Глава 45, в которой внезапная страсть одерживает верх над благоразумием, но пробуждает скрытые силы души

8 ноября 312 года о. Х. Ещё не вечер.
Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, отель «Хентай», номер 201.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

УКАЗ 783

Верховной Обаятельницы Эквестрии «О награждении Орденом «Золотая Узда с псалиями» Мирры Ловицкой (Бизе)».

За достигнутые трудовые успехи, многолетнюю добросовестную работу, личное мужество и героизм, проявленные при исполнении обязанностей по расширению территориальной целостности Эквестрии и углублению её суверенитета, значительный вклад в социально-экономическое и культурное развитие Вондерленда и Эквестрии в целом, заслуги в гуманитарной сфере, а также за успешное оправдание оказанного Нами высокого доверия

наградить орденом «ЗОЛОТАЯ УЗДА С ПСАЛИЯМИ» Мирру Ловицкую (Бизе).

Верховная Обаятельница Всеэквестрийская, Вондерлендская и Северных земель Мимими Софт-Пауэр Вторая.

Дано в: Понивилль, 30 октября 312 года.

Золотая Узда сияла на малиновом бархате. Нащёчный ремень был украшен крупными алмазами. Псалии, по традиции, отливались из белого золота, узкий налобник — серебряный, чернёный. Наносный и подгубный ремни обычно подбирались под цвет гривы орденоноски. Мышастая черногривка Мирра сочла это скучным и попыталась заказать у Жанны Францевны ремни цвета топлёного молока — она обожала этот цвет. Через два дня Жанна Францевна прислала грузового пеликана, в мешке которого лежала короткая раздражённая записка с замечанием о сочетаемости оттенков, а также два ремешка в тон основания хвоста Мирры. Та посмотрела, примерила и была вынуждена признать, что Жанна права. Тогда она заказала — уже здесь, в Понивилле — декоративные кисти того же оттенка. Получилось пленительно.

Придворный ювелир, старый жужел, осторожно извлёк украшение из футляра, одел лицо награждённой и принялся за тонкую работу — последнюю подгонку металлических частей. Его лапы, обожжённые и почерневшие за годы работы с металлом, порхали возле лица поняши, его почти не задевая.

Ловицкая, лёжа на подстилке, блаженно жмурясь. В молодости она любила тугие уздечки. Ей нравилось ощущение строгой стянутости лица, кисленький холодок медного грызла во рту — ну и, конечно, собственное отражение в зеркале. Увы, рано надетая балаклава положила этому конец. Однако Золотая Узда давала — помимо всего прочего — и право на ношение личной орденской маски. Во всём Пуси-Рауте такое право имели двадцать шесть пусь. В основном старух, награждённых Уздой ещё при Первой.

Мирра потянулась и мысленно пожелала каждой старой кляче дисплозии тазобедренных суставов и артрита, артрита.

Торжество ожидалось вечером. Как оно происходит, Ловицкая знала: её уже награждали Серебряной Уздой. Закрыв глаза, она представила себе Дворец Приёмов изнутри — огромное пространство с амфитеатром, освещённой сценой и ароматом свежего клевера, доносящегося из из фуршетной залы. Она ляжет в третьем ряду, левый бок ей будет греть Фру-Фру, правый — Альбертина. К сожалению, младшая будет не одна. И все это заметят и будут чесать языками. Правда, Бекки займёт место не по личному приглашению, а по праву. Проницательная Верховная, выяснив все подробности появления тораборцев в Кавае, в самый посдедний момент внесла бойкую девицу в список награждённых. Наградка была так себе — именная фероньерка. Но для Бекки это был знак высочайшего благоволения. То есть прощения прошлых грешков, обещание защиты от шантажа со стороны всяких там структур и организаций, а также и приоткрытая дверь в полусвет: фероньерка была выписана на имя Биркин-Клатч. Что означало упоминание в следующем выпуске Розовой Книги данной ветви семейства.

Бекки отлично понимала, насколько ей подфартило. Как и то, что Мирра могла бы и напакостить, но не стала этого делать. Поэтому перед Ловицкой-старшей Бекки ходила на поролоновых копытах. Что не мешало ей каждую ночь проскакивать в альбертинину спальню и выходить оттуда только под утро, пошатываясь. Зато изменщица Молли Драпеза осталась в Кавае. Почему Гермиона приехала без неё, Мирра не спрашивала — характерные кровоподтёки на вымени сказали ей всё.

Мирра скосила глаза на полированную деревянную панель — ими были обшиты стены номера. Отраженье казалось смутным и неясным. Но сверканье награды было заметно даже на этом маловыразительном фоне.

— Мама, это потрясающе! — восхитилась Гермиона, лежащая на соседней подстилке.

Ловицкая самодовольно улыбнулась, принимая комплимент.

— Представляешь, этот насос даёт вакуум до десять в минус четвёртой! — радостно продолжила дочь.

— Чего? — не поняла мать.

— Паскалей! — сказала дочка. — Смотри, у них тут плунжерный форвакуумник и пароструйник! И они конструктивно объединены в один блок!

— С-скобейда, — прошипела Ловицкая, скосив глаз на дочь. Та увлечённо изучала чертёж на огромном куске ватмана, развёрнутый Ветерком. В зубах у неё был длинный стилус, которым она что-то рисовала на угольной палетке.

— Это что ещё такое? — на всякий случай поинтересовалась она, заранее готовая услышать очередную техническую ахинею.

— Ева Писториус принесла, — неожиданно внятно ответила Фру-Фру. — Они с девчонками запускают ламповый завод. А на его основе — всякую вакуумную технику. Мама, у них потрясающие технические решения! Мы отстали от них лет на двадцать! Этот насос…

— Лампочки? — заинтересовалась Ловицкая. — Срок службы и себестоимость?

— Срок службы… м-м-м… — Гермиона задумалась. — Не помню точно. Кажется, тысяча часов. Себестоимость не помню, мы с Евой об этом не говорили. Нет, подожди… — Фру-Фру оторвалась от чертежей и палетки и замолчала секунд на пять. — Она сказала, что лампочка пойдёт в продажу по цене пива…

Мирра открыла было рот, чтобы наругать дочку за бестолковость, но в этот момент жужел как раз подтягивал подгубный ремень, и Ловицкая пропустила реплику.

— По цене кружки, — уточнила дочь. — Три сольдо, кажется.

— Кажется или точно? Потуже сделай, — последние слова были адресованы жужелу.

— Точно, — после недолгого молчания сообщила дочь. — Она ещё говорила, что это будет в десять раз дешевле, чем у хемулей. А хемули отдают две лампы за соверен. Я для дома недавно покупала и знаю. И у них цветотемпература две пятьсот, а здесь будет две восемьсот.

— Чего и у кого? — снова не поняла мать.

— Кельвинов. То есть это будет в миредах…

— Не парь мне мозги! — фыркнула Мирра. — Проект частный или государственный? Сколько средств вложено? Производительность? И главное — кто отвечает за сбыт?

— Не знаю, — растерялась дочь. — Я об этом не спрашивала…

— Горе ты моё желудёвое, — пробормотала Ловицкая.

Громко стукнула дверь, и в комнату зашла — а точнее сказать, нахально завалилась — рыжая Ева Писториус.

На сей раз на ней была стёганая аквамариновая попонка с черепами и надписью «Жизнь — это вечеринка», оранжевая панамка и огромные очки в черепаховой оправе. Коротко подстриженная грива была выкрашена в кисло-розовый цвет.

— Ну чё, коровы, к полу примёрзли? — ухмыльнулась гостья. — Приветики-кукусики!

— Гермиона, — холодно сказала Мирра. — Что здесь делает эта дурно воспитанная особа? Я её сюда не приглашала.

— Ну мама! — застонала Фру-Фру. — И ты Ева, тоже! Я же тебе сколько раз говорила!

— Не поняла, чё такого? — насупилась Писториус. — У нас в бюро…

— У себя в бюро вы можете хоть на ноги ссать, — голос Ловицкой-старшей стал ледяным. — Я спрашиваю, что эта неврастеничка делает здесь, — снова обратилась она к дочери.

Услышав про «неврастеничку», Ева выпрямила шею и оскалила зубы. Очки тут же сползли с носа. Дурацкая панамка приподнялась, из-под неё выпрыгнула услужающая крыса и ухватила сползающую дужку ловкими розовыми ручками.

Ловицкая усмехнулась. Рыжуха метнула в неё злобный взгляд, вздёрнула голову, развернулась и выскочила в коридор, напоследок от души наподдав копытом по дверному косяку. Грохнуло, посыпалась пыль.

— Отвратительно, — констатировала Мирра.

— Мама! Она же почти ребёнок! — возмутилась Гермиона. — И у неё травма! Зачем ты ей это сказала?

— Потому что это правда, — всё так же спокойно сказала Ловицкая, снова подставляя лицо ювелиру. — У неё не всё в порядке с головой. Я не говорю, что она в этом виновата. С ней обошлись скверно. Но мы тоже в этом не виноваты. И не обязаны терпеть её выходки.

— Она творческая личность! Практически гениальная… — начала было Фру-Фру.

— Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и очень вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.

Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.

Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла — а точнее сказать, осторожно просунула голову — Ева Писториус.

— Извините, — буркнула она, ни на кого не глядя, — Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.

— Спасидо за информацию, — сказала Мирра. — Извинения условно приняты.

— Ева, подойди сюда, пожалуйста, — быстро влезла Гермиона. — Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка… — она ткнула стилусом в чертёж.

Писториус приблизилась, вытянула шею.

— А, ты про эту хрень, — наконец, сказала она, ложась на пол. — Зырь сюда, тут натекатель стоит…

Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.

Кто-то постучался в дверь — деликатно, негромко, настойчиво.

— Заходи, Альбертина, — разрешила мать.

Младшая дочь вошла в комнату с той рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицая-старшая почувствовала раздражение.

— Эта твоя где? — буркнула она — подразумевая, естественно, Бекки.

— Отдыхает, — улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. — А… а… — она увидела рыжий зад Евы, — а это… м-м-м… — последнее дожно было означать что-то вроде «кто это такая и что она тут делает».

— Познакомьтесь, — сказала Ловицкая с сарказмом. — Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образована значительно лучше, чем воспитана.

— А ещё я сочиняю слэш! — похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.

— Ева, это Альбертина Ловицкая, — продолжила мать тем же тоном. — Моя младшая дочь. Почти двухсотка, — Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.

— У меня сто девяносто, — ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала — и злилась ещё сильнее.

— Ну и что ты мне сказать хотела? — поинтересовалась она всё так же раздражённо.

— Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.

— А, сейчас… Спасидо, шампунь отличный. В номер тебе занести? — Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.

— Ты ещё рецепт обещала, — напомнила Панюню.

— Какой рецепт? — не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.

— Ну, того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?

— А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.

— Это что ещё за рецепт? — подозрительно спросила Мирра.

— Да коктейль. «Неприкосновенный запас» называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива…[49]

— Вы пили Эн-Зе?! — напряглась Ловицкая-старшая. — Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!

— Мама, я уже взрослая! — вспылила Фру-Фру. — Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!

Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.

— Мама, — поинтересовалась Альбертина, — а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?

— От лиц, заслуживающих доверия, — не моргнув глазом, отбрила Мирра.

— А я знаю этих лиц? — не отставала дочь.

— Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже… А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.

— Ой, у меня хвост не готов! — Альбертина заторопилась.

— Только не надевай эту ужасную попонку! — крикнула в спину мать.

— От Жанны Францевны? — удивилась Альбертина, слегка притормаживая. — Ты ж сама говорила — вещь стильная?

— Она тебя старит, — пробурчала мать.

— Ну и хорошо, солидней буду, — легкомысленно ответила дочь, мотнула гривой и исчезла за дверью.

— Я тоже пойду, наверное, — сказала Гермиона. — Ева, ты со мной?

— Я твоя до самой матки, — глупо спошлила рыжуха. Мирра стиснула зубы: дурацкая шуточка её неожиданно сильно покоробила.

— Лариска, скатай чертежи быро, тубус в углу, — пробормотала Ева. Услужающая крыса спрыгнула вниз и бросилась скатывать толстый ватман. — Слышь, Фру, чё мне одеть?

— Надеть, — машинально поправила Гермиона. — Лучше всё сними, — посоветовала она. — У тебя же фигура.

Ловицкая-старшая метнула в дочь гневный взор. Но та придерживала зубами тубус и на мамины гримасы внимания не обратила.

Через пять минут все разбежались. Последним из комнаты вышел жужел, неся на спине бархатную коробку.

На сборы ушло где-то часа полтора — смешное время, учитывая пафосность предстоящего действа. Чуть ли не дольше всех провозилась Альбертина: боясь сжечь хвост, она сушила его очень осторожно. Фру-Фру, в свою очередь, обернулась довольно быстро. Последней выбежала в холл запыхавшаяся Ева — полностью обнажённая, с крысой на холке и благоухающая пуазоном. Ловицкая-старшая с неудовольствием поймала себя на мысли, что юная нахалка и в самом деле идеально сложена. Если бы не розовая грива и безвкусная крыса, то девочка была бы весьма многообещающей дебютанткой. Потом ей подумалось о Гермионе и её отношениях с юной инженеркой — не перешли ли они известную грань и как тому воспрепятствовать. К сожалению, признала она про себя, оттащить Фру-Фру от Писториус было совершенно невозможно. Непонятно было, правда, что Гермиону привлекает больше — совместные научные штудии или рыжая попка. Хотя, подумала Ловицкая, одно другому не мешает — и даже наоборот. Если же сюда добавить ещё и сентиментальные чувства к необычной девочке с тяжёлой судьбой… Мирра предпочла не додумывать мысль до конца.

Печальная история Евы Писториус в своё время наделала немало шуму.

Она была единственной дочерью Бригиты Писториус, потомственной владелицы двух хлебзаводов и сети мелких пекарен. Незадолго до её рождения Бригита выгодно продала семейный бизнес партнёрам и ушла в частную жизнь. Еву, скорее всего, ждала завидная судьба богатой красивой бездельницы. Увы, заскучавшая Бригита подсела на спорынью и умерла от передоза, когда Еве было шесть лет. Её забрала в опёку дальняя родственница, почтенная пожилая дама с безупречной репутацией.

В каком-то смысле Еве повезло. Полицийской инспекторке, вёдшей дело Бригиты, понадобилось уточнить некоторые обстоятельства — и она решила поговорить с девочкой, которая могла что-то помнить. Визит к опекунше успехом не увенчался: та наотрез отказывалась даже показать Еву. Это инспекторку насторожило, и она пришла снова, с тремя вооружёнными педобирами и ордером на обыск. Маленькую Еву нашли в подвале. Первый же осмотр показал, что девочка заняшена почти до состояния туалетной мартышки. А потом эмпаты обнаружили в силосной яме два скелетика с клочками рыжей шерсти. Как выяснилось на следствии, почтенная пожилая дама западала на эту масть.

Скандал вышел серьёзный. Под давлением общественности извращенку приговорили к конфискации имущества и маналуле. Эту деликатную процедуру провела лично Мимими Вторая, сначала някнув приговорённую до потери инстинкта самосохранения — а потом приказав ей собственными зубами содрать с себя шкуру. Девочку поместили в Центральный Госпиталь. Надежд на полноценное восстановление было, откровено говоря, очень мало. Ева вела себя как все заняшенные в отсутствии хозяйки — не хотела ни с кем общаться, а также есть, пить и жить. Так бы она и зачахла, но случилось что-то вроде чуда. Студентка, подрабатывающая медсестрой, дежуря у постели Евы, прослушивала лекции по матлогике, заученные услужающим бэтменом. Как потом объясняли психологи, голос бэтмена напоминал Еве голос её бывшей хозяйки, и она стала прислушиваться. Через некоторое время девочка стала просить воды и сена, а потом и книжки. По прошествии года врачи признали её здоровой, а ещё через год она поступила в Понитех имени Бауманской — экстерном.

За сим последовала стремительная карьера. Сейчас Писториус занимала должность ведущего проектировщика ОКБ «Электроприбор» при НИИПРе, а фактически — тащила на себе целый воз передовых технологических разработок.

Во Дворце её ждала не только весьма серьёзная инаграда (бархатная Подхвостная Шлея, дарованная за «перенесённые с честью страдания и победу над судьбой») но и новое назначение. Как успела выяснить Ловицкая, Их Грациозность приняла решение сделать Еву второй зампредседательницей Промышленного Совещания — когда-то перспективной, но не вполне успешной структуры. Мирра сочла назначение девчонки по меньшей мере странным, чтобы не сказать нелепым: должность была не столько научная, сколько политическая. Но мнение своё Ловицкая затаила до времени. Ну то есть до первого же скандала. То, что с евиными манерами скандал неизбежен, Ловицкая не сомневалась.

Кареты была подана в срок — официальные, раззолоченные. На дверцах сияли личные клейма Верховной: сердце и глаз с лучами, символ обаяния.

Альбертина прыгнула в первую, двухместную карету: её привлёк белый кожаный лежак, на вид роскошный. К ней тут же подсела Бекки — в простой серой накидке, невесомой шляпке и накрашенными ресницами, скромно опущенными долу. Это Ловицкую не обмануло: Бекки торжествовала.

Ева и Гермиона забрались во вторую карету — длинную, трёхосную. Мирре показалось, что Фру-Фру как-то уж очень бережно подсаживает рыжую. Это вызвало у неё новый приступ подозрительности. Поэтому она сочла нужным лечь сзади, чтобы контролировать ситуацию.

Запряжённые в карету соловые жеребцы-першероны покрутили головами, убедились, что все сели, и тронули с места.

— Песню запе-вай! — закричал коренник.

— Вот огромное яйцо богатырское! А бывает ведь яйцо монастырское! — затянули кони дорожное песнопение, в последнее время набравшее популярность среди электората. Ловицкая-старшая находила его безвкусным и вульгарным, но девчонкам она, видимо, нравилась: Фру-Фру даже подпела.

— Монастырское яйцо, преогромное! А бывает ведь яйцо и скоромное! — лихо сымпровизировали коняки, разгоняясь и ровняя шаг. Карета пошла ровно, скрипя и подпрыгивая на рессорах.

По дороге Гермиона и Писториус затеяли разговор о каком-то диммировании[50]. Насколько смогла разобрать Мирра сквозь колёсный скрип и конский ор, инженерка настаивала, что йодонатриевые лампы этому самому диммированию не поддаются. Гермиона утверждала, что проблема решается регулировкой ширины подаваемого импульса. После непродолжительного, но горячего спора — Фру-Фру до того распалилась, что насквозь проткнула стилусом палетку, из которой потекла угольная паста и запачкала сиденье — Ева вроде как сдала назад, признав правоту Гермионы в теории. Но тут же ушла на следующую линию обороны, заявив, что при падении мощности у металлогалогенок резко плывёт цветотемпература. В этом вопросе пришлось уступить Гермионе. Дальше разговор сместился к характеристикам каких-то там «двухконтактных ИЗУ», в речи Гермионы замельтешили слова «дроссель», «тиристор», «двойной резонанс» и прочая техническая терминология. Потом они сцепились из-за вопроса колебаний мощности в диодном мосте с учётом тесла-наводок, и тут Ловицкая-старшая окончательно утеряла нить.

Зато Фру-Фру и Ева блаженствовали. Головы их сблизились. Ветерок беспокойно цвиркал, что-то подсчитывая. Ева бормотала — «ну смотри, у нас тридцать четыре вольта на реле, подключаем разъём», Гермиона отбрыкивалась ещё менее внятными фразами навроде «пи-квадрат-де-ку равно минус ка де-те на де-их по де-эс де-те» или «коэффициент тесла-рассеяния определяется эффективным сечением». На фоне очередного конского креатива — те успели воспели яйцо противное, яйцо дефективное и множество иных яиц — это звучало как-то особенно неотмирно. И пожалуй, трансцендентально, что бы это слово не означало.

Мирра Ловицкая плотно прижала уши, отгораживаясь от шума. Она понимала важность науки и производства, но считала их занятиями, более подходящими для электората. К сожалению, оглупляющее воздействие няша не позволяло доверить эти низменные дела челяди. Мирра иногда думала, что высшая математика и преданность хозяйке претендуют на одно и то же место в голове, так что одно неизбежно вытесняет другое. Так или иначе, кто-то должен был заниматься всеми этими дросселями, двойными резонансами и прочими пи-квадрат-де-ку. И чего уж темнить: эти знания давали их обладательницам кое-какие возможности. Что б там Мирра не говорила дочери, но сама-то она понимала: без математических талантов Гермионы её собственное положение в Комиссии по энергетике было бы очень шатким.

Впрочем, утешила она себя, все эти заучки совершенно не способны пользоваться своим влиянием. Никто из них не умел и не хотел играть в Большие Игры и Решать Вопросы. Хуже того, хорошие инженерки заметно теряли в обаянии, зато сами становились крайне доверчивыми и легкоподняшливыми. Похоже, политические способности претендовали на то же самое место в голове. Так что, решила она, пусть себе девочки играются в науку — а она пока подумает о вещах по-настоящему важных.

Сначала Мирра покрутила в уме тему про лампочки, способные вытеснить хемульские изделия. Вообще-то хемули лампочек не производили, а скупали у хаттифнатов, странноватых обитателей небольшого домена на севере. Продукция хаттифнатов была так себе — особено по сравнению с дохомокостными светящимися панелями, практически вечными. Но древняя техника стоила от ста пятидесяти соверенов за квадратный сантиметр, и позволить себе подобную роскошь могли только авторитеты. Встречались ещё люминисцентные светильники из Директории, тоже дорогие. Средний и низший ценовой сегмент был забит хаттифнатской продукцией, а все сливки с продаж получали торгаши-хемули, накручивавшие сверху от трёхсот до пятисот процентов. Появление качественной и дешёвой альтернативы рушило рынок — и портило отношение с хемулями, которые поставляли в Вондерленд, помимо лампочек, много полезного. Верховная не могла это игнорировать. Как и тот факт, что торговые сети хемулей не имеют конкурентов, ибо охватывают почти весь юг Страны Дураков и дотягиваются до Тора-Боры. Так что, скорее всего, новые лампочки пойдут на внешний рынок через них же. Не исключено, что хемули вложились в завод и имеют в нём долю. Не менее блокирующего пакета, решила Мирра. Интересно, кто курирует отношения с хемулями на политическом уровне? Насколько Мирра помнила столичные расклады — какая-то пегая кобылка из числа бывших подружек Дерри-Пасхи. Не слишком ли возрастёт её вес в системе? Пожалуй, решила она, следует выяснить все подробности…

— …Очень вкусное яйцо, прям бескостное, а бывает ведь яйцо и подхвостное! — заорал гнедой коняка так громко, что Ловицкая возмущённо заржала.

Случайное слово отозвалось, однако, непредугаданно: внимание Мирры переключилось на иную тему — почему же всё-таки Верховная даровала Еве Высокую Бархатную Шлею. Награда считалась двусмысленной и сама по себе, так как Бархат давался за незаслуженные, но перенесённые с честью страдания или унижения. Формальная сторона дела, таким образом, была соблюдена: чего-чего, а незаслуженных страданий девочка хлебнула, да и унижений тоже натерпелась. С другой стороны, существовала пошлейшая из причин — евина фигура. Которая вполне могла прийтись Верховной по вкусу — и она пожелала регулярно видеть её на приёмах в соответствующем виде и состоянии. Но Ловицкой казалось, что во всём этом есть что-то ещё, какой-то расчёт. Она это нутром чуяла, вот только никак не могла ухватить, что же именно.

— Есть и чёрное яйцо, есть и белое, а бывает ведь яйцо и незрелое! — пели кони.

То ли под воздействием этих слов, то ли ещё почему, но мысль Ловицкой соскользнула на поведение старшей дочери, которое в последнее время нравилось ей всё меньше. Похоже, Гермиона отбивается от копыт, решила она. После долгого отсутствия личной жизни девочка готова пуститься во все тяжкие. Ну ладно романчик с Молли. Драпеза — разумная, опытная женщина. Да, у неё есть кое-какие странности, но у кого их нет? Зато она может многому научить маленькую заучку, толком не знающую реальной действительности. Но Ева! Что могут дать друг другу две незрелые соплюшки, кроме разочарования? Нет, подобного романа допустить нельзя. Даже если придётся прибегнуть к крайним мерам.

С другой стороны, этой Писториус должен кто-то по-настоящему заняться. Ведь она сейчас получит, кроме допуска в полусвет, и весьма серьёзное назначение. Решение рискованное, решение опасное, решение непродуманное. Но его приняла Верховная. И если Ева провалится, это повредит репутации Их Грациозности. А Ева провалится, несмотря на все таланты. Со своим пацанским имиджем она вылетит с первого же заседания копытами вперёд. Мирра представила, как Ева называет уважаемое собрание «коровами», и содрогнулась.

При этом она, Мирра, Верховной Обаятельнице многим обязана. И могла бы оказать ей небольшую услугу — взять её протеже под опёку. Привить начатки вкуса и такта. Осторожно ввести в полусвет. Познакомить с реальной жизнью, а не с формулами. Конечно, общение с неблаговоспитанной девочкой на первых порах будет тяжёлым, но нужно проявить терпение. Нужно приручить эту дикарку, и уже потом — деликатно руководить её взрослением. Она так наивна в своём желании выглядеть опытной. Ну например, эта кошмарная попонка — хорошо, что у неё хватило ума её снять. С таким телом носить попону — преступление. А вот орденская Шлея отнюдь не помешает, о нет. Или этот ужасный сладкий парфюм. Обливалась она из него, что-ли? Почему ей никто не сказал, что лучший запах для юной девушки — это естественный аромат молодого тела…

— Вот порочное яйцо и блудливое! А бывает ведь яйцо похотливое! — ворвалось в уши.

Ловицкая вздрогнула, будто застигнутая врасплох на месте преступления. Потрясла головой, подняла уши. И внезапно осознала, что всё это время непрерывно пырилась на рыжую попку. Пырилась бесстыдно, непробудно, заворожённо.

— Е в степени жи косинус фи, — щебетала тем временем ничего не подозревающая Гермиона.

— Тут же импеданс! Совсем ку-ку что-ли? — привычно хамила Писториус, прижимаясь, однако же, к щеке Гермионы.

Мирра тем временем с ужасом поняла, что с радостью променяла бы Золотую Узду на вот такое прикосновение к своей щеке.

От этих мыслей её бросило в жар. Потом стало зябко. «Дочка-Матерь, только не это» — прошептала она, уже понимая, что это, увы, именно оно самое. Упс, это всё-таки снова случилось. Точнее — стряслось, обрушилось, пришло и оттёрло. Мирра Ловицкая, пуся с обаянием двести восемьдесят граций, полноправная вага Пуси-Раута, зампредседательница Комиссии по энергетике в ранге советницы-камеристки, почётная профессорка Понивильского Университета, Покорительница Вондерленда и кавалерка Серебряной, а теперь уже и Золотой Узды, мать троих детей — влюбилась в молоденькую. Вожделеет её. И ревнует к собственной дочери, не желая признаваться в этом даже себе. И по той же самой причине стервозничает и злится на младшую дочь, у которой всё слишком хорошо с личной жизнью. Ибо у неё, у почтенной, уверенной в себе матроны, внезапно засвербило под хвостом — а она оказалась к этому не готова.

— Мускулистое яйцо, очень мощное! А бывает ведь яйцо худосочное! — пели кони, синхронно бия копытами по мелкому гравию. Ловицкая невольно позавидовала им: простой, грубый электорат не ведал душевных мук.

К чести Мирры, она довольно быстро пришла в себя. Прежде всего, решила она, факты надо признавать такими, как есть. Итак, нечего себя обманывать: она влюблена и вожделеет. Это факт. Изменить в этом что-либо она не могла и не хотела. Оставалось одно: добиться желаемого. Что для этого нужно?

Прежде всего, — голова Ловицкой снова включилась, — нужно остаться в столице. Дочь-соперницу необходимо спровадить обратно в Кавай. Правда, в Комиссии без политического прикрытия Гермиону съедят за пару заседаний — после чего она снова объявится здесь. Значит, ей нужно обеспечить политическое прикрытие. Приставить к ней оняшу, искушённую в интригах, и чтобы Гермиона к ней хотя бы прислушивалась. Молли, например? Нет, Драпезе это неинтересно… Можно было бы протолкнуть в комиссию Альбертину, она давно обещала её куда-нибудь пристроить. Нет, девочка неопытна, и к тому же увлечена своим романчиком с Бекки… Бекки! Бекки, которой сейчас очень нужен официальный статус! Если хорошенько попросить Верховную, да ещё и аргументировать? А ведь, пожалуй, та не откажет. Биркин-Клатч умна, напориста, не входит в уже сложившиеся группировки и очень хочет наверх. Правда, Бекки ничего не понимает в энергетике — но тут ей в помощь Гермиона и собственное желание пробиться. И если она, Ловицкая, ей в этом поможет, то приобретёт очень ценного союзника…

Стук колёс сменился ровным скрипом осей — началась древняя дорога, прямая и ровная. Дворец был уже близко. Мирра знала, что, если выглянет в окно, увидит его взметнувшиеся ввысь стены и золотой купол. Но оторваться от созерцания предмета мечт она не хотела и не могла.

Итак, нужно остаться в столице, — продолжал работать мозг. — И не просто остаться, а войти в Промышленное Совещание при Её Грациозности. Правда, это существенное понижение её, Ловицкой, статуса и реального влияния. Политический вес Промышленного Совещания невелик. Зато потенциал…

Мирра почувствовала что-то вроде вдохновения. Новые технологии — это прежде всего инструмент влияния и средство получения ценнейшей информации. Взять хотя бы эти лампочки: это не только очень хорошие деньги, но и вход в хемульские сети. А это, помимо всего прочего, ещё и доступ ко внутренней документации торговой империи, и возможности для агентурной работы, и много чего ещё. То же самое касается и прочих новинок. Не нужно замыкаться на технологиях как таковых. Нужно грамотно объединить их с бизнесом и политикой. Кто на это способен? Никто, кроме неё, Мирры. В таком случае ей нужно не просто войти в эту структуру, а её возглавить! После чего начать работу над повышением статуса структуры в целом. При том, что Ева Писториус окажется в её непосредственном подчинении… — у Мирры сладко сжалось то, что под хвостом.

Нужен новый прыжок вверх, решилась она окончательно. Как тогда, в молодости, когда она бросила всё и помчалась покорять Вондерленд.

«Да-да, бросила всё и помчалась. За Молли» — напомнил ей ехидный голосок старой памяти. Но Ловицкая этот голосок легко и непринуждённо проигнорировала: перед ней сияла новая звезда.

Кони тем временем допели песню, затормозили и встали, тяжело отдуваясь. Девочки неохотно оторвались друг от друга и вылезли. Вслед за ними изящно спрыгнула на дорогу и Ловицкая-старшая. И только взглянув на золотую балаклаву дочери, вспомнила, что сама забыла одеть лицо. Когда это было особенно необходимо.

Нахлобучив с помощью бельчонка виссоновый мешок, она влилась в разноцветную толпу, двигающуюся к огромной мраморной лестнице. Она чувствовала себя молодой, сильной и готовой к новым боям. Во всяком случае, шла она так, что другие пони невольно расступались.

— Мама, — возникла у левого плеча запыхавшася Гермиона, — ты прёшь как носорог.

— Успела набраться хамства у своей подружки, — на автомате заметила Мирра, замедляя шаг.

— Извини, мама, — тон у Фру-Фру был, однако ж, обиженный.

— Кстати, — Ловицкой пришла в голову идея, — мне не нравится, что ты всё время болтаешь с этой Евой. Пожалуй, вы и на награждении начнёте шушукаться. Мне будет стыдно за вас. Поэтому со мной рядом ляжешь не ты, а она. Надеюсь, ей будет неудобно отвлекать тебя разговорами, когда я рядом. Ты-то на меня давно внимания не обращаешь.

— Хорошо, я ей скажу, — Гермиона не огорчилась. Соседство с матерью означало постоянные шпыньки, придирки и замечания в ухо. А так она будет избавлена от этого и сможет насладиться красивым зрелищем. Что касается подруги, то — какая разница, будет ли она лежать слева или справа?

Мирра это поняла и ехидно улыбнулась под балаклавой. Сегодня Ева Писториус будет греть ей бок. Потом, правда, предстоит бой за доступ к телу Верховной. Но она справится. А потом-потом… а потом всё будет зависеть только от неё.

Загрузка...