Пучок полыни

Глава 7

Рано утром все было готово к отъезду. Пара коней, запряженные в карету с нетерпением ждали, когда им прикажут выдвинуться в путь. Это была скорее не карета, а маленькая тюрьма, у которой вместо открытого оконца была вставлена кованая решетка.

Трое кочевников, сидя верхом на невысоких конях, с нетерпением ждали отправления в родную Степь. Их лица, обветренные солнцем и иссеченные шрамами, выражали смесь нетерпения и скрытой злобы. Самый старший, с лицом, напоминающим высушенную курагу, подъехал к русину на своём жеребце. Остановившись вплотную, он наклонился и, смеясь, обнажая кривые зубы, проговорил:

— Нравится кобыла, русин?

Ладомир, высокий и широкоплечий воин, смерил кочевника ледяным взглядом. Он молча поправил тяжелый меч на поясе и посмотрел на свою лошадь. Это была старая, видавшая многое старая кляча. Глаза в пелене времени жалобно смотрели на нового хозяина и будто молили о снисхождении. Ладомир прекрасно понимал, что кобыла — это не только насмешка над ним, но и стратегическое решение. Князь Сигизмунд не доверял ему, поэтому решил подстраховаться и выдал еле живую лошадь, на которой будет невозможно скрыться от преследователей.

— А кобыла… кобыла ничего, справная. В хозяйстве сгодится. — Кочевник выпрямился в седле, сплюнул на землю

Другого варианта не было, как взять свою лошаденку за уздцы и подвести к карете, которая пустовала, ожидая свою пленницу.

В это самое мгновение из замка вышел князь Сигизмунд, в сопровождении личной охраны. Князь подошёл к Ладомиру и похлопал его по плечу.

— Надеюсь, что в этот раз ничего не случится с моим подарком? Помни, на кону жизнь твоей матери, князь, — последнее слово Сигизмунд произнёс, выделяя его и явно с неприязнью.

Ладомир, понимая, что ему нечего противопоставить князю, спокойно и твёрдо ответил:

— Не волнуйся.

— Эти три лучника, — князь показал на кочевников, кони под которыми в нетерпении били копытами о брусчатке, — будут сопровождать тебя и панну.

Ладомир кивнул головой. Легкий ветерок донес запах предстоящей бури. Кажется, тучи уже собирались над княжеством, сгущаясь над каменными стенами замка. В этот момент, во дворе появилась мать юноши, она издалека украдкой наблюдала за происходящим. Встретившись взглядом с сыном, княжна чуть заметно улыбнулась и прошептала губами слово брат. Ладомир сразу понял, что имеет ввиду матушка.

И тут во двор ввели пленницу. Пани Марысю под конвоем двух ратников, подвели к карете. Девушка посмотрела на Ладомира и этот взгляд ужаснул юношу. Он был полон боли и печали, ненависти и разочарования. Но больше всего Ладомир прочел в нем страх. Страх, который он сам не мог заглушить в своем сердце. Страх перед тем, что их ждет впереди, в землях, куда их отправляет Сигизмунд.

— Пани, — князь Сигизмунд подошёл к девушке и, помогая ей сесть в карету, говорил, — надеюсь, что ваша поездка окажется спокойной, и вы благополучно доберётесь до Хана. Он с нетерпением ждёт вашего приезда.

Пани молча села в карету и с шумом хлопнула дверью. Внутри клокотала ярость, смешанная с отчаянием. Она, Марыся, дочь князя, должна стать наложницей степного варвара. Князь Сигизмунд продал её, как скотину. За что? За какой-то кусок земли и помощь в предстоящей войне.

— Норовистая кобылка, — скалясь и щуря и без того узкие глаза, смеясь проговорил старший кочевник. Его лицо, изрезанное морщинами и шрамами, выражало смесь злорадства и похоти.

— Ничего, — вторил ему молодой, с наглым блеском в глазах, — наш Хан умеет непокорных кобылиц объезжать.

Ладомир, оглянулся на кочевников. Внутри юноши кипела ярость. Он готов был броситься на каждого и заткнуть ему рот. Он любил Марысю, как любят солнце и родную землю. Но он — всего лишь бедный русин, а она — дочь князя, пусть и проданная. Сумев побороть свои эмоции, Ладомир сел верхом на коня и пришпорил так, что бедная кобылица, почувствовав боль в боках, заковыляла к огромным воротам, что отделяли крепостную стену замка от внешнего мира. Его задача — охранять пленницу, но сердце разрывалось от беспомощности.

Карету с пленной девушкой сопровождали три кочевника и Ладомир. Кучер, сидевший на козлах кареты, хлестнул плетью лошадей и они, стуча копытами по мостовой, покатили карету по узкому каменному мосту. Ладомир краем глаза заметил, как Марыся выглянула в окно кареты. Их взгляды встретились. В её глазах он увидел мольбу и отчаяние. Сердце юноши сжалось. Он не мог её потерять.

Вся вереница уже через несколько минут покинула не только замок, но и въехала на проселочную дорогу, что вела на юг, в Степь Хана Тугоя. Дорога была пыльной и ухабистой, солнце палило нещадно. Замок, словно призрак, исчез вдали, оставляя Марысю один на один с судьбой.

Пани сидела и злилась на себя. Мерный стук колес заглушал ее мысли. Она пыталась представить лицо Тугоя, хана, которому ее отдавали. Говорили, он жесток и беспринципен, но могуществен.

Какая я глупая дурочка! Убежала черт знает куда! Надеялась, что Ладомир оценит мой поступок, и мы будем вместе. А он? Он плевал на меня. Я ему не нужна, да и никогда не была нужна. И, что теперь делать? Меня, как какую- то вещь, в подарок везут! Нет! Никто не сможет мной понукать.

Она должна была что-то придумать. Бежать? Куда? Её схватят и вернут, а наказание будет ужасным. Но и покориться судьбе она не могла. В голове созревал отчаянный план. Она притворится покорной, завоюет доверие Хана, а потом… потом убьет его. Или сбежит. Или… она еще не знала. Именно так решила Марыся.

Сквозь железные прутья виднелась скучная картина. Лес начал редеть и перед взором девушки предстала Степь. Марыся смотрела в окно кареты, и ей виделся унылый и скучный пейзаж. Посмотрев в другое окно, картина ничем не изменилась. Скучно и однообразно. Степь, степь, степь. Вдали, на горизонте иногда показывались силуэты диких коней, которые собирались в табуны и носились, вздымая пыль, словно облака.

Она, пленница обстоятельств, везли ее туда, где вместо зеленого царства елей, ее ждала бескрайняя серость.

Марыся, привыкшая к ярким и сочным цветам своего края, природа степи казалось сухой и скучной, и даже удручала. Она тосковала по зелёным, раскидистым елям, чьи мохнатые ветки спускались до самой земли; по иве над речкой, опустившей свои длинные серьги- листья, почти в самую воду; по лугам, по которым можно бежать и вдыхать запах цветов. Она скучала по радуге цветов и запахе дома. А здесь она видела серую, увядшую траву, заполнившую все вокруг. Лишь сухой ветер играл с перекати- поле, катившимся по степи, словно шарик. Она чувствовала себя перекати-полем, оторванным от родной земли и брошенным на волю судьбы.

Ладомир ехал позади кареты. Иногда, поравнявшись с окном, он видел печальный взгляд Марыси, и от него сердце щемило так, будто кузнец Иван сжимал его своими тисками. Он винил себя за то, что не смог ее уберечь. Обещал защитить, а сам… Теперь он вез ее в логово степных волков.

А вот для кочевников, это была родная стихия. Как только они миновали лесную полосу и оказались в родной обстановке, кочевники стеганули своих низкорослых коней и под общее улюлюканье понеслись по степи. Марыся, увидев дикую радость чужеземцев, скачущих по степи, сравнила их с перекати- поле, катающимся по треснувшей без влаги земле. Свободные и неукротимые, как сама степь. Они — часть этой земли, а она здесь чужая.

Ночь в степи наступала быстро. Солнце, не цепляясь за ветки деревьев, словно мячик закатывалось за горизонт, унося с собой свет и тепло. Кругом наступала темнота. Кочевники, расположившись на ночлег, заранее насобирали перекати- поле и соорудили небольшой костёр. Завязав коням ноги, чтоб они не смогли разбрестись, сидели вокруг костра. Самый молодой кочевник, достав из-за пазухи варган, приложил ко рту и начал играть. Странная для слуха Ладомира и Марыси мелодия, заполнила пространство. Странная для слуха Ладомира и Марыси мелодия заполнила пространство. В этом звуке была тоска, одиночество и какая-то первобытная сила. Марыся почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она поняла, что эта земля не так уж и безжизненна. В ней есть своя, скрытая от глаз, красота. Красота, которую еще предстоит ей открыть. И страх в ее сердце стал уступать место любопытству. Что ее ждет в этой чужой, но теперь уже неизбежной судьбе?

Марыся почувствовала, как ее тоска переплетается со странным очарованием степи. Она увидела в серых тонах не уныние, а спокойствие, в сухом ветре — свободу, в перекати-поле — символ жизни, способный выжить в самых суровых условиях.

Марыся чуть приоткрыла окно, завешенное материей, и выглянула. В этот самый момент Ладомир заметил перемену в ее взгляде. Боль уступила место чему-то новому, еще неясному, но уже манящему. Он понял, что степь не сломала Марысю, а лишь показала ей другую сторону жизни, другую красоту.

Ладомир, осторожно ступая по сухой траве, подошёл к карете.

— Марыся, — шепнул юноша, — слышишь меня?

Сердце девушки забилось так сильно, что заглушало музыку. Радость и злость — все смешалось. Она была готова броситься к Ладомиру, расцеловать, но тут же вспомнила, что именно он везёт ее к Хану. И она молчала, сжимая до боли пальцы, впиваясь ногтями в ладони.

— Марыся, — не дождавшись ответа, вновь шепнул Ладомир, его голос дрожал от напряжения.

И опять тишина, густая и тягучая, как смола.

— Я знаю, что ты меня слышишь, — начал говорить Ладомир, — выслушай меня, прошу. Клянусь всеми богами, я….

И тут Марыся больше не смогла молчать. Ненависть и досада, словно ядовитые змеи, ужалили в самое сердце. Она прильнула к решетке, за которой стоял Ладомир, его лицо, в тусклом свете луны, казалось высеченным из камня.

— И ты смеешь со мной говорить?! — зло молвила Марыся, ее голос звенел, как натянутая струна. — Я бросила все ради тебя, а ты меня предал. Уходи! Нам не о чем разговаривать.

Ладомир стоял и слушал обвинения, которые сыпались из уст девушки, как град. Каждое слово — острая стрела, вонзающаяся в сердце.

— Выслушай, — умолял Ладомир, протягивая руку к решетке, но не смея коснуться ее.

— Хорошо, — решила Марыся, в ее голосе звучала ледяная сталь, — я послушаю, как ты будешь оправдываться. Интересно, — добавила Марыся, насмешливо скривив губы, — сколько тебе заплатил за меня князь? Дорого я стою? Ценится ли девичья честь в вашей мерзкой торговле?

— Прошу, — не обращая внимания на колкие слова, продолжал говорить Ладомир, — не говори то, о чем потом пожалеешь. Этот яд отравит не только меня, но и тебя.

— Я пожалею? — Если бы кто видел лицо Марыси, то сразу заметил бы алые щёки, так гневалась девушка, глаза метали молнии, — это ты пожалеешь за своё предательство. Мой муж освободит меня, а тебя казнит. Так и знай. Не будет тебе пощады. Если б ты только видел моего жениха, то сразу понял, что он богатырь и отважный мужчина. Самый лучший на свете. Он за меня глотку перегрызет!

— Если он такой хороший и лучший на свете, то зачем от него сбежала? Или он не так хорош? Правду скажи, Марыся. Самой себе.

— Ты, ты, — задыхаясь от злости, повторяла она, не найдя других слов, ее глаза заполнились слезами.

— Видел я твоего мужа. Рыжий и щуплый щегол. Уверен, что его любимое занятие наряжаться, как павлин, и проводить время в кругу доступных барышень, пока его невеста тоскует в башне, ожидая, когда же он снизойдет до нее.

— Что? — Марыся прильнула к окну. И в отблеске лунного света Ладомир увидел красные от слез глаза.

— Тише, — испугавшись, что их могут услышать, скомандовал Ладомир, прижав палец к губам. — Говори тише.

— Я слушаю. — в голосе девушки появилась обреченность. Волна злости сменилась волной отчаяния, холодной и безжалостной.

— Слушай меня внимательно, — начал говорить Ладомир, его голос звучал тихо, но уверенно, — завтра ночью я освобожу тебя. Будь готова, поняла? Это мой план.

— Да, — дрожащим голосом ответила Марыся.

— Вечером, как только мы остановимся на ночлег, попросишься выйти из кареты, — оглянувшись в сторону и, удостоверившись, что их никто не слышит, Ладомир продолжал говорить, — твоя задача отвлечь кочевников. Все остальное я сделаю сам. Поняла?

— Да, — все ещё дрожащим голосом молвила девушка.

— Я верну тебя. Обещаю. А теперь спи. Ничего не бойся. Я с тобой.

— Хорошо, Ладомир, — отвечала Марыся, назвав его имя. Именно в ее устах его имя обрело чудесное звучание, которое он никогда не слышал. Будто мягкий и приятный ветерок пробежал по его телу.

Ладомир отошёл от кареты. Марыся откинулась на спинку сиденья, и думала о словах Ладомира, перебирая их, словно драгоценные камни.

А может мне всего — лишь показалось, что я ему безразлична. Зачем Ладомиру рисковать? А как он назвал Артура?! После этой мысли, Марыся улыбнулась в кромешной тьме. Он видел его. Только где? Ах, точно, на свадьбе! Так значит, он был там и наблюдал! Рыжий и щуплый щегол! Ха-ха, а ведь щегол. Он ревнует меня. Я ему нравлюсь! Нет, не нравлюсь! Он любит меня! Рискует жизнью и ревнует! Ах, какая же я счастливая!

Марыся легла на мягкие подушки, закрыла глаза и с улыбкой на лице уснула.

Ладомир вернулся к костру и, сев чуть поодаль от кочевников и кучера, думал о матушке, дяде и Марысе. О том, что его ждет завтра. И как обмануть смерть, что уже занесла над ним свою костлявую руку.

Солнце в степи встаёт рано. Чуть покажется из- за горизонта, и вся степь оживает. Воздух, остывший ночью, прогревается и становится душным и горячим.

Мужчины затоптали остывающие угли, чтобы ветер не разнёс искры и не наделал беды. Оседлали коней и отправились в путь.

Марысю выпустили из кареты, чтоб она смогла размять ноги, которые затекли от сидения. Рано утром тёплый, ещё не успевший нагреться ветерок, ласково потрепал волосы, выбившиеся из кос. Девушка расплела косы, и светло- русые волосы спустились до лопаток, а ветер, словно играючи, подхватил их. Кочевники смотрели на панну, которая боролась с проказником ветром, пытаясь прибрать волосы. Смеясь, они своим оценивающим взглядом, разглядывали будущую наложницу Хана. В мужских узких глазах появился огонёк похоти. Ладомир, заметив их вожделенные взгляды на Марысю, подошёл к девушке и с силой затолкал в карету.

Кочевники, недовольные поступком Ладомира, стегнули коней, которые встав на дыбы, покорно заржали. Ладомир оседлал свою старенькую лошадку, сел и дёрнул за уздцы. Кобылка послушно пошла тихим, размеренным шагом вперёд.

Чем дальше они удалялись от княжества Сигизмунда, тем больше они углублялись в Степь.

В карете было темно. Спертый воздух не позволял надышаться полной грудью. Отпив из бурдюка воды, Марыся сбрызнула лицо.

Когда же это все закончится? Сил нет терпеть. И как в этой жаре и духоте люди живут?

Марыся выглянула в оконный проем и увидела, что рядом едет молодой кочевник, и не сводит с неё взгляда. Круглое и толстое лицо, на котором словно щели блестели глаза, цвета скошенной травы, плоский нос и тонкие губы, широкие скулы и чёрные с жирным блеском волосы, убранные в хвостик. Встретившись с ним взглядом, кочевник улыбнулся, обнажив маленькие желтые зубы.

Какой он противный! Неужели и Хан Тугой такой же?

В этот момент между каретой и кочевником на старой кобыле, проехал Ладомир. Он загородил окно от хитрых и явно, не добродушных глаз кочевника. Марыся была благодарна Ладомиру, что он прервал этот поток вожделенных взоров.

Марыся откинулась на подушки и принялась мечтать.

Вот он! Мой Ладомир! Как же сильно я его люблю! Я все ему должна рассказать и открыться. Он должен узнать о моих чувствах к Артуру. О нашей свадьбе. Я чувствую, что я ему небезразлична. Он должен знать, что я люблю его, не смотря ни на что.

Карета с пленницей катилась очень медленно, то и дело колеса натыкались на маленькие камни и, тогда девушка подпрыгивала вместе с каретой. Устав от бесконечной и мучительной езды и от духоты, Марыся чувствовала себя отвратительно.

Днём остановка была недолгой. Только к вечеру, когда наступила прохлада, всадники остановились на ночлег. Ладомир внимательно наблюдал за кочевниками и за кучером, который выпряг лошадей из упряжки и сел возле костра. Панну выпустили из своеобразной темницы. Ноги, словно закованные в тяжелые оковы, не слушались хозяйку. Все тело ныло от сидения в карете. Голова кружилась от нехватки кислорода. Жадно дыша свежим воздухом, Марыся облокотилась о карету. Она прекрасно помнила, что должна по знаку Ладомира привлечь к себе внимание. Ладомир стоял возле своей кобылицы и гладил гриву.

Кочевники достали из-под седел сухие куски мяса, а из мешочков из кожи ягненка вынули маленькие шарики соленого сыра. Чужестранцы сидели вокруг костра и о чем- то беспокойно вели беседу.

Ладомир подошёл к карете с той стороны, которая скрывалась от взоров кочевников. Марыся внимательно смотрела на юношу. И тут она услышала шёпот:

— Пора.

Поняв, что Ладомир даёт ей сигнал, она собралась с силами и подошла к костру, тем самым привлекая все внимание на себя.

— А можно мне с вами посидеть? — Спросила Марыся, присаживаясь к костру.

Самый старший из кочевников, соскочил на ноги и замахал руками.

— Женщина! — Грубо говорил кочевник. — Тебе не место здесь! Уходи! Видишь, тут только батыры сидят.

Марыся, испугавшись грубости мужчины, съёжилась, но осталась неподвижно сидеть.

Двое молодых кочевников переглянулись и недовольно начали показывать руками, чтоб она немедленно ушла. Марыся все поняла, но не могла и сдвинуться с места.

— Тебя, что, плетью стегануть, чтоб место своё знала? — Негодовал пожилой кочевник.

— Вот шайтан в юбке, — поддержал своего товарища молодой кочевник, — сказано, уходи!

Старый и самый главный вытащил нагайку и хотел ударить девушку, но его руку, уже занесённую для удара, схватила другая, сильная мужская рука. Ладомир с силой опустил руку кочевника и оттолкнул его от Марыси. Ладомир появился словно из ниоткуда, словно древний дух, воплотившийся в мужчину.

— Пойдём, — помог подняться с земли Марысе Ладомир.

Девушка смирно поднялась и пошла за Ладомиром.

— Приедем, доложу Хану об этом русине, — с отвращением о Ладомире, говорил кочевник, сплёвывая на траву. — все скажу. Ненавижу их.

Марыся слышала это и дрожала, предчувствуя беду для своего спасителя. Ладомир шёл, держа Марысю за руку. Девушка дрожала от страха, но от Ладомира шло такое спокойствие и тепло, словно он знал что-то, чего не знала она. Под этим тихим теплом страх постепенно отступал.

— Садись в карету и жди, — чуть слышно прошептал Ладомир, глядя ей прямо в глаза. В его взгляде было нечто, заставляющее безоговорочно доверять.

Марыся повиновалась. Внутри кареты, обитой грубой тканью, её охватил новый приступ страха. Она видела, как кочевники обращались с женщинами — как с вещью, с трофеем. Ей было страшно за себя, но еще страшнее — за Ладомира.

Кочевники долго сидели возле костра, их голоса, пропитанные грубыми словами и угрозами, достигали кареты. Они бурно обсуждали русина и панну, строили планы, как отомстить за дерзость. Наконец усталость взяла своё, и они заснули.

Ладомир, подождав, когда сон окончательно завладеет охранниками, осторожно подошел к карете и постучал пальцем. В ответ он услышал такой же стук, но только изнутри. Ладомир обошёл карету и тихо открыл дверцу. Пани была на свободе. Марыся выскользнула наружу, словно тень Взяв девушку за руку, они тихими шагами, стараясь не шуметь, пошли в сторону коней. Воздух был наполнен запахом костра и диких трав.

Ладомир не стал брать лошадей кочевников. Он прекрасно знал, что, почуяв чужака, лошадь может забеспокоиться, заржать и привлечь внимание. Поэтому он решил бежать на своей старой кобыле, которую предусмотрительно оставил неподалеку. Эта кобыла знала его, доверяла ему. Она была их единственным шансом на спасение.

Накинув седло на спину лошади, он подтянул подпруги и подошёл к морде кобылицы. Запах дыма от костра кочевников въелся в ее густую гриву, смешиваясь с запахом полыни и дальней дороги.

— Агата, я понимаю, что тебе тяжело, но выручай, — гладя кобылу, шептал Ладомир, — без тебя не видать нам свободы. Помоги.

Ладомир разговаривал с лошадью так, словно перед ним стоит не животное, а человек. Марыся смотрела на Ладомира. Ее глаза, огромные в полумраке, отражали отблески костра, казались испуганными и полными надежды одновременно. Она не понимала, что задумал Ладомир, но доверяла ему безоговорочно. В плену кочевников они провели уже несколько дней, и каждое мгновение казалось последним.

— Держись крепче за поводья, — прошептал Ладомир и как пушинку поднял и посадил Марысю на лошадь. Ее хрупкое тело казалось невесомым. Девушка вцепилась в седло побелевшими пальцами.

Оглядевшись и внимательно посмотрев на спящих кочевников, Ладомир взял поводья и повёл Агату в сторону. Храп и приглушенные стоны доносились из-под меховых пологов. Если их обнаружат, живыми не уйти. Отойдя на небольшое расстояние от костра, Ладомир перекинул поводья через голову кобылы, одним прыжком сел и натянул поводья. Агата напряглась, перебирая копытами, словно чувствовала опасность. В ее глазах отразился тот же страх, что и в глазах Марыси.

Он коснулся ее боков пятками, и Агата бесшумно сорвалась с места, словно тень, скользящая по ночной степи. Ветер свистел в ушах, а за спиной оставался лагерь, полный опасностей и жестокости. Ладомир знал, что погоня не заставит себя долго ждать. Кочевники не прощают бегства. Но свобода стоила риска. Ради Марыси и ради собственной надежды он готов был на все. Впереди ждала долгая дорога, полная неизвестности, но теперь у них был шанс. Шанс на жизнь.