Пути народов

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Меня попросили написать предисловие к этой книге, Я согласился, а потом прочел книгу повнимательнее и понял, что предисловие к ней писать не нужно.

Автор этой книги — историк по образованию и по призванию. Но свое дарование историка, свое глубокое понимание истории он посвятил не тому, чтобы исследовать какие-то конкретные события и проблемы, а тому, чтобы, обобщая уже исследованное, излагать полученные учеными результаты так, чтобы они были понятны не только специалисту, но и каждому, кто ими заинтересуется. Он написал уже целую серию книг, которые с разных сторон освещают одну и ту же тему — историю, Историю с большой буквы, Историю не отдельных стран или континентов, а человечества в целом, ту историю, в которой фигурируют имена не отдельных правителей и полководцев, министров, кардиналов, не названия крепостей, мест сражений и восстаний, даже не государств, а где на первое место выступают и главными действующими лицами являются большие группы людей — классы, сословия, расы, религиозные общности и народы. Мне, как специалисту-историку, эти книги нравятся, потому что они освещают историю человечества широко, убедительно, ярко и, с точки зрения нашей, советской, самой передовой науки, правильно. Надеюсь, что и вам, читатель, эта книга понравилась тоже. С первых строчек автор так точно и четко очертил задачу своего повествования, предмет, о котором пойдет речь в книге, что писать до этого еще какое-нибудь предисловие, по-моему, значило бы только испортить дело. Но послесловие я все-таки решил написать. Ведь книга читателем уже прочитана, впечатление о книге у него сложилось. Вряд ли в этом впечатлении сможет что-либо изменить послесловие. Но, может быть, оно дает читателю какую-то дополнительную информацию, поможет ему найти ответ на вопросы, которые остались или возникли у него после чтения этой книги.

Наверное, читатель обратил внимание, что среди названий глав этой книги два названия выражены не словами, а формулами: 1 + 1 + 1… = 1 и 1: 2 = 2. На любом уроке арифметики такие уравнения гарантировали бы единицу или двойку, но только не в ответе, а в классном журнале. А в этнической истории, в истории народов, они правильны. Более того, они выражают два основных закона, основных процесса, к которым, по существу, сводится все многообразие взаимодействия народов на земле: это процесс этнической интеграции, или слияния народов, и процесс этнической дифференциации, или деления народов. Оба эти процесса идут на земле постоянно, одновременно и всегда. В одних местах и в одни эпохи на первое место выступает слияние, в других местах и в другие эпохи — деление, но ни один процесс из этих двух никогда не угасает полностью. Везде, где на одной территории собираются сравнительно небольшие группы людей разных народов, они имеют тенденцию к слиянию друг с другом в один народ, и наоборот, когда один народ распространяется на очень большой территории или даже не на очень большой, но разнообразной, с разными условиями жизни, то неизбежно в его отдельных, местных группах начинает проявляться и накапливаться все больше черт местного своеобразия. В некоторых условиях (конечно, не всегда и не обязательно, но часто) накопление черт такого своеобразия приводит к обособлению таких групп друг от друга, к делению народа на несколько новых народов.

В этой книге говорится о судьбах народов главным образом с тех пор, когда они из племен начали складываться в народности, то есть в основном с конца эпохи античности и начала раннего средневековья, на протяжении последних двух тысяч лет. Именно таков — одна, полторы, две тысячи лет — возраст большинства современных народов. Но и в предшествовавшие сотни тысяч лет никем не записанной первобытной истории, известной только по данным археологических раскопок, шли те же самые процессы.

Никто не может сказать точно, сколько сейчас народов на земле. Не известных науке народов практически не осталось, разве только где-нибудь в горах Новой Гвинеи еще может быть открыто одно-другое скрывающееся там небольшое папуасское племя, но весь вопрос в том, считать ли такие мелкие племена отдельными народами или частями более крупных народов. В зависимости от того, как считать, общее число народов на земле может быть около двух или трех тысяч, но уж никак не меньше тысячи.

Понятно, что в глубокой древности, когда все человечество было неизмеримо меньше, чем сейчас, и народов было меньше. На самой заре человечества его общая численность вряд ли превышала тридцать-сорок тысяч человек, — так ведь не могло же приходиться по сорок человек на народ!

Впрочем, и так ясно, что на самой заре человечества, когда человек только-только стал человеком, когда только-только еще возникала членораздельная речь, когда люди еще жили на очень ограниченном пространстве тропической зоны Африки и Азии, еще и речи не могло быть о делении на народы. Но по мере того как языки развивались и ветвились, по мере того как люди все шире расселялись по поверхности земли, такое деление появилось. Появились племена (или предплемена, что не меняет сути дела).

Племена эти росли, дробились, делились, но и объединялись, сливались друг с другом, отдельные люди, группы людей, целые роды переходили из племени в племя. Именно потому, что ни одна группа людей никогда сколько-нибудь долго не находилась в полной изоляции от других, человечество в основных своих чертах осталось единым, сохранилось как единый биологический вид. Именно поэтому не было и нет никаких препятствий природного характера для смешения людей и народов друг с другом: даже представители самых далеких, наиболее сильно друг от друга внешне отличающихся рас могут вступать в брак, и у них рождаются (вопреки антинаучным измышлениям некоторых расистов) абсолютно полноценные и здоровые дети.

Все-таки на этом, раннем этапе этнической истории человечества, когда все оно состояло из примерно одинаковых по уровню своего хозяйственного развития племен первобытных охотников и собирателей, процессы дробления, дифференциации преобладали. В особенности во время заселения таких отдаленных, сравнительно поздно освоенных человеком областях, как Арктика, Америка, Австралия и Океания.

Положение изменилось, когда в некоторых, особенно благоприятных для этого районах, люди впервые перешли от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству, а затем освоили и обработку металлов, и колесный упряжной транспорт. В уровне хозяйственного развития разных народов стала намечаться все большая неравномерность. Народы, достигшие более высокого уровня хозяйственного развития, быстрее росли численно, все шире расселялись и при этом включали в свой состав, поглощали, ассимилировали все новые и новые племена других народов.

Так, в частности, произошло с древнеиндоевропейским народом. Мы, очевидно, никогда не узнаем, как назывались и как называли на своих языках свои леса, горы и реки те бесчисленные племена, которые населяли всю Европу до распространения по ней индоевропейцев (от них до наших дней остались лишь баски, и, может быть, саамы, но саамы давно перешли на язык близкий финскому). Но, конечно, племена эти не исчезли, они влились в состав индоевропейцев, они передали им свои поверья и обряды, сказки и предания, многие слова и названия, просто мы сейчас уже не часто можем сказать, какие названия чьи, даже если знаем, что они не индоевропейские. Но сами индоевропейцы, расселяясь от Скандинавии и Испании до Китая и Индии (в Китае их сейчас нет, но в китайский язык вошло несколько индоевропейских слов, в частности, «мед» по-древнекитайски «мит»), как вы уже знаете, не остались единым народом, а разделились на многие племена германцев, кельтов, славян, иранцев и других.

В книге, которую вы прочли, говорится в основном про народы Европы и Азии. Но те же процессы шли и в Америке до появления в ней европейцев, и в Африке. От Аляски до мексиканской границы расселились племена группы атабасков, или дене, почти всю Экваториальную и Южную Африку заселили народы группы банту, чьи языки по сей день примерно так же близки друг другу, как, скажем, разные славянские языки. По всей земле шли, сложно и тесно переплетаясь, процессы этнической интеграции и этнической дифференциации. Особенно в эпоху, когда складывались большие рабовладельческие империи, быстро шло объединение племен.

В Римской империи от Гибралтара до Днестра звучит повсюду примерно одна и та же народная латынь. На ней говорят и потомки древних римлян, этрусков и других племен в самой Италии, и потомки кельтиберов и финикийцев в Испании, и потомки гетов, даков и других племен в будущей Румынии. От Желтого моря до тропика Рака звучит древнекитайская речь, и опять-таки говорят на ней не только потомки основателей древнейшей китайской цивилизации, жестоких и воинственных племен Инь-Шан, но и множество завоеванных и ассимилированных ими тайских, мяосских, юэсских племен Южного Китая. Диалекты единого, по существу, древнего индоарийского языка звучат по всей почти Индии (кроме крайнего юга), занятой великой империей Маурьев.

Но вот возникает эпоха феодализма с присущей ей тенденцией к дробности государств и владений, и в путях народов дробление тоже начинает преобладать. Рыхлый и непрочный древнеримский этнос (отнюдь все-таки не единственный в Римской империи!) распадается на десятки феодальных народностей, на португальцев и каталонцев, фриулов и молдаван… Десятки отдельных индоарийских народностей возникают в Индии. Китайцы хоть и не распались на отдельные народности, но стали говорить на резко различающихся диалектах.

Вот этого-то в доколумбовой Америке, в Африке к югу от Сахары, не говоря уж об Австралии и Океании, практически не было. Ведь там уровень классообразования дошел только до образования самых зачаточных, раннеклассовых государств, сравнимых разве что с гомеровской Троей или додинастическим Египтом.

И только с началом эпохи капитализма, с началом сложения буржуазных наций, тенденции этнической интеграции решительно становятся преобладающими. В XVII, XVIII, XIX веках идет процесс образования этих наций. Иногда на основе одной предшествующей феодальной народности, как в России или в Японии, но непременно с включением и каких-то других мелких иноязычных групп. Иногда в итоге объединения ряда родственных народностей, как во Франции, в Германии. Иногда в результате слияния групп выходцев из самых разных народов, как при образовании американской (в США), бразильской, австралийской наций.

Увы, в это, и только в это время, знает история примеры народов, действительно погибших, исчезнувших бесследно. Даже самые жестокие завоеватели древности и средневековья никогда не истребляли полностью завоеванные ими народы, часть их они обязательно включали в свой состав. И только кичащиеся своей высокой цивилизацией европейские колонизаторы позволили себе для своего удобства и даже просто для забавы истребить полностью, бесследно, целые народы. Так истребили всех коренных обитателей острова Тасмания, а их были десятки племен. Последняя тасманийка умерла в 1876 году. Наверняка у тасманийцев были свои прекрасные и неповторимые мифы, удивительные сказки, но мы их никогда не узнаем. И как бы ни были отсталы тасманийцы, но от того, что мы не знаем их языка, кроме нескольких случайно записанных слов, не знаем, из чего состояла их духовная культура, все человечество в целом стало на какую-то долю духовно беднее, чем могло быть. В 1916 году умер последний индеец из калифорнийского племени яна. И таких безжалостно истребленных племен можно насчитать еще много.

А в двадцатом веке? Страшно подумать, сколько народов, до единого человека, могло бы быть истреблено в газовых камерах гитлеровских убийц, если бы эти народы, сплотившись, не раздавили фашистскую гадину. Пожалуй, в самом деле, из всех видов варварства, которые знала история земли, нет ничего страшнее варварства фашизма и империализма.

Принципиально новые условия для развития этнических процессов сложились после победы социализма сперва в СССР, а потом и во многих других странах. Впервые в истории народы стали сближаться друг с другом в такой обстановке, где нет места расовым или религиозным предрассудкам, межнациональной вражде и отчужденности, противостоянию народов-угнетателей и народов-угнетаемых. Отдельные пережитки буржуазного национализма слишком ничтожны, чтобы повлиять на взаимоотношения народов при социализме. И тем не менее, как говорит генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев: «Нельзя забывать, что националистические предрассудки, преувеличенное или извращенное проявление национальных чувств — явление чрезвычайно живучее, цепко держащееся в психологии людей, недостаточно зрелых в политическом отношении».

В нашей стране, как и в других странах победившего социализма, произошел процесс выравнивания отсталых прежде народностей до уровня передовых, слияния на добровольной и сознательной основе мелких родственных народностей в новые, более крупные, как, например, алтайцы, хакасы, все большего культурного сближения сперва соседних, а затем и всех вообще народов страны.

Наше время — время повсеместной и интенсивно протекающей этнической интеграции. Сглаживаются местные различия этнографических групп, в рамках каждой нации все более нивелируются местные особенности, утверждается и распространяется общенациональная культура и общий образ жизни. Однако в капиталистических странах это не исключает, а, наоборот, предполагает остроту национальных проблем и межэтнических конфликтов. Если вспышки национализма, подобного бретонскому или уэльскому, несерьезны, то куда опаснее конфликты между фламандцами и валлонами в Бельгии, неравноправными группами протестантов и католиков в Северной Ирландии. В таких конфликтах иногда проявляется стремление к объединению этноса, разделенного государственными границами; но гораздо чаще за ними стоит требование фактического, а не формального, экономического, а не только юридического равноправия в рамках данной нации. Такой же характер носят негритянское, мексиканское, пуэрто-риканское, индейское движения в США и другие подобные движения в разных странах капиталистического мира. Быстрыми шагами идет процесс национальной интеграции в обществах стран «третьего мира», развивающихся, бывших колониальных и зависимых стран, в которых до недавнего времени сохранялась, и во многом сохраняется и сейчас, картина большой этнической пестроты и разобщенности. Приобщаются к национальной и интернациональной, городской культуре индейские крестьяне в таких странах, как Мексика или Перу, еще вчера крайне отсталые, изолированные и от мира и друг от друга. На наших глазах в течение нескольких десятилетий и даже лет из разобщенных в недавнем прошлом племен вырастают молодые нации, такие, как сомалийская или малагасийская, близок к завершению процесс формирования индонезийской нации из десятков хотя и родственных, но стоявших прежде на очень различных уровнях культурного и экономического развития народностей, начинается процесс формирования филиппинской нации.

Все эти современные процессы сложения новых и укрепления существующих наций развертываются, как нетрудно заметить, в рамках соответствующих государств. Соответствие настолько явно, что нередко в прессе, в выступлениях политических деятелей этих государств понятия государство и нация как бы уравниваются. Но они не равнозначны. Польская нация, например, сложилась и существовала тогда, когда польского государства не было, а территорию его разделили между собой другие державы. В мире немало государств, в которых сосуществует по нескольку наций: англо-канадская и франко-канадская в Канаде, целый ряд наций в Индии, не говоря уже о социалистических многонациональных государствах — СССР, ЧССР, СФРЮ. Но действительно, в наше время государство стало механизмом, организующим и регулирующим не только политические, но и в значительной мере и экономические и культурные стороны жизни. Это особенно четко проявляется в развивающихся, недавно обретших независимость странах и даже в странах с таким пестрым этническим составом, как Гана или Нигерия, постепенно выковывается сознание не только политического, но и экономического, культурного, духовного единства.

Нет сомнения, что и экономические и культурные связи между разными народами, как и между разными государствами, будут год от года крепнуть и развиваться. Это диктуется всей логикой развития человеческой истории, насущными потребностями современного человечества, требованиями мира, сотрудничества и прогресса.

Значит ли это, что когда-нибудь, в далеком будущем, исчезнут все различия между народами и нашу планету будет населять единый народ землян, с едиными обычаями, с единым языком? Да, в определенном смысле значит. В том смысле, что не будет более противопоставления «наше» и «чужое», не будет национальной разобщенности и отчужденности. Но какие-то различия, наверное, сохранятся всегда. Трудно думать, что у жителей Арктики и тропиков, влажных низин и сухих плоскогорий когда-либо будут одинаковые вкусы и привычки, одинаковый образ жизни.

А язык? Да, конечно, будет единый язык, который одинаково хорошо будет знать каждый житель планеты. Трудно, да вряд ли и нужно сейчас гадать, какой он будет: русский, или английский, или совсем особый, искусственно созданный язык (хотя пока что такие языки, типа эсперанто, большого успеха не имели), либо, наконец, естественно сложившийся, вобравший в себя лучшие черты и русского, и английского, и других наречий земли язык. Но он будет, и, наверное, в довольно близком будущем.

Но будет ли он единственным? Разве, говоря по-русски, мы всегда говорим на одном и том же языке? Есть язык дружеской беседы и есть язык деловых документов. Смешно обратиться к товарищу со словами: «прошу предоставить мне возможность играть находящимся в вашем распоряжении мячом», но не менее неуместно написать директору учреждения «дайте-ка мне командировку дня на три, мне бы в Киев съездить надо».

Но ведь это все же не разные языки, а разные стили, скажете вы. Да. Но вот в Парагвае уже несколько веков поголовно все население страны говорит на двух языках: индейском языке гуарани и испанском языке. Гуарани используется в непринужденном, обыденном общении, а в официальной, деловой жизни употребляется испанский. Есть немало и других народов, практикующих повседневное, всеобщее двуязычие, и ни один язык не вытесняет полностью другой. Не исключено, что именно такая ситуация и сложится в соотношениях между единым языком земли и разными местными языками.

Вряд ли правы те, кто считает, что более экономично иметь один образ жизни, чем разные, говорить на одном языке, чем на нескольких. Ведь с точки зрения «экономичности», гораздо экономнее было бы всем носить одежду одинакового покроя, из ткани одного и того же цвета. Именно так одетым видел идеальное общество в своей «Утопии» Томас Мор, но, к счастью, он ошибался. Не ошибаемся ли также и мы, однообразя культурные и языковые черты общества будущего? Духовное и материальное разнообразие! Надо думать, что оно не исчезнет и в будущем.

С. А. Арутюнов