Прядильщица Снов

Глава 15. Фрагменты реальностей

Аля остановилась перед дверью класса, прижимая к груди шарф Полины — лёгкий, шелковый шарф с болезненно-ироничной надписью. Он пах остатками сладких духов, дешевым мылом, которым Аля вчера постирала его в школьном туалете, болью и смертью. Наверное, смертью — Аля искренне, всем раненым сердцем надеялась, что все обойдется.

Она вздохнула, ощущая, как сердце колотится о ребра — часто, больно, отчаянно. Так громко, что отдавалось в висках и мешало дышать. Она не решалась войти, будто если не пересечет этот порог времени, то сможет вернуться в момент до того, как Полина поднесла к губам пригоршню таблеток.

Школа жила своей жизнью — отовсюду слышались гулкие шаги, обрывки разговоров, смех, хлопанье дверей — всё это сливалось в единую какофонию жизни, звенящую и яркую. Но для Али эти звуки доносились словно сквозь толщу воды — приглушенные, искаженные, чужие. После вчерашнего ничто уже не казалось реальным.

«Сейчас. Нужно просто войти. Просто открыть дверь и все узнать».

Вчерашний день все еще представал перед ее глазами бесконечным уродливым кошмаром. Полина с таблетками в дрожащей руке. Полина с искаженным лицом. Полина, шепчущая: «Я хочу остаться там навсегда». Полина, скорчившаяся над унитазом в мучительной кровавой рвоте… Ткань Снов поглотила ее, а белая пена на губах стала прощальным занавесом.

Аля машинально сжала пальцы на ткани шарфа. Утром она снова положила его в рюкзак, чтобы не упустить тот самый момент, если Полина навсегда исчезнет, а воспоминания о ней испарятся дымом на ветру. И все же она сомневалась, искренне сомневалась…

«Зачем? Зачем я забрала его?»

Но в глубине души она знала — боялась, что если Полина умрет, то исчезнет из реальности, и никто не вспомнит красивую, яркую, самоуверенную девочку с белыми волосами и вечной насмешкой в глазах. Поэтому она забрала шарф — чтобы помнить: Полина существовала. Полина жила, дышала, чувствовала, любила и ненавидела. Была человеком.

«Была? Нет. Есть. Пожалуйста, пусть она еще есть».

Аля так и не решилась заглянуть в школьный чат. Не смогла заставить себя прочитать новости. Боялась. Надеялась. Страшилась правды.

Набрав в легкие воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду, Аля толкнула дверь. Класс выглядел непривычно, будто затянутый серой дымкой. Солнечный свет, проникавший сквозь высокие окна, казался бледным, болезненным, преломлялся в кристалликах пыли в воздухе.

Стояла странная, неестественная тишина. Привычный утренний гомон, шуршание тетрадей, скрип стульев — все будто приглушили невидимым покрывалом. Аля замерла, сразу поняв: случилось плохое. Очень плохое.

Компания Полины — яркие, громкие девочки с дорогими сумками и украшениями — сгрудились в углу, как испуганные птицы. Лиза, лучшая подруга Полины, плакала, уткнувшись в плечо Сережи. Тот неловко гладил ее по спине, бормоча что-то утешительное. Даша с покрасневшими глазами вертела в руках телефон, судорожно что-то листая.

— Всю ночь дежурили возле реанимации, — донеслось до Али. — Ее мама чуть с ума не сошла…

— Врачи сказали, что первые сутки самые важные…

— Я до сих пор не верю. Почему? Ну почему она это сделала?

«Они еще помнят ее», — пронеслось в голове Али. Значит, Полина жива. Значит, она еще есть в этой реальности.

Аля осторожно прошла к своей парте, чувствуя, как дрожат колени. Глаза жгло, но слезы не шли. Вместо этого внутри разливалось оцепенение, словно она наблюдала за всем происходящим сквозь мутное стекло.

Настя Редькина, староста класса, сегодня сидела впереди. Как всегда, с идеально прямой спиной она раскладывала тетради и ручки по линейке. У Насти всегда все было идеально. Даже сейчас, когда весь класс бурлил эмоциями, она выглядела собранной и сосредоточенной. Только побелевшие костяшки пальцев выдавали напряжение.

— Настя, — Аля неуверенно тронула ее за плечо. — Что с Полиной?

Настя вздрогнула и обернулась. Ее серые глаза расширились, когда она увидела шарф Полины в руках Али.

— Ты не знаешь? — Настя понизила голос. — Она в коме. Глубокая кома. Вчера ее увезли на скорой прямо из школы, представляешь? Передозировка снотворного.

«Увы, представляю. Еще как представляю…»

Пол под ногами Али превратился в зыбучий песок. Мир пошатнулся, растекаясь по краям, как акварель под дождем.

— В коме, — эхом повторила она. — Но… она может очнуться?

Страшная мысль холодной иглой вонзилась в сознание. Кома. Между жизнью и смертью. Что, если она уже навсегда там? На Ткани Снов?

Эта мысль обожгла внутренности ледяным пламенем страха. Аля опустилась на стул, ощущая внезапную слабость в ногах.

Настя сжала губы:

— Врачи говорят, что шансы есть. Но… — она отвела взгляд, — но организм сильно отравлен. И еще они говорят… они говорят, что даже если она очнется, могут быть повреждения мозга. Понимаешь?

Аля понимала. Полина могла вернуться совсем другой. Или не вернуться вовсе. Ткань Снов забирала навсегда туда, где все было идеально — и люди, и мир вокруг. Туда, откуда никто не хотел возвращаться.

Дверь класса распахнулась. Вошла Мария Сергеевна, классная руководительница, тоже видевшая этот кошмар вчера. Сегодня ее обычно аккуратный пучок выглядел небрежно, под глазами залегли круги, будто она не спала всю ночь, а на лице застыло выражение глубокой скорби. Маленький серебряный крестик на шее поблескивал в тусклом свете ламп. Шаги были тяжелыми, неровными, а руки заметно дрожали.

Она поставила сумку на стол оглядела класс, непривычно тихий, и глубоко вздохнула. В её взгляде читалась боль и тяжелая, давящая усталость.

— Дети, пожалуйста, садитесь, — голос учительницы звучал тише обычного. — У меня для вас печальные новости.

Класс замер. Даже те, кто равнодушно переговаривался у окна, не интересуясь случившимся, притихли и вернулись на места. Даша хлюпнула носом. Лиза с трудом оторвалась от Сережи и села за парту, вытирая покрасневшие глаза.

Мария Сергеевна тяжело вздохнула, окидывая взглядом притихших учеников:

— Думаю, многие из вас уже знают о трагедии, которая произошла вчера с Полиной Луневой, пока вы были на уроке математики. Она… совершила попытку самоубийства, приняв большую дозу снотворных препаратов. Сейчас Полина находится в реанимации, в коме.

Учительница перекрестилась мелким движением:

— Я прошу всех, кто верует, молиться за нее. Кто не верует — держать добрые мысли. Господь милостив, и я верю, что с Его помощью Полина поправится.

Она перекрестилась, и некоторые ученики повторили жест — Даша, Катя, даже обычно циничный Витя.

Аля слушала, как в тумане, нервно комкая шарф Полины в руках.

«Вряд ли Полина была верующей, раз решилась на такое… А теперь Мария Сергеевна молится за нее».

— Сейчас я хочу поговорить с вами о ценности жизни, — продолжила учительница, опираясь руками о стол. — О том, насколько драгоценен каждый вдох, каждая минута бытия. Дети, каким бы тяжелым ни казалось сегодня, завтра может быть лучше. Какими бы непреодолимыми ни выглядели проблемы, всегда есть выход — помимо того страшного шага, на который решилась Полина.

Мария Сергеевна прошлась по классу, останавливаясь рядом с каждой партой, глядя в глаза ученикам:

— Жизнь — это дар. Великий дар, который нужно ценить. Когда вам кажется, что весь мир против вас, помните: это неправда. Есть люди, которым вы дороги. Есть люди, которые протянут руку помощи. Вы можете обратиться к родителям, ко мне, в центр психологической помощи… Пожалуйста, не замыкайтесь в себе. Не думайте, что вы одиноки в своих проблемах.

Её глаза влажно блестели, а голос периодически срывался. Она приложила руку к крестику на шее, будто ища в нем поддержки.

— Посмотрите, сколько боли принесло решение Полины. Сколько слез пролито. Сколько сердец разбито. Ее мама не отходит от больницы вторые сутки!

Катя, самая скромная подруга Полины, прижала ладонь ко рту, сдерживая рыдания. Витя, обычно насмешливый и циничный, болезненно сжал губы и уставился в одну точку. Даже Сережа, вечный шутник и хулиган, выглядел подавленным. По классу разносился тихий звук шмыганья носами, периодические всхлипывания, шорох одежды, когда кто-то беспокойно ерзал на месте. В воздухе висело тяжелое, почти осязаемое напряжение.

И тут Аля впервые подумала о Романе. Романе, который встречался с Полиной. Романе, который внешне был таким же холодным и высокомерным, как сама Полина — только по-другому, по-своему. И вполне возможно, что таким же несчастным внутри. Сейчас он должен был страдать сильнее всех.

Каково ему? Она представила, как он узнал о случившемся. Возможно, вчера после всех уроков, когда Аля уже ушла домой, не в силах оставаться в школе после пережитого. Или ему кто-то позвонил. Или сама Полина сообщила ему о своём решении ещё до его осуществления — какая разница?

Что он чувствовал в тот момент? Бежал ли он в больницу? Плакал ли? Или, как всегда, скрыл всё под маской холодного безразличия?

Она медленно повернулась, чтобы взглянуть на него, ощущая, как холодеют кончики пальцев от иррационального волнения.

Аля разглядывала его как в замедленной съемке, каждую деталь его лица, его позы. Запоминала непроизвольно, как всегда делала, глядя на него. Так болезненно знакомая родинка на правой скуле, мелкие трещинки на губах… И это странное несоответствие между его нечеловеческой неподвижностью и почти лихорадочным блеском глаз. Прямая линия плеч, словно высеченная из камня. Ни движения, ни звука — только взгляд в никуда и пальцы на карандаше, белеющие от напряжения.

Роман, как и всегда, сидел за последней партой через проход от неё, у окна. Но сегодня он выглядел… иначе — неподвижным, будто статуя. Не просто грустным или подавленным — отсутствующим. Будто телесная оболочка сидела здесь, в классе, а её обладатель находился где-то далеко-далеко.

Взгляд — ещё более отрешённый чем обычно; глаза смотрели сквозь пространство — не в окно, не на учительницу, а в невидимую точку. Темные круги под глазами делали взгляд запавшим, чужим. Он сжимал простой карандаш так сильно, что, казалось, вот-вот сломает пополам, но явно не замечал этого. Бледное лицо с заострившимися скулами смотрелось восковой маской. И только едва заметная пульсация жилки на виске выдавала, что он жив.

«Как будто часть его души ушла вместе с ней».

«Он же любил ее. Наверное, любил. А я… я была с ней. Видела, как она глотала эти таблетки. И не смогла остановить».

Тяжесть вины вновь обрушилась на Алю. Она отвернулась, не в силах больше смотреть на Романа, боясь увидеть в его глазах отражение своей вины.

— …и поэтому, — голос Марии Сергеевны вернул ее в реальность, — сегодня на классном часе у нас будет особенная гостья. Агата Демьяновна, известный в городе психолог, расскажет вам, как справляться с депрессией, тревогой и другими сложными эмоциями…

Аля дернулась, словно от удара током. По позвоночнику пробежал холодок, а в желудке будто что-то оборвалось. Агата. Та самая Агата, которая говорила о Ткани Снов. Та, чьи слова о другой реальности, идеальной и совершенной, так заворожили Полину и её саму. Имя женщины, из-за которой все это началось.

И не только Аля среагировала на это имя. Краем глаза она заметила движение — резкое, неожиданное. Роман, до этого похожий на восковую фигуру, вдруг вскинул голову и уставился на учительницу с таким напряжением, что Аля почувствовала почти физическую волну энергии. Взгляд вдруг обрел фокус, стал острым, внимательным, почти хищным. Он посмотрел на учительницу, будто услышал что-то невероятное, невозможное. Карандаш в его пальцах с треском сломался, но он не заметил — только тонкие щепки посыпались на парту, а один осколок поцарапал ладонь, оставив тонкую красную линию.

«Он знает», — поняла Аля с ужасом. Она вспомнила, как видела Романа выходящим из кабинета Агаты за день до своего первого сеанса. Его лицо тогда было еще более бледным, чем обычно, глаза казались стеклянными, а губы сжаты в тонкую линию.

Неужели он тоже?.. Нет, невозможно.

Горькая ирония ситуации вдруг обожгла Алю изнутри. Агата — та самая женщина, которая говорила им о Ткани Снов, о другой, лучшей реальности, куда можно переместиться после смерти — теперь будет учить их ценить жизнь? Та, из-за чьих рассказов Аля собиралась убить себя, а Полина и вовсе решилась на столь отчаянный шаг, теперь придет объяснять, почему жизнь лучше смерти?

«Какая чудовищная насмешка».

Аля почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

И вдруг она заметила что-то странное. Мария Сергеевна замолчала на полуслове. Просто замерла, как будто кто-то нажал на паузу. А потом моргнула, прокашлялась и обвела класс растерянным взглядом:

— Что я только что сказала? — она нахмурилась, пытаясь вспомнить. — Ну так вот, продолжим урок истории. Откройте учебники на странице 74.

Аля замерла в недоумении. Начало урока таинственным образом испарилось из её памяти, только внутри что-то кричало, что учительница говорила нечто невероятно важное, судьбоносное. И вдруг — обычный урок? Как будто ничего не произошло?

«Что случилось? Почему я ничего не помню?»

Катя и Даша, сидящие рядом, склонились над тетрадями, готовясь к уроку. Витя перебрасывался с кем-то записками. Лиза красила губы, глядя в маленькое зеркальце. Самый обычный день, но почему эти привычные действия выглядели так странно?

— Эй, Настя, ты домашку списать дашь? — донеслось в стороне.

— Даш, скажи физичке, что я опоздаю, нужно к физруку подойти, скоро соревнования, — шепнула Соня.

— А вы видели новое видео в школьном чате? Такой угар!

Обычные разговоры. Обычные заботы. Обычный день.

Аля почувствовала, как по спине пробежал холодок.

«Что происходит? Почему все ведут себя так, будто ничего не случилось?»

И самое странное — Аля тоже не могла вспомнить, о чем только что говорила Мария Сергеевна. В памяти был какой-то туман, размытые образы, неясные слова… Но что конкретно происходило минуту назад — исчезло, как сон после пробуждения.

«Историю учим», — подумала Аля, машинально открывая учебник.

Урок прошел как в тумане. Аля механически записывала даты и термины, но мысли путались. Что-то было не так. Что-то важное ускользало от нее, как вода сквозь пальцы.

Буквы на страницах учебника плыли перед глазами, сливаясь в невнятные пятна. Она пыталась сосредоточиться, но мысли путались, разбегались. Ей чудилось, что реальность вокруг истончается, становится прозрачной, ненастоящей — как отражение в старом, мутном зеркале.

Когда прозвенел звонок, она с облегчением начала собирать вещи. Учебники, тетради, пенал… И тут из сумки выпал шарф — золотистый шёлковый шарф с надписью, пахнущий хозяйственным мылом.

Аля удивленно подняла его. Откуда в ее сумке чужой шарф? Она никогда не носила ничего подобного. Это не ее вещь. Пальцы скользнули по нежной ткани — такой мягкой, почти невесомой. И что-то в её прикосновении вызвало странную тоску, смутное беспокойство, словно она забыла что-то важное, нечто ускользающее от сознания, как сон после пробуждения.

— Девочки, — она неуверенно обернулась к одноклассницам, — чей это шарф? Как он попал в мою сумку?

И вдруг — как удар молнии, как взрыв внутри черепной коробки — воспоминания нахлынули на нее. Полина. Таблетки. Кровавая рвота. Пена у рта. Скорая. Обещания остаться в мире снов навсегда. Кома. Слезы друзей. Речь Марии Сергеевны. Агата. Роман, смотрящий на учительницу с диким напряжением…

Аля содрогнулась всем телом, прижимая шарф к груди. Зажмурилась до боли под веками, задыхаясь от ужаса. Ей хотелось закричать, но горло перехватило спазмом. Как они могли забыть? Как она могла забыть? Что происходит?

— Эй, ты чего? — Катя с подозрением уставилась на нее. — Чужие вещи по карманам таскаешь?

— Да это же шарф Полины! — воскликнула Аля, чувствуя, как к горлу подкатывает паника. — Полины Лунёвой!

Класс застыл. На Алю уставились десятки недоумевающих глаз.

— Какой еще Полины? — нахмурилась Настя. — У нас в классе нет никакой Полины.

— Да ты совсем ку-ку, — хихикнула Даша. — Сначала чужие вещи воруешь, потом каких-то несуществующих людей придумываешь.

— Она просто внимание хочет привлечь, — фыркнул Витя. — Как всегда.

Аля оглядывала их в ужасе. Они не помнили. Они действительно не помнили Полину. Как будто ее никогда не существовало.

— Вы что, издеваетесь? — голос Али сорвался на крик. — Полина! Красивая блондинка, встречается с Романом! У нее вчера была передозировка таблеток, она в коме, вы все плакали пятнадцать минут назад!

— Эй, психичка, успокойся, — Сережа брезгливо отодвинулся. — Какая передозировка? О чем ты вообще?

— Да она совсем двинулась, — прошептал кто-то.

Аля в отчаянии повернулась к Роману. Он-то должен помнить свою девушку!

Но в глазах Романа не читалось ничего, кроме полной отрешённости от мира, как будто он потерялся среди реальностей и не мог понять, где правда, а где — вымысел. Кажется, Аля и сама становилось такой — от этого было жутко.

— Ты на солнце перегрелась, жирная? — Лиза покрутила у виска. — Или таблеточек каких наглоталась?

— Таблетки! — Аля почти закричала. — Это Полина наглоталась таблеток!

Класс взорвался смехом. Аля ощутила, как краска обжигает щеки, а под кожей разливается знакомое тепло стыда и унижения. Воздух в классе вдруг стал душным, тяжелым.

— Боже, она реально двинутая!

— Может, в психушку ее сдать?

— Да просто шарф у кого-то украла, а теперь выкручивается!

Смех, насмешки, издевательские взгляды окружили Алю удушающим коконом. Она сжалась, по щекам потекли горячие слезы. Они не помнили. Никто не помнил Полину. Как будто ее стерли из реальности в тот момент, когда она решила навсегда остаться на Ткани Снов.

— Отдай шарф, совесть имей, — Настя протянула руку, поджав губы. — Это, наверное, Маринин, она такие любит. Вечно свои вещи по всей школе разбрасывает.

Одноклассница коснулась мягкой ткани шарфа, и Аля на секунду замерла, ожидая, что сейчас она тоже вспомнит Полину, ужаснётся её страшной гибели, извинится за грубость… Но нет. Ничего. Только холодный презрительный взгляд, обвиняющий её во всех грехах. На Настю, явно никак не связанную с Тканью Снов, шарф-ключ никак не влиял, а был простой чужой вещицей, по нелепой случайности оказавшейся в сумке у Али.

Аля прижала шарф к груди. Сердце билось так быстро, что казалось, вот-вот остановится. Она смотрела на одноклассников, ища хоть тень понимания, хоть намек на то, что они помнят Полину, что на кого-то шарф подействует так же, как на неё. Но видела только насмешки и отвращение.

Полина исчезла. Не только её тело, но и сама память о ней. Все забыли. Как если бы её никогда не существовало.

А помнила только Аля. Только она и золотистый шарф с проклятой надписью «Тянись к звёздам даже во снах» — ключ между двумя мирами и единственное доказательство, что Полина была реальна.

Аля не отдала шарф: в этом не было смысла, раз они всё равно ничего не помнили. Она поспешно скомкала его и запихнула в сумку, но было уже поздно. Лиза — лучшая подруга Полины, всегда терявшаяся в её тени — поднялась со своего места и направилась к ней. Глаза смотрели холодно и расчетливо — кажется, гораздо холоднее, чем у Полины когда-то.

— Воровка, значит? — Лиза остановилась перед партой Али, скрестив руки на груди. — Мало того, что психованная, так еще и клептоманка?

В этой новой реальности, где Полины никогда не существовало, Лиза внезапно оказалась королевой класса. Аля с горечью вспомнила, как раньше эта тихая, забитая девочка ходила хвостиком за Полиной, смеялась над каждой её шуткой, соглашалась с каждым словом. Теперь, получив власть, она показывала свое истинное «я» — куда страшнее, чем стервозность Полины.

— Я… это не… — начала Аля, но Лиза перебила ее.

— Я видела, как ты рылась в шкафчике Марины вчера, — её голос звенел от праведного возмущения. — Интересно, что еще ты украла?

Класс затих. Все взгляды обратились к Але. Она чувствовала, как кровь приливает к щекам, как руки начинают трястись мелкой дрожью. Они клеветали. Вчера она вообще не подходила к шкафчикам. Вчера она была с Полиной. С Полиной, которую теперь никто не помнит.

— Я вчера даже не… — снова попыталась Аля, но Лиза театрально закатила глаза.

— Девочки, проверьте свои вещи. Мало ли что у нас пропало, — Лиза обвела класс рукой, глядя на подруг. — Вечно ходит, как привидение, по углам шарится. Наверняка что-то еще стащила.

Ее голос звучал настолько уверенно, что даже Аля на секунду засомневалась в собственной невиновности. Но затем вспомнила шарф — единственное доказательство существования Полины. Нет, она не воровка. И никогда ею не была.

— Посмотрите ее сумку! — крикнул кто-то с задних парт.

— Да, давайте проверим! — подхватила Катя, та самая, которая час назад вместе с Лизой рыдала о Полине, своей подруге.

Лиза, улыбаясь уголками губ, протянула руку к сумке Али:

— Ну что, покажешь сама или мы тебе поможем?

В этот момент в кармане у Лизы завибрировал телефон. Она достала его, взглянула на экран, и её улыбка стала еще шире:

— О, смотрите, Ира из девятого «Б» пишет, что у неё пропали наушники. Говорит, в последний раз видела их, когда Кострова проходила мимо.

— Это ложь! — выкрикнула Аля, чувствуя, как к горлу подступает паника. — Я никогда…

— Зря оправдываешься, ворюга, — Витя подошел ближе, его высокая фигура нависла над Алей. — Все знают, что ты странная. Теперь еще и воруешь.

Класс загудел. Кто-то смеялся, кто-то кричал оскорбления. Стены класса словно сжались вокруг неё, воздух стал густым и тяжелым. Перед глазами всё плыло от подступающих слез.

— Я пошлю сообщение в общую группу школы, — Лиза уже строчила что-то в телефоне, её тонкие пальцы летали над экраном. — Пусть все знают, кого надо опасаться.

Аля вскочила с места, схватила сумку и кинулась к двери. Позади раздался взрыв смеха и свист. Кто-то выкрикнул «Психопатка!», кто-то — «Держите воровку!». Она выбежала в коридор, чувствуя, как слезы уже текут по щекам.

В пустом школьном туалете — том самом, где вчера случилась трагедия с Полиной, — Аля закрылась в кабинке и позволила себе разрыдаться. По своей никчёмной жизни, по новой адской реальности и по Полине, которую она не спасла.

Кто бы мог подумать, что гибель Полины, главной школьной соперницы, принесёт ей столько боли!

Слезы жгли глаза, а горло сдавливал спазм. Безумие происходящего накрывало с головой, а перед глазами невольно возникали жуткие образы: Полина, тщетно боровшаяся за жизнь, кровь, уборщица, Ткань Снов, стирка шарфа…

Должно быть, самое страшное произошло. Полина не выкарабкалась. Умерла, исчезла из этого мира, как будто никогда и не существовала, ушла мучительной, мерзкой смертью. Переместилась на Ткань Снов, позволив занять своё место в этом мире существу из той реальности, о котором Аля никогда не узнает.

И в школе её корону взяла Лиза, сразу показавшая свою сущность.

«Теперь Лиза уничтожит меня…»

Телефон завибрировал. Сообщение из общего школьного чата. Аля с тревогой взглянула на экран:

«Всем привет! Будьте осторожны с вещами, в школе завелась воровка — Аля Кострова из 10 «А». Уже несколько человек заявили о пропаже. Если что-то потеряли, возможно, стоит проверить её сумку. Также она бредит несуществующими людьми, так что будьте осторожны!»

И сразу десятки сообщений в ответ. Кто-то сочувствовал Лизе, кто-то возмущался, кто-то вспоминал, как «что-то пропало, когда она была рядом». Ни одного слова в защиту.

«Я всегда знала, что с ней что-то не так».

«Она вечно какая-то странная».

«Психичка».

«Надо родителям сообщить».

Аля выключила телефон и прижала колени к груди. Жизнь, которая и так была тяжелой, теперь превращалась в настоящий ад. Буллинг, обвинения, насмешки. И всё это после того, как одноклассница наглоталась таблеток на её глазах. После того, как её мир перевернулся.

Сквозь стену донёсся приглушенный шум школы — голоса, шаги, стук дверей. Обычная жизнь продолжалась без Полины. Без памяти о ней.

Аля закрыла глаза и внезапно вспомнила мост через реку Зимницу. Два дня назад она стояла там, глядя на черную воду внизу. Стояла и думала, что один прыжок — и всё закончится. Вся боль, все насмешки, всё одиночество. И, может быть, она действительно попадет на Ткань Снов. Будет счастлива там, как обещала Агата.

После случившегося с Полиной она не решилась. Испугалась. А сейчас… сейчас почти жалела об этом. Если бы она прыгнула, то ушла бы вместе с Полиной и, может быть, даже встретилась бы там с нею. Не пережила бы этот кошмар с забвением. Не стала бы объектом травли всей школы.

Аля вздохнула, вытерла слезы и поднялась. Нужно было идти на классный час. Пропускать его — значило навлечь на себя еще больше проблем. А она и так увязла в них по самые уши.

Перед началом классного часа в кабинет вошла Агата Демьяновна (Аля впервые услышала её отчество). В темно-бордовом платье с высоким воротником, с идеально уложенными темными волосами и яркой помадой цвета спелой вишни она выглядела особенно роскошно. Её появление сразу изменило атмосферу в классе. Все разговоры смолкли, удивлённые взгляды одноклассников, явно не ожидавших её появления, устремились к ней.

Аля, которая вжалась в стул, стараясь быть незаметной, мгновенно выпрямилась. Психолог двигалась плавно, легко, с завораживающей грацией. Длинные тонкие пальцы с кроваво-красными ногтями поправили золотую брошь у горла.

Аля перевела взгляд на Романа и вздрогнула. Он смотрел на Агату пристально, не мигая, словно знал всё о тьме, дремавшей за привлекательным образом. Его лицо, обычно бесстрастное, исказилось от едва сдерживаемой ярости. Пальцы впились в край парты так, что костяшки побелели.

И снова в памяти Али всплыла картина: Роман, выходящий из кабинета Агаты перед её первым сеансом. Его бледное лицо, расфокусированный взгляд, напряжение в теле.

«Что между ними произошло? Что он знает?»

Аля поднялась с места, чувствуя, как колотится сердце. Она не писала Агате о случившемся с Полиной, не решалась. Но теперь, когда психолог здесь, она должна спросить. Должна понять, что происходит.

Она подошла к Агате, которая раскладывала какие-то бумаги на учительском столе.

— Агата Демьяновна, — голос Али дрожал, — мне нужно с вами поговорить. О Полине. Никто её не помнит, но я… Я видела, как она…

Агата подняла взгляд. Её голубые глаза, глубокие, как колодцы, на мгновение сверкнули жутковатым огнем. Уголки губ приподнялись в мягкой, почти материнской улыбке.

— Аля, — её тихий, бархатный голос проникал прямо в душу, — всему своё время. Мы обязательно поговорим, но позже. Сейчас не самый подходящий момент.

Она легко коснулась плеча Али, отчего по телу пробежала волна холода. Класс, который до этого шептался о «сумасшедшей воровке», внезапно оживился, все взгляды впились в Агату.

— Сегодня будет интересная лекция? — спросила Настя, подходя ближе. Её голос звучал непривычно мягко и заискивающе.

— Очень, — улыбнулась Агата, — надеюсь, вы найдете её полезной.

Роман не сводил глаз с психолога, крепко стиснув челюсти и нервно постукивая по парте.

В класс вошла Мария Сергеевна, и при виде Агаты на её лице отразилось явно удивление.

— Агата Демьяновна? — она замерла у двери. — Я не ожидала вас сегодня. Что-то случилось?

Аля напряглась. Учительница не помнила о приглашении Агаты. Не помнила, потому что оно было связано с Полиной. С Полиной, которая исчезла из реальности, оставив след только в памяти Али. И, возможно, Романа.

— Добрый день, Мария Сергеевна, — Агата доброжелательно кивнула, и даже строгая историчка невольно улыбнулась в ответ. — Я психолог, помните? Мы договаривались о классном часе. Я подготовила лекцию о сновидениях. О том, как наши сны влияют на реальность и как реальность влияет на сны.

При слове «сны» по спине Али пробежал холодок. Ткань Снов. То место, куда так стремилась Полина. То место, откуда, возможно, пришла Агата.

Мария Сергеевна слегка нахмурилась, будто пытаясь вспомнить о договоренности, но затем её лицо прояснилось:

— Ах да, конечно. Простите, совсем замоталась с этими контрольными. Конечно, проводите лекцию.

Она отошла к окну, уступая Агате место у доски. Аля заметила, как странно изменился её взгляд — из настороженного он стал мечтательным, почти завороженным, будто под действием чар.

— О, сновидения? — воскликнула Катя. — Это интересно! Мне часто снятся такие странные сны.

— Мне тоже! — подхватила Даша. — Вчера, например, я летала над городом. Это что-то значит?

— Возможно, — Агата обвела класс пристальным взглядом, и Аля почувствовала, как что-то странное происходит с атмосферой вокруг. Будто воздух сгустился, стал тяжелым, наполнился электричеством. — Сны — это окна в другие миры. Иногда — окна в наше подсознание. А иногда — двери в иные реальности.

Класс затих, жадно впитывая каждое слово. Даже те, кто обычно не слушал лекции, сейчас сидели, не отрывая взгляда от Агаты.

При слове «реальности» Аля услышала резкий скрип стула. Обернувшись, она увидела, как Роман поднимается со своего места. Лицо его побелело, как мел, губы сжались в тонкую линию. Не говоря ни слова, он схватил свою сумку и направился к выходу.

— Ларинский? — Мария Сергеевна напряженно выпрямилась. — Куда ты?

Роман не ответил. Даже не обернулся. Просто вышел из класса, тихо прикрыв за собой дверь.

Агата проводила его задумчивым взглядом, но не сделала попытки остановить. Лишь загадочно улыбнулась, будто знала что-то, неизвестное остальным.

Аля посмотрела на закрывшуюся дверь. Полина была его девушкой. Полина, которую все забыли. Если он тоже помнит, значит, страдает. Возможно, у него, явно знающего о Ткани Снов, тоже осталась какая-то вещь, напоминающая о её существовании. Как шарф у Али.

— Итак, дорогие мои, — голос Агаты стал ещё более мягким, обволакивающим, — сегодня я хочу поговорить с вами о том, как важны сновидения для нашей психики. Еще Зигмунд Фрейд говорил, что сны — это королевская дорога к бессознательному. Через сны мы можем познать свои самые глубинные страхи, желания, стремления.

Аля сидела, не слушая, сосредоточив всё внимание на двери, за которой исчез Роман.

«Он страдает. Он один, как я, помнит о Полине в этом свихнувшемся мире. И ему, наверное, еще тяжелее».

Решение пришло внезапно. Аля собрала свои вещи, резко встала под недоумёнными взглядами одноклассников встала и быстро направилась к выходу.

— Кострова? — голос Марии Сергеевны был растерянным.

— Мне нехорошо, — пробормотала Аля, не оборачиваясь. — Можно выйти?

Не дожидаясь ответа, она выскользнула в коридор. Сердце билось быстро-быстро, ладони вспотели.

Что сказать Роману?

В пустом коридоре Аля достала из сумки золотистый шарф Полины. Мягкая ткань скользнула между пальцами, и на мгновение ей показалось, что она чувствует тепло одноклассницы, слышит её тихий смех. Справедливо будет отдать шарф Роману. Полина не хотела бы, чтобы он забыл её. Не хотела бы исчезнуть из его памяти. Аля быстро пошла к выходу из школы, сжимая шарф в руке.

«Надо догнать Романа, пока он не ушел далеко».

Низкое октябрьское небо, затянутое тяжелыми облаками, казалось, висело прямо над крышами типовых панелек. Школьный двор — растрескавшийся асфальт, голые деревья с редкими желтыми листьями, скамейки с облупившейся краской — выглядел так же уныло, как и весь этот маленький городок.

Воздух пах сыростью, прелыми листьями и дымом — где-то жгли мусор. Ветер гнал по асфальту мокрые обертки от конфет и окурки. Вдалеке слышался приглушенный шум редких машин и лай собак.

Роман шел через школьный двор, засунув руки в карманы. В ушах — неизменные наушники, воротник пиджака смялся, а в плечах различалось очевидное напряжение. Его темная фигура на фоне серого пейзажа казалась четким штрихом на размытой акварели.

Аля побежала через двор, чувствуя, как холодный ветер бьет в лицо, как мелкие капли дождя оседают на волосах и одежде. Её кроссовки чавкали по лужам, разбрызгивая грязную воду.

— Роман! — крикнула она, но ветер унес её голос.

Аля догнала его у ворот школы и, задыхаясь от бега, схватила за рукав. Роман резко дернулся, будто от удара током, и обернулся. Одним движением вытащил наушник из уха. В бледном, слегка заострившемся лице прочиталось напряжение. Глаза, напоминающие глубокое море, взглянули на неё настороженно, почти враждебно.

Аля, тяжело дыша, протянула ему золотистый шарф Полины:

— Ты помнишь её?

Роман не взял шарф. Его взгляд скользнул по мягкой ткани, и в глазах мелькнул ужас — чистый, искренний ужас, от которого у Али по спине пробежали мурашки.

— Помнишь? — повторила она тише, не опуская руки с шарфом.

Роман медленно кивнул. Одно короткое движение головой, но в нем было столько боли, что у Али сжалось сердце.

— Это её шарф, — сказала она, протягивая ткань ближе к нему. — Я думаю, она хотела бы, чтобы он был у тебя. Вы же… вы же встречались.

Роман не шевельнулся. Его лицо снова напомнило застывшую маску, только в глазах двигалось что-то живое и мучительное.

— Возьми, — почти шепотом произнесла Аля. — Пожалуйста. Я не хочу, чтобы он был у меня. Он напоминает… напоминает о том, что произошло.

Усилившийся ветер подхватывал мелкие листья и пыль, закручивая их в маленькие вихри у их ног. Капли дождя становились крупнее, холоднее, словно природа отражала внутреннее состояние обоих.

— Не возьму, — наконец произнес Роман. Его голос прозвучал непривычно низко и глухо, с хрипотцой. — Он должен остаться у тебя.

Он сделал шаг назад, и капля дождя скатилась по его щеке, словно слеза.

— Но почему? — Аля опустила руку с шарфом. — Ты же любил её.

— Я всегда буду помнить, — ответил Роман, и в его голосе прозвучала такая горечь, что Аля вздрогнула. — И ты тоже не забывай. И не делай так никогда.

Их взгляды встретились — её растерянный и его отрешённый, но полный какой-то давней, глубокой боли. В этот момент между ними словно проскочила искра понимания, молчаливого соучастия в общей тайне.

Аля заметила, как нервно дергается мышца на щеке, как пальцы сжимаются в кулаки и разжимаются. В нем было столько сдерживаемой силы, столько невысказанного горя, что Аля невольно отступила на шаг, чувствуя себя слишком маленькой, слишком незначительной перед лицом такой боли.

Она кивнула, сжимая шарф в руке. Что-то в словах Романа заставило её задуматься. «Не делай так никогда».

О чем он? О самоубийстве? О Ткани Снов? Об Агате?

Аля повернулась и пошла прочь, испытывая странную отрешенность от происходящего. Мир вокруг становился размытым, нечетким, словно она смотрела на него сквозь запотевшее стекло. Звуки приглушались, цвета тускнели. Дереализация — так, кажется, называла это Агата в какой-то из своих статей.

Шаги по мокрому асфальту, капли дождя на лице, холодный ветер, пробирающийся под куртку — всё это ощущалось словно через слой ваты. Нереальное. Ненастоящее.

— Аля…

Голос Романа — негромкий, почти потерявшийся в шуме дождя — догнал её, но она не обернулась. Не заметила, что он впервые назвал её по имени. Не поняла, что в этом оклике таилось что-то важное, что-то, способное изменить всё.

Аля брела по знакомым улицам, не разбирая дороги. Обшарпанные хрущевки с выцветшими балконами, серые панельки с облупившейся штукатуркой, однообразные дворы, где на пожухлой траве стояли старые автомобили — всё это сливалось в унылую картину городской окраины. Ветер доносил запахи влажной пыли, прелых листьев и чего-то горького, химического.

Она свернула во двор одной из пятиэтажек — старый двор с облезлыми скамейками, где всегда сидели пенсионеры, с жестяной горкой, изъеденной коррозией, и качелями, проржавевшими до оранжевого цвета. Асфальт пестрел детскими рисунками, почти стертыми недавним дождем, а рядом с подъездом торчали покосившиеся железные столбики с натянутыми между ними бельевыми веревками.

Качели. Два потрескавшихся деревянных сиденья на ржавых цепях. Она опустилась на одно из них, все еще сжимая в руке шарф Полины. Мокрая от дождя доска неприятно холодила через тонкую ткань брюк. Пахло мокрым деревом, ржавчиной и мылом от шарфа.

Что-то в этих качелях, в их скрипе, в их унылом покачивании на ветру вдруг всколыхнуло в ней воспоминания, поднявшееся из глубин памяти, как пузырьки воздуха со дна темного озера. Она бывала здесь раньше. Часто. Очень давно.

Аля легонько оттолкнулась ногами от земли, и качели скрипнули, будто жалуясь. И этот звук был таким знакомым, таким родным… Он отозвался где-то глубоко внутри, задев давно молчавшую струну.

Бабушка. Конечно. Бабушка жила здесь, в этой панельке с облупившейся краской и вечно неработающим лифтом, с подъездом, пропахшим кошками и жареной картошкой. Алю приводили к ней каждые выходные, пока бабушка была жива. И они всегда, в любую погоду, даже зимой, выходили на эти качели. Бабушка подталкивала её, разгоняя качели, и пела тихие, протяжные песни своего детства.

— Выше, бабушка, выше! Я хочу до неба долететь! — тонкий голосок маленькой Али дрожал от восторга и предвкушения.

— Ишь ты, егоза! Давай до облачка для начала, а потом уже и до неба доберемся! — бабушка тепло засмеялась, подтолкнув качели шершавыми руками.

Аля закрыла глаза, позволяя воспоминаниям окутать её, как теплое одеяло. Запах бабушкиных духов — простой, сладковатый, немного похожий на ваниль с корицей, дешевый, как все советские ароматы, но такой родной. Чуть морщинистые руки с выступающими венами, и шершавыми, как наждак, ладонями. Серый пуховый платок, всегда пахнущий нафталином после зимнего хранения, с аккуратно выложенной бахромой.

«Мое солнышко, моя звездочка», — так называла её бабушка, когда они пили чай с вареньем на маленькой кухне, пропахшей свежими пирожками и сушеными травами.

Качели скрипели ритмично, убаюкивающе. Сквозь закрытые веки Аля ощутила, как последние лучи скудного октябрьского солнца прорвались через тучи и мягко коснулись лица, словно благословение давно ушедшей бабушки. Где-то вдалеке забренчала гитара — видимо, на лавочке у соседнего подъезда собрались местные подростки. Двор наполнился звуками вечера: хлопанье подъездных дверей, крики детей, возвращающихся из школы, гудки редких машин, лай соседской собаки. Кажется, жизнь продолжалась. Обычная, серая, монотонная жизнь провинциального городка, где никогда не происходило ничего примечательного.

Аля не приходила в этот двор ни разу после отъезда из Зимнеградска — за десять лет это место почти испарилось из её памяти, стало случайным мимолётным образом в тумане времени, прямо как Полина после смерти. Но сегодня ноги сами привели её сюда, к этим детским качелям, которые теперь казались такими маленькими.

Напротив, через двор, горели окна пятиэтажки. В одном из них женщина развешивала бельё на балконе, а другом мерцал голубоватый свет телевизора, а в третьем седой мужчина курил, высунувшись из форточки. Обычные люди. Обычные жизни.

Веки всё тяжелели, голова клонилась вниз. Руки, держащие цепи качелей, постепенно расслаблялись. Шарф Полины соскользнул на колени, но Аля не заметила этого. Она уже балансировала на грани сна и яви, проваливаясь в ту область сознания, где реальное смешивается с воображаемым.

Последней связной мыслью было: «Бабушка, я скучаю…»

А затем сон накрыл её мягким одеялом, унося прочь от скрипучих качелей, от промозглого октябрьского вечера, от всех забот и тревог.

Аля парила над миром. Не над серым, унылым городком с его панельками и ржавыми качелями, а над совершенно другой реальностью — яркой, насыщенной, сияющей.

Она сама была другой — высокой, стройной красавицей с длинными шелковистыми волосами, развевающимися в потоках тёплого ветра. Её кожа светилась изнутри, как от звёздного света, а тело, свободное от земного притяжения, двигалось с невероятной легкостью.

Внизу расстилался фантастический пейзаж: города из хрусталя и перламутра, леса с деревьями, переливающимися всеми оттенками радуги, реки с жидким серебром вместо воды. И всё это мерцало, пульсировало, дышало призрачной эфемерной жизнью.

Ткань Снов. Реальность желаний. Место, где всё возможно.

Аля летела, раскинув руки, упиваясь свободой и лёгкостью. Эйфория наполняла каждую клеточку её существа. Здесь не было боли, стыда, страха. Только полёт, только свобода, только радость.

Внизу мелькали сюрреалистические картины: часы, стекающие по склонам гор, как на полотнах Дали; лестницы, ведущие в никуда; двери, открывающиеся в пустоту и в то же время во всё сущее. Деревья с корнями, уходящими в небо. Птицы с человеческими лицами. Цветы с глазами в сердцевинах.

И во всём этом хаосе была своя гармония, своя логика. Логика сна. Логика подсознания, в которой символы важнее буквальных значений.

Цветок-глаз моргнул, когда Аля пролетала мимо, и ей показалось, что его радужка была такого же цвета, как у Полины. Птица с человеческим лицом запела голосом бабушки. Часы, стекающие по горам, отсчитывали не секунды, а сердцебиения.

Ощущение полета, невесомости, всемогущества опьяняло. Сознание Али расширялось, охватывая всё вокруг, сливаясь с каждым атомом этого странного мира.

«Это и есть настоящая свобода?» — подумала она, паря над серебряной рекой, в глубинах которой отражались все её несбывшиеся мечты.

И тут впереди, словно из воздуха, соткалось огромное зеркало в старинной раме. Оно висело прямо в пространстве, не опираясь ни на что, и поверхность его покрылась сетью трещин, как будто кто-то ударил по нему, но недостаточно сильно, чтобы разбить полностью.

Аля подлетела ближе. В зеркале отражалась она, парящая, совершенная, идеальная. Но из-за трещин образ фрагментировался, разбился на кусочки, и каждый кусочек словно жил своей жизнью. В одном осколке улыбались полные губы. В другом сверкали идеальные глаза. В третьем — блестели роскошные волосы.

И вдруг губы в зеркале зашевелились:

— Ты нарушила обещание, — произнесли они с горечью.

— Какое обещание? — Аля остановилась в воздухе, недоуменно глядя на свое фрагментированное отражение.

— Ты обещала, что придешь сюда навсегда, — отозвались глаза. — Ты обещала, что оставишь ту жалкую реальность.

— Я не… я не помню…

— Ты обманула нас, — волосы отражения зашевелились, как живые. — Ты предала свой идеальный образ.

Аля отшатнулась, чувствуя, как эйфория сменяется страхом. Зеркало словно притягивало её, хотело поглотить, затянуть внутрь себя.

— Я не обещала! — выкрикнула она, пытаясь отлететь от зеркала, но невидимая сила удерживала её на месте.

И вдруг сквозь хор голосов, обвиняющих её отовсюду, прорезался другой — знакомый, глубокий, музыкальный.

— Аля!

Этот голос звучал откуда-то извне, не из зеркала, а словно из далёкой реальности, пробиваясь сквозь сон.

— Ноктюрн? — Аля обернулась, ища источник голоса, и на мгновение увидела его — загадочную фигуру, окутанную тенями, с глазами цвета летнего неба.

— Аля! — снова позвал он, протягивая к ней руку.

— Ноктюрн! — закричала она, пытаясь дотянуться до него.

Но в этот момент зеркало позади неё взорвалось, осыпая её дождем острых фрагментов. В каждом — её отражение, её идеальный образ, обвиняющий, зовущий, манящий. Какофония звуков заглушила голос Ноктюрна.

Идеальные образы кружили вокруг, как стая хищных птиц, всё ближе, всё теснее, врезаясь в кожу, вгрызаясь в плоть, пытаясь проникнуть внутрь…

Аля упала с качелей на мокрую землю, больно ударившись плечом и локтем. Сердце колотилось как безумное, дыхание сбивалось, а всё тело покрылось холодным потом.

Сон. Это был просто сон.

Но ощущение падения, ужаса, погони оставалось настолько реальным, что она до сих пор дрожала. Она ушибла ладони о гравий дорожки, и теперь тонкие струйки крови бежали по запястьям, смешиваясь с дождевой водой.

Боль от ссадин была острой, настоящей, но куда больше пугало другое чувство: нарастающая паника, ощущение, что миры смешиваются, реальности наползают друг на друга, как слои прозрачной ткани, и сквозь одну просвечивает другая.

Аля с ужасом смотрела на свои руки — они казались чужими, слишком большими, неуклюжими, толстыми. Она чувствовала, как её тело становится более массивным, тяжелым, будто кто-то накачивает её воздухом, как воздушный шар.

Блуза, еще недавно свободная, теперь натягивалась на груди и животе. Брюки врезались в тело, оставляя болезненные следы. Лицо стало горячим, отекшим, как после длительного плача.

«Нет, нет, нет! Это не могло происходить на самом деле!»

Аля прижала окровавленные ладони к лицу и почувствовала, как пальцы утопают в мягкой, рыхлой плоти щек. Её красивые скулы исчезли, подбородок расплылся, превратившись в бесформенный кусок жира.

Она вскочила на ноги, шатаясь от ужаса и дезориентации, и побежала к ближайшей луже, чтобы взглянуть на своё отражение. Увиденное заставило её закричать — из мутной воды на неё смотрело чудовище. Бледное, опухшее лицо, маленькие глазки, тонущие в жировых складках, огромные щеки, уродливый нос.

«Нет, нет, это не я!» — кричал её разум, но чудовище в луже повторяло каждое её движение, каждый жест отчаяния.

Страх был таким сильным, что Аля почувствовала, как немеют руки, как сердце сжимается от боли, как воздух отказывается поступать в легкие. Её тело, казалось, всё еще продолжало расти, наливаться жиром, становиться всё более уродливым, тяжелым и неповоротливым, как у глубоководного существа, вытащенного на поверхность.

Реальность вокруг менялась вместе с ней — цвета выглядели яркими и неестественными, звуки искажались, доносясь то слишком громко, то едва слышно. Предметы то приближались, становясь огромными, то отдалялись, превращаясь в крошечные точки.

Аля упала на колени, хватая ртом воздух. Её сознание раскалывалось, как-то зеркало во сне, и каждый осколок отражал разные версии реальности: вот она снова на Ткани Снов, летит над серебряными реками; вот она в классе, и все смеются над ней; вот она наедине с Полиной, глотающей таблетки.

Фрагменты разных реальностей кружились в её голове, как в калейдоскопе. Настоящее, прошлое, возможное будущее — всё смешалось, всё потеряло чёткость и структуру.

Через эту какофонию образов и звуков пробивался один настойчивый вопрос: что настоящее? Где правда? Какая из реальностей истинная?

И самый страшный вопрос: кто она на самом деле? Та красивая девушка, парящая над Тканью Снов? Или это чудовище с опухшим лицом, отражающееся в луже?

Аля закрыла глаза, пытаясь отгородиться от кошмара, но даже сквозь закрытые веки она видела, как демонические силы тянут к ней свои когтистые руки.

«Ты нарушила обещание», — шептали они.

«Ты предала нас».

И где-то сквозь весь этот ужас снова звучал голос Ноктюрна, зовущий её по имени, пытающийся пробиться сквозь стену страха и отчаяния.

Но Аля уже не могла ответить. Её сознание, раздробленное, как-то зеркало, больше не могло собраться воедино. Реальности смешались, границы истончились.

И в этом хаосе образов, звуков и ощущений Аля потерялась, не зная больше, кто она на самом деле, и существует ли вообще та реальность, которую она считала своей.