Прядильщица Снов

Глава 20. Спи, моя радость, усни

Мягкий бархат дивана ласкал кожу, оставляя едва уловимые следы. По телу Али разливалось тепло, как в далёком детстве. Французские окна от пола до потолка, прикрытые тяжелыми портьерами с золотой вышивкой, заливали комнату синеватым светом. В углу, неподалеку от странного растения в глиняном горшке, напоминающего орхидею, стояло зеркало с резной рамой. За ним притаилась лестница, уходящая во тьму; стены пестрели картинами в массивных рамах.

Аля поняла, что уже бывала здесь, когда впервые попала в мир снов.

«Снова. Я снова здесь»

Она подняла руки к лицу. Пальцы были длинными, тонкими, с гладкой фарфоровой кожей. Вместо пижамы — слишком знакомое изумрудное шёлковое платье.

Аля коснулась волос — рыжие локоны жидким золотом заструились между пальцами. Тело наполнилось лёгкостью, будто сама гравитация здесь действовала иначе, и каждое движение превратилось в танец.

«Я снова она. Александра с Ткани Снов».

Сердце сжалось от тоски по себе настоящей: неуклюжей девчонке с вечно спутанными волосами и красными пятнами на коже. Почему в этой идеальной оболочке она чувствовала такую пустоту?

Посмотрев на картины, Аля заметила, что изображения изменились и теперь особенно притягивали взгляд странной символикой. На одной человек падал в бездонную спираль, его тело таяло и сливалось с воронкой. На другой древо с корнями-змеями впивалось в тёмные воды, отражающими не ветви, а скелет с пустыми глазницами. На третьей женщина в маске и с зеркалом смотрела на бесконечный ряд других масок. На четвёртой лестница с символами и кровавыми следами вела в никуда.

«Что это? Предупреждение? Пророчество? Почему картины изменились?»

Во всех образах таилось что-то знакомое. Будто кто-то нарисовал её страхи и желания, её путь сюда. Стены комнаты казались границей её разума. Холодок пробежал по спине.

Где заканчивается реальность и начинается кошмар?

— Александра! Вы вернулись! — Светловолосая девушка в голубом платье впорхнула в комнату, как экзотическая бабочка.

Аля встретила её в первый день. Девушка улыбалась слишком широко, её глаза казались слишком яркими, а движения — искусственными, как у механической куклы. Тревога сжала сердце Али, но она постаралась не показывать этого.

— Вы ещё прекраснее, чем я помню! — прощебетала блондинка, кружась вокруг неё. — Ваши волосы блестят, как листва в закатных лучах! А кожа сияет, как первый снег под луной! Нам нужно поторопиться — бал вот-вот начнётся! Ваше новое платье ждёт вас. Я сшила его специально для вас.

Её голос звучал пусто, механически: должно быть, она повторяла эти слова для каждой новой гостьи. Даже ее синие глаза напоминали осколки льда, в которых отражалась только пустота. Она была лишь оболочкой, манекеном, призраком.

«А я могла стать такой же. Едва не стала. Или уже стала».

Странное спокойствие охватило её, вытесняя страх и неуверенность. Она больше не была той испуганной девочкой, попавшей сюда в поисках спасения. В мире снов она стала другим человеком — решительной, уверенной. И теперь у неё появился шанс воспользоваться этим.

Аля резко встала и схватила блондинку за плечи. Её идеальные пальцы впились в ткань платья. Блондинка слегка вздрогнула, но её улыбка не изменилась. Даже когда Аля сжала пальцы сильнее, причиняя боль, её лицо осталось прежним.

— Где Ноктюрн? — спросила она жестко, глядя прямо в пустые глаза цвета зимнего неба.

Зрачки блондинки на секунду расширились, заполняя радужку чернотой, взгляд стал пугающе пустым. Затем она моргнула и улыбнулась ещё шире, демонстрируя слишком ровные, слишком белые зубы.

— Ноктюрн уже ждёт вас! Не опаздывайте на бал! — произнесла она, словно запрограммированная кукла. — Все ждут только вас, Александра! Вы — звезда сегодняшнего вечера!

Даже интонация не поменялась. Ни страха, ни удивления, ни боли. Только заученная фраза, повторяемая с той же эмоциональной окраской, с теми же паузами, что и в прошлый раз. С тем же пустым восторгом в глазах.

Аля отпустила её, понимая, что ничего не добьётся. Что-то сломалось в этом существе — или, может быть, оно никогда и не было целым. Блондинка продолжала улыбаться и хлопотать вокруг, словно ничего не произошло. Она указала на вещь, разложенную на кровати — лавандовое платье с открытыми плечами и пышной юбкой, украшенное серебряной вышивкой в форме звёздного неба. Когда-то Аля действительно мечтала о таком наряде, но сейчас ей было не до этого.

Аля не стала переодеваться и выбежала из комнаты. За спиной послышался удивленный возглас блондинки, но быстро затих, словно поглощенный плотной тканью.

Аля бежала по коридорам дворца, окруженная картинами, которые пристально наблюдали за ней, поворачивали нарисованные головы вслед. Топот её шагов эхом отражался от высоких потолков, сливался с далекой мелодией вальса из бальной залы. Музыка звучала слишком идеально, слишком правильно, без единой фальшивой ноты. Тяжелый и сладковатый воздух пропитался приторными духами и затхлостью.

— Ноктюрн! — кричала Аля, не заботясь о приличиях этого странного места. — Ноктюрн, где ты?

Элегантные пары в вечерних туалетах оборачивались на её крик, смотрели с легким удивлением, тут же сменяющимся равнодушием. Лица размывались, черты лица с трудом читались, словно всех их не очень умелый художник нарисовал акварелью, а потом провел по рисунку мокрой губкой.

— Бал вот-вот начнется, дорогая, — мимо прошёл пожилой мужчина в строгом фраке. — Не стоит опаздывать. Сегодня особенный вечер.

— Сегодня такая чудесная музыка, — вторила ему дама с бледным пятном и тёмными провалами глаз вместо лица. — Вы же придете? Все ждут только вас.

Аля замедлила шаг, глядя на этих существ с растущим ужасом. Они напоминали актеров в странном спектакле, разыгрывающих одну и ту же сцену снова и снова. Повторяющих одни и те же фразы — с одинаковыми интонациями, с одинаковой пустотой во взгляде.

Их голоса звучали одинаково — мягко, мелодично, без малейшего намека на раздражение или любопытство, будто весь их эмоциональный спектр ограничен умеренной радостью и спокойствием.

Аля остановила молодого человека с тросточкой, лицо которого показалось ей смутно знакомым: она уже встречала его на балу.

— Вы видели Ноктюрна? — она схватила его за руку. — Высокий, темноволосый, обычно держится в тени.

Юноша одарил ее лёгкой улыбкой.

— Думаю, он уже на балу. Как и все мы. Не стоит заставлять его ждать.

— Но вы знаете его? Вы видели его сегодня? — не отступала Аля.

— Бал вот-вот начнется, — повторил он, освобождая руку. — Музыка будет божественной.

Аля попыталась заговорить с другими парами, но все повторилось — вежливые, отстраненные улыбки, одни и те же фразы о бале, о музыке, о том, что не стоит опаздывать. Ни один из них не ответил на ее вопросы о Ноктюрне. Ни один не проявил настоящего интереса к ее словам.

И тогда ее осенило.

Они не могли ответить, потому что не знали. Ее окружали лишь тени, отражения чужих желаний. Безликие слуги Прядильщицы Снов, созданные для поддержания иллюзии идеального мира. Они существовали лишь для того, чтобы такие, как она, чувствовали себя особенными, избранными, красивыми.

И она сама… так отчаянно хотела стать одной из них. Быть красивой, желанной, совершенной — пусть даже ценой собственной жизни и личности. Она заключила сделку, даже не осознавая ее сути. Променяла реальность на красивую ложь.

Как глупо. Как бесконечно глупо.

Бальный зал встретил Алю сиянием сотен свечей, отражающихся в хрустальных люстрах и разбрасывающих мириады серебристых осколков света по всему пространству. Узоры на полу блестели, как поверхность замёрзшего озера, отражая танцующие пары и превращая их в размытые силуэты, тонущие в глубине иллюзорного льда.

Аля остановилась у входа, ощущая, как ее сердце болезненно сжимается от этой холодной, идеальной красоты. Где-то глубоко внутри шевельнулось воспоминание о школьных танцах, куда она не решалась ходить, зная, что никто не пригласит «уродину» на вальс. Здесь же, в этом идеальном теле, в этом совершенном платье, она могла бы стать королевой. Раньше она о таком мечтала. А сейчас?

«Почему всё это кажется таким пустым?»

Пары вальсировали в центре зала идеально синхронными движениями. Никто не сбивался с ритма, никто не наступал партнеру на ногу, никто не смеялся над неловкостью — здесь не было места ошибкам и несовершенству. Лица танцующих излучали безмятежное счастье — одинаковое, ледяное, поверхностное.

«Куклы. Все они — просто куклы».

Идеально выверенная музыка заполняла пространство. Каждый аккорд был отточен до совершенства, лишённого души.

— Ноктюрн! — крикнула Аля, перекрывая звуки оркестра. Ее голос эхом разлетелся по залу, отразился от стен, исказился до неузнаваемости.

Но она уже чувствовала — Ноктюрна среди музыкантов явно нет. В его исполнении музыка звучала более живо, трогательно, человечно.

Несколько пар остановились, повернулись к ней. Без всякого удивления или осуждения — только с вежливой улыбкой, словно приклеенной к лицам.

— Бал только начинается, дорогая, — сказал ей проходящий мимо мужчина в серебряной маске, скрывающей верхнюю половину лица. — Ваш кавалер скоро появится. Все всегда появляются вовремя.

— Музыка сегодня особенно прекрасна, — добавила его спутница в платье цвета потускневшей лаванды. — Прядильщица так старалась для нас. Для вас.

При упоминании Прядильщицы Алю пронзил холодный ужас. Она вспомнила огромный пир, странных созданий, уговаривающих её остаться на Ткани Снов, и существо во главе стола — Агату, но более величественную и жуткую, с фигурным чёрным веретеном в руках. И как все гости, включая Розу и Астру, внезапно изменились. Как лица исказились, стали жуткими масками, а голоса зазвучали ужасающим хором, жаждущим смерти неосторожной гостьи.

«Прядильщица Снов… Они все подчиняются ей, как личные марионетки!».

Аля пробиралась сквозь танцующие пары к сцене, где разместился оркестр. Её неровные, сбивчивые шаги были единственным несовершенством в этом идеально отлаженном механизме бала. Пары смотрели на неё изучающе, но не осуждающе, даже слегка снисходительно, как на необычную новую игрушку.

Музыканты играли с закрытыми глазами, их пальцы двигались сами по себе — слишком быстро, слишком точно для человеческих рук. Даже дирижер будто погрузился в транс — палочка взлетала и опускалась в идеальном ритме, но в его движениях не было ни страсти, ни жизни. Просто механические действия с точностью часового механизма.

«Они здесь все мертвы. Или никогда не были живыми».

Оказавшись на сцене, Аля обвела взглядом весь зал. Её глазам предстали сотни гостей, кружащихся в вальсе, статичные группы у стен, ведущие светские беседы, фигуры на балконах, наблюдающие за происходящим внизу. И нигде — ни единого намека на Ноктюрна. Его не было ни среди танцующих, ни среди зрителей, ни среди музыкантов.

Горечь разочарования подступила к горлу. Аля начинала понимать — его здесь нет. И скорее всего, не будет. Он где-то в другом месте, возможно, на другом уровне этой странной реальности. Может быть, в плену у Прядильщицы Снов, как она и боялась.

«Что, если с ним случилось что-то страшное?»

Паника, холодная и острая, осколком льда пронзила сердце. Что, если она опоздала? Что, если Ноктюрн, а точнее — Роман — уже превратился в пустую оболочку, как все остальные? Или хуже — что, если Прядильщица сделала с ним что-то ещё более ужасное?

И тут среди танцующих пар Аля заметила их — две девушки выделялись из общей безликой массы. Астра и Роза. Именно с ними ей удалось по-настоящему поговорить во время последнего визита сюда.

В отличие от жутких созданий, которыми они казались на пиру Прядильщицы, сейчас они выглядели почти… человечными. В их глазах отражались настоящие эмоции, движения выглядели живыми, а не заученными.

Аля вспомнила их разговор, когда они рассказали, что тоже попали сюда ради своих «Ноктюрнов» — так они назвали идеальных возлюбленных, созданных из мечтаний и грёз. И как они намекнули, что не всё в этом мире так идеально, как кажется на первый взгляд. Что за красивой иллюзией скрывается что-то тёмное, древнее и голодное.

«Они знают больше, чем говорят».

Аля спрыгнула со сцены, не заботясь, как это выглядит со стороны. Идеальное платье взметнулось волной изумрудного шелка, обнажая стройные лодыжки. Аля растолкала танцующие пары и пробралась к Астре и Розе. Они танцевали с двумя безликими кавалерами — Аля даже не запомнила их лица, настолько они лишились индивидуальности. Просто тёмные костюмы, просто маски, просто оболочки.

— Астра! Роза! — окликнула их Аля, перекрикивая музыку. — Мне нужно с вами поговорить! Сейчас же!

Они обернулись одновременно, словно две части единого целого. На их лицах отразилось удивление — настоящее, живое, — а затем осознание и… что-то ещё. Облегчение? Страх? Надежда?

Астра остановилась первой, отпустила руку своего кавалера; тот замер, словно выключенный телевизор — всё ещё показывал картинку вежливой улыбки, но уже без смысла или движения.

— Александра? — от её голоса, прозвучавшего сейчас гораздо живее, чем тогда, над ухом Али за столом, что-то дрогнуло в глубине души. — Ты вернулась! Мы думали… мы боялись, что ты уже не сможешь.

Исходящий от неё терпкий аромат фиалок и грозы напомнил Але их первую встречу. Астра улыбнулась, но теперь уголки её губ двигались естественно, не застывали в идеальной форме, как раньше. Она протянула руку, и хотя её пальцы по-прежнему казались призрачными, холодными и слегка влажными, как стекло после дождя, в этом прикосновении ощутилось что-то более настоящее, чем прежде.

— Мы так скучали! — подхватила Роза, подбегая к ним. — Где ты пропадала?

Роза всё так же оставалась хрупкой блондинкой в платье цвета первого снега, а её бледно-голубые глаза всё ещё походили на осколки льда, но теперь взгляд действительно согревал — в нём светилось что-то подлинное, человеческое. От неё по-прежнему сладковато пахло древней библиотекой, но уже не так искусственно.

В их голосах звучала искренняя радость. Живые и выразительные глаза смотрели на Алю с настоящим интересом и заботой. Они отличались от остальных обитателей этого мира. В них осталось что-то человеческое.

Но почему? Что делало их особенными?

— Нам нужно поговорить, — Аля схватила их за руки.

Прохладная и гладкая кожа Астры слегка пульсировала. Пальцы Розы казались хрупкими, но Аля помнила: они могут сжать руку так сильно, что костяшки хрустнут под этим ледяным давлением.

— Прямо сейчас. Нужно уйти отсюда. В сад.

Они переглянулись, и между ними пробежала искра понимания. В коротком взгляде таилось больше смысла и эмоций, чем во всех разговорах с другими обитателями этого мира.

— Конечно, — в глазах Астры вспыхнули крошечные искорки тревоги. — Здесь… небезопасно разговаривать.

— Слишком много ушей у стен, — добавила Роза, нервно перебирая пальцами невидимый край несуществующей скатерти. — И слишком много глаз у зеркал.

Аля вспомнила, как на пиру глаза Розы потемнели, зрачки расширились, поглотили бледно-голубую радужку, пока не стали двумя бездонными колодцами, а голос зазвенел, как разбитый хрусталь. Сейчас Роза стала более настоящей, но что-то подсказывало Але: трансформация может произойти в любой момент.

Их кавалеры так и остались стоять на месте с отсутствующими улыбками, как манекены на витрине магазина. Никто из танцующих пар не обратил внимания на их уход — все продолжали кружиться в идеальном вальсе.

— Следуй за нами, — шепнула Астра, крепче вцепившись в руку Али; её пальцы на этот раз сжались сильнее, почти болезненно, как тогда, за столом. — И что бы ты ни увидела, не останавливайся и не оборачивайся. Здесь всё иначе, чем кажется.

— Особенно сегодня, — в голосе Розы прозвучал смутный страх. — Прядильщица что-то замышляет. Что-то большое. И боюсь, ты — часть её плана.

Они повели Алю через бальный зал к высоким стеклянным дверям в сад. И с каждым шагом музыка становилась тише, а свет тускнел, словно реальность этого места истончалась, обнажая что-то иное под блестящей поверхностью.

Сад встретил их прохладой ночного воздуха и серебристым светом луны. Призрачные яблоки, окруженные ореолами тумана, источали мягкое белое сияние. В воздухе витала неуловимая сладость, как от почти забытого детского воспоминания, всё ещё способного вызвать дрожь в груди.

— Красиво. Слишком красиво, — пробормотала Аля.

Ещё недавно эти яблоки казались ей чудом, волшебством. Она замирала при их виде — дыхание перехватывало от восторга, а пальцы дрожали от желания прикоснуться. Теперь же она видела в них символ этой реальности — ослепительной, но пустой. Плоды без вкуса. Красота без содержания. Совершенство формы, лишённой сути.

Её рука потянулась к ближайшему яблоку. И в этот раз подушечки пальцев встретили лишь холод стекла, а не живую плоть. Ни запаха, ни сладости.

— Фальшивка. Всё здесь — фальшивка, — прошептала она.

Как в старой сказке о райском саде, эти яблоки будто бы обещали знание. Но какой ценой? И что останется, когда наваждение спадёт?

Они сели на мраморную скамью под самым высоким деревом. Полупрозрачные плоды мерцали над ними замёрзшими звёздами. Холод камня пробирал сквозь тонкую ткань платья, и Аля вздрогнула — странно, что даже в этом идеальном мире существовал дискомфорт.

— Как хорошо, что ты вернулась, — Астра снова сжала её руку, отчего по коже пробежали крошечные электрические разряды. — Здесь почти не с кем поговорить по-настоящему.

— И выглядишь ты потрясающе, — Роза окинула Алю восхищённым взглядом. — Это платье тебе невероятно идёт.

— Спасибо, — сдержанно ответила Аля. — Мне нужно знать всё о Прядильщице Снов. Кто она такая?

Их лица изменились мгновенно. Астра побледнела ещё сильнее, а Роза резко выпрямилась; её шея вытянулась, плечи напряглись, а пальцы застыли на складках платья. Они переглянулись, и в этом взгляде было больше смысла, чем в любых словах.

Они боялись. Но кого — её? Или саму Прядильщицу?

— Прядильщица Снов — наша повелительница, — голос Астры стал тише, словно в храме. — Она создала этот мир. Она правит им.

В её глазах мелькнуло тревожное благоговение. Не страх перед врагом, а первобытный трепет перед чем-то непостижимым, как у древних людей перед стихией.

— Она как богиня, — подхватила Роза. — Всемогущая и всевидящая.

Её глаза потемнели, зрачки расширились, как у кошки в темноте.

— Здесь нет ничего, чего бы она не знала, — прошептала она. — Наши мысли, желания… всё принадлежит ей.

Аля вздрогнула, ощущая, как по позвоночнику прокатилась ледяная волна.

— Как она создала всё это? Что было раньше?

В ответ — пустота. Их глаза стали безжизненными, как у рыб, выброшенных на берег.

— Мы не знаем, — наконец произнесла Астра. — Она всегда была. И этот мир тоже.

Она машинально дотронулась до серебряного медальона на шее — звезды с аметистом в центре.

— Это невозможно, — Аля едва сдерживала раздражение. — Всё имеет начало. Может, вы были обычными девушками в реальном мире. Как и я.

«Как и я. Господи, как и я. Я была настоящей».

Роза и Астра снова замолчали. Лица их окрасились мертвенной бледностью. Луна скрылась за облаками, и сад погрузился в вязкую тьму. Музыка из дворца стихла, листья перестали шелестеть; только их дыхание нарушало безмолвие — слишком ровное, слишком неестественное.

Когда свет вернулся, их лица будто постарели. Под глазами Астры пролегли тени, на лице Розы появились тонкие морщинки. Иллюзия дала трещину.

— Где мне найти Прядильщицу? — Аля заметила удивительную решимость в собственном голосе. — Где она живёт?

— Очень далеко, — прошептала Роза, вцепившись в запястье Али с другой стороны. — За пределами сада. За гранью этого мира.

— На самом дне снов, — безучастно добавила Астра. — Там, куда не проникает даже лунный свет.

— Вы когда-нибудь пытались найти её? Сбежать?

Астра отвела взгляд, а Роза отпустила руку Али и снова принялась теребить ткань платья. Вновь загремела музыка из дворца — идеальная, бездушная.

— Сначала… да, — внезапно призналась Астра. — Я пыталась вспомнить.

Она замерла, глаза закатились, и на мгновение её лицо стало пустым. Но всего лишь на мгновение — прежняя глянцевая маска не заставила себя ждать.

— Но зачем менять то, что идеально? — вмешалась Роза. — Здесь красиво. Безопасно. Здесь нет уродства.

Слово «уродство» ударило, как плеть. Всплыла старая, глубокая боль, от которой Аля бежала сюда. Она точно желала уйти от уродства.

Аля взглянула на отражение в ближайшем яблоке — искажённое, расплывчатое… но прекрасное.

«А если настоящей меня больше не осталось?»

— А за уровнями этой реальности — лишь кошмары, — Астра снова коснулась медальона — почти человеческий защитный жест. — Темные, страшные места.

— Роман… то есть Ноктюрн рассказывал мне о других уровнях, — это имя заклинанием нарушило звенящую тишину сада. — Он… сновидец.

— Ноктюрн… — Пальцы Розы замерли на ткани платья, сжались до побелевших костяшек. — Твой Ноктюрн… Сновидец. Приходит и уходит.

— А вы? — Аля внезапно вспомнила разговор с Романом: он как никогда чётко сохранился в её памяти среди размывающихся образов. — Вы тоже были сновидицами?

— Нет, но я хотела ею стать. Искала «три символа надежды в кромешной тьме», — Аля почувствовала, как тяжело дается ей каждое слово. — Так говорила старая легенда. Говорила, что если найти их, можно выйти за пределы этого места. Вернуться… туда, откуда мы пришли.

В её взгляде плескался целый океан невысказанного, непрожитого. Океан историй, которым уже не суждено стать рассказанными, жизни, что никогда не будет прожита.

— И что случилось? — Аля подалась вперед; ее голос дрожал от возбуждения. — Ты нашла их?

«Это мой шанс. Мой путь домой».

— Ничего, — пожала плечами Роза — этот жест выглядел слишком человеческим для её фарфоровой красоты. — Я не смогла ничего сделать. Не нашла ни одного символа. И в конце концов… просто перестала искать.

Она улыбнулась, но теперь в её улыбке Аля видела обречённое смирение.

— И я благодарна прядильщице снов, что у меня ничего не получилось, — голос Розы снова приобрел идеальную мелодичность, характерную для обитателей этого мира. — Теперь я танцую каждый вечер со своим кавалером. Я красива, желанна, любима. Разве это не то, о чем я всегда мечтала?

«Но чего это стоило? Что ты потеряла, обретя все это?»

Горечь подкатила к горлу Али. Это и была та судьба, которую они считали идеальной? Забыть себя, стать оболочкой, красивой куклой с заученными фразами? Чувствовать фальшивое счастье, танцевать в кукольных платьях, не помня, кем ты была раньше?

— Но если бы был способ выбраться отсюда и при этом не потерять себя? — Пальцы Али невольно сжались на коленях, комкая тонкую ткань платья. — Не стать просто куклой для бала?

Астра вздрогнула, словно Аля ударила её. В её глазах-аметистах мелькнуло что-то живое — боль, страх, отголосок человечности. Она снова нервно коснулась медальона на шее.

— Такого способа нет, — сказала она с печальной уверенностью. — Либо принимаешь правила этого мира и становишься его частью, либо…

Она замолчала; ее взгляд блуждал по саду, словно она видела тайную реальность, скрытую за пеленой иллюзий.

— Либо что? — подтолкнула Аля, когда молчание затянулось.

Роза переглянулась с Астрой. Её белоснежные волосы всколыхнулись на несуществующем ветру.

— Либо тебя ждет кошмар, — закончила Астра. — Худший из всех возможных.

«Но есть шанс? Есть возможность?»

Вдруг одно из призрачных яблок упало и разбилось о землю с хрустальным звоном. Но вместо сочной мякоти из него высыпалась эфемерная серебристая пыль, мерцающая в лунном свете. Она поднялась в воздух, закружилась и медленно растворилась, не оставив следа.

— Мне нужно найти Ноктюрна, — Аля решительно поднялась со скамьи. — И прядильщицу снов. Даже если для этого придется пройти через кошмар.

«Даже если для этого придется вспомнить себя настоящую».

Астра и Роза снова обменялись многозначительными молчаливыми взглядами. Сочувствие? Восхищение? Зависть?

— Что это за символы надежды? — спросила Аля, чувствуя, как всё внутри сжимается от страха и возбуждения, словно перед прыжком в неизвестность. — Как их найти?

Роза поджала губы, её взгляд стал отрешенным, словно она вспоминала нечто, давно погребенное в глубинах памяти. Она смотрела сквозь Алю, сквозь яблоневые деревья, сквозь сам воздух — в прошлое, которое, как она утверждала, уже не помнила.

— У каждого они свои, — в её голосе впервые послышалась хрипотца, не характерная ей ранее. — Что-то глубоко личное. Что-то, что может вернуть тебе настоящую силу, настоящую суть.

Астра вздрогнула, словно от холода, хотя ночь была теплой, её пальцы нервно скользнули к медальону и обратно.

Она боялась вспоминать. Боялась даже думать о возможности вспомнить.

— Чтобы понять, какие символы твои, нужно окунуться в кошмары, — Роза наклонилась ближе, и Аля снова ощутила запах старых книг. — Погрузиться в свои страхи, в свои самые темные мысли.

«Страхи. Самые тёмные мысли. То, от чего я бежала всю жизнь».

— Ты… поняла, что нужно искать тебе? — спросила Аля, чувствуя, как предательский холод пробегает по позвоночнику.

— Да, — Роза кивнула, и её лицо на мгновение изменилось, стало старше, изможденнее. Появились морщинки в уголках глаз, тени под скулами, складка между бровей.

Не уродство — просто человечность.

— И едва не исчезла навсегда.

Её голос дрогнул, а пальцы непроизвольно коснулись шеи, словно проверяя, что она все ещё может дышать.

— Меня спасла только прядильщица снов, — продолжила она тише, с неожиданной благодарностью. — Она… вытащила меня из тьмы. Вернула сюда.

Роза сделала глубокий вдох, и её лицо снова стало идеальным; следы усталости и возраста исчезли, словно смытые невидимым дождём. Совершенство вернулось, стерев проблеск человечности.

— И ты стала тем, кто ты сейчас, — закончила Аля за нее. Не вопрос — утверждение. В горле снова возник комок горечи.

Роза не ответила, лишь посмотрела на призрачные яблоки над их головами.

— Даже не думай искать эти символы, — голос Астры зазвенел от напряжения. Холодные, влажные пальцы впились в запястье Али. — Это безумие. Никто ещё не смог противостоять прядильщице снов. Никто.

— И никогда не стоит её ослушиваться, — Роза оглянулась по сторонам, словно боясь, что даже деревья могут подслушивать. — Последствия… могут быть ужасными.

— Ты можешь исчезнуть, — аметистовые радужки Астры потемнели до почти чёрного, зрачки расширились. — Навсегда. Везде.

«Исчезнуть навсегда. Стать ничем».

— Мне нужно найти Ноктюрна, — Аля крепко сжала кулаки. Ногти впились в ладони — боль настоящая, живая. Голос прозвучал твёрже, чем она ожидала. — Я готова на всё. Даже… исчезнуть.

«Хотя это ложь. Я боюсь исчезнуть больше всего на свете».

Астра и Роза переглянулись с восхищением и ужасом. Они знали, что не смогли бы рискнуть так, как Аля сейчас. Они цеплялись за свои иллюзии, за отблеск совершенства, стоивший им настоящих жизней.

— Как мне попасть туда? — спросила Аля, высвобождаясь из хватки Астры. — В кошмары?

— Нужно уснуть на Ткани Снов, — голос Розы прозвучал твёрже, увереннее. Она не отводила взгляд, смотрела Але прямо в глаза. — Рядом с тем, что пугает тебя больше всего.

— Сон внутри сна, — подхватила Астра, и её голос тоже изменился — стал глубже, человечнее. — Уровень ниже этого.

Она подняла руку, словно хотела прикоснуться к лицу Али, но остановилась, не решаясь.

«Комната с диваном».

Образ всплыл в памяти Али яркой вспышкой. Комната с диваном, обитым алым бархатом. Псише в старинной раме, в котором она впервые увидела своё прекрасное лицо в этом мире. Теперь оно пугало её больше всего — забавно.

— Я знаю такое место, — Аля поднялась со скамьи. Решимость горела внутри, разгоняя страх, придавая силы. — Спасибо вам.

— Не ходи туда, — Астра отчаянно вцепилась в ее руку. — Пожалуйста. Ты не понимаешь… там нет ничего, кроме боли.

Аля посмотрела на них обеих — две прекрасные пленницы в саду иллюзий. Были ли они когда-то такими, как она? Простыми девушками с мечтами и страхами? Что они потеряли, обретя это совершенство?

— Пожалуйста. Просто… забудь, — Роза потянулась к Але, но её рука замерла в воздухе, не коснувшись ее. — Танцуй на балу. Будь счастлива. Смирись.

Але хотелось задать ещё тысячу вопросов, но внезапно она поняла, что больше ничего не узнает — по крайней мере, от них. Их глаза снова затянул туман, будто чья-то невидимая рука опустила занавес между ними. Что-то не давало им говорить дальше. Что-то контролировало их даже сейчас.

«Или кто-то».

— Нет, — решительно выпрямилась Аля. — Никогда.

Она развернулась и побежала обратно к дворцу, не оглядываясь. Платье развевалось за спиной, словно крылья, а сердце едва не вырывалось из груди.

«Беги. Не оглядывайся. Не останавливайся».

Она не хотела видеть их лица — боялась прочитать в них отражение собственного страха. Или, что ещё хуже, отражение собственного будущего — если не найдёт выход, если не узнает правду, если поддастся соблазну забыть всё и просто танцевать, танцевать, танцевать на балу, среди других красивых кукол с пустыми глазами.

Лунный свет заливал сад, превращая каждую каплю росы в крошечную звезду. Музыка из дворца становилась громче, обещала эфемерное счастье, легкость, забвение.

Но теперь она слышала в ней тревожные фальшивые ноты, которые раньше не замечала. Она не манила, а предупреждала.

Впереди сиял болезненно знакомый дворец из стекла и камня, каждое окно пылало мягким золотистым светом. Прекрасный, идеальный, безопасный. Ловушка.

«Я не стану ещё одним призраком в этом идеальном мире. Клянусь».

За спиной остались Роза и Астра — две тени среди светящихся яблонь. Две пленницы собственных желаний.

Коридоры дворца казались бесконечным лабиринтом из мрамора, хрусталя и серебра. Они изгибались и петляли, как живые, меняли форму за спиной Али. Музыка бала преследовала её, становилась то громче, то тише. Она бежала, не обращая внимания на других гостей, на их колкие, пронизывающие взгляды.

«Они знают. Они все знают».

Шепот следовал за ней, стелился по полу невидимым туманом, обвивал лодыжки. Тихий, неразборчивый, но настойчивый.

О чем шептались эти прекрасные куклы? О девушке, которая отказалась от правил? О той, что бежит прочь от бала, вместо того чтобы танцевать до рассвета — который никогда не наступит?

Картины словно следили за ней. Тревожные образы оживали, рассказывая свою историю. Мужчина разрывал цепи, но ноги его оставались скованными. Лицо искажалось от боли, вены на руках вздувались, а свобода казалась недостижимой. Женщина смотрела в зеркало и видела чудовище: открытый рот, безмолвный крик, но никто не мог помочь. Ребёнок стоял на краю обрыва, протягивая руку к луне — маленький, хрупкий перед бескрайним ночным небом.

«Это мы. Все пленники этого места».

Она отвернулась и ускорила шаг. Сердце колотилось в груди, отдаваясь в ушах; пальцы похолодели. Образы преследовали её, сплетались в историю, которую она пока не могла понять. Символы и ключи смешались в голове, пока она пыталась найти выход из лабиринта дворца. Каждый поворот коридора сулил свободу, но обманывал. Каждая дверь была знакома, но вела не туда.

«Где я? Куда я иду?»

Паника накатывала волнами, грозила захлестнуть её. Дыхание сбивалось, перед глазами мелькали чёрные точки. Аля остановилась, прижалась к холодной стене. Мрамор пульсировал, как живой, или это кровь стучала в её висках? Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох.

«Сосредоточься. Найди дверь. Ту самую дверь».

Наконец, она заметила знакомую дверь из тёмного дерева с изящным узором. Прикоснулась к холодной ручке — металл обжег пальцы. Поверхность двери на мгновение пошла рябью, как отражение в воде, затем стала твёрдой.

Аля толкнула дверь и оказалась в комнате с французскими окнами и бархатным диваном. Лунный свет проходил сквозь тяжелые шторы, отчего создавалась иллюзия сумерек. В воздухе пахло лавандой и старыми книгами. Где-то — вероятно, за лестницей — тикали часы, отсчитывая ничего не значащее здесь время.

Светловолосая девушка вновь встретила её с идеальной, отточенной улыбкой. Золотистые волосы струились по плечам, ни одна прядь не выбивалась.

— Александра, как прошёл бал? — её голос зазвенел колокольчиками. — Вы танцевали? Ноктюрн был там?

Аля ответила той же фальшивой улыбкой. Притворилась, что этот мир реален, что эмоции настоящие, что они всё ещё живы.

— Бал был чудесен, — она постаралась, чтобы голос не дрожал. — Но я очень устала. Не могли бы вы оставить меня одну? Мне нужно отдохнуть.

На мгновение лицо девушки застыло, как воск. Улыбка не покинула лица, но глаза стали пустыми. На долю секунды Аля увидела испуганную девушку в идеальном теле, кричащую из-за стеклянной стены.

«Прости меня. Я не могу спасти всех».

Потом блондинка снова улыбнулась и кивнула.

Механизм вновь запустился, маска вернулась на место.

— Конечно, дорогая! Отдыхайте. Если понадобится что-то еще — просто позовите.

Она выскользнула — а точнее, скорее перетекла, как дым или туман — за дверь. Аля сразу заперлась изнутри. Она не была уверена, что это поможет, если кто-то действительно захочет войти, но почувствовала себя немного спокойнее.

«Ловушка захлопнулась. Теперь только вниз».

Комната казалась меньше, чем Аля помнила — пространство словно сжималось вокруг неё. Тяжелые шторы едва заметно колыхались, хотя окна были закрыты. Тени густели, приобретали форму, готовились ожить. Тиканье часов становилось громче, настойчивее — каждый удар отдавался в висках.

Псише на позолоченных балясинах стояло в углу, словно выжидало подходящего момента, чтобы явить Але образы всех ее кошмаров.

Она опустилась на край дивана, чувствуя под пальцами слишком мягкую бархатную обивку.

Что будет, если уснуть во сне? Что, если она попадет на другой уровень реальности?

И что будет, если она умрет здесь? Исчезнет ли она в реальном мире? Навсегда останется танцевать с тенями в призрачном бальном зале?

«Нет, нет, нет!»

Образы из реальной жизни всплывали в памяти Али, но теперь они помутнели и размылись, словно старые фотографии, залитые водой. Она видела лицо матери — черты расплывались, но волосы отливали той же роскошной рыжиной, что и у Али в идеальном мире. Слышала её голос, слишком бодрый и весёлый, но не могла вспомнить, о чем они говорили в последнюю встречу. Может быть, о её будущем? О её оценках? О глупых комплексах?

Аля вспомнила школьный коридор, полный толпящихся учеников, но лица одноклассников сливались в одно безликое пятно, их голоса — в неразборчивый гул, поднимающийся и опадающий, как волны прибоя.

«Я забываю. Я теряю себя».

Паника холодными пальцами сжала горло. Она перевоплощалась. Становилась частью этого мира. С каждым ударом сердца её настоящее «я» растворялось, уступая место идеальной Александре — красивой, уверенной, но пустой. Скоро от неё настоящей не останется ничего, кроме смутного воспоминания, тающего зыбким туманом.

«Нужно спешить. Пока я ещё помню».

Решившись, Аля поднялась с дивана. Колени дрожали, но каждый шаг становился тверже предыдущего. Она подошла к псише и развернула его резким движением.

Зеркало вспыхнуло от лунного света, проникающего сквозь шторы. В стекле отразился ее идеальный образ — прекрасная девушка с огненными волосами и выразительными глазами. Но каким-то образом она всё равно разглядела настоящую себя, словно второе отражение, призрачное, полупрозрачное. Неуверенную, напуганную девочку, слишком полную и неуклюжую. Девочку с тусклыми волосами и блеклыми глазами, которая всю жизнь боялась своего отражения, но теперь пыталась быть храброй.

«Вот она я. Настоящая».

Зеркальная поверхность пошла рябью и на мгновение стала жидкой, текучей, затем снова затвердела. Отражение дрогнуло, исказилось, слилось с тенями. В глубине стекла мелькнула размытая тёмная фигура. Она наблюдала за Алей из-за барьера между мирами.

Страх сжал горло, но она заставила себя не отворачиваться. Она должна была встретить все кошмары лицом к лицу.

Аля развернула зеркало так, чтобы оно оказалось напротив дивана. Каждое движение отдавалось звоном в голове, словно она нарушала древний запрет. Вернувшись к дивану, она устроилась на бархатной подушке, глядя на своё отражение. Её руки дрожали, но она старалась дышать ровно, глубоко. Тени в углах комнаты удлинялись, искажались, тянулись к ней чёрными щупальцами. Тиканье часов замедлялось и растягивалось. Даже зеркало переставало быть просто отражающей поверхностью — оно превращалось в окно, портал, дверь в иную реальность. И там, по ту сторону стекла, её ждали кошмары.

Закрыв глаза, Аля почувствовала, как сознание начало плыть. Ощущение тела постепенно исчезало, заменяясь невесомостью, словно она растворялась, распадалась на частицы, уносимые невидимым ветром. Последним усилием воли она цеплялась за образ Романа, за ощущение его руки в своей, за звук его голоса.

«Я найду тебя, Роман. Обещаю».

Тьма поглотила её полностью. Она падала. Падала. Падала.

В кошмар.

Аля открыла глаза. Комната осталась прежней: тот же диван, та же бархатная обивка, тот же роскошный ковер на полу и столик из красного дерева, тот же запах лаванды и старых книг. Но что-то изменилось. Воздух потяжелел и загустел так, что каждый вдох давался с трудом, а откуда-то доносился тяжелый и сладкий запах, словно аромат гниющих цветов смешался с металлическим привкусом крови.

Французские окна покрылись кружевом серебристой паутины. Сквозь неё пробивался тусклый красноватый свет, как от вечного кровавого заката; толстые нити пульсировали. Шторы висели неподвижно, но Аля чувствовала холодные прикосновения ветра к своей коже.

«Откуда ветер? Здесь же нет выхода».

На туалетном столике здесь появилась незнакомая музыкальная шкатулка. Старинная, покрытая патиной времени, с щербатой крышкой. Шкатулка была закрыта, но оттуда доносилась едва слышная колыбельная из детства:

«Спи, моя радость, усни…»

Искаженная и фальшивая, будто механизм заводили слишком много раз.

«Откуда она знает эту песню? Как она может знать?»

В углу комнаты Аля заметила детский стульчик с облупившейся белой краской и царапинами на ножках. Эта новая деталь настораживала больше всего: там сидела фарфоровая кукла в изумрудно-зелёном платье, точь-в-точь как у нее. Тонкие линии трещин рассекали искусственное лицо, а в пустых глазницах застыла бездна. Кукла безглазо наблюдала за Алей.

Картины на стенах снова изменились: теперь люди с искаженными от ужаса лицами убегали от невидимых преследователей; их тела выворачивались в неестественных позах. Девушка с пальцами-плавниками тонула в тёмной воде, её волосы сплетались с водорослями, а ребёнок потерялся в лесу с искаженными лицами взрослых на деревьях.

Но больше всего пугал тихий, едва различимый шёпот за спиной Али. Она не понимала язык, лишь отдельные слоги складывались в осмысленные фразы.

— Кто здесь? Кто говорит со мной? — она обернулась. Но комната пустовала, разве что кукла чуть повернула голову.

Шепот окутывал Алю. Каждое слово неосязаемо касалось кожи, вызывая мурашки, проникало в голову и сливалось с ее собственными мыслями. Она встала с дивана, чувствуя, как тело сопротивляется. Мышцы напряглись, суставы скрипели, а шаги давались с трудом. Ковёр под ногами пульсировал, словно тысячи крошечных пальцев пытались её удержать.

«Это мой кошмар. Моя реальность. Я контролирую», — попыталась убедить себя Аля.

Но контроля не было. Только страх, тяжелый и вязкий, как смола, заполнял каждую клетку тела. Аля знала его еще с детства — неизвестность, собственная неполноценность, страх остаться одной. Он принимал новую форму, но суть его оставалась неизменной.

Аля подошла к псише и заглянула в зеркало, готовая увидеть собственное искаженное отражение — может быть, постаревшее лицо или свою настоящую полную фигуру, а может, что-то совсем иное, нечеловеческое.

Ничего. Пустое стекло. Оно не отражало ни её, ни комнату за спиной. Только ровная серебристая поверхность, тусклая и безжизненная, как глаза слепца.

Сердце замерло на мгновение, чтобы затем забиться с удвоенной силой. Отражение отсутствовало — словно её не существовало. Словно она призрак, пустота, ничто. Словно она окончательно исчезла из реальности, не оставив даже образа в зеркале.

«Я здесь. Я существую».

Не хотелось, но пришлось прикоснуться к стеклу, чтобы почувствовать хоть что-то, подтвердить собственное существование. Оно оказалось теплым, почти горячим, как кожа больного лихорадкой. И липким, будто покрылось тонким слоем невидимой слизи, которая осталась между пальцами, даже когда она убрала руку. Аля вытерла ладонь о платье, морщась от отвращения и страха.

И нащупала не тонкий шелк, а жесткую, будто грубая бумага, ткань. Более того, платье меняло цвет — из изумрудно-зеленого становилось бледно-серым, безжизненным, как пепел.

Что-то надрывно скрипнуло за спиной — от этого болезненного, неприятного звука свело зубы. Обернувшись, Аля увидела, как крышка музыкальной шкатулки медленно поднялась сама по себе: неужели внутри пряталась невидимая рука? Мелодия стала громче, но при этом еще больше исказилась.

«Спи, моя радость, усни… Глазки скорее сомкни…»

Внутри шкатулки не было ни танцующей балерины, ни традиционного механизма. Вместо этого — крошечная копия комнаты с миниатюрной фигуркой на диване. Она поворачивала голову и смотрела на Алю пустыми глазницами.

Страх комком встал в глотке и мешал дышать. Аля не могла здесь оставаться. Не могла смотреть, как ее кукольная версия медленно вставала с диванчика и начинала двигаться в такт искаженной мелодии, точно повторяя все движения.

«Это нереально. Это всего лишь кошмар».

Но если это кошмар, то слишком осязаемый, слишком подробный, с запахами и текстурами, которые невозможно выдумать. Аля выбежала из комнаты, чувствуя, как платье цеплялось за что-то — возможно, за руки кукол, протянутые из-под дивана. Но оборачиваться и проверять как-то не хотелось.

Рывком она открыла дверь, вылетела в коридор и захлопнула замок; грохот эхом отдался в пустоте.

Прислонившись к двери спиной, Аля попыталась отдышаться, но с каждым вдохом в ее легкие вторгались новые запахи — уже не цветочная гниль, а что-то более глубокое, сырое, похожее на зловоние затопленного подвала.

Коридор дворца растянулся перед глазами, но теперь стал слишком длинным и узким, а потолок словно опустился. На стенах висели те же картины с пугающей символикой — мужчина, разрывающий цепи; женщина перед зеркалом; ребенок, тянущийся к луне. Они следили за ней и поворачивали головы, когда она проходила мимо.

По коридору сновали пары в нарядных платьях и строгих фраках — те же гости, что она видела во дворце раньше. На первый взгляд — все как обычно. Роскошные наряды, драгоценности, сверкающие в свете люстр, учтивые улыбки и светские беседы.

Но что-то было не так. Присмотревшись внимательнее, Аля заметила детали, ускользавшие раньше. Гости перемещались слишком медленно, словно плыли в густом сиропе или тумане. Их конечности двигались с запозданием, как на смазанных фотографиях, а неподвижные, застывшие улыбки приклеились к лицам. Пустые глаза взирали в одну точку.

Свет люстр неестественно мерцал: то вспыхивал слишком ярко, заставляя морщиться и прикрывать глаза, то почти полностью угасал, погружая коридор в сумерки. В таком освещении фигуры гостей превращались в призраков.

И вместо музыки из бального зала слышался тот же мотив из шкатулки — искаженная колыбельная из детства Али. Она доносилась словно отовсюду — из стен, из пола, из самого воздуха. Но сейчас добавился новый элемент — тихий женский голос пел с неправильными интонациями, растягивая некоторые слоги и проглатывая другие.

«В доме всё стихло давно… В погребе, в кухне темно…»

Голос казался знакомым, но Аля не могла вспомнить, где его слышала. Он был выше и мелодичнее, чем у мамы. И в то же время в нем узнавалась наигранная весёлость, скрывающая тоску и раздражение.

«Она здесь. Она ищет меня».

Приглядевшись к проходящим мимо гостям, Аля заметила новые детали. У женщины в голубом платье, похожем на водопад из шелка, на шее выделялось темное пятно, напоминающее ожог. Оно пульсировало и шевелилось, как живое. Слишком длинные и тонкие, как восковые свечи, пальцы мужчины в строгом фраке почти доходили до колен. Юная девушка в розовом платье, кружившаяся на месте, смотрела на Алю глазами разного цвета: один — карий, теплый, живой; а другой — молочно-белый, слепой. Расширенный зрачок не реагировал на свет.

«Они все искажены. Все нереальны».

Картины на стенах снова изменились. Теперь они показывали людей с нечеловеческими чертами. Женщину с размытым цветовым пятном вместо лица, как на испорченной фотографии. Мужчину с просвечивающими сквозь кожу внутренностями — сердце пульсировало в такт колыбельной, легкие раздувались и опадали, кишечник извивался, как клубок змей. Ребенка с неестественной улыбкой — за губами виднелись не зубы, а новый ряд губ, и за ними еще один, и еще.

Весь мир замедлился, словно время растягивалось и деформировалось. Воздух пах медью и гнилью, на языке оседал привкус пепла и соли, как от горелой бумаги, пропитанной слезами.

«Глубже. Я должна идти глубже».

Аля бежала вперед, к бальному залу; искаженная мелодия становилась громче и отчетливее с каждым шагом. Проходящие мимо гости смотрели сквозь нее пустыми глазами — не видели, не узнавали, как призрака или пустое место.

Аля попыталась ухватиться за стену, но ладонь сразу утонула в ней, словно в мягкой глине или тесте. Материал пугающе пульсировал под пальцами. Она отдернула руку, морщась от ужаса и отвращения, но на кончиках пальцев все равно остался серый пепел. Аля вытерла руку о платье, но пепел не стирался — наоборот, растекался чернилами, оставлял серые разводы на ткани и коже.

«Это не просто кошмар. Это воспоминания».

Но чьи? Её? Или этого места? Или самой прядильщицы снов?

Колыбельная звучала громче, настойчивее. Голос теперь не убаюкивал, а звал, манил к себе.

«Сладко мой птенчик живёт: Нет ни тревог, ни забот…»

Звуки искажались, смешивались с шепот, складывались в слова, которые Аля теперь могла разобрать:

«Глубже… Иди глубже… В самое сердце кошмара…»

Это был голос Розы? Или Астры? Или кого-то нового? Он пел отовсюду и ниоткуда, словно сама реальность говорила с ней.

В конце коридора Аля наконец увидела приоткрытые дубовые двери бального зала. Откуда-то тянуло цветами и кровью.

«Иди ко мне, Александра… Иди ко мне, моя прекрасная кукла…»

Этот голос она уже слышала. Голос существа, которое предложило ей сделку, так похожий на её собственный.

Голос девушки, в теле которой она в тот момент находилась.

Страх сковывал движения, но Аля заставила себя идти вперед.

Каждый шаг — борьба с инстинктом самосохранения, требующим бежать, спрятаться, исчезнуть. Но она не могла. Не сейчас, когда оказалась так близко.

— Я не боюсь тебя, — прошептала она в пустоту коридора, не уверенная, услышат ли ее. — Я найду символы надежды. Я найду Романа. И выберусь отсюда.

Она подошла к дверям бального зала, чувствуя, как дрожат колени и немеют пальцы. Музыка стала оглушительной, колыбельная превратилась в похоронный марш, голоса слились в какофонию звуков.

Аля толкнула двери, и они распахнулись с тяжелым скрипом, словно не отворялись сотни лет.

Бальный зал был почти таким же, каким его помнила Аля. Высокий купол, расписанный мифологическими сценами, словно хранил в себе тайны давно ушедших эпох. Хрустальные люстры отбрасывали тысячи бликов, но в этом сиянии не чувствовалось ни капли жизни — оно казалось мертвенным блеском льда под зимним солнцем. Узорчатый мраморный пол блестел в свете свечей, но его красота была обманчива.

Пары, танцующие вальс, двигались слишком медленно, механически и безжизненно. Улыбки застыли, глаза ничего не выражали. Они кружились и кружились, повторяли одни и те же движения в бесконечном танце.

На сцене, где раньше сидел оркестр, теперь стояли десятки музыкальных шкатулок. Все они были открыты, и из каждой доносилась та же самая мелодия детской колыбельной, но каждая играла в своем ритме, с искажениями; от этой фальши болели уши и кружилась голова. Запах духов теперь стал тошнотворно-сладким, как у гниющих фруктов. Свет люстр резал глаза.

Это место было искаженным, неправильным отражением бального зала, словно кто-то взял прекрасную иллюзию и вывернул наизнанку, обнажив все самое страшное, что скрывалось за ней.

— Ноктюрн! — позвала Аля, и её голос прозвучал глухо, как сквозь толщу воды. — Ноктюрн, ты здесь?

Никто не ответил. Танцующие пары продолжали кружиться с застывшими, безжизненными лицами. Из музыкальных шкатулок по-прежнему лилась жуткая мелодия.

«Что я ищу здесь? Какой символ надежды может скрываться в этом месте кошмаров?»

Аля смотрела на танцующие пары, на шкатулки, на искаженные фрески на потолке. Пыталась найти что-то выделяющееся — возможный ключ или подсказку. Но все выглядело одинаково уродливым, одинаково неправильным, словно этот мир появился из самых темных уголков её подсознания, из самых страшных её снов.

Внезапно все музыкальные шкатулки захлопнулись одновременно, Аля даже вздрогнула от этого резкого звука. Мелодия прервалась, и в бальном зале воцарилась жуткая, неестественная тишина. Танцующие пары застыли на месте, словно кто-то нажал кнопку паузы. Их лица все еще улыбались, но глаза… глаза медленно повернулись в сторону Али.

Сердце бешено заколотилось, дыхание перехватило. Казалось, будто воздух стал еще гуще, еще тяжелее. С каждым вдохом в легкие словно проникал жидкий лед. Аля стояла, боясь пошевелиться. Кожа покрылась мурашками, волосы на затылке встали дыбом. Инстинкт кричал об опасности, о необходимости бежать, но тело, застывшее на месте от ужаса, не слушалось.

Люстры над головой начали мерцать — ярче, тусклее, ярче, тусклее — создавая эффект стробоскопа. В этих вспышках лица танцующих пар менялись, становились все менее человеческими. Женщина в розовом платье повернула к Але голову. В свете мерцающих люстр её прекрасное лицо превратилось в кошмар: кожа стянулась, обнажая череп, глазницы опустели, рот расплылся в жуткой улыбке, являя острые, как иглы, зубы. Мужчина рядом с ней тоже изменился. Его шея вытянулась, стала неестественно длинной и тонкой, голова наклонилась под невозможным углом, челюсть отвисла. Пара за парой гости бала превращались в чудовищ из кошмаров. У одних кожа сползала, обнажая мышцы и кости. У других тела искажались, словно отражение в кривом зеркале: конечности удлинялись, головы расплющивались, тела изгибались под невозможными углами.

И все они смотрели на Алю. Все улыбались ужасающими нечеловеческими улыбками. Все медленно, неестественно двигались в её сторону.

Ужас охватил Алю волной такой силы, что она едва могла дышать. В ушах звенело, перед глазами плыли черные пятна. Ноги словно приросли к месту, она не могла сделать и шага.

Юная девушка с длинными косами превратилась в существо с восемью паучьими конечностями, растущими из спины. Пожилой мужчина в строгом фраке обернулся тварью с четырьмя руками и безглазым лицом, покрытым складками кожи.

Каждое преображение было ужаснее предыдущего. Каждое существо словно сошло с жутких полотен художников, изображавших безумие и ночные кошмары. И все они двигались к ней, медленно, неотвратимо, с улыбками на уродливых лицах. Их глаза — красные, желтые, черные, белые — не мигали, не отрывались от Али ни на секунду.

Волна адреналина прорвала оцепенение. Она развернулась и побежала к выходу. Споткнулась, едва не упала, но с неимоверным трудом удержалась на ногах. За спиной слышался шорох, скрежет, хруст — звуки, с которыми двигались монстры. Аля не оглядывалась, боясь того, что могла увидеть. Она пробежала через балкон, добралась до дверей бального зала, распахнула их и замерла от ужаса.

Коридор, ведущий к выходу, тоже кишел чудовищами. Гости бала, теперь превратившиеся в кошмарные пародии на людей, двигались к ней со всех сторон, отрезая путь к спасению. Аля увидела женщину с телом, разорванным пополам; верхняя часть ползла по полу, цепляясь руками. Мужчину с широко открытым зубастым ртом вместо лица. Ребенка с черными провалами вместо глаз, из которых сочилась темная жидкость.

Она закричала, но собственный голос застрял в горле. Кошмары приближались с обеих сторон, загоняя её в угол. Их лица исказились жуткими улыбками, конечности тянулись к ней, готовые схватить, утащить, разорвать на части. Сердце выпрыгивало из груди, легкие горели от недостатка воздуха.

Она попала в ловушку. Монстры окружали её, приближаясь с каждой секундой. Их улыбки становились шире, глаза горели ярче. И Аля догадывалась: они не просто убьют её. Они сделают нечто худшее. Превратят в одного из них — в кошмар, вынужденный вечно танцевать на этом извращённом балу, в этой издевательской пародии на её мечты о красоте и принятии.

Паника захлестнула Алю горячей волной. Она вырвалась из плотного кольца монстров, устремляясь в единственный неперекрытый проход — узкий коридор слева, которого раньше не замечала. Время растягивалось, каждая секунда ощущалась вечностью.

Она бежала, задыхаясь, не разбирая дороги. Каждый шаг причинял боль, будто она ступала по острым осколкам стекла. В голове мелькали обрывки мыслей — неужели это конец? Неужели она так и не увидит больше солнечного света, не почувствует теплого ветра на коже, не услышит голос Ноктюрна?

Коридор сужался, стены сжимались и разжимались в такт её сердцебиению.

Поворот, еще поворот. Лабиринт извивался, как живой. Потолок становился ниже, приходилось пригибаться. Стены покрывались влагой, напоминающей слизь, пульсировали и шептали, словно обладали собственным сознанием.

— Ты никогда не убежишь! Ты часть этого кошмара. Ты сама создала его.

Нет. Нет. Она не слушала. Продолжала бежать, хотя легкие горели огнем, а ноги наливались свинцом. Пот застилал глаза, мешая видеть. Коридор казался бесконечным, как будто она бежала на месте, а декорации вокруг просто сменяли друг друга.

Внезапно коридор оборвался тупиком с огромным, во всю стену, зеркалом. Аля остановилась, уперлась ладонями в холодное стекло. Попыталась отдышаться. И в отражении наконец увидела себя — но не идеальную Александру, а настоящую Алю, толстую, неуклюжую, с красным от бега и страха лицом. Каждая ненавистная складка, каждый дефект кожи, каждый лишний килограмм — все то, от чего она пыталась убежать, создавая свой идеальный образ.

Аля отшатнулась — и отражение сделало то же. Но его лицо расплылось в улыбке.

— Они все смеются над тобой, — прошептало отражение, наклоняясь вперёд, словно готовясь выйти из зеркала. — Над уродиной. Над жалкой толстухой, решившей, что может быть красивой.

Её голос — голос Али — скрежетал несмазанными петлями. Зубы заострились, как у акулы. Глаза наполнились чернотой, зрачки расширились, поглотив радужку.

— Ты никому не нужна, — каждое слово впивалось ядовитым шипом. — Ни там, ни здесь. Никто не будет плакать, когда ты исчезнешь. Никто даже не заметит.

Слова били больнее, чем любые удары. Старые комплексы, старые страхи всплывали из глубин подсознания, обретая форму в этой кошмарной реальности. Каждая насмешка, каждый косой взгляд, каждый шепот за спиной из прошлого всплывал в памяти с болезненной ясностью.

— Неправда! — крикнула Аля, но голос надломился. Эхо разнеслось по лабиринту и исказилось до неузнаваемости, превратившись в жалкое подобие человеческой речи.

— Правда, — кожа отражения начала сползать, обнажая кости и гниющую плоть. — Посмотри на себя. Кто мог бы полюбить… это?

За спиной послышались приближающиеся шаги и скрежет когтей — монстры шли по её следу, Аля чувствовала их каждой клеточкой тела. Холодок ужаса пробежал по позвоночнику. Обернувшись, увидела, что лабиринт изменился, и она даже больше не знала, откуда пришла. Множество коридоров расходились в разные стороны, все одинаково зловещие, все заполненные тенями.

«Символы надежды… Где же они? Почему я не чувствую ни одного?»

Снова коридоры дворца, снова монстры, окружающие со всех сторон. Аля побежала быстрее. Благо, в этом идеальном теле, созданном прядильщицей снов, она могла двигаться с невероятной скоростью и гибкостью. Мышцы наполнились силой, которой никогда не было в реальности, каждое движение было точным и уверенным, словно она всю жизнь тренировалась для этого момента. Адреналин вместе с желанием найти хоть один символ надежды превращал страх в чистую энергию, пульсирующую в венах.

Аля увернулась от цепких рук твари с лицом старухи и телом ребенка — длинные и костлявые пальцы со скрюченными ногтями пронеслись в миллиметре от лица. Проскользнула между ног громадного существа с тремя головами, каждая из которых безостановочно бормотала что-то на неизвестном языке — гортанные звуки, похожие на карканье ворон, смешивались с шипением и щелчками.

Она бежала, почти не касаясь пола, легкая, как перышко. Монстры ревели за спиной, но не могли догнать. Они двигались хаотично и несогласованно — каждый пытался схватить её сам, мешая другим. Они сталкивались, рычали друг на друга, некоторые даже начинали драться между собой, забыв о ней на секунду. Аля слышала, как хрустели кости, как рвалась плоть — они разрывали друг друга на части в безумном стремлении добраться до неё первыми.

Аля узнала знакомый поворот, ведущий к комнате с диваном и псише. Последний рывок — и она распахнула дверь, влетела внутрь и заперлась на ключ, который, к счастью, оказался в замке. Щелчок замка показался оглушительным в окружающем безмолвии.

Тишина обрушилась так внезапно, что в ушах зазвенело. Сердце колотилось, как сумасшедшее, в горле пересохло, легкие горели от напряжения. Аля прислонилась спиной к двери, пытаясь восстановить дыхание. Ноги дрожали от усталости и пережитого страха, руки покрылись холодным потом, а из трещинок на искусанных губах сочилась кровь.

А потом — скрежет. Медленный, методичный звук когтей, царапающих дерево, ворвался в зловещее безмолвие, словно кто-то провел металлическими спицами по школьной доске. От этого звука свело зубы. Каждая царапина словно оставляла след не на двери, а прямо в душе, разрывая ее на части.

Аля попятилась от двери, прижимая руки к груди. В горле пересыхало, к глазам подступали слезы — не столько от страха, сколько от осознания своего одиночества в этом кошмаре. Если бы Ноктюрн был здесь сейчас, если бы держал за руку, все вышло бы иначе. С ним она всегда чувствовала себя в безопасности.

Скрежет внезапно прекратился. Снова наступила тишина, еще более жуткая, чем прежде.

Секунды ползли как часы.

«Что они задумали? Почему прекратили? Может, ушли искать другой вход? Или готовятся выбить дверь?»

А затем — крик. Душераздирающий, нечеловеческий вопль боли и ужаса разрушил безмолвие. Кто-то — или что-то — страдало там, за дверью, страдало невыносимо. В этом крике было столько боли, столько отчаяния, что на секунду Аля забыла о своем страхе, охваченная состраданием к неизвестному.

«Кто это? Сновидец, пойманный в ловушку этого кошмара? Или одно из чудовищ, на которое напали свои же?»

Аля зажала уши, но крик проникал через пальцы, через кожу, прямо в мозг. Он длился, казалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло не больше минуты. В этом звуке она слышала эхо собственных прошлых страданий: отчаяние маленького ребенка после смерти бабушки, боль от предательства друзей в школе, унижение от насмешек над её весом, муки от неразделенной любви. Все эти чувства словно слились в едином вопле и усилились до невыносимости.

Потом крик оборвался. Аля на секунду подумала, что оглохла; плотная, осязаемая тишина болезненно сдавила барабанные перепонки.

Но вот снова заиграла музыкальная шкатулка. Та же детская колыбельная теперь казалась насмешкой, зловещим напоминанием о цене за красоту. Ноты, когда-то дарившие утешение, теперь звучали как издевательство, как садистская пытка. Аля вспомнила, как мама включала эту мелодию, укладывая её спать. Как она засыпала, чувствуя себя любимой и защищенной. Теперь эти воспоминания принадлежали другой жизни, другому человеку — который скоро исчезнет во всех мирах и вселенных, как будто и не рождался.

Монстры нашли свою жертву. Кого-то другого, менее удачливого, чем она. И теперь праздновали победу под звуки шкатулки. Аля представила, что они делают с несчастным — рвут на части? Пожирают? Трансформируют в одного из них? Чувство вины наполнило сердце — возможно, она могла спасти этого человека, если бы не убегала, думая только о себе.

Но она знала — они не ушли. Они ждали, караулили, готовые броситься в ту секунду, когда она выйдет за дверь. А может, и не ждали — может, просто разрывали на части бедную жертву. Аля чувствовала их жажду её плоти и души. Они были терпеливы и не спешили, ибо знали, что рано или поздно ей придется выйти.

Аля обвела взглядом комнату. Она оставалась всё той же — музыкальная шкатулка на столике, странное растение, похожее на орхидею, кукла в углу, тяжелые шторы на окнах, бархатный диван и псише. Но каждый из этих предметов таил в себе скрытую угрозу. Кукла следила за ней стеклянными глазами, шторы и лепестки растения колыхались без ветра, диван напоминал открытый гроб, а зеркало… об этом Але даже не хотелось думать.

Внутри появилось ощущение, что она должна идти дальше. Глубже. В самую суть этого кошмара. Что убегать бессмысленно — монстры найдут её везде, куда бы она ни бежала. Единственный выход — это погрузиться еще глубже, найти источник кошмара и уничтожить его. Похожее чувство Аля испытывала в детстве, когда знала, что в шкафу что-то есть, и единственный способ избавиться от страха — это открыть дверцу и посмотреть.

Музыкальная шкатулка играла всё тише и медленнее. Её мелодия обволакивала сознание, убаюкивала, затягивала в трясину. С каждой нотой веки тяжелели, а мысли путались. Аля понимала, что это ловушка, но не могла сопротивляться. Какая-то часть её хотела поддаться, хотела узнать, что ждет на самом дне кошмара. И найти символы надежды, которых не оказалось на этом проклятом балу. Хотя бы один.

Аля подошла к дивану, легла и закрыла глаза, ощущая, как бархат приятно холодит разгоряченную кожу. Шкатулка продолжала играть колыбельную из её детства, песню её матери.

— Мама, помоги мне сейчас, — прошептала Аля, но знала, что мать не услышит.

Сознание поплыло, погружаясь в еще более глубокий сон внутри сна. Появилось ощущение падения — словно почва ушла из-под ног, и она полетела в бесконечный мрак.

Тьма сгустилась, обволокла, поглотила. И Аля позволила ей это. Позволила себе упасть еще глубже, туда, где, возможно, таились ответы на все вопросы и символы надежды. Или гибель.