Пути народов

ДЕЗДИШАДО

Но бывает, что народ возникает иначе. Вернемся, для примера, все к тем же аварам, только теперь не к печальному их концу, а к началу. И началом таким, конечно, должно быть не время появления авар в Европе, а время их появления вообще на свет.

Где и когда зародился этот народ?

Если принять, что аварами стали зваться после своего разгрома и ухода на запад жужани, недавние хозяева огромного куска Азии, то место и время рождения авар-жужаней как народа известно.

Время — IV век нашей эры, весьма бурная эпоха и для Запада и для Востока. Рим на Западе борется с очередными волнами великого переселения народов и уступает в конце концов гуннам — тогда еще больше союзникам, чем врагам, — Паннонию, долину Среднего Дуная, для поселения.

На востоке Северный Китай покорен кочевниками: монгольскими племенами сяньбийцев и тюрками — хуннами, ближайшими родичами ушедших в Европу гуннов. При этом на Востоке, как и на Западе, кровавая борьба сделала IV–V века «смутным» временем даже на общем историческом фоне раннего средневековья — гибли не только люди и порою даже не только государства, но целые народы, случалось, стремительно исчезали с лица земли.

Лихие степные наездники грабили кого попало, для борьбы с ними государи оседлых земель так увеличивали подати, что у крестьян нечего становилось и грабить. Постоянные войны сдвигали с привычных мест и отдельных людей и целые племена.

Труднодоступные горы Алтая и степи междугорья в этих условиях становились прибежищем для спасавшихся от победоносного врага беглецов из соседних районов. И не только для них. Вот что пишет историк Л. Н. Гумилев в своей книге «Древние тюрки»:

«В смутные времена всегда бывало много людей, выбитых из седла и скомпрометированных, немало таких оказалось и в середине IV века. Все, кто не мог оставаться в ставке того или другого владыки, бежали в степь. Туда же бежали от жестоких господ невольники, из армий — дезертиры, из обедневших деревень — нищие крестьяне. Общим у них было не происхождение, не язык, не вероисповедание, а судьба, обрекшая их на нищенское существование, и она-то властно принуждала их организоваться».

Человек по имени Югююй, бывший раб, потом всадник в сяньбийской армии, потом приговоренный к смерти преступник, бежал в горы и собрал вокруг себя сотню таких же, как он, беглецов и бунтарей. Эта кучка стала ядром будущей державы. Ну, а дальше беглецы и соседние кочевники нашли общий язык — сначала в переносном, а потом и прямом смысле этих слов, объединились, выросли в числе и основали мощное государство.

Но появление его в данном случае тесно связано с тем, что в Западной Монголии возник новый народ, возник из смешения представителей многих народов и племен. «У жужаней, как у народа, не было единого этнического корня», — подчеркивает Гумилев. Да, в вольной земле собрались вместе скитальцы из монгольских и тюркских племен, китайцы и представители немалого числа других народов.

Но так ли уж необычно появление нового народа на такой «мозаичной» основе?

Цитата из книги Гумилева говорила о смутных временах, а такие времена, к сожалению, не так уж редко наступали и не так уж редко повторялись в истории многих стран нашей планеты.

И слабо заселенные земли, в силу исторических обстоятельств относительно свободные даже от власти самых могущественных соседей, тоже встречались не только в Монгольской степи, горах и предгорьях Алтая.

Так что жужани не были ни первыми, ни единственными в своем роде.

И сразу вспоминаешь другие земли и другую эпоху. От польских королей, литовских великих князей и государей московских бежали на юг нищие крепостные крестьяне и городская голь, дезертиры из армий, дравшихся за непонятное народу дело, еретики и иноверцы, которых преследовали. Они уходили в западную часть той же великой степи, на восточной половине которой на тысячу лет раньше возникло жужаньское государство. Из польских и литовских владений бежали больше в Северо-Западное Причерноморье, обезлюдевшее после татаро-монгольского нашествия и бесконечных набегов золотоордынских, а потом крымских и иных татарских ханов и царевичей. Русские беглецы в большинстве шли на Дон, бассейн которого подвергся той же участи.

В повести «Тарас Бульба» Николай Васильевич Гоголь писал о Запорожской Сечи:

«…Всякий, приходящий сюда, позабывал и бросал все, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на все прошедшее и с жаром предавался воле и товариществу таких же, как сам, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей».

А в статье «Взгляд на составление Малороссии» (так называли часто в XIX веке Украину) Гоголь говорил о роли казаков в истории Украины — и не только Украины:

«И вот выходцы вольные и невольные, обездоленные, те, которым нечего было терять, которым жизнь — копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти… расположились и выбрали самое опасное место в виду азиатских завоевателей — татар и турков. Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ[2], набросивший свой характер и, можно сказать, колорит, на всю Украину, сделавший чудо — превративший мирные славянские поколения в воинственный, известный под именем казаков народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное различие двух магометанских народов, грозивших поглотить Европу».

(Кстати, о том, что турецкое нашествие грозило прервать нормальное историческое развитие Европы, писал и Карл Маркс).

Историки вносят в нарисованную великим писателем картину казачьей жизни свои уточнения. При всех правах и вольностях казачество было детищем своего времени, эпохи феодализма, и несло на себе его черты. Среди казачества сразу же началось классовое расслоение, его история знает не только борьбу с иноземцами, но и кровавые столкновения казачьей верхушки с беднотой. И тем не менее жилось здесь переселенцам свободнее и лучше, чем на прежних местах, и крепостными здесь их долго никто не мог сделать.

История распорядилась так, что люди, восставшие против порядков в своих государствах и покинувшие их, оказались в то же время защитниками этих государств против их внешних врагов. Вольные люди Запорожья и Дона защищали от ударов татар и турок не абстрактную Европу, но Чехию и Польшу, Молдавию и Россию, не только ближние Киев и Орел, но и Москву, и Краков.

Гоголь нарисовал в «Тарасе Бульбе» картину Запорожской Сечи, куда не допускалась под страхом смерти ни одна женщина. Но сама по себе Сечь была все-таки лишь военной столицей казачества, крепостью, даже не городом.

Относительно небольшая часть казаков жила постоянно именно здесь. А у Тараса Бульбы, как вы знаете, были — в другом месте — и дом, и жена, и дети.

Бывали у казаков действительно попытки жить без семей. Пушкин в «Истории Пугачева» рассказывает о начале яицкого (уральского) казачества, о том, как в XV столетии донские казаки поселились на реке Яике (Урал). «В соседстве новых поселенцев кочевали некоторые татарские семейства, отделившиеся от улусов Золотой Орды и искавшие привольных пажитей на берегах того же Яика. Сначала оба племени враждовали между собой, но впоследствии вошли в дружелюбные сношения: казаки стали получать жен из татарских улусов. Сохранилось поэтическое предание: казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых детей, а жен бросать при выступлении в новый поход. Один из их атаманов, по имени Гугня, первый преступил жестокий закон, пощадив молодую жену, и казаки, по примеру атамана, покорились игу семейственной жизни.

Доныне просвещенные и гостеприимные жители уральских берегов пьют на своих пирах здоровье бабушки Гугнихи».

В этом по-пушкински кратком и сильном изложении отмечено на Яике объединение казаков с «татарскими семействами».

На Нижнем Днепре и Дону, естественно, сначала мужчин жило несравненно больше, чем женщин: не так-то легко было бежать от помещика всем семейством. Поневоле приходилось многим казакам добывать себе жен в набегах. Один из последних отзвуков этого — возвращение на первых страницах романа Шолохова «Тихий Дон» казака Прокофия, деда Григория, после очередной русско-турецкой кампании с женой-турчанкой. Но к этому времени старые обычаи забыты, и казаки враждебно встречают выбор Прокофия Мелехова.

Впрочем, татары, кипчаки, кавказские горцы появлялись среди казаков не только в лице своих представительниц прекрасного пола. Кровная месть, вражда с ханом или владетелем помельче, нищая жизнь выгоняли в вольную степь и ногайских татар, и крымских, и черкесов. Ценою их приема в казаки бывал обычно переход в православие, но южные вольные люди не были такими уж приверженцами мусульманства.

Донские казаки — в основном русские люди, бежавшие от гнета царя и помещиков в вольные степи. Вольными же (относительно) степи были прежде всего потому, что на них зарилось слишком много хозяев. А царю и помещикам, от которых ушли крестьяне, ставшие казаками, было в конечном счете выгодно появление заслона на юге.

Еще до монгольского нашествия русские летописи отметили присутствие в тех же степях славян-полукочевников, вольных людей, живших очень похожей на казачью жизнью. Летопись именовала их бродниками, видно, потому, что они «бродили» — кочевали. Бродники, насколько можно судить, сравнительно мало пострадали от монгольского нашествия. Их потомки, видимо, тоже стали частью казачьих войск.

В своем исследовании, посвященном терским казакам, советский этнограф Л. Заседателева видит во многих их обычаях наследие именно бродников.

Появлялись среди казаков и выходцы из Южной и Центральной Европы. Казачьи республики привлекали к себе внимание и надежды многих обездоленных, принадлежавших к разным народам и верам.

Польский посол в 1601 году писал, что среди запорожцев есть «и поляки, и москвитяне, и волохи[3], и турки, и татары, и евреи, и вообще люди всякого языка». По подсчетам ученых, предки молдаван, например, составляли среди запорожцев до трех процентов.

Сами казачьи республики поддерживали между собой связь, которая вела к частичному обмену населением. Изменник Григорий Котошихин в своих предназначенных для шведского правительства записках говорил о том, что на Дону живут «и новокрещенные татаровя, и запорожские казаки, и поляки… и многие из них московских бояр городовые люди и крестьяне».

Но основную массу, бесспорно, на западе, в Запорожье, составляли украинцы, а на востоке, на Дону, русские.

Что влекло людей, убегавших из родных мест, в казачьи общины? А собственно говоря, другого выхода для человека, желавшего освобождения от феодального гнета, в большей части Восточной Европы и не было. На западе Европы беглый крепостной мог укрыться в вольном городе, каких было здесь немало. Достаточно прожить в таком городе год и один день, чтобы никакие претензии господина уже не были приняты во внимание. Во многих же случаях городская коммуна или магистратура не считала нужным дожидаться истечения определенного срока, сразу выступая на защиту своих новых граждан. (Не могу удержаться… вот цитата из романа «Невидимый адмирал» С. Абрамовича-Блэка. Автор был морским офицером — в царском флоте, потом участвовал как красный командир в революции и гражданской войне. Событиям 1917 года в Таллине (тогда — Ревель) посвящен роман, и один из его героев говорит лейтенанту Икскулю фон Гильденбранду:

«…Ревель я тоже очень люблю… в нем есть такие памятные места. Например, Кузнечные ворота… Один из баронов Икскулей замучил насмерть своего крепостного в черте города Ревеля. А по законам того времени… право жизни и смерти в городе принадлежало только магистрату: выборным от купцов и ремесленников — бюргерам, и бюргеры не побоялись наказать барона… Ему отрубили голову, по приговору магистрата, около Кузнечных ворот»).

Но и в Польше и на Московской Руси города не пользовались такой независимостью.

А бежав к казакам, человек получал наконец права человека.

Правда и легенды так же перемешивались в рассказах о казаках, как и сегодня. Их подвиги в битвах против турок и крымских ханов по праву прославлены, и ничем эту славу не умалить.

Но, наверное, не стоит забывать, что в ту пору почти столь же доблестным делом считалось просто пограбить берега Каспийского моря. В Персию, отнюдь не представлявшую тогда угрозы ни для России, ни для Украины, ни для самих казаков, эти удальцы ходили «за зипунами». Судить их с точки зрения сегодняшней морали, конечно, смешно. Все «поганые», то есть мусульмане, в глазах казаков были союзниками между собой и врагами христианам. (С другой стороны, сами же казаки не были «догматиками», женились на сестрах и дочерях этих «поганых» и принимали в свои ряды беглецов из мусульман).

Но все исторически неизбежные слабости и даже пороки казачества меркнут перед его подвигом. Казаки не только остановили турок. Запорожские казаки сыграли очень важную роль в борьбе украинского народа против польских панов, угрожавших ему чуть ли не в большей степени, чем турки и татары, которых прежде всего интересовали дань и рабы. Польские паны, с одной стороны, на Украине довели крепостной гнет до высшей его степени (французский инженер Боплан, по приглашению польского правительства строивший на территории королевства крепости, отмечал, что на Украине крепостные живут «хуже каторжников на галерах»), с другой стороны, паны хотели лишить украинский народ собственной культуры.

Казаки не стали отдельным народом, потому что они сохраняли связь со своей родиной, потому что оттуда они черпали основную часть своих пополнений. Но они сыграли важную роль в украинской истории. Запорожье стало одним из идеологических центров развития и консолидации уже сложившегося в XIV–XV веках украинского народа. Само существование Запорожья было для украинских соотечественников запорожцев свидетельством, что украинский народ идет к освобождению и объединению. Мы с вами еще будем говорить об истории украинского народа. Сейчас же вспомним только вот что: Карл Маркс в одной из своих работ почти теми же словами, что Гоголь, констатировал, что «дух казачества разлился по всей Украине».

Надо сказать, что для пришельцев, особенно русских и людей с тюркского востока, заманчиво звучало самое слово «казак». А давно ли оно, кажется, было отнюдь не славным и не похвальным, обозначая просто человека бездомного и безродного!

В русский язык слово «казак» пришло из тюркских языков; соседей-тюрок у Руси, как известно, издавна было много: и хазары, и печенеги, и половцы, а там — татары… (Но, кстати, в современном турецком языке слово «казак» связано уже с русскими, а на языке горноалтайцев «казак» значит попросту «русский»).

Историк Г. Ф. Благова пишет: «Исторические сведения, равно как и сохранившиеся данные старописьменных тюркских языков, позволяют думать, что первоначально в слово „казак“ вкладывался социальный смысл: человек, по злой необходимости отделившийся от своего рода-племени, лишившийся своего скота и кочевий и поэтому ставший бродягой, „скитальцем“».

Казак — это человек без собственного дома, скиталец, бедняк, изгнанник, бродяга, тот, кто не имеет ни кола ни двора. Казаками же называли на Востоке и не имевших трона, но пытавшихся его захватить принцев из династии Тимура.

Получается, что слово «казак» в своем первоначальном русском значении соответствовало древнему слову «изгой» и значило примерно то же, что надпись на испанском языке, которую сделал вальтер-скоттовский Айвенго своим «псевдонимом» на время турнира: «дездишадо» — «лишенный наследства».

Необходимо сказать еще, что почти одновременно с украинским и русским казачеством сходные общины вольных людей появлялись и в Чехии, и у сербов, и у венгров, не достигая, однако, такого размаха, не получив того влияния и значения.

Чтобы закончить рассказ о казаках, остается добавить, что с древним значением слова «казак» связано и название казахского народа. Однако нельзя считать, что казахи Средней Азии сформировались по «жужаньскому» способу. Тут произошло другое. Сами по себе казаки, в древнем социальном смысле этого слова, никогда не составляли здесь большинства населения, хотя бесконечные войны средневековья постоянно обездоливали многие тысячи людей, вынуждали племена перекочевывать с места на место, переходить из-под власти одного хана к другому. В XV веке часть кочевых племен восстала против тогдашнего их владыки, узбекского хана Абул-Хаира, и ушла от него на восток. Сначала, по некоторым сведениям, эти освободившиеся от ненавистного хана племена называли себя узбеки-казаки, что, видимо, означало примерно «независимые узбеки». Затем первая половина названия отпала. (Однако если эта версия относительно происхождения названия казахов и верна, то сам казахский народ сложился намного раньше, чем получил это имя).