Прядильщица Снов

Глава 10. Плеск волн и обломки морских звёзд

Аля просидела весь урок истории, уткнувшись в дневник снов. Твердый синий переплет со спиральным символом и глазом она спрятала за учебником, чтобы скрыть от посторонних глаз сокровенное убежище. Карандаш бегал по белому листу, и из хаоса фантазий рождались стройные очертания дворца — того самого места, где она чувствовала себя наконец-то красивой, настоящей и принятой.

Выступающие башенки, витиеватые арки, сверкающие шпили — все это казалось более реальным, чем скучные даты на доске. Рука двигалась сама, прорисовывая каждую деталь. Каждую тень. Каждый блик лунного света на стенах из серебристого камня и стекла.

Аля добавила несколько штрихов к роскошной лестнице, ведущей в бальный зал.

— Кострова, может, ты нам ответишь на вопрос? — донесся до нее голос учительницы, но звук этот будто шел через толщу воды и не имел никакого значения.

Аля вздрогнула и подняла взгляд, встретившись с двумя десятками любопытных глаз. Щеки налились жаром, а горло сдавил тяжелый комок страха. Что ей сказать? Она не слышала вопроса. Не понимала, о чем вообще говорили последние десять минут.

— Я… я не знаю.

Короткий смешок прошелестел по классу. Аля невольно повернула голову туда, где сидели Полина со своей свитой. Лунева, как обычно, даже не удосужилась спрятать презрительную улыбку. Аля сглотнула, вновь опустив глаза к своему дневнику.

— Что у тебя там такое интересное, что важнее моего урока? — Мария Сергеевна шагнула к ее парте, и Аля инстинктивно прикрыла рисунок ладонью.

— Просто заметки, извините.

Звонок прозвенел так неожиданно, что Аля вздрогнула. Спасена. Пока учительница разочарованно отворачивалась, она быстро спрятала дневник в рюкзак. Но облегчение оказалось лишь мимолётным. Стоило выйти из класса, как она увидела их — Романа и Полину. Они шли по коридору, держась за руки, Полина что-то щебетала, улыбаясь так, будто рассказывала о самой забавной вещи на свете. А он… он слушал.

Сердце отчаянно сжалось. Аля попыталась проскользнуть мимо, стать незаметной, прозрачной, раствориться в воздухе. Не тут-то было.

— Смотрите, кто тут. Наша художница. Что рисуешь, Кострова? Еды не хватает, так хоть нарисуешь себе?

Аля ускорила шаг, но внутри все сжалось еще сильнее. Глупые, глупые слезы уже подступали к горлу. Нельзя плакать. Только не здесь. Не при нем. Она мельком взглянула на Романа, но его лицо оставалось непроницаемым.

«Но это же он! Те же черные волны волос. Те же голубые глаза. Тот же благородный профиль. Просто здесь он совсем другой. Здесь он не тот, кто ждет меня во сне».

На большой перемене Аля устроилась в дальнем углу библиотеки — единственном месте, где можно спрятаться от всех. Здесь пахло пылью и старой бумагой, слабый свет из высоких окон рассеивался пятнами на потертом ковре. Аля снова достала свой дневник и открыла чистый лист, мягко хрустнувший под пальцами. Карандаш скользнул по бумаге, выводя тонкие изящные линии бальной залы.

А затем появился он. Ноктюрн.

Волнистые пряди волос обрамляли бледное лицо, на губах играла таинственная полуулыбка. Точеные черты лица Романа, но совсем другой взгляд — мягкий, внимательный, полный невысказанной нежности. Аля вывела последнюю линию и с удовлетворением посмотрела на рисунок. Тяжело вздохнула и зажмурилась, чувствуя, как внутри растекается тепло к этому человеку, противоречиво смешанное с давящей тревогой. Возможно, она не могла изменить реальность, но в своих снах… в своих снах становилась кем угодно. Во снах. Но сны — это всего лишь сны.

Звонок выдернул ее из мира собственных мыслей, и Аля неохотно отправилась на следующий урок, крепко прижимая к груди дневник снов.

К обеденному перерыву Аля чувствовала себя выжатой, как лимон. Столовая встретила ее гулом голосов, звоном посуды и запахом подгоревшего масла. Аля оглядела помещение: все столики заняты, кроме одного в самом углу. Она встала в очередь за подносом, но после очередного насмешливого взгляда решение пришло само собой. Она пройдет мимо еды. Просто возьмет стакан воды. Просто…

Прозрачный пластиковый стакан в руке, несколько шагов до свободного столика — кажется, это не так уж сложно. Но стоило ей пройти мимо стола, где сидела Полина со своей свитой, как она услышала:

— Смотрите-ка, девочки! Кострова на диете! — голос Лизы, лучшей подруги Полины, сочился ядом.

— Вовремя, — подхватила Даша, размешивая овощной салат в тарелке. — Еще лет пять такой диеты, и, может, она даже в двери проходить начнет.

Полина громко, надрывно рассмеялась, откинув назад идеально уложенные светлые волосы:

— Ты что, не знаешь? Она на водной диете. Это когда ты смотришь на воду и представляешь, что это еда.

Новый взрыв хохота. Аля крепче сжала стакан, чувствуя, как пластик жалобно хрустнул в ее руке. Несколько капель выплеснулось на пол.

— Эй, полегче! — продолжила Лиза. — А то ведь можно раздавить. Прямо как весы.

— Аккуратнее с водичкой, Кострова! — подхватила Полина. — А то затопишь нам тут все, ходить негде будет.

Они все смеялись. Все. И даже Роман, сидевший рядом с Полиной, как обычно, не вымолвил ни слова в ее защиту. Просто смотрел куда-то мимо, словно происходящее его не касалось.

Аля сделала глубокий вдох. Раньше она бы расплакалась. Раньше убежала бы, спотыкаясь, чувствуя, как слезы застилают глаза. Но теперь… теперь у нее был тот другой мир. Мир, где ее ждали. Мир, где ее любили.

«Это не имеет значения. Они не настоящие. Настоящее — только то, что происходит там. Во Дворце».

Она села за пустой столик, аккуратно поставила стакан с водой и достала дневник снов, робко провела карандашом по бумаге. И вновь на листе проступил силуэт дворца, бального зала и его — прекрасного ночного принца, чье имя она произносила с трепетом даже в мыслях. Ноктюрн.

Дома Алю встретил отец — сегодня у него был сокращенный рабочий день. У его ног, сонно моргая большими желтыми глазами, терся уютный кот Рыжик. Увидев отца, Аля крепко сжала руках потрепанный рюкзак, в котором среди учебников и тетрадей лежал ее дневник снов.

«Мой портрет. Принёс ли он его с работы?»

— Привет, моя художница, — улыбнулся папа, когда Аля поскорее нырнула в квартиру, кутаясь в пальто, напитавшееся промозглым октябрьским холодом. — Как прошел день?

— Нормально, — привычно ответила она. А затем сразу перешла к делу: — Пап, а ты забрал мой портрет с выставки?

Папа слегка нахмурился.

— Да, конечно. Он в портфеле. А почему ты передумала? Всем коллегам очень понравился твой рисунок.

Аля протянула руку и погладила шелковистую шерсть Рыжика, отчего кот довольно замурчал.

— Я просто хочу его немного доработать, — она старалась, чтобы голос звучал непринужденно.

На самом деле, она не собиралась ничего менять в рисунке. Этот портрет был создан для другого мира. Для снов. Для Ноктюрна. Портрет — портал из ада в рай.

Папа рассеянно пожал плечами:

— Ты уверена? Мне казалось, ты была довольна результатом. Я даже удивился, что ты решилась нарисовать себя.

Щеки обожгло краской. Да, она нарисовала себя. Но не ту Алю, что смотрела на нее каждое утро из зеркала в ванной.

— Да, я хочу добавить несколько штрихов, — Аля натянуто улыбнулась и, потрепав пухлые кошачьи щёчки, направилась в свою комнату.

— Помнишь, как ты любила рисовать в детстве? — неожиданно вспомнил отец, когда они вместе накрывали стол к приходу мамы. — Ты всюду таскала с собой альбом и цветные карандаши.

Аля кивнула, поправляя скатерть — ту самую цветастую скатерть, пахнущую ванилью, которую мама так любила в ее детстве:

— Помню.

— А помнишь ту поездку на озеро? Тебе было, кажется, семь…

Память услужливо подбросила образы: солнечный летний день, пикник на берегу озера, отец, помогающий ей разложить краски на большом плоском камне. Да, тогда он был другим. Улыбался чаще. Разговаривал больше. Смотрел на нее с такой гордостью, когда она показывала свои детские рисунки.

— Ты нарисовала целую историю про русалку, которая жила в озере, — продолжал он с легкой улыбкой. — Рассказывала всем, что видела ее под водой.

Аля улыбнулась воспоминанию, ощущая, как внутри растекается такое уютное, но такое щемящее тепло:

— А ты сделал мне венок из полевых цветов и сказал, что я сама похожа на русалку.

Они принялись раскладывать столовые приборы. Рыжик вился у ног, будто пытался подслушать разговор.

— Ты была такой счастливой тогда, — задумчиво произнес отец, рассматривая салфетку. — Такой… непосредственной. Не боялась показывать всем свои рисунки, не стеснялась фантазировать.

«Все изменилось», — хотела сказать Аля, но промолчала.

Закончив приготовления к ужину, папа наконец-то достал из портфеля ее рисунок — аккуратно свернутый лист плотной бумаги. Аля почти выхватила его из отцовских рук, чувствуя, как сильно колотится сердце.

— Ты действительно талантлива, Алюш, — Папа искоса посмотрел на картину. — Жаль, что ты не хочешь показать свои работы другим. Тебе бы в художественную школу.

Аля прижала рисунок к груди:

— Может быть, позже… когда-нибудь.

Ей стало неловко от собственной неискренности. Раньше они с отцом никогда не обманывали друг друга. Раньше они были по-настоящему близки. А теперь… теперь между ними словно стояла невидимая стена. Аля понимала, что отцу было непросто — мать с ее вечной энергией и оптимизмом, так непохожая на тихую и меланхоличную Алю, забирала все его силы. Он будто уставал от необходимости всегда соответствовать, всегда быть на высоте. С каждым днем все больше погружался в свою работу, все меньше времени проводил с семьей.

Возможно, этот рисунок мог стать мостиком между ними. Возможно, участие в выставке сделало бы отца счастливым, вернуло бы ему ту гордость, с которой он когда-то смотрел на маленькую Алю, рисующую русалок у озера.

Но Аля не могла. Теперь она точно знала: этот рисунок создан не для других глаз. Не для выставки. Не для одобрения посторонними людьми. Она сотворила его для того мира, где находила утешение от всех болей. Для человека, который существовал только во сне.

После ужина Аля поспешно скрылась в своей комнате, сославшись на усталость. Даже мама, обычно настаивавшая на семейных пятничных вечерах, сегодня не возражала — она готовилась к презентации нового косметического продукта и была полностью погружена в свой ноутбук.

Аля аккуратно развернула рисунок, вновь вставила его в рамку, повесила на стену и долго смотрела на собственное изображение — идеальную версию себя. Та Аля с портрета улыбалась загадочно и нежно, без капли неуверенности.

С трепетом в сердце она повесила портрет над кроватью. Пусть он будет последним, что она увидит перед сном, и первым, что встретит ее утром.

— Я буду там сегодня, — прошептала Аля, глядя на свое нарисованное лицо. — Я встречу его. Пожалуйста… подари мне самый лучший сон.

Она быстро переоделась в пижаму, чувствуя, как предвкушение наполняет ее тело легкой дрожью. Завтра суббота — можно будет проспать так долго, как захочется. Можно будет не прощаться с Ноктюрном до самого полудня.

Аля достала из-под подушки дневник снов и положила рядом свои рисунки, созданные сегодня в школе. Ноктюрн должен их увидеть. Он должен знать, что она думает о нем даже в своей обычной жизни.

Выключив свет, она забралась под одеяло. Чистый запах свежего кондиционера для белья успокаивал и убаюкивал. Аля закрыла глаза, чувствуя, как реальность начинает растворяться, уступает место иным измерениям.

Дворец возник перед ней внезапно, словно проступил сквозь туман. Величественные стены из серебристого камня и стекла, увитые тонким узором серебряных линий, отражали свет тысячи невидимых звезд. Бесчисленные башенки с остроконечными шпилями устремлялись ввысь, теряясь в ночном небе. Огромные витражные окна мерцали всеми оттенками синего и фиолетового, отчего создавалось впечатление, будто дворец наполнен застывшими кусочками звездного неба.

Аля стояла на широкой мраморной лестнице к главному входу. Прохладный ночной воздух ласкал ее открытые плечи и приносил с собой аромат цветущих яблонь и морской соли. Легкий ветерок играл с подолом ее изумрудного платья, расшитого серебряными звездами. Аля чувствовала, как тяжелые локоны волнистых волос касаются спины — рыжие, но не тусклые и непослушные, как в реальном мире, а глубокого медного оттенка, блестящего в лунном свете.

Она подняла руки к лицу, проведя кончиками пальцев по гладкой коже щек. Никаких следов подростковых высыпаний, никаких отеков. Здесь она снова стала собой — но лучшей версией себя, той, что смотрела на нее с портрета над кроватью.

Где-то в глубине сада зазвучала музыка — печальная и нежная мелодия ноктюрна Шопена. Звуки фортепиано словно плыли по воздуху, окутывая все вокруг мечтательной дымкой. Аля улыбнулась — это был знак. Ноктюрн ждал ее.

Вместо парадного входа она направилась в сад, обходя дворец по широкой мощеной дорожке. С каждым шагом музыка становилась отчетливее, наполняла исстрадавшееся сердце сладким томлением. В руках она сжимала свой дневник и рисунки — те самые, что создавала днем, думая о нем.

Сад, окружавший дворец, казался бесконечным. Невысокие изгороди из цветущего жасмина создавали причудливый лабиринт, по которому Аля шла, не задумываясь о направлении — ноги сами несли ее туда, где ждал Ноктюрн. Над головой раскинулось удивительное небо — глубокого сине-чёрного цвета, усыпанное огромными, ослепительно яркими звёздами.

Сегодня в воздухе она ощутила новые ароматы — сладкий жасмин, свежесть яблоневого цвета, тонкий шлейф морской соли и легкое благоухание старинных книг и чернил. Аля вдыхала эти запахи полной грудью, и каждый нерв в ее теле отзывался на эту симфонию ароматов.

И вот, наконец, она увидела его. В глубине сада, посреди небольшой круглой площадки, окруженной цветущими яблонями со знакомыми призрачными плодами, стоял Ноктюрн. Высокий, стройный юноша в элегантном черном костюме с серебряной отделкой. Его волнистые черные волосы были небрежно уложены, а бледное лицо с точеными чертами казалось вырезанным из мрамора. Он смотрел на нее с тем самым выражением — внимательным, нежным, полным обожания — которого так не хватало в глазах Романа.

Встретив её, Ноктюрн протянул руку.

— Наконец-то ты пришла… Каждую минуту без тебя я считаю потерянной.

Аля вложила свою ладонь в его — теплую, надежную — и позволила увлечь себя в танец. Музыка, казалось, стала громче, заполнила все пространство вокруг.

— Я скучала, — прошептала она, глядя в его глаза — глубокие, голубые, как море в штиль. — Всё это время думала только о тебе.

Они сделали несколько танцевальных па — легких, воздушных, словно парили над землей, а не касались ее ногами. Ноктюрн двигался с удивительной грацией, уверенно ведя Алю в танце. Сегодня от него пахло сандалом, морем и звездной ночью.

— Я принесла тебе кое-что, — сказала Аля, когда музыка стала тише. Затем протянула ему свои рисунки.

Ноктюрн бережно взял их, и они опустились на скамью под яблоней с призрачными яблоками, чуть заметно пульсирующими в эфемерном свете сновидений.

— Они прекрасны, — Его длинные пальцы осторожно коснулись карандашных линий. — Ты изобразила меня настолько… идеальным. Я даже сам себя таким не вижу.

Аля положила голову ему на плечо, чувствуя, как мягкая ткань его пиджака касается ее щеки.

— Я вижу тебя настоящим, — прошептала она. — Таким, какой ты есть на самом деле.

Он обнял ее за плечи, словно защищая от всего мира. Словно создавая для неё особое пространство, куда не могли проникнуть ни боль, ни страх, ни сомнения.

— Знаешь, — произнесла она после долгого молчания. — Там, в моем мире… есть кое-кто похожий на тебя.

Ноктюрн слегка напрягся, но не отстранился:

— И кто же это?

Аля наморщила лоб: забавно, что в этом прекрасном месте воспоминания о реальной жизни с каждым разом становились всё более размытыми, утопали в призрачной дымке грёз, безвозвратно уходящих в небытие времени и пространства. Грёз неуклюжей толстушки Али.

— Мой одноклассник. Его зовут Роман. У него твое лицо, твои глаза… но он совсем не такой, как ты. Он холодный, отстраненный. Даже не замечает меня.

Але показалось, что Ноктюрн вздрогнул и нахмурился, но тут же, словно спохватившись, вновь расплылся в мягкой таинственной полуулыбке.

— Как можно не замечать тебя? — в голосе Ноктюрна прозвучало искреннее удивление. — Ты подобна редкому цветку среди сорняков.

Аля грустно улыбнулась:

— Там я не такая. Там я… другая.

«А может, там меня и вовсе нет? Вдруг, это место реальность, а та жизнь — просто кошмарный сон?»

Ноктюрн повернул ее лицо к себе, легко коснулся подбородка:

— Это не имеет значения. Внешняя оболочка — лишь иллюзия. Настоящая ты — здесь, — он коснулся пальцем ее висков, — и здесь, — его рука опустилась к сердцу.

— Но он выбрал другую, — прошептала Аля. — Самую красивую девушку в школе. Такую же холодную и недоступную, как он сам.

— Возможно, — мягко произнес Ноктюрн, — он просто еще не научился видеть суть вещей. Мы всегда выбираем похожих на нас самих людей, когда боимся чего-то нового.

Аля подняла на него взгляд:

— Помнишь, как мы в прошлый раз почти дошли до моря?

Ноктюрн улыбнулся — той особенной улыбкой, от которой у Али перехватывало дыхание:

— Конечно.

Он поднялся и протянул ей руку:

— Пойдём туда снова?

Они шли по саду, держась за руки, как влюбленные из старинных романов. Яблоневые аллеи сменились тропинкой, ведущей вниз по пологому склону. Ноктюрн рассказывал ей истории о звездах, о древних созвездиях и легендах, связанных с ними. Его голос обволакивал теплым пледом в холодную ночь.

— Каждая звезда — это чья-то мечта, — говорил он, указывая на мерцающие точки над головой. — Окно в другие слои сновидений.

— А есть ли другие миры, кроме этого и моего? — спросила Аля. — Кроме сна и реальности?

— Миры снов бесконечны, — ответил Ноктюрн. — Они существуют внутри друг друга, переплетаются, как нити в ткани мироздания. И иногда… иногда человек может путешествовать между ними.

— Как мы с тобой?

— Почти, — кивнул он. — Но не все могут видеть эти двери. Не все готовы переступить порог.

Аля задумалась:

— А что, если я однажды не смогу вернуться? Что, если застряну здесь?

Ноктюрн остановился и повернулся к ней:

— Разве это было бы так плохо? Остаться там, где тебя любят и понимают?

Аля не ответила. Мысль была пугающе заманчивой.

Тропинка вывела их к берегу бескрайнего моря, мерцающего под светом звезд и луны, висящей в небе огромной жемчужиной. Волны с легким шепотом накатывали на песчаный берег, оставляя на нем тонкую кружевную пену. Море светилось изнутри, словно в его глубинах плавали бесчисленные звезды.

— Оно прекрасно, — выдохнула Аля, зачарованно глядя на водную гладь.

Они стояли у самой кромки воды. Мелкий белый песок под ногами был теплым, будто его нагрело несуществующее здесь солнце. Морской бриз играл с волосами Али, окутывал ее ароматом соли и свободы.

Ноктюрн стоял за спиной, обнимая за плечи, и Аля невольно ощущала, как его сердце бьется в такт с ее собственным.

— Ты веришь в судьбу, Аля? — спросил он тихо.

— Не знаю, — честно ответила она. — Если судьба существует, то почему в моей той жизни так много боли?

— Может быть, потому что иначе ты никогда не нашла бы дорогу сюда, — он развернул ее к себе. — Может быть, боль — это та цена, которую мы платим за возможность увидеть что-то большее.

Его лицо было так близко. Аля видела каждую деталь — длинные темные ресницы, тонкие линии бровей, родинку на правой скуле. Чувствовала его дыхание — теплое, с легким ароматом мяты — на своих губах.

— Я боюсь, — прошептала она. — Боюсь, что все это исчезнет. Что я проснусь, и тебя не будет рядом.

— Я всегда буду рядом, — Ноктюрн поднял руку к ее лицу и нежно коснулся щеки. — В твоем сердце, в твоих снах, в твоих рисунках. Я часть тебя, Александра. Самая лучшая часть.

И тогда это случилось. Ноктюрн наклонился и коснулся её губ своими — мягко, осторожно, словно боялся спугнуть момент. Первый поцелуй. Сердце Али затрепетало, как пойманная птица, тепло разлилось по всему телу, достигая кончиков пальцев. Она закрыла глаза, полностью отдаваясь этому новому, неизведанному ощущению.

Губы Ноктюрна были теплыми, мягкими, с легким привкусом мяты и, кажется, самого сияния звёзд, если бы оно обладало вкусом. Аля ощутила себя невесомой, словно ее тело состояло из света и морской пены. Поцелуй длился вечность — или всего мгновение — она не могла определить.

Когда Ноктюрн отстранился, Аля медленно открыла глаза. Мир вокруг словно стал ярче, четче, ближе. Она видела каждую деталь его лица, каждый отблеск звезд в его глазах.

— Я люблю тебя, — прошептал Ноктюрн. — С первого взгляда. С первого сна. Всегда.

Аля хотела ответить, но слова застряли в горле, поэтому просто кивнула, смаргивая слёзы счастья.

Они стояли на берегу звездного моря, как две души, нашедшие друг друга в мире снов, и Аля точно знала — что бы ни случилось в реальности, здесь, в ее снах, она всегда будет счастлива.

Внезапно, словно повинуясь невидимому импульсу, Ноктюрн схватил Алю за руку и потянул к воде. Его глаза сверкнули озорным блеском, а улыбка стала шире.

— Идем! — воскликнул он, делая несколько шагов в набегающие волны.

— Ты что? Мы же в одежде! — рассмеялась Аля, но не сопротивлялась.

— Разве это имеет значение? — Ноктюрн уже стоял по колено в светящейся воде, брызги разлетались вокруг него мерцающими каплями. — Это же сон. Твой сон.

Аля робко шагнула вперед, и теплая, почти парная морская вода ласково обняла ее щиколотки, слегка покалывая кожу. Подол платья тут же намок и потяжелел, но Аля больше не боялась.

— А-а-а! — закричала она, бросаясь вперед и обдавая Ноктюрна веером серебристых брызг. От неожиданности он отступил, потерял равновесие и упал в воду, подняв целый фонтан сияющих капель.

Аля рассмеялась — звонко, свободно, как не смеялась уже много лет.

— Ах так? — Ноктюрн поднялся, его черный костюм облепил тело, волосы прилипли ко лбу, и только глаза светились еще ярче, чем сама вода вокруг них. — Ну держись!

Он бросился к ней, и вот они уже оба погрузились в теплые волны, смеясь и брызгаясь, как дети. Вода облепила их одежду, волосы, кожу, но была удивительно приятной на ощупь — шелковистой и ласкающей.

Между брызгами и смехом их губы снова нашли друг друга. Этот поцелуй был совсем не похож на первый — более настойчивый, жадный, живой. Соленые капли смешивались на их губах, звезды отражались в глазах, а волны, казалось, поднимали их над самим мирозданием. Сильные руки Ноктюрна держали ее за талию, не позволяя волнам унести их друг от друга. Она запустила пальцы в его мокрые волосы, ощущая подушечками их шелковистую текстуру. От Ноктюрна пахло морем, звездной ночью и чем-то еще неуловимым и бесконечно притягательным.

— Я люблю тебя, — прошептала Аля между поцелуями. Слова вырвались сами, непроизвольно, но она знала — они правдивы. — Я люблю тебя так, что это почти больно.

Ноктюрн отстранился ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Значит, эта любовь настоящая.

Они целовались под светом луны и миллиона звезд, стоя по пояс в светящемся море. Время потеряло всякий смысл. Может быть, прошли минуты, а может — часы. Аля не знала и не хотела знать. Она просто была счастлива — впервые в жизни так оглушительно, так искренне счастлива.

Аля открыла глаза и тут же зажмурилась от луча солнца, пробившегося сквозь щель между шторами. В комнате было тепло и уютно, одеяло приятно тяжелило тело, а на подушке остался отпечаток ее головы.

Она повернулась, вяло взяла телефон с прикроватной тумбочки и посмотрела на экран — 10:25. Суббота. Никакой школы. Никаких насмешливых взглядов и ядовитых комментариев. Никакой Полины, сияющей в лучах собственной популярности. Никакого холодного безразличия со стороны Романа.

Губы Али все еще помнили прикосновение Ноктюрна; тело до сих пор ощущало его объятия, его руки на ее талии, его дыхание на ее коже. Сон был таким реальным, таким осязаемым, что казалось — стоит протянуть руку, и она снова очутится рядом с ним.

Взгляд упал на портрет, висящий над кроватью. Девушка на рисунке — она, но не совсем она — улыбалась загадочно и нежно. Так, как сама Аля улыбалась Ноктюрну в своем сне.

Аля улыбнулась в ответ, убрала телефон и закрыла глаза. Усталости не было — наоборот, она чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Но возвращение в реальный мир не радовало.

Не здесь, не в этом теле, не в этой жизни она хотела проводить свои дни.

«Еще немного. Еще несколько часов там».

Она закрыла глаза и позволила сознанию соскользнуть обратно в объятия сна.

Волны мягко шептали что-то, накатываясь на песок и отступая, унося с собой маленькие ракушки и обломки морских звезд. Аля стояла на берегу, глядя на бескрайнюю гладь моря, сияющего под светом луны. Ее платье, все еще мокрое, облепило тело и сморщилось тяжёлыми складками. Рыжие волосы, пропитанные морской водой, завивались непослушными кольцами.

Ноктюрна нигде не было видно. Но Аля не чувствовала тревоги — она знала, что он где-то рядом, в этом мире, и они обязательно встретятся снова.

Она провела рукой по губам, все еще ощущая на них вкус его поцелуев — смесь соли, мяты и звездного света. В груди разливалось мягкое, обволакивающее тепло, словно внутри нее зажгли маленькую звезду.

Она ни разу не целовалась в реальной жизни. Ни разу не держалась за руки с парнем, тем более — с таким, как Ноктюрн. Возможно, это никогда и не случится там, за пределами снов. Но здесь, в этом мире, она была любима и желанна. Здесь были настоящие чувства, пусть даже созданные из звездной пыли и лунного света.

Аля сделала глубокий вдох, наполняя легкие морским воздухом. Тело до сих пор помнило каждое прикосновение Ноктюрна — его руки на ее талии, его губы на ее губах, его дыхание на ее коже. Каждая клеточка хранила память об этих ощущениях.

«Я найду его».

Поле, раскинувшееся между пляжем и дворцом, пестрело высокими травами и невиданными цветами. Под светом звезд и луны они казались серебристо-голубыми, с темными тенями и бледными бликами. Цветы покачивались под легким ветром в такт плеску волн.

Аля шла по узкой тропинке, петляющей среди этого океана трав. Ее мокрое платье постепенно высыхало, становилось легче с каждым шагом, а насыщенный терпкими ароматами ветер нежно ласкал кожу.

Вдалеке, на холме, возвышался дворец. Сотни окон пульсировали мягким голубоватым сиянием, а шпили башен будто касались самих звезд. Издалека доносились приглушенные звуки музыки — нежные, печальные ноты ноктюрна, словно кто-то продолжал играть, даже когда большинство гостей разошлись.

Аля шла, ощущая странную невесомость вместо привычной усталости. Не осталось ни следа зажатости и неловкости, как в реальном мире. Здесь каждое ее движение было исполнено грации, каждый шаг — уверенности. Трава мягко щекотала босые ноги — туфли она потеряла где-то в море, но здесь это не имело никакого значения. Прохладная роса оседала на коже ощущением свежести.

Аля раскинула руки в стороны, позволяя кончикам пальцев скользить по верхушкам трав. Шелковистые стебли изгибались под ее ладонями, выпуская в воздух невидимые споры, которые кружились вокруг нее крошечными светлячками.

Мелодия становилась все громче по мере приближения к дворцу. Аля узнавала ноты — «Ноктюрн № 20 до-диез минор» Шопена. Тот самый, который она случайно услышала однажды в плейлисте отца и навсегда полюбила за его пронзительную, щемящую красоту.

Никогда еще Аля не чувствовала такой свободы, такой полноты жизни. Каждый нерв, каждая клеточка ее существа пела от счастья.

— Я никогда не вернусь, — прошептала она в ночь. — Никогда не покину это место.

Двери дворца открылись перед ней, словно повинуясь мыслям. Аля вошла в просторный вестибюль, залитый мягким серебристо-голубым светом. Мраморные колонны поднимались к высокому сводчатому потолку, расписанному картинами звездного неба — но не статичными, а движущимися, меняющимися, словно сами звезды и планеты проплывали над головой. На полу пестрела знакомая шахматная плитка: чёрная, белая, чёрная, белая. По обе стороны от входа стояли зеркала в серебряных рамах — высокие, от пола до потолка, украшенные замысловатой резьбой. Но Аля не стала задерживаться перед ними — что-то влекло ее вперед, в глубину дворца.

Она поднялась по широкой лестнице из молочно-белого мрамора с серебристыми прожилками. Звуки музыки становились громче. Аля прошла через анфиладу залов, каждый из которых местные жители украсили по-своему, но все в одной гамме — оттенки синего, серебристого, белого и черного. В некоторых залах её внимание привлекли камины с синим пламенем, в других — фонтаны с водой, которая, казалось, светилась изнутри.

Наконец, она оказалась перед высокими дубовыми дверями, ведущими на роскошный балкон, и осторожно шагнула внутрь.

Зал был почти пуст — бал, очевидно, закончился несколько часов назад. Лишь несколько фигур в вечерних нарядах все еще находились здесь — кто-то сидел у окна, глядя на звезды, кто-то медленно танцевал в одиночестве, погруженный в свои мысли.

В первый раз, когда Аля оказалась здесь, эти фигуры казались ей жуткими — безликими манекенами, восковыми куклами с застывшими улыбками и пустыми глазами. Она боялась их, избегала встречаться с ними взглядами.

Но сейчас все изменилось. Она смотрела на них и видела не безжизненных кукол, а таких же гостей, как она сама — мечтателей, погруженных в свой внутренний мир, которые наслаждались красотой этого места.

Посреди полукруглой сцены, утопающей в тёмно-красном бархате, за роялем сидел седой старик в старомодном фраке. Его длинные пальцы скользили по клавишам, сотворяя мелодию ноктюрна, которая сопровождала Алю с момента пробуждения. Рядом с ним молодая женщина в сиреневом платье покачивалась в такт музыке.

У окна устроились две девушки примерно Алиного возраста — одна в бледно-голубом платье, вторая в серебристом. Они негромко разговаривали, время от времени поглядывая в окно, словно ожидая кого-то.

Аля почувствовала странное желание подойти к ним, заговорить, узнать их истории. Раньше она никогда не стремилась к общению с незнакомцами — в реальном мире каждый новый человек представлял потенциальную угрозу, каждый разговор мог обернуться очередной насмешкой или обидой. Но здесь… здесь все было иначе.

«Они такие же, как я», — Аля поглядела на танцующую пару в центре зала. — «Они пришли сюда за тем же, что и я — за красотой, за принятием, за счастьем».

Что-то внутри нее шептало, что это неправильно. Что эти люди — не совсем люди. Что в их глазах слишком много света и слишком мало человечности. Что их улыбки замерли в одном выражении, что их движения слишком плавные, слишком идеальные. Но Аля отогнала эти мысли. Ей было хорошо здесь. Спокойно. Она чувствовала себя среди своих. И не заметила, как ее собственная кожа тоже слегка начала светиться, движения стали более плавными, а улыбка застыла на губах, не меняя своей формы…

По пути к террасе Аля прошла мимо высоких зеркал, и впервые за много лет не испытала желания отвернуться от своего отражения. Наоборот, она остановилась, разглядывая себя в полный рост. Из зеркала на нее смотрела прекрасная девушка в зелёном платье, расшитом серебряными звездами. Оно ещё не высохло после купания в море, но это только добавляло шарма: ткань соблазнительно облепила стройную фигуру, подчеркивая каждую изящную линию. Рыжие волосы, влажные от морской воды, завивались крупными локонами, обрамляя лицо с правильными чертами. Большие зеленые глаза сияли, словно в них запутались осколки звезд, нежные губы чуть припухли от поцелуев. На шее девушки из зеркала сверкало колье, напоминающее капли росы, а в ушах покачивались серебряные сережки в виде полумесяцев. Тонкий серебряный браслет обвивал запястье, звеня при каждом движении.

Аля подняла руку, и девушка из зеркала повторила ее жест. Коснулась щеки, ощущая под пальцами гладкую кожу без единого изъяна. Погладила себя по волосам, наслаждаясь их шелковистой текстурой.

Воодушевленная своим отражением, Аля решительно направилась к двум девушкам, сидящим у окна. Раньше она никогда бы не осмелилась заговорить с незнакомцами первой — страх быть отвергнутой, осмеянной, раздавленной всегда пересиливал любопытство. Но сейчас она чувствовала в себе новую уверенность, граничащую с дерзостью.

— Добрый вечер, — произнесла она, подходя ближе. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

Девушки повернули головы, и Аля увидела их лица — удивительно красивые, почти нереально совершенные. Одна — хрупкая блондинка в платье цвета первого снега, а вторая — брюнетка с аметистовыми глазами, от которой исходил слишком терпкий, слишком насыщенный аромат фиалок и предгрозового воздуха.

— Конечно, не возражаем, — улыбнулась светловолосая. Ее хрустальный голос напоминал звон стекла. — Меня зовут Роза. А это Астра, — она кивнула на свою спутницу.

— Александра, — представилась она, присаживаясь рядом на мягкий диван. — Я… я здесь недавно.

— Все мы когда-то были здесь впервые, — загадочно произнесла Роза, поправляя почти белые волосы. — Но это место умеет становиться домом.

— Вы давно… приходите сюда? — спросила Аля, не зная, как правильно задать этот вопрос.

— О, время здесь течет иначе, — Астра повела рукой, и Аля заметила, как свет проходит сквозь ее стеклянные пальцы, озаряя голубоватые вены. — Иногда кажется, что я была здесь всегда.

— А раньше? До того, как вы попали сюда? — Аля не могла сдержать любопытства.

Странная тень промелькнула на лице Астры:

— Раньше? Был ли кто-то до? Вряд ли это имеет значение теперь.

— Я помню… — начала было Роза, но осеклась и покачала головой, словно отгоняя непрошеные воспоминания. — Иногда мне кажется, что я помню что-то. Серые здания, дождь, холод. Одиночество. Но потом… потом я встретила Его, и все изменилось.

От ее мимолетного движения все вокруг наполнилась запахом древней библиотеки, словно, заговорив о себе прошлой, Роза открыла книгу собственных воспоминаний, такую же хрупкую, драгоценную и потерянную в тумане времени.

— Его? — сердце Али забилось чаще. — Ноктюрна?

Девушки переглянулись, и Астра тихо рассмеялась:

— У каждой из нас свой Ноктюрн. И для каждой он выглядит по-своему.

— Но это… — Аля запнулась, не зная, как объяснить свою мысль. — Это один и тот же… человек? Или их много?

Роза загадочно улыбнулась:

— А есть ли разница? Важно лишь то, что мы чувствуем. Что он дает нам то, чего мы жаждем больше всего.

Аля хотела спросить что-то еще, но в этот момент к ним подошел высокий мужчина в элегантном черном костюме. Аля почти не различила его лицо, будто подтертое ластиком. Он протянул руку Астре:

— Позволите пригласить вас на танец?

Она улыбнулась и вложила свою ладонь в его:

— С удовольствием, мой принц.

Они удалились в центр зала, где музыкант за роялем как раз начал играть новую мелодию — более медленную, обволакивающую.

— Это он? — шепотом спросила Аля у Розы. — Ее Ноктюрн?

— Для нее — да, — тихо ответила Роза. — Для меня он выглядит иначе. Темноволосый. С глазами цвета горького шоколада.

— А для меня… — начала Аля, но запнулась, увидев, как на лице Розы на мгновение промелькнуло что-то… нечеловеческое. На долю секунды маска соскользнула, показав что-то под ней — что-то пустое и холодное; даже ее глаза потемнели, а зрачки расширились, будто являя ее демоническую сущность.

Но наваждение тут же исчезло. Перед ней снова сидела прекрасная девушка с бледно-голубыми глазами и загадочной улыбкой.

— Для тебя он тот, кого ты ищешь всю свою жизнь, — закончила за нее Роза. — Тот, кто сможет заполнить пустоту внутри.

К ним подошел еще один гость — такой же безликий молодой человек, одетый в темно-бордовый костюм с черной рубашкой.

— Роза, — произнес он нежно, — я искал тебя везде.

Та вспорхнула со своего места с нечеловеческой грацией бабочки:

— Прости, дорогой. Я заговорилась с новой подругой.

Она повернулась к Але:

— Это был чудесный разговор. Надеюсь, мы еще увидимся.

И они удалились, оставив Алю в одиночестве у окна. Она смотрела им вслед, чувствуя смесь восхищения, зависти, легкого беспокойства и непонятного, безотчётного страха.

Но не осталось времени разбираться в этой путанице чувств. К ней уже направлялся еще один незнакомец — высокий мужчина в строгом сером костюме с серебряной булавкой для галстука в виде полумесяца.

— Нечасто вижу здесь новые лица, — сказал он, присаживаясь рядом. — Вы недавно в нашем обществе?

Аля повернулась к нему, готовая продолжить разговор, но в этот момент что-то дернуло ее, словно невидимый крючок вцепился в самую душу и потянул назад, прочь из дворца, прочь из сна…

— Аля! Александра! Да проснись же ты наконец!

Мамин голос ворвался в сон, разрушая волшебство момента. Аля открыла глаза и увидела склонившуюся над ней мать — стройную, подтянутую, с ярким макияжем, несмотря на выходной день.

— Мам? — Аля попыталась вновь закрыть глаза, но мама решительно стянула с нее одеяло.

— Уже почти час дня! Ты весь день проспишь, а потом опять всю ночь не сможешь уснуть. Давай, поднимайся, хватит валяться. Поедем в торговый центр, развеешься хоть.

Аля застонала от этой перспективы. Она ненавидела походы по магазинам. Ненавидела примерочные с их безжалостными зеркалами, показывающими каждый недостаток ее тела. Ненавидела навязчивых продавщиц, которые с плохо скрываемым разочарованием говорили, что «этот размер закончился». Ненавидела стоять рядом с матерью — такой стройной, такой уверенной в себе — и чувствовать на себе осуждающие взгляды прохожих, несомненно, думающих: «Как у такой красивой женщины могла вырасти такая…».

— Мам, я не хочу, — пробормотала Аля, пытаясь вернуть одеяло. — Давай в другой раз.

— Никаких «в другой раз»! — Мама была непреклонна. — Тебе нужно выбраться из дома. Посмотри на себя — бледная, как поганка, все время только и делаешь, что спишь да рисуешь свои картинки. Выходной день на дворе! Нужно проветриться!

Аля неохотно села на кровати, чувствуя, как сон — прекрасный, волшебный сон — ускользает, оставляя после себя лишь смутное ощущение счастья и легкую грусть.

— Хорошо, — сдалась она. — Дай мне хотя бы полчаса, чтобы собраться.

— Двадцать минут, — отрезала мама, направляясь к двери. — И не вздумай снова заснуть!

Когда дверь за ней закрылась, Аля откинулась на подушки, глядя на портрет над кроватью. Девушка на рисунке все еще улыбалась ей, но теперь немного грустно, словно тоже сожалела о прерванном сне.

Аля потянулась за телефоном. Ей вдруг вспомнился тот эпизод в коридоре психологического центра, когда Роман выходил из кабинета Агаты. Разве не странно, что во сне она встретила Ноктюрна — точную копию Романа, только более… светлую?

Дрожащими пальцами Аля открыла диалог с Романом в мессенджере. Скудная переписка — несколько ее сообщений по поводу их злополучного совместного проекта, на которые он отвечал односложно или вовсе игнорировал.

Сердце колотилось где-то в горле, когда она набирала новое сообщение:

«Привет. Извини за странный вопрос, но тебе нравится заниматься с психологом Агатой? Она действительно помогает?»

Палец завис над кнопкой «отправить». Что она делает? Ее сочтут за сумасшедшую. Ее будут еще больше высмеивать. Роман, скорее всего, покажет это сообщение Полине, и та устроит ей новый ад в школе.

Но что-то внутри — то самое чувство уверенности, которое она испытывала во сне — подтолкнуло ее нажать на кнопку.

Сообщение отправилось. Аля в ужасе уставилась на экран, понимая, что натворила. Может быть, еще не поздно удалить?

Она нажала на сообщение, готовясь выбрать опцию «удалить для всех», но в этот момент под ником Романа появилась надпись «онлайн».

Он увидит. Он обязательно увидит. Паника волной накрыла Алю, сердце забилось быстрее, ладони мгновенно вспотели, а в горле образовался ком.

Что она наделала? Зачем отправила это дурацкое сообщение? Как теперь смотреть ему в глаза в школе?

Секунды тянулись как часы. Она не могла оторвать взгляд от экрана, ожидая, когда появятся заветные слова «печатает сообщение». Но вместо этого под именем Романа вдруг появилась надпись «был в сети».

Он ушел. Даже не прочитал ее сообщение — две галочки так и не появились под текстом — а просто вышел из мессенджера.

Аля почувствовала укол разочарования. Конечно, она ожидала, что он проигнорирует ее вопрос. Но то, что он даже не удосужился прочитать сообщение, почему-то задело еще сильнее.

— Аля! — донесся из коридора голос матери. — Ты собираешься?

— Да, мам, — откликнулась она, откладывая телефон. — Уже иду.

Может быть, это и к лучшему. Может быть, шоппинг действительно поможет ей отвлечься от этих странных мыслей, от навязчивой идеи, что Роман и Ноктюрн как-то связаны, что Агата может быть частью этой загадки.

Торговый центр «Заря» был одним из немногих современных зданий в старом центре Зимнеградска. Четырехэтажное строение из стекла и металла возвышалось над маленькими кирпичными домами и панельками, как космический корабль, приземлившийся посреди прошлого века.

Аля вместе с мамой вошла через главный вход, украшенный мельтешащими рекламными вывесками: девушками с болезненно идеальной модельной внешностью и приторно счастливыми семьями — именно такие обычно прятали за улыбками постоянную боль и разлады. В холле их встретил знакомый гул голосов, надрывные звуки музыки, льющейся из динамиков, и сладкие запахи — смесь духов, еды из фуд-корта и сахарной ваты.

Этот аромат мгновенно перенес Алю на десять лет назад — когда ей было шесть, и мама привела ее сюда на аттракционы. Тогда это здание казалось ей настоящим дворцом — огромным, сияющим, полным чудес. Они катались на карусели, ели большую розовую сахарную вату и мороженое в вафельных рожках. Мама смеялась, фотографировала ее, а потом они вместе рассматривали отражения в зеркальных стенах, корча смешные рожицы.

Тогда Аля не боялась зеркал. Тогда она не презирала свое отражение.

— Пойдем в «Модный квартал», — Мать уверенно направилась к эскалатору. — Я видела там отличные блузки со скидкой.

Аля послушно следовала за матерью, разглядывая витрины магазинов. Группка подростков примерно ее возраста толкалась у кофейни, громко смеясь над чьей-то шуткой; молодые мамы с колясками сидели на скамейках у фонтана; пожилая пара медленно двигалась вдоль витрины ювелирного магазина, что-то обсуждая. Обычная, повседневная жизнь. Настоящая, земная, скучная. Без волшебства, без чудес, без идеальных двойников и ночных поцелуев со вкусом морской соли под светом луны.

— …а потом я ей говорю, знаешь, Маш, эту коллекцию разобрали в первый же день, так что нечего теперь ныть…

Голос матери доносился до нее словно сквозь вату. Аля кивала в нужных местах, делая вид, что слушает, но мысли ее витали далеко — в таинственном дворце, где ее ждал Ноктюрн. Где ее ждал идеальный мир, созданный специально для нее.

— …и представляешь, она согласилась! Дала мне скидку в тридцать процентов! Я просто в шоке была…

Серый промозглый день заглядывал сквозь стеклянную крышу атриума, окрашивая все вокруг в бледные, тусклые тона. Люди двигались как в замедленной съемке, их лица казались размытыми, бесцветными.

— Аля! Ты меня вообще слушаешь? — голос матери выдернул ее из задумчивости.

— Да, мам, конечно, — автоматически ответила она, как делала десятки раз до этого.

— И что я сейчас сказала? — Мать остановилась, скрестив руки на груди.

— Э… что-то про скидку в тридцать процентов?

Мать закатила глаза:

— Это было десять минут назад! Я спросила, хочешь ли ты зайти в кафе перед тем, как мы начнем ходить по магазинам.

— А, да, конечно, — Аля попыталась улыбнуться. — Было бы здорово.

Но в глубине души она знала, что ни кафе, ни магазины, ни весь этот торговый центр не могли дать ей того, чего она действительно желала.

Бутик «Модный квартал» встретил их ярким светом и громкой музыкой. Консультантка — девушка с идеальной укладкой и вычурным макияжем — тут же метнулась к маме, заметив в ней потенциальную покупательницу. Они мгновенно погрузились в обсуждение новой коллекции, тенденций сезона и скидочных акций, а Аля просто стояла среди вешалок с одеждой, глядя сквозь них, как на пейзаж сквозь стекло автомобиля.

Её мысли витали где-то между сном и явью. Перед глазами все ещё стоял светящийся силуэт Ноктюрна, а губы помнили вкус его поцелуев — сладких, слегка солоноватых от морской воды. Здесь, в царстве обыденности, она ощущала себя чужеродной. Словно проснулась посреди спектакля на сцене, не зная ни своей роли, ни текста.

Мать протягивала ей какие-то блузки, юбки, платья — каждые несколько минут что-то новое. Аля механически кивала или качала головой, не вникая в вопросы. Даже не заметила, как почти за раз выпила целую бутылку воды — напоминание о ненавистном физическом теле, нуждающемся в поддержании жизни.

«Когда же закончится этот день?» — мысленно взмолилась Аля, глядя в окно на серое небо. Минуты тянулись, как патока — густые, вязкие, бесконечные. Каждый момент здесь будто украли из времени, которое она могла бы провести в объятиях Ноктюрна.

Голоса вокруг сливались в монотонный шум. Продавщицы, покупательницы, мать, музыка из колонок — все это становилось фоновым гулом, в котором тонули её мысли. Только одна оставалась ясной, как свет маяка среди тёмного моря: скорее бы ночь, скорее бы сон, скорее бы снова туда.

— Алька, смотри какое платье, — Мать держала в руках изумрудно-зелёное платье, расшитое серебряной нитью. — Может, примеришь? Оно бы так подошло к твоим глазам.

Аля вздрогнула. В похожем платье она танцевала с Ноктюрном — словно отголосок того мира проник в жестокую, серую реальность, дразнил и манил её.

— Нет, мам, — она покачала головой. — Не думаю, что оно на меня налезет.

— Ну что ты такое говоришь, — улыбнулась мама, не замечая горечи в голосе Али. — Это сорок восьмой размер, должно подойти.

Аля устало вздохнула:

— Мам, ну зачем? Я всё равно никуда не хожу. А в школу в таком не походишь.

— А новогодние праздники? — не сдавалась мать. — Уже скоро декабрь. Неужели не хочешь выглядеть красиво?

«Только во снах я выгляжу красиво!»

— Я не собираюсь ни на какие вечеринки. И ты знаешь это.

— Ты слишком замкнулась в себе, — Мать поджала губы. — Нельзя всё время сидеть дома. Тебе нужны друзья, общение.

— У меня есть друзья, — соврала Аля. — И общения мне хватает.

— Ну хорошо, дело твоё, — мать сдалась неожиданно легко. — Я в примерочную. Подождёшь тут?

Аля послушно кивнула, радуясь, что тема закрыта. Но когда мать скрылась за занавеской с охапкой одежды, Але вдруг стало совсем невыносимо здесь больше находиться. Духота, запах новых тканей и духов, непрекращающаяся музыка — всё это давило на нервы и душило.

Она шагнула к примерочной, собираясь сказать матери, что подождёт снаружи. И случайно увидела себя в большом зеркале, установленном так, чтобы покупательницы могли рассмотреть наряды со всех сторон.

Мерзкое, безжалостное стекло сразу явило всю правду — бесформенную фигуру, скрытую под мешковатым свитером, массивные бёдра в старых джинсах, двойной подбородок, который она всё время пыталась скрыть, опуская голову. Круглое бледное лицо с россыпью подростковых прыщей — как болезненное пятно среди ярких красок бутика.

В животе разверзлась чёрная дыра, поглощающая все чувства, кроме отвращения. «Уродина. Жирная, неуклюжая уродина».

— Мам, — позвала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я пока похожу по магазину, ладно?

Из-за занавески донеслось невнятное «угу», и Аля выскочила из бутика, глотая подступающие к горлу слезы. Ноги сами понесли её к выходу, подальше от зеркал, от людей, от собственной ненавистной реальности.

Октябрьский дождь, мелкий и холодный, сразу облепил лицо ледяной плёнкой. Аля не обратила внимания — внутреннее жжение было сильнее внешнего холода. Она остановилась у ворот торгового центра, не зная, куда идти дальше. Домой? Но там опять придётся ждать ночи, сталкиваться с отцом, а потом и с матерью, играть роль нормального человека. Может быть, можно просто где-то пересидеть этот день? Дождаться темноты и…

Её взгляд скользнул к площадке перед входом в торговый центр и внезапно замер. Под небольшим навесом, за декоративными кустами, стояла скамейка. И на этой скамейке…

Мир вокруг словно застыл. Время остановилось. Воздух в лёгких превратился в лёд.

На скамейке, прямо у всех на виду, сидели Роман и Полина. Сидели так близко, что между ними не поместился бы даже лист бумаги. Его рука лежала на её тонкой талии, а её пальцы запутались в его изящных тёмных кудрях. А их губы… их губы слились в поцелуе, глубоком и страстном, словно для них не существовало ничего в целом мире, кроме друг друга.

Это был не первый их поцелуй — Аля поняла это сразу. Слишком порывистые движения, слишком точное понимание желаний друг друга. Они целовались жадно, отчаянно и дерзко, как люди, которые делали это десятки раз и никогда не насытятся. Полина в своём нежно-бежевом пальто казалась хрупкой фарфоровой статуэткой в уверенных руках Романа.

Внутри Али что-то оборвалось — тонкая, хрупкая ниточка надежды, которую она даже от себя скрывала. Надежды на то, что может быть… может быть, однажды Роман увидит её. По-настоящему увидит, заглянет за неказистую внешнюю оболочку и заметит ту прекрасную Александру из снов.

Теперь она знала, почему он даже не прочитал её сообщение. Почему всегда игнорировал её присутствие. Почему никогда не замечал её отчаянных попыток добиться хоть капли его внимания.

Черная, густая ревность затопила сердце. Отравленные стрелы зависти вонзились в самое нутро. Ненависть к Полине — такой красивой, такой успешной, такой совершенной — вспыхнула с новой силой.

«Почему она? Почему всегда она?»

Обида и боль душили, не давая вдохнуть. Дождь усилился, но Аля не замечала ледяных капель, стекающих за воротник. Внутри бушевал огонь, пожирающий всё — самооценку, надежды, силы.

Полина что-то прошептала Роману на ухо, и он улыбнулся — не той холодной улыбкой, которую видела Аля в школе, а настоящей, тёплой, преображающей его лицо. Улыбкой Ноктюрна.

Это было уже слишком. Слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули потоком. Аля резко развернулась и бросилась обратно в здание торгового центра, надеясь, что дождь смоет с лица следы позорной слабости.

Мать обнаружилась у кассы, с полными руками разноцветной одежды. Заметив дочь, она удивленно подняла брови:

— Ты где была?

— В магазине, — Аля старалась говорить ровно, но голос предательски дрожал. — Сказала же, что похожу.

— Правда? — Мать выглядела искренне удивлённой. — А я и не заметила, что ты куда-то уходила.

Удар был такой силы, словно мать хлестнула её по лицу. Не заметила? Не заметила, что родная дочь покинула магазин? Её просто не существовало в реальности этой женщины?

— Я выходила, — упрямо повторила Аля, смаргивая новую волну слёз.

— Буду знать, — равнодушно ответила мать, протягивая карту кассиру. — Хорошо, что вовремя вернулась. Сейчас расплатимся и пойдём в тот новый магазин в северном крыле. Ты видела, какие там сапоги в витрине?

Аля молча кивала, не слушая. В голове стучала только одна мысль: скорее домой, скорее бы ночь, скорее бы снова заснуть и оказаться там, где её любят. Где она красива. Где губы Ноктюрна касаются только её губ, а не змеиного жала Полины.

Дома Аля не сказала ни слова. Сбросила мокрые кроссовки, пробормотала что-то о домашнем задании и скрылась в своей комнате.

Но стоило закрыть дверь, как накопившиеся эмоции прорвали плотину контроля. Из груди вырвался сдавленный стон, больше похожий на рык раненого зверя. Она упала на кровать, впиваясь ногтями в покрывало.

«Почему? Почему я? Почему со мной всё всегда так?»

Отчаяние сменялось злостью, злость — горечью, горечь — ненавистью к себе. Всё сливалось в тугой узел в груди, не находя выхода.

Сцена на скамейке всплывала перед глазами снова и снова — изящные пальцы Полины в его волосах, его рука на её талии, их слившиеся губы. Чужое счастье, которого она никогда не узнает — здесь, в реальном мире.

В какой-то момент Аля поднялась с кровати и, словно в трансе, вышла из комнаты. Ноги сами принесли её на кухню, к шкафчику, где хранился запретный клад — коробка с дорогими шоколадными конфетами, которую Костровы привезли ещё из Москвы.

Она схватила всю упаковку и вернулась в комнату, не заботясь о том, что её могут увидеть. Конфеты — одна за другой — исчезали во рту, оставляя приторно-сладкий привкус. Аля глотала их почти не жуя, не чувствуя вкуса, стремясь просто заполнить пустоту внутри.

— Алька, ты что… — мать остановилась в дверном проёме, глядя на пустеющую коробку и заплаканное лицо дочери.

— Ничего, — глухо ответила Аля, отправляя в рот очередную конфету.

— Отличная диета, — усмехнулась мать, облокотившись о дверной косяк. — А кто тут хотел похудеть? От конфет ты точно не похудеешь, милочка.

Аля резко вскинула голову. Злость, обида, разочарование — всё смешалось в этом взгляде.

— Какая разница? — процедила она сквозь зубы. — От одной коробки я толще не стану.

Мать покачала головой, но ничего не сказала. Просто развернулась и ушла — так же, как всегда уходила от проблем дочери, делая вид, что их не существует.

Аля дожевала конфеты, почти не ощущая приступа тошноты от переедания сладкого, и швырнула пустую коробку в угол комнаты. Затем встала, подошла к окну и задёрнула шторы, оставив комнату в полутьме.

День ещё не закончился, но она уже не могла терпеть реальность ни минуты. Поскорее разделась, не включая света, натянула пижаму, забралась под одеяло и закрыла глаза.

«Забери меня отсюда, Ноктюрн. Забери меня туда, где я счастлива».

Музыка обволакивала роскошный зал, отражаясь от стен и создавая удивительный акустический эффект — словно играл не один рояль, а целый оркестр невидимых инструментов. Бал был в самом разгаре; десятки пар кружились в центре зала, как экзотические цветы, колышущиеся под порывами ветра.

Аля стояла у входа, упиваясь каждым мгновением. Здесь она снова чувствовала себя живой — в своём изящном теле, в великолепном платье из изумрудно-зелёного шёлка, с локонами медно-рыжих волос, ниспадающих на обнажённые плечи.

В воздухе витал сложный аромат, состоящий из цветочных духов танцующих дам, лёгких мужских одеколонов, свежей выпечки с накрытых столов у стен и едва уловимой нотки морской соли, проникающей через открытые на террасу двери. На усеянном свечами столе возвышалась башня из хрустальных бокалов с искрящимся напитком, напоминающим шампанское, но с более сладким, фруктовым запахом.

Пары, скользящие в сложной хореографии вальса, больше не казались жуткими восковыми куклами, как в первый раз. Сейчас она видела в них таких же гостей, как сама — прекрасных, утончённых, грациозных. Их движения по-прежнему оставались слишком идеальными, улыбки — слишком эфемерными, а в глазах иногда мелькало странное свечение, но это всё не вызывало страха — наоборот, притягивало и зачаровывало.

Призрачные танцоры (что-то внутри неё всё ещё называло их так) двигались по странным узорам на полу — звёздным лабиринтам и кругам. Символы бессознательного, внутренних архетипов, вечного движения души по лабиринту жизни.

В какой-то момент она заметила его — Ноктюрна, стоящего у колонны на другом конце зала. Чёрный костюм с серебряной отделкой, тёмные волосы, скульптурные черты лица. Он смотрел прямо на неё, и в его взгляде Аля читала восхищение, нежность и неуловимую тайну, которой он ещё не поделился с ней.

Не раздумывая ни секунды, она пересекла зал. Глаза танцоров следили за ней, некоторые кивали, улыбались, как старые знакомые, хотя она не помнила, чтобы когда-либо говорила с ними. С каждым шагом её уверенность росла. Вновь ничего не осталось от застенчивой девочки, боящейся собственной тени. В мире снов она была королевой.

— Я скучал по тебе, Александра, — Ноктюрн протянул ей руку.

Аля улыбнулась, опьяненная его присутствием. Мысли о Романе и Полине, такие болезненные ещё несколько часов назад, растаяли без следа. В конце концов, какое значение имеет реальный мир, когда есть этот?

— Слышишь музыку? — прошептала она, касаясь его руки. — Она не такая, как обычно. Сегодня играет кто-то другой.

Ноктюрн слегка нахмурился:

— Да, это не я. Мать настояла, чтобы играл дядюшка Робер.

— Дядюшка Робер?

— Старый учитель музыки, — небрежно ответил Ноктюрн. — Очень технично играет, но ему не хватает… чувства. Страсти.

Его последнее слово заставило её сердце биться чаще.

— Я хочу танцевать! — вдруг воскликнула Аля, чувствуя, как внутри просыпается неведомая ей раньше дерзость. — Но не здесь. Там!

Она указала на возвышение, где играл худощавый пожилой мужчина в старомодном фраке; длинные сухие пальцы порхали над клавишами, словно экзотические птицы.

Ноктюрн удивленно поднял брови:

— На сцене?

— Да! — Аля сама не узнавала себя, но ощущение свободы и смелости было таким пьянящим, что она не могла сопротивляться. — Прямо там! Чтобы все видели.

Она схватила его за руку и потянула через зал, лавируя между танцующими парами. Ноктюрн позволил увлечь себя, с лёгким удивлением и восхищением последовал за ней. Они поднялись на полукруглую сцену, где, помимо рояля, стояли и другие музыканты — со скрипками, виолончелью и мистическим инструментом, похожим на арфу, но с более неземным звучанием.

Аля встретилась взглядом с пианистом — седым стариком с длинным аристократичным лицом. Он не выказал ни удивления, ни неодобрения — просто кивнул, словно ожидал их появления, и продолжил играть.

Но что-то изменилось в музыке — она стала более страстной, более волнующей, будто появление Али и Ноктюрна вдохнуло в неё новую жизнь. Яркие, пронзительные ноты взмывали под потолок, отражались от хрустальных люстр и возвращались вниз, обволакивая танцующих.

Ноктюрн притянул Алю к себе, положил руку ей на талию. Его прикосновение обжигало даже сквозь ткань платья. Он прижал её ближе, и они начали двигаться — сначала медленно, привыкая к пространству и друг к другу, затем всё быстрее, всё свободнее.

Они кружились по сцене среди музыкантов, не обращая внимания на любопытные взгляды. Ноги Али едва касались пола — она словно парила в объятиях Ноктюрна, ведомая его уверенными, сильными руками.

Краем глаза она заметила, что другие пары остановились и теперь наблюдали за ними. Дядюшка Робер играл с закрытыми глазами, полностью отдавшись музыке. Мелодия ускорилась, стала более драматичной, более головокружительной.

Ноктюрн закружил её в невероятно сложном па, требующем полного доверия и самоотдачи. Аля поддалась, следуя за ним без страха и сомнений, ощущая, как её тело движется в полной гармонии с партнером.

Зрители взорвались аплодисментами. Сначала робко, отдельными хлопками, потом всё громче и увереннее, и наконец разразились бурей оваций. Аля никогда раньше не была в центре внимания — всю жизнь она пыталась стать невидимой, слиться с фоном, не привлекать лишних взглядов, которые всегда казались ей осуждающими. Но сейчас…

Сейчас она упивалась этим вниманием. Каждый хлопок, каждый восторженный возглас наполнял её новой энергией. Она подняла руку, и Ноктюрн мгновенно подхватил движение, закружив её так, что подол платья взметнулся изумрудным колоколом.

Они двигались всё быстрее и быстрее, сливаясь с музыкой в единое целое. Зал вокруг превратился в размытое пятно из цветов, света и звуков. Существовали только они вдвоём — и музыка, несущая их всё выше и выше.

Когда финальный аккорд громом разорвал воздух, они замерли в центре сцены — тяжело дыша, глядя друг другу в глаза. Ноктюрн крепко держал её за талию, Аля обвивала руками его шею. Мгновение растянулось в вечность, наполненную только их дыханием и биением сердец.

— Мне нужно показать тебе кое-что, — прошептал Ноктюрн, когда они наконец вырвались из аплодирующей толпы. — Место, которое знаю только я.

Он взял её за руку и повёл через анфиладу комнат и коридоров, всё дальше от шума бала, от музыки и голосов. Они поднимались по тайным лестницам, использовали потайные двери, двигались через узкие проходы, едва освещенные тусклым светом редких свечей.

— Куда мы идём? — с лёгким волнением спросила Аля.

— На крышу, — ответил Ноктюрн, сжимая её руку. — Мать запрещает подниматься туда — говорит, что это опасно. Но я часто прихожу сюда, когда хочу подумать… или сочинить новую мелодию.

— Дерзкий мальчик, — рассмеялась Аля, следуя за ним по узкой винтовой лестнице. — Нарушаешь запреты?

— А ты разве нет? — он обернулся, и в полутьме его глаза сверкнули глубокими колодцами, в которых отражались звёзды.

Аля улыбнулась:

— Когда я с тобой, мне кажется, что никаких запретов вообще не существует.

Последние ступеньки вывели их к маленькой деревянной двери. Ноктюрн нажал на скрытый механизм, и дверь бесшумно открылась, выпуская их в ночь. Крыша дворца представляла собой сложную композицию из башенок, шпилей и мостиков. Они вышли на широкую террасу, огражденную низкой балюстрадой из белого камня. Отсюда открывался захватывающий дух вид на весь мир снов.

Аля замерла, поражённая этим пейзажем. Прямо под ними расстилались сверкающие сады, в которых деревья пестрели крошечными звездами вместо листьев. Дальше виднелись холмы, переливающиеся всеми оттенками синего и фиолетового, как будто вылепленные из самого света. А на горизонте — море, безграничное, бескрайнее, отражающее звёзды и луну, парящую над миром серебряным стражем.

Удивительно чистый воздух напитался тонкими терпкими ароматами. Из сада доносились приглушённые звуки музыки — но не той, что играли на балу, а более древней, более мистической, словно сам мир напевал старинную колыбельную.

— Это… невероятно, — выдохнула Аля, не находя других слов.

Ноктюрн встал рядом, их плечи соприкоснулись.

— Я часто прихожу сюда, когда не могу найти вдохновение, — сказал он тихо. — Здесь оно всегда находит меня само.

Аля повернулась к нему, и в этот момент поняла, что не может больше сдерживаться. Обвила руками его шею и притянула к себе. Их губы встретились в поцелуе — более страстном, более глубоком, чем на берегу моря.

Ноктюрн не сопротивлялся — наоборот, он обнял её крепче, притягивая так близко, что она чувствовала биение сердца через ткань его пиджака и собственного платья. Его руки скользили по её спине, спускались к талии, вновь поднимались, оставляя после себя дорожки электрических импульсов.

Аля потерялась в этом поцелуе. Все мысли, все воспоминания о реальном мире выветрились из головы. Ей казалось, что она вся состоит из ощущений — из тепла его рук, из вкуса его мягких, настойчивых губ, из запаха его кожи, из тяжести его тела, прижимающего её к каменной балюстраде.

Поцелуй становился всё более жарким, всё более требовательным. Её пальцы запутались в его волосах, его ладони крепко держали её за талию. Время исчезло; существовали только они вдвоём, поглощённые вихрем чувств и ощущений.

Когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы сделать вдох, Аля увидела в его глазах такое обожание, такую любовь, что сердце едва не выскочило из груди.

— Мне так не хватало тебя здесь, — прошептал Ноктюрн, касаясь губами её виска.

Его губы скользнули ниже, к шее, и Аля запрокинула голову, открывая ему доступ к нежной коже. Ощущение его поцелуев на шее оказалось почти болезненно приятным — каждое прикосновение отзывалось дрожью во всём теле.

— Я больше не хочу просыпаться, — прошептала она, чувствуя, как эмоции переполняют её. — Я хочу остаться здесь навсегда. С тобой.

Ноктюрн на мгновение замер, а потом поднял голову, заглядывая ей в глаза:

— Этого ты действительно хочешь?

В его взгляде мелькнула какая-то тень — что-то между надеждой и тревогой. Но Аля не стала задумываться об этом. Вместо ответа она снова притянула его к себе, и их губы слились в новом, ещё более страстном поцелуе.

Звонок будильника безжалостно вырвал Алю из сна. Она резко села на кровати, дезориентированная, не понимающая, где она и что происходит. Сердце колотилось в груди, тело всё ещё помнило объятия Ноктюрна, губы — его поцелуи.

Реальность обрушилась на неё ледяным душем. Комната, тусклый свет сквозь занавески, старый ноутбук на столе, школьная форма, небрежно брошенная на стул. И она сама — снова в теле, которое так ненавидела.

Аля инстинктивно потянулась к телефону, ещё не полностью проснувшись. Экран ожил, показывая список уведомлений. Она пролистнула лишние сообщения пальцем, ища единственное важное — ответил ли Роман?

Не ответил. Не прочитал. Просто проигнорировал, как и всегда.

Горечь комом встала в горле. После волшебного мира снов реальность казалась ещё более серой, ещё более безжалостной. Там — любовь, признание, красота. Здесь — одиночество, отвержение, уродство.

Аля откинула одеяло и с трудом поднялась с кровати. Ноги казались тяжелыми, словно налитыми свинцом. Каждое движение требовало усилий. Мысленно она всё ещё была там — на крыше дворца, в объятиях Ноктюрна.

Подойдя к столу, Аля достала из ящика дневник снов. Бережно погладила обложку, украшенную мистическими символами, затем открыла его на чистой странице и начала писать:

«Сегодня я танцевала с ним перед всеми. Мы были на сцене, и все смотрели на нас, аплодировали нам. Он показал мне крышу дворца — место, куда уходит, когда хочет сочинять музыку. Оттуда видно всё: сады, холмы, море вдалеке. Мы целовались под звёздами. Никогда ещё я не чувствовала себя такой живой, такой настоящей».

Она остановилась, задумавшись. Разрыв между двумя мирами становился всё больше, всё невыносимее. С каждым пробуждением возвращение в реальность давалось всё тяжелее.

«Кто такой Ноктюрн? Почему он так похож на Романа? Что связывает его с Агатой? Я должна узнать правду».

Закрыв дневник, Аля решительно потянулась за телефоном и открыла диалог с Агатой, невольно вздрогнув от вида её гипнотической улыбки на аватарке. В голове зародилась не самая порядочная, но болезненно притягательная идея — она попросит денег у отца якобы на художественные занятия, а сама потратит эту сумму на встречу с Агатой.

Пусть ей придётся впервые в жизни солгать, но за горечью лжи может последовать сладостная правда.

Её укололи сомнения, смешанные с навязчивым чувством вины: внутренний голос прошептал, что это неправильно, нечестно по отношению к отцу, искренне восхищающемуся её талантом, и что сама по себе затея со снами слишком странная, слишком призрачная и эфемерная, как те яблоки на дереве. Но другая, более сильная часть её души жаждала ответов — и была готова рискнуть, чтобы их получить.