Путь Арсения

Иваново-Вознесенск

После событий 9 января Михаил Фрунзе попал под негласный надзор полиции. Вскоре он был арестован и выслан из столицы «за неблагонадежность». Он побывал в Ливнах, Петровске, Москве. Затем партия направила его в Иваново-Вознесенск на подпольную работу.

Кровавая бойня, учиненная царем 9 января в Петербурге, всколыхнула всю Россию. Неудачи на фронтах войны на Дальнем Востоке еще больше усиливали ненависть к царизму. По всей стране начались забастовки. Стачки принимали политический характер. Бастующие рабочие не ограничивались экономическими требованиями, выходили на улицы с боевым лозунгом: «Долой самодержавие!»

Владимир Ильич Ленин с радостью отмечал огромный рост политического развития рабочего класса России. Своими успехами революционное движение было полностью обязано работе партии большевиков. В то время как буржуазные партии, вкупе с меньшевиками, удерживали рабочий класс от политической борьбы, большевики неустанно вели агитацию среди рабочих и крестьян, повышая политическое сознание масс, поддерживая активные политические лозунги, призывая к вооруженному восстанию против царизма. Забастовки в Петербурге, Москве, Варшаве, Риге, Лодзи, Баку и других городах показывали, на какую огромную высоту поднялось рабочее движение, что в стране назревают условия для вооруженного народного восстания.

Такова была в общих чертах политическая обстановка в то время, когда партия послала в Иваново-Вознесенск Михаила Фрунзе.

Иваново-Вознесенск ⁴ в те годы на приезжего человека производил исключительное впечатление. Это был город резких контрастов. Рядом с роскошными особняками фабрикантов и купцов ютились жалкие, деревянные хибарки. Великолепные господские сады соседствовали с мусорными свалками. Безумная роскошь миллионеров и рядом — ужасающая нищета рабочих.

Иваново-Вознесенск был в то время одним из крупнейших в России центров текстильной промышленности. Ткани, вырабатываемые в этом городе, расходились по всей стране и за ее пределами. Фабриканты горделиво называли Иваново-Вознесенск «русским Манчестером», по имени английского текстильного центра — города Манчестера. Ивановские текстильщики, выпускавшие много миллионов метров тканей, сами ходили в лохмотьях, работали по 12—13 часов в сутки. Нищенского заработка едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду.

Дикие, произвольные штрафы, гнусные издевательства, непосильно тяжелый труд — вот из чего складывалась жизнь ивановского текстильщика. Поэтому страстные, убеждающие слова большевистской агитации находили дорогу к сердцам ивановских пролетариев. В Иванове большевикам удалось быстро завоевать доверие рабочих. Большевики говорили правду, не создавали иллюзий, не обещали «мирным», «семейным» путем разрешить противоречия между рабочим классом и капиталистами. Большевики указывали единственно правильный путь к победе — организацию рабочих, объединение их вокруг партии большевиков, партии рабочего класса; большевики разоблачали преступную соглашательскую политику мелкобуржуазных партий меньшевиков и эсеров, призывали массы к вооруженному восстанию. Это трудный, тяжелый путь, но только он может обеспечить победу.

Фрунзе благодаря своему открытому, прямому характеру, сердечной подкупающей простоте быстро снискал любовь и доверие рабочих. Он с головой окунулся в работу революционера-профессионала; он агитатор, организатор митингов, демонстраций. Весь свой юношеский пыл, энергию, упорство и мужество вкладывал он в свою работу. Старые, потомственные пролетарии не только прислушивались к его словам, но и советовались с ним. Этот успех был успехом большевика, отдавшего всего себя Делу рабочего класса, последовательного и непримиримого борца за интересы пролетариата.

Вскоре Северный комитет РСДРП направил Михаила Фрунзе, как партийного организатора и агитатора, в город Шую, расположенный неподалеку от Иваново-Вознесенска. В Шуе предстояло не только укрепить партийную организацию, сплотить вокруг нее рабочих, но и повести решительную борьбу с окопавшимися там эсерами, меньшевиками, анархистами. Это было чрезвычайно важное задание. К тому времени иваново-вознесенские рабочие готовились к крупной политической забастовке. Для ее успеха нужно было укрепить связи с рабочими других городов. Находясь в Шуе и работая там, Фрунзе не порывал связи и с Ивановом. Он часто, иногда по нескольку раз в неделю, бывал в Иванове, выступал на собраниях, вел беседы с рабочими. Говорил Фрунзе образно, задушевно. Жизнь рабочих он знал, как свою собственную, умел затронуть самые заветные чаяния угнетенного рабочего человека. Это очень нравилось рабочим.

Приближался день начала забастовки, в связи с этим Михаил надолго задержался в Иванове. Опытный агитатор, которого хорошо знали рабочие, он был здесь необходим и незаменим. Партия готовилась к тому, чтобы перевести экономическую забастовку во всеобщую стачку, то есть, кроме требования увеличения зарплаты и уменьшения рабочего дня, выставить требования политических прав: свободы слова, организации, митингов, собраний и т. д. Чтобы выполнить эту задачу, от большевиков-аги-таторов требовались большой такт, осторожность, умение ясно изложить перед массами рабочих важнейшие задачи предстоящей борьбы.

Михаил не знал отдыха. Он успевал бывать на многих фабриках, в казармах и общежитиях, в ближайших деревнях, где жили многие рабочие. Он проникал в цехи, вел агитацию у станков, раздавая прокламации. По ночам, на пустырях и за городом, собирал сходки активных рабочих, выступал на этих сходках с яркими, взволнованными речами. Это была самоотверженная, вдохновенная работа болыиевика-подполыцика.

12 мая 1905 года в Иваново-Вознесенске вспыхнула прогремевшая на всю Россию знаменитая ивановская забастовка текстильщиков. В первый же день прекратили работу 45 тысяч рабочих. Через несколько дней бастовало уже около 70 тысяч человек.

Город замер. Испуганная, растерявшаяся полиция притихла. Владимирский губернатор одну за другой слал в Петербург истерические депеши, требуя присылки войск. Фабриканты, купцы, крупные чиновники в панике бросали свои особняки и покидали город.

Бастующие предъявили властям и фабрикантам следующие требования: установление 8-часового рабочего

дня, свобода слова, собраний, стачек, немедленный созыв Учредительного собрания на основе прямого, равного и тайного голосования, увеличение заработной платы, введение отпусков роженицам, ликвидация фабричной полиции и фабричных тюрем-кутузок, прекращение произвола, издевательств и оскорблений со стороны администрации. Один из пунктов гласил: «Начальство и войска не должны вмешиваться в дела рабочих, иначе за последствия не ручаемся».

Рабочие вышли на улицы. На площади около городской управы состоялись грандиозные митинги с участием десятков тысяч человек. С «трибуны», огромной бочки из-под сахара, один за другим выступали ораторы. Тут были старый ткач, революционер-большевик Федор Афанасьев («Отец») и Михаил Фрунзе. Небывалое явление — на трибуне появляются «женки». На этих митингах работницы, жены и сестры рабочих, впервые в Иванове, выступают с политическими речами. День подходит к концу. Последним говорит рабочий с фабрики Грязнова Михаил Лакин. Взволнованный, громким голосом он читает стихотворение Некрасова:

Где народ, там и стон. Эх, сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснешься ль, исполненный сил...

Притаившись во дворе управы, тупой и невежественный полицейский торопливо пишет донесение начальству: «Смутьян, читал недозволенные стихи».

Пять дней продолжались митинги на площади. Здесь же для руководства забастовкой от каждой фабрики были избраны «уполномоченные», объединившиеся в «Совет уполномоченных». Этот «Совет уполномоченных» фактически был одним из первых Советов рабочих депутатов в России, прообразом будущих органов Советской власти. Стачкой руководил Северный комитет большевиков. Поздними ночами, после митингов, собирались уполномоченные. Они обсуждали планы дальнейших действий.

17 мая митинги на площади были запрещены. Тогда, по решению Совета, их перенесли на берег речки Талки. Михаилу Фрунзе пришла в голову идея использовать это место для политического просвещения рабочих масс. Так был создан знаменитый «Университет на Талке». Здесь рабочие слушали лекции по истории классовой борьбы, изучали политическую экономию. Безостановочно работал печатный станок, дававший до 3 тысяч листовок в день. Фрунзе читал лекции в «Университете», вел индивидуальные беседы с рабочими, посещал заседания «Совета уполномоченных», писал прокламации и учил рабочих печатать их на станке. 3 июня, по приказу владимирского губернатора Сазонова, отряды пьяных казаков, полиции и черносотенцев напали на бастующих, находившихся на берегу Талки. В результате — много убитых и искалеченных рабочих. Безоружные, они не могли дать должного отпора казакам. Но и это злодеяние, учиненное полицией и казаками, не сломило боевого духа бастующих. На Талке состоялся огромный митинг. Кто-то из выступавших ораторов предложил просить губернатора, чтобы он разрешил бастующим рабочим собираться на Талке. Но этому оратору не дали договорить:

— Не просить надо!

— Милости не хотим!

— Требовать!

На трибуну поднялся Фрунзе. Большинство собравшихся рабочих знало его в лицо. Раздались приветственные возгласы:

— Арсений!

— Давай, говори!

Громко, так, что слышали и в дальних рядах, Фрунзе прочитал составленный им протест-ультиматум:

— «Протест на приказ начальника губернии.

Совет рабочих депутатов города Иваново-Вознесенска протестует против вашего запрещения сбора рабочих на Талке. Вы потворствуете фабрикантам в стачечной борьбе, оказывая им всякую помощь, чтобы сломить решимость рабочих. До сих пор ни одно законное требование не удовлетворено. Рабочие голодают вот уже месяц. Вы расстреляли рабочих на реке Талке, залили ее берега кровью. Но знайте, кровь рабочих, слезы женщин и детей перенесутся на улицы города, и там все будет поставлено на карту борьбы.

Мы заявляем, что от своих требований не отступим.

Вот воля рабочих города Иваново-Вознесенска. Ждем немедленного ответа по телеграфу.

Совет рабочих депутатов».

Когда Фрунзе кончил читать, толпа заволновалась, зашумела.

— Правильно! Правильно!

Ультиматум был передан властям, и они приняли его. Рабочие стали собираться на Талке беспрепятственно. Попрежнему работал «Университет». Но силы бастующих истощались. Забастовка длилась уже два месяца. Средств для поддержки семей рабочих не было. Начался голод. Совет депутатов отправил к фабрикантам делегацию с тем, чтобы фабриканты согласились немедленно принять требования рабочих. Хозяева отказались. Возмущенные и голодные рабочие направились в город.

Напуганные власти и фабриканты пошли на некоторые уступки. Часть требований была принята. После двух с лишним месяцев борьбы забастовка закончилась. Она не увенчалась полной победой, но зато показала, какой грозной силой является рабочий класс, когда ом выступает организованно, когда во главе его стоят большевики. Эта забастовка многому научила рабочих.

Активная деятельность Фрунзе во время забастовки не ускользнула от внимания полиции. За ним и за другими руководителями стачки и «Совета уполномоченных» началась полицейская слежка. Полиция преследовала Фрунзе буквально по пятам, но выследить и арестовать его ей долго не удавалось. Любимец шуйских и ивановских рабочих, Михаил Фрунзе в любое время дня и ночи находил у них приют. Рабочие не только прятали его, но и предупреждали о слежке, о полицейских засадах.

В Шуе назревали серьезные события. Власти тайком отправляли в район Шуи войска. Михаилу Фрунзе нужно было немедленно вернуться туда. О проезде по железной дороге нельзя было и мечтать. Там повсюду были шпики. Тогда Михаил выбрался за город и пешком, прошагав 25 верст, явился в Шую и прямо с дороги оказался на нелегальном собрании большевиков. Товарищи, узнав его, встретили радостными возгласами:

— Трифоныч! Арсений!

У Фрунзе, как у всех профессионалов-революционеров, были подпольные клички. Сперва его называли «Трифо-нычем», потом, когда полиция разнюхала, кто скрывается под кличкой «Трифоныч», он получил новую — «Арсений». Последнюю кличку дали Фрунзе сами рабочие. Сохранилась она за ним на все время его подпольной работы. Но в Иванове и Шуе еще долгое время многие одновременно называли Фрунзе и «Трифонычем» и «Арсением».

С прибытием Фрунзе работа шуйской организации большевиков заметно оживилась. Среди рабочих ежедневно распространялись листовки, на стенах домов расклеивались большевистские прокламации. В город прибыли казачьи части. Отдельные рабочие испугались: памятны были казачьи расправы с рабочими Иванова и других городов. Товарищи, работавшие партийными про-пагандистами-агитаторами, обратились к Фрунзе:

— Как быть? В город прибыли казаки.

— Ничего. Не страшно. Казаки тоже люди,— ободрял Фрунзе. Он предложил во что бы то ни стало установить связь с казаками. Вскоре удалось познакомиться с казачьим вахмистром Воротинцевым. Через него установили связь еще с пятью — шестью казаками. Все они были люди малограмотные, отсталые, но интересующиеся политическими вопросами. Пропагандист предложил им для чтения листовки и попросил дать почитать эти листовки другим казакам.

Через несколько дней, на очередной встрече, казаки подняли много острых, злободневных вопросов, ответы на которые следовало дать осторожно и умело. Договорились, что в следующий раз Воротинцев приведет для беседы не пять, а двадцать пять казаков. Идти на это казачье собрание было очень рискованно, но Фрунзе решил встретиться с казаками сам.

Собрались на кладбище. Момент был очень опасный. Казаки могли прикинуться сочувствующими и, заманив Фрунзе в ловушку, захватить его.

Михаил пришел на кладбище один. Беседа началась туго, но потом вдруг развязались языки. Казаки высказывали свои жалобы. Михаил говорил тихо, вполголоса, но, как всегда, ясно и четко, так, чтобы все слышали. Он говорил долго, казаки слушали его внимательно. Под конец беседы казаки попросили Михаила написать письмо командиру их сотни с требованием, чтобы тот обращался с рядовыми казаками вежливо, по-человечески. Когда расходились, Фрунзе неожиданно, в упор, задал вопрос:

— Товарищи казаки, что сделаете, если вас пошлют разгонять рабочих?

— Поедем, но пороть рабочих не будем, — был единодушный ответ.

Постепенно связь с казаками укрепилась. Теперь казаки не только сочувствовали рабочим, но часто предупреждали большевиков о готовящихся налетах, засадах, провокациях.

Надо было готовиться к отпору. Нельзя было допустить, чтобы войска или полиция безнаказанно расправлялись с рабочими. Михаил Фрунзе взялся за организацию боевой дружины. Такие дружины были созданы и в Шуе, и в Иванове. Записывались в них многие, но Михаил отбирал только самых надежных, верных людей. Не хватало оружия. Чтобы добыть его, решили напасть на склад при управлении шуйского воинского начальника.

Сперва установили связь с караульной командой. Но намеченный план провалился. Либо власти догадались о подготовке дружинников к захвату склада, либо кто-нибудь выдал этот план. Караульная команда при управлении воинского начальника была заменена другой. Вывели из города и знакомых казаков.

Дружина все же вооружилась. Некоторое количество револьверов получили из Иваново-Вознесенска, кое-что добыли на месте. Друг Михаила рабочий Павел Гусев начал изготовлять порох.

Слух о существовании боевой дружины, видимо, дошел до полиции. Как она ни злобствовала, но расправляться с рабочими так, как это делала раньше, побаивалась.

Однажды на большом митинге, на который собралось около 500 рабочих, выступал Михаил Фрунзе. Во время речи ему сообщили, что район собрания оцепляют казаки и полиция. Михаил продолжал речь, как будто ничего не произошло. Он приказал группе дружинников задержать казаков до фабричных гудков (до конца работы оставалось минут 15—20).

Митинг продолжался. Когда раздались гудки, Михаил предложил собравшимся небольшими группами выходить на дорогу и там, смешавшись с рабочими, идти домой. Для того, чтобы отвлечь внимание казаков, сам он с группой товарищей громко запел революционную песню.

Вся эта операция была проделана так быстро, что, когда казаки окружили сараи, где происходило собрание, там уже никого не было.

Полиции стало известно, что «Трифоныч», «Арсений» и Михаил Фрунзе — одно и то же лицо. Полиция и жандармы принимали все меры к аресту «бунтовщика» и «подстрекателя». Особенно усердствовал полицейский урядник Перлов. Он поклялся, что изловит «Арсения».

— Накрою,— хвастал он.— Живым от меня не уйдет!

Не доверяя шпикам, Перлов сам выслеживал Михаила, но тот был неуловим. Рабочие как в Шуе, так и в Иванове охраняли и оберегали своего «Арсения»: прятали его, предупреждали о полицейских облавах.

Фрунзе не имел постоянного жительства. Чаще всего спал в рабочих бараках, на нарах, и очень редко ночевал дважды в одном и том же месте. Чтобы запутать шпиков, Михаил каждую ночь приискивал себе новую «квартиру».

Как-то заночевал он у шуйского рабочего Личаева, на 2-й Нагорной улице. Для безопасности лег вместе с детьми, под большим обеденным столом. Неожиданно ночью ворвалась полиция. Осмотрев взрослых, полицейские покрутились немного и ушли. Они разыскивали петербургского студента Фрунзе, важного «государственного преступника». Им не пришло в голову, что он может спать вместе с детьми, на полу, да еще под столом!

Спустя три недели Фрунзе, преследуемый шпиками, вновь оказался в районе 2-й Нагорной улицы. На этот раз опять у рабочего Личаева. По одежде Михаил был похож на приказчика: в жилете, надетом поверх рубахи, с толстой часовой цепочкой из фальшивого золота, но без часов. Паспорт у него был на чужое имя.

Легли спать. Перед рассветом в квартиру нагрянула полиция.

— Кто таков? Откуда! Зачем прибыл?

— К родственнику вот приехал, проведать, — спокойно ртветил Фрунзе.

Проверили паспорт — в порядке. Разговаривая с полицейскими, Михаил вежливо улыбался. И по одежде, и по обхождению он был так похож на приказчика, что полицейские поверили. Они ушли, а следом за ними ушел и Михаил.

Обстановка в стране, особенно в рабочих центрах, все больше накалялась. Революционное движение охватило самые широкие массы трудящихся. В Иванове было введено осадное положение. Полиция и войска получили строгие инструкции беспощадно подавлять волнения рабочих, арестовывать и физически уничтожать «подстрекателей» и активных участников рабочего движения. Нужно было всеми силами укреплять боевые дружины, отряды самозащиты рабочего класса.

Много времени и энергии отдает Фрунзе этому делу. Далеко от Шуи, в глухих лесах, а в Иваново-Вознесенске— за рекой Талкой, он обучает боевиков стрельбе из винчестеров и револьверов. Без устали учится сам и добивается того, что стал стрелять без промаха.

Но попрежнему не хватало оружия и патронов. Тогда по предложению Фрунзе дружинники решили разоружать полицию. Делалось это так. Поздно ночью к постовому городовому внезапно подходили три — четыре человека и, пригрозив ему револьвером, отнимали оружие, которое было при нем: револьвер, патроны, шашку. После нескольких таких случаев полиция в Шуе до того растерялась и была так напугана, что полицейские отказывались выходить на ночные дежурства. Разоружение полиции значительно обогатило боевиков оружием.

В сентябре 1905 года в Москве забастовали печатники; забастовка перекинулась в Петербург и в другие города. В Москве к печатникам присоединились рабочие других заводов и фабрик. Забастовка превратилась в мощную политическую стачку.

В начале октября забастовали рабочие Московско-Казанской железной дороги. Вскоре забастовкой оказались охвачены все железные дороги страны. Забастовали почта и телеграф, заводы и фабрики, служащие, учащиеся, адвокаты, инженеры, врачи. Началась всероссийская политическая забастовка. В ней участвовало около миллиона промышленных рабочих.

Северный комитет большевиков призвал ивановских текстильщиков выразить свою солидарность с рабочим классом России. Всероссийская политическая забастовка охватила все предприятия Иванова и Шуи. Казаки и солдаты разгоняли нагайками и прикладами собиравшихся на улицах рабочих, но это не помогало. В городе и на Талке ежедневно происходили митинги и демонстрации. Начавшись днем, митинги не прекращались и ночью — при свете костров и факелов.

Всюду, даже в самых глухих уголках страны, нашли отклик призывы большевиков к массовой политической стачке. Революционное движение всколыхнуло и крестьянство. По поручению комитета большевиков рабочие-агитаторы выступали на крестьянских собраниях. Летом 1905 года в Шуйском уезде было сожжено около десяти помещичьих усадеб.

Всеобщая политическая стачка показала несокрушимую мощь рабочего класса. Перепуганный насмерть, царь 17 октября 1905 года издал манифест, в котором обещал народу «незыблемые основы гражданской свободы». Это был обман народных масс, уловка для того, чтобы выиграть время.

Фрунзе, находившийся в Иванове, на митингах и в беседах с рабочими разъяснял подлинную суть манифеста.

На митинге у клуба приказчиков 21 октября он говорил:

— Манифест — это уловка царизма. Задача пролетариата в данный момент — свержение самодержавия, этой крепости произвола и бесправия трудящихся.

Он призывал рабочих крепко держать оружие.

На другой день на митинге, неожиданно для всех, выступил помощник ивановского полицмейстера. Этот царский слуга говорил о том, что власти удивлены неблагодарностью рабочих. «По милости царя русскому народу дарованы гражданские свободы, — кричал он, — и мы ждали, что граждане Иваново-Вознесенска выразят благодарность и верноподданнические чувства своему монарху... Но на флагах ваших видим надписи: «Долой самодержавие». От имени властей предупреждаю и даю срок: если к трем часам не разойдетесь, будут приняты решительные меры».

В ответ чей-то молодой голос выкрикнул из толпы слова народной песенки, успевшей уже долететь до Иваново-Вознесенска:

Царь испугался, издал манифест:

Мертвым — свобода, живых — под арест.

Полицмейстер побагровел и сошел с трибуны, уступив место новому оратору. Этим новым оратором был Фрунзе. Он произнес пламенную речь, в которой дал резкую отповедь полицмейстеру, а на его угрозы ответил:

— Мы вам заявляем от имени революционного народа: за всякое насилие, за каждую каплю пролитой крови ответственность падет на ваши головы!

Прямо с митинга рабочие устремились к «Красной тюрьме» и освободили всех находившихся в ней политических заключенных.

Потом пошли на реку Талку. Шли двумя колоннами и разными путями.

Но царские власти, только что «даровавшие» в манифесте «гражданские свободы», решили привести в исполнение свои угрозы. Спешно были собраны казаки, солдаты, полиция, шайки черносотенцев, уголовников. Щедро раздавалась водка. Вооруженная, пьяная банда черносотенных громил и головорезов напала на отставшую от демонстрации часть рабочих. Началось зверское избиение. Было избито и искалечено много людей. Тогда же, на берегу Талки, погиб один из видных руководителей ивановской организации большевиков Федор Афанасьев («Отец»), который был буквально растерзан черносотенцами и казаками.

Начались погромы. Город был отдан на расправу пьяным казакам, полицейским и черносотенцам. Все, кто был на митинге, нещадно избивались; квартиры этих рабочих были разрушены и разграблены. На улицах валялись подушки, матрацы, сломанная мебель. Лежали раненые. Озверевшие слуги царизма искали рабочих депутатов, руководителей большевистской организации. Был отдан приказ: в случае поимки красных вожаков живыми их не оставлять.

В таких условиях маленькая, плохо вооруженная дружина боевиков не могла выступить против войск, казаков и полиции. Партийные связи были нарушены. Фрунзе, оставшемуся в городе, удалось предупредить близки^ товарищей о новой конспиративной явке.