Путешественник по Изнанке

Глава 16

Ни к какой грандиозной пьянке, слава Скугге, мое согласие на грядущую охоту не привело. Сначала я думал, что местные рубежники все как один язвенники и трезвенники. Ну и вообще — пример для подражания. Все объяснялось гораздо проще. У них не было того, из чего можно изготовить алкоголь. Короче, грустно зрелище. Костян бы тут и месяца не прожил.

Анфалар, а он весь вечер ходил со мной, проводя экскурсию, с удовольствием мне все разъяснил. В далеком Ликоне, где он родился, было и вино, и крепкие напитки. И вообще с сельским хозяйством оказалось попроще. Когда-то и Фекой славился своими фруктами и пышными «дэбе» — мясистыми плодами, растущими на земле. Типа наших дынь, только они были богатые белком и вообще ценились местным населением. Но постепенно все сошло на нет. И кто тому виной? Правильно, твари.

Все те четыре деревни, которые нарисовал Васильич на карте, больше не существовали. Часть их жителей успела укрыться в городе-крепости, другая погибла или пропала. Все немногое, что удалось сохранить — мини-поля снаружи стен и побеги крестсежа в мертвом лесу (который, кстати, был на самом деле не особо и мертвый). Именно за крестсежем и ходили жители, когда на них напали шкреги.

Из него варили вязкий питательный суп, напоминающий клейстер. На полях выращивали «руху» и «нуру» — аналоги пшеницы и ржи. Мне даже дали попробовать зеленый хлеб, который оказался редкой гадостью. Мало того, что твердый, словно прошлогодний, так и еще горький, как моя жизнь. Я потом часа два пил, чтобы избавиться от послевкусия. Благо, вода здесь оказалась самая обычная.

А вот Анфалар хвалил местный хлеб. После него долго не хотелось есть, и при этом он был питательным. Многие воины брали его с собой при выходах из крепости и могли странствовать несколько дней с одной краюхой.

Что, кстати, правда. После него есть не хотелось. Меня так мутило, что какая там еда! Хоть нашим фитоняшкам впаривай.

Еще стражники занимались охотой. Помимо шкрегов, которые, по сути, были жуками, здесь все-таки водилась разная живность. Правда, в последние десятилетия ее стало значительно меньше. И вообще, тут жизнь усложнилась.

— Ты сказал, что родился не здесь, — заметил я. — Так почему не вернешься домой?

— Я не могу. Я теперь часть братства защитников города Фекой и единственный тварелов. Если уйду я, Фекой не выстоит.

Вот даже не знаю, что мне нравилось меньше — эгоистичность, присущая рубежникам нашего мира, или подобная самоотверженность. Ведь Анфалар сам же говорил, что последние полсотни лет тварей здесь стало больше. Причем, никто не знал природу их появления. Нет, прежде они тоже приходили, однако в меньших количествах. Но постепенно стали подчинять себе простых существ, управлять ими, устраивать полномасштабные нападения.

— Твоя позиция достойна восхищения, — честно признался я. — Рубежники нашего мира другие. Но неужели за все время не нашлось ни одного стражника, который струсил и сбежал? Ведь это не так трудно для тех, кто знает Поступь.

Все-так моя автоматическая адаптация к местному языку проявляла себя забавно. В голове я точно хотел сказать Скольжение, а произнес совершенно другое слово. И на это Анфалар грустно улыбнулся.

— Люди слабы, а Скугга мудра. Именно поэтому Поступью могут пользовать лишь ведуны. Я думал, ты это знаешь.

Я сделал морду кирпичом и кивнул, мол, само собой. А сам запоздало вспомнил, что информация про Скольжение появилась в тетради лишь на пятом рубце. И, понятное дело, не случайно. Одной загадкой меньше.

Спать меня Анфалар, само собой, позвал к себе, в один из двухэтажных домов. Ведун с гордостью хвастался убранством и своим богатством, на что я дипломатично кивал. Потому что даже в моем съемном доме, при бесе и черте, которые множили энтропию, комфорта было больше. Представляю, как же там живут люди в саманных домах.

А как еще думать, если спать меня положили на чем-то, очень отдаленно напоминающем топчан в плохой тюрьме. Хотя Анфалар гордо именовал подобное «постелью». Правда, кроме неудобства, поспать мне так и не дали. Стоило чуть задремать, как меня разбудила Лихо.

— Вставай, вставай, говорю. Сс…

— Чего опять?

— Хист. Чужой.

— Тот самый, который нас преследовал? — сразу проснулся я.

— Нет. Сс… Нечисть. Не очень сильная. Но решила предупредить.

Нет, все-таки наши отношения стали в определенной степени забавными. Как это там называется, стокгольмский синдром? Вот говорят, что от любви до ненависти один шаг. А сколько нужно пройти в обратном направлении?

Однако Юния оказалась права. В углу что-то зашуршало, будто крыса копошилась. Кстати, они тут вообще есть? Вопрос интересный. Исходя из антуража — должны. Но вместе с тем народ тут жил бедно, впроголодь. Так что грызунов давно бы изловили и съели.

Я уже и сам почуял хист, слабый, двухрубцовый. А когда от стены отделился маленький волосатый человек, облегченно выдохнул и отпустил рукоять ножа. Домовой.

— Приветствую тебя, рубежник Стралана.

— И тебе не хворать.

— Меня зовут Момой, я домовой.

— Тебе бы рэп писать, Момой-домовой. У нас примерно на таком уровне рифмы в шоу-бизнесе и востребованы, — я сел на топчан, поджав под себя ноги. — Я Матвей. Чего пришел?

— Я хочу проситься в услужение. Забери меня с собой, Матвей.

— Вот ведь мерзавец, сс… — возмутилась Лихо. Хорошо, что слышал ее только я, потому домашняя нечисть не отреагировала. Впрочем, как и я. Ждал дальнейших объяснений от Юнии. — Я в последний раз такого наглого и недостойного домового видела… Никогда, сс…

— А что не так? — постарался я спросить на русском.

Вообще, общение с Лихо выходило мне боком. Ей-то все равно, ее никто не слышит. А вот я выгляжу сумасшедшим.

— У него же хозяин есть, — ответила Лихо. — И не просто хозяин. Он живет в этом доме.

— А разве так можно? — удивился я.

— Его и спроси, сс…

Ладно, мы не гордые. К тому же, мне и самому было интересно.

— Разве ты можешь уйти от Анфалара, который является твоим хозяином? — спросил я.

Домовой трусливо затряс губой, ну, или что там у него было в районе рта под этими многочисленными волосами. Однако же ответил.

— Я вольное существо. Достаточно лишь предложить покинуть мне дом. Кинь сапог, а я в нем укроюсь.

— Гад, сс… Вот сколько говорили плохого о нашей нечисти, а она сроду на такое не сподобилась бы. Не в своем праве, сс…

Кстати, действительно. Мой бес, на что была поначалу пропащая душа, а он меня не бросил даже в самых отчаянных ситуациях. Ладно, бросал, но потом возвращался.

С другой стороны, домового при большом желании можно понять. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. К тому же, нечисть вообще чувствительна ко всякого вида переменам. Вот и побежали крысы с тонущего корабля. Да я и сам понимал, что судьба этого города незавидна. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — крепость со временем падет.

— Сейчас ты уйдешь, Момой, и мы забудем об этом разговоре. И только потому что я хороший человек, а тебе тут еще жить, я не расскажу Анфалару о твоем визите.

Домовой поклонился, попятился к стене, снова поклонился, снова попятился. И так четыре раза, прежде, чем он исчез.

— Выродок, сс… — вынесла свой вердикт Лихо. — Окажись я сейчас снаружи, выпила бы его без остатка.

— Поэтому ты и не снаружи. Не хочешь работать над своими пищевыми привычками. Что до домового, в жизни бывает всякое, — философски заключил я. — Юния, лучше ответь мне на один вопрос.

— Что же ты хочешь услышать? — елейным голосом произнесла Лихо.

И сразу перед глазами возникла бабушка, еще молодая, улыбающаяся, которая раскинула руки в объятиях. Вот ведь сволочь, как она так в голову забирается?

— Ты знала ту тварь. Ну, этого Хренокрыла?

— С чего ты решил, сс…? — включила святую простоту та. Я даже по голосу услышал, как она неискренна.

— Ты предупредила, что фиговина сейчас станет атаковать.

— Догадалась.

— Юния, не юли.

— Ну, и что мне за это будет, сс…? Ты меня все равно выпустишь.

— Да, только весь вопрос где и как. Одно дело — в безлюдном месте, эдакой пустыне, где все-таки у тебя есть возможность выбраться. Заляжешь там в свой летаргический сон и будешь ждать, когда кто-нибудь пройдет рядом. Другое дело, скажем, оказаться в логове тварей. Мне почему-то кажется, что там твое кунг-фу будет не особо пользоваться успехом. А чего доброго, могут и убить.

— Сс… сука ты, рубежник, — выругалась Лихо, но как-то беззлобно, словно даже устало. — Я не знаю эту тварь. Но я знаю того, кто сс… их создает.

— В смысле создает? — у меня внутри все похолодело.

Потому что одно дело — тупые, но довольно сильные твари, наделенные хистом. И совсем другое — существо, которое способно их сотворить. Что сказать — две большие разницы.

— Хорошо, рубежник. Так и быть, расскажу, что знаю, сс…

И она рассказала. Правда, с частыми паузами и своим неизменным «сс…». Словно воздуха набирала сквозь щербину между верхних зубов.

На заре миров, когда Юния была юна и прекрасна (лично мне в это верилось с трудом), Лихо не были свободны и независимы. Они прислуживали могучим кронам. Если очень грубо перевести на наш язык, то это рубежники, перешедшие за грань кощеев. То есть, ребята с пятнадцатью рубцами.

И был один из самых странных кронов, хист которого оказался завязан на сотворении новых существ. Чем больше тот их создавал, тем сильнее становился. Правда, в этой бочке с медом была пара черпаков дегтя. Крон этот обладал, как бы сказать помягче, творческой манерой восприятия реальности. Может, любил местного Эдгара Аллана По или фильмы-ужастики. Вот только его создания выходили чуток (очень сильно) жуткими.

Добавить к этому, что у крона был скверный и гневливый характер, то картина будет маслом. Каждая тварь, вышедшая из-под его руки, хотела кого-нибудь сожрать или разорвать. Или сделать это одновременно.

Благо, жили создания недолго. Рядом было множество неравнодушных людей, да и других рубежников, которым соседство с подобными монстрами приходилось не по душе.

Все вяло продолжалось до тех пор, пока пацаны из одного района не поделили что-то с братвой из другого. В простонародье это называлось Концом света, Апокалипсисом или Битвой богов. Короче, крон пошел на крона, брат на брата, дядя на тетю, Жучка на внучку и все такое.

Тот мир, который Васильич называл «Правью» чуть офигел от происходящего, нажал кнопку «Alarm» и стал спешно эвакуировать тех, кого еще можно было спасти. Многие, в том числе простые люди, нечисть и часть кронов — удрали. Наш талантливый парень с воображением, видимо, тоже. Вот он и поселился в здешних местах и продолжал баловаться своими поделками, которые стыдно было отнести даже деткам в садик.

— Если это так, Матвей, то надо бежать отсюда, как можно скорее, сс… — резюмировала Юния. — Даже десятку кощеев не справиться с кроном. Хотя, может, десять кощеев и справится. Только где ты их найдешь? Самое лучшее, что можно сделать, сс… быть незаметным. Это существо живет в своем воображаемом мире. И не обращает внимание на муравьев вроде этих изнаночников, сс… И лучше бы, чтобы так и было.

— Юния, спасибо за то, что ты рассказала. Наверное, глупо прозвучит, но я это ценю. Убегать мы никуда не будем. Я дал слово и должен его сдержать. Мы убьем одну тварь, а потом выясним, что случилось с сыном… одного человека. Форсварар сказал, что ответит на все вопросы после охоты.

Лихо грустно вздохнула, как могут только женщины, однако ничего не произнесла. Видимо, поняла, с кем имеет дело. И смирилась.

Верил ли я ее рассказу? Самое удивительное, что да. И не только потому, что такое в пьяном бреду нельзя придумать. Я чувствовал боль в словах Лихо. Тоску по прошлой жизни, потерянном мире, переселении в другой.

Интересно, сколько кронов оказалось на нашей Земле и живы ли они еще? Ведь, как я понял, проходы были открыты между всех миров. Кто-то догадался не останавливаться в Изнанке, как та же Юния, и рвать когти дальше.

От мысли, что на нашей Земле есть столь могущественные рубежники, меня пробрала дрожь. Радовало, что они явно были ребята с мозгами, в отличие от того, кто создавал монстров. Иначе наш мир давно бы захлебнулся в крови.

Понятно, что после таких «сказок на ночь» ни о каком крепком и здоровом сне не шло никакой речи. Всю ночь я провел, терзаясь кошмарами и просыпаясь в поту. Потому утром, когда довольный Анфалар пришел меня будить, чувствовал себя, как побитая собака.

— Я могла бы унять твою тревогу, сс… — сказала мне Юния. — И сделать так, чтобы ты спал крепко.

— Но ты за бесплатно не работаешь, так?

— Нет. Есть страхи, которые должен пережить человек. Чтобы жить спокойно дальше.

Меланхоличное утро разбавил Анфалар, который пригласил меня к богатому столу. На нем находился отваренные корни крестсежа, два вида хлеба — бурый и зеленый, какая-то фигня, по запаху похожая на сыр тофу и густая похлебка. Ведун настаивал, что поесть надо плотно, потому что силы нам понадобятся. Я же лишь немного пожевал бурый хлеб, который был твердым и, слава Скугге, почти безвкусным, да проглотил пару корней.

Провожать нас вышел даже Форсварар. И только теперь я заметил, как плох старик. Он двигался с помощью подручных, что мне немного разорвало шаблон. Я привык к тому, что каждый рубежник — здоровый и сильный человек. И решил поделиться этим наблюдением с Анфаларом, с которым мы были теперь вроде как друзьями. По крайней мере, ведун мне несколько раз искренне в этом признался.

— Форсварар стар, — ответил рубежник. — И только промысел держит его на этом свете. Фекой осиротеет, когда старик умрет.

— И тогда ты станешь правителем, — заметил я.

— Надеюсь, это не случится никогда, — с грустью ответилАнфалар.

Сроду бы не подумал, что Изнанка… начнет мне нравится. Два таких разных мира, но именно здесь, лишенные всей мишуры, рубежники могли проявить свои лучшие черты.

Правитель сказал несколько напутственных слов, мол, да улыбнется нам Скугга и вообще пусть все будет пучком. Из разряда: свобода лучше, чем несвобода и лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Короче, мотивирующая мотивация, чтобы все вернулись обратно.

А после к нам подошло трое стражников. В смысле, обычных людей. Сжатые челюсти, гордый взгляд и копья в мускулистых руках. Прям на обложку какого-нибудь журнала «National Geographic» с подписью «отважные аборигены перед выходом на охоту».

— Претенденты на то, чтобы стать рубежниками, — объяснил Анфалар то, что я понял и так.

— Почему их трое? Нам же нужен один.

— Претенденты могут умереть на охоте, — спокойно ответил тварелов, будто не видел в этом ничего необычного… А потом махнул рукой.

И мы пошли к центральным воротам. Провожать нас выбралось почти все незанятое население города — старики, женщины, дети. Интересно, какова тут общая численность, если даже этих иждивенцев здесь несколько сотен.

Остальные, как я понял, отправились на новую вылазку за крестсежем. Теперь, после убийства твари, дней десять точно будет безопасно. Вообще, частота возникновения монстров была разной. Раньше между появлением тварей могло пройти полгода. Постепенно это время сократилось.

Я смотрел на бедолаг, работающих на полях близ стен и думал о жизни дома. Скажи Костяну, что он как сыр в масле катается, друг, наверное, и не поймет, о чем я. Будет говорить, как ему приходится вертеться, чтобы свести концы с концами. Угу, верю, верю. Иначе придется не крафтовое пиво пить, а обычное.

— Матвей, ты меня слушаешь?

Я только сейчас понял, что Анфалар мне что-то упорно втолковывает. Раньше его речь казалась мне косноязычной, но Скугга, видимо, действительно благоволила мне. Иначе как объяснять, что я стал легко его понимать?

— Слушаю, Анфалар.

— Важно найти тварь, хиста которой будет достаточно для инициации.

— А есть такие, убийство которых не сделает тебя рубежником?

— Убийство только сильного существа может сделать тебя обладателем промысла. Для человека это другой рубежник, сильная нечисть или тварь.

Ну да, логично. Ведь по статистике те же черти могут угодить под колеса грузовика. Однако водитель не становится рубежником.

— Инициация может быть опасной, — продолжал Анафалар. — Никогда не знаешь, каким хистом обладает тварь. По большей части, они все звериные…

— Это как?

— Убивать, терзать, рвать, отрубать. На это направлены хисты тварей. И рубежникам приходится очень сложно, чтобы в дальнейшем получать рубцы и вместе с тем остаться чистыми сердцем. Некоторые даже меняются внешне, как тот же Нигишар. Когда он убил тварь, то стал черным, как мертвое дерево.

Ага, видимо, это тот огнеметчик, который сражался бок о бок со мной. Имя ему, кстати, очень подходило.

— Его хист растет, когда Нигишар прячется, — объяснил Аншалар. — Думаю, он сможет скоро стать ведуном, а потом я сделаю его хорошим твареловом.

За всеми этими разговорами мы спустились с холма и добрались до вчерашнего места битвы. Тут уже поработали горожане, растащив с пути мертвых шкрегов и разделав того Хренокрыла. Об его существовании теперь напоминали лишь огромные порубленные ноги, которые еще не успели унести.

— Хорошая добыча, — признался Анфалар. — Мы срезаем когти, лапы, собираем яд, а потом я отношу это в соседний город и вымениваю на серебро. Там тварей меньше и город больше. Раньше оттуда к нам приходили рубежники, но потом перестали.

— Почему?

— Мало кто из них выживал, другие сбегали.

Дорога круто нырнула вниз и заскользила между скалами. У меня кольнуло в груди нехорошее предчувствие.

— Анфалар, нам точно туда?

— Точно. Это царство тварей.