Пусть дерутся другие

Глава 2

Как доставить на планету человека, если нет попутного корабля?

Очень просто. На армейском санитарном челноке — машине до жути скоростной и подготовленной к любым невзгодам. А как получить разрешение на его посадку? Тоже ничего сложного — на помощь приходит её величество «Бюрократия», предусмотрительно оставляющая лазейки в своих длиннющих параграфах.

Достаточно охраннику представительства Федерации заподозрить у себя аппендицит и пожаловаться по инстанции — в действие приходят различные полузабытые соглашения и малоизвестные механизмы.

Следите за логической цепочкой: военным Федерации без разрешения на планету — ни-ни. Но медикам, при достаточном обосновании — можно. Даже тем, кто носит погоны. Ибо жизнь бедолаги-воина превыше всего! На этот счёт в недрах крючкотворной машины имеется особый протокол, предусматривающий внешнюю помощь при неотложных случаях.

Теоретически возможно, конечно, воспользоваться страховым полисом, обязательным для всех граждан и не граждан, пойти в больницу или вызвать скорую, но это неправильный путь.

Правильный — это аврально запросить разрешение на транспортировку больного, напомнить о соглашениях, и, как следствие, вот уже на орбите флотский челнок с красными крестами на борту, доставивший врача и медбрата.

Заботится армия о своих людях, да. Ничего не жалеет ради их здоровья. А ещё в Федерации умеют считать деньги, из-за чего прихватили с собой попутчика — нового уборщика для нужд миссии, то есть меня.

К чему тратиться на прогонные с командировочными, если на боевом крейсере, разумеется, совершенно случайно, как раз околачивается подходящий штатский с необходимыми навыками? Правильно, лучше сэкономить казённые средства.

Вдобавок, при прочтении контракта всем и каждому ясно, что никакой я не тайный шпион, а новый сотрудник представительства Федерации со всеми вытекающими. Жильём и работой обеспечен, полностью легален.

Появилась такая должность в штатке представительства недавно. То ли позавчера в обед, то ли под вечер — допекло, решились на дополнительные расходы.

Грустно, наверное, в представительстве от скопившегося мусора. Ходят люди, в отходах по щиколотки вязнут... Как они раньше справлялись, обходясь наёмной дамой из местных, даже не представляю.

***

Челнок сел в космопорту нейтральной к соседским разборкам НьюДании, третьего государства на этой планете.

Потоптались у входа таможенники, получили сопроводительный файл о неприкосновенности транспортного средства, включая экипаж и приписанное к борту оборудование. Изучили — ушли, вежливо попрощавшись.

Потом прибыл разъездной микроавтобус, доставивший нас к административному зданию.

Там новые таможенники просветили багаж, а пограничники проверили документы. У медиков (хотя из прибывшей со мной парочки медики — как из меня балерина, обоих видел на допросах в несколько иной форме одежды) — командировочные удостоверения, у уборщика — персональный ID и приглашение на работу.

Зафиксировав все необходимые сведения, стражи границы пропустили нас в общий зал. Я шёл последним, и, не удержавшись, спросил:

— А что, визу оформлять не надо?

Привыкший к любым вопросам пограничник, нисколько не удивившись, любезно разъяснил, хотя и с заумью:

— Вы попадаете под действие конвенции о безвизовом режиме для граждан Федерации и союзных миров, предусматривающей взаимное признание декларации прав человечества на свободное перемещение и определение места жительства. Так что не переживайте, господин Самадаки, у миграционного бюро к вам претензии вряд ли появятся.

Миновавшие разделительный турникет флотские косились на меня с неодобрением, но без злобы. Спросил и спросил, потому что болтлив и любопытен. Их, привыкших к действию, больше заботила задержка в пути, попустительски вылившаяся в незапланированное ожидание какого-там бывшего рядового.

Пожелав пограничнику всего наилучшего — ну вот пёрло из меня учтивое благодушие — я догнал «медиков», и почти сразу попал под опеку встречающего нас мужчины, представившегося помощником атташе.

Далее был комфортабельный автомобиль, дорога, современный город, широкие улицы, и небольшой двухэтажный особнячок, отделённый от проезжей части узким газоном с декоративной решёткой высотой мне по пояс.

— Приехали, — сообщил помощник, продолжая администрировать наш визит. — Вас покормить?

— Потом, — отмахнулся «медик», выбираясь из салона. — Сначала дела.

Изнывающего от аппендицита бойца никто, естественно, осматривать не бросился. Флотские, едва закрылись двери представительства, твёрдым шагом направились на второй этаж, в кабинет здешнего начальства, а меня проводили в подвал.

— Ваша комната, — распахнул одну из дверей помощник. — Будете жить здесь. Контракт с вами мы заключили на стандартную неделю с возможностью продления. Убирать, — тут он усмехнулся, — только то, что сами намусорите. Питание трёхразовое, подадут сюда. На улицу не выходить. Помещение покидать только по разрешению администрации.

Я в курсе... Полковник довёл. Моя задача — сидеть, не высовываясь, и ждать, когда позовут. По улицам не болтаться, сотрудниц за выпуклости не хватать, песен не горланить.

— Можно с семьёй связаться?

— Вечером. Запишете обращение. Прямые переговорные сеансы пока исключены, — помощник ещё шире распахнул двери, всем видом показывая, что ему пора.

***

Комната мне досталась приличная. Чистая, светлая, с визором на стене и холодильником, полным разных безалкогольных напитков. Отдельно порадовала кровать. Простыни белоснежные, отутюженные, матрац упругий, а выглаженные уголки наволочки на подушке вызывали непреодолимое желание их потрогать. Разве что окно отсутствовало, но я не привередлив. Подвал, всё-таки.

Душ, санузел тоже сверкали вылизанностью. Умелая здесь уборщица, вряд ли её переплюну...

Помощник атташе сдержал обещание. Вечером он провёл меня в свой кабинет на первом этаже, усадил за стол и включил камеру, вмонтированную в верхнюю часть монитора, попутно выдавая рекомендации:

— Попрошу обойтись без привязки к местности. Потом своим расскажете, где были и что делали.

Я кивнул. Перед стартом с меня взяли подписку о неразглашении любых сведений, имеющих отношение к проводимой операции. Хотели запретить и всяческое упоминание приключений на поверхности планеты, однако я встал на дыбы.

— А если потребуется в суд идти? Вы же меня автоматически под статью подведёте! Сами приказали давать показания!

Имелась у моей упёртости и другая причина. Интервью Глену уже существует и может всплыть против воли командования. Случайностей в этом мире полно, от всего не убережёшься: необоснованно уволенный оператор от обиды скопирует и вывалит в сеть, или юные хакеры взломают компьютер журналиста, ради хайпа разыскивая жаренные факты... Да много всего, устанешь перечислять.

Поразмыслив, флотские от меня отстали. Как я подозреваю — временно. По завершению всех запланированных мероприятий они однозначно собирались вернуться к этому разговору, в более ультимативной форме.

Но это будет потом. Тогда и стану думать.

— Запись, — негромко уведомил помощник, нажав кнопку на клавиатуре и отходя в сторону.

— Можно говорить? — тупо переспросил я, сдерживая нахлынувшее волнение.

Сотрудник представительства сделал знак, призывающий заняться делом, а не страдать глупостями.

— Мама, папа... Это я, Вит... — давно заготовленные, тёплые слова растворялись на кончике языка, подменяясь другими, какими-то не такими. Будто у меня во рту сидел злобный цензор, стирая всё важное и тут же набирая иной текст, идущий вразрез с желаемым. — Я в порядке. У меня всё хорошо. Я приеду, как только освоб... — тут я смог задавить невидимого правщика, логично предположив, что слово «освобожусь» прозвучит более чем двусмысленно и до жути перепугает родителей. Освободишься откуда? Или от чего? — Можно это вырезать?

Наблюдавший за мной помощник утвердительно качнул головой.

— Я приеду, как только разберусь с начальством. Подал прошение об отставке. Его удовлетворили, но... Вы же знаете, это не быстро. Пока чип сдам, пока до дома доберусь...

Упоминание понятных, доступных и, одновременно, житейских формальностей помогло настроиться на нужный лад. Говорить стало проще.

— То, что я, якобы, погиб — это досадное недоразумение. Оно уже исправлено. Честно. Там вышла неразбериха в документах, и в части по ошибке проморгали... А я же служил далеко. Пока всплыло, пока разобрались, пока определялись с виновными... Я и не знал! Так бы, конечно, гораздо раньше сообщил.

Вся эта надиктовываемая ахинея преследовала лишь одну цель — успокоить маму и папу. И без разницы, что я несу полную дичь. Главное — не останавливаться, дать родителям возможность слышать, видеть живого сына, а потом переслушивать, пересматривать, ожидая, когда он вернётся.

— Я полностью здоров, — помахал ладонями перед глазком камеры и, откинувшись на стуле, подтянул колени к груди, демонстрируя ноги. — Так что не выдумывайте глупости.

Со стороны мне показали, что пора закругляться.

— В общем, скоро позвоню... Мама, папа, я люблю вас и очень скучаю.

Непривычные нежности, но им будет приятно. Особенно маме.

Щелчок кнопки сообщил, что запись окончена.

— Вставайте, — потребовал помощник. — Вырежем ваше заикание.

Заняв своё законное место, он сноровисто обработал файл, пересмотрел результат, заставляя стыдиться от собственного, сбивчивого голоса, с удовлетворением заметил:

— Отправлю. По нашим каналам. Будьте спокойны. И ответ покажу, если пришлют.

Упоминание «наших каналов» пришлось весьма кстати. Меня с самого момента знакомства тянуло поинтересоваться о прозрачности дипломатической почты.

Давно, в квартире толстухи Мелиссы, у нас вышел спор с Броком: насколько рискованно писать письма в представительство Федерации? Ежи тогда утверждал, что вся их переписка читается раньше, чем успевает дойти до адресата. Мол, разведки не дремлют, нечего и пытаться.

Захотелось проверить это утверждение:

— Скажите пожалуйста, это правда, что всю вашу почту просматривают местные спецслужбы?

— Если бы только почту, — невесело откликнулся помощник атташе. — Если бы только почту...

И многозначительно замолчал, давая мне самостоятельно додумать остальное.

Знайка и тут оказался прав. Умный был, не отнять.

— Возвращаемся обратно.

Шествуя по свободному от посетителей коридору, я прислушивался к внутренней жизни особнячка. Со второго этажа доносились приглушённые, неразборчивые голоса, кто-то торопливо шёл над нами, хлопнула дверь. Темнота за окном придавала звукам особую увесистость, делала их значимыми в послерабочей тишине здания, деловитыми, как коллективный прогон тестов перед последним школьным экзаменом.

— Вот ведь незадача, — вроде как случайно заметил помощник у самой лестницы. — Слышали? Челнок сломался!

Естественно, про это я слышать ничего не мог, однако беседу поддержал:

— Да что вы говорите!

— Сам не могу поверить! — в открытую веселился тот. — Хвалёная техника Федерации дала сбой! Врачам улетать надо, их, наверное, пациенты заждались, а они тут застряли! С этим-то красавцем, — наклон головы обозначил направление к стойке у входа, за которой сидел рослый десантник из охраны представительства и с удовольствием прислушивался к нашему, почти шуточному, трёпу, — всё нормально! Скушал что-то острое... Живот поболел и перестал. Теперь отписывайся за ложный вызов.

— Да, — согласился я, сочувственно наклонив голову. — Досадное недоразумение.

Сказанное между строк объясняло многое. И откровенно предупреждало о том, что надолго я здесь не задержусь.

***

Моё добровольное заточение продлилось четверо суток. На пятые, поначалу ничем не отличающиеся от других, в атмосфере представительства установилась некая тревожность, заставляющая малочисленных сотрудников двигаться резче обычного, почти мгновенно отвечать на звонки коммуникаторов и общаться между собой короткими, рваными фразами.

К тому же, против установившегося обыкновения, меня досрочно выпустили «погулять».

Вход в здание, несмотря на будний день — заперт на замок.

«Медики» не высовывались из кабинета атташе, помощник безвылазно торчал в своём кабинете и стучал по клавишам с застывшей маской вместо лица. Вряд ли он нервничал (за малый срок жизни в особнячке я успел изучить его лучше, чем остальных), скорее, прятался за работой от всеобщей взвинченности.

Осознав, что мне оставаться в холле — только под ногами путаться, вернулся обратно, в комнату, но дверь не закрыл. Улёгся на кровать. Замер, уставившись в потолок.

Примерная причина всеобщего невроза лежит на поверхности: операция входит в финальную стадию, идут переговоры, и все ждут результат, предполагая дальнейшие ходы напрямую зависящими от достигнутых договоренностей.

Это подтвердил и помощник, для чего-то спустившийся в подвальный этаж и не сумевший пройти мимо открытой двери.

— Ваших везут. С границы. Только что сообщили. Точнее, пересекли они границу гораздо раньше, но инфу шеф до поры держал в секрете, опасаясь накладок. Прибудут часа через три.

Опасаясь заснуть и пропустить всё самое интересное, я занялся приятнейшим делом — вспомнил о видеописьме от родителей.

Мама плакала, смеялась, беспрестанно промакивала платочком глаза и ярилась на армейское начальство, грозя всем выесть мозг до донышка. Отец то хмурился от её поведения, то одобрительно улыбался особо кровожадным пассажам, но беззлобно, отдавая дань женскому красноречию.

Они желали скорее увидеть меня и суетливо беспокоились, каждый о разном. Мать — о том, чтобы я не простудился на сквозняках искусственной вентиляции транспортника, папу больше заботило дальнейшее будущее и выбор профессии.

Мне ответили теми же второстепенными пустяками, и я, в который раз, прокручивал в голове видеофайл, полученный позавчера и засмотренный до дыр. От этого на душе становилось... непередаваемо волшебно, как в детстве на Рождество.

Притихшее здание ожило во второй половине дня. Затопало множество ног, зазвучали поздравления и приветствия. Меня словно ураганом сорвало с кровати, вынося на первый этаж.

Наконец-то!

В холле, вместе с работниками представительства, толпились мои сослуживцы во главе с сержантом Бо. Наголо стриженые, одетые в одинаковый армейский камуфляж, повзрослевшие. У большинства — неописуемая растерянность на физиономии. Точно всё происходит не с ними.

На меня они смотрели как на оживший труп.

— Самад? — неуверенно уточнил Дон Чжоу, с которым мы когда-то расстались на безымянной посадочной платформе.

— Я.

— Ты как тут?

Он всё ещё не верил собственным глазам.

— Прилетел. Для усиления.

— А... — и умолк, не представляя, что ещё спросить.

— Вит, — сержант отделился от общей солдатской массы, вплотную приблизился ко мне. — Что со Сквочем?

— Я думал, он с вами. Мы потерялись.

— Брок?

— Погиб.

Командирские губы вытянулись в нитку, обозначая грусть.

— Сам как?

— В норме. Демобилизован. Ваш приказ выполнил. А вы как?

— Из больницы, где мы расстались, поехали в тюрьму. Из тюрьмы — на границу. С границы — сюда.

— Информативно, — прокомментировал я ужатую эпопею с широкой улыбкой.

— Ну, — развёл руками сержант, — до прибытия в часть ограничимся этой версией. Благодарю.

Обычное дополнение «за службу» Бо оставил при себе, отчего благодарность получилась вполне человеческой, без казёнщины. В дополнение он хлопнул меня по плечу.

Я промолчал. Сержанту пока не известно, что его освобождение — череда взаимосвязанных случайностей, и его подчинённый к этому имеет крайне поверхностное отношение. Зачем портить момент? Бо потом расскажут, если сочтут нужным, как всё произошло на самом деле. Расставят нужные акценты, половину наверняка переврут в угоду режима секретности.

А оправдываться обстоятельствами как-то... пошло.

— Границы прошли без накладок? — зачем-то спросил я.

— Ещё и с полицейским сопровождением доехали. В этой стране представительство крепко стоит, — с готовностью ответил командир. — Все детали заранее продумали, со здешними согласовали.

Разговор получался тяжёлый, несуразный. Мы оба понимали, что вдаваться в подробности при таком количестве свидетелей — лишнее. К тому же, сержанта связывали должностные обязанности и, наверняка, полученные в пути инструкции, а меня — полное отсутствие желания откровенничать.

Сбоку вынырнул один из «медиков». Довольный и подчёркнуто отстранённый.

— Самад! Собирайся! Как видишь, обошлись без твоей помощи, — далее флотский повернулся к парням. — Кому нужно в туалет — последняя дверь по коридору, прохладительные напитки в дорогу сейчас принесут. Выезд через десять минут!

Я хотел переброситься с парнями парой-тройкой фраз, но неожиданно понял — мне нечего им сказать. Между нами ничего общего, за исключением службы на маяке, а лицемерно спрашивать, как дела и прочее в таком духе — пустая трата времени.

Они до сих пор тихо стоят, моргают, изучая отделку стен, а на раскованных, по сравнению с ними, работников представительства посматривают как на пришельцев из фантастических сериалов.

Отвыкли рядовые от людей.

Бо об этом догадался сразу и, сглаживая возникшую неловкость, зычно произнёс. Для всех.

— Вит! Слышал команду? Беги, собирайся. Потом наговоритесь.

***

К автобусу, припаркованному напротив входа в здание, шли колонной по одному. Парни несли в руках угощение — бутылки со сладкой газировкой; многие пили на ходу, причмокивая от позабытого вкуса.

— Бодрей! — распоряжался флотский, замерший у открытой автобусной двери и донельзя походивший на вожатого из скаутского лагеря, пересчитывающего подопечных после экскурсии. — Рассаживайтесь!

Его коллега стоял на пороге особняка с видом записного параноика.

Контролёры, етить...

Я пристроился шестым в колонне. Неспешно вышел из здания, предварительно попрощавшись с помощником атташе, посмотрел на небо. Хороший день. Светлый, яркий, танцующий лучами в оконных стёклах, короче — мой день.

Потянулся, с наслаждением вдыхая ароматы города. Подмигнул флотскому.

— Ты уснул? — раздражённо буркнул тот, взглядом провожая очередного бойца, поднимающегося по автобусным ступенькам. — Шевелись!

Э... Нет. Со мной, с гражданским, так нельзя. Я отныне — существо нежное, требующее достойного обращения и аристократической вежливости.

— Иду.

И пошёл. Сначала по дорожке от особнячка к открытым декоративным воротам в ограде, а после свернул налево, проигнорировав вход в автобус.

— Ты куда?!

— Туда. Подальше от вас!

— Самад!

Я не обернулся.

— Да пошли вы!

И перебежал через проезжую часть.