Путешествие Херульва

Чужое море

Мокрые ветви, покрытые каплями росы, мягко бьют по лицу, под ногами пружинит влажный мох и примятые стебли папоротников. В прохладной тьме загораются огоньки глаз, мелькают расплывчатые тени, — звери? духи? — слышится негромкий писк. Херульв не слышит этих звуков, не замечает ничего вокруг: распаленный желанием, обнаженный он, несется сквозь ночной лес, в погоне за белеющим во мраке женским телом. Вот лес сменился обширной поляной, поросшей высокими травами, и меж них, освещенная полной Луной, бежит Илмера: совершенно голая, с венком луговых цветов в распущенных волосах. Длинноногая, легкая на подъем молодая княгиня, на открытом пространстве все же не может тягаться, со столь же молодым, полным сил воином — и вскоре уже обнаженное тело бьется в кольце мускулистых рук, пока фриз жадно лобзает полные губы словенки. Захлебываясь в любовном угаре, он целует ее шею, полные груди, с затвердевшими от холода соками, чуть полноватый живот, нежное лоно, покрытое светлыми волосками. Женское тело под ним изгибается дугой, с искусанных губ срывается громкий стон и Херульв, приподнявшись, снова впивается в ее губы требовательным поцелуем. Пальцы его протискиваются меж женских бедер и те послушно раздвигаются, когда мужскую руку сменяет совсем иная плоть. Громкие стоны и рык, подобный волчьему, разносится над поляной, пока оба обнаженных тела ритмично двигаются средь укрытых росой трав, под полной Луной священной ночи.

— Не уходи, — шепчет ему Ильмера, когда они расслабленные, уже лежат среди высоких стеблей, глядя в занимавшееся зарей небо, — слышишь, останься. Ты будешь хорошим князем для этих земель, куда лучше, чем Волх.

— Эй, Херульв! Ты что там заснул?! Правь к берегу!

Словно очнувшись от наваждения, фриз вскинул голову — и тут же с силой налег на рулевое весло, отводя судно от шумевших впереди порогов. Волна, качнувшая нос драккара, хлестнула ему в лицо и принц, встряхнувшись, окончательно пришел в себя. Вокруг них простиралась огромная река, по берегам которой тянулись высокие, неведомо кем возведенные курганы, а впереди — бурлящая белая пена средь черных камней, похожих на спины морских чудовищ. Опять пороги — пятые или уже шестые — он сбился со счету, преодолевая их. Да где же уже это проклятое море?!

Даже сейчас, по прошествии немалого времени, фриз с сожалением вспоминал тот разговор, хотя и понимал, что сделал все правильно. И дело было даже не в верности хёвдинга фризов князю-оборотню. Вовсе не внезапно вспыхнувшая страсть к светловолосому пришельцу к запада двигала Илмерой, но лишь досада женщины, обманутой в своих ожиданиях. Волх не стал брать ее в жены, как надеялась княгиня, назвав ее лишь своей «названной сестрой», как и Избор стал для него «молодшим братом». И Херульв понимал, для кого бережет себя князь Волх, в такой же безумной, безответной страсти, которая владела и им самим с год назад. Недавнее прошлое напомнило о себе когда пришли вести с запада: в битве при Бравалле, близ свейской Упсалы, Харальд Боезуб был разбит, но и конунг данов Сигурд Ринг не пережил своей победы, умерев от ран. Данией стал править его сын Гудфред, ранее давший клятву верности Драговиту как властитель Рерика. Присягнул князю велетов и Готланд, а разбитые свеи были уже не так опасны, как раньше. Так что у Драговита высвободились немалые силы — и в скором времени его вои ожидались на берегах Ладоги. Соответственно, у Волха отпала прежняя нужда в фризах — да и сам великий князь Ладожский, обретя свою силу, явно тяготился Херульвом, подозревая в нем сильного соперника за расположение князя и его супруги-жрицы. Но и сам Херульв, исполнив поручение Риссы, больше не желал иметь с ней никаких дел. Словно некая пелена спала с его глаз и теперь фриз хотел бы держаться подальше от всех этих колдовских дел. Да и в целом, власть над дикими северными княжениями его совсем не прельщала — молодого человека уже манил богатый юг и загадочный Миклагард, чей великий конунг ест с золотой посуды.

Так что с Волхом расстались, можно сказать, полюбовно: узнав, что Херульв собирается на юг, князь Ладоги щедро одарил своего бывшего воеводу припасами и серебром, а также дал провожатых на дорогу. Помог и Избор, — хотя, как выяснилось, он сильно преувеличил свое влияние среди прочих кривичских князей, все же он пользовался достаточным влиянием, чтобы кривичи Смоленска и Полотеска помогли фризам — за меха и серебро, — перетащить свои драккары от реки Ловать через несколько попутных озер к Днепру. С тех пор отряд Херульва несколько седьмиц плыл вниз по реке, иногда останавливаясь возле сел здешних вендов, чтобы обменять на еду меха и серебро. Славяне смотрели на пришельцев с запада настороженно, но все же шли на торговлю, тем более, что Херульв наказал по возможности решать дело миром, сберегая силы для юга. Да и славяне опасались связываться со столь большим, хорошо вооруженным отрядом. А потом кончились поселения и леса, что порой тянулись вдоль реки целыми днями. Сейчас же по берегам Днепра простерлась лишь дикая степь, лишь изредка прерываемая низкорослыми зарослями или же насыпанными неведомо кем курганами. С людьми фризы тут почти не встречались, хотя порой в степи маячили какие-то всадники, но к драккарам они не приближались. Главная опасность на реке, как выяснилось, исходила не от людей, а от порогов — несмотря на предостережения славян, все же Херульв едва не потерял один драккар, с трудом отведя его от черных камней, торчащих из бурлящей воды, словно зубы огромного чудовища. Пришлось вытаскивать драккары и, как и на волоке между Ловатью и Днепром, волочить их сушей, огибая пороги. Это повторялось снова и снова — так что Херульв уже и не чаял увидеть, что они когда-нибудь кончатся — до тех пор, когда впереди вдруг не открылась сине-зеленая гладь большого лимана. Уже зачинался рассвет и поднявшийся ранним утром туман понемногу рассеивался, открывая тронутые розовым облака на линии окоема и поросшие буйной зеленью берега.

— И чего бы его именуют Черным? — сказал Стюрмир, окидывая недоуменным взглядом незнакомое море, — у нас на Севере куда темнее будет.

— Говорят, что сейчас его именуют Румским, — усмехнулся Херульв, — по имени того народа, к которому мы держим путь.

— Надеюсь, уже осталось недолго, — проворчал с соседней лодьи дан Кнуд, — а то, мне уже кажется, что у меня руки приросли к веслу, а задница — к скамейке.

Дружный хохот, ударивший со всех остальных драккаров, был ему ответом. Усмехнулся и Херульв, с носа судна внимательно озиравший окрестности. Зоркий глаз фризского принца уже приметил на берегу небольшие селения, а возле них движущиеся черные точки — рыбацкие лодки.

— Правьте к берегу, — скомандовал он, — потолкуем со здешними, далеко ли до Рума.

Первый же рыбак, пойманный у берега, оказался вендом — из тех, кто обитал в низовьях Днепра, ловя рыбу и заготавливая соль. Дрожа от страха перед пришельцами с севера, он рассказал, что за косой, что ограждает лиман от моря, в нескольких днях пути на юго-восток, будет греческий город Херсон, торговцы, откуда иногда появлялись в устье Днепра. Что же до главного греческого града, — венд именовал его Царьградом, — то он далеко за морем и как туда плыть рыбак не знает. Тогда фризы забрали у рыбака его улов и, дав за него серебряную монету, направились на юг. По дороге им попалось еще несколько суденышек — в том числе и небольшой греческий корабль, идущий с грузом зерна и вина. Взяв в плен торговца с горем пополам говорившего на вендском, фризы по его совету, двигаясь вдоль берега обширной Таврической земли, через несколько дней бросили якорь в удобной бухте, с двух сторон огражденной невысокими горами. Впереди же перед ними поднимались стены Херсона, северного оплота великого Рума. Не обращая внимания на изумленно-испуганные взгляды, что бросали на северян горожане, фриз решил выждать время, рассудив, что появление незнакомых судов в гавани города, так или иначе, привлечет внимание здешних «отцов города».

Эти ожидания оправдались к вечеру — когда к кораблям явилась целая процессия: с десяток богато одетых мужчин, окруженных местными воями, — Херульв уже знал, что их именуют «скутатами», — в добротных панцирях и шлемах, вооруженные мечами и копьями, оградившиеся большими деревянными щитами. С ними явился и ромейский жрец, в богатом, украшенном золотом облачении и с золотым же крестом, выглядывавшим из-под окладистой черной бороды. Умные темные глаза пытливо глянули на нежданных пришельцев и Херульв с удивлением услышал, как жрец Христа внезапно обратился к ним на языке, весьма схожим с речью гутов.

— Максим Калокир, архонт Херсонеса и наместник басилевса, да хранит Бог его вечно, желает знать…

— Откуда ты знаешь речь гутов? — перебил его Херульв, — кто ты вообще такой?

— Не гутов, а готов, — сказал священник, — меня же зовут Иоанн. Десять лет я, скромный служитель божий, был епископом Готии, где с незапамятных времен живет народ готов, что несколько веков назад явился сюда с далекого Севера. Там же я выучился и их речи.

Херульв припомнил, что в Сиборге, за столом хольдара Альва, распевали старинные сказания о большом отряде гутов, что много веков назад покинули родной Готланд, чтобы попытать счастья далеко на юге.

— Теперь ты знаешь, кто я сын мой, — продолжал Иоанн, — могу ли я узнать и твое имя?

— Сыном меня называет только один человек, — проворчал Херульв, — это Альфбад, конунг фризов, далеко на севере. Больше года назад я покинул родной дом, чтобы попытать счастья на востоке. В землях куршей мне рассказали о великом городе Миклагарде, которым правит величайший из владык мира. Тогда я и подумал, что конунгу греков не лишними будут умелые воины — и отправился на юг, чтобы поступить к нему на службу.

Епископ перевел эти слова одному из своих спутников — грузному мужчине с живыми черными глазами и узкой клиновидной бородкой. На его плечах красовался синий плащ, расшитый золотом и серебром, с платом пурпурной парчи, нашитым на грудь. Судя по всему это и был тот самый архонт о котором уже слышал Херульв. Наконец, он бросил несколько слов, после чего епископ вновь повернулся к фризу.

— Наш повелитель, басилевс Константин воистину и есть величайший из владык мира, — сказал он, — и не странно, если воины даже из столь отдаленных земель жаждут поступить к нему на службу. Но далеко не каждому он дарует эту милость — с чего бы ты решил, что достоин такой чести?

— О том пусть решает сам конунг, — пожал плечами Херульв, — там, откуда я явился, никто не считал меня плохим воином.

Иоанн вновь принялся что-то негромко говорить архонту, кивавшему на каждое слово епископа, не сводя при этом настороженных глаз с фризов. Наконец, он бросил несколько слов и священник опять обратился к фризам.

— Войны империи — это совсем не войны, к которым ты привык на севере, — покачал головой Иоанн, — но ты прав — басилевс сам решает кого ему брать на службу. Скажи мне, а почему ты направился в Херсон, а не сразу в Константинополь?

— Мы привезли немало мехов с Севера, — пожал плечами Херульв, — и хотели бы продать их здесь, чтобы купить нормальных одежд — за весь поход сюда мы обносились.

Иоанн снова перевел эти слова архонту, а тот, бросив несколько слов, вдруг развернулся, и, сопровождаемый своей свитой ушел с причала. Рядом с драккаром остался только Иоанн и несколько воинов.

— Можете сходить на берег, но только по нескольку человек, — сказал епископ, — в городе может подняться переполох, если в нем окажется так много вар…чужеземцев сразу. Через несколько дней явится корабль, который сопроводит вас к Константинополю.

— Хорошо, — пожал плечами Херульв. Иоанн кивнул и, развернувшись, поспешил догонять своего архонта.

Последующие несколько дней фризы и даны провели на кораблях, отдыхая и закупая все необходимое. Все это время северяне привлекали множество взглядов — испуганных и изумленных одновременно. Даже в порту, где стояли драккары, всегда дежурили толпы зевак, глазевшие на оскаленные морды драконов, злобно взиравшие с носов чужеземных кораблей и немногословных белокурых воинов, с легкой брезгливостью смотревших на толпящихся зевак. Когда же фризы сходили на берег, — как и уговаривались, не больше десяти-пятнадцати человек за раз, — они также привлекали неизменное внимание. Сами же северяне захаживали в лавки, меняя меха на серебро, а серебром платили за дорогие одежды, украшения и вино. Местные торговцы, сначала настороженно смотревшие на бродившие меж их рядов варваров, вскоре прониклись к ним наибольшим расположением, когда они поняли, что чужаки, не торгуясь, щедро тратили серебро на все, что им нравилось. Не считали монету они и в тавернах, куда заходили промочить горло после трудового дня. Впрочем, в городе северяне старались сильно не напиваться — еще и потому, что за ними неуклонно ходило, самое меньшее, по десять скутатов — наученные горьким опытом общения с варварами, здешние воины готовились пресечь любые беспорядки. Херульв не сомневался, что при любой схватке его воины смогут устроить здешним воям ту еще кровавую баню, но не видел в том особой нужды — незачем портить отношения с народом, к правителю которого он собирался наняться на службу. Душу они отводили лишь вернувшись на корабли, с купленным в херсонских лавках вином и яствами. Весь Херсон тогда испуганно вздрагивал, слыша пьяные песни и хвалы языческим богам, раздававшиеся с чужеземных судов.

Впрочем, не все херсониты пугались нежданных пришельцев. В тавернах и на рынках фризы и даны встречали тех самых готов, о которых говорил епископ Иоанн — рослых мужей, нередко с синими или серыми глазами, со светлыми либо рыжими волосами. Явление нежданных гостей с давно забытой прародины вызывало у них жгучее любопытство, а иные, самые отчаянные из молодых готов даже просились к Херульву в хирд. Несколько десятков из них фриз взял с собой — в Городе Царей ему не помешали бы люди, знавшие греческий и вообще хоть как-то разбиравшиеся в делах империи.

На пятый день их пребывания в Херсоне в порту появился большой корабль — дромон, как его именовали сами греки, с двумя рядами весел и несколькими парусами. С корабля сошел высокий чернобородый мужчина в золоченном панцире и высоком шлеме с золотой насечкой. На поясе его свисал огромный меч в искусно украшенных ножнах. Серые глаза одобрительно вспыхнули при виде воинственных варваров.

— Я друнгарий Феофил Далласен, , — сказал он, — я сопровожу твой отряд в Константинополь и там мы решим, где он лучше всего пригодится на службе империи.