Прозрачная тьма: Собрание стихотворений

Менестрель без страха и упрека,

Знавший славу песен и мечей, –

Пал от рук презренных палачей,

Завладевших властью волей рока.

И святой Георгий снова тронул

Путями пронизанную грудь,

Рыцарю указывая путь

В вышину – к Божественному трону.

– Здорово, братцы!.. Что?.. Молчите? – Наплевать.

Так это здесь ваш суд? А судьи кто же? эти? –

Петров, Халтурин, Кац?.. Нашли кого избрать!..

Довольно вам шутить. Вы, право, братцы, – дети…

За что меня судить? И в чем я виноват?

Я тридцать лет служил, довольны мною были,

Георгиевский крест имею средь наград…

Кто я? – ваш командир! Давно ли вы забыли?

Полковник Русаков, пятидесяти лет,

Женат, два сына есть, один в полку корнетом…

Избили вы его, свезен он в лазарет…

А он вас так любил!.. Забыли вы об этом?..

Я – кровопийца?Я?!. Фу, черт! какой-то бред!

Заснул я, видно, здесь… А завтра наступаем…

Я эскадронных звал под вечер на совет,

Наверно, ждут меня… Ну, угощу их чаем…

Все в сборе? Очень рад. Садитесь, господа.

Депеша срочная получена из штаба…

Эй, вестовой, огня! Свечей давай сюда!

Да шевелись скорей! Ведь ты – гусар, не баба!..

Так вот-с… Назавтра – бой, и хочет генерал,

Чтоб мы за эту ночь лесок форсировали.

На карте вот он, здесь… За ним и перевал,

Как на ладони весь, а тут австрийцы стали…

Вот батарея здесь, а тут – окопов ряд;

Придется под огнем нам перейти лощину,

Но это – пустяки! Пускай их попалят!

За всё отплатим мы, когда зайдем им в спину.

Вам ясно всё теперь? Цепями мы пойдем

Поэскадронно. Сам я с первым эскадроном…

Резерв? Зачем резерв? И без него возьмем.

Гусары мы, и нас не испугать уроном…

Ты что? Куда?.. Седлать! откуда вы?.. Назад!

Поручик, бунт! Под суд! Надеть на них погоны!..

Погоны… Да, забыл на старости-то лет

Приказ последний я… Начальство предписало,

Правительство… А царь?!.. Царя-то больше нет…

Все подлецы мы, все! Повесить всех нас мало!..

……………………………………………………..

Тебе товарищ я?.. Товарищ?! Ха-ха-ха!..

Полковник я, а ты… ты – чудище из ада!..

Здесь – ад! Здесь нет суда!.. Какая чепуха!

Вы пьяны все! Молчать!.. Чего вам, братцы, надо?

Что, кашица плоха? Эй, где там кашевар?

Послать его сюда!.. Как, не могу я больше?..

Уж я не командир?.. Опять всё тот кошмар…

Да где ж я – на луне? в аду? в больнице? в Польше?..

Чего хотите вы?.. Я болен, стар и слаб,

Мне нечего терять… Убейте без мученья…

Коли меня сюда!.. Боишься, подлый раб!?..

А я б переколол вас всех без исключенья!..

Руби! коли!.. За мной!.. В атаку!.. Шашки вон!

Не посрамим штандарт двенадцатого года!

………………………………………………….

Ах да! Свобода ведь… Весь фронт «освобожден»…

Вам немец нынче брат, а я – я враг народа…

Ну, коли враг, так враг!.. Судите поскорей.

К расстрелу? Хорошо! Поручик, нарядите

Полвзвода молодцов из тех, что похрабрей…

А впрочем, я забыл… Постойте, погодите…

Скажите сыну вы, что это – пустяки,

Весь этот бред пройдет… Что? сына расстреляли?

Контрреволюция? Какие дураки!..

Ну, марш вперед, стрелки! Чего как бабы стали!..

Вложи патрон! Живей!.. Прошла войны пора,

Так бей своих теперь, так бей врагов народа!..

Ура! проклятые!.. Ха-ха-ха-ха…Ура!..

За веру, за царя!.. Да здравствует свобода!..

Я помню чудный день в усадьбе под Москвой, –

Над заводью реки зеленую беседку,

Весенний Ваш наряд и трепетную сетку,

Сплетенную листвой над Вашей головой.

Я Вас тогда любил – прекрасную соседку,

В стихах Вас называл Царевной Волховой

И на груди хранил, как клад заветный свой,

Награду за стихи – сиреневую ветку…

Разочарованным в пятнадцать лет казаться –

Приятно иногда, и я казался им,

Но помню – в этот день не стали Вы смеяться,

Как делали всегда, над «байронством» моим.

«Отчаиваться – грех, – Вы мне сказали строго, –

Дней много впереди, и счастья будет много!..»

Я помню вечер тот, когда в разгаре бала

Казался эрмитаж ожившею мечтой,

И в зале кружевной, жемчужно-золотой

Нарядная толпа пестрела и блистала.

Но только Вас одну, томима суетой

И говором толпы, моя душа искала, –

Я Вас тогда любил, – и блещущая зала

Казалась мне без Вас унылой и пустой.

В гостиной, у колонн, безмолвных стражей залы,

Там, где паркет укрыт малиновым ковром,

Болтая, сели мы. Ваш голос серебром

Уж больше не звучал, и были Вы усталы…

«Что с Вами?» – я спросил, и грустен был ответ:

«Бегут за днями дни, а счастья нет и нет…»

Я помню злую ночь. Шел бой, и никому

Бунтующая чернь прохода не давала;

Матросская толпа меня арестовала,

И увлекла с собой, и бросила в тюрьму.

Нас много было там, в сырой норе подвала,

Виновных без вины, готовых ко всему!..

Я Вас тогда любил! В тюрьме, глядясь во тьму

Я всю мою любовь переживал сначала…

И вдруг – Вы подошли из темного угла,

Как нежная сестра – меня поцеловали

И молвили: «Мой друг! Зачем – теперь – печали?

Давайте вспоминать, как жизнь была светла!

Пусть, как ненастный день, грядущее уныло,

Пусть нас могила ждет, но счастье было, было!..»

От царя-то мне и ласка, и привет,

От людей-то почесть всякая везде.

Парня краше да удалей меня нет

В Александровской во всей во слободе.

Уж как конь-то мой персидский аргамак,

Вышит золотом по бархату чепрак,

Приторочены у красного седла

Песья морда да колючая метла.

Ярче неба на кафтане аксамит,

Низан жемчугом по козырю узор,

Сабля в яхонтах на солнышке горит,

Всем крамольникам на страх да на покор.

Мы опричники – не земщине чета, –

Наша совесть перед родиной чиста,

Государю рады до смерти служить,

Рады голову за батюшку сложить!

Гей ты, земщина! Дорогу, сторонись!

Берегись, – пощекочу тебя копьем.

Спесь боярская, подальше хоронись, –

А не то и с головой тебя собьем!

Ты, боярин, супротивничать горазд, –

Вот ужо тебе Малюта наш задаст! –

Вздернут, будь ты хоть семи пядей во лбу,

На веселую затейницу – дыбу!

Царской воле много ставится препон

От бояр да от служилых от княжат!

Царь наш батюшка изменой окружен,

Извести его крамольники хотят.

Эх, пора, пора измену выводить,

Суд-расправу царским ворогам чинить!

Ты гуляй, махай, метла моя, мети!

Нам с тобою не заказаны пути!

Ни пред кем нам нынче шапки не ломать,

Службу царскую справляем мы не зря,

Нам других хозяев в жизни не знавать

Опричь Бога да великого царя!

Гей, грызи врагов, собачья голова!

Ты грызи да выговаривай слова:

Царь и миловать нас волен и казнить!

Без Царя Руси великою не быть!

Как только мир уснет, укрывшись тишиной,

Два голоса ведут беседу предо мной, –

Я слышу в тишине их речи трепетанья;

Так говорит один: «Как горьки дни изгнанья!

Как скучно дни текут средь чуждых сердцу мест!

Не станет скоро сил нести тяжелый крест!

Душа больна тоской, и тело так устало, –

Зачем мне жизнь нужна, когда надежд не стало?..»

И говорит другой: «Не надо унывать!

Что было, то прошло, что будет – не узнать,

Быть может, впереди спокойствия отрада,

За нынешнюю боль – нежданная награда,

Урок и польза есть в ужаснейшем из зол:

Отчизну потеряв, я сам себя нашел,

Измерил глубину своих былых деяний

И осудил себя без слез и оправданий».

«Слова! слова! слова! – так первый говорит. –

Слова летят давно, а дело всё стоит.

В былом мы все грешны и стоим осужденья,

Но не исправят зла пустые рассужденья…

Где люди? где вожди? Кто всех нас соберет?

Во прахе мы лежим, а всё кричим «Вперед!..»

Летит за годом год, слабеют, гаснут силы,

И нет приюта мне желаннее могилы…»

«Бодрись, усталый брат! – ответствует другой. –

Пусть были мы в пути застигнуты пургой,

Но вихри пронеслись, опять видна дорога,

До цели нам дойти осталось уж немного.

Там – впереди – рассвет, отрада, слава, мир,

Любви, и красоты, и правды званый пир.

Избранных мало там средь миллионов званных, –

Скорей, смелей иди! Ты будешь средь избранных!»

И голос первый вновь унылые слова

Бросает в тишину, и речь его мертва.

И вновь другой твердит призывы огневые…

И светят в темноте его слова живые…

Но только в щель окна рассвета глянет взор –

Растает в тишине их бесконечный спор,

И лишь в моей душе останется волненье –

Двух взглядов и двух сил бесплодное боренье…

Где ярки долины, нарядны леса,

Где замки баронов глядят в небеса,

Как время текучее – стары,

На гладких дорогах остзейской земли

Ржут кони, и трубы вздыхают вдали, –

Идут голубые гусары.

К недальним границам германской страны,

Где пуль беспощадных напевы слышны,

Где пушек грохочут удары,

Где бьется с врагами родимая рать, –

Туда, за отчизну свою постоять,

Спешат голубые гусары.

В томительном зное, в глубоких снегах,

На прусских равнинах, на польских холмах

И в топях разлившейся Шары,

Войну принимая как мирный парад,

В боях не считая жестоких утрат,

Дрались голубые гусары.

Был близок последний, решающий бой,

Но встали над Русью, как в бурю прибой,

Кровавого бунта кошмары, –

И вместо победных, блестящих венков

В смятенной отчизне лишь смерти покров

Нашли голубые гусары.

В смятенной отчизне, в лесах и степях,

Где лучшие люди томятся в цепях,

Где заревом светят пожары,

Где тени насилья над жизнью легли, –

Там в нежных объятьях родимой земли

Лежат голубые гусары.

Не потому, что трудно для поэта

Равнять стихи в традиционный строй,

Нарушил он созвучия сонета,

Их обновив свободною игрой.

Не для того, чтоб старого завета

Разрушить храм, бунтует он порой

И мед сбирать с парнасского букета

Шлет новых пчел бесправный, шумный рой.

Нет, – старый храм он чтит с благоговеньем,

Созвучных слов ему послушна рать,

Но на свою особенную стать

Он правит их стремительным теченьем.

Его бранят, – он внемлет с огорченьем,

Но повернуть уже не может вспять.

Для русско-римских «высших сфер»

Еще не писано законов, –

Самовлюбленных пустозвонов

Они являют нам пример.

Непогрешимые во всем,

К чужим делам они суровы

И осудить тебя готовы,

Коль ты идешь своим путем.

Будь ты ученым иль святым,

Будь ты поэт, художник, воин, –

Тогда лишь ты похвал достоин,

Когда во всем послушен им.

Их сплетни виснут над тобой,

Коль ты над спесью их смеешься

И в три погибели не гнешься

Пред их зазнавшейся толпой.

Коль иностранным языкам

Ты свой родной предпочитаешь

И по-французски не болтаешь

Среди природных русских дам,

Коль ты, ценя семьи уют,

Всегда бежишь от сборищ шумных,

То в списки диких и безумных

Тебя, наверно, занесут.

Коль ты стыдишься залезать

В американские карманы

И не пригоден на обманы,

Чтобы пособья получать,

Коль ты с развратом не знаком,

Не блещешь в «сферах» модным танцем,

Тебя ославят самозванцем

И, может быть, большевиком.

Но попадешь ты сразу в тон,

Коль гибкой совестью владеешь

И зад выпячивать умеешь,

Танцуя дикий чарлестон.

Коль ты наушником рожден

И наделен душой лакейской,

То в мире подлости житейской

Ты скоро будешь вознесен.

Тебя в пример поставит «свет»,

И престарелым генералам

Откажут в ссуде со скандалом, –

Чтоб ты по моде был одет,

Чтоб мог глядеть ты свысока

На мелкий беженский народец,

Забыв, что сам ты, злой уродец,

Не стоишь даже пятака.

Тебя введут в салоны те,

Откуда в жизнь исходит мода,

Где гнусность модного урода

Предпочитают красоте.

Тебя прославит шепот дам:

«Он – comme il faut! Он – бесподобен!»

Хотя для дела ты негоден,

Хоть ты из хамов – первый хам!

Ты знаешь ли тот край, где комары грохочут,

Вздыхает пулемет и контрабас шуршит,

Где скрипки лязгают и устрицы хохочут? –

Ты знаешь этот край, куда сослать спешит

Гонитель новизны несчастного поэта,

Дерзнувшего отнять невинность у сонета?

Ты знаешь ли тот край, где пишутся сонеты

Без соблюденья форм, терцины – без цезур,

Где превращают ямб в цыганские куплеты,

Из стриженых колонн готовят каламбур?

Не знаешь? – Ну, тогда, коль не боишься брани,

Сумбатова спроси, а то и Персиани.

Растаял снег, ушли морозы,

Свободны воды, дни ясны, –

С природы цепи зимней прозы

Сняла поэзия весны.

Веселый жаворонок песней

Вещает миру, как пророк,

Что с каждым мигом всё чудесней

Вскипает жизненный поток.

Душа поэта песне внемлет

И слышит, радости полна,

Что Божий мир уже не дремлет,

Что нет следов былого сна,

Что оживают лес, и горы,

И отдохнувшие поля,

Что в изумрудные уборы

Поспешно рядится земля,

Что лаской солнечною встречен

Новорожденный каждый лист,

Ручей, как юноша беспечен,

Шумлив, стремителен и чист,

Что всюду, где закрасовался

Душистый первый стебелек, –

С пчелой не раз уже встречался

Пугливый пестрый мотылек,

Что до положенного срока

Над миром царствует весна,

И песнь пернатого пророка

Ее красой вдохновлена.

Покорны разуму природы,

В моря уже который век

Со всех сторон стремятся воды

Неисчислимых пресных рек,

Но не преснеют бездны моря,

И океанская волна,

С волной речной веками споря.

Как встарь, горька и солона.

Веленью Божию покорна,

Извечно радости река,

Светла, тепла и животворна,

Стремится в жизнь издалека.

Но радость в жизни незаметна,

Ватной скорбей поглощена,

И жизнь, как прежде, беспросветна,

Мутна, горька и холодна.

Там, где река, порывисто бурлива,

Блестит, как меч в руке богатыря,

Над крутизной кремнистого обрыва

Как жар горят кресты монастыря.

Порхают звуки пения в ограде,

Торжественно гремит в соборе хор,

А за оградой в сумрачной прохладе

Как будто дремлет старый, хмурый бор.

Навстречу диким полчищам враждебным

Недавно здесь прошла царева рать,

И выходила с пением молебным

Вся братия героев провожать.

Заря кровавой краскою кропила

Вершины сосен в сумрачном бору,

Река бурливо волны торопила,

И каркали вороны не к добру.

Вверху в тревожном трепете вершины

Бойцам грозили горестной судьбой,

Но радостно и бодро шли дружины

Под гром литавр и барабанный бой.

Три дня кровавым пиром угощала

Родная рать непрошеных гостей,

Но инокам молва не возвещала

Ни радостных, ни горестных вестей.

И братия в соборе шлет моленья

О славе, о победе над врагом,

Не зная про лихой исход сраженья,

Не зная, что враги кишат кругом…

Ой, не к добру деревьев хмурых кроны

Кровавила багряная заря!

Ой, не к добру проклятые вороны

Раскаркались у стен монастыря! –

Родная рать за родину со славой

Легла на поле брани навсегда,

Вдоль по Руси идет стезей кровавой

Победная татарская орда!..

Мы видим в жизни только тени

Основ незримых естества –

Пред горним храмом Божества

Первоначальные ступени.

Мы видим отблеск, но не свет,

Мы слышим отзвуки – не звуки,

А в гордой мудрости науки

Разгадки тайн предвечных нет.

Во храм Зиждителя Вселенной

Дороги нет земным умам,

Но позабудьте этот храм –

Всё распадется пылью тленной.

Сорвется с хаоса покров,

Устои рухнут мирозданья,

И не найдется оправданья

Круговращению миров…

Над тайной вера торжествует:

Душе без Бога жизни нет! –

Когда не существует свет,

Тогда и тень не существует!

В степи житейской в поздний час

Мы шли вдвоем среди метели,

И разлучили вихри нас,

И мы проститься не успели.

Года промчались, и давно

Метели стихли, но судьбою,

Я знаю, мне не суждено

Опять увидеться с тобою.

Спешит к закату жизнь моя,

Пуста, горька и сиротлива,

Но я не плачу,– знаю я,

Что ты жива, что ты счастлива.

Но горько плачу я, когда

Припомню, как среди метели

Мы разлучились навсегда

И попрощаться не успели.

Люблю я Рим средневековый –

Порталов сумрачную сень,

Решеток в окнах вид суровый,

Дворов колонных тишь и тень.

Люблю старинный переулок,

Под аркой узкий коридор,

Где звук шагов так жутко гулок,

Где мрак ведет со светом спор,

Люблю фонтанов неуемных

Струю, звучавшую в веках,

Люблю лампады в нишах темных

Пред Девой с Сыном на руках,

Люблю простор церквей пустынных,

Где досок мраморных ряды

В узорах надписей старинных

Хранят минувшего следы,

Где стерты узкие ступени

Тяжелой поступью веков

И вековые дремлют тени

Под пестрым сводом потолков,

Где над забытыми гробами –

Остатки прошлой красоты –

Когда-то славными гербами

Гордятся ветхие щиты,

Где древней грустью неизбывной

Песчинка каждая полна

И на молитве непрерывной

Стоит бессменно тишина…

Там, где резкими излучинами

Закрутилася река,

С непокорными уключинами

Спорят весла челнока

И, меж дремлющими лилиями

Пролагая путь вперед,

Режут мощными усилиями

Встречных волн водоворот.

Я плыву в края, прославленные

Поэтической мечтой,

Пышным вымыслом оправленные,

Как короной золотой.

Камышинки тихо стукаются

О намокшие борты;

Чайки сонные аукаются

Где-то в недрах темноты;

Горизонт порою вспыхивает

В ярком блеске голубом;

Всё грознее погромыхивает

Приближающийся гром…

Тучевой грядой обложенная,

Всколыхнулась вышина,

Ночь нахмурилась, встревоженная,

Злыми страхами полна.

Мчится вихрей рать неистовая,

Туч сбирается орда,

Но меж ними аметистовая

Улыбается звезда.

Знаю я, звезда единственная,

Для меня ты зажжена,

И судьба моя таинственная

Вся в тебе заключена.

Райским пламенем охваченная,

Ты меж тучами зажглась,

Чтоб дорога, мне назначенная,

В темноте не прервалась.

Ты меня благословениями

Огради от суеты

И благими откровениями

Освяти мои мечты.

Чтоб душа, тоской окованная,

Стать свободною могла,

Чтобы сила, мне дарованная,

Пышным цветом расцвела.

Когда колдунья-ночь раскинет

Над миром крылья с высоты

И на природу опрокинет

Свой кубок с зельем темноты, –

Тогда в хитонах звездотканных,

Под гармонический напев

Из райских горниц осиянных

Выходят сонмы светлых дев,

Они в просторах небосклона

Скользят средь призрачных долин,

Неся с собою веретена

И пряжу тоньше паутин;

Небес таинственная стража –

Их провожают облака,

И развевается их пряжа,

Как дымка светлая, легка;

Всю ночь из этой светлой дымки,

Крутясь, волчок веретена

Свивает нити-невидимки,

И эти нити – тишина;

И чем прозрачней, чем длиннее

Те нити тянутся во мгле,

Тем тишина царит полнее

На небесах и на земле.

Когда же солнце возвещает,

Что мир от дремы пробужден, –

Свой бег свободный укрощает

Весь рой небесных веретен,

И девы, царственны и строги,

Уносят пряжу тишины

В нерукотворные чертоги,

За голубые пелены.

Надрывный плач напевов погребальных

Вещает нам, что смертью роковой

Навеки снят бессменный часовой,

Последний страж заветов идеальных.

Покинув нас – наследников печальных

Своих надежд и славы боевой, –

В могилу лег боец передовой,

Бесстрашный вождь дружин национальных.

Не надо слез над прахом храбреца, –

Он их не знал, – он тверд был до конца

И до конца не потерял надежды.

Уснул герой, навек закрылись вежды.

Но дух его соратников зовет

За веру, честь и родину – вперед.

Как мчатся ночью злые духи

На богохульный шабаш свой,

Так над землей года разрухи

Неслись чредою роковой.

Ослепла жизнь и заплуталась,

Бродя в потемках без дорог,

А смерть под окнами стучалась

И сторожила наш порог.

С сестрою – брат, с отцами – дети,

Жених – с невестой, с другом – друг

Разъединялись в годы эти

Мятежным вихрем злобных вьюг.

Кто жив, кто гибнет в заточенье,

Замучен кто, а кто спасен, –

Смешалось всё в хмельном теченье

Потока буйного времен.

И редко-редко в сумрак муки

Вливался счастья слабый свет,

И ночь зловещую разлуки

Сменял свидания рассвет.

Года страданий небывалых,

Вы скрылись где-то там, вдали,

Но в глубине сердец усталых

Своих следов не замели!

И в смене счастья и страданий

Нам не забыть вас никогда,

Года нежданных расставаний

И встреч нечаянных года!

Жил да был старик на белом свете,

Много лет с женой своей он прожил, –

Не видал покоя ни минуты.

Уж такая баба уродилась,

Что и слова поперек не молвишь, –

Скажешь два – в ответ летит десяток,

И пойдет такая перепалка,

Что хоть всех святых неси из дома.

Только утром спустит с печки ноги

Старичок, – глядишь, – уж и заспорят!

Да ведь как! До ночи не уймутся!

Изнемог вконец старик от споров,

Да сосед, спасибо, надоумил, –

Слушал, слушал споры да раздоры

И сказал: «Соседушка! Сходил бы

Ты в обитель ближнюю ко старцу, –

Говорят, великий он целитель,

И тебе, глядишь, помочь сумеет.

Поклонись же старцу ты пониже,

Попроси за бабу помолиться,

Исцелить ее от разговоров…»

В тот же день пошел старик в обитель,

В келью к старцу робко постучался.

Вышел кроткий, седенький монашек.

«Что тебе угодно, чадо? – молвил. –

Аль с тобою горесть приключилась?

Аль скорбит кто близкий от болезни?»

Рассказал старик свои печали,

Попросил за бабу помолиться.

Исцелить ее от разговоров.

«Что ж! – промолвил старец. –

Это можно! Обожди, я дам тебе лекарство!..»

На минуту в келейку сокрылся,

Глядь, несет с водою чистой склянку, –

Пошептал над ней, перекрестился,

Старику с улыбкой ясной подал:

«Вот тебе вода святая, чадо!

Как затеет баба разговоры, –

Отхлебни из склянки ты водицы

И держи во рту, покуда баба

От словес сварливых не уймется,

А уймется – проглоти с молитвой,

И пойдет у вас в дому всё ладно…»

До земли поклон отвесив старцу,

Поплелся старик домой к старухе.

Только в дверь ступил, перекрестился,

А старуха с печки уж кудахчет:

«А и где ты, старый хрен, шатался?»

Уж хотел старик жене ответить

Крепким словом, да припомнил старца

Отхлебнул скорей глоток из склянки

И во рту святую воду держит,

Про себя молитвы повторяя…

С полчаса старуха прошумела,

Наконец, устав, угомонилась,

И старик, довольный и счастливый,

Проглотил целебную водицу.

С той поры уж так и повелося:

Как старуха примется за ругань,

Так старик хватается за склянку

И молчит, набравши в рот водицы.

И ведь вправду чудо совершилось:

Стала баба реже суматошить,

Стала тише да скромней браниться,

А потом и вовсе перестала.

Вот она, святая-то водица! –

Ведь одним единственным глоточком

Усмиряла грозную старуху,

Старика от ругани спасала!..

…………………………………..

Кабы всем нам той воды по склянке –

Так куда б счастливей люди жили!

Король Филипп, на страх врагам,

Своей гордыне – на усладу,

Послал к английским берегам

Непобедимую армаду.

Но океан водоворот

Воздвиг стеной непроходимой,

И был разбит испанский флот

В бою с волной непобедимой.

Когда ж армады вождь предстал

Пред королем и ждал укора,

Король Филипп ему сказал:

«В твоем несчастье нет позора!

Не победить нам тайных сил

Стихий могучих и свободных!

Ты против смертных послан был, –

Не против бурь и скал подводных!»

Веками рос церквей и башен лес,

Копил века богатства город славный,

Упорный труд и гений своенравный

Воздвигли в нем хранилище чудес;

В сиянье дня, во мгле ночных завес

В нем жизни ток, свободный и державный,

Кипит-бурлит, то бешеный, то плавный,

И шум его тревожит тишь небес…

И вдруг – удар, как вздох земной пучины,

Протяжный гул, столб пыли, кровь и грязь,

И смерти тень нисходит на руины…

Как прост конец! – как будто, расшалясь,

Какой-нибудь проказливый затейник

Разрыл ногой кипучий муравейник.

Вы помните тот день, надеждой окрыленный,

Когда слились в одно все русские сердца

И своего Царя у Зимнего дворца

Приветствовал народ коленопреклоненный?

О, если б кто тогда, прозреньем озаренный,

Мог близость предсказать ужасного конца, –

Сказать, что своего Монарха и Отца

Предаст на казнь народ слепой и разъяренный!

Вы помните тот день, в который над дворцом

Взвился кровавый флаг измены и насилья,

И древний русский герб был сброшен в пыль и сор? –

В тот день над всей страной, покинутой Творцом,

Сложились навсегда святой надежды крылья,

В тот день на нас упал заслуженный позор.

Слышишь? – буря в чаще рыщет,

Будит, гонит тишь ночную,

Плачет, шепчет и хохочет,

Скачет в черной страшной мгле,

То застонет, то засвищет

И, пугая тварь лесную,

Гибель близкую пророчит

Небу и земле…

Будто хмурым, диким роем

Мчится полчище чудовищ

Из лесных трущоб росистых,

Из дремотной, плотной мглы,

Где сомкнулись тесным строем –

Сторожа лесных сокровищ –

Сосен статных и смолистых

Красные стволы…

Будто смерти призрак бледный

С диким сонмом адской свиты,

Всё губя без снисхождения,

Мчится в сумраке густом…

Берегись, прохожий бедный!

У небес ищи защиты

И от злого наважденья

Оградись крестом!

Ни в сон, ни в чох теперь не верит молодежь,

Над нечистью она смеется без опаски,

А вот коли с мое ты, братец, проживешь –

Поймешь, что иногда не врут и бабьи сказки.

Шестидесятый раз встречаю я весну,

А всё не позабыл, как с ведьмой повстречался!

Служил в гусарах я в Турецкую войну,

И доложу тебе, что трусом не считался.

Да, молвить правду, мы себя не берегли,

За Веру и Царя дрались всегда на славу!..

Однажды нас в резерв на отдых отвели, –

Вот тут-то и попал я ведьме на забаву.

Бывало, лишь усну, а ведьма на меня

Как вскочит, как стегает нагайкой! Во мгновенье

Я вылечу в трубу и мчусь быстрей коня.

Другие ночью спят, а мне одно мученье!

Мокрехонек встаю, и силы вовсе нет…

Зачах бы я вконец, да Бог послал подмогу:

Прохожий старичок мне добрый дал совет,

И вот, как видишь, жив и цел я, слава Богу!

Тот странник мне сказал: «Ты воздержись от сна,

На лавку не ложись, а сядь тишком за печку

Да ведьму поджидай, а как влетит она,

Ты на нее скорей накидывай уздечку».

Вот я засел и жду, и странник ждет со мной,

Вдруг в полночь слышим – звяк, – откинулась заслонка,

Раздался дикий вой и свист в трубе печной,

И спрыгнула с шестка седая старушонка…

Я к старушонке – шасть и разом зануздал,

И верь или не верь, а в это же мгновенье

Передо мною конь на месте ведьмы встал!..

Такой красивый конь – ну прямо загляденье!

А странник говорит: «Уздечки никогда

С коня ты не снимай, да и корми не дюже,

А то к тебе опять воротится беда.

Забудешь мой совет – тебе же будет хуже».

Ну, я коня сводил на кузню, подковал

И обновил его на первом же походе.

Не конь, а сокол был! Уж так-то гарцевал!

Не то чтоб – Карабах, а всё же в этом роде!

Однажды я коню засыпал ячменя.

Вдруг, слышу, командир кричит: «Петров! Данила!

Что даром мучишь тварь? Уздечку скинь с коня!

Тебе бы самому в обед надеть удила!..»

А командир у нас был строгий да блажной, –

Чуть что – сейчас под суд. Законы-то суровы!

Узду я снял, гляжу – старуха предо мной,

А на руках у ней и на ногах подковы!..

Раскинулась в грязи, трясется, словно лист,

И стонет, и шипит, изранена, раздета…

Спасибо, тут один догадливый горнист

Прикончить поспешил ее из пистолета,

А то напал на всех непобедимый страх

При виде диких мук подкованной старухи,

И мы вокруг, бледны, белей своих рубах,

Стояли, как столбы, недвижны, немы, глухи…

Зарыли ведьму мы, в могилу вбили кол,

А мне священник наш назначил покаянье…

Седьмой десяток мне теперь уже пошел,

А ведь бросает в дрожь одно воспоминанье!

Вот в нечисть и не верь! Вот колдовства и нет!

Вот, братец, и живи на свете без опаски!

Куда как нынче стал разумен Божий свет,

А всё же иногда не врут и бабьи сказки!..

Нет многих истин, – есть одна –

Всегда, везде, во всем,

И ей одной вся жизнь полна,

И ей мы гимн поем.

Всё преходящее – туман,

Она дарит нам свет,

И без нее вся жизнь – обман,

И с нею смерти нет.

Отдай же душу ей до дна,

Ее восславословь!

Нет многих истин, – есть одна –

Ее зовут Любовь!

Ранним утром, до восхода

Scauri дремлет в дымной мгле,

Но не спит – живет природа

В небесах и на земле.

Споря с утренним приливом,

Словно чуя в нем врага,

Изогнулись над заливом

В лук могучий берега.

Тетивою натянулся

Горизонт, увитый мглой,

Белый парус вдаль метнулся

Окрыленною стрелой.

Но куда ж направлен смелый

И губительный полет?

В небе вьется лебедь белый,

Тучка светлая плывет.

Историки промчавшихся времен

Порой грешат поспешностью сужденья,

И не один герой без снисхожденья

Перед людьми был ими очернен.

Так Годунов навеки заклеймен

В истории позором преступленья,

А знали ли потомков поколенья,

Как был велик на царском троне он?

Стеснен враждой и завистью боярства,

Кто возродил величье государства?

Кто смыл позор военных неудач

И сгладил боль опричнины и смуты? –

Всё тот же «раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач»!!!

Жить в Киеве ему охоты нет,

И долгий мир душе его – отрава,

Его девиз: война, победа, слава,

И служит им он с отроческих лет.

Не счесть его походов и побед,

Стон, раны, кровь – ему одна забава,

Бой – пир ему, – вот князя Святослава

Очерченный историей портрет.

Но не одной он славой увлечен,

Когда идет на берега Дуная, –

Его манит туда мечта иная, –

Грядущий путь отчизны видит он

И рвется в бой, чтоб, с греками поспоря,

Забрать Дунай и твердо встать у моря.

С каким смирением стихает вся природа,

Когда в грозу грохочет гром над ней,

И разверзаются завесы небосвода

От сполохов стремительных огней, –

Как будто катится в непостижимых далях

Господних слов громовая волна,

И чертит молния на облачных скрижалях

Господнего Завета письмена,

Как будто чуткая Природа понимает

Великих тайн Начало и Конец,

Как будто малая песчинка больше знает,

Чем лаврами увенчанный мудрец.

Перековать вам обещали

Мечи на плуги палачи,

И вы им отдали мечи

И результатов жадно ждали.

Но, отказавшись от мечей,

Оставшись с голыми руками,

Вы стали жалкими рабами

Вооруженных палачей.

Жестоко вы ошиблись, други,

Вас обманули палачи –

Перековали вам мечи

На кандалы, а не на плуги.

Судьбы жестокие обманы,

Болезни, холод, голод, раны, –

Все испытали в жизни мы!

Узнали бред и гнет тюрьмы,

Тоску бессрочного изгнанья,

Обид бесчисленных терзанья

И безысходную нужду.

Нас, как железную руду,

От недр родимых оторвали.

В куски дробили, расплавляли,

Многопудовый ржавый вал

Нас раздавил и раскатал,

Пила по нас разрезом ровным

Прошлась со скрежетом зубовным,

Тяжелый молот кузнеца

Нас бил в горячие сердца,

Нас обдавали горны жаром,

Но под размашистым ударом,

Под тяжким валом, под огнем –

Мы только крепли с каждым днем,

Мы из кристаллов хрупких стали

Клинками твердой, гибкой стали.

Мы часа ждем, и близок он! –

Когда блеснут со всех сторон

Огни сигнального восстанья, –

В тот час, забыв свои страданья,

Мы гордо выйдем из огня,

Клинками острыми звеня,

Чтоб в блеске нового закала

Угасший бой начать сначала,

Чтоб лесом копий и мечей

Восстать на наших палачей.

Я в жизни видел лишь закат,

Закат блистательного дня,

Я шел по трупам, средь огня,

Не смея посмотреть назад,

А по дороге вкруг меня

Стучал свинцовый град.

Господним гневом до краев

Наполнен кубок жизни был,

И я до дна его испил

Под неумолчный бури рев.

Бреду, измученный, без сил,

Усталый от боев.

Искал я правду много лет, –

Нашел – обманы, гнев, печаль.

Но сил утраченных не жаль,

И свой исполню я обет.

Зову людей в святую даль,

Где Правды вечный свет.

Пусть люди гневною толпой

Кричат: «Нам правда ни к чему!»

Грозят замкнуть меня в тюрьму,

Клевещут с наглостью тупой.

Смеюсь. Что суд людской тому,

Кто прав перед собой?

Покончив с давнею тоской,

Сомненья верой одолев,

Иду под радостный напев

Наперерез волне мирской.

Тому, кто видел Божий гнев, –

Не страшен гнев людской.

Вы, «Волю России» в изгнании холя,

Забыли, что ваша программа – химера,

Что воля эсера – России неволя,

Что воля России – не воля эсера.

Наш флот потрепан бурей был

И потерял свои рули,

И вот – лежит, уткнувшись в ил,

На берегах чужой земли.

Уже давно бы мы могли

Привесить новые рули,

Да сговориться трудно нам –

Какую форму дать рулям.

Что ни моряк, то – инженер,

И всяк внушить стремится всем:

Моя система не в пример

Прекрасней всех других систем.

Песок заносит корабли,

А мы бранимся на мели,

И всяк из нас, кто палку взял, –

По крайней мере – адмирал.

Но палка – все-таки не руль

И корабля не повернет…

Друзья мои, не потому ль

Гниет в бездействии наш флот?

Наш жалкий ум для жизни ставит вехи,

Господний гнев сметает их с пути.

Для суеты своей ища утехи,

Нам истины вовеки не найти.

От суеты три гордых Рима пали,

И знаем мы – их жребий был жесток, –

Дрожал весь мир от страха и печали,

Ноне сошел с губительных дорог.

Безверие, родящее гордыню,

Разгул страстей, тщеславья пьяный дым

Ослабили латинскую твердыню,

И пал во прах могучий первый Рим.

Порок царил в державе Константина,

Грех расшатал подмытый кровью строй,

Забыв Христа и долг христианина,

Пал под мечом турецким Рим второй.

Был третий Рим – преемник византийства

Славянский Рим, он верой был силен,

Но внес в него огонь братоубийства

Коварный враг, и пал без славы он.

Но есть еще для верных Рим нетленный, –

Бессилен враг, бессильно зло пред ним,

Он свет хранит могучий и священный,

То – Рим Любви, Господний вечный Рим.

К путям мирским, о братья, будьте строги, –

Нет верных вех, нет знака – где свернуть.

В Рим суеты приводят все дороги,

В Господний Рим ведет лишь правды путь!

– Я осчастливлю все народы! –

Смерть говорит, полна злорадства. –

На всё и всем я дам ответ!

Не будет братства без свободы,

Не будет равенства без братства,

Без равенства свободы нет.

Лишь я одна решенье знаю, –

Я примирю умы и силы:

От жизни всех освобожу,

Всех без различия сравняю

И рядом в братские могилы

На вечный отдых положу.

Над ветхими башнями Нарни,

Где слышен столетий полет,

И солнце горит лучезарней,

И ветер свободней поет,

Здесь небо сияет глубоко

Над бурой спаленной землей,

Здесь воздух прозрачен далеко,

Не скованный дымною мглой.

Завидны здесь тишь и свобода

В пропитанной солнцем стране,

Но так незавидна природа

В лениво-неряшливом сне.

Повсюду кустарник колючий

Разросся – и дремлет в пыли,

Лишай голубеет ползучий,

Оливы сереют в дали.

Внизу – неприветно и дико,

Вверху – там небесное дно.

О, Боже! Как небо велико!

Как здесь лучезарно оно!

Как жаль, что не сеют здесь хлеба,

Средь этих пустынных холмов!

Эх! если бы здешнее небо –

Да к золоту русских хлебов!

Не в нашем, не в земном краю

Твой срезан посошок –

Он помнит родину свою –

Вдали от всех дорог.

Что до дорог тебе земных?

На них – и кровь, и пыль,

И счет шагам ведет на них

Не посох, а костыль.

Нет! Слышу я в твоих словах,

Что с быстрых легких ног

Ты отряхнула едкий прах

Тоски земных дорог.

Ты не с тоской обручена, –

Нет! Мрак тоски глубок!

Когда, кого вела она

На благостный порог?

И не поверю я, что пуст

Мешок заплечный твой, –

В нем пища для певучих уст,

В нем – песен вещих рой.

Зачем же песен вольных глас

Тоски не превозмог?

Зачем в мелодию вплелась

Тоска земных дорог?

Тот, кто крылат, не ищет вех,

Не ведает дорог!

Пусть косит жизнь цветы утех,

Друзей уносит рок, –

Сирени нет, – расцвел левкой, –

Так – и утех цветы;

Уходит друг, – пришел другой,

Но ты – осталась ты!

Певцам задачи нет трудней –

Как быть самим собой,

Не поддаваться злобе дней,

Хранить светильник свой.

Тебе в безрадостные дни

Дар песен вверил Бог, –

Так в песнях ревностно храни

Тоску по небу и гони

Тоску земных дорог

Лежат Гоморра и Содом

Бесформенной недвижной грудой,

Над ними соляным столпом,

Как верный страж, стоять я буду.

Стоять, навек окаменев

За то, что видеть я посмела,

Как Божья месть, как Божий гнев

Не знали меры и предела.

Господний преступив наказ,

Я оглянулась, покидая

Свой дом, когда с небес лилась

На город лава огневая.

Всё виденное навсегда

В моих глазах, и вечно снова

Я вижу то, что без следа

Исчезло в пропасти былого.

Я вижу рыжий пар и дым,

Огонь и кипень серы вязкой

И ставших факелом живым

Людей в предсмертной дикой пляске.

Я слышу вопли матерей,

Прожженным телом защищавших

От лавы маленьких детей –

Невинных, зла не понимавших…

Я осудила суд Творца:

Несправедливо и жестоко

Казнить детей за грех отца…

И вдруг – блеснуло Божье око,

Ударил гром, пронзила боль

Мне сердце, я оцепенела,

И вот – я камень твердый, соль,

Но дух мой не покинул тела…

Он заключен в столпе с тех пор

И ждет суда – за состраданье,

За небу брошенный укор, –

И твердо верит в оправданье.

О взыскуемом отечестве –

Где души начальный дом,

О святилище, о нечисти,

О грядущем, о былом,

О свершеньях уповаемых,

О несчастьях видим сны,

И молчим, и забываем их,

Суетой поглощены.

Всё, что было предуказано

В снах бессчетных, – всё сбылось,

Но осталось нерассказано –

Слов для сказа не нашлось.

Видно, снов язык таинственный

Всё еще чужой для нас,

Видно, с правдою единственной

Наша правда не сошлась.

Не в слове ли – бессмертие для нас?

Не в нем ли человек – подобье Бога?

Все тленны мы и все умрем в свой час,

Но слов бессмертных нам известно много.

В них – и добра благоуханный мед,

И влага зла губительно-хмельная…

Не словом ли был тот запретный плод,

Собрав который, мы лишились рая?..

Со снегом вместе ночь упала,

Но звезд сегодня не найти, –

Весь воздух – ради карнавала –

Наполнен белым конфетти.

Минувшей карнавальной встряски

Не позабудет старец Рим, –

Зима в метельной русской пляске

Три дня подряд кружилась с ним.

Сегодня – в день четвертый – тише,

Но снег летит густой, сплошной,

Под ним стоишь, как в белой нише

Пред белой выгнутой стеной.

Всё тихо. Даже ветра голос

Умолк, зарывшись в белый мрак.

Но ждет душа: вот – скрипнет полоз,

Вот – снег взобьет лихой рысак,

Вот – в белой мгле раздастся бойкий

И зычный оклик лихача,

Иль промелькнет ямщик на тройке,

Коней гривастых горяча…

В молчанье зреет дивное зерно,

Рожденное не на земле – на небе,

Но из него немногим суждено

Взрастить увенчанный цветами стебель.

Все наши песни – листья и цветы,

Взлелеянные мудрой тишиною.

Молчание – источник красоты,

Полет души над суетой земною.

Когда вся жизнь – лишь бред и дикий шум,

Не мы, а наше время виновато,

Что лишь в молчанье зреет семя дум.

«Греха молчанья» нет – молчанье свято.

Оттенкам счета нет в садовой панораме.

Средь зелени, где солнца луч залег,

Чуть движет черно-желтыми крылами

Над белым крестоцветом мотылек.

И вдруг встает в лучах воспоминаний —

Сравнения неоскудевший дар —

Георгиевский крест на доломане

Зеленых гродненских гусар.

Когда спокойна гладь реки –

В ней всё находит отраженье:

Шатер небес, покой, движенье,

Леса, кусты и тростники.

Картины в ней отражены

Всегда правдиво, твердо, четко –

Покуда ветер или лодка

Не взбудоражит рябь волны.

Пока туман иль ночи тьма

Не занавесит лик природы,

Пока не бросит лед на воды

Их ненавистница зима.

Но что реке – зима и лед,

Покой и ветер, свет и тени,

И тьма, и смена отражений? –

Она течет вперед, вперед,

В затишье, в бурю, ночью, днем,

Под зноем, под бичом метели –

Она к своей стремится цели

Своим испытанным путем.

Не так ли чуткая душа

Все краски жизни отражает,

Но направленья не меняет,

К предвечной истине спеша?

Порою гладь в ней возмутит

Вдруг налетевшее сомненье,

И гнев порою отраженье

В ней исказит или затмит,

Но продолжается полет,

Светла ль душа или уныла, –

И никакая злая сила

Ее с дороги не собьет.

Мои стихи – лишь запись впечатлений

И настроений, свойственных тебе,

И мне, и всем в минуты размышлений

О смерти и душе, о жизни и судьбе.

Читая эти скромные страницы,

Нахмурься, улыбнись или вздохни…

Спасибо, что прочел! – и этому дивиться

Приходится поэтам в наши дни.