Прыжок во тьму

НА ВОСТОКЕ СВЕТАЕТ

В эти ненастные дни пришла радостная весть: вспыхнуло Словацкое национальное восстание, народ поднялся на открытую борьбу против оккупантов. Благодаря Миреку Крайзлу это известие мгновенно облетело дворец Печека и Панкрац. В глазах заключенных засияла радость: настоящая вооруженная борьба началась. Гестаповцы во дворце Печека ходили подавленные: они понимали, что их конец неизбежен. Всюду обсуждали, что будет дальше. Кое-кто эти разговоры подслушивал: они следили друг за другом. То же самое происходило и в Панкраце. Вдруг выяснилось, что многие немецкие надзиратели знают чешский язык. Да и остальные стали относиться к заключенным «доброжелательно».

Когда же гитлеровцам все-таки удалось подавить восстание и партизаны отступили в горы, мы это почувствовали по поведению гестаповцев. Зандлер во время допроса победно заявил:

— Рано радуетесь, мы раздавим каждого и сорвем любую попытку совершить восстание, сожжем и уничтожим все, что попадется нам под руку, оставим за собой только выжженную землю.

— На это у вас, когда вы побежите, не останется времени, — ответил я ему так же твердо, как и до этого.

Гестапо, опасаясь вооруженного восстания в чешских землях, активизировало свою деятельность. Оно усилило слежку на пражских заводах и в промышленных центрах, производило массовые аресты рабочих.

Время требовало от подпольщиков максимальной бдительности. Неосторожность и беспечность подпольщиков не раз давали возможность гестаповцам раскрывать деятельность организаций Сопротивления; они же послужили причиной ареста ряда товарищей, в том числе и из группы «Пржедвой».

Как удалось гестаповцам выследить эту группу, я узнал еще в Панкраце.

Однажды ко мне в камеру ввели молодого парня по фамилии Шмироус. Он рассказал, что вместе с ним был арестован Ирка — один из руководителей «Пржедвоя». Их арест явился результатом неосторожности. В Гостиварже, в киноателье, гестапо по окончании работы произвело обыск и в ящике Ирки обнаружило нелегальные издания и «Руде право». Гестаповцы отправились за ним в общежитие, но не застали его там и поехали на квартиру его родителей. Сыщики были в гражданской одежде и говорили по-чешски. На вопрос, дома ли их сын, родители, ничего не подозревая, ответили: «Был дома, но ушел в Смихов к своему товарищу» и объяснили, как туда пройти. Кроме того, они простодушно сообщили гестаповцам, что его уже искал один пан из Стракониц.

— Гестаповцы отправились в Смихов. Там они нашли Ирку и меня. Он пытался бежать, но неудачно. Я фотограф, и у меня в квартире мы печатали и размножали листовки и другую нелегальную литературу, — объяснял Шмироус. — Гестаповцы произвели обыск и нашли у нас обращение «Пржедвоя», письма и адреса других товарищей.

Из рассказа Шмироуса мне стало ясно, что опасность угрожает всей группе. Но я полагал, что Ирка хороший товарищ, мужественный и всю вину возьмет на себя.

— Если они что-то нашли, то ничего не поможет, они пойдут дальше.

С Шмироусом в камере мы были почти неделю. Когда его перевели, ко мне в камеру посадили Ирку. Это был молодой человек лет двадцати двух, еще совсем наивный, романтически настроенный юнец. Он часто казался мне школьником, который знает, что если провинился, достаточно сказать: «Пан учитель, это не я сделал, это Франта, прошу вас, отпустите меня, я больше не буду». В политическую борьбу вступил с энтузиазмом, но не был подготовлен к этому.

Он сказал мне:

— Я — персона, меня возят в Панкрац на допросы в автомобиле. Я один из руководителей группы «Пржедвой». Я участвовал в составлении программного обращения «Пржедвой».

И рассказал, как его арестовали.

— Но я беру все на себя.

Во время допроса он был так зверски избит, что едва держался на ногах.

— Скажи, не стесняйся, как ты себя чувствуешь?

Я намочил простыню, завернул его в нее, поправил матрац и сказал:

— Ложись на живот и лежи! Я не знаю, что ты отвечал, и не хочу этого знать, но мне кажется, что ты напрасно делаешь из себя героя и много говоришь. Если ты нуждаешься в моем совете, так прежде всего запомни: не говори больше ни слова, кроме того, что уже сказал. Ни к чему делать из себя героя и вождя. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Главное, не хвастайся и не кичись. Самая большая твоя глупость в том, что ты сказал дома, к какому товарищу идешь. Хвастаешься, какой ты деятель, а сам оставляешь адрес товарища, у которого типография.

— Мы дома всегда говорим, куда уходим.

— А что из этого получилось? Это не доставило радости ни родителям, ни товарищам на свободе. Не хочу читать тебе мораль, но помни, что ты не должен больше говорить ни слова. Ты не должен даже делать вид, что информирован о движении. Бить тебя будут еще не раз, но ты должен выдержать. В этом спасение товарищей, оставшихся на свободе.

Однако он не выдержал и заговорил.

Неопытность, романтизм, «геройство», незнание правил конспирации, переоценка своих сил — все это, как правило, приводит к пагубным последствиям.

Была у меня возможность познакомиться и с другими членами этой группы. В большинстве своем — прекрасными молодыми людьми. Несколько раз меня вызывали на допрос и очную ставку с Карелом Гиршлом, руководителем группы «Пржедвой».

Находчивыми и правдоподобными ответами нам удалось скрыть от гестапо наше сотрудничество. Гестаповцы не имели никаких доказательств о нашей связи и исходили только из предположений. Обвинения по этому поводу мы отвергли, таким образом нам удалось предотвратить дальнейшие аресты.

В конце 1944 года и в весенние месяцы 1945 года победоносная Красная Армия приближалась к Праге. Было ясно, что конец войны, а с ним и конец фашистскому господству не за горами.

Но фашистами в это время овладели новые приступы бешенства. В Панкраце началось усиленное «прочесывание» узников. Целые колонны уводили на смерть без всякого суда.

Ежедневно мы с горечью подсчитывали на прогулке, скольких узников нет.

Одновременно тюрьма наполнялась новыми арестованными. Так, в нашу камеру попал инженер Якл и железнодорожник Франтишек Вагнер.

Якл жил в Стржешовицах. Он рассказал нам, что он авиационный инженер, имел целый ряд патентов на изобретения в авиационной промышленности. Один из них немцы хотели у него заполучить, но Якл отказал им. За это его арестовали и подвергли жестоким допросам. Угрожали даже смертью.

Инженер Якл был очень интересным человеком. Он постоянно расспрашивал меня, каковы перспективы интеллигенции при социализме. Я рассказывал ему о положении интеллигенции в Советском Союзе.

— Если это действительно так, то работа будет отрадой. Человек получит все возможности для творческого размаха, что будет служить предпосылкой для создания самых больших ценностей для человечества.

Он рассказал мне из своей жизни одну интересную историю.

— У меня было несколько исследований, улучшающих летные качества наших самолетов, которые были запатентованы. На эти патенты претендовали ЧКД и «Шкодовка». Поскольку с ЧКД я договорился раньше, то чувствовал себя связанным этим договором, и предложение «Шкодовки», хотя она обещала мне выплачивать ежегодно 180 тысяч крон, а ЧКД только 125 тысяч, отверг. Я не хотел нарушать свое слово, которое дал ЧКД. Но едва я переступил порог этого предприятия и оно завладело моим патентом, как мне снизили плату со 125 тысяч до 90 тысяч крон. На этом примере я убедился, что они внимательны к человеку только тогда, когда он им нужен, пока не овладеют его изобретениями.

Другим нашим новым соседом оказался железнодорожник Вагнер со Смиховского вокзала. Он был арестован за саботаж. В последний период на железных дорогах были блокированы не только вагоны, но и целые составы, в основном с продовольствием. Во время одной из облав вместе с другими товарищами арестовали и Вагнера.

Мы часто говорили о группе «Пржедвой» и о поведении Ирки на допросах. Ирке было стыдно, он старался создать впечатление, что заговорили и другие товарищи. На малом суде политзаключенных мы осудили его поведение. В Терезине, куда из Панкраца перевели Ирку, товарищи организовали над ним суд.

В тяжелейших условиях дворца Печека и концентрационных лагерей коммунисты не могли не осудить такое поведение, хотя по собственному опыту знали, как трудно выдержать пытки.