СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ ГОДА НА РОДИНЕ

Как только мы перешли границу, мой проводник представился мне и пригласил к себе домой. Дома нас встретила его жена. Так я оказался у Томешей.

Пани Томешева приветствовала меня как близкого человека. Через три дня приехали Эда и Тонда. (Карел, но сообщению Томеша, уже выехал в Прагу.)

Нужно было самому как можно скорее познакомиться с обстановкой. От товарища Томеша я не мог получить исчерпывающих сведений. Он рассказал лишь об арестах рабочих и заключении их в концентрационные лагеря, о создании партизанских отрядов в Бескидах. Многие товарищи, о которых я его расспрашивал, были ему незнакомы, но кое-кого из тех, кто находился в застенках или был казнен, он знал.

Утром я вышел на остравские улицы. У меня было несколько знакомых в Муглинове, в Силезской Остраве и в Витковицах.

В первую очередь я направился в Муглинов к товарищу, у которого жил в 1935 году. Он был арестован. Я искал других бесстрашных коммунистов, парней с золотыми сердцами, но не нашел никого. Всюду я натыкался на одни и те же фразы: был арестован за антифашистскую деятельность, умер в концлагере, был казнен, пропал без вести…

Каждый, кто через несколько лет возвращается на родину, вспоминает о том времени, когда он ее покинул. Об Остраве я вспоминал еще в Польше, еще там меня мучил вопрос: что изменилось? Ведь я вынужден был покинуть родину в тревожное время…

Теперь мне предстояло войти в контакт с товарищами, работавшими в глубоком подполье.

Что же делать? Как создать базу? На кого опереться?

Голова трещала от этих мыслей.

Многое изменилось на родине за четыре года. Достаточно было ночи и дня, чтобы ясно это понять. Оккупанты делали все, чтобы покорить нашу страну. Они убивали коммунистов, бросали за решетку честных чехов. На улицах царила атмосфера какого-то удушья. На каждом шагу встречались нацистские лозунги. Слышалось звяканье кованых сапог, в воздухе висел визгливый рев труб, глухой гул барабанов, истерически восторженный радиовой перед архимерзавцем всех архимерзавцев — перед Гитлером.

Потерпев первую неудачу, я вернулся к товарищу Томешу в Михалковицы.

— Ну как? — спросил он меня.

— Ужасно! Я себе это представлял не так, хотя, побывав в Польше, не питал никаких иллюзий.

— Что же будешь делать?

— Поеду в Прагу. Начнем там.

Верное ли это решение? В Прагу или в Кладно? Именно в Кладно я работал перед самым уходом в подполье. Нет. И для меня имели силу аргументы, изложенные Карелу.


Загрузка...