Провал резидентуры

Глава восьмая ПАРАШЮТИСТ

Ветер нас не подвел: мы приземляемся, по Божьему изволению, весьма компактно. Всего за двадцать пять минут, как на учениях, мне удается собрать батальон точно в назначенном пункте. На карте это место обозначено как санаторий «Зеленые предгорья». Ничего особенного: десяток домиков обслуги, белое здание санатория — все давно покинутое, заколоченное, неохраняемое.

Я обхожу строй моих бойцов на площадке перед санаторием. Отлично держатся, даром, что три четверти необстрелянных, последнего призыва. Война, война! Сколько молодых жизней сожрало бессмысленное упрямство язычников? Теперь в бой идут совсем юнцы, те, кто в год начала войны еще учился в начальной школе… Итак, они отлично держатся, и потерян при выброске всего один человек из трехсот. Его, видимо, снесло на лес, но, если он жив, то сумеет пробраться сюда, где я оставляю двух связистов. Именно сюда за мной прилетит вертолет завтра утром, когда десант на побережье закрепится настолько, чтобы наши вертолетчики взлетали не с борта десантных судов, а с берега.

Командую:

— Батальо-о-он… Смирр-р-рна!

У меня это «смирр-р-рна!» очень хорошо получается, помню, еще старый командир дивизии на смотру специально подходил слушать.

— Солдаты! — говорю. — Первая часть нашей задачи выполнена. Мы на территории противника. Наконец-то кованый сапог вооруженных сил демократии сокрушительно обрушился на дряхлую землю прогнившей реакционной монархии Оанаины. Историческое противостояние однозначно завершится победой сил мира и прогресса, передовой части человечества — великой, обретенной в трудах и боях демократии родной Смаргуды.

После этого мы все с воодушевлением исполняем «Трясутся устои», и я объявляю приказ по батальону: просочиться повзводно на окраины Шенаины, прорваться в район аэропорта, захватить и уничтожить командный пункт, организовать там оборону и держаться до подхода основных сил вторжения.

— Лейтенант Юссуп, — командую напоследок, когда первые взводы уже втягиваются в темные жерла дорожек парка, а последние сумерки окончательно поглощает ночная тьма. В эти самые минуты, я знаю, основные силы десанта уже сыплются на северную окраину Шенаины, и никто из врагов не будет ожидать, что мои тигры обрушатся на аэропорт на южной окраине — как раз часа через три, когда противник стянет к северной окраине все имеющиеся силы (если еще не будет опрокинут). — Лейтенант Юссуп, вместе со взводом — ко мне!

И они подбегают трусцой — двадцать семь великолепных, лучших в батальоне бойцов, все плечистые, долговязые, на лицах наведена зеленая боевая раскраска, как у их далеких предков, пришедших со звезд на благословенную землю Смаргуды, окружая Ноги Пророка.

— Лейтенант Юссуп, — говорю я очень благосклонно, потому что не могу без улыбки смотреть на их ослепительную силу, — вы поступаете в лично мое распоряжение.

— Служу демократии, — рявкает лейтенант, здоровяк из здоровяков. Три года назад он выпустился из лучшего на Острове училища «Святой Аххмат» — и вот он уже лейтенант с двумя медалями, мощный, бесстрашный, опора старшего командира. Невозможно ему не покровительствовать, невозможно им не восхищаться.

— За мной, — командую я, и мы бежим по узкой тропе в сторону, противоположную городу. Со мной мой ординарец субофицер Дилиль, рядом бежит лейтенант, взвод — цепочкой позади.

— Нам с вами предстоит необычная операция, лейтенант, — говорю я на бегу, ощущая, что, несмотря на мои опасения, я устойчиво взял боевое дыхание.

— Слушаю, гражданин майор, — сосредоточено выдыхает лейтенант.

— Вы знаете, кто такой Шалеанский Ока?

— Лжепророк многобожия монархии Оанаины, — выпаливает лейтенант, не задумываясь.

Это хорошо, что он не задумывается.

— Правильно, — говорю я. — Сейчас нам предстоит по заданию командира бригады, в свою очередь полученному им от командира группы армад «Север», захватить этого лжепророка живым.

Молодец, лейтенант — другой на его месте непременно наклал бы в штаны, а этот воин только посерел, — правда, настолько заметно, что я вижу это даже при слабом свете Красной луны.

— Есть захватить вражеского лжепророка, — отзывается он наконец.

Сам я понимаю так, что командованию нужен живой Ока, чтобы сломить дух противника. Известно, что Ока не в ладах с Верховным Синодом Культов, этим змеиным гнездом ересиархов различных ложных верований, управляющим многочисленными последователями языческих заблуждений в Оанаине. Но среди населения Ока очень, очень влиятелен. Ока — проповедник единобожия, хотя и его учение в сравнении с единственно верным светлым учением Пророка — мрачная ересь; но все же в случае его захвата Оку, как я понимаю, можно заставить приветствовать приход на их землю сил Единого.

А лейтенант ничего, молодец. Даже дыхание уже восстановил. Дилиль вот, слышу, уже зубами стучит. Шутка ли, взять Оку. У Оки нет вооруженной охраны, но в том-то, между нами говоря, весь ужас и состоит. Говорят, не люди его охраняют.

Мы выбегаем из парка через калитку, нараспашку висящую на одной петле. Тропа идет в поле между зарослей шегавы.

И тут меня самого начинает, доложу я вам, пробирать хар-рошая дрожь. Стыдно — ведь на севере видно зарево и, если остановиться и прислушаться, можно, наверное, разобрать шум боя, который ведет наш доблестный десант. А я дрожу на бегу. Осознаю. Бежим захватывать Шалеанского Оку, который ложно утверждает, что его бог дал ему власть над Древними Силами Шилемаура, владевшими этой землей задолго до Нисхода. Ложно-то оно ложно, да только как быть с чудесами, которые он творит? До войны, помню, читал в «Божьем свете», какие он номера откалывает. И ведь не оанаины какие-нибудь невежественные писали — ученые люди, академики.

И тут мы все резко, как по команде, останавливаемся. Будто нас всех — двадцать девять человек — кто-то сзади схватил за ремень.

Я человек бывалый. Я до войны служил в полиции. Чего только не видел и не слышал. Мне тридцать девять лет, я в армии со дня объявления войны, почти девять лет уже.

И лейтенант Юссуп не лыком шит, как я только что доложил.

А уж солдаты-то его и вовсе… Задачи они пока не знают, а если б и знали — все они Волчата, потом Юные Бойцы, потом — в отличие от тех, что бегут сейчас сквозь заросли к южной окраине Шенаины — опытные, обстрелянные бойцы, фронтовики, и всякие сказки про колдунов для них — пыль.

И тем не менее все мы останавливаемся посреди поля, в темноте, разбавленной слегка лишь тусклым светом Красной луны. Нас прошибает холодный пот.

Слева, из кустов, кричит ночная птица. У нее протяжный, печальный крик, от которого щемит сердце.

А справа, с поля, ей отвечает ворона. Протяжно каркает, но мягко, будто спросонок.

Тишина.

— Что стоим? — ору я изо всех сил. — Взво-од! Бего-ом — марш!

И мы бежим, бежим ровно, бежим, скупо дыша, через поля — к холмам, на одном из которых — дом лжепророка. Я, поседевший на фронте ветеран, бегу, стуча зубами, хотя заставляю себя думать о задании, о карте — вот, мол, холмы, за которыми — Сороковое шоссе, шоссе идет полукругом, ехать по нему от Шенаины до этих холмов километров семьдесят, а напрямую, через поля — не более двадцати. А в голове, на самом деле, одна мысль, от которой остро хочется залечь где-нибудь и не вылезать до рассвета.

Это кричала не птица, и не птица ей ответила.

И не человек.

Может быть, я даже и поддался бы этой нерациональной, неправильной панике, сделал бы что-нибудь недостойное звания командира — не знаю: во всяком случае, через полчаса, когда мы достигаем холмов и начинаем подниматься на склон того из них, на вершине которого стоит дом Оки, все эти мысли у меня вылетают из головы, потому что спереди, со склона, по нам открывают огонь из автоматов. А те, кто по ночам кричит неземными голосами, вряд ли стреляют из автоматов, не так ли?

Мы рассыпаемся, открываем ответный огонь, нащупывая противника, летят гранаты, командуют сержанты, кажется, слышны даже хриплые команды с той стороны — это все уже привычное, свое, страха нет, я командую, идет бой.

Судя по интенсивности огня, противник не превосходит нас численно. У них инфракрасные прицелы — мы видим, как между камней мелькают парные красные огоньки. Единственное, что удивляет — звук выстрелов и вид пулевых трасс. У обычных оанаинских солдат, как известно, автоматы «Г.А.», и звучат они так же, как оанаинские ручные пулеметы — «кы-гы-гы-гы-гы», только на тон выше. И трассы их пуль, если они стреляют трассирующими, обычно бело-желтые. Здесь же очереди звучат чрезвычайно громко, но в точности похоже на то, как изображают стрельбу играющие в войну ребятишки — «дщ-дщ-дщ-дщ-дщ», вроде этого, а трассы ярко-красные и какие-то слишком медленные. Стреляют зажигательными: при попадании в валуны по сторонам дороги, за которыми мы укрываемся, на поверхности камня на несколько секунд вспыхивает яркое, жаркое пламя странного сиреневого цвета, которое, потухнув, оставляет отвратительную серную вонь. Мы отстреливаемся, наши пули вышибают снопы искры из валунов выше нас по склону. Оглушительно разрываются гранаты. Интенсивность огня с той стороны слабеет. Я поднимаю взвод в лобовую атаку. С яростным воплем «хай-йя!» мои орлы встают и сокрушительным натиском вышибают противника из-за валунов. Какие-то черные тени отступают вверх по склону. Полтора десятки гранат накрывают их, и, когда мы поднимаем головы и сверху перестает лететь щебень — настает тишина. Мы слышим, как с карканьем разлетаются всполошенные вороны. Я слышу писк и, включив фонарь, с омерзением замечаю, что вниз по склону сбегает множество отвратительных крыс, потревоженных шумом. Ну и местечко выбрал Шалеанский Ока для постройки дома!

Я приказываю продолжить наступление и окружить дом на холме. Двое раненых получили несильные ожоги этим сиреневым термитом и продолжают рваться в бой. Взвод ведет в атаку лейтенант, я же задерживаюсь, чтобы осмотреть трупы противников. Я быстро повожу вокруг себя лучом фонарика и, подпрыгнув от неожиданности, мигом выключаю его и устремляюсь вслед за своими солдатами.

На склоне нет ни одного трупа.

Добежав до дома на вершине, я останавливаюсь. Лучи многих фонариков шарят по стенам дома. Странная постройка! Круглое, приземистое сооружение в один этаж с плоской крышей, без единого окна. Единственная дверь широко открыта наружу. Стены выкрашены в красный цвет.

Я собираю окруживших дом солдат. К чему его окружать, если в нем нет окон и всего одна дверь? Ока должен быть захвачен!

— Лейтенант, в дом вместе с людьми! Человека с седой бородой взять живым! — командую я.

Бойцы быстро, один за другим, вбегают в дом. Последним — лейтенант. Со мной только ординарец.

Тишина.

Я заглядываю внутрь, свечу фонариком. Я вижу коридор, уходящий резко вправо. Больше ничего. Ни звука не доносится из коридора, который, загибаясь вслед внешней стене, уходит из поля моего зрения.

Я отступаю назад, гашу фонарик, и тут мой ординарец дрожащим голосом говорит:

— Слышите, гражданин майор?

Я опять содрогаюсь, покрываясь липким холодным потом. Внизу, под холмом, на несколько голосов перекликаются вороны и ночные птицы — как тогда, в поле, только гораздо страшнее.

И тут очень спокойный старческий голос говорит на моем родном языке:

— Эй, майор, бросьте оружие. Все кончено.

Вместо того, чтобы стрелять, я почему-то судорожно включаю фонарик и шарю лучом вокруг, и кричу каким-то чужим голосом:

— Кто? Кто здесь?

— Я, — отвечает попавший в луч фонарика старик с густой седой бородой. — Шалеанский Ока. — Старик смотрит на меня спокойно, даже с улыбкой. Он не один: возле него стоят трое. Белый раб-подросток, крупная красивая женщина в форме вражеской береговой охраны и самый опасный — огромный, ражий вражеский офицер без знаков различия, но в мундире. У него в руках автомат «Г.А.», направленный на меня.

— Бросайте, бросайте оружие, — с улыбкой говорит Ока.

Я бросаю на землю автомат, вынимаю пистолет и тоже бросаю.

— А вы, субофицер? — насмешливо спрашивает Ока.

Ординарец, стуча зубами, торопливо бросает оружие.

— Закрой дверь, белый брат, — говорит, посмеиваясь, старик, перейдя на язык оанаинх.

Белый послушно закрывает массивную стальную дверь дома и запирает ее снаружи.

— Путь они побегают там, — с улыбкой объясняет мне старик. — Это лабиринт. В центре его — одна комната, но, Небо свидетель, раньше следующей ночи они не соберутся в этой комнате.

— Сядьте на землю, — сурово говорит мне вражеский офицер.

Мы садимся, и вдруг мой ординарец с безумным воплем вскакивает и кидается вниз, в темноту. Офицер мгновенно вскидывает автомат — на слух (видимо, очень тренирован) — но Ока останавливает его:

— Не надо, барон, не берите лишнюю смерть на себя.

Барон опускает оружие. Слышно, как трус Дилиль, подвывая, с треком продирается вниз по склону через кустарник.

— Бедняга, — прислушиваясь, говорит спокойный насмешливый пророк. — Он попал под действе сил, о которых не имеет понятия. Ну что ж, для него это будет всего лишь внезапная смерть. В конце концов, он солдат. И его сюда никто не звал.

Мне кажется, я вижу какую-то тень, метнувшуюся внизу по склону. Раздается короткий вопль субофицера, и все стихает.

Наступает тишина, в которой можно расслышать далекую стрельбу в городе, за двадцать километров отсюда.

— Страшная ночь, — со значением говорит старик. Я все еще освещаю его фонарем. Он в простой рясе, правая босая нога непринужденно заложена за левую, большие пальцы крупных жилистых черных рук покойно засунуты за веревку, заменяющую ему пояс. — Вы, майор, сильно выручили меня и моих новых друзей. — Старик улыбается, обводя взглядом троих остальных. — Хотя вас сюда никто и не знал. Вы знаете, с кем вступили в бой там, внизу?

— Нет, — бормочу я.

— Видите ли, вы, захватчики, не одни пришли сегодня сюда, — объясняет старик. — Знаете легенды о Древних Силах?

Я рефлекторно киваю.

— Древние, чужие и злые силы, — говорит старик. — Они ничего общего не имеют с теми природными силами, что ведомы мне. Они чужды нам, а те, кто приходят со звезд, — при этих непонятных словах он почему-то кивает на женщину в форме, — чужды им вдвойне и они тянутся пожрать, уничтожить их, а заодно и нас. Доля вашей вины тоже есть, майор: баланс сил нарушен, Смаргуда принесла новый заряд ненависти на эту землю, и Древние Силы ринулись на охоту. Майор, только что вы и ваши вояки там, внизу, освободили от телесных воплощений два десятка бесов, майор, да-да, черных бесов с глазами, пылающими адским огнем. Эти исчадия Зла загнали ко мне на холм вот этих людей, за которыми давно охотятся. Спасибо вам, майор, вы нам помогли: вряд ли теперь бесы осмелятся приблизиться вновь.

Окончательно потеряв самообладание от ужаса, я кулем валюсь ничком на песок у босых ног пророка.