Пучок полыни

Глава 8

Они скакали всю ночь. Холодный степной воздух хлестал по лицу, словно плети, гоня прочь остатки сна и страха. Лишь к утру, когда багрянец рассвета робко коснулся горизонта, Ладомир и Марыся остановились возле одиноко растущего дерева — кривого, изъеденного ветрами свидетеля бесчисленных скачек кочевников. Расседлав усталую кобылицу, Агату, Ладомир присел возле Марыси, его взгляд, обычно ясный, сейчас был затуманен тревогой.

— Устала? — Спросил Ладомир, голос его охрип от ветра и переживаний.

— Да, — смахивая сухую траву с волос, ответила Марыся, в ее глазах плескалась усталость, но не было страха.

На горизонте забрезжился рассвет, окрашивая степь в багровые и золотые тона. Солнце поднималось, и вместе с ним наступал зной, беспощадный и неумолимый. Уставшая, с растрескавшимися губами, Марыся закрыла глаза, стараясь не думать о преследователях. Ладомир отстегнул от седла бурдюк с водой и подал его девушке.

— Попей и умойся, легче станет.

Марыся послушно взяла бурдюк и, отпив из него, попросила Ладомира полить ей на руки. Прохладная вода освежила кожу, но тревога не отступала.

Умывшись и напившись воды, Марысе стало легче. Ладомир, отстегнув другой кожаный мешок, поднёс его к кобыле. Она жадно прильнула к бурдюку и начала пить, жадно глотая живительную влагу.

Глаза со свинцовыми веками медленно закрывались. Марыся уснула, прислонившись к шершавому стволу дерева. Во сне она видела отблески пламени, слышала крики и чувствовала запах крови.

Ладомир присел рядом. Прядь пшеничных волос скользнула между его пальцами. Он любовался спящей красавицей, зная, что каждая минута покоя может стать последней. Он поклялся защитить ее любой ценой.

— Просыпайся, пани, — нежно будил Ладомир Марысю, — уже три часа как рассвело, уходить пора. Уверен, что кочевники уже поняли, что мы сбежали и бросились в погоню. Каждый час промедления может стоить нам жизни. Чем дальше мы от их земель, тем больше у нас шансов.

Марыся покорно послушалась Ладомира. Больше не было ни жалоб, ни слез. Лишь решимость в глазах, отражавшая отблеск степного солнца. Оседлав старую Агату, юноша и девушка, вновь поскакали по степи, оставляя за собой лишь облачко пыли и призрачную надежду на спасение. Впереди их ждала неизвестность, а позади — гнев кочевников, чью волю они осмелились нарушить. И Ладомир знал, что эта скачка будет длиться до тех пор, пока в их сердцах не погаснет последний огонек свободы.

Проскакав несколько часов, Ладомир остановил выбившуюся из сил лошадь.

— Лошадь устала, — снимая с седла Марысю, проговорил Ладомир, — ей нужно отдохнуть.

Марыся шла рядом с Ладомиром и иногда, как бы случайно, касалась его руки.

— А куда мы идём? Я не хочу к отцу и в княжество Анджея Бочинского. Мне нельзя туда.

Ладомир посмотрел на Марысю. Много вопросов скопилось в голове у юноши, но ни один из них он не решался задать.

— Вначале мы должны добраться до леса.

— А потом?

— Потом? Потом видно будет. А пока нужно торопиться. Вон видишь холм вдалеке, — указал рукой на линию горизонта Ладомир, — мы должны дойти до него, как можно быстро.

— Хорошо. А как ты думаешь, они нас не догонят? — Беспокоилась Марыся.

— Не бойся, панна, я не дам тебя в обиду, — Ладомир взял за руку девушку.

— Я не панна для тебя, Ладомир, — счастливая от того, что любимый взял за руку, помолвила Марыся.

Ладомир внезапно остановился. Тревожный взгляд он направил в степь и через секунду торопливо молвил:

— Быстро на коня, — он подхватил Марысю и как пёрышко посадил на лошадь. — Агата донесёт тебя до леса. Видишь холм, за ним начнётся лесополоса. Там я вас найду, — Ладомир со всей силой хлопнул ладошкой по крупу лошади. Агата помчалась, везя на своей спине Марысю.

Девушка не успела ничего сказать, как лошадь умчала ее далеко от Ладомира.

За холмом, как и обещал Ладомир, все чаще и чаще попадались кустарники, одинокие тонкие деревца. Чем дальше Марыся скакала на лошади, тем больше появлялось деревьев. Уже встречались не тонкие и одинокие деревца, а самые настоящие дубы и тополя, чья крона, словно свеча, стремилась ввысь к небу. Начинался лес. Остановив Агату, девушка перекинула одну ногу через спину лошади и спрыгнула на землю. Оглядевшись, Марыся взяла лошадь за поводья и подошла к дубу. Привязав кобылу, она начала взглядом искать сквозь деревья знакомый силуэт мужчины. Ладомира не было. Марыся в отчаянии села под дерево, и прохлада и свежий запах травы и листьев убаюкали ее. Так проспала девушка до позднего вечера. Проснувшись от непонятных звуков, Марыся поняла, что Ладомир так и не вернулся. Страх и испуг сковали ее. Она беспокоилась не за себя. Она не боялась ни леса, ни зверей, которые обитали в лесной чаще. Она испугалась за Ладомира. Страх, что его схватили кочевники, а может, и убили, подкрался к самому сердцу, которое лихорадочно стучало в груди.

Марыся! Возьми себя в руки! Ладомир смелый и сильный. С ним не может ничего плохого случится. Нужно подождать ещё не много.

Внушала сама себе девушка.

Леса Марыся не боялась. Отец всегда говорил: «Не бойся лесной темноты, не бойся лесных зверей и птиц. Бойся, прятавшихся в лесу людей».

Прислушавшись, до Марыси долетели звуки, совы, которая хлопала крыльями, взлетая с ветки дерева. Неподалёку раздалось чуть слышное пыхтение. Это ёжик, поняла Марыся, пробирается сквозь траву. И вдруг, шум от сломанной ветки, донёсся неподалёку. Марыся повернула голову в ту сторону, откуда донёсся шум.

— Марыся, — услышала шёпот девушка, — это я, Ладомир, отзовись.

— Я тут, — незамедлительно отозвалась Марыся, рванувшись навстречу юноше.

Марыся, услышав любимый голос, бросилась и наткнулась на широкую грудь мужчины. Ладомир обнял Марысю.

— Не волнуйся, — кочевники остались в степи, — теперь мы в безопасности. Голодная?

Ладомир внимательно, но ласково посмотрел на девушку. Ничего не сказав, Марыся, лишь помотала головой в знак согласия.

— Сиди здесь и ничего не бойся, я скоро приду, — с этими словами юноша скрылся среди темных деревьев.

Сев на траву, Марыся прижалась спиной к стволу дерева. Тяжелые веки опустились и девушка заснула. Сколько спала по времени, Марыся не знала. Проснулась от того, что чья- то рука аккуратно и нежно гладит по плечу. Испугавшись, Марыся отпрянула, но тут же спокойствие вернулось. Ладомир сидел рядом. Она не слышала, когда вернулся юноша. Ладомир разжег костёр и жарил на нем пойманного зайца.

— Просыпайся, — молвил Ладомир, подавая Марысе кусок мяса, — поешь. Тебе силы нужны. Далеко ещё ехать.

Марыся взяла кусок зайчатины и откусила. Сок брызнул на подбородок, смешиваясь с грязью и сажей. Она не обратила внимания.

— Так вкусно, — с набитым ртом, проговорила Марыся.

Марыся молчала, жадно вгрызаясь в дымящееся мясо. Замок… как давно это было? Тогда она понятия не имела, что вкус настоящей жизни — это вкус копченого зайца, украденного у лесного духа, и запах костра, за которым могут скрываться охотники.

— Ты голодная, вот и, кажется, что вкусно, — Ладомир отломил от тушки большой кусок мяса, — в замке такого не ела, поди. Там если и давали зайчатину, то не жаренную на костре, а с яблоками, да разными заморскими яствами.

— В замке много чего было, — уплетая с аппетитом, говорила девушка, — помню, на мой день рождения батюшка фазана велел запечь. Говорил, что лучше и вкуснее птицы нет. А я попробовала, и мне он показался таким ужасным, что я даже проглотить не смогла.

— Я никогда не ел фазана. Они в нашем лесу не водятся. Я глухарей, тетеревов бил. Но самое вкусное, это нянькины пироги.

— А мне профитроли нравятся. Сейчас бы съела целую дюжину их.

— Я такое не ел. Даже не знаю, как они выглядят, — усмехнулся Ладомир, представляя, как Марыся уплетает десяток каких-то диковинных шариков. Ему-то подавай кусок мяса, основательный и понятный. Его глаза в отблесках костра казались янтарными.

Марыся посмотрела на Ладомира, и они засмеялись. Профитроли казались такой невинной, домашней мечтой в этом диком, неизведанном лесу. Сытно поужинав, Марыся смотрела на играющие искорки, которые, словно стремясь отделиться от костра, взлетали вверх и тут же гасли. Она пыталась разглядеть в них будущее, хотя знала, что впереди лишь неизвестность.

— Замёрзла? — Нарушив тишину, спросил Ладомир. Его голос был низким, успокаивающим, словно шум листвы в летний день.

— Ага.

Ладомир подсел к Марысе поближе и обнял ее. Его объятия были сильными, надежными, как корни старого дуба. Марыся прижалась к нему, чувствуя тепло, исходящее от его тела. Он был ее щитом, ее каменной стеной.

— Так теплее. А теперь попробуй уснуть. Завтра тяжелый день будет.

Марыся была счастлива, что мужчина, ради которого она пожертвовала спокойной жизнью в замке, сейчас сидит рядом и обнимает ее.

— Расскажи мне про профитроли, — попросил он, чувствуя, как Марыся вздрагивает от его прикосновения.

— Это маленькие заварные пирожные, полые внутри. Их наполняют кремом, обычно ванильным или шоколадным. Сверху их поливают глазурью, иногда посыпают сахарной пудрой. Это… непередаваемо вкусно.

Ладомир представил себе это угощение: нежные, сладкие шарики. Совсем не то, что он привык видеть и есть. Он улыбнулся.

— Как думаешь, когда-нибудь мы их попробуем? Настоящие, с ванильным кремом и сахарной пудрой? — Вдруг спросила Марыся.

— Обязательно, — тихо ответила Ладомир, прижимая к себе сильнее девушку.

В темноте ее глаза блеснули каким-то нехорошим предчувствием. Он знал, что за ними по пятам идут люди, которым он перешел дорогу. И Марыся, сама того не желая, оказалась втянута в эту опасную игру. Профитроли казались сейчас такой нереальной, далекой мечтой, как и мирная жизнь, которую он отчаянно хотел построить с этой странной, загадочной девушкой.

Марыся была счастлива, что мужчина, ради которого она пожертвовала спокойной жизнью в замке, сейчас сидит рядом и обнимает ее. Тепло его тела проникало сквозь тонкое платье, согревая не только кожу, но и душу, измученную сомнениями и страхом.

— Я хотела помочь тебе, — вдруг, полушепотом молвила Марыся, — ты говорил, что князь Сигизмунд освободит твою мать, если ты приведёшь меня. Вот я и подумала, что если я сама к нему явлюсь, то он точно помилует ее.

— А о себе ты подумала, — грозно произнёс Ладомир. Его голос, обычно мягкий и обволакивающий, сейчас был полон гнева и тревоги.

— Нет, — робко ответила Марыся. Она опустила глаза, стыдясь собственной безрассудности. Разве могла она думать о себе, когда речь шла о спасении жизни?

И снова тишина. Он молча и она молчала. Но столько недосказанного было между ними. Они чувствовали, как огромная глыба молчания и недомолвок лежит на их плечах, придавливая к земле и не давая дышать полной грудью. Марыся знала, что этот груз нужно сбросить, иначе он раздавит их обоих.

Марыся, осторожно, чтобы не оттолкнуть от себя Ладомира, достала из кармана платья маленькую деревянную фигурку и показала ее юноше. Миниатюрный медведь, искусно вырезанный из дуба, потемнел ласки ее пальцев.

— Я получила твой подарок, — сказала Марыся и добавила, — ты был на свадьбе.

— Да, — коротко отвечал Ладомир, все, также крепко обнимая Марысю, словно боялся, что она снова ускользнет. Его голос был глухим и полным боли. — Я был там. Видел, какая красивая была невеста. Своей красотой она затмила всех.

Марыся почувствовала, как щеки заливает румянец. Неужели он действительно так думал? Или это просто слова, призванные утешить ее?

— Я думала, что не нужна тебе. Ты тогда сказал такие обидные слова. Слова, которые разбили мое сердце на тысячи осколков.

— Мне ничего не оставалось делать, как оттолкнуть тебя от себя. Князь следил за каждым моим шагом. Любая моя привязанность к тебе поставила бы под угрозу жизнь моей матушки, твою собственную жизнь… Если б я знал, что эта игрушка станет роковой, то не совершил такой ошибки. Я хотел защитить тебя, оградить от опасности.

Ты жалеешь, что подарил ее? — Марыся отпрянула от Ладомира и взглянула в его темные от ночи глаза. В них плескался бушующий океан вины и любви. — Что она привела меня к тебе? Что я здесь, на краю пропасти, жду своей участи?

Луна, выглядывавшая из-за рваных облаков, бросала призрачные тени на их лица, делая и без того драматичный момент почти нереальным.

— Я жалею, что нарушил твой покой. Ты замужем, у тебя есть муж и сейчас ты должна быть с ним, а не здесь со мной.

— Муж? — Гневалась Марыся. — Я была вынуждена выйти замуж. Мои просьбы и уговоры матушки и отца не увенчались успехами. — Сделав непродолжительную паузу, Марыся продолжила. — Я все рассказала матушке.

— Что рассказала?

— Все. Моя мать знает, что я полюбила бедного юношу, который похитил меня, чтобы освободить из рабства свою мать. Я умоляла принять тебя. Но она была непреклонна. Им нужен был союз с князем Анджеем Бочинским. Я никогда не любила князя Артура.

— Но ты его жена.

— Нет, — возмутилась Марыся, — не жена я ему. Не было у нас брачной ночи.

Ладомир посмотрел на Марысю. В свете луны ее лицо казалось бледным и хрупким, но глаза горели решимостью. Он знал, что она из знатного рода, привыкшая к роскоши и покою, а он — всего лишь вольный воин, чья жизнь полна опасностей и лишений.

— В брачную ночь я бежала. Пока все праздновали, я сбежала, — с гордость, что смогла всех провести вокруг пальца, молвила Марыся.

— Ты сумасшедшая, — поражённый рассказом девушки, промолвил Ладомир, — нет, ты смелая и безрассудная.

Сердце Ладомира забилось быстрее. Он видел, как сильно она рисковала, ради него. Не княжеский трон, не богатство, а он, простой воин, стал ее выбором.

Ладомир привлёк к себе Марысю. Обняв, он еле заметно прикоснулся губами волос девушки. Она пахла свободой и отчаянием. Он чувствовал, как бьется ее сердце, как дрожат ее плечи. Он знал, что это безумие — держать ее в объятиях, но не мог противиться этому желанию. Ее любовь была запретной, как плод с древа познания.

— Я хочу быть с тобой, Ладомир, — не вытерпела Марыся, — если я тебе не нравлюсь, ты мне так и скажи. Я пойму.

Она подняла на него свои огромные глаза, полные надежды и страха. В этот момент Ладомир понял, что не может ее отпустить. Не может предать ее любовь. Но он также понимал, что их ждет впереди. Князь Анджей не простит побег невесты своего сына, а родители Марыси будут в ярости. Но, глядя в ее глаза, Ладомир решил, что готов ко всему.

Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь шумом листвы и криками ночных птиц. Ладомир отстранился, в его глазах читалась борьба. Он понимал, что ей грозит, если ее найдут.

— Ты не понимаешь, что это значит, Марыся? — прошептал он, — Ты не можешь просто так сбежать от своей судьбы.

— Моя судьба — это ты, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Я сделала свой выбор.

— Какая же ты глупенькая, — Ладомир поднял подбородок Марыси и заглянул в васильковые с алым проблеском от костра глаза. — В моем сердце ты поселилась с первых минут, лишь только я тебя увидел. Каждую минуту я думал о тебе. А когда увидел в свадебном платье на ступенях храма, мое сердце сжалось так, что воздуха не хватало. Ты самое дорогое, что есть у меня. Я люблю тебя, Марыся.

Ладомир не выдержал. Он притянул ее к себе и поцеловал. Поцелуй был долгим и жадным, как глоток воды для умирающего от жажды. В нем было все: страсть, отчаяние, любовь и страх. Он знал, что этот поцелуй может стать последним. Но в этот момент, под лунным светом, он не мог думать ни о чем другом, кроме нее.

Когда они оторвались друг от друга, Марыся заглянула в его глаза и увидела в них ответ. Ответ, которого так долго ждала. Ответ, который стоил ей целой жизни.

Ладомир наклонился над лицом девушки и их губы встретились в сладостном поцелуе. Сладкий поцелуй длился долго. Осторожно, боясь причинить вред хрупкой девушке своими грубыми мужскими руками, Ладомир ласково прижал к себе Марысю. Время, словно замерло. Кто- то свыше остановил маятник часов для того, чтоб два бьющихся в унисон сердца, могли насладиться друг другом, этой украденной ночью, этой рискованной близостью.

Он покрывал счастливое лицо девушки поцелуями. От сладостных и влажных губ мужчины, Марыся была на седьмом небе блаженства.

Поцелуи осыпали ее счастливое лицо. От этой влажной, горячей ласки Марыся парила на седьмом небе. Ее тело трепетало, отвечая на каждое прикосновение, в душе расцветал бутон нежности и безумной страсти.

Внезапно Ладомир отстранился, в глазах — испуг. Он понял, что еще один поцелуй, еще одно прикосновение — и граница будет перейдена. Неизбежное… его пугало. Страх, холодный и липкий, сковал его сердце. Он испугался не себя, а ее, ее будущего, запятнанного позором.

— Нельзя, — тихо произнёс Ладомир, всматриваясь сквозь ночную темноту в глаза девушки, в них плескалось обожание, доверие и невысказанная мольба. — я не имею права.

Марыся смотрела и ничего не понимала. Она готова отдаться любимому здесь и сейчас, без остатка, без сожалений. Ее не пугал лес, темнота, холод. Ее мир сузился до этих сильных рук, до этого жаркого взгляда, до этой любви, что горела в их сердцах.

— Почему? — Чуть слышно, разочарованно произнесла Марыся. — Мы же любим друг друга.

— Это не правильно, Марыся, — мягко притронулся своими ладонями Ладомир к горячим щекам девушки. Он чувствовал дрожь ее тела, ее жажду, и это разрывало его изнутри.

— Я не понимаю, — положив поверх его ладоней свои, — шепнула Марыся. Ее глаза наполнились слезами, предательски блеснувшими в лунном свете.

— Я люблю тебя, но то, что может произойти, это …, — Ладомир в отрицании замотал головой. Он не мог подобрать слова, чтобы объяснить весь ужас ситуации, весь риск, на который они идут. — Ты жена другого, пусть даже ты его не любишь, но перед богом ты принадлежишь ему.

— Что? — Изумленно спросила девушка. В ее голосе звучало непонимание и боль. Неужели это конец? Неужели все ее надежды рухнули?

— Я хочу, что б все было правильно. Я не желаю, чтобы ты жалела об этом. Никогда.

Марыся закрыла ладошкой его рот, чтоб он не смог произнести и слова. Она не хотела слышать больше оправданий, больше упреков, больше этого мучительного «нельзя».

— Жалеть? О чем? О том, что моим первым мужчиной станет любящий человек, а не навязанный родителями муж? — Сделав паузу, Марыся продолжила. — Если б я хотела быть с мужем, то сейчас спала в тёплой и мягкой постели. Я пожертвовала всем ради тебя, потому что люблю. А ты говоришь, жалеть. Мне больно слышать эти слова от тебя.

Марыся опустила руки и, встав, отошла в сторону. Она не хотела, чтобы Ладомир видел жемчужные капли, которые ручьём стекали по щекам, выдавая уязвимость и отчаяние.

Ладомир поднялся следом за Марысей, подошёл сзади и обнял. Прижал ее к себе крепко, стараясь впитать всю ее боль, всю ее обиду.

Какой я неотесанный болван! Дурак!

Ладомир корил себя за слова и обиду, причинённые любимой. Нежно, он прикоснулся губами к маленькому ушку. Затем, покрыл поцелуями шейку. Марыся повернулась к нему и вновь время замерло.

Влюблённые не заметили, как наступил рассвет. Нежась в объятиях друг друга, они мечтали о будущем. Ладомир рассказал о дяде матушки, который должен помочь им. Марыся слушала Ладомира и на душе, и на сердце царило спокойствие. Она знала, что теперь принадлежит этому могучему и такому ранимому русину. И никто на свете не сможет вырвать ее любовь к нему из ее сердца. Даже боги.

— Тихо, — неожиданно прошептал Ладомир, — здесь кто- то есть.

Невдалеке послышался хруст ветки. Запах прелой листвы смешался с терпким ароматом диких трав, создавая густую, тревожную атмосферу.

— Одевайся, — вскакивая с помятой травы, скомандовал мужчина, — скорее.

Марыся испуганно схватила платье, небрежно снятое и брошенное ночью. Холод утренней росы пробрал до костей. Ладомир кинулся к лошади, быстро накинул седло на спину животного, снял поводья с ветки дерева и одним махом посадил в седло, подбежавшую к нему Марысю. В его глазах плескалась неприкрытая тревога, вразрез идущая с ночной нежностью.

Взяв под уздцы, Ладомир, как только мог, бесшумно повёл по утренней росе лошадь. Марыся оглянулась, и ее взору предстало лицо, которое она разглядело между ветками. Круглое, плоское лицо с таким же плоским носом, узкими, словно щель глазами, пухлыми губами выглядывало из-за куста. Их взгляды встретились, и страшное лицо оскалилось в злорадной улыбке, обнажив гнилые коричневые зубы. Отвратительный запах чеснока и пота ударил в нос.

— А, — в ужасе воскликнула Марыся.

Ладомир оглянулся и увидел несколько невысоких, коренастых мужчин. Без промедления, Ладомир вскочил на кобылу, и с силой ударил ногами в бока животного. Лошадь помчалась со всей своей силой по лесу, неся на себе двух людей.

Кочевники, не тратя время даром, вскочили в седла и начали преследовать мужчину и девушку. Их дикие крики, похожие на карканье ворон, разносились по лесу.

Ветки деревьев хлестали по лицу Марыси. Зажмурившись, она крепко вцепилась в гриву лошади. Ладомир, как мог, подгонял кобылу, однако, старая Агата, не могла мериться с силами с жеребцами, на которых сидели кочевники.

Ладомир оглянулся. Всадники, преследовали по пятам. Их лица были искажены злобой, в руках блестели кривые сабли. Оторваться никак не удавалось. Мужчина поцеловал девушку в затылок и прошептал в ушко:

— Держи крепко поводья, Агата выведет тебя. Я задержу их.

— Нет, — испуганно прокричала Марыся, крепко хватая поводья, — нет. Не оставляй меня. Я боюсь.

— Агате тяжело, она не выдержит нас двоих. За меня не беспокойся. Я найду тебя. Постарайся как можно крепче держаться в седле, — с этими словами Ладомир спрыгнул с лошади и упал на траву. Он перекатился, быстро вскочил на ноги и выхватил из-за пояса короткий меч. Крик кочевников стал громче, приближаясь. Марыся, с отчаянием в глазах, смотрела, как он остался один, лицом к лицу с врагом. «Я найду тебя», — эхом отдавались его слова в ее голове, когда Агата, повинуясь инстинкту, уносила ее вглубь леса, навстречу неизвестности.

Марыся вцепилась в поводья так сильно, что пальцы онемели. Обернувшись, последнее, что она увидела то, как Ладомир, словно разъяренный медведь, набросился на скачущих кочевников. Страх за любимого, за себя сжигал ее изнутри, плавил кости. Она не помнила, как оказалась на небольшом лугу. Кобыла от усталости рухнула прямо на цветущие полевые цветы. Марыся чудом уцелела от ушибов и ран. Сидя перед старой лошадкой и, гладя ее по морде, из глаз Марыси текли слезы. Слезы бессилия и отчаяния.

— Агата, вставай, нужно бежать, — потянув за уздечку, молила Марыся. Но Агата лежала и смотрела своими огромными лошадиными глазами, полными боли и печали. Часы жизни бедной кобылы были сочтены.

Марыся поднялась с колен, посмотрела в ту сторону, откуда была опасность и, подобрав юбку, бросилась бежать в противоположную сторону. Трава и полевые цветы на лугу доставали до пояса, поэтому бежать было тяжело. Марыся видела, что где заканчивался луг, начинался ельник. Темный, густой, обещающий хоть какое-то укрытие. Она из всех сил пыталась достигнуть убежища. И ей это почти удалось. Оставалось несколько метров до пушистых и колючих ёлок, до спасительной тени. Но вдруг, топот копыт и улюлюканье страшным гортанным голосом донестись до неё. Чья- то сильная рука, пахнущая кожей и дымом костра, схватила Марысю и перекинула, словно соломинку, через спину жеребца. Ткань юбки задралась, открывая белые бедра, и теперь она видела лишь передние и задние ноги коня, мелькающую траву. Запах пота и кожи коня ударил в нос.

Но самое страшное предстало пред взором Марыси чуть позже, когда похитители въехали в лес. Она увидела Ладомира, лежащего навзничь, неподвижно, а из спины торчала стрела степняка, оперенная вороньим пером. Его глаза были открыты и смотрели в пустое небо.

— Нет, — крикнула девушка. В ее крике было столько боли, что конь, нёсший ее, встрепенулся, заржал, словно разделяя ее отчаяние.

Попытавшись поднять голову, Марыся ощутила резкую и жгучую боль в голове. Боль была от нагайки, которой ударил всадник пленницу. Потеряв сознание, Марыся ничего и никого больше не видела. Только в ушах еще долго звучал предсмертный крик Ладомира, смешиваясь с торжествующим воем степных волков.