Путешествие Нильса с дикими гусями

Орёл Горго

Среди Лапландских скал, на крутом и неприступном склоне, прилепилось орлиное гнездо. Когда-то его сложили из еловых ветвей, а затем в течение многих лет достраивали и укрепляли, так что теперь по величине оно могло сравниться с чумом – жилищем лапландцев.

Скала с орлиным гнездом высилась над широкой долиной, куда каждое лето прилетала стая диких гусей. Это место было для них идеальным: так надёжно скрыто в горах, что даже из лапландцев мало кто знал о нём. Посреди долины лежало небольшое, богатое кормом для гусят озеро, на берегах которого, поросших ивняком и карликовыми берёзками, имелось множество подходящих мест для высиживания птенцов.

С давних пор на скале гнездились орлы, а в долине – дикие гуси. Каждый год орлы похищали гусей, но старались не губить слишком много птиц, чтобы не выжить стаю из долины. Дикие же гуси получали немалую выгоду от соседства с орлами: пусть они и враги, но зато другие хищники их боялись как огня.

Однажды утром – это было давным-давно, когда Нильс Хольгерссон ещё и не помышлял о путешествии с дикими гусями, – предводительница Акка Кебнекайсе наблюдала за орлиным гнездом. Хищники вылетали на охоту вскоре после восхода солнца, и в течение тех лет, что жила в долине, Акка каждое утро ждала, когда орлы покинут гнездо, чтобы знать, где они будут охотиться на сей раз.

Ей не пришлось долго ждать: вскоре со скалы снялись две большие птицы и полетели в сторону гор, – и Акка вздохнула с облегчением.

Старая предводительница сама уже давно не высиживала птенцов, но зато давала советы молодым родителям, как кормить и воспитывать гусят, как заботиться о них и оберегать от опасности. Так что наблюдала Акка не только за орлами, но и за горными лисицами, совами – словом, за всеми хищниками, которые представляли угрозу для диких гусей и их потомства.

Около полудня Акка возвращалась к скале и караулила орлов. По полету птиц она могла распознать, насколько удачной была их охота и можно ли не тревожиться о своих питомцах. В тот день гусыня так и не дождалась возвращения орлов, хотя простояла у скалы до темноты. «Должно быть, стара я стала и рассеянна: не заметила, как птенцы залетали в гнездо».

И после полудня гусыня всё глядела на скалистый уступ, поджидая, не покажутся ли орлы на площадке, где обычно отдыхали после обеда; вечером высматривала птиц у озера, где те в это время всегда купались, но опять тщетно. И снова Акка посетовала на свою старость: привыкнув видеть орлов на вершине горы, она и мысли не допускала, что птицы могли не вернуться.

На следующее утро Акка проснулась раньше обычного и стала поджидать орлов, но и в этот раз не увидела, зато в утренней тишине услышала крик, который звучал сердито и в то же время жалобно и как будто доносился из орлиного гнезда. Встревожившись, старая гусыня взлетела повыше и заглянула в гнездо. Взрослых птиц там не оказалось – лишь беспокойный неоперившийся птенец, который кричал от голода.

Акка медленно и нерешительно подлетела к орлиному гнезду и ужаснулась: сразу видно, что здесь обитают хищники, – и само гнездо, и скалистый уступ были усеяны костями, окровавленными перьями, птичьими головками, клювами и лапами. И среди всего этого смердящего кошмара копошился безобразный крупный птенец, покрытый пухом, с огромным разинутым клювом и едва заметными крыльями, из которых, как шипы, торчали будущие маховые перья.

Наконец Акка, с трудом преодолев страх и отвращение, села на край гнезда, беспокойно оглядываясь по сторонам – как бы не вернулись родители малыша.

– Ну вот, хоть кто-то явился, – раздался противный голосок. – Давай корми меня, и поскорее!

– Ну-ну, не торопись! – попыталась успокоить птенца Акка. – Скажи лучше, где отец с матерью.

– Если б я знал! Они вчера утром улетели, а мне оставили всего лишь тощего зайчонка. Сама видишь: я его уже давно прикончил. И где только их совесть – обрекают кроху на голодную смерть.

Тогда Акка и поняла, что взрослых птиц скорее всего подстрелили. В голове пронеслась мысль, что если орлёнок умрёт от голода, то с ним погибнет и его род хищников, которые держали в страхе всю долину. Но как бросить на верную гибель беспомощного птенца, пусть даже и такого непривлекательного?

– Ну что уставилась? – гаркнула кроха. – Оглохла, что ли, я есть хочу!

Акка распластала крылья и полетела вниз, к озеру, а вскоре вернулась с лососем в клюве и положила его перед птенцом. Орлёнок страшно рассердился, увидев рыбу:

– Ты воображаешь, что я стану это есть? – Он отшвырнул рыбу и попытался клюнуть Акку. – Принеси куропатку или другую птицу, побольше, слышишь!

Возмущённая поведением маленького монстра, гусыня вытянула шею и больно ущипнула его за затылок.

– Запомни: если не можешь добыть корм сам, изволь довольствоваться тем, что тебе принесли. Твои родители погибли, так что можешь на них не рассчитывать. Или умирай с голоду в ожидании куропаток и зайцев, или ешь рыбу.

Больше не сказав ни слова, Акка улетела и возвратилась к орлиному гнезду не скоро. Орлёнок рыбу съел, а когда она бросила ему другую, тотчас же проглотил и эту, хотя видно было, что такая еда ему явно не по вкусу.

На долю Акки выпала нелёгкая работа. Орлиная чета больше не показывалась, и ей самой пришлось выкармливать птенца. Гусыня приносила рыбу и лягушек, и эта пища, видимо, шла ему на пользу: орлёнок быстро рос и креп. Своих родителей он вскоре забыл и думал, что Акка его настоящая мать. Гусыня тоже полюбила птенца как родное дитя и старалась дать ему хорошее воспитание, отучить от заносчивости и высокомерия.

Приближалось время линьки у птиц, и Акка с тревогой думала, как быть: целый месяц она не сможет летать, а значит, орлёнок останется без пищи и погибнет. И гусыня решила, что пора уже ему начинать выбираться из гнезда.

– Ну, Горго, – однажды сказала Акка, – больше я не смогу прилетать и приносить рыбу. Придётся тебе выбирать: или голодать, или самому добывать корм в долине.

Ни минуты не раздумывая, орлёнок взобрался на край гнезда, кинул беглый взгляд вниз, развернул свои маленькие крылья и бесстрашно ринулся вниз. Несколько раз перевернувшись в воздухе, Горго всё-таки сумел выправиться и благополучно достиг земли.

Орлёнок всё лето провёл в долине и подружился с гусями. Считая себя их собратом, он вёл такую же жизнь, как и они, и когда те плавали по озеру, тоже лез в воду, хотя каждый раз захлёбывался и чуть ли не тонул. Горго очень огорчался, что не может научиться плавать, и жаловался Акке, но та успокаивала малыша:

– У тебя выросли слишком длинные лапы и крючковатые когти, пока ты лежал на своей скале. Но не огорчайся! Из тебя выйдет прекрасная птица.

У орлёнка скоро выросли крылья, и он уже мог держаться в воздухе, но только осенью, когда гусята начали учиться летать, понял, что крылья служат для полёта. Для него наступили благословенные времена – летал он гораздо лучше своих товарищей. Гусята никогда не оставались в воздухе дольше, чем от них требовали, а орлёнок почти целый день проводил в небе. Он ещё не знал, что принадлежит к другой породе, но многие вещи его удивляли, и он закидывал Акку вопросами:

– Почему куропатки убегают и прячутся, когда моя тень падает на скалу? Других гусят они же не боятся!

– У тебя очень большие крылья – слишком долго ты сидел в своём гнезде, – отвечала Акка. – Поэтому некоторые птицы и мелкие звери тебя боятся. Но огорчаться из-за этого не стоит.

Научившись хорошо летать, молодой орёл стал сам ловить рыбу и лягушек, а вот трава, которую с аппетитом уплетали гусята, ему совершенно не нравилась.

И снова он принялся допрашивать Акку:

– Почему я питаюсь рыбой и лягушками, а другие гусята щиплют траву?

– Потому что я приносила тебе в гнездо рыбу и лягушек – вот ты и привык к этой пище. Не огорчайся! Ты станешь прекрасной птицей.

Когда дикие гуси отправились в осенний перелёт, Горго тоже полетел со стаей, поскольку считал себя таким же, как они. Но на юг летело множество других птиц, и между ними поднялось большое смятение, когда Акка показалась в сопровождении орла. Диких гусей постоянно окружали любопытные и громко высказывали своё удивление. Акка просила их молчать, но угомонить всех болтунов не было возможности.

– Отчего они называют меня орлом? – постоянно спрашивал Горго и всё больше и больше сердился. – Разве не видят, что я дикий гусь? Ведь я не пожираю себе подобных. Как они смеют оскорблять меня?

Однажды, когда косяк пролетал над крестьянским двором, где куры рылись в мусорной куче, Горго услышал, как те в панике завопили:

– Орёл, орёл!

Глупые клуши кинулись прятаться, а Горго, хорошо усвоивший, что орлы беспощадные хищники, так возмутился, что уже больше не мог сдерживаться. Сложив крылья, он камнем кинулся вниз и вцепился когтями в замешкавшуюся курицу:

– Вот, будешь знать, как обзываться! – И принялся бить несчастную клювом.

В эту минуту он услышал, что Акка сверху зовёт его, и послушно поднялся.

– Что это ты надумал? – в ярости крикнула гусыня и ударила его клювом. – Уж не хотел ли ты лишить жизни несчастную курицу? Постыдился бы!

Орёл безропотно перенёс наказание, но из круживших поблизости птичьих стай посыпались градом шутки и насмешки. Услышав это, орёл сердито обернулся к Акке, словно хотел кинуться на неё. Впрочем, он сразу переменил намерение и, резко рванув в облака, поднялся так высоко, что до него не долетал ни один крик, и, насколько гуси могли видеть, всё парил в воздухе. Через три дня он появился снова.

– Я всё знаю. Если уж я орёл, то и жить должен по-орлиному, но, думаю, мы можем оставаться друзьями. Ни тебя, ни кого бы то ни было из твоей стаи я никогда не трону.

Однако Акка, в душе гордясь, что ей удалось воспитать Горго добрым и сострадательным, и слышать не хотела, чтобы он жил так же, как эти безжалостные убийцы.

– Ты что же, воображаешь, что я стану дружить с хищником? Живи так, как я тебя учила, и можешь оставаться при стае.

Оба были горды и упрямы, и никто не хотел уступить. Кончилось тем, что Акка запретила орлу показываться ей на глаза и долго сердилась на Горго, так что никто не смел при ней произносить его имени.

С тех пор орёл жил так, как подобает хищникам, но часто пребывал в мрачном настроении и, наверное, не раз жалел о тех временах, когда считал себя диким гусем и играл с весёлыми гусятами.

Среди зверей он славился своей неустрашимостью. Говорили, что он не боится ничего и никого, кроме своей приёмной матери Акки. Ходил также слух, что он никогда не нападает на диких гусей.

Горго было всего три года, и он ещё не успел обзавестись парой и устроить себе гнездо, как в один несчастливый для орла день его поймал охотник и продал в Скансен, где уже обитала пара орлов, которую держали в большой крепкой клетке. Стояла она под открытым небом, в ней даже росли деревья и имелась груда камней, чтобы орлы чувствовали себя как на воле. Только никакие ухищрения не помогали: птицы хирели, целыми днями сидели неподвижно, их когда-то красивые блестящие перья потускнели, а глаза с безнадёжной тоской были устремлены к небу.

Первую неделю Горго ещё оставался бодрым и весёлым, но потом его охватила тоска и апатия. Подобно другим пленникам, он не желал двигаться с места, сидел, уставившись в одну точку, и не замечал, как текло время.

Однажды утром Горго, погружённый в обычное оцепенение, услышал, как кто-то зовёт его, но даже не пошевелился, а только спросил без всякого интереса:

– Кто меня зовёт?

– Разве ты не узнаёшь меня, Горго? Я Мальчик-с-пальчик, тот самый, что путешествует с гусями.

Горго, словно очнувшись от долгого сна, заволновался.

– И Акка тоже здесь, в неволе? – спросил он.

– Нет, вся стая теперь уже, наверное, в Лапландии. Я здесь один.

Услышав ответ, Горго отвернулся и устремил в пространство безучастный взор.

– Королевский орёл! – воскликнул Нильс. – Я не забыл, как ты однажды пощадил моего друга – белого гуся! Скажи, не могу ли я чем-нибудь тебе помочь?

Горго едва повёл головой.

– Не мешай мне, Мальчик-с-пальчик. Вот закрою глаза, и мне грезится, что парю в вышине; даже просыпаться не хочется.

– Не кисни! Очнись и оглянись вокруг, – принялся убеждать Горго Нильс. – Иначе станешь таким же, как эти жалкие птицы.

– Именно этого я и хочу. Эти двое так погружены в свои грёзы, что их уже ничто не тревожит.

Ночью, когда все обитатели Скансена спали, на проволочной сетке, которая служила крышей клетке, послышался шорох. Старые пленники не обратили на это внимания, но Горго проснулся и заволновался:

– Что такое? Кто там на крыше?

– Это я, Мальчик-с-пальчик. Вот пытаюсь перепилить стальную проволоку и выпустить тебя на волю.

Орёл поднял голову и при свете луны увидел, как крошка мальчик терпеливо пилит крепкую решётку. На мгновение у него мелькнула надежда, но тотчас же сменилась привычным унынием, и Горго обречённо проговорил:

– Я ведь крупная птица, малыш. Разве ты сможешь выпилить такой кусок сетки, чтобы я смог пролезть? Брось это дело и оставь меня в покое.

– Спи и ни о чём не беспокойся! – заверил его мальчик. – Я буду пилить столько ночей, сколько потребуется. Ведь ты здесь совсем пропадёшь! Представляю, как опечалилась бы Акка, если бы узнала, что с тобой произошло.

Горго погрузился в сон, но на следующее утро, проснувшись, увидел, что мальчику удалось перепилить несколько звеньев сетки. В этот день Горго уже не чувствовал такого уныния, как прежде. Время от времени он взмахивал крыльями и перескакивал с ветки на ветку, чтобы встряхнуться.

В один прекрасный день, когда заря только занималась на небе, Мальчик-с-пальчик разбудил орла:

– Пора, Горго! Попытайся пролезть!

Орёл взглянул вверх. Мальчику всё же удалось выпилить приличный кусок сетки, так что образовалось большое отверстие. Горго взлетел вверх и, после двух-трёх неудачных попыток всё же выбравшись на волю, гордо поднялся в облака. Мальчик-с-пальчик с грустью смотрел ему вслед и страстно желал, чтобы кто-нибудь освободил и его.

Нильс уже успел освоиться в Скансене: познакомился со всеми находившимися там животными и даже обрёл друзей. В парке было много интересного, и всё же мальчик тосковал по Мартину и своим товарищам – гусям. «Не будь я связан обещанием, – думал он, – нашёл бы птицу, которая отнесёт меня к ним».

Может показаться странным, что Клемент Ларссон не возвратил мальчику свободу, но надо вспомнить, в каком волнении бедный старичок покинул Скансен. В день своего отъезда он собирался оставить маленькому человечку еду в голубой чашке, но, к несчастью, нигде не нашёл такую. А позже все служащие Скансена: рабочие, садовники, поденщики – пришли к нему попрощаться. Перед тем как отправиться в путь, Клемент обратился с просьбой к старому лапландцу, тоже работавшему в парке:

– Здесь, в Скансене, живёт гном. По утрам я отношу ему еду. Прошу тебя, окажи мне услугу: купи голубую чашку, утром положи туда немножко каши с молоком и оставь под лестницей.

Старый лапландец посмотрел на него с изумлением, но Клементу некогда было вдаваться в подробности – торопился на вокзал.

Лапландец отправился в лавку за чашкой, но подходящей голубой не нашёл и купил белую и в ней каждое утро добросовестно оставлял еду.

Так Нильс и оставался в Скансене, связанный словом со спасшим его стариком. Он знал, что Клемент уехал, но самовольно уйти не решался. Да и куда ему было идти?!

Ночью мальчик тосковал особенно сильно: подолгу не мог заснуть и грустил, то вспоминая родной дом и родителей, то представляя себе, как устроились его друзья дикие гуси в Лапландии. «Наверное, там теперь тоже тепло. В такое прекрасное утро как бы мне хотелось прокатиться верхом на Мартине! Как приятно было бы лететь, когда тепло и безветренно, и смотреть вниз, на землю, очень красивую сейчас, с зелёной травой и цветами». Так он размышлял, сидя на скамейке в парке, как вдруг рядом с ним опустился орёл.

– Надеюсь, ты не подумал, что я оставлю тебя в неволе? Для начала мне хотелось испытать крылья да убедиться, что они ещё на что-то годятся, – сказал Горго. – А теперь садись ко мне на спину – полетим к твоим товарищам.

– Нет, это невозможно, – тяжело вздохнул Нильс. – Я дал слово оставаться здесь, пока меня не выпустят.

– Какие глупости! – воскликнул Горго. – Ты же не собираешься провести здесь всю жизнь? Тебя сюда насильно притащили и ещё взяли слово, что никуда не уйдёшь.

– И всё-таки я останусь, – заупрямился мальчик. – Спасибо за твоё добро, спасибо, что не забыл обо мне, но я не могу нарушить слово.

– Не можешь? Тогда это сделаю я!

Орёл схватил Нильса Хольгерссона своей когтистой лапой, поднялся с ним под облака и взял курс на север. Летели они долго, наконец Горго приземлился на лесистом холме и выпустил мальчика из когтей.

Нильс был так зол на орла, что сначала не хотел даже разговаривать с ним, но потом, когда Горго стал рассказывать, как Акка Кебнекайсе спасла ему жизнь, а потом воспитывала как собственного детёныша, и как они рассорились, Нильс понял, что тот не из простого упрямства вызволил его из неволи.

– Теперь ты понимаешь, Мальчик-с-пальчик, почему я хочу отнести тебя к диким гусям? Я слышал, что Акка благоволит к тебе, и, может быть, ты бы смог нас помирить.

– Я охотно помог бы тебе, – сменил наконец гнев на милость Нильс, – но пойми и ты меня: я ведь дал слово Клементу Ларссону.

И он, в свою очередь, рассказал орлу, как попал в плен и как старый Ларссон в спешке покинул Скансен, так и не выпустив его на волю. Внимательно выслушав мальчика, Горго и не подумал отказываться от своего замысла, но ему в голову пришла дельная мысль.

– Послушай, коротышка! На своих сильных крыльях я могу отнести тебя куда угодно и своими зоркими глазами разглядеть всё, что тебе понадобится. Опиши мне человека, которому дал слово, я его разыщу и домчу тебя к нему. А там уж сами разбирайтесь.

Нильс воспрянул духом – так понравилось ему предложение.

– Сразу видно, Горго, воспитание умной птицы Акки, – похвалил мальчик орла.

Нильс принялся было описывать Клемента Ларссона, но потом вспомнил, что тот родом из Хельсингланда.

– Ну что ж, пусть даже придётся обыскать всю провинцию, завтра вечером ты уже будешь с ним разговаривать, – твёрдо пообещал Горго.

– Не слишком ли поспешно даёшь обещание? – усомнился мальчик.

– Не будь я орёл, если не выполню!

И он исполнил своё обещание: уже на следующий день они летели над провинцией Хельсингланд, радовавшей взор буйством молодой зелени.

Каждый раз, завидев селение, орёл Горго опускался, и Нильс внимательно вглядывался в людей в надежде увидеть знакомое лицо, но время шло, а Клемента Ларссона они так и не нашли.

К вечеру Горго прилетел в гористую местность в стороне от большой долины. И снова орёл летел низко над землёй – впереди показались пастушьи хижины летнего пастбища. Люди занимались своими делами – мужчины кололи дрова, а женщины доили коров.

– Ну что, посмотришь? – предложил он мальчику. – Может, здесь найдёшь.

Горго опустился ниже, и Нильс, к своему великому изумлению, убедился, что орёл оказался прав: в мужчине, коловшем дрова на опушке, он узнал Клемента Ларссона.

Орёл приземлился неподалёку от летних строений и гордо сказал:

– Я своё обещание выполнил. Теперь твоя очередь: постарайся договориться с Клементом, а я буду ждать тебя здесь.

Когда вся работа, намеченная на этот день, была выполнена, крестьяне отужинали, но расходиться никто не спешил – уж больно хорош был тихий вечер.

– А что, Клемент Ларссон, – обратилась к старику бойкая молодая женщина, – не угостишь ли нас рассказом о том, как служил в Скансене и какие чудеса там с тобой приключились? Вижу, к нам пришли и с соседних пастбищ: пусть и они услышат твою историю.

Старый Клемент не заставил её просить дважды. Видно было, что ему самому пришлась по вкусу роль рассказчика и почтительное внимание публики. И – не в первый уже раз – Ларссон начал свой рассказ:

– Когда я служил в знаменитом на всю страну парке в Скансене под славным городом Стокгольмом…

И он рассказал о малютке гноме, которого выкупил у рыбака и спас от незавидной судьбы; о встрече с самим королём и его подарке; о том, как не выполнил просьбу короля и всё-таки вернулся в родные места.

– А что же сталось с этим занятным гномом? – спросил кто-то из слушателей.

– Я попросил позаботиться о нём старого лапландца. Верно, этот то ли гном, то ли человечек как увидел голубую чашку с едой, так и был таков. Давно уж небось вернулся домой, как я ему и обещал.

Не успел Клемент произнести эти слова, как еловая шишка больно ударила его по носу. Странное дело: шишка не могла упасть с дерева и никто из собравшихся её не бросал. Клемент потёр нос и удивлённо посмотрел по сторонам.

– Ай-ай-ай, Клемент! – рассмеялась бойкая крестьянка. – Похоже, гномы-то подслушивают. Надо было самому поставить голубую чашку с едой. Так-то вернее бы было, да и обещание своё ты бы исполнил.

А Нильс, который слышал всё, от первого слова до последнего, понял, что теперь он снова может быть свободным.