Путешественник по Изнанке

Интерлюдия

Тимофей Валентинович Трепов ужасно не любил рисковать. Он искренне считал, что риск — это необходимость скорого залатывания дыр в плохом плане. Когда все идет так, как и задумано, как должно быть, не нужно быстро менять тактику и судорожно приспосабливаться к изменяющимся условиям.

К сожалению, кощей, которого за глаза многие звали Дедом и который этим прозвищем гордился, хоть и не подавал виду, знал, что гладко бывает только на бумаге. Даже в работе с умными людьми жизнь частенько вносит свои коррективы. А если вести дела с зазнавшимися выскочками, у которых еще и молоко на губах не обсохло, все может выйти очень плохо.

Вот говорили ему, что у Шуйских дурная кровь. Он же повелся на богатство фамилии и их влияние. Посчитал, что именно с Даниилом Созвездие шагнет к небывалой высоте. И надобно отметить, так по началу и было.

Разве не Шуйский нашел тропку к самой великой из реликвии, которую можно вообще представить? Разве не он помог Созвездию, прежде имевшему лишь смутное понимание, как вернуть былую силу, обрести новую цель?

Все он. Вот только чем выше взлетает птенец, тем больше тот отрывается от родительского гнезда. Чувствует себя всесильным созданием, у которого весь мир под крыльями, но еще не понимает, как дуют новые ветра и что молоденькие косточки не окрепли для долгого полета.

Иными словами, зарвался Шуйский. Он и раньше раздражал Деда своим высокомерием и гордыней. Но тут ничего не попишешь, первые триста лет у кощея — самые тяжелые. Это потом приходит мудрость, понимание, порой даже смирение. К тому же, княжеский род, пусть и не правящей ветви, тоже о многом говорит. У этих гонор в крови.

Надеялся Дед на благоразумие и мудрость, вот только годы пришли одни. Без оных. Данька, стервец, напротив, с возрастом становился лишь хуже. Будто убедился в том, что вокруг него одни идиоты и лишь он один самый умный из всех рубежников. Только он видит, как сплетаются нити и разворачиваются хитроумные клубки. А все остальные либо тупицы, либо заплесневевшие рухлядь, которой место на свалке истории.

Вот и Старик, ближайший соратник Деда, был такого же мнения о молодом князе. Понимал, что если сейчас не осадить, то дальше только хуже будет. Шуйский явно посматривал на кресло протектора, намереваясь когда-нибудь сесть на него своим тощим задом. Но из возможных «за» мог быть только голос Агаты. Но кто знает, на что готов пойти этот мальчишка ради достижения цели? Что взбредет ему в голову?

Потому и пошел Дед дальше Старика. Решил не просто приструнить наглеца, а подставить так, как никто не подставлял. Оттого и отправил в Изнанку, где каждый из кощеев Созвездия чувствовал себя плохо, но Шуйский ощущал хуже прочих. А сам Дед ушел в Выборг, пойдя именно на этот риск. Для подстраховки. Или, если угодно, решительного удара, ежели Данька оплошает.

Потому как ставил на кон многое. Это простому ивашке случайно пересечь границу чужого княжества не доставляет особых проблем. На них охранные артефакты даже порой не настраивались. А вот ведун или, чего доброго — кощей, птицы совершенно другого полета. Если напрямую, без «обманок», то сразу на след встанут. Пара часов и на тебя выйдут. А ты потом объясняй, почему инкогнито проник, в обход всех условностей — без официального письма, да еще к воеводе на аудиенцию, как то подобает, не явился.

Поэтому и обвешал себя «обманками» Дед, напоминая новогоднюю елку. Все пальцы в перстнях, на шее два медальона и ожерелий без счету, а голову украшала толстенная диадема, больше походившая на корону. Без лишнего стеснения, на Трепове сейчас было столько артефактов, сколько Выборг и за год бы не купил. И не потому что денег не хватило, редкой работы они были.

Все «обманки» подпитывал Дед хистом. Тот у него был весомый, тринадцати рубцов, к тому же не закис, не скукожился. До сих пор Трепов развивал промысел. И даже вполне справедливо думал о временах, когда перешагнет за рубеж пятнадцати отметин на груди. А реликвия в том только поможет.

Оттого и рисковал. Мальчишка должен быть убит. По большому счету, плевать Деду на пацана. А вот хист — дело другое. Главное, чтобы он ушел и долго еще не появлялся. Промысел же подобен сухой губке, все впитывает: и нужное, и ненужное. Кто бы мог подумать, что бабка вынюхает все про артефакт, да вместе с хистом своим наследничку передаст?

Много денег для этого Трепов потратил. Самого чура подкупил, что будто и немыслимо. Да только в любом племени, даже самом великом, всегда гниль найти можно. Вот Трепов и искал. Долго, муторно, а когда нашел — тщательно прикармливал серебром, ожидая нужного момента. И вот наконец он настал.

По большому счету, Шуйский должен был справиться. Даже несмотря на Изнанку и свою отверженность от мира. Вот только у каждого плана должен быть запасной. Вдруг Даниил опять напортачит. Или, чего доброго, мальчишка его одолеет.

Конечно, сама мысль о подобном — возмутительна. Ведун без году неделя, который и тонкостей всех рубежных дел еще не знает, а против него целый кощей. Однако давно жил на свете Дед. Видел такое, что многие бы за бред приняли, а после и перекрестились. И допускал всякое.

Если вдруг умрет Шуйский, то так даже и неплохо. Свято место пусто не бывает. Не просто так Высоковские его на каждый званый ужин приглашают. Да, сынок там пустомеля, пока еще ведун, но о восьми рубцах. Разве что тупой, как пробка. Но хватит уже умных, наелись досыта. И тупость часто можно превратить в исполнительность. Просто указания давать такие, чтобы никакой возможности не было инициативу проявить.

И вроде все предусмотрел Трепов, все продумал. Уведомил его купленный чур, что мальчишка на ту сторону шагнул. И примчал Дед так шустро, как только мог. Шуйский, само собой, быстрее добрался с Изнанки. Зато сил больше Деда потерял.

Вот только сколько времени прошло, а мальчишка возвращаться не торопился. Мог, конечно, сам сгибнуть, но тогда бы Данька, стервец, нашел бы его скорбные останки, вернулся, да Трепова известил. Но и этого не случилось.

Потому к исходу дня, скрепя сердце, поселился Дед в доме напротив завода, где укрылся чур. И сетовал, что все идет не так, как должно. Нельзя ему тут оставаться надолго, пронюхают, выведают, найдут. Тогда быть беде.

Уже за день проехало мимо два ивашки в разное время. Хорошо, что слишком мелкие, не распознали рядом могучего рубежника. Да и с местом повезло, на окраину без лишней нужны и не суется никто. В том же Петербурге такое не прошло бы. Там каждая тля на виду.

Однако долго подобное продолжаться не могло. Вот и чужане, в чьей квартире он поселился, удерживаются его хистом. В смысле, просто сидят молча на кухне всей семьей, слово не скажут. Впрочем, промысел все ярче себя проявляет. День-другой и мелькнет ярко.

И что делать? И дальше уповать на случай или везение? Это молодые и глупые так жить могут. Мотаться, как бзыри лободырные и существовать, словно бревно, которое по течению плывет. Тем, кто каждый свой и чужой шаг контролирует — подобное не подходит.

Потому терзался Трепов. Понимал, что нельзя больше оставаться. Порой приходится даже имея на руках самые лучшие карты их сбрасывать, чтобы забрать весь куш. Да и ничего хорошего с мальчишкой не может случиться. Шутка ли, сколько времени прошло в Изнанке? Она давно прокляла его, или, как говорят местные, отвергла. А по-другому и быть не могло, потому что на веку Деда никто еще из нашего мира там не закрепился. Значит, за столько времени растратил мальчишка весь хист, да кончился.

Трепов разрешил свой внутренний спор следующим компромиссом. Если до вечера никто из них не объявится, то он уходит. Более смысла рисковать никакого нет. За ночь доберется до своего поместья и уже будет думать, как действовать дальше.

Поэтому сейчас Дед стоял возле окна, рассматривая завод, стены которого едва выглядывали из-за густой сочной листвы деревьев. Именно теперь его сердце тревожно забилось, а руку до боли свело. Старое, почти позабытое чувство беды накатило на Деда.

Он понимал, что подобное испытывают сейчас все члены Созвездия: Старик, Агата, Виктор. Боль, страх и опустошение. Один из них мертв.

Все они приносили клятву и оказались связаны. Подобное нельзя было назвать узами на крови или обетами любви, почти позабытыми среди рубежников. Это можно сравнить разве с замиренной клятвой с определенными оговорками. Но ранения, истощение и, само собой, смерть одного из членов, каждый, кто находился в Созвездии, чувствовал очень ярко.

А еще примерно ощущал, где это произошло. Несмотря на миры, и множество километров, их разделяющих. Правда, так было и в этот раз. Трепов понял, что финал жизни Даниила завершился где-то совсем рядом. Можно даже рукой дотянуться.

Дед, стоявший подле окна, не сдержался. Уголки его рта дрогнули, расплываясь в улыбке. Пусть так. Шуйский убит и что-то Трепову подсказывало, что напоследок тот дал бой. И довольно скоро мальчишка, истощенный и еле живой вернется в свой родной мир. И прямиком попадет в лапы к кощею.

Великому тверскому рубежнику пришлось применить всю свою силу воли, чтобы не выбежать из квартиры. Чтобы не спуститься, как мальчишка, скатившись задницей по перилам. Чтобы не пнуть подъездную дверь и перебежать дорогу, уворачиваясь от машин. Рубежная ловкость и не такое могла.

Вместо этого он вышел на улицу, убирая хист с чужан, которые еще долго будут приходить в себе, не понимая, куда делись сутки. Раньше Дед даже испытывал какое-то особое удовольствие издеваться над обычными людьми, видя их растерянность и беззащитность. Но то было очень давно. Со временем приелось и это.

Он прошел к крохотному подвальчику, где укрылся чур. Однако внутрь заходить не стал. Нечисть пусть и купленная, но и у нее были определенные условия. Убийство не должно состояться на территории чуров. Но это ничего. Кощей так хорошо укрыт артефактами, что ведун просто вылетит на него и тут же умрет. Без разговоров, выяснения отношений и прочих глупостей.

Дед нарисовал в воздухе форму Созидания, далее мысленно обозначив, что именно хочет сотворить. Правда, тут же пожалел. Он наколдовал себе точную копию стула, в мягкой обивке, который стоял у него в кабинете. Вот только для каждой вещи должно быть свое место и время. Сейчас стул накренился на один бок, утонув в мягкой земле, да и чувствовал себя Трепов преглупо.

Он даже несколько раз взглянул на карманные часы, словно это могло ускорить прибытие захожего. Только тот вел себя в высшей степени невоспитанно. Не желал знакомиться с Треповым и умирать. В какой-то момент Дед даже поднялся, смахнул форму Созидания, после чего стул исчез и стал ходить взад-вперед. Если и на этот раз все пойдет через задницу…

Однако судьба вдоволь поиздевалась за последние дни над кощеем. Поэтому наконец снисходительно улыбнулась.

Сначала он почувствовал хист. Слабый, ведунский. К тому же, значительно опустошенный.

А затем Дед ощутил еще что-то. Знакомое, но вместе с тем неприятное. То, что всегда его раздражало. И даже не смог сходу объяснить в чем дело. И только запоздало осознал, что почувствовал в захожем. Частицу другого мира. Промысел Изнанки, который тот хранил в себя.

Множество мыслей пронеслось в голове Трепова. И они не особо понравились Деду. Теперь хотя бы стало понятно, как он так долго удержался там. Изнанка, или как местные недотепы называли ее — Скугга — приняла Матвея. Дед впервые за все время назвал про себя рубежника по имени.

А после даже головой мотнул. Это ничего не значит. Важно лишь, что пацан сейчас умрет. С его заполненностью он просто не сможет дать достойный отпор. Сражение, если подобное можно вообще назвать сражением, будет скоропалительным. Тот и понять ничего не успеет.

Вот только рубежник не торопился выбираться наружу. Он продолжал медлить, словно что-то почувствовал. Дед даже зло стал прихлопывать себя по бедру. Быть не может. Если уж за все это время ни одна рубежная душа его не почувствовала, то как способен понять, что здесь находится неприятель, истощенный ведун?

Стоило о том подумать, как Матвей побежал. Только не наружу, а куда-то в сторону. Как это возможно? Бывал Дед в подсобке чура, оттуда просто некуда выбраться. Если только…

И в следующую минуту кощей устремился в погоню, одним прыжком взмыв на крышу завода. Правда, бежал сверху недолго. Его цель вылетела из окна первого этажа вместе с решеткой, рассыпая все битым стеклом и кирпичной пылью. Рубежник затравленно оглянулся, безошибочно найдя преследователя, и тут же продолжил удирать, вымарывая свой путь кровью.

У Трепова проснулось внутри нечто вроде мальчишеского задора. Если жертва хочет поиграть, то так даже интереснее. Захожий улепетывал шустро, только пятки, точнее кроссовки мелькали. Невероятно быстро и по рубежным меркам. Наверное, в детстве бегом занимался.

Но куда ему было против кощея. Дед предугадывал направление ведуна до того, как тот его менял. Мальчишка пытался петлять подобно зайцу, только в глазах опытного рубежника это смотрелось так, словно зверь оказался хром на одну ногу.

И Трепов не торопился. Он легко отрезал Матвея от города, чтобы тот случайно не рванул в местное Подворье. А теперь с явным удовольствием следил, как мальчишка стремится к единственному своему спасению, к лесу.

Про дружбу рубежника с лешим Дед тоже знал. Он вообще приложил немало усилий, чтобы выведать всю информацию, какую только можно было о новом княжьем человеке, на которого решил поохотится.

И даже не удивился. Не такая уж и невидаль. Многие ведуны и кощеи держат нечисть на короткой ноге, потому что никогда не знаешь, какая из них может помочь. Некоторые даже относятся к лешим почти как к равным. Наверное, это возможно до определенной отметки силы. Да и какая нечисть может сравниться с теми, кто перешагнул за десять рубцов и стремился к истинному могуществу? А вот слабые рубежники часто ищут покровительства сильных мира сего.

Значит, мальчишка надеется, что леший спасет его. Возможно, если бы он смог добраться до владений лесного хозяина, подобное могло быть вполне осуществимо. С местным лешим Деду сталкиваться не доводилось. Слишком уж мелок для него. Потому рубежник не знал, что может оказаться в запасе у хозяина.

Однако доводить до подобного Трепов конечно не собирался. Как только они покинули город, стал теснить захожего, совсем как пастушья собака заблудшую овцу. И тому пришлось менять направление.

Теперь они бежали по пролеску, приближаясь к владениям водяного. И тогда Дед решил, что пора. От города они отошли на значительное расстояние, больше медлить нельзя, какое бы удовольствие Трепову не доставляла погоня.

Дед сначала хотел обрушить Шквал на преследуемого, чтобы у того не было никакого шанса на спасение. А потом передумал. Немногие из рубежников могут похвастаться столь сильным заклинанием. Нет, скромнее надо быть. Потому он сотворил форму Копья. По сути, заклинание лишь создавало четкую структуру хиста. Вытягивало его, заостряло. Это и на Копье было не особо похоже. Скорее на хищный осколок дерева, раздробленный молнией. Но в данном случае подойдет.

И именно когда он уже был готов обрушить на рубежника свой промысел, заканчивая и без того затянувшуюся жизнь захожего, тот исчез. Трепов даже споткнулся, останавливаясь на полном ходу. Его сердце бешено застучало, а по хребту пробежала струйка пота.

Он вскинул руки, формируя Невод, а после «набросил» заклинание на пространство вокруг. И облегченно выдохнул. Все в этой жизни можно было логично объяснить. В том числе и исчезновение Матвея.

Дед неторопливо подошел к оврагу, который проскочил огромным прыжком и посмотрел на зев пещеры, укрытый кустами. Сразу и не заметишь. Его несколько смутила скорость, с которой рубежник спрятался там. Словно знал это место. Трепов провел рукой по воздуху, щупая хист и нахмурился. Не один промысел, два. Тот самый истощенный, который он так хотел уничтожить. И второй… Слабый, принадлежащий ивашке. Всего четырехрубцовому.

Кощей почти не колебался, спрыгивая вниз. Если сегодня должны умереть двое, а не один, так тому и быть.