В Панкраце я был дважды еще во времена первой республики, теперь я попал туда в третий раз.
В первую очередь меня поставили лицом к стене, а потом отвели в камеру номер шесть. Это была одиночка. Надзирателям было приказано не гасить свет в камере всю ночь, не снимать с меня наручников и усердно доглядывать за мной. Позднее все зависело от того, какой надзиратель нес службу: кое-кто снимал с меня на ночь наручники, но в большинстве случаев я оставался в них всю ночь.
Камера, куда меня поместили, находилась на первом этаже. Здесь всегда было полутемно. Солнце заглядывало только в утренние часы, да и то весьма скудно.
Мне запретили прогулки, баню, бритье.
Оказавшись в камере, я тщательно осмотрел ее, выясняя, кто был тут до меня, как жил, долго ли в ней находился. Надписи были нацарапаны на стенах, на двери, на постели, на столе и табуретах. Я прочитал: Габор Стейнер — это был депутат нашей партии из Словакии; Йозеф Пиларж, Ярослав Фрайбиш — как много времени прошло с тех пор, как видел я их на свободе; еще перечень имен людей, которых я не знал. Какова их судьба? Скольких из них фашисты уже убили?
Я нашел ответ и на этот вопрос. «Эта камера — камера смертников. Отсюда идут только на смерть».
Поначалу я очень нервничал. Мерил камеру шагами и считал их, чтобы успокоиться и поразмыслить, как вести себя на следующих допросах.
Стал внимательно следить за жизнью тюрьмы, чтобы поскорее сориентироваться и вести себя согласно ее обычаям. Тишина, господствовавшая в тюрьме, несколько раз в день нарушалась выкриками надзирателей, хлопаньем дверей, но и то во время выдачи еды, выхода на прогулку. В другое время надзиратели ходили тихо, в буквальном смысле слова крались от камеры к камере, подсматривали и нападали на свои жертвы.
Значительную роль в тюрьме играли конкаржи. Они знали, кто в какой камере заключен, и помогали узникам связаться друг с другом. Большая их заслуга заключалась в том, что, несмотря на все тюремные законы, хорошо работал «телеграф» — обмен информацией между заключенными. От конкаржей зависело, будешь ли ты сыт. Захотят — забудут дать тебе хлеба или зачерпнут из кастрюли половником так, что получишь вместо густой похлебки одну воду. Таким образом доносчики очень быстро уразумевали, что такое тюремная солидарность. Ослабевшему узнику конкаржи ухитрялись дать два куска хлеба и налить столько похлебки, чтобы тот мог наесться. Однако главной их «задачей» считалась связь, они выполняли ее добросовестно, по собственной инициативе. Конкаржи создавали общественное мнение, действовали осторожно, но их часто меняли. В Панкраце большую услугу мне оказывали товарищи Оралек и Ирушек, во дворце Печека — Мирек Крайзл.
Всю первую ночь я не спал, ходил. Каждую минуту надзиратель гнал меня на матрац. Спать я не мог, мешали яркий свет и наручники. Я обдумывал, как вести себя на дальнейших допросах.
Из того, что мне было известно еще до ареста, и из кое-каких намеков во время первого допроса я сделал вывод, что Тонда и Эда рассказали все.
Сложнее было решить вопросы, связанные с Фиалой: что из того, что ему было известно, знает гестапо? Наконец, давно ли он работает их агентом?
Нелегко было мне…