку, сказала, что ее вызывают к начальству.

— Сейчас? — расстроен но спросила Брук, переживая, что долгожданный свободный вечер может быть испорчен.

Вторник и четверг были священными днями, когда после больницы ей не приходилось бежать на вторую работу — консультанта-диетолога в Хантли, элитной частной школе для девочек в Верхнем Ист-Сайде. Родители одной из выпускниц, которая умерла в двадцать лет от анорексии, основали фонд для экспериментальной программы, чтобы прямо в стенах учебного заведения двадцать часов в неделю специалист консультировал учащихся по вопросам здорового питания. Брук была уже вторым специалистом, привлеченным к участию в новой программе, и хотя вначале она воспринимала консультации в Хантли только как подработку, постепенно привязалась к девочкам. От их раздражительности, бестактности, одержимости похуданием у Брук порой опускались руки, но она напоминала себе, что юные пациентки попросту беззащитны. Кроме того, работа в Хантли давала ей опыт работы с подростками, которого у нее не было.

По вторникам и четвергам она работала с девяти до шести. Оставшиеся три рабочих дня Брук приходила в Лэнгдон в семь и заканчивала смену в три, а затем двумя электричками и автобусом добиралась на другой конец города в Хантли, где консультировала учениц — а порой и родителей — до девятнадцати ноль-ноль. Как бы рано она ни ложилась и сколько бы кофе ни пила утром, ей постоянно хотелось спать. Работа отнимала все силы, но Брук рассчитывала продержаться еще год: потом она сможет открыть кабинет по подбору правильного питания беременным и кормящим. О собственной практике Брук мечтала с самого окончания колледжа и ради этого усердно трудилась со дня получения диплома.

Ребекка сочувственно кивнула:

— Она просила тебя зайти перед уходом.

Брук, побросав вещи в сумку, устремилась обратно на пятый этаж.

— Маргарет, Ребекка сказала, вы хотели меня видеть, — произнесла она, постучав в открытую дверь кабинета.

— Входи, входи, — сказала начальница, перебирая бумаги на столе. — Я тебя задержала, но ради хороших новостей.

Брук опустилась на стул, молча ожидая продолжения.

— Мы обработали анкеты пациентов, и я рада сообщить, что ты получила высший балл среди диетологов нашего отделения.

— Что? — изумилась Брук, не в силах поверить, что обошла шестерых коллег.

— И с большим отрывом. — Маргарет рассеянно выкрутила гигиеническую помаду и повозила по губам, не отрывая взгляда от бумаг. — Девяносто один процент пациентов оценили твои консультации как «превосходные», остальные девять — как «хорошие». Второе место занял врач, получивший отличную оценку всего восьмидесяти двух процентов пациентов.

— Вот это да! — с чувством сказала Брук, понимая, что следует вести себя скромнее, но не в силах сдержать широкую улыбку. — Какая хорошая новость, просто порадовали!

— Наверху тобой очень довольны, и этот результат не останется незамеченным. В интенсивной терапии ты продолжишь работать, но со следующей недели все твои дежурства в отделении психиатрии мы заменим на часы в неонатальном. Ты не против?

— Нет-нет-нет! По мне, так это прекрасно.

— В отделении ты по старшинству третья, но больше ни у кого нет твоего образования и опыта. По-моему, ты справишься.

Брук сияла. Наконец-то начал приносить плоды лишний год в аспирантуре, когда она занималась диетологией детей, подростков и новорожденных, и добровольный двойной срок интернатуры.

— Маргарет, не знаю, как вас благодарить. Это лучшая новость, что я когда-то получала!

Начальница рассмеялась:

— Ладно, всего тебе хорошего. До завтра.

Идя к метро, Брук мысленно воссылала благодарности небу за это повышение, и особенно ее радовало, что больше не придется иметь дела с кошмарными дежурствами в отделении психиатрии.

Толпа вынесла ее из поезда на Таймс-сквер, быстро протолкалась к лестнице и поднялась на Сорок третью улицу, откуда до дома было рукой подать. Не проходило дня, чтобы Брук не скучала по своей старой квартире в Бруклине, — она любила Бруклин-Хайтс и ненавидела Западный Мидтаун, но скрепя сердце признавала: сюда и ей, и Джулиану легче добираться.

Она удивилась, что Уолтер, их трехцветный спаниель с черным пятном вокруг глаза, вроде пиратской нашлепки, не залаял, когда она вставила ключ в замок, и не выбежал ее встречать.

— Уолтер Олтер! Ты где? — Брук почмокала и подождала. В квартире тихо играла музыка.

— Мы в гостиной, — ответил Джулиан. Уолтер неистово заскулил в знак приветствия.

Брук выронила сумку, судорожно сбросила туфли и только тут заметила, что в кухне стало гораздо чище, чем было, когда она уходила.

— Ой, а я и не знала, что ты придешь раньше! — сказала она, садясь к Джулиану на диван. Она потянулась поцеловать мужа, но Уолтер коварно влез между супругами и лизнул ее в губы.

— М-да, спасибо, Уолти. Я тоже рада тебя видеть.

Джулиан выключил звук телевизора и повернулся к жене.

— Я бы тоже с удовольствием вылизал тебе лицо. Мой язык не может сравниться с собачьим, но я хочу попробовать, — улыбнулся он.

Брук не уставала удивляться горячей, щекочущей трепетной волне, неизменно захлестывавшей ее, когда она видела эту улыбку.

— Обещания, обещания… — Она перегнулась через Уолтера и наконец поцеловала Джулиана в губы, на которых еще оставались капли вина. — Утром ты был такой напряженный, я думала, поздно вернешься. Случилось что-нибудь?

Джулиан сходил в кухню и принес второй бокал. Налив вина, он протянул его Брук.

— Все хорошо, просто я вспомнил, что мы уже неделю не виделись вечерами. И пришел пораньше, чтобы это исправить.

— Правда? — обрадовалась Брук. Она думала об этом уже несколько дней, но не жаловалась, поскольку Джулиан как раз переживал важный этап творческого процесса.

Он кивнул:

— Брук, я соскучился…

Она обняла его за шею и снова поцеловала.

— Я тоже. Хорошо, что ты рано пришел. Хочешь, сходим поедим лапши?

Ради экономии они с Джулианом старались ужинать исключительно дома, но быстро пришли к мнению, что посещение дешевого китайского кафе на углу мотовством не считается.

— Может, лучше останемся? Я хотел провести вечер дома. — Он отпил глоток вина.

— Ладно, но тогда предлагаю сделку…

— Что? Опять?!

— Я соглашусь на кухонную каторгу и приготовлю тебе вкусный и питательный ужин, если ты полчаса помассируешь мне ножки и спинку.

— Какая кухонная каторга, ты за две минуты куриную поджарку делаешь! Так нечестно!

Брук пожала плачами:

— Как хочешь. Тогда ищи в кладовке хлопья, только, кажется, молоко у нас кончилось. Ничего, сделаешь себе попкорн.

Джулиан повернулся к Уолтеру:

— Видишь, как тебе повезло, другелло? Тебя-то бесплатно кормят!

— Цена только что выросла — теперь это будет тридцать минут.

— Так ведь и было тридцать минут! — возмутился Джулиан.

— Это всего. А теперь полчаса ножки и еще полчаса — спинку.

Джулиан притворился, что обдумывает предложение.

— Сорок пять минут, и я…

— Попытки торговаться только увеличат цену.

Он выставил вперед ладони:

— Тогда сделки не будет.

— Ах так? Значит, сегодня ты на самообеспечении, — ухмыльнулась Брук. Джулиан участвовал в уборке, оплачивал счета и выгуливал пса, но на кухне он был бесполезен и знал это.

— А я уже все сделал. Ужин готов.

— Что?!

— То самое. — Где-то в кухне запищал таймер. — Все уже подогрелось, пока мы разговаривали. Садитесь, мэм, — галантно предложил он с фальшивым британским акцентом.

— Уже сижу, — сказала Брук, откинувшись на спинку дивана и пристроив ноги на кофейный столик.

— Понятно! — весело бросил Джулиан из крохотной кухоньки. — Вижу, ты уже в столовой.

— Тебе помочь?

Джулиан вернулся, держа широкую кастрюлю двумя руками в стеганых перчатках.

— Жареная паста для моей любимой…

Он готов был поставить кастрюлю прямо на деревянный пол, но Брук с воплем вскочила и кинулась за подставкой для горячего. Джулиан помешивал ложкой дымящуюся пасту.

— Сейчас ты признаешься в старой интрижке и попросишь прощения? — недоверчиво предположила Брук.

Джулиан засмеялся:

— Что за вопросы?! Ешь!

Она присела и положила себе салата. Джулиан щедро накладывал на тарелку гофрированные макароны.

— Слушай, потрясающе! Где ты этому научился и почему не готовишь каждый вечер? — восхитилась Брук.

Он поднял на нее глаза с робкой улыбкой.

— Ну может, я купил готовую пасту и просто разогрел в духовке. Но куплена и разогрета она с любовью!

Брук подняла бокал и подождала, пока Джулиан со звоном чокнется с ней.

— Великолепно, — искренне сказала она. — Просто объеденье.

За ужином Брук рассказала о Рэнди с Мишель и обрадовалась, отметив счастливое выражение лица Джулиана, который даже предложил в случае чего ездить в Пенсильванию нянчить маленького племянника или племянницу. Джулиан, в свою очередь, посвятил Брук в планы «Сони», добавив, что альбом близок к завершению, и рассказал о новом менеджере, которого взял по рекомендации своего агента.

— Лучший из лучших. У него репутация довольно агрессивного человека, но, по-моему, хороший менеджер таким и должен быть.

— А каким он показался тебе на собеседовании?

Джулиан подумал, прежде чем ответить:

— Это даже не было собеседование — он сразу предложил готовый план. Сказал, что сейчас наступает решающий момент, пора начинать «дирижировать процессом».

— Интересно было бы познакомиться, — сказала Брук.

— Есть в нем этакая голливудская вкрадчивость — знаешь, когда чувствуется, что человек что-то делаете прицелом на собственную выгоду, но мне импонирует его абсолютная уверенность. — Привстав, Джулиан поровну разлил остаток вина из бутылки. — Как в больнице, опять сумасшедший день?

— Ой, знаешь, у меня высший балл после анкетирования пациентов в отделении, и мне дадут еще несколько дежурств в педиатрии. — Брук с видом триумфатора сделала большой глоток — хорошая новость стоила утреннего похмелья.

Джулиан расплылся в улыбке:

— Отличная новость! Неудивительно, нездорово! Я тобой горжусь. — Он перегнулся через столик и поцеловал жену.

Вымыв посуду, Брук улеглась в ванну, а Джулиан занялся сайтом, который сам для себя делал. Позже они снова уселись на диван, облачившись во фланелевые пижамы. Джулиан накрыл себе и Брук ноги пледом и взялся за пульт.

— Кино? — спросил он.

Брук посмотрела на электронные часы: десять пятнадцать.

— Нет, уже поздно. Может, «Грейс»?

— Ты серьезно? — ужаснулся Джулиан. — У тебя хватит совести заставить меня смотреть это после того, как я приготовил ужин?

Брук с улыбкой покачала головой:

— Прямо уж — «приготовил»… Ну ладно, выбирай сам.

Джулиан выбрал новую серию «Места преступления».

— А пока будем смотреть, я тебе ножки помассирую.

Брук тут же положила ноги на колени Джулиана, готовая блаженно замурлыкать. На экране детективы осматривали изуродованное тело предполагаемой проститутки, найденное на городской свалке в Вегасе. Джулиан следил за сюжетом с жадным вниманием. Брук не очень любила детективные сериалы, где головоломные убийства раскрывают с помощью чудес техники, а ее муж, напротив, до утра мог смотреть, как полиция находит убийц с помощью лазерного сканирования и микроследов. Но сегодня она не возражала. Брук была счастлива сидеть рядом с Джулианом и наслаждаться массажем.

— Я тебя люблю, — сказала она, положив голову на подлокотник и закрыв глаза.

— Я тебя тоже люблю, Брук, не мешай смотреть.

Но она уже заснула.

Брук едва успела одеться, когда в спальню вошел Джулиан, заметно нервничая.

— Пора выходить, а то опоздаем, — сказал он, хватая кроссовки из их общего шкафа. — Ты в курсе, как мама любит опоздания?

— В курсе. Я почти готова, — поспешно сказала Брук, не успевшая принять душ после трехмильной утренней пробежки. Вслед за мужем она вышла из спальни, приняла из его рук шерстяное пальто и покорно проследовала на улицу.

— Я так и не понял, почему твой папа с Синтией сегодня в городе, — сказал Джулиан, когда они почти бежали к метро на Таймс-сквер. Тут подошел поезд.

— У них годовщина, — пожала плечами Брук. Мартовское воскресное утро выдалось по-зимнему холодным, и она страстно мечтала о чашке горячего чаю в магазинчике на углу, но у них не было буквально ни секунды.

— И они решились приехать в такую холодину?

Брук вздохнула.

— Видимо, здесь все-таки интереснее, чем в Филли[7]. Синтия не смотрела «Короля льва», а папа рад лишний раз увидеться с нами. Я, кстати, тоже рада, что ты лично сообщишь им новость…

Украдкой взглянув на мужа, она увидела, что тот улыбается. Пускай погордится, заслужил, решила Брук, — накануне Джулиан получил чуть не самое лучшее известие за несколько лет, что делал карьеру.

— Да уж… Готов поспорить, мои будут сидеть с кислыми минами. Может, хоть твои поймут, — сказал он.

— Папа уже рассказывает всем знакомым, что у тебя талант не меньше, чем у Боба Дилана, и голос, сокрушающий сердца, — рассмеялась Брук. — Гарантирую, он будет в восторге.

От волнения Джулиан сильно стиснул ей руку.

Когда они входили в вагон поезда шестого маршрута, губы Брук тронула улыбка.

— Что случилось? — спросил Джулиан.

— Ничего плохого. Я так рада, что ты им все расскажешь, но меня пугает перспектива свести вместе твоих и моих родителей.

— Думаешь, ерунда получится? Но ведь они уже встречались!

— Так ведь только при большом скоплении народа — на нашей свадьбе, на праздниках, а с глазу на глаз — никогда. Папа способен обсуждать исключительно следующий сезон «Иглз», а Синтия будет ахать по поводу «Короля льва» и уверять, что Нью-Йорк для нее не Нью-Йорк без посещения «Русской чайной». А твои предки, неистовые, устрашающие, коренные ньюйоркцы, которые считают Эн-эф-эл[8] французской благотворительной организацией, с шестидесятых годов не смотрят мюзиклов и в рот не возьмут ни крошки, если готовил не знаменитый шеф-повар. И вот скажи мне, пожалуйста, о чем им говорить друг с другом?

Джулиан легонько стиснул ее шею сзади.

— Это же просто бранч, малышка. Чашка кофе с бубликом, и отстрелялись; Вот увидишь, все пройдет нормально.

— Ну конечно: папаша с Синтией затеют трескотню в своей маниакально-счастливой манере, а твои родители будут сидеть в безмолвном непреклонном осуждении. Прелестное воскресное утро!

— Пусть Синтия общается с моими стариками на профессиональные темы, — кротко предложил Джулиан, причем по выражению лица было видно, что он и сам не верит в успех. Брук захохотала.

— Скажи, что ты этого не говорил, — повторяла она, вытирая выступившие слезы.

Дойдя до пересечения Семьдесят седьмой и Лексингтон-авеню, они направились к Парк-авеню.

— Ну а что? Они же все врачи!

— Ты такой милый, ты в курсе? — спросила Брук, привстав на носочки и целуя мужа в щеку. —

Синтия — школьная медсестра. Она умеет распознать ангину и дать лекарство, если болит живот, но решительно не в курсе, рекомендован ли ботокс с рестилайном тому, кто слишком широко улыбается. Ну, не пересекаются у них профессиональные интересы!

Джулиан разыграл возмущение.

— По-моему, ты забываешь, что моя мамочка названа одним из лучших в стране специалистов по удалению варикозных вен! — сдерживая улыбку, говорил он. — Ты представь, какая честь!

— Представила. Большая.

— Ладно, я понял. Слушай, но мой отец может разговаривать с кем угодно, с ним очень легко общаться. Они с Синтией поладят.

— Да, он настоящий балагур. — Когда впереди показался дом Олтеров, Брук взяла мужа за руку. — А еще он всемирно известный специалист по увеличению груди. Синтия решит, что он видит в ней перспективную клиентку.

— Брук, это глупость. По-твоему, все зубные врачи на корпоративах или вечеринках смотрят тебе в рот?

— Да.

— А психолог начинает тебя анализировать?

— Непреложная истина, не вызывающая сомнений.

— Ну, это уже смешно.

— Твой папаша по восемь часов в день обследует, щупает и оценивает си… груди. Я не говорю, что он извращенец, но у него явная профессиональная деформация — критически смотреть на женскую грудь. Женщины это чувствуют, вот и все, что я пытаюсь сказать.

— Напрашивается очевидный вопрос.

— Какой? — Увидев нужный подъезд, Брук взглянула на часы.

— Твою грудь он тоже рассматривает? — Джулиан теперь выглядел подавленно, и Брук захотелось обнять беднягу.

— Нет, милый, конечно, нет, — прошептала она, подавшись поближе и стиснув его плечо. — По крайней мере не после стольких лет нашей совместной жизни. Он уже понял, что никогда не прикоснется к моей груди, и, по-моему, отбросил переживания и успокоился.

— Брук, у тебя идеальная грудь, — автоматически сказал Джулиан.

— Ага, и поэтому после нашего обручения твой папаша предложил увеличить ее за минимальную сумму.

— Он предложил своего партнера, врача, который с ним работает, и не потому, что ему казалось, будто тебе это нужно…

— А потому, что ты решил — мне это не помешает? — Они говорили об этом миллион раз, и Брук прекрасно знала, что доктор Олтер предложил свои услуги, как портной предлагает всем знакомым сшить костюм со скидкой, но в ней до сих пор вскипало раздражение при воспоминании об этом.

— Брук…

— Извини. Просто я голодная и злая.

— Все будет вовсе не так плохо, как ты опасаешься.

Швейцар приветствовал Джулиана непринужденным шлепком по ладони и спине и проводил к лифту. Только когда они взмыли на восемнадцатый этаж, Брук спохватилась, что пришла с пустыми руками.

— По-моему, нужно выскочить и купить цветы или пирожных, — выпалила она, настойчиво дергая мужа за руку.

— Да ладно, дорогая, ерунда. Мы же к моим родителям идем, для них я — лучший подарок.

— Еще бы! Твоя мамочка обязательно обратит внимание что мы ничего не догадались принести! Господи, что сейчас будет!

— Главное, мы себя принесли.

— A-а, ну, нет проблем, только сам это и скажи.

Джулиан постучал, и дверь широко распахнулась. На пороге их встречала улыбающаяся Карлен, няня и домработница Олтеров вот уже тридцать лет. Еще в начале знакомства в момент особого доверия и откровенности Джулиан признался Брук, что до пяти лет называл мамой Кармен, поскольку другой матери не знал. Вот и сейчас, не успев опомниться, он попал в радушные объятия старой няни.

— Как поживает мой мальчик? — спросила Кармен, улыбнувшись Брук и чмокнув ее в щеку. Твоя жена хорошо тебя кормит?

Брук дружески обняла ее за плечи, в тысячный раз пожалев, что не Кармен настоящая мать Джулиана, и отозвалась:

— Разве у него голодный вид? Иногда я кормлю его ужином с вилки!

— Ты ж мой умничка! — восхитилась нянька, с гордостью глядя на воспитанника.

— Кармен, дорогая, пришли детей сюда и не забудь подрезать стебли, прежде чем поставишь цветы в вазу. В новую от Майкла Арама, пожалуйста. — Раздался пронзительный голос из гостиной дальше по коридору.

Кармен невольно взглянула на супругов в поисках цветов, но Брук помахала в воздухе пустыми руками, после чего повернулась к Джулиану и взглянула на него так, что у него вырвалось:

— Только не надо!..

— Не буду. Так и быть, промолчу из любви к тебе.

Джулиан повел жену в гостиную, и Брук все еще надеялась, что общения удастся избежать, сразу перейдя к еде, но… хозяева и гости сидели лицом к лицу на одинаковых ультрасовременных банкетках одержанных тонов.

— Брук, Джулиан! — Хозяйка дома улыбнулась, но не встала. — Как приятно, что вы смогли прийти!

Брук сразу уловила в тоне упрек за опоздание.

— Извините, Элизабет, мы задержались. В метро было так…

— Главное, добрались, — перебил доктор Олтер, обхвативший, как женщина, ладонями пузатый бокал с апельсиновым соком. Небось и груди всех своих пациенток так же оглаживает, подумала Брук.

— Брук! Джулиан! Что случилось? — Отец Брук вскочил с места и обнял обоих своих детей одним крепким движением, видимо, прервав обсуждение отдыха на природе в кемпинге как несомненно полезного для Олтеров. У Брук не хватало духу его осуждать.

— Здравствуй, пап. — Она обняла отца и подошла к Синтии, которая не могла встать с дивана, поскольку рядом оказалось столько людей, и неловко обняла нагнувшуюся Брук. — Привет, Синтия, рада тебя видеть.

— А я тебя, Брук! Мы с таким удовольствием сюда приехали! Мы с твоим отцом как раз говорили, что уже и не вспомнить, когда мы в последний раз выбирались в Нью-Йорк.

Брук понадобилось некоторое время, чтобы составить мнение о том, что сотворила с собой Синтия, явившись в красном, как пожарная машина, брючном костюме из полиэстра, белой блузке, черных лакированных туфлях без каблука и с тройной нитью фальшивого жемчуга на шее. Ансамбль завершала высокая прическа со множеством завитков, залитых лаком. Синтия словно решила изобразить Хиллари Клинтон на выступлении президента США о положении в стране, когда та желает выделиться в море темных костюмов. Брук, понимала, что мачеха всего лишь действовала в соответствии со своими представлениями о том, как одеваются богачки на Манхэттене, но убийственно ошиблась, и это особенно бросалось в глаза в гламурной, с намеком на азиатский стиль, квартире Олтеров. Мать Джулиана, будучи старше Синтии на двадцать лет, казалась ее младшей сестрой в своих Облегающих темных джинсах и невесомом кашемировом палантине поверх облегающей туники без рукавов. Сегодня Элизабет надела изящные балетки с изысканно-незаметным логотипом «Шанель», а из драгоценностей на ней были только золотой браслет и любимое кольцо с крупным бриллиантом. Лицо сияло здоровым загаром, оцененным легким макияжем, волосы свободно ниспадали на спину. Брук немедленно ощутила вину, представив, как неуютно сейчас Синтии. Сама она всегда чувствовала себя пришибленной в присутствии свекрови, но ей стало неловко, когда она оценила масштабы просчета Синтии. Даже отец Брук несколько смущался своих полотняных брюк и галстука, поглядывая на дорогую рубашку-поло доктора Олтера.

— Джулиан, сыночек, тебе, как всегда, «Кровавую Мэри». А тебе, Брук, «Мимозу»? — спросила Элизабет Олтер. Этот простой вопрос, как, впрочем, и все другие высказывания свекрови, таил в себе скрытый подвох.

— Вообще-то я тоже с удовольствием выпью «Кровавую Мэри».

— Как угодно. — Миссис Олтер с неодобрением поджала губы. По сей день Брук не могла с уверенностью сказать, связана ли неприязнь свекрови с выбором сына в принципе с тем, что Брук поддержала музыкальные амбиции Джулиана, или же она просто считала невестку лишенной вкуса.

Брук с Джулианом ничего не оставалось, как занять два оставшихся свободных места — неудобные стулья с прямыми спинками. Они сидели лицом друг к другу, так близко, что едва могли пошевелиться. Чувствуя себя беззащитной и неловкой, Брук бросилась в разговор, как в омут.

— Как прошла неделя? — спросила она Олтеров, с улыбкой принимая от Кармен массивный бокал с лимонной долькой на ободке и стеблем сельдерея и едва удерживаясь, чтобы не осушить его одним глотком. — Как всегда, напряженно?

— Да, я тоже не могу понять, как вы умудряетесь жить по такому графику! — подхватила Синтия несколько громче, чем следовало. — Брук говорила, сколько э-э… процедур вы успеваете сделать за день, так это же любой без сил останется! Я тоже с ног валюсь во время вспышек стрептококковой инфекции, но вы двое — это что-то, Господисусе, просто очуметь!

Элизабет Олтер улыбнулась широкой, безгранично снисходительной улыбкой:

— Да, мы действительно все время заняты, но работа — это же так скучно! Я с удовольствием послушаю, как дела у детей. Брук? Джулиан?

Синтия осеклась, совсем упав духом от заслуженного выговора. Бедняжка словно шла по минному полю, не представляя, как выбрать безопасную тропку. Она рассеянно потерла лоб, у нее вдруг сделался очень усталый вид.

— Ой, конечно. Как у вас дела?

У Брук хватало ума промолчать. Хотя именно свекровь договаривалась для нее о собеседовании в Хантли, это было сделано, лишь когда миссис Олтер убедилась, что Брук ни за что не променяет диетологию на карьеру в глянцевых журналах, модной индустрии, аукционных домах или в области пиара. Видя, что невестка упорствует в своем желании работать непременно по специальности, свекровь не могла понять, почему нельзя заочно консультировать читательниц «Вог» или стать диетологом легиона ее подружек из Верхнего Ист-Сайда — в общем, делать что угодно, только не дежурить в «занюханной больнице, куда свозят одних бездомных и пьяниц».

Джулиан тоже не был обделен догадливостью, поэтому поспешил на выручку супруге:

— Вообще-то я хотел сделать маленькое объявление.

Брук была искренне рада за Джулиана и с трудом сдерживала ликование, но ее внезапно охватила паника. Она мысленно взмолилась, чтобы он не говорил родителям о презентации, избавив себя от неминуемого разочарования. Брук было очень больно видеть мужа в подобные моменты. Общение с Олтерами до предела обострило инстинкт самосохранения: при одной мысли о том, что они скажут, Брук готова была схватить мужа в охапку и броситься домой, подальше от их враждебности и безразличия, что еще хуже.

Все подождали, пока Кармен внесла новый графин свежевыжатого грейпфрутового сока, и повернулись к Джулиану.

— Я… э-э… только что узнал от моего нового менеджера Лео, что «Сони» устраивает мне презентацию. В ближайший четверг.

Повисла пауза — каждый ждал, что скажут остальные. Первым заговорил отец Брук:

— Я не очень представляю, что такое презентация, но новость вроде хорошая. Поздравляю, сынок! — Перегнувшись через Синтию, он похлопал Джулиана по спине.

Доктор Олтер, с явным раздражением проглотивший это «сынок», сгримасничал в свою чашку кофе и обратился к Джулиану:

— Ну, объясни же нам, непосвященным, что это такое?

— Да, значит ли это, что кто-то наконец услышит твою музыку? — подхватила Элизабет Олтер, подбирая под себя ноги, как маленькая девочка, и улыбаясь сыну. Противное «наконец» проигнорировали все, кроме Джулиана, который переменился в лице, и Брук, которая это заметила.

За несколько лет брака она привыкла, что родители Джулиана мимоходом говорят ужасные вещи, но от этого не стала ненавидеть их меньше. Когда они с Джулианом начали встречаться, он постепенно рассказал, что родители абсолютно не одобряют его образ жизни и склонности. Когда они уже были помолвлены, Олтеры-старшие резко выступили против подаренного Джулианом невесте простого золотого колечка вместо «одной из фамильных драгоценностей Олтеров», на чем настаивала его мать. Даже когда Брук с Джулианом согласились устроить свадьбу в доме Олтеров на Побережье, родители пришли в ужас от категорического требования новобрачных, чтобы свадьба была скромной, без затей — и в мертвый сезон. За годы, пролетевшие после свадьбы, Олтеры постепенно стали держаться свободнее в присутствии невестки, и на бесчисленных обедах, бранчах и праздниках Брук убедилась, какими ядовитыми умеют быть свекор и свекровь.

— Это значит, в «Сони» узнали — альбом вот-вот будет готов. Им понравилось, что в нем много песен. Теперь собираются устроить презентацию для шишек музыкальной индустрии, ну, чтобы меня им показать, чтобы я устроил для них небольшой концерт, и посмотреть на реакцию. — Джулиан, обычно скромный, стеснявшийся сказать даже Брук, что, например, день в студии прошел удачно, сиял от гордости. Ей захотелось расцеловать мужа прямо здесь.

— Может, я и не разбираюсь в музыкальной индустрии, но это вотум большого доверия, — сказал отец Брук, поднимая бокал.

Джулиан не мог сдержать радости.

— О да, — кивнул он, широко улыбнувшись. — Пока все идет по самому лучшему сценарию, и я надеюсь…

Он замолчал, потому что зазвонил телефон, и мать Джулиана завертела головой в поисках трубки.

— Да где же он? Это наверняка звонят по поводу цветов, подтвердить время на завтра. Без меня не рассказывайте. Если я сейчас не закажу, зал останется не оформленным. — Она поднялась с дивана и суетливо упорхнула на кухню.

— Вечно эти цветы, — вздохнул доктор Олтер, прихлебывая кофе. Казалось, он вообще не слушал Джулиана. — Завтра на ужин ожидаются Беннеты и Каменсы, твоя мать с ума сходит. Господи, можно подумать, что выбор между фаршированным палтусом и тушеными ребрышками — вопрос национальной безопасности! А цветы! Я ей тысячу раз говорил: на цветы не обращают внимания, никто ничего не заметит. На роскошных свадьбах и всяких там вечеринках десятки тысяч долларов выбрасывают на кучи орхидей или что там сейчас в моде, а кто на них смотрит? Колоссальные суммы на ветер! Тратьте деньги на хорошую еду и выпивку — вот чем можно угодить гостям. — Он отпил кофе, оглядел собравшихся и нахмурился. — А о чем мы говорили?

Синтия поспешила сгладить неловкость.

— Это же лучшая новость за целую вечность! — воскликнула она с преувеличенным восторгом. Папа Брук с энтузиазмом закивал. — А где будет презентация? Сколько народу приглашено? Ты уже решил, что будешь петь?

Синтия засыпала вопросами героя дня, и впервые Брук не ощутила раздражения от трескотни мачехи. Об этом должны были спрашивать родители Джулиана, но пока они раскачаются, можно было ждать до бесконечности, а он только рад был погреться в лучах внимания.

— Планируется небольшой музыкальный вечер, только для своих. Помещение подберут где-нибудь в центре города. Если верить моему агенту, приглашены около пятидесяти человек — теле- и радиобукеры, руководители звукозаписывающих компаний, представители Эм-ти-ви и все в том же духе. Каких-то сверхрезультатов я не жду, но слава Богу, что в «Сони» мой альбом понравился.

— Презентации дебютантам устраивают в исключительных случаях, — гордо ввернула Брук. — Джулиан скромничает, вообще-то это большое событие.

— Ну, наконец-то хорошие новости, — удовлетворенно сказала миссис Олтер, снова усаживаясь на диван.

Губы Джулиана плотно сжались, он стиснул кулаки.

— Мама, все эти месяцы они помогали мне записывать альбом. Да, руководители студии требовали больше гитарного соло, но даже при этом вели себя в высшей степени достойно, и я не понимаю, почему тебе обязательно нужно говорить о них в подобном ключе.

Элизабет Олтер посмотрела на сына в некотором замешательстве.

— Сынок, я о другом. Хорошая новость в том, что наконец привезли достаточно калл, которых я хотела, и дизайнер, который мне нравится больше других, согласилась подъехать и все расставить. Не будь таким букой!

Отец Брук, не удержавшись, взглянул на дочь с немым вопросом: «Да что же это за мегера?!» Брук лишь пожала плечами. Она уже смирилась с тем, что свекра и свекровь не переделать. Именно поэтому она полностью поддержала мужа, отказавшегося принять в подарок на свадьбу квартиру в Верхнем Ист-Сайде, поближе к родителям. Поэтому Брук и вкалывала на двух работах, отказавшись от денег Олтеров, понимая, чем придется поступиться в противном случае.

Когда Кармен объявила, что стол накрыт, Джулиан уже замкнулся — молчал и сохранял внешнюю бесстрастность: забрался в свою скорлупу, как называла это Брук. Синтия выглядела помятой и измученной в своем синтетическом костюмчике, и даже отец Брук, отважно продолжавший поиски нейтральной темы для разговора («Вы слышали, в этом году нам обещают небывало холодную зиму?» или «Уильям, вы бейсбол любите? Конечно, «Янки» явные фавориты, но ведь команду не всегда набирают по признаку землячества…»), сидел с видом побежденного. При обычных обстоятельствах в испорченном настроении близких Брук винила бы себя — ведь они пришли только ради нее и Джулиана, но сегодня махнула на это рукой. Страдает один — страдают все, подумала она, извинилась и вышла, сказав, что ей надо припудрить носик. Не заходя в туалет, Брук направилась в кухню.

— Ну, как там дела? — спросила Кармен, перекладывая абрикосовое варенье в большую серебряную вазу.

Брук протянула опустевший бокал, сопроводив умоляющий жест жалобным взглядом.

— Так плохо? — рассмеялась Кармен и кивнула на холодильник, где Брук надлежало найти водку, пока Кармен отыщет томатный сок и соус табаско. — Как твои-то держатся? Синтия — настоящая леди и очень милая.

— М-да, этого не отнять. Ничего, они люди взрослые, сами решили нагрянуть сюда с визитом.

Я волнуюсь за Джулиана.

— Знаешь, сколько раз он с этим сталкивался? Не беспокойся, Джулиан себя в обиду не даст.

— Он потом долго ходит как в воду опущенный. Кармен воткнула стебель сельдерея в массивный бокал с «Кровавой Мэри» и подала Брук.

— Подкрепись. — Она поцеловала Брук в лоб. — И иди защищай своего мужчину.

Вопреки ожиданиям бранч не оказался и вполовину таким неудачным, как час коктейлей. Правда, хозяйка дома что-то шипела по поводу начинки блинчиков (всем очень понравился взбитый Кармен шоколадный крем, но Элизабет сочла его чересчур калорийным), а доктор Олтер время от времени надолго удалялся к себе в кабинет, зато миг родительского пренебрежения остался позади. Прощание тоже прошло безболезненно, но когда Синтия и отец Брук были благополучно усажены в такси, она увидела, что Джулиан по-прежнему замкнут и подавлен.

— Что с тобой, любимый? Папа с Синтией в восторге, я тоже едва сдерживаюсь…

— Я не хочу об этом говорить.

Некоторое время они молча шли к метро.

— Слушай, у нас же целый день свободный! Совершенно нечего делать. Может, в музей зайдем, раз уж мы рядом? — спросила Брук, взяв Джулиана под руку и изобразив попытку повиснуть на его локте.

— Да ладно, неохота толкаться в толпе! Сегодня же воскресенье.

Брук секунду размышляла.

— Помнишь, ты хотел посмотреть фильм в формате 3D? С удовольствием составлю тебе компанию, — солгала она. Чрезвычайная ситуация требовала крайних мер.

— Да я в порядке, Брук, — тихо сказал Джулиан, подтягивая шерстяной шарф к подбородку. Теперь лгал он.

— А можно пригласить на презентацию Нолу? Событие обещает быть гламурным, а Нола, ты же знаешь, не упустит возможности блеснуть.

— Наверное, можно, но Лео сказал, вечеринка будет только для своих, а я уже пригласил Трента. Он в Нью-Йорке всего на пару недель из-за своей ротации, работает сутками. Я решил, ему не повредит отдохнуть хоть вечер.

Они поговорили о презентации, обсудив, что Джулиан наденет на свое шоу, какие песни будет играть и в каком порядке. Брук радовалась, что ей удалось развеять плохое настроение мужа, выманить его из черепашьего панциря. Когда они приехали домой, Джулиан уже стал почти прежним.

— Я говорила, что горжусь тобой? — спросила Брук, когда они вошли в лифт.

— Да, — еле заметно улыбнулся Джулиан.

— Ну, тогда пошли, любимый, — сказала Брук, за руку вытаскивая его на лестничную площадку. — Сегодня я устрою для тебя шоу.