Псмит в Сити

18. Псмит совершает открытие

— Женщины, — накладывая себе торта сказал Псмит с видом специалиста, севшего на своего конька, — не стоит забывать, подобны… подобны… э… ну, именно так. От этого вывода спокойно обратимся на минуту к Правам Собственности, в связи с каковыми товарищ Преббл и вы сами нынче днем нашли высказать так много интересного. Быть может, вы, — он поклонился в сторону товарища Преббла, — продолжите ради товарища Джексона, неофита в Великом Деле, но энтузиаста — ваше столь ясное…

Товарищ Преббл просиял и приступил. До Майка начало доходить, что до этого момента он понятия не имел, что такое скука. В его жизни выпадали минуты менее интересные, чем другие, но ничего похожего на эту агонию. Речь товарища Преббла бурно лилась, будто вода через гребень плотины. Порой можно было распознать слово-другое, но случалось это столь редко, что ничему не помогало. Иногда мистер Уоллер вставлял комментарий, но не часто. По его мнению товарищ Преббл был великим умом и добавлять что-либо к его мнению было бы сходно с раскрашиванием лилии и золочением золота высшей пробы. Сам Майк ничего не говорил. Псмит и Эдвард также молчали. Первый сидел, будто в трансе, думая свои думы, а Эдвард, проведя разведку на серванте, обнаружил богатую залежь бисквитов, и ему было не до ораторства.

Минут двадцать спустя, когда агония Майка успела перейти в тупое безразличие, мистер Уоллер предложил перейти в гостиную, где Ада, сказал он, сыграет несколько духовных гимнов.

Перспектива эта не заворожила Майка, но любая перемена, решил он, может быть только к лучшему. Он так долго пристально созерцал руины бланманже, что оно почти его загипнотизировало. Кроме того, перемена места сразу же обернулась благом, устранив курносого Эдварда, которого отправили в кровать. Последние его слова обрели форму обращенного к Майку вопроса на тему гипотенузы и квадрата таковой.

— Поразительно умный мальчик, — сказал Псмит. — Вы должны разрешить ему как-нибудь посетить нашу квартиру и выпить чаю. Меня может не оказаться дома, у меня много обязанностей на стороне, но товарищ Джексон безусловно будет там и обрадуется случаю поболтать с ним.

По пути наверх Майк сделал попытку отвести Псмита в сторону и указать на разумность уйти как можно раньше, но Псмит упорно беседовал с их гостеприимным хозяином. Майк был покинут на товарища Преббла, который в своей лекции за столом, по-видимому, только-только коснулся животрепещущей темы.

Предсказывая духовные гимны в гостиной, мистер Уоллер был излишне оптимистичен (или пессимистичен). Когда они вошли туда, Ады там не оказалось. Видимо, она отправилась прямо спать. Юный мистер Ричардс сидел на диване, мрачно перелистывая страницы фотографического альбома, содержавшего портреты мастера Эдварда Уоллера в геометрически прогрессирующих степенях омерзительности — тут в платьице, смахивая на химеру, там в матросском костюмчике, смахивая вообще ни на что земное. Изучение этих фотографий явно усугубляло мрачность мистера Ричардса, но он упорно его продолжал.

Товарищ Преббл загнал упирающегося Майка в угол и удерживал его там сверкающим взглядом наподобие Старого Морехода из одноименной поэмы Кольриджа. Псмит и мистер Уоллер в противоположном углу почти касались лбами, склонившись над чем-то. Майк полностью оставил всякую надежду, что Псмит его выручит, и пытался держаться наплаву с помощью мысли, что вечно так продолжаться не может.

Казалось, протекли часы, а затем он, наконец-то услышал, что Псмит прощается с их гостеприимным хозяином.

Он взвился на ноги. Товарищ Преббл был как раз на середине фразы, но сейчас было не время для изысканной учтивости. Майк чувствовал, что должен убраться отсюда и незамедлительно.

— Боюсь, — говорил Псмит, — что мы вынуждены уйти. Мы провели чудесный вечер. Вы непременно должны как-нибудь заглянуть к нам и привести товарища Преббла. Меня может не быть дома, но товарищ Джексон будет обязательно и с величайшим восторгом послушает дальнейшие рассуждения товарища Преббла на тему, которой он владеет столь мастерски.

Насколько можно было понять, товарищ Преббл сказал, что не преминет прийти. Мистер Уоллер просиял. Мистер Ричардс, все еще погруженный в мрачность, пожал им руки в молчании.

На дороге, когда входная дверь захлопнулась за ними, Майк излил душу:

— Послушай, Псмит, — заявил он категорически, — если, как твоему доверенному секретарю и советнику, мне и дальше предстоит вляпываться в такие заварушки, так будь добр, прими мою отставку.

— Оргия была не в твоем вкусе? — сочувственно осведомился Псмит.

Майк испустил смешок. Один из этих коротких, глухих и горьких смешков.

— Право, товарищ Джексон, — сказал Псмит, — я не понимаю ваше настроение. Вас роскошно угостили. Вы поразвлеклись с посудой — один ваш фокус перекувыркивания кувшинчика с водой чего стоит! — и вы имели привилегию послушать рассуждения знатока своей темы. Чего еще вы хотите?

— Какого черта ты оседлал меня этим Пребблом?

— Оседлал вас! Так вы же искали его общества. Мне прямо-таки пришлось оттащить вас от него. Когда я встал, прощаясь, вы внимали ему, выпучив глаза. Никогда еще я не видел подобного восторженного увлечения. И вы хотите сказать мне, товарищ Джексон, будто ваш вид был обманчив, будто вы не были увлечены? Ну-ну. Как превратно судим мы о наших ближних.

— По-моему, ты мог бы подойти и помочь с Пребблом. Это было немножко множко.

— Я был поглощен товарищем Уоллером. Мы беседовали о насущнейших предметах. Однако ночь еще молода. Мы окликнем это такси, возьмем курс на вест, отыщем кафе и подбодримся, слегка перекусив.

Войдя в кафе, витрина которого выглядела своего рода музеем немецких колбасных изделий, они вступили во владение свободным столиком и заказали кофе. Вскоре яркий антураж вернул Майку спокойствие духа. И постепенно бланманже, Эдвард и товарищ Преббл изгладились из его памяти. Псмит тем временем хранил непривычное молчание, с головой уйдя в толстый квадратный альбом того типа, в который вклеивают вырезки из газет. Пока Псмит изучал содержимое, странная улыбка озарила его лицо. Видимо, его размышления были приятными.

— Э-эй! — сказал Майк. — Что это у тебя? И откуда?

— Товарищ Уоллер весьма любезно одолжил мне этот том. Показал его мне после ужина, зная, сколь горяча моя привязанность к Великому Делу. Если бы вы не были столь увлечены беседой с товарищем Пребблом, я пригласил бы вас присоединиться к нам. Однако теперь вы можете восполнить это упущение.

— Но что тут? — спросил Майк.

— Протоколы заседаний парламента Тулс-Хилла, — внушительно объяснил Псмит. — Точные записи всего, что говорили их участники. Все вотумы доверия, которые они выносили правительству, а также все претензии, которые время от времени они на него обрушивали.

— Но, черт дери, что это еще за Парламент Тулс-Хилла?

— Он, увы, — сказал Псмит торжественно скорбным голосом, — более не существует. При жизни он был прекрасен, но теперь вылетел за пределы поля. Отошел в мир иной. Мы, товарищ Джексон, имеем дело не с живым полнокровным настоящим, но с далеким заржавелым прошлым. И тем не менее в какой-то мере в нем наблюдается частица живого полнокровного настоящего.

— Не понимаю, что ты несешь, — сказал Майк. — Но все равно, дай взглянуть.

Псмит протянул ему альбом, откинулся на стуле, прихлебывая кофе и наблюдая. Вначале лицо Майка выражало только скуку, но внезапно она сменилась интересом.

— Ага! — сказал Псмит.

— Бикерсдайк? Какое-нибудь отношение к нашему Бикерсдайку?

— Никто иной, как наш добрый друг самолично.

Майк листал страницы, прочитывая строчку-другую на каждой.

— Э-эй! — сказал он, посмеиваясь. — Немножечко распоясался, верно?

— И очень, — признал Псмит. — Огненная страстная натура, наш товарищ Бикерсдайк.

— Так он же здесь просто проклинает правительство. Честит на все корки.

Псмит кивнул.

— Да, я тоже заметил этот факт.

— Но зачем они это вытворяли?

— Согласно тому, что мне удалось извлечь из товарища Уоллера, — сказал Псмит, — примерно двадцать лет назад, когда он и товарищ Бикерсдайк рука об руку трудились клерками в Новом Азиатском банке, оба они состояли членами парламента Тулс-Хилла, этого влиятельнейшего института. В те времена товарищ Бикерсдайк был таким же забубенным социалистом, как товарищ Уоллер ныне. Только, видимо, когда он начал продвигаться все выше, его взгляды касательно грешности цепляния за приличную сумму дублонов претерпели изменение. Тут-то, как видишь, смутное и заржавелое прошлое начинает примешиваться к живому полнокровному настоящему. Если бы какой-нибудь бестактный типчик взял бы да и придал гласности эти очень талантливые речи товарища Бикерсдайка, как столпа Парламента Тулс-Хилла, наш высокочтимый шеф сел бы в лужу, если мне дозволено прибегнуть к такому выражению, касательно шансов стать кандидатом юнионистов от Кеннингфорда. Вы следите за ходом моих мыслей, Ватсон? Сдается мне, что беспечные кеннингфордские избиратели, судя по их, подмеченному мной довольно острому чувству юмора, вцепятся в них, так сказать, руками и ногами. Товарищу Бикерсдайку было бы крайне, крайне неприятно, если бы эти речи стали известны.

— Ты же не собираешься?..

— Я не допущу никакой опрометчивости. Я просто помещу этот великолепный том среди моих книг, которые особенно ценю. Добавлю его к моей серии «Книги, которые мне помогли». Думается, в случае необходимости, иметь этот том под рукой будет очень и очень полезно. А теперь, — закончил он, — поскольку час приближается к позднему, быть может, нам лучше отбыть домой.