Путь Арсения

Сквозь бураны

Все было готово к отъезду из Самары. К двум поездам командующего Туркестанским фронтом прицепили паровозы. Но отправка неожиданно задержалась. Никто не знал, где находится сам командующий. Адъютант побывал у начальника вокзала, звонил в Самарский губком, в военный комиссариат. Отовсюду отвечали:

— Командующего фронтом здесь нет. Был, но сейчас нет...

Михаил Васильевич задержался в губкоме партии. Подъехав к вокзалу, он выскочил из автомобиля, оглянулся по сторонам и быстро направился к старухе, сидящей на углу около какого-то мешка. Стоял январь, было очень холодно. Старуха, закутанная в платок так, что не видно ее лица, полудремала. Михаил Васильевич наклонился к ней.

— Заснула, бабушка? Давай насыпай!

Он оттянул пальцем карман шинели и подставил его. Одеревеневшими от мороза руками старуха открыла мешок с семечками и стакан за стаканом принялась сыпать их в карман Фрунзе.

— Ты уж, сынок, сам считай, сколько стаканов. Я, кажись, сбилась.

— Пока пять, насыпай доверху, ехать нам долго, — сказал Фрунзе.

Карман у него был вместительный. Он наполнился лишь после одиннадцатого стакана.

— Ну и карманы »у тебя, сынок, что мой мешок, — усмехнулась старуха.

— Для военного человека, бабушка, хороший карман — первое дело, — расплачиваясь за подсолнухи, ответил Фрунзе.

Только он направился к вокзальному подъезду, как услышал детский голос.

— Дядя, я вас знаю!

Фрунзе остановился. Рядом с ним стоял мальчуган лет двенадцати — крепкий, белокурый, одетый в невообразимое тряпье.

— Откуда ты знаешь? — спросил Михаил Васильевич.

— Да, дядя, знаю. Вы — Фрунзе, главный командующий.

Михаил Васильевич улыбнулся.

— Ну, допустим, я главный, а что ты делаешь здесь, на таком морозе?

— Я хочу домой, в Ташкент, там мои родители. Я отбился от них...

— В Ташкент? — переспросил Фрунзе. — Как тебя зовут?

— Бориска.

— А ну пойдем, Бориска!

На перроне Фрунзе встретил адъютанта и, показывая на мальчугана, сказал:

— Вот я вам еще одного пассажира привел...

Бориску поместили в вагоне командующего, вымыли,

подогнали на него красноармейское обмундирование. Люди, бывавшие ранее в Ташкенте, опросили Бориску. Он назвал улицу, номер дома, где живут его родители. Товарищи подтвердили: есть в Ташкенте такая улица.

Бориска стал любимцем пассажиров поезда. Но самое большое внимание уделяли ему Фрунзе и его жена Софья Алексеевна. На остановках, когда выводили коней на проводку, Бориска лихо скакал мимо вагонов на гнедом жеребце. Ловкость, с какой мальчуган ездил верхом, очень нравилась Фрунзе; он привязался к Бориске, как к сыну.

Путь на Ташкент был долгий, тяжелый, с крушениями, с частыми остановками из-за снежных заносов и из-за нехватки топлива. Но в поезде Фрунзе всегда было весело и шумно. Михаил Васильевич всех засадил за работу: изучать историю, культуру, быт Туркестана. Сам он, не отрываясь, читал одну книгу за другой. Прочел даже коран

— Все это нам пригодится, — говорил он. — Не на день едем, а, может быть, на много лет. Нужно хорошо знать край, в котором придется жить и работать.

По вечерам в вагон Фрунзе приходили Дмитрий Фурманов и другие ивановцы. Собирались в кружок.

Фурманов затягивал: «Ревела буря, дождь шумел» или «Во субботу день ненастный...» Когда Фурманов исчерпывал свой запас песен, Фрунзе, долго откашливаясь и чуть краснея, запевал тенором: «Отец сыну не поверил, что на свете есть любовь...» Но больше всего он любил петь развеселую шутливую песню: «На поповом на лугу потерял мужик дугу, дугу точеную, позолоченную...»

Пел он так задушевно и искренне, что ему дружно подтягивали и подолгу уговаривали спеть еще что-нибудь. Фрунзе отмахивался:

— Ну, ну, молодчики, нашли Собинова!

Ближе к Оренбургу поезд пошел медленнее. Не хватало попрежнему топлива и продовольствия. Свирепствовали морозы. На станциях стояли день, а иногда и два. В самом Оренбурге застряли на четверо суток. Дров для паровозов не было В городе свирепствовала эпидемия сыпняка. В поисках топлива люди ломали деревянные склады, амбары, ветхие дома. Рассказывали, что какой-то кавалерийский полк сжег свои вагоны и отправился в дальнейший путь, несмотря на 30—40-градусные морозы, походным порядком.

С трудом поезд командующего дотянулся до Актюбинска.

В тот же день Михаил Васильевич отправил Владимиру Ильичу срочную телеграмму:

«6 февраля прибыли в Актюбинск. Условия передвижения неописуемы. Поезд два раза терпел крушение. Дорога в ужасном состоянии. Начиная от Оренбурга, все буквально замерзает. На топливо разрушаются станционные постройки, вагоны и прочее. Бедствия усиливаются свирепствующими буранами и заносами. Кроме воинских частей, работать некому, а части раздеты и разуты. Фрунзе». ¹²

В Актюбинске застряли надолго: простояли там

11 дней. Голод, холод и сыпняк захлестнули город. В больницах мертвые лежали рядом с живыми. Власти, растерявшись, опустили руки. 11 дней Фрунзе неутомимо работал в Актюбинске. Мобилизовал все работоспособные силы города, все ресурсы.

«Положение дел на линии, в частности, в Актюбинске, при ближайшем ознакомлении, способно привести в отчаяние», — отметил Фрунзе в одной из телеграмм В. И. Ленину. Но в отчаяние Фрунзе не впал. Он осаждал Москву требованиями: топлива, хлеба, медикаментов!

И добился.

Теперь к нему стали поступать тревожные сведения уже из Туркестана. Голод начинался и там. Этим пользовались белогвардейцы и англичане. И те и другие вели бешеную антисоветскую агитацию. Это обстоятельство всерьез обеспокоило Фрунзе. Он заторопился в Ташкент. В районе станции Мугоджарская поезд попал в снежный буран. Паровоз и вагоны утонули в снегу. Только специальный отряд курсантов военной школы «отрыл» поезд и очистил путь в Туркестан.

В хлопотах сначала никто не заметил исчезновения Бориски. Фрунзе от души огорчился. Он полюбил мальчугана, привязался к нему. Поиски не дали результатов. Решили, что Бориска погиб во время снежного бурана на Мугоджарской. Но когда поезд, миновав снежные степи, приближался к Ташкенту, кто-то нашел Бориску в эшелоне артиллеристов. Бориску немедленно доставили к Фрунзе. Вблизи от Ташкента Бориска исчез опять.

— Где Боря? — спросил Фрунзе у Софьи Алексеевны.

— Опять убежал, — ответила она.

— Вот озорник! — грустно улыбнулся Фрунзе. — Даже не простился.

Прибыв в Ташкент, Михаил Васильевич приказал проверить, прибыл ли Бориска домой. Отыскали улицу, дом. Оказалось все правильно, только не нашлось родителей мальчика, и Бориску никто не знал и не видел. Все же Бориску отыскали. Когда Фрунзе спросил мальчугана, почему он убежал, Бориска ответил:

— Я не ташкентский. Я из Петрограда.

И он рассказал о том, как убежал из дому от родителей, пристал к какой-то воинской части и очутился в Самаре. Из Самары хотел поехать в Ташкент. История, обычная в те годы. Он опять назвал улицу, номер дома в Петрограде. Служившие в штабе питерцы подтвердили, что такая улица есть.

— Я боялся, что вы пошлете меня в Ташкент с провожатыми, и тогда откроется мой обман, — оправдывался Бориска.

Мальчика поместили в детский дом. В Петроград сообщили родителям о его местонахождении. Фрунзе не пожелал больше видеть Бориску. Когда ему сказали, что Бориска опять просится к нему, он ответил:

— Я ненавижу ложь. Это самое постыдное в человеке.

22 февраля 1920 года, в первый же день приезда в Ташкент, Фрунзе отдал приказ по войскам Туркестанского фронта:

«Первая мысль и слово обращаются к вам, красные воины старых туркестанских формирований.

В беспримерно тяжелых условиях, отрезанные отовсюду и лишенные братской помощи рабоче-крестьянской России, отбивая бешеные атаки врага извне и внутри, вы были грозным и стойким часовым революции здесь, в Туркестане...

Я приветствую и вас, войска центра, прибывшие во имя социализма на помощь работникам Туркестана. Приветствую вас как старых боевых соратников и горжусь тем, что и здесь, в долинах и горах Ферганы, в степях и пустынях Закаспия вы с честью поддержали свою боевую славу...»

Басмачи — интервенты — белогвардейцы

До августа 1919 года Туркестан был оторван от Советской России. Английские, афганские, турецкие, персидские агенты и белогвардейские генералы пытались поработить народы Средней Азии. Вся Бухара, как и до революции, была в руках азиатского феодала — бухарского эмира. В Хиве творил кровавый суд и расправу над народом Джунаид-хан.

Англия, Персия, Турция, Афганистан снабжали оружием, боеприпасами и офицерами-инструкторами шайки басмачей, националистические, контрреволюционные отряды которых действовали на территории Туркестана.

Эмир бухарский обладал армией, насчитывавшей более 40 т^сяч конных и пеших бойцов. У Джунаид-хана только конница имела более 10 тысяч всадников. Главарь басмачества Мадамин-бек командовал отрядом в 7 тысяч штыков и сабель. Далее следовали отряды Куржирмата, Хал-Ходжи, Алиар-Нарпи, Нурмата, Юл-чик и многих других главарей. Остатки колчаковских войск, банды Дутова, Анненкова, Муханова, откатившиеся под ударами Красной Армии к границе с Китаем, действовали в тесном контакте со всеми этими контрреволюционными силами.

Персия в то время была фактически оккупирована английскими войсками. Отсюда англичане перебросили свои отряды в Закаспийскую область и ждали только •удобного момента для захвата Туркестана. Афганистан, только что потерпевший поражение в войне с Англией, тоже пытался захватить земли Советского Туркестана. Мусульманское духовенство поголовно было на стороне английских интервентов и контрреволюционного басмачества.

Советская власть по существу была лишь в городах, да и то далеко не во всех. Но и там, где она существовала, советские учреждения были крайне засорены буржуазными националистами, шпионами, предателями. Во многих местных воинских частях отсутствовала дисциплина, повсюду царили развал и хаос.

Туркестанский фронт разбивался на следующие направления: ферганское — против басмачей и белогвардейцев, закаспийское — против отрядов английских интервентов и белогвардейских генералов, семиреченское — против остатков банд атаманов Анненкова и Дутова, хивинское — против басмаческой армии Джунаид-хана и, наконец, против контрреволюционной армии эмира Бухары. Со стороны бухарского эмирата в любую минуту можно было ждать предательского удара по Советскому Туркестану.

Выслушав рассказ Куйбышева о военно-политической обстановке в Туркестане, Фрунзе сказал:

— Придется нам начинать здесь с азов.

В свою очередь он подробно рассказал Куйбышеву о беседе с В. И. Лениным.

— Осторожность и решительность — вот что надо нам в работе здесь, — сказал Михаил Васильевич.

Фрунзе одобрил дипломатические ходы, предпринятые Куйбышевым. Надо было расколоть басмачество. Куйбышев подготовил почву для переговоров с Мадамин-беком. Глава басмачей был приглашен в Ташкент для беседы с Фрунзе.

Встреча эта состоялась. Фрунзе удалось убедить Ма-дамин-бека прекратить бессмысленную кровопролитную борьбу против Советской власти. Достичь этого было нелегко, но то, что при неумелом подходе потребовало бы многих месяцев напряженных переговоров, Фрунзе удалось достичь в очень короткое время. Умный и образованный, Мадамин-бек, мечтавший о возрождении Туркестана, увидел в том, что говорил Фрунзе, прекрасное будущее своей родины. Обаяние и сердечная прямота Фрунзе покорили этою крупнейшего главаря басмачества.

Фрунзе говорил ему:

— Я не сомневаюсь, что еще месяц или два вы будете упорно бороться с Красной Армией. Но через месяц или два мы раздавим вас. Вы говорите, что любите свою родину — Туркестан, я тоже туркестанец, и я тоже люблю свою родину. Я хочу, чтобы она была свободной, цветущей и независимой. Красная Армия поможет трудовому народу создать для этого все условия. А, борясь против Красной Армии, кому помогаете вы? Английским банкирам, мечтающим превратить Туркестан в свою колонию!

Мадамин-бек поклялся верой и правдой служить Советской власти. Но Мадамин-беку не удалось повлиять на других басмаческих курбаши (атаманов). Они продолжали вести с Советской властью дикую, жестокую борьбу. Легкие, подвижные, быстрые в своих маневрах, басмаческие отряды держали в страхе и трепете население всего Туркестана. Они захватывали города, истребляли советских работников. Казалось, они были вездесущи и неуловимы. Их тактика — нападать на мелкие отряды Красной Армии и отступать перед крупными частями — на первых порах применялась успешно.

Фрунзе, тщательно изучив эту тактику, выработал специальный план борьбы с басмачами. Он создал подвижные, быстро перебрасываемые с места на место военные отряды. Организовав систему гарнизонов в тех районах, где басмачество было развито наиболее сильно,

Михаил Васильевич реорганизовал местные воинские частй, что привело к повышению в них дисциплины. Фрунзе лично руководил военными операциями против Джунаид-хана, в результате чего войска Туркестанскою фронта очистили Хиву от ханских банд.

Освобожденные от рабского ига трудящиеся туркмены и узбеки провозгласили в Хиве Советскую власть. В момент, когда войска Джунаид-хана были окончательно разбиты, Фрунзе получил известие о гибели Мадамин-бека. Один из басмаческих курбашей Курширмат, изъявив согласие на переговоры с Мадамином, пригласил его в свою ставку. Заманив Мадамина, басмачи убили его за то, что он прекратил борьбу против Советской власти. После этого басмачи, по указке интервентов, усилили военные действия против Красной Армии.

Фрунзе отлично понимал замыслы эмира и его хозяев. Самый факт существования в сердце Туркестана бухарского эмира был крайне опасен. В любую минуту армия эмира могла ударить в тыл и по флангам Туркестанского фронта, а вслед за этим ринулись бы в Туркестан интервенты. Попытки мирным путем урегулировать отношения с эмиром ничего не дали. Фрунзе пи на секунду не упускал из поля зрения маневры армии эмира. Важно было успеть до выступления эмира подготовить красные войска к быстрым и решительным действиям.

Особое значение Фрунзе придавал росту революционного движения в Бухаре. Эмир с азиатской свирепостью подавлял всякое проявление революционного духа. Тысячи людей пали от рук его палачей, тысячи изнывали в страшных тюрьмах-ямах, наполненных скорпионами и змеями. Но подавить, уничтожить стремление измученных и истерзанных декхан к свободе и счастью палачи эмира не могли. В Бухаре грозно нарастали великие события.

В этой напряженной военно-политической обстановке Фрунзе не забывал осуществлять задание Ленина. Сотни тысяч пудов драгоценного хлопка, нефти отправлялись в Иваново, Шую, Орехово, Москву. Взамен в Туркестан прибывали маршруты с хлебом, мануфактурой. Михаил Васильевич совершил несколько длительных поездок по Туркестану. Он побывал всюду: и в Красповодске, и в Мерве, и в Кушке — на границе с Афганистаном.

В Кушке часовой, стоявший у крепостных ворот, всматриваясь в лицо Фрунзе, вдруг нерешительно сказал^

— Товарищ Арсений, не узнаете?

Пораженный Фрунзе в свою очередь пристально посмотрел на красноармейца.

— Гущин! — воскликнул он и, улыбаясь, протянул ему руки.

Бойцы, командиры, а в особенности толпы местного населения, с удивлением наблюдали, как командующий армиями Туркестанского фронта горячо обнимается с рядовым бойцом.

Гущин оказался старым другом Фрунзе, участником созданной Михаилом Васильевичем в 1905 году боевой дружины в Шуе.

Из Уч-Кургана Фрунзе с небольшим отрядом прибыл в район военных действий. В передовой цепи, рядом с красноармейцами, он лег на раскаленную солнцем землю. Враг, укрываясь за скалами, находился на расстоянии 30—40 метров. Красноармейский отряд уже неделю дрался с крупной бандой басмачей.

— Ну, как воюем, товарищ? — спросил Фрунзе бойца, лежащего рядом.

— Хорошо, товарищ командующий, — отвечает боец. — Только вот биноклей нет, — сказал он, увидев в руках Фрунзе бинокль.

— Ну, если только в этом дело, то поможем.

Фрунзе приказал адъютанту отобрать у всех штабных работников бинокли и передать их бойцам в первой цепи по указанию командира. Внезапно ветер со стороны врага донес отборную ругань на русском языке.

— Беляков у них много,— точно оправдываясь, объяснил командир отряда. — Но мы с ними покончим, как только обходная колонна начнет действовать...

Вскоре обходная колонна вступила в дело. Цепь, в которой был Фрунзе, поднялась в атаку. К вечеру басмаческий отряд был уничтожен.

В эту же поездку произошел случай, который мог закончиться для Фрунзе трагически.

Лошадь, на которой ехал Михаил Васильевич, неожиданно, с маху, влетела в болото. Она увязла по брюхо, затем по грудь. Фрунзе не успел выдернуть ноги из стремян. Лошадь билась, пытаясь выбраться из болота, но увязала все глубже и глубже. Фрунзе никак не удавалось освободить ноги — их защемило в стременах. На берегу суетились люди, но помочь ничем не могли: каждый, ступивший в болото, оказался бы новой жертвой. В это время один из ординарцев умчался в сторону и вернулся минут через 20 с досками и веревками. Вместе с ним прискакали местные жители — крестьяне. Михаил Васильевич, хотя и не знал, как выберется, продолжал шутить, даже сделал замечание адъютанту:

— Приказывал я не седлать Лидку, вот и результат...

В это время Лидка, точно обидевшись на слова Фрунзе, дернулась и неожиданно освободила ноги Фрунзе. Он быстро приподнялся на ее круп. Ему подкинули доски и веревку. Но он сперва обмотал веревкой коня и потом лишь перешел по доскам на берег.

После этого с огромным трудом удалось спасти и Лидку. Покуда шли все эти операции, на берегу метался Ларе, ирландский сеттер, любимец Фрунзе. Ларе жалобно выл, видя, как гибнет в болоте его хозяин. Собака рвалась на помощь, но ординарец ее не пускал.

О Ларсе можно рассказать интересную историю. Собаку эту подарил Михаилу Васильевичу узбек-крестьянин по имени Валдыбай. Фрунзе очень понравился пес, и Михаил Васильевич назвал его Ларсом. Но собака все не привыкала к Фрунзе. Тогда Валдыбай сказал Михаилу Васильевичу:

— Ты возьми кусок хлеба и подержи его подмышкой, чтобы он пропитался твоим запахом, потом хлеб отдай собаке, пусть съест.

Фрунзе в точности выполнил совет Валдыбая. И Ларе привязался к Фрунзе. Ларе всюду следовал за ним. Даже когда Михаил Васильевич уезжал в районы военных операций, Ларе потихоньку выбирался из вагона, быстро ориентировался и нагонял хозяина. Но иногда его оставляли в Ташкенте. Красноармейцы из команды штаба фронта тоже полюбили собаку и выучили ее всяким фокусам.

Кто-то из них заметил, что Ларе иногда вздыхает, как человек. Тогда они стали его специально дрессировать. Вскоре добились поразительного результата. Когда Ларса спрашивали:

— Ну, как поживаешь, Ларе?

Он глубоко вздыхал,

Но вот вернулся Фрунзе. Красноармейцы, желая сделать командующему приятное, придержали Ларса, не дали ему прыгнуть навстречу и спросили:

— Ну, как поживаешь?

Ларе вздохнул.

Фрунзе это очень понравилось, он развеселился. А отпущенный Ларе лизал ему руки, вставая на задние лапы, стараясь передними дотянуться до плеч. Когда Фрунзе чувствовал усталость, он подходил к Ларсу, опускался на корточки и подолгу играл с ним. Это был его отдых.

Михаил Васильевич умел отдыхать даже в самой сложной фронтовой обстановке. Он находил время для того, чтобы осмотреть мечети Самарканда, руины дворцов в Фергане, старинную крепость в Оше. В каждом городе, в горах — всюду, куда его забрасывала необходимость, он между делом спрашивал у старожилов:

— А что у вас есть памятного, старинного?

Достаточно было сказать ему, что крепость или дворец построены таким-то и таким-то древним властителем, чтобы Фрунзе сейчас же коротко рассказал окружающим увлекательную историю тех времен и народов.

Средняя Азия богата памятниками седой древности. Вблизи от Термеза, около Кушки, сохранились развалины военных лагерей Александра Македонского; памятники Самарканда, возведенные в конце XIV столетия по приказу Тамерлана мечети Биби-Ханым, Шах-и-Зинда и другие. В Бухаре, Коканде, Оше, Андижане, Мерве видны следы «покорителя мира» Чингис-хана.

...Внезапно вспыхнуло брожение в национальных частях, сформированных из раскаявшихся и перешедших на сторону Советской власти басмачей. Полк под командой Ахунджана, бывшего басмаческого атамана, отказался выполнить приказ штаба фронта о прибытии в Ташкент. Мятежный полк хозяйничал в Андижане. Другая такая же воинская часть ушла в горы и примкнула к басмачам. Разведчики доносили, что в Андижане и других городах Ферганы орудуют подосланные бухарским эмиром и английскими интервентами тайные агенты. Доносили, будто агенты эмира готовят восстание и захват Ферганы. Фрунзе, посоветовавшись с Куйбышевым, решил лично навести порядок в Андижане. Он выехал туда с отрядом.

Ночью 24 мая Михаил Васильевич прибыл в Андижан и приказал вывести все части гарнизона, в том числе и полк Ахунджана, на парад утром 25 мая. До парада в ревкоме состоялось совещание партийных и военных работников. В ревком был приглашен и Ахуиджан. Между тем разведка сообщила, что мятежный полк намерен оказать сопротивление и готовится к бою. В гарнизоне надежными были только отдельные части пехоты.

Кавалерийский полк Ахунджана в полной боевой готовности прибыл на парад. Было заметно, что полк приготовился к дальнему походу; похоже, что прямо с парада Ахуиджан переметнется к басмачам. Фрунзе принял решение разоружить полк. Он приказал приступить к разоружению в момент, когда начнется заседание ревкома.

В зал заседания Ахуиджан явился в сопровождении десятка своих сподвижников, вооруженных маузерами. Он сел рядом с Фрунзе, остальные разместились так, что Фрунзе оказался в их кольце. Началось заседание ревкома. После обсуждения обычных дел Фрунзе поставил вопрос об отправке полка Ахунджана в Ташкент.

— Я в Ташкент не поеду и мой полк тоже не поедет,— вызывающе'заявил Ахуиджан.

В это время с улицы донеслись хлопки частых выстрелов; там началось разоружение полка. Ахуиджан побледнел, вскочил со стула и выхватил маузер. То же самое сделали и его спутники. Фрунзе не шелохнулся. Он продолжал сидеть в председательском кресле, не спуская глаз с лица Ахунджана.

— Ахуиджан,—наконец, промолвил командующий.— Ошибку простить можно, предательство — никогда.

Ахуиджан сверкнул глазами. Он быстро вскинул маузер на уровень головы Фрунзе, но в это время красноармеец Разумовский, оказавшийся рядом, скомандовал:

— Ни с места! Руки вверх!

Ахуиджан и его спутники замерли. Несколько красноармейцев, вскинув винтовки, взяли басмачей на прицел. Ахуиджан в бешенстве бросил маузер на стол перед Фрунзе. Тот все так же спокойно, молча продолжал смотреть в лицо басмаческого атамана. Под дулами винтовок бросили оружие и остальные басмачи.

С улицы донеслась пулеметная очередь. Крупный отряд из 'полка Ахунджана сумел вырваться с площади. Он торопился на помощь атаману, но, встреченный пулеметным огнем, рассеялся на мелкие группы и бежал. Полк Ахунджана был разоружен.

Железный хромец

Кончили ужинать, но из-за стола никто не вышел. Михаил Васильевич расстегнул ворот гимнастерки. Был поздний вечер. В раскрытые окна вливался вечерний прохладный воздух. Он нес с собой душистые запахи фруктового сада. Михаил Васильевич долго прислушивался к плавному, шелестящему говору и бульканью воды.

Первым заговорил Листратов, приехавший из Иванова «по хлопковому делу».

— Главное, я считаю, здесь вода нужна. Прямо хоть в цистернах привози. Без воды ни хлопка, ни рису, ни фруктов — ничего не добьешься. Вот бы, Михаил Васильевич, на этот счет проектец обмозговать.

— Надо попросту взяться за дело,— сказал Фрунзе.— Расширить ирригационную систему, расчистить старые и построить новые каналы. За воду воевать надо, по-настоящему, как на войне. Туркестан без воды — пустыня бесплодная. Война за воду здесь велась тысячелетиями. У кого вода — тот и повелитель. В борьбе за воду возникали и рушились азиатские деспотии.

— Ветер из пустыни и движение песков тоже имеют огромное значение, — заметил Новицкий.

— Это уже вторая, меньшая часть проблемы. Суть — это вода... Она создает растительность, останавливающую движение песков, — продолжал Фрунзе. — Помню, Владимир Ильич, во время беседы со мною о Туркестане, не раз подчеркнул, что покончим с войной, укрепится в Туркестане Советская власть, тогда первоочередной задачей будет борьба за воду. В Европейской России острота классовой битвы в деревне складывалась в борьбе за землю. На одном рубеже этой борьбы — безземельный и малоземельный крестьянин, батрак; а на другом — кулак и помещик. Здесь, в Средней Азии, борьба идет за воду. Без воды нет урожая, а водой распоряжались баи. Бай — не менее жестокий собственник, что и кулак. Вода идет на байское поле, а декхане довольствуются каплями, которые уделит бай. В прошлом власть бая опиралась на поддержку царских чиновников, на религиозные предрассудки, на буржуазно-националистическую пропаганду. Нам, кого партия направила в этот край на помощь декханам, нужно глубоко изучить историю края и среднеазиатских народов. Народы эти трудолюбивы, обладают высокой национальной культурой. Об этом говорят памятники их старины, в том числе памятники сложных гидротехнических сооружений. Много столетий назад здесь люди меняли русла рек, сооружали гигантские каналы, создавали цветущие государства.

— Это достигалось столетиями, а может, и тысячелетиями, — сказал Листратов. — А у пас времени в обрез. Нам надо скорее да скорее.

— Что памятники искусства и техники в старину создавались медленно, столетиями — это неправда, — сказал Фрунзе. — Строили быстро, особенно если учесть состояние тогдашней техники. Бывает, что кое-кто у нас пренебрежительно относится к истории, а напрасно. История — лучший учитель, в особенности для нас, большевиков. Бывает, что мы решаем практические задачи, хотя бы в строительстве, наново, не замечая, что задачи эти были уже осуществлены и осуществлены неплохо. Зная историю, мы могли бы повторить опыт в современных условиях— и лучше и быстрее.

— Время-то, Михаил Васильевич, какое—война! Я начну ее, историю, изучать, а тут меня поленом да по шее, — засмеялся Листратов.

— Ну, уж и по шее, да еще поленом, — рассмеялся Новицкий.

— Конечно, лучше бы историю изучать в школе, — продолжал Фрунзе. — Вот сегодня мы осматривали мечети Шах-и-Зинда, Регистан, знаменитые мавзолеи, построенные по приказу Тамерлана. А что'мы знали о Тамерлане в школе? Самое большее — что он, как Аттила и Чингис-хан, был «бичом божиим», в своих завоевательных походах обратил полмира в кладбище. Знаем еще, что он был хромой.

Михаил Васильевич, как всегда, говорил ровно, не повышая голоса. Он любил историю и, рассказывая, увлекался тем, что говорил.

— Конечно, Тамерлан, как и Чингис-хан, деспот, жестокий деспот. Жестокий и кровожадный, но талантливый полководец. В своих завоевательных походах много зла причинил он и нашим предкам. Он совершил тридцать пять походов. Начав с покорения Персии, он вторгся в Грузию; в ко*нце четырнадцатого века, через тринадцать лет после Куликовской битвы, напал на Русь, дошел до Ельца. Это был путь крови, огня и разрушения. Он завоевал Индию, Малую Азию...

— В те времена легче было воевать, — сказал новый штабной работник Семенов. — Низкий уровень духовной и материальной культуры сказывался и на войнах. Собственно, о военной культуре тогда не могло быть и речи.

— Не совсем так,— улыбнулся Фрунзе. — Такие суждения, как ваше, товарищ Семенов, очень поверхностны. Они говорят о незнании исторических фактов. А о чем говорят факты? Мог ли народ — отсталый, не обладающий культурными навыками, опытом — создать такие шедевры искусства, как Регистан, мечеть Шах-и-Зинда, такие технические сооружения, как крепости или замечательные ирригационные каналы? А что касается военного дела, достаточно вспомнить систему организации войск еще у Александра Македонского, его знаменитые фаланги! С военной точки зрения их армии были передовыми армиями своего времени. Они отличались железной дисциплиной, владели более действенным и удобным оружием, совершенной системой снабжения; и Чингисхан и Тамерлан прекрасно владели искусством стратегии и тактики. Вот, к примеру, боевые построения войск, существовавшие во всех европейских армиях чуть ли не до последнего времени, в основе своей повторяли боевые порядки, созданные Тамерланом. Известно, что еще Наполеон перед своей экспедицией в Египет тщательно изучал историю походов Александра Македонского, Чингисхана и Тамерлана. А какую огромную роль сыграли в военном искусстве введенные монголами крупные соединения легкой конницы! И нам, товарищи, тоже не мешает знать военную историю.

Наступила пауза. Новицкий теребил свои усы, Семенов тоже молчал.

Подождав, Фрунзе заговорил снова:

— Небезинтересно вспомнить, как оценивал свои походы сам Тамерлан. Существует рассказ о беседе его со знаменитым персидским поэтом Хафизом. Узнав, что Хафиз находится среди пленных персов, Тамерлан велел привести его к себе. Поэт, грязный, оборванный, предстал перед «железным хромцом». Все думали, что Тамерлан осыпет Хафиза милостями. Но неожиданно хан начал гневно упрекать поэта за стихотворение, в котором Хафиз, обращаясь к возлюбленной, писал: «За родимое пятнышко на твоей щеке я отдам Бухару и Самарканд».

— Я, — воскликнул Тимур, — покорил своим мечом величайшие царства мира, чтобы умножить богатства и блеск Бухары и Самарканда, а ты швыряешь их из-за родимого пятнышка на щеке твоей возлюбленной!

— Великий хан, — ответил скорбно Хафиз, — не гневайся на меня! Я тяжко пострадал из-за такой моей щедрости и впал в бедность. Посмотри на мое платье...

Все засмеялись. Фрунзе поднялся из-за стола, подошел к открытому окну и остановился около сидевшего тут Семенова.

— Так что, товарищ Семенов, — заключил эту необычную беседу Михаил Васильевич, — историю знать надо. Как ни чужды нам цели захватнических походов древних полководцев, но отбрасывать их опыт, их стратегию и тактику боя нельзя. Есть чему поучиться и у старых русских полководцев, наших предков. Александр Невский разбил лучшие европейские войска своего времени — шведов и немецких рыцарей, Дмитрий Донской разбил Мамая. Их сражения заслуживают того, чтобы о них помнили. А в заключение скажу: мы все плохо знаем историю, поэтому и недооцениваем ее.