Путь-дорога

Поиски

Дверь хлопнула ещё и ещё раз, и Максимка оказался на улице.

Тот же незатихавший гул большого города заставил его в первую минуту прижаться к стене.

Но слишком сильно было только что пережитое разочарование, надо было что-то делать, куда-то идти. И Максим пошёл, бережно нося свой сундучок, по залитой светом незнакомой улице.

У него в голове возник ещё не совсем ясный план: а почему бы не попробовать ему самому поискать работу? Но куда обратиться? К кому?

Москва! Сколько раз он представлял её себе. Лучше этого города нет ничего на свете…

Высокие дома уступами поднимались к небу, и в каждом этаже светились окна жёлтым, оранжевым, голубым светом. Сколько там живёт людей!

А здесь, на улице, их было ещё больше. Они шли, смеясь и переговариваясь, и дела им как будто не было до того, что среди них бредёт приезжий мальчишка и мучительно думает: «Куда же, куда теперь идти?»

Улица кончилась. Шоссе с цепью фонарей стало шире, справа темнел сквер. Максим подошёл к воротам последнего огромного серого корпуса со сверкающими окнами.

Над воротами висели большие металлические буквы: «Московский арматурный завод…» Стены корпуса дрожали от тихого непрерывного шума, за ними стучало и гудело, словно кто-то огромный, невидимый вздыхал и ворочался там, в глубине.

Максимка прислонился к решётчатому забору. Скрытый его тенью, он жадно смотрел. В окнах нижнего этажа под яркими лампами у блестящих, невиданных станков стояли и двигались люди. Мимо окна проползла тележка, гружённая тёмными круглыми предметами.

Максим оглянулся на вывеску, на проходную будку и снова шёпотом перечитал: «Московский арматурный завод…».

И вдруг у него мелькнула мысль. А если… если сейчас, сразу попробовать? Решительный, с ожившей надеждой, он оторвался от забора, сделал несколько шагов и, придерживая сундучок, остановился перед ступеньками проходной.

Двойная крашеная дверь подалась с трудом: сзади её придерживала пружина. Максимка боком протиснулся в половину двери и увидел: за столиком, у телефона, сидит женщина, над головой у неё висят часы. Закрытые сеткой ящики с номерками выстроились в ряд. Деревянная перегородка делит проходную на два узких коридорчика.

— Тебе что, сынок? — спросила женщина, Поднимая голову.

— Мне начальника вашего повидать. Узнать надо.

— О-о, начальника! Это какого же? Про что узнать-то? — Она встала и удивлённо смотрела на него.

— Мне вот про что, — Максим подошёл ближе, смущённо, но ясно сказал: — На работу я поступить хочу. Может, к вам куда-нибудь, на любую работу. У кого справиться можно?

— На работу-у? Что ж ты на ночь глядя работы искать пришёл? Чудно…

— А я приезжий.

— Вот оно что, приезжий! А сколько ж тебе лет? Откуда?

— Шестнадцатый, — покраснев, ответил Максимка. — Из Смоленской области я.

Она с сомнением покачала головой:

— Года три, верно, прибавил! Значит, дома дела не нашлось, сюда приехал? А родители твои где?

Максимка промолчал. Повторил неуверенно:

— К начальнику-то как пройти?

Женщина усмехнулась:

— К начальнику без пропуска не пройдёшь! Да разве так делают? В отдел кадров обращаться надо. А то среди ночи начальника ему. Чудно что-то… Так с сундучком и ищешь работу?

Она спрашивала всё недоверчивее и строже.

— А где он, отдел кадров, помещается? — не отвечая на вопрос, спросил Максим.

— Вот ведь упорный! Не здесь он, и нет там никого сейчас. У нас на завод не так просто принимают. И по годам ты неподходящий и не обучен, верно, ничему… В вашем городе, что же, работы не хватает?

Максимка переступил с ноги на ногу.

— А если… если я на другой завод пойду или, например, куда в мастерские, — пробормотал он, — тоже не принимают?

— Не знаю, как тебе сказать, — женщина зевнула, устало прикрыв рот рукой. — Очень даже просто, что не возьмут. Малолетний ты. Вот разве учеником? Тебе бы лучше с осени в ФЗО или в ремесленное, там и ремеслу обучат. Да только почему в своём районе не поступал?

На столе громко зазвонил телефон. Ему отозвался второй, за квадратным стеклянным окошком в стене. Женщина отвернулась, взяла трубку.

Максим постоял ещё немного. Неловко, стуча сапогами, пошёл к двери.

Ремесленное училище. Нет, это было не то, совсем не то!

Звякнув пружиной, дверь закрылась за ним.

Максимка вздохнул, перехватил в другую руку сундучок и, широко ступая, побрёл обратно по улице.

Не может быть, неправду эта женщина сказала! Неужели же здесь, в большом городе, нигде не пригодятся его руки? Всё равно, будь, что будет, а от своего он не отступится.

Над шоссе и домами загорались редкие звёзды. Они смотрели вниз, словно из тумана. И небо тут другое, как будто фонари загораживают и отодвигают его…

Всё-таки надо было устроиться на ночлег.

Максимка вспомнил: многие из их деревни, приезжая в Москву, останавливались в Доме колхозника. Значит, и ему можно туда.

И вдруг острая и жгучая, как крапива, мысль хлестнула его: Дом колхозника! А он сам, против воли председателя бросивший свой колхоз, — кто он теперь? У него и справки-то никакой, кроме как из школы, нету… Разве он колхозник?

Стиснув зубы, не обращая больше внимания на шумный вечерний город, Максимка шагал, сам не зная куда, по улице. И когда следующая мысль подсказала ему выход, он повторил её вслух:

— Да, на этот самый… на Киевский вокзал пойду, здесь недалеко. Мало ли народу там поездов дожидается, на вокзале и переночую.

Если бы кто-нибудь сказал раньше Максиму, что в первый же день приезда в столицу он снова окажется на вокзале, он бы просто этому не поверил.

Но это было так. Максимка сидел в большом зале среди множества других пассажиров.

Сундучок стоял под ногами, а сам Максим тяжёлыми от усталости глазами рассматривал своих соседей.

Наконец он задремал, прислонившись к спинке скамьи, и проснулся, когда над его головой громко и звучно сообщили, что начинается посадка. Соседи Максима засуетились. Он сдвинул фуражку на лоб, заставил себя закрыть глаза. Тревога, которая всегда охватывает человека, когда все кругом спешат, медленно подбиралась к нему.

— Чего сидишь, малый, посадка! — крикнул пробегавший мимо парень с таким же, как у Максимки, сундучком.

За окнами вокзала, сверкнув огнями, прошёл и призывно закричал паровоз.

Зал быстро пустел, последние пассажиры торопились к выходу на перрон.

— Ну, а ты? — строго спросил вдруг кто-то совсем близко.

Максимка испуганно обернулся: в проходе между скамьями стояли двое в форме — один усатый и сердитая девушка в фуражке с красным верхам.

— Я вот по билету. Подождать мне, — тихо сказал Максим.

— Покажи билет.

Максимка протянул надорванный перронный.

— Это не тот билет. Здесь зал только для отъезжающих! — рассердилась девушка. — Если не на посадку, можешь в комнате матери и ребёнка переждать. Ступай, ступай отсюда!

Комната матери и ребёнка! Что она — смеётся? Какой же он ребёнок?..

Максимка поднял сундучок и поплёлся к входной двери. Девушка проводила его глазами до самого порога.

Площадь попрежнему горела огнями, но стала тише, безлюдней. Круглые часы на башне вокзала показывали половину двенадцатого.

Куда же теперь? Максимка долго стоял на широких ступеньках у входа. Потом медленно пошёл через площадь. Отяжелевшие ноги с трудом отдирали сапоги от мостовой.

На углу он остановился. Может, всё-таки вернуться в дом, где живёт Николай Антонович? Максимка вспомнил чистую прохладную лестницу, светлый подъезд. Ну что же, он переспит где-нибудь в углу за дверью, а утром пойдёт дальше.

Путь к дому Николая Антоновича показался ему теперь гораздо длиннее. Дом ещё не спал, только потухли широкие окна магазина. Максимка потянул резную ручку двери, вошёл в подъезд. Облюбовав себе местечко под лестницей, он пристроил сундучок, хотел сесть на него и вдруг вскочил — с лестницы кто-то громко спросил:

— А ты это что, ночевать здесь собираешься?

Сзади на площадке стоял дворник в белом фартуке.

— Дяденька! — взмолился Максимка. — Мне недолго, позвольте переспать, я чуть свет уйду!

— Да как же я тебе позволю? — удивился дворник. — Вот сейчас жильцов с четвёртого этажа выпущу и дверь запру. Да ты сам-то откуда? Здесь посторонним быть не полагается.

Максимка уже с отчаянием взял свой сундучок. Сказать про Николая Антоновича? Может быть, дворник знает его? Нет, надо выпутываться самому…

Наверху на лестнице послышались голоса: кто-то спускался вниз. Собрав силы, Максимка протопал мимо дворника к двери. Из неё пахнуло свежестью, совсем близко от тротуара прокатился освещённый пустой троллейбус.

Максимка встал у стены, растерявшийся, мрачный. Несколько человек вышли из подъезда на улицу. И вдруг чей-то удивлённый знакомый голос сказал:

— Подожди, Татьяна Ивановна, смотри, кто это? Кажется, парнишка тот.

— Он и есть! Руднев твой…

Максимка рванулся от стены и замер. У подъезда стояли тот самый старичок из квартиры с четвёртого этажа, который объяснял ему про отъезд Николая Антоновича. Татьяна Ивановна и ещё две старушки с корзинкой и чемоданом.

То ли Максимка слишком устал и переволновался, то ли просто не выдержал, только плечи его задрожали, он отвернулся и припал головой к стене.

— А ну, Руднев Максим, выкладывай, кого здесь поджидаешь? — весело сказал Игнатий Иванович, подходя к нему.

Максимка молчал, плечи его всё вздрагивали. Татьяна Ивановна и старушки с удивлением смотрели на него.

— Э, нет, так не годится! — решительно сказал Игнатий Иванович, оборачиваясь к Татьяне Ивановне. — Хоть времени мало, я так его не оставлю. Вы вот что: ступайте потихоньку к вокзалу, а мы здесь потолкуем. Я догоню и вещи принесу.

Игнатий Иванович поставил чемодан на тротуар и ещё раз, оторвав Максимку от стены, повторил:

— Что же случилось? Десять минут тебе даю сроку: всё по порядку выкладывай.

Он сказал это так спокойно, что Максимка, стыдясь своей слабости, незаметно провёл рукой по глазам и сразу успокоился.

— Я никого здесь не жду, ждать мне некого, — тихо ответил он. — Не знаю, куда идти, вот и пришёл сюда. Вы не думайте, я сегодня только приехал, а после устроюсь, обязательно устроюсь… — он сбился и замолк.

— Нет, ты мне всё по порядку расскажи, — твёрдо сказал Игнатий Иванович. — Зачем Николая Антоновича искал и почему на улице ночью один?

— Я скажу… Только спешите вы, не до меня вам, может?

— И ты поспеши…

Тогда Максимка, уже глядя прямо в глаза, рассказал Игнатию Ивановичу, зачем он приехал в Москву.

— Та-ак… — протянул Игнатий Иванович, когда Максим кончил и вдруг снова отвернулся к стене. — Значит, дела твои неважные. Теперь слушай: парень ты, я вижу, не из робких. Если правду про всё говоришь, сообща можем кое-что придумать.

— Я — правду, всё, как было, правду! — вспыхнул Максимка, и глаза его заблестели.

— Тогда вот мой совет: забирай свой багаж, я свой, и идём вместе к вокзалу. Нас с женой там поезд ждёт. А по дороге всё обсудим и постановим. Согласен?

Игнатий Иванович вскинул на плечо чемодан, и Максим, забыв про усталость и стараясь не отставать, быстро пошёл за ним по тротуару.

Уже соседки довели Татьяну Ивановну до вокзала и прошли к поезду: уже успокоились и разместились в вагоне шумные и молчаливые пассажиры и проводник прошёл по коридору, повторяя: «Прошу провожающих выйти…», — а Игнатия Ивановича всё ещё не было.

Но Татьяну Ивановну ничуть это не тревожило: она знала, что в последнюю минуту он будет на месте.

Распрощавшись с соседками, она подошла к окну, встала на цыпочки и поверх прильнувших к стеклу голов старалась разглядеть идущих по освещённому перрону людей.

И сейчас же увидела среди них Игнатия Ивановича. Он шёл не спеша, как будто до отхода поезда было бог знает сколько времени, а рядом с ним шагал со своим сундучком этот самый незадачливый парнишка.

Вот Игнатий Иванович подошёл к проводнику и что-то с жаром стал ему объяснять, показывая то на свой билет, то на парнишку. Татьяна Ивановна сердито сказала:

— Так и есть! Опять что-нибудь придумал! — и пошла навстречу в конец вагона.

Она столкнулась с Игнатием Ивановичем в тамбуре. За ним по ступенькам проворно влезал Максимка. Потное и решительное его лицо было озабочено и деловито. Он спросил что-то у Игнатия Ивановича, и тот ответил:

— Об этом не тревожься! Говорят тебе, по нашим билетам проедешь. Мы со старухой на поездах свои люди.

И он обратился к Татьяне Ивановне:

— Пошли, пошли, после всё расскажу. Сейчас трогаемся.

Вагон мягко, без толчка, сдвинулся с места, мимо окон всё быстрее проплывали фонарные столбы.

Игнатий Иванович разложил вещи в купе, по-хозяйски включил свет на столике, сел и, хлопнув себя по коленям, сказал:

— Присаживайся, Руднев Максим, тут тебе и место будет. А ты, Татьяна Ивановна, не сердись и слушай: парень работы искать приехал. Не бросать же его так. Помочь надо. А пока что мы его у себя пристроим, работа найдётся. Так, что ли?

— Ну, ну, хорошо… — проворчала Татьяна Ивановна. — Ступайте у проводника постели спросите, до утра как раз выспитесь. Работники!..

И она захлопотала над своей корзинкой, доставая оттуда чайник, кружки и какие-то завёрнутые в полотенце припасы.

Так Максим Руднев, не пробыв в Москве и одного дня, снова очутился в поезде, и этот поезд увозил его новой, незнакомой дорогой. Но Максимка был спокоен. Разговор с Игнатием Ивановичем заставил его решиться на этот последний шаг.