Пурпурная яшма: китайская повествовательная проза I—VI веков

Неизвестный автор Яньский наследник Дань

^{1}

Дань, престолонаследник царства Янь, жил заложником в Цинь^{2}. При встречах с ним Циньский князь^{3} не оказывал ему должного почтения. Дань был уязвлен и пожелал вернуться на родину. Князь и слышать об этом не хотел и, глумясь над ним, сказал:

— Побелеет у ворона голова, вырастут рога у лошади, — отпущу тебя.

Дань с тяжким вздохом поднял лицо к небу. И вот побелела голова у ворона, и выросли рога у коня. Циньскому князю пришлось отпустить Даня. Но велел он поставить на мосту ловушку, надеясь, что Дань угодит в нее. Однако ловушка не захлопнулась, и Дань прошел по мосту. Ночью достиг он пограничной заставы. Ворота были еще заперты. Тогда он крикнул петухом, и все петухи окрест разом ответили ему. Ворота открыли^{4}, и Дань бежал домой. Так он исполнил свое желание.

Дань был глубоко оскорблен Циньским князем и решил отомстить. Он начал сзывать храбрейших воинов, суля им многие блага и достойное обращение, и не было ни одного, кто бы не пришел к нему.

Тогда же Дань написал письмо своему учителю Цюй У: «Дань не достоин своих предков. Рожден в глухой стороне, вырос в бесплодных землях. Оттого не лицезрел он мужей высокого долга, не внимал их драгоценным советам, оттого не постиг Путь^{5}, коему надлежит следовать. Но он желает изъяснить свои мысли в письме и будет счастлив, если учитель прочтет его.

Дань слыхал, что позор для достойного мужа, снеся оскорбление, жить на свете, равно как бесчестие для девицы — повстречав насильника, потерять девство. Потому тот, кто готов перерезать себе горло, не дрогнет; тот, кому уготована смерть в котле-треножнике^{6}, не побежит в страхе. Быть может, эти люди находят усладу в смерти и забывают о жизни? Нет, просто в сердце хранят верность своим помыслам. Циньский князь нарушает установление Неба, расправляясь со слабым, как тигр иль волк. Он был непочтителен к Даню, считая себя высшим среди князей. Одно воспоминанье о нем рождает боль, пронзающую до мозга костей.

Если выставить против Цинь весь народ царства Янь, то и тогда Цинь не одолеть. Долгие годы уйдут на войну, и все впустую, ибо ясно — сил не хватит. Одна надежда — созвать наиотважнейших мужей Поднебесной^{7}, собрать великих героев со всех земель, что средь Четырех морей^{8}. Пусть Дань разорит страну, опустошит казну — лишь бы достойно встретить храбрецов. Циньскому князю поднесет он редкие сокровища и сладкие речи, и Цинь, позарившись на подачки, поверит в его искренность. А там уж дело за мечом. Он — замена войску, в котором воинов пусть даже сто раз по десять тысяч. Меч избавит от позора род Даня на десять тысяч поколений. А если, как задумано, не выйдет, то Дань спрячет свой лик от Неба и в неутоленной досаде уйдет к Девяти истокам^{9}, ибо любой князек будет смеяться и указывать на Даня пальцем. Но и Вам, достойный учитель, не избегнуть той же участи. Да и что станет с землями Даня к северу от реки Ишуй?^{10} С почтением направляю письмо, надеюсь, что наставник со всей зрелостью мысли обдумает его».

Наставник Цюй У в ответ написал: «Ваш подданный слыхал: кто быстр в решениях, несет убыток, кто поддается соблазнам сердца — губит себя. Ныне, когда князь желает смыть позор, что тяготит его, и тем избыть давнюю печаль, долг настоящего подданного лечь костьми за правое дело, а не уклоняться. Ваш слуга мыслит так: мудрый, когда что-то задумал, не полагается на удачу, трезвый умом, желая утешить сердце, не пойдет на поводу у прихоти. Потому и говорят: прежде сделай дело, потом думай о награде. Сначала утвердись в решении, после — действуй. Вот тогда не совершишь промаха, не будешь, как говорится, находясь в пути, сокрушаться, что стоишь на месте. Наследник ценит мужество храбреца и уповает на силу меча. Но дело, от коего ожидает успеха, не продумано до конца. Ваш подданный предлагает войти в союз с царством Чу^{11}, объединить силы с Чжао^{12}, вовлечь в сговор Хань и Вэй^{13} и лишь тогда выступить против Цинь. Так можно разбить Цинь. Добавлю: Хань и Вэй с царством Цинь связаны узами только дальнего родства. Поднимем войско, и Чу придет на помощь, а вслед за Чу присоединятся Хань и Вэй. Сила такого союза очевидна. Последует моему совету наследник — избудет бесчестие, а я освобожусь от тягостных забот».

Дань остался недоволен письмом и призвал наставника Цюй У.

— Подданный полагает, что, если наследник последует совету, Цинь никогда больше не будет угрожать землям к северу от реки Ишуй. А удельные князья-соседи станут домогаться нашей поддержки, — разъяснил Цюй У.

— Но ведь томительно потянутся бесконечные дни. А сердце не может ждать, — сказал наследник.

Цюй У возразил:

— Когда дело идет о Цинь, то здесь лучше помедлить, чем поспешить. Хотя минуют луны и года^{14}, пока объедините силы с царствами Чу и Чжао, привлечете к себе Хань и Вэй, но дело в конце концов завершится успехом.

Дань возлег на ложе, дав понять, что не желает более слушать.

— Подданный, как видно, не угодил наследнику, — сказал Цюй У. — Но он знаком с Тянь Гуаном — человеком глубокого ума, полным замыслов. Хотел бы представить его вам.

На что Дань ответил:

— Согласен.

Когда Тянь Гуан пришел к Даню, Дань стоял подле ступеней трона. Он тотчас вышел встретить гостя и приветствовал его двойным поклоном. После того как оба уселись, Дань обратился к нему:

— Наставник не счел царство Янь за земли варваров, а Даня — недостойным своих предков и снизошел до нашего захолустья. А ведь царство Янь затеряно на северных границах, в глуши, так что вполне можно уподобить его краю дикарей. Учитель не почел за унижение приехать, и Дань готов быть ему слугой. Гляжу на ваш нефритовый лик, — добавил он, — и мнится мне: то явился дух-предок, дабы защитить царство Янь. Прошу учителя снизойти до нас и претерпеть нашу скудость.

Тянь Гуан ответил ему таким словом:

— С той поры, как, волосы связав пучком^{15}, утвердился в нравственной чистоте, и по сей день я преклоняюсь перед высокими деяниями наследника и славлю его доброе имя. Почту за счастье быть наследнику полезным.

Дань опустился на колени и пополз к Тянь Гуану. Слезы ручьем текли по его лицу. Он сказал:

— Долгое время Дань жил заложником в царстве Цинь, и Циньский князь не оказывал ему должного почтения. День и ночь сердце Даня жжет мысль о мести. Если считать народ, то у Цинь его больше, если мерить силу, то Янь слабее. Хотел бы заручиться поддержкой соседних царств, да сердце, горящее местью, не может ждать. Не замечаю, где вкушаю пищу, не сплю спокойно по ночам. Пусть даже Янь и Цинь погибнут вместе, и тогда я буду счастлив — мой остывший пепел вспыхнет огнем, а белые кости оживут! Желал бы получить у наставника совет.

Тянь Гуан испросил отсрочки:

— Дело это важное, прошу дать мне время подумать.

Дань поселил наставника в верхних покоях. Трижды на дню сам подносил ему еду и беспрестанно справлялся о здоровье.

Прошло три месяца. Наследник был удивлен, что гость хранит молчание. Он решил обратиться к Тянь Гуану. Удалив слуг, он сказал:

— Придя ко мне, учитель явил свое сочувствие и сострадание. Я ожидал, что он предложит мне удачный план. Уже три месяца, как я готов внимать его советам. Неужто наставнику нечего мне предложить?

Тянь Гуан ответил:

— Если бы наследник и не напомнил мне, все равно я намеревался высказаться. Известно, что скакун быстроногий, когда молод, легко покроет тысячу ли^{16}, а одряхлев, и малого пути не пройдет. Сейчас, когда наследник прослышал обо мне, я уже стар. Предложи я некий удачный замысел — в одиночку наследнику его не исполнить, пожелай я сам взяться за дело — сил не хватит. Наблюдал я за вашими храбрецами, среди них нет нужного вам человека. Вот Ся Фу — у него кровь храбреца, но в гневе лик его красен. Или Сун И — у него жилы храбреца, но в гневе он ликом темен. Далее, возьмем У Яна — кости храбреца, но в гневе лик его бел. Лишь одного человека знает Тянь Гуан — это Цзин Кэ, про него можно сказать: вот муж, обладающий духом храбреца, ибо в гневе лик его невозмутим. Познанья Цзин Кэ обширны, память тверда, телом он могуч, костью крепок; он не ввязывается в пустяковые дела и жаждет совершить великий подвиг. Еще в бытность свою в царстве Вэй он спас жизнь не одному десятку великих мужей. А ваши молодцы все заурядны, вот и выходит, что в деле, задуманном наследником, без Цзин Кэ не обойтись.

Дань поднялся с циновки, совершил перед наставником двойной поклон и сказал:

— Если удастся, следуя мудрому совету наставника, свести тесное знакомство с Цзин Кэ, то в царстве Янь во веки веков будут совершаться жертвоприношения духам Земли и Неба. И это будет ваша заслуга, наставник.

Тянь Гуан собрался в обратный путь. Наследник самолично провожал его, а при прощании, взяв его руку в свою, сказал так:

— Дело государственное. Прошу не разглашать тайну.

На что Тянь Гуан улыбнулся и ответил:

— Согласен.

Вскоре Тянь Гуан повидал Цзин Кэ. Он сказал ему:

— Тянь Гуан, который не достоин своих предков и сам бессилен что-нибудь сделать, рассказал о вас наследнику царства Янь — мужу редкостной добродетели. Он всем сердцем расположен к вам, и я хотел бы, чтобы вы стали ему другом.

Цзин Кэ ответил:

— Убеждения мои таковы: для того, кто мне по душе и чьи мысли разделяю, — себя не пощажу. Но и волоска не выдерну ради того, с кем мыслю розно. Ныне наставник предложил мне стать другом Даня. Почтительнейше принимаю предложение.

Услыхав о его согласии, Тянь Гуан сказал далее:

— Говорят: истинный муж не вызывает в других сомнений. Прощаясь, наследник сказал Тянь Гуану: «Это дело государственное. Прошу не разглашать тайну». Значит, князь усомнился в нем. Тянь Гуану стыдно жить под подозрением. — И тут, оборотясь к Цзин Кэ лицом, он принял смерть — заглотнул язык и умер.

Когда Цзин Кэ прибыл в Янь, Дань с почетом усадил его в колесницу, которой сам правил. Он предложил ему почетное место слева от себя^{17}, и тот, взявшись за веревочные поручни, поднялся в колесницу и сел, не соблюдая чина. Во дворце Цзин Кэ сам занял почетное место, не дожидаясь, пока гости и хозяева рассядутся. Затем он сказал:

— Тянь Гуан превозносил мне человеколюбие и добросердечие наследника, он говорил, что тот наделен редкими добродетелями, что высокие деяния его угодны Небу. Поистине слухом о славе Даня полнится земля. Потому Цзин Кэ покинул столицу Вэй и прибыл в Янь, не убоявшись опасности и дальности пути. Наследник радушно приветствовал Цзин Кэ, как встречают, по обычаю, старого друга, и оказал ему почести, каковые воздают впервые прибывшему гостю. Цзин Кэ принял это как должное, не чинясь, ибо достойный муж, если уж доверяет другому, то как самому себе.

Дань осведомился:

— Здоров ли учитель Тянь Гуан?

Цзин Кэ ответил:

— Прощаясь со мной, учитель сказал, что наследник просил его не разглашать государеву тайну, выказав ему тем свое недоверие, а это позор для достойного мужа. Тянь Гуан в моем присутствии принял смерть.

Наследник был поражен, он посерел в лице, а затем, всхлипывая и глотая слезы, сказал:

— Да разве мог Дань усомниться в учителе? Он ведь только предостерегал! Ныне, когда учитель покончил с собой, Даню остается одно — самому покинуть этот мир.

Наследник долго пребывал в растерянности, был безрадостен и мрачен.

Некоторое время спустя Дань устроил пир, на который пригласил Цзин Кэ. Когда все изрядно охмелели, Дань поднялся, чтобы самолично поднести ему чашу. Но тут храбрейший муж по имени Ся Фу обратился к Цзин Кэ с таким словом:

— Известно, что с тем, кто не обрел доброй славы в родных местах, нечего толковать о высоких деяниях. Равно как нельзя судить о достоинствах коня, не зная, может ли он мчать колесницу. Вот я и спрашиваю: какую службу может исполнять у нашего наследника Цзин Кэ, человек, издалека прибывший к нам? — Так Ся Фу пытался задеть Цзин Кэ.

Но тот ответил:

— Мужа редких достоинств не всегда следует равнять с жителями его родной деревни. Разве следует впрягать в обычную колесницу коня, по всем статьям равного тысячеверстому скакуну?! Так, в древности Люй-ван^{18}, покуда резал скот и удил рыбу, был презреннейшим человеком в Поднебесной. Лишь повстречав правителя Вэнь-вана, он стал наставником в царстве Чжоу. Жеребец быстроногий, когда возит соль, — обыкновенная кляча. Но заметь его конюший Бо-лэ^{19}, и он окажется тысячеверстым скакуном. Разве храбрецу, чтобы стяжать славу доблестного мужа, надо непременно жить в деревне, а скакуну, чтоб считаться быстроногим конем, возить колесницу?

Тогда Ся Фу спросил гостя, каковы его помыслы. И Цзин Кэ сказал:

— Хочу, чтобы яньский князь Дань пошел по стопам мудрого Шао-гуна^{20}, который некогда под сенью дикой яблони вершил справедливые и добрые дела. Заветнейшее мое желание, чтоб к трем мудрейшим царям древности^{21} причислили четвертого, чтобы шестого властителя прибавили к прославленным пяти^{22}. Как вы находите мои помыслы? — спросил он присутствующих.

Все стали восхвалять Цзин Кэ. С того раза больше никто не осмеливался задевать его. Наследник был счастлив, полагал, что теперь, когда ему служит Цзин Кэ, нечего страшиться Цинь.

Два дня спустя наследник и Цзин Кэ прогуливались по Восточному дворцу. Подойдя к пруду, они залюбовались прекрасным видом. Цзин Кэ подобрал осколок черепицы и бросил в лягушку. Наследник тотчас приказал слуге поднести Цзин Кэ блюдо, полное золота, и Цзин Кэ принялся швырять в лягушек золотые слитки. Когда блюдо опустело, ему поднесли новое. Однако Цзин Кэ оставил развлечение, сказав наследнику:

— Не потому перестал, что подумал, может, вам жаль золота, а просто рука устала.

Затем оба сели в колесницу, запряженную тысячеверстым скакуном, и отправились на прогулку.

Цзин Кэ сказал:

— У такого скакуна, как я слышал, превосходная по вкусу печень!

Дань тотчас велел прирезать коня и поднести его печень Цзин Кэ.

Некоторое время спустя полководец Фань Юй-ци из царства Цинь был обвинен в проступке, и Циньский князь его повсюду разыскивал. Фань Юй-ци бежал в царство Янь. Дань принял Фаня и в его честь устроил пир в Хуаянской башне. В разгар веселья Дань велел позвать красавицу, которая славилась игрою на цитре.

Цзин Кэ похвалил ее:

— Какая искусница!

Наследник тотчас предложил красавицу ему в подарок. Тот возразил:

— Но мне нравятся только ее руки.

Тогда Дань приказал отрубить у красавицы руки и, положив их на яшмовое блюдо, почтительнейше поднес Цзин Кэ.

Дань обычно вкушал пищу с Цзин Кэ за одним столом и спал с ним на одном ложе.

Как-то словно бы невзначай Цзин Кэ сказал Даню:

— Вот уж три года, как Цзин Кэ находится подле наследника. Все это время он был к нему милостив: дал золота, чтобы кидать в лягушек, на яшмовом блюде поднес печень тысячеверстого скакуна и искусные руки своей наложницы. Простой человек ценит подобную щедрость, он вырастает в собственных глазах, как говорится, на чи и еще цунь^{23}, и он готов преданно служить господину, словно бы конь или пес. Находясь на службе у наследника, Цзин Кэ слыхал о примерной верности павших героев древности. Бывает, что смерть одного — весомей Тайшань^{24}, а смерть иного — легче лебяжьего пуха. Спрашивается, ради чего они гибли? Быть может, наследник осчастливит Цзин Кэ разъяснением?

В знак почтительного внимания к Цзин Кэ, Дань оправил полу своего платья и доверительно сказал:

— Некогда Дань жил пленником при циньском дворе, и тамошний князь при встречах с ним вел себя недостойно. Даню стыдно жить с ним на одном свете. Вот Цзин Кэ выказал свое уважение Даню: не почел его за недостойного и одарил присутствием малое его владение. Дань хотел было вверить Цзин Кэ защиту алтаря отечества, однако не знает, как это сделать.

Цзин Кэ ответил:

— Сейчас в Поднебесной нет царства сильнее, чем Цинь. Яньский наследник не настолько силен, чтобы внушать страх удельным князьям-соседям, да они и не согласятся служить его делу. Даже если наследник поднимет всех своих подданных — Цинь ему не победить, равно как стаду баранов не одолеть волка, а стае волков не загнать тигра.

Наследник сказал:

— Много лет Дань вынашивает мысль о мести, но по сию пору не знает, как ее осуществить.

Тогда Цзин Кэ предложил:

— Фань Юй-ци провинился перед Циньским князем, и тот повсюду его разыскивает. Циньский князь с вожделением взирает на земли области Дукан^{25}. Если поднесем ему голову Фань Юй-ци, а к ней — чертеж дуканских земель, план наследника осуществится.

Наследник сказал:

— Если дело закончится успешно, Дань готов подарить Цзин Кэ все царство Янь. Для него это было бы радостью. Но полководец Фань бежал к нему, ища защиты. Выдать его — не по сердцу Даню.

Цзин Кэ промолчал.

Минуло пять лун, и наследник уже стал побаиваться, как бы Цзин Кэ не изменил свое намерение. Однажды он сказал ему:

— Царство Цинь разгромило Чжао, циньские воины подошли к границам Янь; Дань встревожен. Он готов последовать совету Цзин Кэ, но не знает, с чего начать. Быть может, сперва послать к Циньскому князю У Яна?

Цзин Кэ разгневался:

— Зачем зеленого юнца посылать туда, откуда нет возврата? Цзин Кэ бездействует лишь потому, что ждет благоприятного случая.

Вскоре Цзин Кэ тайно пришел к Фань Юй-ци и сказал ему:

— Слышал, полководец провинился перед Циньским князем, и семью его — отца, мать, жену и детей, — всех сожгли на костре. За поимку полководца обещана награда — город в сотни сотен дворов, да в придачу тысяча цзиней золота^{26}. Цзин Кэ скорбит о вашей участи, полководец. Но у меня есть к вам слово. Я вопрошаю: «Готов ли полководец отомстить за свое бесчестие, а заодно смыть позор унижения, нанесенного царству Янь?»

Фань Юй-ци ответил:

— Давно помышляю о мести. День и ночь проливаю слезы, ибо не знаю, на что решиться. Если господин Цзин Кэ осчастливит меня наставлением, почтительно его выслушаю.

Тогда Цзин Кэ сказал:

— Нужна ваша голова, чтобы вместе с чертежом дуканских земель поднести ее Циньскому князю. Он будет рад такому подарку, а обрадовавшись, пожелает увидеть Цзин Кэ. Тогда Цзин Кэ левой рукою ухватится за княжеский рукав, чтобы правой поразить в грудь кинжалом. Но прежде чем убить князя, Цзин Кэ перечислит ему его преступления и скажет, что мстит за царство Янь. И развеется гнев, переполняющий ваше сердце.

Фань Юй-ци поднялся. Он решительно выхватил меч и сказал Цзин Кэ:

— Вот о чем мечтал я и днем и ночью.

В тот же миг Фань Юй-ци перерезал себе горло. Голова его повисла, глаза не успели закрыться.

Дань, узнав об этом, вскочил в колесницу и, сам правя лошадьми, примчался к месту смерти. Он упал на труп полководца и заплакал навзрыд. Печаль его была неутолима.

Некоторое время спустя, приняв в рассуждение, что ничего уже изменить невозможно, Дань велел положить голову Фань Юй-ци в ларец и поднести ее Циньскому князю вместе с чертежом дуканских земель.

Цзин Кэ поехал в Цинь в сопровождении У Яна.

Он отправился в путь, не дожидаясь счастливого дня^{27}. Наследник и близкие его друзья в скромных холщовых одеждах^{28} и простых шапках проводили его до реки Ишуй. Здесь Цзин Кэ остановился, чтобы поднять чашу за долголетие Даня, а потом запел:

Гао Цзянь-ли подыгрывал ему на тринадцатиструнной цитре, а Сун И вторил цитре в лад. Когда звуки цитры были мужественны, то волосы у храбрецов вставали от гнева, вздымая шапки. Когда цитра печалилась, достойные мужи плакали.

Вот двое поднялись на колесницу и уж более ни разу не оглянулись назад. Когда они проезжали мимо провожавших, Ся Фу перерезал себе горло, напутствуя тем самым храбрецов.

Цзин Кэ и У Ян проезжали через селенье Янди. Цзин Кэ решил купить мяса. Он заспорил с мясником, сколько весу в куске. Мясник оскорбил Цзин Кэ. Тогда У Ян замахнулся на мясника, но Цзин Кэ остановил его руку.

Они явились в Цинь с запада и прибыли в столицу Сяньян. Когда вошли во дворец, придворный по имени Мэн доложил о них Циньскому князю:

— Яньский наследник Дань, убоявшись могущества великого князя, подносит ему голову Фань Юй-ци и чертеж земель области Дукан и обещает стать нашим вассалом на северных границах.

Циньский князь обрадовался. В сопровождении множества сановников и нескольких сотен стражников, вооруженных рогатыми копьями, он вышел к яньским послам. Цзин Кэ почтительно держал в руках голову Фань Юй-ци, У Ян — чертеж. Когда согласно зазвучали барабаны и колокола, а толпа сановников провозгласила: «Десять тысяч лет великому князю!» — У Яна одолел страх: ноги словно приросли к земле, а лицо стало пепельно-серым, как у покойника. Циньский князь удивился. Тогда Цзин Кэ бросил на У Яна пристальный взор, выступил вперед и извинился:

— Мы, подлые люди, выходцы из северных и южных племен, никогда прежде не видели Сына Неба^{29}. Уповаю, что проявите снисхождение к нашей оплошности и дозволите завершить церемонию.

Циньский князь приказал Цзин Кэ:

— Возьми чертеж и подойди ближе.

Князь стал разворачивать чертеж и вдруг увидел острие короткого меча. Цзин Кэ левой рукою ухватил князя за рукав платья, а правой изготовился ударить мечом в грудь. Но прежде чем убить князя, он стал перечислять его вины:

— Много дней прошло с тех пор, как ты провинился перед яньским наследником, теперь ты жаждешь подчинить все земли, какие ни есть среди Четырех морей, и не ведаешь ты в жажде власти ни удержу, ни меры. Фань Юй-ци не совершил проступка, но ты истребил весь его род. Ныне Цзин Кэ намерен покарать тебя, дабы отомстить за всю Поднебесную. У яньского наследника больна мать, и это заставляет Цзин Кэ торопиться. Если удастся, он захватит тебя живым, если нет — убьет!

Циньский князь ответил:

— Вижу, что надлежит мне подчиниться вашей воле. Молю лишь об одном: дайте мне послушать цитру, и я умру.

Позвали наложницу государя. Та прикоснулась к струнам, и цитра запела:

Цзин Кэ не понял песни. Князь же внял цитре и выхватил меч из ножен. Затем с силой вырвал свой рукав, перепрыгнул через ширму и побежал. Цзин Кэ метнул в князя кинжал. Но кинжал угодил в бронзовую колонну, лишь задев князю ухо. Из колонны во все стороны посыпались искры. Тут князь внезапно обернулся и единым взмахом меча отсек Цзин Кэ обе руки. Цзин Кэ прислонился к колонне и засмеялся. Затем он сполз на землю, став похожим на совок для мусора. В сердцах выругался и сказал:

— Не рассчитал, дал мальчишке себя провести. И за яньского наследника не отомстил, и дела великого не свершил.

Лин Сюань Неофициальное жизнеописание Чжао — Летящей ласточки

^{30}

Государыня Чжао, прозванная Фэй-янь — Летящей ласточкой, была дочерью Фэн Вань-цзиня. Дед ее Да-ли изготовлял и отлаживал музыкальные инструменты, исправляя должность настройщика при дворе князя в Цзянду. Сын его Вань-цзинь не пожелал наследовать семейное занятие и занялся музыкой, он сочинял скорбные плачи по усопшим. Своим песнопениям он дал название «Мелодии из мира смертных». Всякого, кто их слышал, они трогали до глубины сердца.

В свое время внучка старого князя в Цзянду, владетельная госпожа земель Гусу, была выдана за Чжао Маня, чжунвэя^{31} из Цзянсу. Этот Чжао Мань до того возлюбил Фэн Вань-цзиня, что, если не ел с ним из одной посуды, не насыщался. У него рано объявился тайный недуг, почему он к жене своей не приближался. Фэн Вань-цзинь вступил в связь с госпожой Чжао, и та забеременела.

Чжао Мань был ревнив и вспыльчив. В страхе перед ним госпожа Чжао сослалась на недомогание и переехала во дворец старого князя. Здесь она разрешилась от бремени двойней. Девочку, которая появилась на свет первой, назвали И-чжу, вторую нарекли Хэ-дэ. Их отослали к Фэн Вань-цзиню, а дабы скрыть обстоятельства рождения, дали им фамилию Чжао.

Уже в детском возрасте И-чжу отличалась умом и сообразительностью. В семье Фэн Вань-цзиня хранилось сочинение старца Пэн-цзу «Различение пульсов»^{32}, и по этой книге она овладела искусством управлять дыханием. Повзрослев, стала она осанкою изящна, в поступи легка, поднимет ножку — будто вспорхнет, за что и прозвали ее Ласточкой.

Хэ-дэ телом была гладка, словно бы умащена притираниями, когда выходила из купальни, всегда казалась сухой. Была она искусна в пении, голос ее, приятный для слуха, лился медленно и нежно. Сестры были несравненными красавицами.

После смерти Фэн Вань-цзиня семья его разорилась. Фэй-янь с младшей сестрой вынуждены были перебраться в Чанъань^{33}, где в то время их знали еще как побочных дочерей Чжао Маня. Они поселились в переулке рядом с неким Чжао Линем, начальником стражи во дворце правителя Янъэ^{34}. Надеясь на его покровительство, сестры не однажды подносили ему в дар узорные вышивки. Он всякий раз смущался, но подношения принимал. Вскоре девушки переехали к нему, и их стали считать за дочерей Чжао Линя. Некогда родная дочь Чжао Линя служила во дворце, но заболела и умерла. Фэй-янь назвалась ее именем и вместе с Хэ-дэ стала служить во внутренних покоях дворца. С замиранием сердца, забывая о еде, они могли целыми днями слушать песни. Еще в бытность свою служанками сестры начали постигать искусство пения и танцев, украдкой подражая танцовщицам и певицам. К тому времени они узнали крайнюю нужду и в деньгах и в платье, так как почти все сбережения растратили на пустяки, покупая без всякой оглядки на цену притирания, благовония для омовений и пудру. В доме не было ни одной служанки, которая бы не сказала, что девицы с придурью, ибо на двоих у них было одно-единственное одеяло.

Между тем Фэй-янь свела знакомство с соседом, императорским ловчим. Как-то снежной ночью она ждала этого ловчего подле дома. Чтобы не замерзнуть, она стала реже дышать. Ловчий удивился, что Фэй-янь не только не дрожит от холода, но еще и теплая. Он пришел в изумление и почел ее за небожительницу. В скором времени, благодаря влиянию своей госпожи, Фэй-янь попала в императорский дворец, и император тотчас призвал ее. Ее тетка Фань-и, дама-распорядительница высочайшей опочивальни, знала, что у Фэй-янь что-то было с императорским ловчим, вот почему при этом известии у нее похолодело сердце.

Когда государь прибыл почтить Фэй-янь благосклонностью, Фэй-янь обуял страх, и она не вышла навстречу государю. Она зажмурила глаза, прикрыла руками лицо и плакала так, что слезы стекали у нее даже с подбородка. Три ночи продержал он ее в своих объятиях, но так и не смог с нею сблизиться. Однако у него и в мыслях не было корить ее. Когда однажды дворцовые дамы, ранее бывшие в милости у государя, как бы ненароком спросили о ней, тот ответствовал:

— Она столь роскошна, будто в ней всего в избытке, до того мягка, словно бы без костей. Она и медлительна и робка, то как бы отдаляется от тебя, то приближается вновь. К тому же Фэй-янь — человек долга и благопристойности. Да что там, разве идет она в сравнение с вами, которые водят дружбу со слугами и лебезят перед ними?

В конце концов государь разделил с Фэй-янь ложе, и киноварь увлажнила циновки. После этого Фань-и завела как-то с Фэй-янь беседу с глазу на глаз:

— Выходит, ловчий и не приближался к тебе?

Фэй-янь ответила:

— Три дня я практиковала способ сосредоточения на своем естестве, отчего плоть моя налилась и набухла. Будучи телом грузен и могуч, государь нанес мне глубокую рану.

С того дня государь особо выделял Фэй-янь своей благосклонностью, а ее соперницы стали именовать Фэй-янь не иначе как государыней Чжао.

Однажды государь, пребывая в личных покоях, что подле залы Уточек-неразлучниц^{35}, изволил просматривать списки наложниц. Фань-и обронила слово, о том, что у Фэй-янь есть еще и младшая сестра по имени Хэ-дэ, равно прекрасная лицом и телом, к тому же по натуре своей благонравная.

— Поверьте, — добавила Фань-и, — она ни в чем не уступит государыне Чжао.

Государь незамедлительно приказал придворному по имени Люй Янь-фу взять его личную коляску, изукрашенную нефритом и драгоценными каменьями, и, положив в нее матрасик из перьев феникса, ехать за Хэ-дэ. Однако же Хэ-дэ предложение отклонила, сказав придворному:

— Без приглашения моей драгоценной сестры не смею следовать за вами. Уж лучше отрубите мне голову и отнесите ее во дворец.

Люй Янь-фу воротился и в точности доложил обо всем государю. Тогда Фань-и, якобы для государевых нужд, взяла принадлежавший Фэй-янь платок с собственноручной ее разноцветной вышивкой и отправила Хэ-дэ как подтверждение воли государыни. Хэ-дэ дважды омылась, надушилась ароматным настоем алоэ из Цзюцюя и убрала себя так: закрутила волосы в узел «на новый лад», тонко подвела черною тушью брови в стиле «очертания дальних гор» и завершила свой убор небрежным прикосновением, добавив к лицу красную мушку. Не имея достойных одежд, она надела простое платье с короткими рукавами и юбку с вышивкою и дополнила наряд носками с узором в виде слив.

Государь повелел навесить спальный полог в зале Облачного блеска и повелел Фань-и ввести Хэ-дэ в залу. Однако Хэ-дэ сказала:

— Моя драгоценная сестрица злонравна и ревнива, всякое благодеяние государя ей нетрудно обратить в беду. Готова снести позор казни, ибо не жаль мне жизни, но без наставления сестрицы не пойду.

Опустив глаза, Хэ-дэ переступала с ножки на ножку, не в силах следовать за Фань-и. Речь ее звучала твердо. И все, кто был подле нее, изъявили свое одобрение. Государь отослал Хэ-дэ домой.

В то время при дворе находилась Нао Фан-чэн, которая еще при государе Сюань-ди^{36} исправляла должность управительницы дворца Ароматов^{37}. Ныне, уже поседевшая, она служила наставницей при государевых наложницах. Как-то однажды, стоя позади государя, Нао Фан-чэн плюнула и сказала:

— Как вода гасит огонь^{38}, так эти девки доведут нас до беды.

По подсказке Фань-и государь отдалил Фэй-янь, приказав выстроить для нее особые Дальние покои. Он пожаловал ее богатой утварью, пологом, расшитым пурпурными и зелеными облаками, узорным нефритовым столиком и червонного золота курильницей в виде священной горы Бошань с девятью пиками.

В свою очередь Фань-и обратилась к государыне со словами порицания:

— У нашего государя нет наследников, а вы, пребывая во дворце, не заботитесь о продолжении государева рода. Не пора ли просить государя, чтобы он приблизил к себе наложницу, которая родила бы ему сына?

Фэй-янь благосклонно согласилась, и той же ночью Хэ-дэ отведена была к государю.

Император преисполнился восторга. Он прильнул к Хэ-дэ, и ни в одной линии тела ее не нашел каких-либо несовершенств. Он дал ей прозвание Вэньжоу-сян, что значит «Приют тепла и неги». По прошествии некоторого времени он признался Фань-и:

— Я стар годами и в этой обители хотел бы умереть. Ибо отныне мне не нужно, подобно государю У-ди, искать страну Белых облаков^{39}.

Фань-и воскликнула:

— Пусть государь живет десять тысяч лет! — И добавила: — Воистину, Ваше Величество, вы обрели бессмертную фею.

Государь тотчас пожаловал Фань-и двадцать четыре штуки парчи, сотканной русалками^{40}.

Хэ-дэ сполна завладела сердцем императора. Вскоре ей была дарована степень Первой дамы.

Хэ-дэ обычно прислуживала сестре-императрице, воздавая ей почести, какие полагались старшему в роде. Однажды, когда сестры сидели рядом, государыня, сплюнув, случайно попала на накидку Хэ-дэ.

— Поглядите, сестрица, как вы изукрасили мой фиолетовый рукав, — молвила Хэ-дэ. — Получилось, словно бы узоры на камне. Да отдай я приказ в дворцовые мастерские, там вряд ли исполнили бы подобный рисунок. К нему вполне подойдет название «Платье с узором на камне и при широких рукавах».

Государыня, будучи удалена в Дальние покои, свела короткое знакомство со многими офицерами из личной своей охраны и даже с рабами. Правда, сходилась она только с теми, у кого было много сыновей. Хэ-дэ жалела ее и старалась всячески оправдать перед государем. Она часто ему говорила:

— Моя сестра от природы нелегкого нрава. Боюсь, как бы люди не оговорили ее и не навлекли беды. У государыни нет потомства, скорбь терзает ее, и она часто плачет.

Вот почему государь предавал казни всех, кто говорил, что государыня развратничает. А тем временем начальники над стражею и рабы творили постыдные дела, находя приют в покоях государыни, щеголяли в штанах диковинных расцветок, платья их благоухали ароматами. И никто не смел даже заикнуться об этом. Однако детей у государыни по-прежнему не было.

Обычно государыня омывалась водой, в которую добавляли семь благовоний, воздействующих на пять функций жизни^{41}. Она сидела на корточках в душистой ванне и пропитывалась ароматом алоэ, а омывалась водой, собранной с лилий — цветка, дарованного божествами. Ее сестра Хэ-дэ предпочитала купаться в воде, настоянной только на кардамоне, и пудриться цветочной пыльцой, приготовленной из ста росистых бутонов.

Однажды государь признался Фань-и:

— Хотя императрица и умащивается редкостными притираниями, однако аромат их не сравнится с запахом тела Хэ-дэ.

При дворце жила прежняя наложница цзяндуского князя И, некая Ли Ян-хуа. Она приходилась племянницею жене деда государыни. Состарившись, она возвратилась в семью Фэнов. Государыня и ее младшая сестра почитали ее словно мать. Ли Ян-хуа была отменным знатоком по части туалета и украшений. К примеру, советовала государыне омываться настоем листьев алоэ с горы Цзюхуэйшань и для поддержания молодости испробовать снадобье, содержащее густой отвар из кабарговой струи. Хэ-дэ также его принимала. А нужно заметить, что если часто пользоваться этим снадобьем, то месячные очищения женщины с каждым разом скудеют. Государыня сказала об этом дворцовому лекарю Шангуань У, и тот, пощупав ее грудь, ответил:

— Коль скоро снадобье оказывает подобное действие, то как же вы сможете родить сына?

И по его совету Фэй-янь стала отваривать цветы красавки и омываться этой водой, но и это средство не помогало — у государыни по-прежнему не было детей.

Как-то однажды племена чжэньшу поднесли в дар государю раковину возрастом едва ли не в десять тысяч лет, а также жемчужину, светящую в ночи, — сияние ее поспорило бы с лунным светом. В лучах жемчужины все женщины, будь они безобразны или хороши собой, казались невиданными красавицами. Государь подарил раковину государыне Фэй-янь, а жемчужиной пожаловал Хэ-дэ. Государыня положила раковину у своего изголовья под пятислойным парчовым пологом, рисунок на котором походил на лучи заходящего солнца. У изголовья все заблистало, словно бы взошла полная луна.

Через некоторое время государь сказал Хэ-дэ:

— При свете дня государыня вовсе не так прекрасна, как ночью. Каждое утро приносит мне разочарование.

Тогда Хэ-дэ решила в день рождения государыни подарить ей свою жемчужину, светящую в ночи, однако до времени таилась и от нее и от государя. В день же, когда государыню пожаловали новым высоким титулом, Хэ-дэ составила поздравление, в котором писала: «В сей знаменательный день, когда небо и земля являют меж собою дивное согласие, драгоценная старшая сестра достигла наивысшего счастья — в сиятельном блеске она восседает на яшмовом троне. Отныне предки наши ублаготворены, что переполняет меня радостью и благоговением. В знак поздравления почтительнейше подношу нижепоименованные двадцать шесть предметов:

Циновка, изукрашенная бахромой и золотыми блестками.

Чаша алойного дерева, в виде лотосового сердечка.

Пятицветный шнур, завязанный узлом, — знак полного единения.

Штука золототканой в тысячу нитей парчи с узором в виде уточек-неразлучниц.

Ширма, отделанная горным хрусталем.

Жемчужина, светящая в ночи.

Покрывало из шерсти черной лисицы, отдушенное благовониями.

Статуэтка сандалового дерева и к ней пропитанная благовониями тигровая шкура.

Два куска серой амбры, оттиснутой в виде рыб.

Драгоценный лотос, качающий головкой.

Зеркало в виде цветка водяного ореха о семи лепестках.

Четыре перстня чистого золота.

Темно-красное платье без подкладки из прозрачного шелка.

Три надушенных платка из узорного крепа.

Коробочка с маслом для волос, от коего они блещут семью оттенками.

Три курильницы червонного золота, предназначенные для сжигания ароматов подле постели.

Палочки для еды из носорожьего рога, отвращающие яд.

Коробочка из яшмы для притираний.

Всего двадцать шесть предметов, кои подношу Вам через служанку мою Го Юй-цюн».

В ответ государыня Фэй-янь подарила Хэ-дэ пятицветный полог из парчи с разводами в виде облаков и нефритовый чайничек с душистым соком алоэ. Хэ-дэ залилась слезами, пожаловалась государю:

— Не будь это подарок государыни, ни за что не приняла бы.

Государь благосклонно внял со словам, и для Хэ-дэ был оплачен казною заказ на парчовый полог в семь слоев с рисунком в виде алойного дерева. Вскоре последовал указ о том, что государь на три года отбывает в Инчжоу.

Хэ-дэ встретила императора на озере Тайи, где к тому времени построили огромный корабль, способный вместить всю дворцовую челядь числом в тысячу человек. Корабль стал именоваться Дворцом слияния. Посреди озера, словно бы гора высотою в сорок чи, вздымался павильон Страна блаженства Инчжоу^{42}.

Как-то раз государь и Фэй-янь любовались из павильона видом на озеро. На государе была из тонкого шелка рубашка, без единого шва, с узором в виде набегающих волн. Государыня была в наряде, присланном в дар из Южного Юэ: в изукрашенной слюдой пурпурной юбке, на коей складки были уложены наподобие струй, и поверх нее платье из тонкого полотна, цветом напоминавшее драгоценную красную яшму.

Фэй-янь танцевала и пела песню «Издалека несется встречный ветер». В лад ее пению государь ударял по нефритовой чаше заколкою для волос из резного носорожьего рога, меж тем как Фэн У-фан, любимец государыни, по его повелению подыгрывал Фэй-янь на шэне. Неожиданно посреди хмельного веселья и песен поднялся ветер. Словно бы вторя ветру, государыня запела громче. Фэн У-фан, в свой черед, заиграл еще затейливей, и звуки шэна^{43} полились легко и нежно. Музыка и голос отвечали друг другу согласием. Вдруг ветер приподнял юбку государыни, бедра ее обнажились, она закричала:

— Смотрите на меня! Смотрите! — И, взмахнув развевающимися по ветру рукавами, взмолилась: — О небесная фея! Отврати мою старость, даруй мне юность! Не оставь своею заботой!

Государь, опасаясь, что ветер вот-вот унесет ее, попросил Фэн У-фана:

— Подержи государыню.

Отбросив шэн, У-фан успел поймать государыню за ножку.

Ветер стих, Фэй-янь залилась слезами:

— Государь был милостив и не дал мне уйти в обитель фей.

Она принялась насвистывать грустную мелодию, потом снова зарыдала, и слезы заструились у нее по щекам.

Государь устыдился и пожалел Фэй-янь. Он одарил Фэн У-фана слитками серебра, по весу и доброте равными тысяче монет, притом дозволил ему входить в покои государыни. Через несколько дней дворцовые красавицы обрядились в юбки, на коих складки были уложены наподобие струй, и назвали этот наряд «юбка, за которую удержали фею».

Хэ-дэ пользовалась все большею благосклонностью государя. Ей был пожалован титул Сияющая благонравием. Поскольку она захотела находиться вблизи сестры, государь выстроил павильон Младшей наложницы и несколько парадных зал: залу Росистых цветов, залу, Таящую ветер, залу Вечного благоденствия и залу Обретенного спокойствия. За ними располагались купальни: комната с теплой водой, комната с чаном для льда и водоем с орхидеями. Изнутри помещение было вызолочено и изукрашено белыми круглыми пластинами из яшмы, стены дивно переливались на тысячу ладов. Строения эти соединялись с Дальними покоями государыни через ворота «Вход к небожительницам».

Хотя Фэй-янь пользовалась благосклонностью государя, она распутничала и рассылала повсюду людей на поиски знахарей в надежде получить от них снадобья, отвращающие старость.

Как раз в то время от юго-западных племен бэйпо привезли дань. Посол бэйпо был искусен в приготовлении некоего яства, отведав коего человек бодрствовал целый день и ночь. Начальник иноземного приказа доложил государю о необычной наружности посла, присовокупив, что от того исходит удивительное сияние. Государыня, прослышав о нем, спросила, что он за кудесник и каким искусством владеет.

Чужеземец ответил:

— Мое искусство заключается в том, что я могу покорить небо и землю, изъяснить законы жизни и смерти, уравновесить бытие и небытие. Мне подвластны все десять тысяч превращений^{44}.

Государыня тотчас позвала помощницу Фань-и по имени Бу-чжоу и передала ей для посла тысячу золотых.

— Тот, кто стремится постичь мое искусство, не должен предаваться блуду и сквернословию, — предупредил посол.

Государыня не вняла словам чужеземца. По прошествии нескольких дней Фань-и прислуживала при купании государыни. Государыня поведала Фань-и, о чем говорила с послом. Та, хлопнув в ладоши, сказала:

— Помню, в бытность мою на службе в Цзянду тетушка Ли Ян-хуа держала на озере уток. Но, к несчастью, выдра повадилась их таскать. Однажды старуха Нэй из Чжули поймала выдру, поднесла ее Ли Ян-хуа и сказала: «Говорят, что выдра ничего не ест, кроме уток, выходит, ее надо кормить утятиной». Услышав это, тетушка Ли Ян-хуа разгневалась и повесила выдру. Этот иноземец напомнил мне тот случай.

Государыня громко рассмеялась и сказала:

— Ах, вонючий дикарь!^{45} Да разве под силу ему очернить меня перед государем и добиться, чтобы меня повесили?

Ко времени, о котором ведется речь, государыня соблаговолила полюбить некоего раба из рода Янь по прозванию Чи-фэн — Красный феникс. Он обладал отменною силой и проворством, легко перелезал через стены и незаметно проникал в опочивальни. Хэ-дэ, как и Фэй-янь, принимала его на своем ложе. Однажды, когда государыня вышла из своих покоев, чтобы зазвать его к себе, она увидела, что раб выходит из павильона Младшей наложницы.

Как велит старый обычай, каждый год на пятый день десятой луны всем двором отправлялись в храм Упокоения души. Весь день окрест храма звучали окарины, били барабаны. Все танцевали, взявшись за руки и притопывая ногами. Когда раб вступил в круг, государыня спросила сестру:

— Ради кого он пришел?

Хэ-дэ ответила:

— Он пришел ради моей драгоценной сестрицы. Разве может он прийти ради кого-нибудь еще?

Государыня страшно разгневалась, швырнула в Хэ-дэ чашку с вином, залила ей юбку. Сказала при этом:

— Разве может мышь укусить человека?

На это Хэ-дэ ответила так:

— Коль в платье прореха, то исподнее видно. Только и всего. Никого я не хочу укусить!

Хэ-дэ с давних пор держалась с сестрою, как и полагается простой наложнице с государыней, и та никак не ожидала, что Хэ-дэ начнет препираться. Вот почему, услышав резкий ответ, государыня оторопела. Тогда Фань-и сбросила головной убор, грохнулась оземь и принялась биться головой так, что хлынула кровь. Затем взяла Хэ-дэ за локти и заставила поклониться государыне. Хэ-дэ поклонилась и заплакала:

— Вы ныне вознеслись высоко и знатностью превосходите других. Никто не смеет поднять на вас руку. Разве вы, сестрица, забыли, как прежде в долгие ночи мы укрывались одним одеялом и не могли уснуть от холода? Как терпели нужду? Как вы просили вашу сестру Хэ-дэ прижаться к спине вашей и согреть ее? Так неужели мы будем ссориться друг с другом попусту?

Государыня тоже зарыдала. Она взяла Хэ-дэ за руку, потом вынула из волос заколку из фиолетовой яшмы с изображением девяти птенцов феникса и воткнула ее в прическу сестры. Так все и закончилось.

Государь кое-что прослышал об этой истории и пожелал узнать подробно, в чем дело. Но, страшась гнева государыни, никто не проронил ни слова. Тогда он спросил Хэ-дэ. Она ответила ему так:

— Государыня возревновала меня к вам. Знаки Ханьской династии — ведь огонь и добродетель, потому вы, государь, и есть Красный дракон^{46} или Красный феникс.

Государь поверил этому объяснению и остался чрезвычайно польщен.

Однажды, отправившись спозаранку на охоту, государь попал в снегопад и занемог. С тех пор он ослабел потайным местом и более не был могуч, как прежде. Обычно, лаская Хэ-дэ, он держал ее ножку. Но с некоторых пор государь был уже не в силах вызвать в себе страсть. Когда же внезапно он распалялся желанием, Хэ-дэ обыкновенно поворачивалась к нему спиной, лишая его возможности ласкать ее.

Фань-и сказала как-то Хэ-дэ:

— Государь испробовал всякие снадобья, чтобы побороть бессилие, но даже знаменитый эликсир даосов ему не помог. Только держа вашу ножку, он может одолеть недуг. Небо даровало вам большое счастье. Почему же вы поворачиваетесь к государю спиною?

Хэ-дэ ответила:

— Лишь поворачиваясь к государю спиной и не давая ему ублаготворения, я поддерживаю в нем влечение. Если я буду поступать, как моя сестра, — ибо это она научила государя держать ее ножку, — я быстро ему наскучу. Разве можно одним и тем же средством дважды добиться успеха?

Государыня была надменна и заносчива, чуть захворав, отказывалась от питья и еды, и государю самому приходилось кормить ее — держать палочки и ложку. Когда же лекарство было горьким, она принимала его не иначе, как из собственных уст государя.

Хэ-дэ имела обыкновение вечером омываться в бассейне орхидей. В блеске ее тела меркло пламя свечей. Государь ходил в купальню смотреть на нее. Однажды, заметив его за занавескою, слуги доложили Хэ-дэ. Тогда Хэ-дэ прикрылась полотенцем и велела унести свечи. На другой раз государь посулил слугам золото, если они промолчат. Но ближняя служанка Хэ-дэ не пожелала войти в этот сговор. Она стала за занавеску, ожидая появления государя. Не успел он войти, как она тотчас сказала о том Хэ-дэ. Хэ-дэ поспешила скрыться. С тех пор, отправляясь за занавеску в купальню с плавающими орхидеями, государь прятал в рукаве побольше золота, чтобы подкупать слуг и служанок. Он останавливал их, хватал за одежду и одаривал при этом каждого. Жадные до государева золота, слуги сновали перед ним непрестанно. Только одному ночному караулу государь раздал сто с лишним слитков.

Вскоре государь заболел и вконец ослабел. Главный лекарь прибег ко всем возможным средствам, но облегчения не было. Бросились на поиски чудодейственного зелья и добыли «камедь, придающую силу». Пользование зельем требовало осторожности. Лекарство передали Хэ-дэ. Во время свиданий с государем Хэ-дэ давала ему как раз столько, чтобы единожды утолить страсть. Но как-то ночью, сильно захмелев, она поднесла ему разом семь пилюль. После чего государь всю ночь пребывал в объятиях Хэ-дэ за ее девятислойным пологом; он смеялся и хихикал без перерыву. На рассвете государь поднялся, чтобы облачиться в одежды, но тут же упал. Хэ-дэ бросилась к нему. Жизненная влага истекала из потайного места, увлажняя и пачкая одеяло. Недолго спустя государь опочил.

Когда придворные доложили о случившемся государыне, она приказала выяснить все обстоятельства высочайшей кончины у Хэ-дэ. Узнав об этом, Хэ-дэ сказала:

— Я смотрела за государем, как за малым ребенком, а он отвечал мне любовью, которая способна повергать царства^{47}. Возможно ли, чтоб я смиренно предстала перед главным управителем внутренних покоев и препиралась с ним о делах, что происходили за спальным пологом. — Затем непрестанно ударяя себя в грудь, она горестно воскликнула: — Куда ушли вы, мой государь? — Кровь хлынула у нее горлом, и она скончалась.

Чжао Е Жизнеописание девицы из У по прозванию Пурпурная яшма

^{48}

Младшая дочь Фу-ча, правителя царства У, прозывалась Цзы-юй, что значит «Пурпурная яшма». В свои восемнадцать лет она равно блистала талантами и красотой. Жил в тех местах юноша по имени Хань Чжун. Он был почти одного возраста с Цзы-юй и обучался даосским искусствам^{49}. Юноша ей приглянулся, и они стали тайно обмениваться посланиями, где поведали друг другу о своих чувствах, и в конце концов решили пожениться. Хань Чжун проходил науки где-то в дальних краях, не то в Ци, не то в Лу. Прежде чем отправиться в путь, он пришел к правителю с просьбой отдать ему Цзы-юй в жены. Правитель впал в неистовый гнев и отказал юноше. От горя Цзы-юй прервала в себе дыхание жизни и умерла. Гроб с ее телом похоронили за городскими воротами.

Минуло три года, и Хань Чжун возвратился, Тотчас стал он расспрашивать своих родителей о девушке. Те рассказали ему:

— Когда правитель разгневался, Цзы-юй умерла. Она давно погребена.

Хань Чжун плакал и стонал от скорби, потом пошел к могиле Цзы-юй. Он принес жертвенное мясо, бумажные деньги^{50} и долго оплакивал покойную. Тогда Цзы-юй поднялась из могилы. При виде Хань Чжуна она залилась слезами и поведала:

— Едва вы уехали, отец с матерью посватали меня за княжеского советника. Они хотели, чтобы я превозмогла свое великое желание соединиться с вами, и понуждали выйти замуж за советника. Не думала я, что меня постигнет такая судьба. Увы! Что оставалось мне делать? — Затем, повернув голову влево^{51}, она запела:

Закончила Цзы-юй песню и вновь залилась слезами. Затем стала просить, чтобы Хань Чжун проводил ее в могилу. На просьбу ее Хань Чжун ответил так:

— Пути живых и мертвых не схожи. Боюсь совершить проступок и потому не осмеливаюсь выполнить ваше повеление.

Тогда Цзы-юй снова попросила его:

— Мне ведомо различие путей живых и мертвых, но нынче мы расстаемся навеки. Вы, господин, как видно, боитесь, что бесплотный дух навлечет на вас несчастье? Поверьте, единственное, чего хочу я, это искренне услужить господину.

Хань Чжун был тронут ее словами. Он проводил Цзы-юй в могилу и пробыл у нее три дня и три ночи. Они пригубили вина и сполна свершили все обряды, как то положено между мужем и женой, а когда Хань Чжуну пришло время уходить, Цзы-юй преподнесла ему ясную жемчужину с цунь в поперечнике и сказала на прощанье:

— Имя мое поругано, желание не свершилось. Участь моя — вечная печаль. Случится вам быть в родительском доме, передайте от меня поклон отцу моему — великому князю Фу-ча.

Хань Чжун поспешил к отцу Цзы-юй и рассказал ему обо всем происшедшем. Но правитель разгневался:

— Моя дочь умерла. Ты же плетешь небылицы, хочешь опозорить усопшую. Не иначе как сам раскопал могилу и похитил сокровище, а прикидываешься, что получил его от духа. — И тотчас повелел слугам схватить его. Хань Чжун еле ноги унес. Он пошел к могиле Цзы-юй и пожаловался на князя.

— Не печальтесь, — сказала Цзы-юй. — Я сама пойду к отцу.

В тот самый миг, когда Цзы-юй явилась князю Фу-ча, он наряжался и убирал волосы. Увидев дочь, изумился и испугался. Лицо его выражало то горе, то радость. Он спросил ее:

— Отчего, скажи, ты вновь стала живой?

Цзы-юй опустилась пред ним на колени:

— Некогда юноша по имени Хань Чжун просил князя отдать Цзы-юй ему в жены. Но князь не согласился. Ныне имя Цзы-юй поругано, долг перед родителями не исполнен, Хань Чжун, возвратясь из дальних краев, узнал, что Цзы-юй умерла. Он пришел к могиле, совершил обряд поминовения, сжег жертвенные деньги и в скорбном плаче выразил свое горе. Тронутая бесконечной его добротой, я явилась к нему, так как хотела с ним свидеться. На память оставила эту жемчужину. Поверьте, Хань Чжун не раскапывал могилы. Надеюсь, теперь князь не станет обвинять его в воровстве.

Услыхав голос дочери, из своих покоев вышла супруга князя, чтобы обнять ее. Однако Цзы-юй исчезла, будто дым.

Бань Гу Старинные истории о ханьском У-ди — государе Воинственном

^{53}

Государыня Ван, супруга ханьского государя Цзин-ди^{54}, носила имя Чжу-эр. Она была дочерью Ван Чжуна из Хуайли. Матушка ее, урожденная Цзан, приходилась внучкою князя Цзан Ту. Она вышла замуж за Ван Чжуна и родила ему сына и двух дочерей; одна из них и стала впоследствии государыней. После смерти Ван Чжуна достопочтенную Цзан взял за себя человек по имени Тянь родом из Чанлина, от Тяня она родила двух сыновей.

Чжу-эр рано потеряла отца. Как только вступила она в возраст, отчим отдал ее в жены некоему Цзинь Ван-суню, от него она родила сына. Однажды Яо Шао-вэн, мастер предсказывать по лицу, увидел Чжу-эр. Он восхитился ею:

— Вот знатная дама Поднебесной. Ей предстоит родить Сына Неба.

Услышав предсказание, Тянь немедля забрал Чжу-эр из дома ее мужа и отвел во дворец к наследнику. Вскоре наследник почтил ее благосклонным вниманием, после чего она понесла. А когда пришел срок родить, было ей сновидение, что солнце вошло ей в грудь. В тот же самый день наследнику во сне явился император Гао-цзу^{55} и сказал: «Красавица Ван родит сына, нареки его Чи».

И впрямь родился мальчик, которому дали имя Чи — Вепрь^{56}. Это был будущий У-ди — государь Воинственный. У-ди появился на свет в год под циклическими знаками «ию» утром седьмого дня седьмой луны в зале Цветущей орхидеи^{57}. Когда минуло ему четыре зимы, он уже носил титул Цзяодунского князя^{58}.

С юных лет У-ди отличался ясным умом и наклонностью к разным искусствам. В ребячьих забавах и играх с братьями он умел уловить их намерения и всегда угождал. Сердцем и приветливостью юный князь влек к себе и старого и малого. В присутствии императора он держался почтительно и отвечал благопристойно, словно взрослый. Все во дворце любили его, будь то императрица-мать или стражник.

У царствующей императрицы Бао не было сыновей, и наследником престола был провозглашен отпрыск императора Цзин-ди от наложницы Ли. Наложница Ли нрава была ревнивого, и расположение к ней государя день ото дня убывало. Старшая принцесса и высокородная сестра государя по имени Пяо, у которой была дочь, вознамерилась породниться с наследником. Через посредство госпожи Ван она передала наложнице Ли следующие слова:

— Красавица, некогда взятая для личного услужения, удостоилась благорасположения государя. Почему бы ей не посетить старшую принцессу и не завести разговор о сватовстве?

Эти речи глубоко уязвили Ли — ведь государевы наложницы могли рассчитывать на высочайшее внимание только с усмотрения его сестры. Ли не соизволила выслушать до конца речь госпожи Ван. Она обиделась и не согласилась на брак с дочерью Пяо. Отказ наложницы привел Пяо в страшное раздражение. Что же до госпожи Ван, то она верой и правдой служила Пяо, тем более что та, переменив намерение, решила выдать свою дочь за сына госпожи Ван. Но в тот раз государь не дал своего согласия и удалил Пяо.

У-ди был еще совсем мал, когда Пяо вновь появилась во дворце. Однажды посадив мальчика к себе на колени и обняв его, она указала на молоденьких красавиц из государевой свиты и спросила:

— Скажи, кого из них ты хотел бы взять в жены?

— Никого, — ответил тот.

Тогда она показала ему на свою дочь:

— А нравится ли тебе А-цяо?

— Нравится, — молвил мальчик и улыбнулся. — Если станет А-цяо моей супругой, непременно выстрою для нее золотые хоромы.

Пяо возликовала и стала докучать государю просьбами о сватовстве. В конце концов государь уступил ее настояниям, и в скором времени сватовство состоялось.

Когда государыня Бао была лишена царского сана, то по обычаю ее место надлежало занять наложнице Ли. Пяо принялась считать ее промахи и оговаривать перед государем. Как-то Цзин-ди, желая доверить Ли, как будущей государыне, своих отпрысков от других придворных дам, сказал ей:

— Надеюсь, когда годы мои перевалят за сто, вы возьмете на себя заботу о наследниках.

Наложница Ли разгневалась не на шутку и наотрез отказалась выполнить его волю, обозвав государя Старым псом.

Цзин-ди оскорбление стерпел, но затаил обиду. Тем временем Пяо еще усерднее оговаривала наложницу Ли и неустанно восхищалась красотой отрока госпожи Ван. Тогда-то придворная дама Ван и умыслила погубить Ли — она подговорила Пяо, чтоб та велела именитым сановникам просить императора возвести на престол именно наложницу. Государь увидел в этом козни самой Ли, разгневался, сановников велел казнить, а наследника низвел до положения князя. Ли покончила с собой. Некоторое время спустя императрицей была объявлена госпожа Ван, наследником престола назначен У-ди. В ту пору было ему всего семь лет от роду. Тогда государь изволил молвить:

— Чи — теперь звучит как слово «мудрый».

И юного князя стали именовать Мудрым.

Как-то первый сановник Чжоу Я-фу прислуживал государю на пиру. У-ди случилось быть подле. Чжоу Я-фу впал в задумчивость, и выражение обиды проступило на его лице. У-ди пристально наблюдал за ним. Сановник поднялся и ушел. Государь спросил У-ди:

— С чего это ты уставился на него?

Тот ответил:

— Человек этот опасен, наверно, замыслил мятеж.

Государь улыбнулся:

— Вот уж не забота для юного наследника вмешиваться в отцовские дела.

Тинвэй^{59}, глава судебного приказа, доложил государю Цзин-ди о тяжком преступлении: некая женщина, урожденная Чэнь, мачеха человека по имени Фан-нянь, умертвила мужа. В ответ на такое злодейство Фан-нянь лишил ее жизни. По закону убийство матери считалось преступлением, оскорбляющим великие основы государства. Государь не знал, как поступить с Фан-нянем. Он призвал наследника. С почтительностью тот ответствовал ему так:

— Хотя и сказано «преступление против мачехи есть преступление против матери»^{60}, все же ясно, что мачеха — это не родная мать. Принимая во внимание любовь к ней отца, эту женщину можно было бы приравнять к родной матери. Но с того дня, как она, поправ закон, убила своего мужа, пасынок уже не связан с мачехой родственными узами. В данном случае нельзя назвать виновного непочтительным сыном, совершившим тягчайшее преступление.

Согласившись с его суждением, император предписал отвести Фан-няня на рыночную площадь и обезглавить, как простого убийцу. Советники воздали должное мудрости наследника.

Четырнадцати лет от роду У-ди воссел на престол. В тот год юный государь положил начало новому правлению, взяв для своего девиза слова «Установление династии»^{61}. Пяо принялась похваляться перед У-ди своими заслугами и без меры надоедала попрошайничеством. Государь был подавлен ее назойливостью, и любовь его к А-цяо день ото дня остывала. Матушка императрица однажды сказала ему:

— Ты совсем недавно стал государем. Ты еще новичок в Светлом храме^{62}, а уже успел навлечь немилость старой государыни Доу и прогневить тещу. Хотя женщины легко меняют гнев на милость, будь с ними осторожен.

Вняв совету, государь стал поддерживать добрые отношения с Пяо. Супруга его А-цяо вновь обрела утраченную благосклонность.

Случалось, что государь У-ди и Хо Цюй-бин^{63} при малом снаряжении и в сопровождении десятка с лишним мужей отправлялись в тайные поездки. Утром они уезжали, вечером возвращались. Государь смотрел представления на рыночных площадях и по ним судил о нравах народа. Как-то раз государь направился в Ляншао. Вдруг на дороге началась паника, и все побежали кто куда. Государь был в недоумении и послал спросить, что случилось. Ему сказали:

— Впереди шайка разбойников, они вооружены.

А ведь в свите государя было не более двадцати воинов и всего восемь коней, так что кто шел пешим, кто ехал верхами. Спутники государя были в простых платьях. Сам государь У-ди был без выезда и тоже выглядел как простолюдин.

На шестом году правления^{64} опочила старая государыня Доу, после чего государь обрел право самостоятельно вершить дела. Более всего он любил приносить жертвы духам и божествам и строить планы походов на соседей.

В год первый под девизом «Истоки сияния»^{65} небесные светила пришли в великое движение. Лучезарное сияние заполнило пределы небосвода. По прошествии нескольких ночей все прекратилось. Государь вопросил Дун Чжун-шу, что бы это значило.

— Говорят, возмущение светил сулит беды простому народу, — ответил сановник.

В тот год как раз замышляли поход против гуннов. В Поднебесной началась смута. Государь почел речи подданного за вздор и вознамерился казнить его. Дун Чжун-шу^{66} устрашился и стал молить государя дать ему должность правителя области, дабы ревностно служить на новом место. Государь назначил его войсковым хоу^{67} и отослал в дальний округ Яньмэнь под начало Чэн Бу-шэ.

Прорицатель Ли Шао-цзюнь при посещении государя сказал, что финики на островах в море Мрака^{68} велики, как тыквы, а сливы с горы Кувшинной — с самый настоящий кувшин.

Тянь Фэн, младший брат вдовствующей императрицы, вознамерился отнять земли у Доу Ина, сына одного из братьев супруги прежнего государя Вань ди. Доу Ин земли отдать не согласился. Государь У-ди держал с сановниками совет, и те в большинстве стали на сторону Доу Ина. Государь решил не вникать более в тяжбу и дело прекратить. Однако Тянь Фэн до того преисполнился обиды, что решился принять смерть. Прежде он пожелал проститься с сестрой. Он громко стенал вместе с братьями, выражая свое горе императрице. В свою очередь и она разрыдалась и перестала принимать пищу. Государю У-ди ничего не оставалось, как немедленно казнить Доу Ина. По прошествии месяца с небольшим Тянь Фэн занемог — тело его ныло, будто его избили. У-ди послал чиновника, умеющего видеть чертей, расследовать это дело. Тот пошел и увидел, что Тянь Фэна дубасит палка, а сам Тянь Фэн непрерывно отбивает поклоны и винится в преступлении. В то же самое время государю во сне привиделся Тянь Фэн, который просил его пересмотреть тяжбу о земле. После этого случая У-ди окончательно поверил в чертей и духов.

Между тем Пяо продолжала похваляться перед государем заслугами и донимать его просьбами. У-ди на всякое ее ходатайство отвечал отказом. Тогда Пяо стала осыпать императора бранью, не стесняя себя в выборе выражений. Государь в гневе хотел было удалить ее дочь. Но некто сказал ему:

— Без тещи вы никогда не заняли бы трона. Забвение благодеяния не приносит добра, разумнее быть терпеливым.

На том дело и кончилось. С каждым днем государь все более тяготился супругой, ибо императрица была до крайности ревнива.

Как раз к этому времени некая шаманка Чу Фу заявила, что знает верное средство, как обратить помыслы У-ди к супруге. Днем и ночью шаманка возносила моления духам, составляла снадобья и потчевала ими государыню. Под конец шаманка облачилась в мужское платье; опоясав себя длинным поясом и прицепив к нему печать, подвязав волосы на мужской манер, она вступила в опочивальню императрицы. Они стали предаваться любовным утехам, словно муж и жена. Государь, как о том дознался, строго взыскал с них. Шаманка и императрица творили волхвования и колдовство, молясь о погублении соперниц, к тому же запятнали себя непристойными мерзостями. В те времена подобные преступления карались строго. А-цяо была лишена царского достоинства. Отныне обителью ее стал дворец с Высокими вратами. Хотя А-цяо лишилась сана государыни, она получала предписанное кормление сполна, в соответствии с обычаем, а жилище, где она отныне обреталась, ни в чем не уступало императорским покоям. В то же время, учитывая прежние заслуги своей тещи, У-ди оставил Пяо во дворце на положении близкой родственницы.

Однажды на пиру в честь Пяо государь увиделся с неким Дун Янем, любезником своей тещи. Высоко поставил государь этого Дун Яня! Пользуясь привязанностью к нему У-ди, а нередко прибегая к лести, Дун Янь властвовал над волей государя. Вся Поднебесная знала о любострастии знатнейшей особы. Государю нравилось задавать пиры и попойки в Ночном дворце, куда обычно приглашались Пяо и Дун Янь. Придворные сановники Дунфан Шо и Сыма Сян-жу^{69} не раз пытались образумить государя. Но тот не внимал их речам.

Скоро Дун Янь стал богат. Он блудил со многими, и поэтому встречи его с Пяо становились все более редкими. Пяо была столь раздосадована, что затворила Дун Яня в своих покоях, и даже с друзьями повидаться или погулять не отпускала. Государь прослышал об этом и милостиво пожаловал Дун Яня смертью. Впоследствии прах Дун Яня был погребен в одной могиле с Пяо.

В год первый под девизом «Новое начало»^{70} государыней была объявлена Вэй Цзы-фу. Вот как это было. Однажды государь У-ди осчастливил посещением дом старшей сестры, и по этому случаю был дан пир и велено музыкантам играть. Среди хористок была некая Вэй Цзы-фу, большая мастерица петь, она сама составляла и мелодии. Каждой своей песней Вэй Цзы-фу очаровывала государя. Не удивительно, что он влюбился. Когда государь поднялся в свои покои для перемены платья, Цзы-фу прислуживала ему и была вознаграждена высочайшим вниманием. От нечаянного движения прическа ее распустилась, государь увидел, сколь прекрасны ее волосы, и еще более пленился певицей. Вскоре Пяо взяла ее во дворец.

В те времена государь рьяно следовал учению старца Жун-чэна^{71}, глубоко веря в даосские книги о мужском и женском началах.

В его гареме насчитывалось несколько тысяч красавиц. Государь жаловал их вниманием по очереди. Цзы-фу, как вновь поступившая, была занесена в реестр последней. Прошло более года, а государь все не звал ее. Гарем пополнялся новыми наложницами, а тех, в ком уже не было надобности, изгоняли из дворца. Видя это, Цзы-фу проливала потоки слез и умоляла, чтоб ее отпустили. Тогда государь соизволил сказать так:

— Прошлой ночью было мне сновидение — будто в покоях Вэй Цзы-фу выросла катальпа^{72} о нескольких стволах. Смею ли не почесть это за небесное знамение?

Той же ночью он возлег с ней на ложе, и она понесла, а по прошествии срока родила девочку. Трижды государь приближался к Вэй Цзы-фу, и она родила ему троих детей: двух дочерей и сына — будущего наследника Ли.

Хуайнаньский князь Лю Ань^{73} отличался склонностью к наукам и обладал многими талантами. Он собирал забытые в Поднебесной сочинения и окружал себя учеными магами. Ходила молва, что маги на самом деле небожители, им подвластны облака и дождь. О самом князе в народе говорили так:

— Вот станет Хуайнаньский князь Сыном Неба, и долголетию его не будет конца.

Государь в душе питал к Лю Аню неприязнь, однако призвал его в столицу. Люди, коим был дан наказ тайно следить за ним, доносили, что Лю Ань может наравне со всяким бессмертным делаться невидимым, парить над землей, управлять дыханием и подолгу обходиться без пищи. Государь узнал о подобных ого свойствах и возликовал. Он пожелал, чтоб Лю Ань поделился с ним своим искусством. Лю Ань, однако, не согласился, уверяя, что ничего подобного он-де не знает. Его упорство разгневало У-ди, и он собрался казнить Лю Аня. Каким-то способом тот проведал об этом и упредил государя, отдав необходимые приказания приближенным и подвластным ему людям. В один миг все исчезли неведомо куда. Пошел слух, что это был бессмертный. Стали опасаться, что Лю Ань будет мстить, будоражить народ. По той причине был отдан приказ обезглавить весь род Хуайнаньского князя и тем успокоить людей.

По прошествии некоторого времени собрали книги Хуайнаньского князя по магии, и из них стало многое известно о бессмертии и об искусстве получения белого и желтого металлов^{74}. Но когда испытали его рецепты, ничего не получилось. Все же императору пришлись по душе занятия хуайнаньского кудесника, и он стал сзывать ученых мужей со всех четырех сторон света. Тогда только из земель Янь и Ци явилось несколько тысяч опытных прорицателей.

У-ди любил странствовать тайно; чтобы остаться неузнанным, он одевался в простое платье.

Как-то путешествуя переодетым, он добрался до местности Богу. Здесь он попросился на ночлег к начальнику дорожной заставы. Но тот не приютил его. Пришлось остановиться на заезжем дворе. Старик, что держал подворье, сказал ему:

— С виду ты и ростом вышел и силой не обижен. Тебе в самый раз пахать. Для чего же, прицепив к поясу меч, собираешь ты вокруг себя дружков да шляешься по ночам, тревожа народ? Если не промышляешь разбоем, то наверняка не гнушаешься развратом.

Государь почел за лучшее промолчать, но все же попросил старика подать вина. Вместо того чтобы уважить просьбу, хозяин в ответ ему бросил:

— Вина нет, вот мочи могу отлить.

Сказав так, старик тут же скрылся во внутренних комнатах. У-ди послал следом человека. Тот пошел и видит: старик созвал с десяток парней, кто с луком и мечом, кто при ноже. А наложнице велел выйти к гостям, дабы отвести им глаза. Та пошла, а возвратившись, сказала мужу:

— Поглядела я на вашего гостя. На вид он не простой человек, к тому же и при оружии. Потому думаю, что план ваш не удастся. Не спокойнее ли встретить гостя согласно принятому обычаю?

Старик ей в ответ:

— Ничего, дело нехитрое. Ударим в барабан, созовем народ и схватим всю шайку. Наверняка одолеем.

— Коли так, — сказала наложница, — следует сперва успокоить гостей, а там уж поступайте, как знаете.

На том и порешили. Когда мужи из государевой свиты, числом не менее десятка, прослышали о намерении владельца заезжего двора, они не на шутку перепугались и наперебой принялись уговаривать государя той же ночью бежать. Но государь сказал им так:

— Бегство непременно обернется бедой. Лучше нам остаться, так мы хотя бы успокоим их.

Через некоторое время к гостям вышла наложница. Обращаясь к государю, она сказала:

— Сдается мне, что почтенные гости ненароком услыхали, что говорил хозяин. Старик любит выпить, а как напьется, мелет вздор без удержу и меры. Прошу гостей спокойно почивать, ничего не случится.

С такими словами наложница удалилась.

В ту пору стояли большие холода, и наложница, нацедив изрядно вина, принялась усердно потчевать мужа и его молодцов. Когда же все опьянели, она связала хозяина подворья и разогнала парней. Потом снова вышла к гостям, извинилась перед ними за беспокойство, зарезала петуха и предложила угощение. С рассветом государь отправился в обратный путь. В тот же самый день по возвращении в столицу государь велел призвать хозяина постоялого двора с наложницей. Ее он одарил тысячей цзиней золота, а хозяина назначил начальником личной охраны.

Но У-ди, хоть и наученный осмотрительности и осторожности, все-таки не оставил свои тайные странствия. Не раз первый сановник государства Гунсунь Хун предостерегал его против тайных прогулок, но тот не внимал ему. Однажды Гунсунь Хун сказал своему сыну:

— Мне уже за восемьдесят. Государь назначил меня своим первым министром. Разве истинный муж не готов умереть за того, кто разделяет его устремления, тем более, если он правит Поднебесной! Алтарь отечества в опасности. У-ди не прекращает своих тайных путешествий. Остается мне, подобно Ши Юю^{75}, воздействовать на государя собственной смертью.

Сказав так, Гунсунь Хун покончил с собой. Государь прослышал о его смерти, сильно опечалился и составил для своего сановника поминальное слово.

Некогда Гунсунь Хун советовал государю У-ди воздержаться от походов против гуннов. Вскоре после смерти Гунсунь Хуна объявили большой военный сбор, снарядили войско и, поставив во главе его Хо Цюй-бина, послали усмирять орды гуннов и племя чжэлань. Войска вторглись в земли чжэлань и миновали озеро Цзюйань. Здесь казнили князя гуннов Сючу, притом захватили золотого идола и изображение бога Тянь-цзи^{76}. Кумиры эти государь почел за образы великих божеств. Идол в высоту был не менее чжана^{77}. Хотя пред истуканами не возносили молений, но все же курили благовония и совершали поклоны. Высота статуи Тянь-цзи составляла восемь чи; в поднятых руках бога сияли солнце и луна. Ему жертвовали быка. Государь распорядился, чтобы обряд пред ним совершали по обычаю инородцев. Однако придворный маг сказал, что идолы варваров не достойны стоять среди богов, и государь отменил свой приказ.

Смолоду государь У-ди был любознателен. Он обнародовал указ собрать все книги, преданные забвению в Поднебесной, и сам сличал эти книги и выверял. Нескольким сановникам, в их числе Сыма Сян-жу и Янь Чжу^{78}, было поручено разобрать книги по разделам.

Куда бы У-ди ни отправлялся, ему подносили в дар редкостных зверей и всякие диковинки. Государю нравились напевные строфы и поэмы. Поэтому обычно он повелевал Сыма Сян-жу воспевать все удивительное в поэмах. Иногда государь и сам сочинял. Стоило ему коснуться кистью бумаги, как стихи будто рождались сами. Занятие стихотворством не требовало от него никаких усилий. В противоположность ему, Сыма Сян-жу составлял свои поэмы медленно и не всегда успевал завершить их к сроку, указанному государем. У-ди всегда восхищался мастерством своего подданного. Однажды он заметил ему:

— Что, если мою легкость и быстроту обменять на вашу медлительность?

Тот ответил:

— Попробовать можно, но вот что получится у государя, не знаю.

У-ди расхохотался и не выбранил своего подданного.

У-ди любил беседовать с великими мужами. Он выбирал среди них людей удивительных и редких достоинств. Не спрашивая, подлого они рождения или благородного, он сумел собрать вокруг себя самых замечательных мужей Поднебесной. Государь У-ди от природы нрава был сурового. Малого промаха не прощал. Уложения, приказы о наказаниях и казнях при нем исполнялись неумолимо. Сановник Цзи Ань не однажды говорил государю:

— Государь любит таланты и почитает мужей одаренных, без устали собирает вокруг себя ученых. Он предпочитает наидостойных, и те стараются служить с превеликим усердием, но вот, еще не извлекши от них всей пользы, государь вдруг их казнит. Так скудеют ряды достойных мужей, их предают смерти, когда они еще не успели принести выгоды. Ваш подданный обеспокоен, что скоро не останется в окружении государя даровитых людей. Кому тогда вы поручите управление?

Речь Цзи Аня была полна гнева. Цзи Ань сказал еще:

— Вижу, не сумел я образумить государя, но глубоко уверен, что он не прав. Или ваш подданный просто глупец.

Тут государь обратился к чиновникам:

— Цзи Ань назвал себя глупцом. Но разве проявил он недомыслие? — Государь рассмеялся и привел такое сравнение:

— Людей талантливых всегда достаточно. Помнишь ли ты время, чтоб их не было? Талант — всего лишь орудие, которое нужно уметь применять. А посему я и стараюсь привлекать к себе на службу способных людей. Ну, а коли не проявляют они своих талантов — и нечего им на свете жить! Если не казнить, то что прикажешь с ними делать?

В тот год выступили походом против гуннов на севере и уничтожили оба княжества Юэ на юге^{79}. Поднебесная была охвачена смутой.

Цзи Ань опять пытался образумить и наставить государя. Но государь не внимал его речам. Однажды в великом гневе Цзи Ань сказал У-ди:

— Государь кичится тем, что слывет покровителем ученых разных царств, в то же время мечтает о великих победах на поле брани. Опасаюсь, что, стремясь много приобрести, мы больше потерпим урону и в конце концов накличем на себя одни беды, коих хватит на долгие поколения.

Государь был раздражен речью подданного. Он отстранил его от должности и послал служить мелким чиновником. Цзи Ань преисполнился обидой, у него пошли по спине язвы, отчего вскоре он умер. Посмертно ему дали имя Ган-хоу — князь Твердый.

Как-то государь прибыл на колеснице в одно малое присутствие, где увидал престарелого чиновника, усы и волосы его были совершенно белые, платье неопрятно. Государь спросил:

— Как долго ты служишь в этом присутствии? Ведь ты уже глубокий старик.

Тот ответил:

— Фамилия вашего подданного Янь, имя Сы, родом из Цзянду. Еще при государе Вэнь-ди^{80} он получил здесь должность.

Государь опять спросил его:

— Неужели за столь долгую жизнь тебя ни разу не повысили?

Старец ответил:

— Государь Вэнь-ди привлекал ученых, я же любил поспать. Государь Цзин-ди чтил тех, кто в преклонных летах, а я в ту пору был молод. Вы, государь, призываете молодых, я же годами стар. Так при всех трех правителях мне не представился случай выдвинуться.

Рассказ его сильно государя растрогал, и он повысил старика в должности.

Некий уроженец Ци по имени Ли Шао-вэн дожил до двухсот лет, красотой был подобен юному отроку. Государь до чрезвычайности привязался к нему. Он пожаловал старца титулом вэньчэн цзяньцзюня^{81} и встречал с обходительностью, достойной высокого гостя.

Во дворце Сладкого источника^{82} находилось изображение бога Тай-и^{83} в окружении всевозможных добрых духов, коим обыкновенно приносили жертвы. Как-то Ли Шао-вэн сказал:

— Надлежит снестись с богом Тай-и, тогда вознесешься на небо, а по небу можно достичь горы Пэнлай^{84}.

Минул год, а старец так и не показал своего искусства. Со временем магические искусства прискучили У-ди. Но в ту пору как раз скончалась придворная дама Ли, его любимица, и он очень скорбел по ней. Старец Ли Шао-вэн заявил, что может вызвать дух покойной. Государь решил попробовать. К ночи слуги разбили шатер, зажгли яркие свечи, приготовили яства и вино. По просьбе мага император находился в другом шатре. И впрямь вдалеке прошла госпожа Ли, она была такой же, как при жизни. Государь глядел на нее и не смел коснуться ее одежд. С той поры мысли его все чаще обращались к усопшей, и однажды, охваченный скорбью, он сложил оду в память о ней.

Ли Шао-вэн испытал все рецепты, однако, несмотря на многократные жертвоприношения в течение многих лет, бог Тай-и ничем не явил своей чудесной силы. Государь в гневе казнил Ли Шао-вэна. Спустя месяц после казни один чиновник, что был послан за данью, возвращался домой через Гуаньдун^{85}. В местечке под названием Вэйтин он повстречал казненного, который вступил с ним в беседу и сказал:

— Передайте мое сожаление государю, ибо он, не желая подождать несколько дней, погубил великое дело. Государь еще крепко об этом пожалеет.

При этом добавил:

— Через сорок восемь лет ищите меня на горе Пэнлай. Я не ропщу на императора.

Государь не поверил, что старец жив. Тогда открыли гроб и увидели, что он пуст, лежала в нем только бамбуковая трубка. Бросились на поиски старца, да следов не нашли. После этого случая У-ди впал в великое раскаяние и возвратил ко двору магов.

Однажды Сын Неба прибыл во дворец Динху и тяжко занемог. Фа Хэнь, уроженец Юйшуя, обратился к нему:

— В здешних местах обитает дух, он может исцелить сто недугов.

Государь тотчас поручил Фа Хэню вознести моление. Дух откликнулся, и государь исцелился. Вскоре устроили Божественной деве — Шэнь-цзюнь встречу у Теплого источника, где воздвигли храм Долголетия. Великие мужи более всего чтили Шэнь-цзюнь, затем Тай-и, а потом уже Дацзиня и Сымина^{86}. Боги были невидимы, но слышны были их голоса, весьма схожие с речью людей. При явлении богов будто проносился шелест ветра, а пологи и занавеси трепетали. В Северном дворце для церемонии почитания богов выставляли колокола на подрамниках и бунчуки с фазаньими перьями. Государь повелел записывать все, что изречет Божественная дева. Так был составлен свод «Начертанные законы». Богиня говорила о людских делах, деяний духов касалась мало. Речи ее походили на учение Будды — твори добро людям, не замышляй зла, не убивай.

При государе У-ди на берегу пруда Кунминчи из душистых кипарисов возвели башню Кипарисовых балок. Высоты в ней было более двадцати чжанов. Аромат, исходивший от строения, был слышен на добрый десяток ли в округе. Эту башню избрала богиня местом своего пребывания.

Богиня, что ныне зовется Божественной девой, некогда была девицей из Чанлина. Ее взял за себя один человек. От него она родила сына. Через несколько лет ребенок умер, и женщина горестно оплакивала его. Вскорости и она умерла. По смерти женщина эта стала духом, а узнали об этом так. Однажды ее старшая золовка Юань-жо устроила жертвоприношение усопшей. Тогда душа покойной вступила с ней в разговор, сказав, что ей ведомы тайные дела, коими занимаются в опочивальнях. Весть о столь удивительном случае дошла до государя, и он велел воздать ей погребальные почести, притом просил усопшую посвятить и его в свои секреты и искусства.

В ту пору, когда полководец Хо Цюй-бин был простым воином, он не раз возносил моления Божественной деве, после чего однажды она явила ему свой облик. Богиня вознамерилась вступить с ним в телесное общение, предварительно убравшись и украсив себя достойным образом. Однако Хо Цюй-бин не только презрел любовь, но и укорил богиню:

— Я в пище соблюдаю пост, в поведении держусь строгости и только молю Небо о счастливой судьбе. Я полагал, что Божественная дева чиста и сторонится скверны. Вы же стремитесь к любовным утехам. Разве приличествует подобное божеству?

Богиня устыдилась. С той поры Хо Цюй-бин перестал с ней знаться и более не ходил в ее храм.

По прошествии некоторого времени Хо Цюй-бин занемог. Государь повелел молиться Божественной деве до тех пор, пока милосердие ее не исцелит больного. Богиня же ответствовала так:

— У полководца Хо мало мужской силы, потому и срок жизни ему отпущен недолгий. Я хотела через семя божества Тай-и восполнить эту нехватку и тем продлить его годы. Но полководец не понял моих намерений, и наши свидания прекратились. От нынешнего недуга он умрет, и никаким средством его не спасти.

Действительно, вскоре Хо Цюй-бин преставился.

Желая перенять у Божественной девы секреты тайной науки, государь посещал ее храм и вскоре стал изрядно сведущ в ее искусствах. В целом учение Божественной девы не отличалось от предписаний наставника Жун-чэна. Она поделилась своим знанием с золовкой Юань-жо, которая также много преуспела в этих делах. Хотя и отягченная годами — ей было уже за сто, — Юань-жо видом была юна.

Божественная госпожа опочила за год до того, как наследник Ли потерпел неудачу в военных делах. Рассказывают, что, когда сгорела башня Кипарисовых балок, сила богини стала иссякать. В то время сановник Дунфан Шо взял Юань-жо младшей женой. Она родила ему трех сыновей и умерла в один день с Дунфан Шо. Современники подозревали, что они не умерли, а оборотились в нечто иное.

С тех пор государевы наложницы и знатные молодые дамы, стремясь постичь тайны науки Божественной девы, стали продаваться распутству, за что в большинстве своем понесли наказание или умерли во грехе. Никто из них не смог перенять ее секретов.

Для собирания росы при Ночном дворце государь отлил из бронзы фигуру небожителя с нефритовой чашей в руке. В чаше собиралась источаемая облаками роса. Застыв, роса превращалась в кристаллы. Росу в кристаллах принимали внутрь в надежде обрести святость.

Как-то из восточной области прислали ко двору карлика. Росту в нем было не более семи цуней, носил он партикулярное платье — халат и шапку. Государь подумал — не горный ли дух? Велел поставить карлика на стол и позвать Дунфан Шо. Сановник Дунфан Шо крикнул карлику:

— Цзюй-лин! Как смел ты покинуть богиню?

Карлик ему не ответил, но, указав на сановника пальцем, сказал императору:

— В саду у владычицы Запада Сиванму^{87} растут персиковые деревья. На них раз в три тысячи лет вызревает по одному плоду. Этот человек, далекий от добродетели, уже трижды воровал их, за что потерял расположение богини и в наказание был изгнан на землю.

Государь изумился и только тогда заключил, что Дунфан Шо — человек не из этого мира.

— Сиванму послала меня к вам, дабы сказать Вашему Величеству, что может помочь вам в постижении Дао. Отныне вам следует жить в целомудрии, не предаваясь блуду. Тогда по прошествии пяти лет Сиванму встретится с вами, — сказал еще карлик.

И сразу стал невидим. Государь впал в большую досаду. Он пытался выведать у Дунфан Шо способы постижения Дао. Но сановник отвечал уклончиво:

— Придет время, Ваше Величество, сами и узнаете.

Государь, признавая в нем небожителя, не стал настаивать. Тогда же он пожаловал Дунфан Шо двадцатью красавицами из своего гарема, с которыми сам редко делил ложе.

Вместе с означенными девицами сановник Дунфан Шо предался своей науке. Девицы дожили до ста лет, а потом умерли. Тайное искусство Дунфан Шо со всей полнотой наследовала только одна из них, некая Сюй по прозвищу И-цзюнь, уроженка Чанлина. Ныне ей пошел сто тридцать седьмой год, а на вид она — юная дева. Князья и знать считали за честь общаться с ней. Они выспрашивали ее о секретах долголетия, кои, по ее словам, были не что иное, как искусство телесного общения.

Среди тех, кто ступал на этот путь, состоял в интимной связи с Сюй и предавался разврату, были и отцы и сыновья. Так, некто Чэнь Шэн и его сын — оба часто ходили к ней. Столичные развратники наперебой домогались этой дамы. Тогда первый сановник Чжан подал доклад на высочайшее имя, сетуя на падение нравов и прося наказать особо злочинствующих смутьянов. Хотя государь не внял докладу, все же указанную даму переселил в Дуньхуан^{88}. Впоследствии она была отправлена к варварам — племени ху^{89}. Где и как окончила дни свои, достоверно неизвестно.

Однажды некий маг, носящий титул князя Совершенной радости^{90}, подал государю письмо, в котором говорилось: «Чернокнижник по имени Луань Да из Цзяодуна в свое время вместе со старцем Ли Шао-вэном обучался тайным наукам у одного наставника». Государь возликовал, что теперь у него есть истинный маг, и тотчас повелел призвать чернокнижника. Луань Да в присутствии государя стал похваляться знанием всех тайных наук. Государь поверил ему. Он почтил его почетным званием «князя Удачливого в общении с духами» и щедро одарил, как гостя первого разряда, а именно: дворцовой челядью и тысячей мальчиков-рабов, колесницами, конями, пологами и прочей богатой утварью. Государь завалил его дом великим множеством даров и вдобавок женил на одной из своих дочерей, за которой дал большие богатства — тысячу цзиней золота — и прозвание Данлийской принцессы^{91}. Государь назначил его также на должность Небесного полководца. Однажды он повелел принести для своего подданного одежду из перьев, а самому Луань Да стать на подстилку из белого тростника, дабы принять из рук государя нефритовую печать. В платье из перьев Луань Да стал на подстилку из белого тростника и принял печать, а это означало, что, обладая знаками святости, он уже больше не подданный государя У-ди. Несколько лет подряд этот чернокнижник предавался колдовству и чарам, однако свершения его были ничтожны.

Обычно, когда государь У-ди приносил жертвы богу Тай-и, появлялось сияние, озарявшее весь город Чанъань. Блеск сияния был сходен с лунным, и государь осведомился у Дунфан Шо:

— Что это за божество?

Тог ответил:

— Это дух Сымин. Он властвует над духами и божествами.

Государь опять вопросил:

— Но может ли Сымин продлить мне срок жизни?

Дунфан Шо ответил:

— Долголетие государя в руках Неба.

Государь как раз предпринял поход против княжества Юэ. Он повелел обратиться с молением к богу Тай-и. Тогда же для Тай-и приготовили знамя, названное стягом Духа. Это было хвостатое полотнище с изображением солнца, луны и семи звезд Большого ковша. Обычно старший чиновник нес знамя в обеих руках и наклонял древко в сторону царства, на которое шли войною.

Чернокнижник Луань Да заявил, что духи любят помещение чистое и покойное. Тогда государь за дворцовой стеной возвел для духов храм Божественного прозрения. Было в нем девять помещений. Опоры для залы отлили из бронзы, поверх покрыли золотой краской. Колонны были в чжан и пять чи в обхвате и покоились на постаменте высотою в девять чи. На ступени храма пошла красная яшма, а фундамент и стены до оконных проемов были выложены зеленым камнем. На золотых балках, отделанных резьбой по черепашьему панцирю, были изображены птицы, драконы, тигры и прочие звери, — казалось, они живые и вот-вот спрыгнут на землю. Каждая балка заканчивалась головой дракона, из пасти которого на шнуре свешивался колокольчик с кисточкой. Для украшения стен из золота отлили ветви бамбука. Раствор для кладки стен изготовили из порошка белого камня, замешав его на соке перечного дерева. Этот белейший раствор был столь нежным, что походил на притирания. По нему в тонкий слой накладывали толченый жемчуг. Сияние ширм и экранов из белого прозрачного камня озаряло даже самые темные уголки храма. В занавесях сверкал белый жемчуг. В каждой нити жемчуг перемежался с пластинами черепашьего панциря и слоновой кости, коими заменили обычные прокладки из бамбука. Пологи заканчивались бахромой. Прозрачные камни, жемчуг, сияющий в ночи, яшма и прочие драгоценности и диковинки, имевшие в Поднебесной большую цену, были собраны в первом помещении дворца, названном Главный шатер. Во втором шатре пребывал сам государь. Что же до внутреннего убранства этого шатра, то жертвенный стол и вся домашняя утварь были изготовлены целиком из нефрита, платья и одеяния государя были богато изукрашены этим же камнем. Пред залой стояло нефритовое деревце: ветки составили из скрепленных вместе кусков коралла, листья были из зеленого нефрита, а цветы и плоды, темно-зеленые или же красные, изваяны из яшмы и жемчуга. Плоды скрывали в себе колокольчики, отчего деревце слегка позванивало. Конек крыши венчал золотой феникс, и казалось, волшебная птица парит высоко в небе. Феникс держал в клюве большой колокол, что был подвешен на шнуре длиною более чем в десять чжанов. Дворцовые строения узорчатого камня были крыты лакированной бронзовой черепицей, коей заменили обычную. Таким же способом были отлиты и отлакированы большие ворота, всего их было четыре. Даже сокровенные сады Куньлуня^{92} не могли сравниться в красоте с государевым дворцом.

У-ди подолгу постился в новых чертогах. Но духи не являлись. Тогда чернокнижник Луань Да объявил все сооружения не подходящими для духов и, будто бы выполняя их веление, передал государю такой приказ: «Надобно выйти навстречу духам и в полном облачении погрузиться в море». Государь пойти не согласился. Дунфан Шо как раз представил ему рассуждение о никчемности чернокнижника. У-ди впал в неистовство, повелел схватить Луань Да и разрубить его надвое.

Как-то, совершая осмотр пограничных областей, У-ди прибыл в округ Шофан. На горе Цяошань он сделал привал и принес жертвы Желтому правителю — Хуан-ди^{93}. Закончив обряд, государь заметил:

— Говорят, Хуан-ди не умер в своей плоти. Почему же здесь, на горе, его могила?

Сановник Гунсунь Цинь пояснил:

— Хуан-ди обратился в святого и вознесся на Небо. Приближенные и сановники, печалясь о нем, захоронили на горе платье и шапку императора.

Государь со вздохом молвил:

— Когда я вознесусь на Небо, пусть в Дунлине похоронят мое платье и шапку.

Затем он возвратился к Теплому источнику, где совершил обычное поклонение богу Тай-и.

Государь соизволил посетить гору Лянфушань и вознес моление богу земли. Он сам совершил обряд. Звучала музыка. Жертвенные яства были приготовлены из дивных птиц и редкостных животных, а также из белых фазанов и белых воронов. В тот день в небе показалось белое облако, и с выси небесной прозвучал голос: «Жить государю десять тысяч лет». Поклонение богу земли проходило в строгом молчании. Белое облако висело над землей наподобие балдахина.

В день «цзяцзы»^{94} первой луны государь поднялся на гору Суншань. Здесь он велел соорудить обитель святых даосов. Он постился в обители семь дней, а когда пост кончился, воротился во дворец.

В день «моучжэнь» четвертой луны, когда государь в отдохновении пребывал в зале Подношения цветов, а Дунфан Шо и Дун Чжун-шу находились подле, внезапно явилась облаченная в синие одежды дева. Красоты она была несравненной. Государь, оторопев, спросил, кто она. Дева ответила так:

— Я вестница владычицы Запада — Сиванму, яшмовая дева по имени Ван Цзы-дэн. Прибыла к вам из дворца «Вечная обитель», что на горе Куньлунь, дабы передать доподлинные слова Владычицы. Вот они. «Прослышала, что государь У-ди, презрев заботы о благополучии простершейся средь Четырех морей империи, стремится постичь Дао и секрет вечной жизни, а потому оставил трон и отправился на поклонение святым горам. Усердие его похвально. Начиная с сего дня пусть свято соблюдает пост, не предается мирской суете. В седьмой день седьмой луны прибудет владычица Запада Сиванму и удостоит государя наставлением».

В приближении назначенного дня государь убрал внутренние комнаты дворца и засветил разрисованные фонарики. В канун свидания У-ди постился в зале Подношения цветов. Точно в полдень с Запада прилетела синяя птица^{95} и опустилась на землю прямо пред залой. Государь попросил у Дунфан Шо разъяснений.

Дунфан Шо ответил:

— Вот-вот с небес спустится Сиванму и явит нам свой божественный лик. Государю следует подмести и окропить дворец и пристойно встретить ее.

У-ди развесил пологи и велел воскурить редкие благовония доумо^{96}. Ароматы доумо были данью, присылаемой царством Доуцюйго^{97}. Этот сорт благовонной смолы представляет собой крупинки величиною с боб. Если этой смолой обмазать дворцовые ворота, аромат слышен по всей округе на несколько сотен ли. Однажды в Гуаньчжуне объявилась моровая язва, люди гибли без счету. Стоило воскурить доумо, и смерть отступила. В тот день, когда водяные часы отметили седьмое деление^{98} и на небе не было ни облачка, в вышине вдруг раздался грохот, словно то был гром. Небеса озарились фиолетовым сиянием. В тот же миг явилась владычица Запада. Яшмовые девы влекли ее колесницу. В волосах Сиванму красовался семицветный шэн^{99}, на ногах — туфли, расшитые темно-красными рубинами узором в виде феникса. Вокруг нее будто облако струились хлопья синего тумана. Поддерживали Сиванму две синие птицы, напоминающие воронов. Когда Сиванму сошла с колесницы, государь У-ди с поклоном вышел ей навстречу. Он пригласил Сиванму присесть и испросил у нее снадобье бессмертия.

В ответ на его просьбу царица молвила:

— Мое снадобье приготовлено из пурпурных медов, собранных с сердцевины соцветий, из ярко-алых медвяных сот с облачной горы. Оно замешено на влаге благовещих пятицветных облаков, в него добавлены плоды ветра и семена туч, темные росы и красные снега. Золотая эссенция из небесного сада орхидей и пурпурные яблоки с Круглого холма^{100} составляют его основу. Вы, государь, не можете остудить своих чувств, ненасытны в удовольствиях. Мое снадобье не пойдет вам впрок.

Затем Сиванму достала семь персиков, два скушала сама, а пять отдала У-ди. Государь отведал плодов, но косточки не выбросил. Сиванму спросила:

— На что они вам?

— Ваши персики красивы, хочу посадить, — ответил У-ди.

Она рассмеялась:

— Мои персики плодоносят раз в три тысячи лет и не растут в здешней земле.

До пятой стражи^{101} пробыла у государя Сиванму. Она говорила с ним исключительно о земных делах, о чертях и духах беседовать не стала. Вдруг будто пронесся шум крыльев, и Сиванму собралась в обратный путь.

Дунфан Шо решил было поглядеть на Сиванму через слуховое окно, обращенное к созвездию Красной птицы^{102}. Заметив его, владычица сказала государю:

— Этот юноша склонен к проступкам. Он нерадив, безрассуден и дерзок. Много лет назад его изгнали с небес, с тех пор он живет на земле, по своей натуре он не плох, поэтому, исправившись, сможет воротиться на Небо. Будьте с ним милостивы.

Сказав так, Сиванму ушла. Государь У-ди долго был безрадостен и мрачен.

Рассказывают, что на третий день после рождения Дунфан Шо опочили его родители. Некто подобрал младенца, но не знал, какого тот роду. Он назвал младенца Дунфан — Восток, поскольку подобрал его в час, когда на востоке занималось утро. Мальчик подрос и подолгу разговаривал сам с собой. Однажды Дунфан Шо отправился на озеро Первозданного хаоса^{103}. На озере ему повстречалась женщина, собиравшая листья тута. Она сказала Дунфан Шо, что он ее сын. Тут к ним подошел старец с желтыми бровями, показал на Дунфан Шо пальцем и сказал:

— Я твой отец. Я отверг пищу и питаюсь воздухом, раз в три тысячи лет промываю костный мозг^{104} и раз в три тысячи лет обрезаю волосы.

Однажды Дунфан Шо доложил государю:

— В восточных пределах лежит пруд Благовещих облаков. Окраска трав, деревьев, строений, что подле пруда, в точности подобна пяти цветам этих облаков.

Государь послал на гору Цзюньшань под предводительством Луань Бина десяток молодых мужчин и женщин, повелев им добыть тамошний нектар, дабы самому испить его. Дунфан Шо сказал государю:

— Ваш подданный некогда пробовал этот напиток, позвольте взглянуть.

В то же мгновение он осушил чашу до дна. Государь собрался казнить Дунфан Шо.

Однако тот сказал ему:

— Если я умру, значит, напиток не пригоден. Если же в нем есть прок, то, хотя вы и казните меня, я не умру.

У-ди простил своего сановника.

У-ди предал смерти более сотни даосов, запятнавших себя колдовством. Тогда через своего посланника Сиванму передала ему такие слова: «Государь желает обрести бессмертие, но не верит в истинное учение, стремится узреть небожителей, но рубит головы их посланцам. Я порываю всякие отношения с государем У-ди». Правда, однажды она прислала ему три персика со словами: «Съешьте персики — обретете долгую жизнь».

В тот день, когда прибыл от нее вестник, умер Дунфан Шо. Государь усомнился в его смерти и спросил посланца, кем был Дунфан Шо. Тот сказал:

— Дунфан Шо не кто иной, как дух царя деревьев, сиречь дух звезды Су-син. Некогда он спустился с неба, желая осмотреть Поднебесную. Он никогда не принадлежал к числу ваших подданных.

В глубокой скорби государь похоронил Дунфан Шо.

Государь У-ди даровал своему сановнику Гунсунь Циню должность лана^{105}, вменив ему в обязанность общаться с духами. Однажды с бунчуком в руке поднялся Гунсунь Цинь на гору Тайши и дошел до вершины Дунлай, где, как он впоследствии рассказывал, увидел человека ростом в пять чжанов. В одной руке тот держал желтого пса, в другой — желтую птицу. Человек назвал себя Великаном и сказал, что желал бы узреть Сына Неба. Потом стал невидим. Вскоре государь почтил своим посещением деревню Чжишэ и взобрался на вершину Дунлай. На горе он пробыл несколько дней, однако никого не встретил, видел только след огромного человека. Государь разгневался, заключив, что Гунсунь Цинь не справляется со своим делом. Гунсунь Цинь устрашился казни и через полководца Вэй Цина передал государю: «Бессмертные зримы по своей природе. И если встреча с ними не состоялась, то это, верно, оттого, что государь с чрезмерной поспешностью поднялся на гору. Если государь изволит задержаться в Чжишэ, то, возможно, божество и явится. Бессмертные любят селиться высоко. Если назначенное место встречи будет находиться слишком низко, божество может не пожелать спуститься с небес». Тогда государь воздвиг в Чанъани обитель Божества ветра высотою в сорок чжанов, близ Сладкого источника — храм Продления жизни высотою в двадцать чжанов и террасу Общения с небесами. Терраса вознеслась над землей более чем на сто чжанов. Если подняться на нее, облака окажутся внизу.

После того как в благодарение за основание династии Хань государь У-ди насыпал жертвенный холм и принес жертвы Небу и Земле, ему во сне привиделся восседающий в Светлом храме император Гао-цзу. Все сановники видели тот же сон. Тогда государь повелел в Светлом храме принести жертвы Гао-цзу, и таким способом душа его была причтена к небесам. Затем по возвращении во дворец У-ди воздвиг для себя строение подле усыпальницы Гао-цзу.

Чтобы позабавить иноземных послов, государь У-ди устроил во дворе Ночного дворца игрища с боданием. Со всей округи, на три сотни ли окрест, собрался народ поглазеть. Игрища с боданием вошли в обычай со времен Шести царств^{106}. Когда царство Цинь объединило Поднебесную, это празднество стало повсеместным. Во время расцвета дома Хань игрища прекратились, однако не были забыты. Государь У-ди вновь возродил этот обычай, включив в действо музыку всех варварских племен. Участники игры надевали маски с рогами и мерялись силой. Зрелище перемежалось удивительными превращениями чародеев, мастерство коих можно сравнить разве что с деяниями чертей иль духов. Так, по временам налетали то тучи и дождь, то молния, то гром, вдруг на земле обозначались реки или горою сыпались камни. Мгновение, и снова чудесное превращение. Чего только здесь не было!

Четверо сыновей старшего военачальника не обладали талантами. Государыня Вэй Цзы-фу, радея о наследнике, каждый раз лила пред государем слезы, прося лишить их наделов. Государь отвечал ей:

— Я сам об этом знаю. Прошу вас не беспокоиться.

Случилось, что младший сын военачальника предался распутству. У-ди казнил его и, памятуя о просьбе государыни, разом лишил остальных сыновей военачальника жалованных титулов, но оставил каждому во владение по тысяче дворов.

У-ди начал строительство Главного дворца с несчетным множеством ворот. На восток от дворца выходили врата Феникса высотою в двадцать чжанов, на запад на десяток ли раскинулся сад Без пределов, а к северу водоем — пруд Чистейшая влага с террасой Омовений, высота коей составляла тридцать чжанов. Посреди пруда, в подражание священным горным пикам Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, насыпали три горы. К югу от дворца был Нефритовый зал с яшмовыми вратами. На коньке крыши были помещены большие фениксы высотой в пять чжанов, выплавленные из бронзы и изукрашенные чистым золотом. Нефритовый зал служил продолжением террасы Ночного дворца, он возвышался над землею на двадцать чжанов. На ступени и лестницы зала пошла исключительно яшма. Рыбы, драконы, звери и птицы были выполнены частью из камня, частью из бронзы. Еще возвели башню Прозрения духа и терем у Колодезной ограды. Оба строения на пятьдесят чжанов с лишком возвышались над землей. Дворцовые павильоны соединялись висячей галереей, по которой государь имел обыкновение прогуливаться. «Винный пруд» и «Лес мяса»^{107} находились позади дворца. В садах были собраны диковинные звери и птицы, какие только можно было сыскать в Поднебесной. Птицы и звери могли говорить, петь и танцевать; они были до того удивительны, что никто не знал им наименования. Еще возвели зал Редкостей. В его кладовых хранилась разная утварь, платья и драгоценности — подношения от варваров и инородцев со всей Поднебесной. Здесь были прозрачные камни, нефрит и холсты, что не горят в огне, «мечи, режущие яшму» — всего не перечесть. Слоны, страусы, львы и скакуны разных мастей заселили парки и стойла. Во дворце были собраны такие редкости, каких никто не видывал ни в древности, ни в более поздние времена. Когда У-ди возвел дворец Слияния, только из земель Янь и Чжао для государя привезли две тысячи красавиц. Обычно отбирались девочки от пятнадцати до двадцати лет. Когда им исполнялось тридцать, их выдавали замуж. Однажды чиновники составили полный список обитательниц гарема, и оказалось, что при дворцах обретается около восемнадцати тысяч красавиц. Они были расселены в трех дворцах: Главном, Ночном и Долгой радости. Все три строения соединялись между собой дорогой, по которой государь любил ездить в колеснице. Гаремные затворницы жили под бдительным оком евнухов и пожилых женщин, которые в зависимости от должности имели под надзором четыре-пять сотен красавиц или же, самое малое, сотню-две. Если государь призывал даму, то, в соответствии с заведенными для всех трех дворцов порядками, в именном списке дамы делалась пометка, после чего счастливице полагалось шестьсот даней^{108} риса в год. Поскольку красавиц в гареме было предостаточно, та, которая однажды удостоилась монаршей близости, могла рассчитывать на следующее свидание только по прошествии нескольких лет. Женщин, владеющих секретами привлекательности, во дворцах были толпы. Когда У-ди отправлялся в путешествие, то обычно за ним следовало не менее двухсот придворных дам. Притом в колеснице подле особы государя всегда находились шестнадцать девушек, блистающих естественной красотой, их кожа еще не знала белил и бровей не касалась сурьма. Сообразно такой же степенью совершенства должны были отличаться и девицы, прислуживающие государю при облачении. Сам У-ди частенько говаривал: «Можно три дня обойтись без еды, но нельзя и дня прожить без женщины».

У-ди владел искусством укрепления тела и потому отличался чрезвычайно сильной плотью. Случалось, государь преисполнялся уверенности, что у него родится сын. Тогда он записывал дату возможного зачатия и одаривал даму тысячей слитков золота. Наложницу, что была на сносях, возводили в ранг Носящая бутон, и обычно к ней приписывали служанку, помогавшую при смене платья.

Однажды осенью У-ди путешествовал и остановился в Хэдуне. Здесь он совершил поклонение Хоу-ту — божеству Земли. На обратном пути в столицу он плыл по реке и весело пировал в лодке с сановниками. Государь был в добром расположении духа и составил строфы об осеннем ветре. Потом вдруг сказал сановникам:

— Шесть и семь — роковые для дома Хань цифры^{109}. В согласии с предсказанием, дом Хань выполнил веление Неба. Не знаю, судьба ли царствовать моим сыновьям и внукам? Шесть по семь, сорок два, — тот, кто сменит дом Хань, станет поперек нашего пути.

Тогда сановники хором сказали государю:

— Дом Хань выполнил веление Неба, как и было предсказано, и ему не угрожает гибель, как некогда царствам Инь и Чжоу^{110}. Сыновья ваших сыновей и внуки ваших внуков будут царствовать десять тысяч поколений. Как можно государю изрекать речи о гибели государства? Уж не наслушались ли вы всяких бредней от наложниц или подданных?

Государь ответил им:

— Я, конечно, несу пьяный вздор. Но все же я не слыхал, чтобы с древних времен один дом вечно правил Поднебесной. Надеюсь, что ни меня, ни сыновей моих судьба не лишит царского сана.

Как-то раз случилось У-ди объезжать свои владения. Прибыв в Хэцзянь, государь вдруг заметил, что в одном месте из заброшенного строения в небо струйкой подымается пурпурный туман. Придворный, поставленный наблюдать за сиянием, счел его за доброе знамение и предрек, что в том месте непременно находится чудесная дева. Тотчас У-ди повелел отыскать ее. И действительно, в заброшенном строении нашли красавицу, обликом необычайную, — руки девы были сжаты. Более десятка приближенных кинулись было разжимать ей пальцы, однако не смогли. Тогда император сам возложил ладонь на руку девы — и пальцы тотчас разжались. Государь без промедления одарил деву любовью, после чего дал ей прозвание дамы с Сжатыми перстами. Он произвел ее в высший ранг и поселил во дворце, который стали именовать Стрела на крюке^{111}. У нее был дар толковать таинства государя Хуан-ди и девы Су-нюй^{112}, почему она пользовалась особой благосклонностью государя.

Она зачала и по прошествии четырнадцати лун родила мальчика. Это был будущий государь Чжао-ди^{113}. По этому случаю государь молвил:

— Яо^{114} пребывал в чреве матери четырнадцать лун. Так же было и с моим сыном. С сего дня повелеваю ворота дворца Стрела на крюке именовать «Вратами матушки государя Яо».

Как-то вместе с У-ди она прибыла к Сладкому источнику и здесь сказала государю такие слова:

— Родив сына-наследника, ваша наложница исполнила все, что было предначертано судьбой. Ныне наследнику пошел седьмой год. Я не вернусь с вами в столицу — умру здесь, а вы заботьтесь о себе и сыне. Во дворце царит колдовство, шаманки могут погубить священную особу государя. Остерегайтесь приближаться к женщине.

Тут она упала и в тот же миг опочила. Покойницу положили в гроб и погребли на кургане Облаков. Чудесный аромат, исходивший из гроба, был слышен на добрый десяток ли окрест. Государь плакал и горестно стенал. Он догадывался, что наложница его не была земной женщиной. Желая еще раз взглянуть на усопшую, он повелел разрыть могилу. Тогда увидели, что гроб пуст — в нем лежало лишь платье да туфли. Государь приказал соорудить подле Сладкого источника террасу Свидания с феей. Возле террасы часто кружила синяя птица, а как стал государем Чжао-ди, птица исчезла.

Придворным, назначенный наблюдать за испарениями, сказал, что во дворце сгустились зловредные пары. В свою очередь сам государь видел, как некто с мечом входил в центральные дворцовые ворота Драконовой славы.

Государь в гневе повелел запереть все ворота Чанъани и ловить его. Двенадцать дней искали, и все напрасно. На том дело и прекратилось.

В пограничных военных поселениях и зависимых княжествах насчитывалось до ста тысяч бунтарей, коих повлек за собой наследник; среди них были и те, что сами злоумыслили против государя У-ди. Трое старцев из Хугуаня, среди них некто по имени Чжэн Му, подали государю доклад, моля о снисхождении. Государь не наказал злоумышленников, а Чжэн Му назначил на должность сяовэя^{115}, присовокупив к должности наименование «Провозвестник милосердия»; в обязанность сяовэя входило, имея при себе государев бунчук, вести надзор над тремя столичными округами^{116}. Потом вышло прощение наследнику. Говорили, будто он хотел бежать за пределы государства, но у него не хватило решимости. Вскоре наследник был посажен в темницу, где покончил с собой.

В поисках страны бессмертных государь пожелал отправиться в море. Волны клокотали и бурлили, ветер был неистов, а мгла на море столь непроглядна, что государь не смог сесть на корабль. Пришлось возвратиться. Тогда государь молвил:

— С самого дня моего воцарения Поднебесная была повергнута в печаль. Мои деяния были иль безрассудством, иль легкомыслием. Увы, поздним раскаянием ничему не поможешь. Отныне любого, кто захочет обездолить мой народ, ждет наказание. Я пресеку всякую попытку нанести ущерб Поднебесной.

Сановник Тянь Цянь-чоу подал доклад, в котором просил государя отстранить от должностей и изгнать из дворца магов. Государь изволил молвить:

— Поистине прав мой сановник.

Тотчас во дворце не осталось ни одного мага, ни одного «посланца владычицы Запада». Государь назначил Тянь Цянь-чоу первым сановником Поднебесной.

Хотя государю У-ди было уже за шестой десяток, волос его еще не тронула седина, обликом он был юн. В пище государь был воздержан: принимал даосские снадобья и избегал мучного. Но все реже он одаривал вниманием своих наложниц. Теперь пред собранием сановников он часто вздыхал и горько сетовал на свои заблуждения, говоря:

— Разве есть в Поднебесной бессмертные? Перепробовал я разные способы и искусства тайные, а все один вздор. В пище и питье был умерен, принимал пилюли даосов, а преуспел лишь в том, что мало болел.

С тех пор он перестал пить эликсиры, что в обычае у даосов, от чего телом стал тощ и сух. Последние два-три года своей жизни он прожил в печали, удрученный старостью. У-ди имел обыкновение проводить ночь во дворце Пяти бальзамников, где однажды он сказал своему первому сановнику Хо Гуану:

— Мы, император всей Поднебесной, сетуем на дряхлость свою. Чиновники могут возвести на престол наследника, сына дамы с Сжатыми перстами. Усердно помогайте ему.

Сановник залился слезами и, склонившись в поклоне, с почтительностью сказал:

— Ваше Величество полны сил и здоровья. Можно ли таить в себе мысли о смерти?

На что государь ему в ответ произнес:

— Я поражен тяжким недугом. Просто вы не знаете об этом.

И вот на рассвете, в день «биньинь» третьей луны У-ди нашли в беспамятстве распростертым на ложе. Лик его не изменился, но жизненный дух уже покинул царственное тело. К следующему дню цвет лица его несколько поблек, глаза закрылись. Сколько рыданий исторгла весть о его кончине! Стали думать о погребении. Гроб с телом У-ди был установлен в передней зале Ночного дворца. С раннего утра и до полудня приносили жертвы душе усопшего. И всем казалось, что покойник отведал выставленных угощений.

Государя У-ди захоронили на кургане Маолин. От усыпальницы долгое время исходили благотворные ароматы, сгущавшиеся меж могильных холмов наподобие тумана. После похорон придворные дамы, принадлежавшие к числу его любимиц, те, что носили звание первых дам, и вовсе без званий, всего около двухсот, были поселены в парке при гробнице. Государь навещал их и делил с ними ложе, как то он имел обыкновение делать при жизни. Однако постороннему глазу это было незаметно. Прослышав о таких делах, Хо Гуан счел нужным пополнить состав придворных дам, доведя численность их до пяти сотен. По прошествии некоторого времени все прекратилось.

На втором году правления под девизом «Новая династия»^{117} стража доложила, что народ разбойничает и растаскивает драгоценную утварь из императорского могильника — кургана Маолин. Доносили также, что на базаре люди охотно покупают царские вещи. Хо Гуан решил, что стража нерадива и просмотрела воровство. Он велел схватить мастера, который производил постройку могилы, и, заключив его в оковы, препроводить в Чанъань для дознания. По миновании года с небольшим на торжище в уезде Есянь объявился человек, который продавал бокал из нефритового камня. Стража заподозрила, что бокал взят из маолинского могильника. Попытались схватить торговца, но тот исчез. Начальник уезда послал бокал в столицу. Там подтвердили, что вещь в самом деле государева. Тогда Хо Гуан призвал стражника. Тот утверждал, что торговец обликом напоминал покойного императора. Услышав об этом, Хо Гуан ничего не сказал и немедленно выпустил из тюрьмы тех, кого подозревали в ограблении могилы.

Через год с небольшим в обычном облике, как при жизни, государь У-ди явился некоему Сюэ Пину, начальнику стражи, и сказал так:

— Знай, что, и покинув мир людей, я по-прежнему твой государь. Так почему ты позволяешь охране и солдатам точить ножи и мечи на моем могильнике? Отныне и впредь я запрещаю это делать.

Сюэ Пин склонился в поклоне и стал молить государя о прощении. Неожиданно государь сделался невидимым. Начали расследование этой истории. Оказалось, что возле могилы лежит квадратная плита. Ее-то и приспособила охрана под точильный камень. Прослышав об этом, Хо Гуан приказал отрубить голову чиновнику, поставленному смотреть за могилой. Но тут вмешался некий Чжан Ань-ши, придворный сановник, и стал просить Хо Гуана не усматривать в этом злокозненный умысел, ибо сокрыты от глаз и разуму непостижимы дороги духов: «В нынешнем случае не следует карать виновного по закону людей». Казнь отменили.

Во дворце Сладкого источника не раз слышались удары колокола и барабанный бой. По временам часовые видели каких-то чиновников в сопровождении охраны и при оружии. Люди те напоминали личную свиту покойного Сына Неба. Затем видения стала случаться реже, а к царствованию правнука У-ди, императора Сюань-ди, и вовсе прекратились.

Когда Сюань-ди воссел на трон, то в знак уважения к прадеду своему государю У-ди он к его храмовому имени^{118} добавил слова «основатель рода». В день, когда в честь У-ди исполнялась ритуальная музыка, в выси небесной зазвучало благостное пение. А в день жертвоприношения вдруг стаями слетелись белые аисты и опустились за дворцом. Когда возвели храм в округе Сихэ, то божественное сияние наподобие лунного озарило залу. Учредили храм в Дунлае, и на дороге, ведущей к храму, вдруг появились следы гигантской птицы, а по ночам там видели белого дракона. Затем поставили храм в Хэдуне. В день моления и принесения жертв У-ди белый тигр принес в зубах мясо и положил его перед залой. Тогда же видели всадника на белом коне, и конь его мало походил на обычную лошадь. Человек держал в руке дощечку в одиннадцать цуней, он поднес ее полководцу как знак возведения его в должность первого сановника государя. Текст гласил: «Прослышав, что ты сполна выполнил свой долг, я дарю тебе цзинь золота». В тот же миг всадник исчез. Дощечка тут же обратилась в золото, взвесили — ровно цзинь. На другой день во время жертвоприношения У-ди в храме в местности Гуанчуань сами собой зазвонили колокола и каменные гонги, а ночью двери всех комнат вдруг отворились, и из них полился яркий свет. Аромат благовоний разнесся по всей округе. Вскоре государь Сюань-ди сам совершил обряд жертвоприношения предку у Сладкого источника. В тот день с северо-востока налетело облако пурпурно-желтого тумана и рассеялось пред залой. Пронесся шелест ветра, и с неба послышалось пение и музыка. Стая птиц, паривших в воздухе, стала кружиться в танце, скрыв от глаз небо. «Уж не стал ли мой славный предок небесным духом?» — подумал государь Сюань-ди. Увидев своими глазами сияния и прочие чудеса, он поверил в духов и, в надежде обрести бессмертие, призвал ко двору магов.